Текст книги "Последний орк"

Автор книги: Сильвана Де Мари

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 48 страниц)

– Могу я спросить, что именно подарила ему маленькая принцесса?

– Небольшой тряпичный мяч. Я даже не знаю, где она его взяла.

Аврора вновь улыбнулась, но вскоре лицо девушки посуровело.

– Я не могу понять, почему капитан никогда не опровергал обвинение в убийстве дракона, – задумчиво проговорила она.

Розальба надолго задумалась перед тем, как что-то ответить. Она не сомневалась в своей правоте, но пыталась понять, действительно ли это интересовало Аврору или же она просто в кои-то веки хотела подарить королеве ощущение, что та понимает что-то лучше самой принцессы. Решив, что, в конце концов, все это неважно, Розальба ответила:

– Потому что настоящий командир берет на себя ответственность за своих людей. По его решению солдаты будут жить или отправятся на смерть. А если он берет на себя ответственность за их жизнь или смерть, то он должен также брать на себя ответственность за их действия и их ошибки. И должен быть готов платить за них.

Аврора кивнула. Впервые в жизни Розальбу вдруг переполнило чувство нежности к ней. Она представила себе Аврору девочкой, наделенной мужеством и умом, но разрывающейся между привязанностью и презрением к собственному отцу, жестокому безумцу, и, кроме этого, таящей глубоко в сердце любовь к юному капитану.

– Помимо освобождения рисовых полей, Варилу необходимо справиться с орками, которые могут напасть на равнину с востока, а затем нужно организовать укрепление и защиту границ. Никогда больше орки не застанут нас врасплох! В Далигаре сейчас достаточно спокойно. Я буду рада, если вы немедленно отправитесь в Варил и возьмете с собой всех добровольцев, которые пожелают за вами последовать. Наемники Ранкстрайла, оставшиеся еще в Далигаре, наверняка обрадуются этой возможности. Я обеспечу им тройную оплату. Торговцы наполнили нашу казну золотом в обмен на защиту от орков – настало время воспользоваться этими деньгами. Я знаю, что солдаты капитана сражаются не за деньги, но считаю справедливым, что тот, кто сражается, должен получать за это подобающее вознаграждение. А деньги солдатам нужны: они обзаводятся семьями. И все же не желают оставлять своего капитана. Они пойдут за вами. Отправляйтесь немедленно, тогда вы прибудете в Варил еще до наступления ночи. Судя по всему, завтра капитан Ранкстрайл пойдет в атаку, чтобы освободить рисовые поля, и пятьдесят воинов будут для него немалой помощью. В настоящий момент все мы должны думать о том, как укрепить Варил, наш аванпост.

Глаза Авроры еще раз осветились улыбкой, но вскоре привычная невозмутимость вновь овладела ее лицом.

– Слушаюсь, госпожа, – с легким поклоном ответила она.

– Я еще не поблагодарила вас за то, что вы спасли мою жизнь, – добавила Розальба, прощаясь, – за то, что вы больше, чем однажды, спасли мою жизнь. Я еще не поблагодарила вас за вашу преданность, за вашу несокрушимую веру в нашу невероятную победу, в которую порой не верила даже я сама. Я еще не поблагодарила вас за нежность, которую вы дарите моей дочери: судя по тому, какой радостью загораются ее глаза при встрече с вами, ваша нежность осветила ее жизнь, – медленно произнесла королева, вначале с трудом, но с каждым мгновением все легче выговаривая слова. – Ненависть к вашему отцу ослепила меня, и я была жестока и несправедлива по отношению к вам. Я еще не поблагодарила вас за то, что вы обратились ко мне со словами «моя госпожа»: вы были первой, кто произнес их, и как минимум дважды это придало мне авторитета в таких ситуациях, когда его недостаток грозил мне смертью. Я никогда не смогла бы победить, если бы рядом не было вас. Без вас меня ждала бы неминуемая гибель, и детей Последнего Эльфа тоже. Без вас на месте Далигара остались бы лишь развалины, грязь и обглоданные собаками кости. Своим мужеством вы не раз спасли жизнь мне и моим детям, покинув безопасное укрытие, где вам ничто не угрожало, и вернувшись в Далигар, чтобы умереть вместе с нами. Я прошу у вас проще…

– Это вы спасли мою жизнь, – перебила ее Аврора, – в первый раз, когда мы с вами встретились. Вы помните? Я сидела в паланкине, а вы были закованы в цепи, в лохмотьях, в крови и синяках. Все мы, жители Далигара, и я первая, преклоняли голову перед моим отцом. Вы – нет, вы сражались. При виде вас я поняла, что сражаться против несправедливости – это личный выбор каждого, и увидела, что это возможно. Каждый раз, когда страх и уныние становились больше, чем стены комнат, в которых меня закрывали, я вспоминала вас, ваше лицо, покрытое грязью и запекшейся кровью, ваши глаза, которые, в отличие от моих, не опускались ни перед кем. Мысль о том, что можно самому решить, опускать глаза или нет, – вы меня понимаете? – никогда не приходила мне в голову. Если вы сражались, значит, я тоже могла сражаться. После смерти моей матери вы стали одним из двух огоньков, освещавших мрак моей юности. Я понимаю, что любил в вас ваш супруг – ваше мужество, вашу веру и, с вашего позволения, госпожа, вашу жестокость. Нравится нам это или нет, но из этих компонентов и складывается то особенное мужество людей, что позволяет им каждый раз подниматься на ноги и не сдаваться ни перед чем.

Аврора перевела дыхание, и смущенная улыбка осветила ее лицо.

– Госпожа… Арньоло… Мы с церемониймейстером собрали его… останки и похоронили их на кладбище Далигара.

Розальба посмотрела ей в глаза. При имени Арньоло воспоминание о смерти Йорша пронзило болью все ее тело, словно глубокий ожог, с которого сорвали корку. Несколько мгновений она не могла сказать ни слова. Королева молча стояла перед Авророй и не отрывала взгляда от ее глаз. Когда к ней снова вернулся дар речи, Розальба спокойным и бесцветным голосом поблагодарила Аврору за то, что та взяла на себя это задание, как благодарят за какие-то мелкие услуги: как если бы она развесила белье или полила герань. У Арньоло тоже была своя история.

– Я хочу вручить и вам часть моей цепи, – сказала Розальба, снимая с шеи символ городской власти и отсоединяя одно из звеньев. Она уже неплохо набила в этом руку. – Если я укорочу ее еще немного, то цепь станет браслетом, но одну пластинку я могу себе позволить, и я желаю, чтобы она принадлежала вам. Это залог моей дружбы – вы всегда можете на нее рассчитывать.

– С огромной радостью, госпожа, с огромной радостью, – поблагодарила Аврора. – Я добавлю его к моей подвеске. Когда я была совсем еще ребенком, я всем сердцем желала иметь такое ожерелье, как… как вам сказать? Такое ожерелье, какое я ношу сейчас. И я очень рада иметь в числе подвесок залог вашей дружбы.

Аврора поклонилась и удалилась, гордая и прекрасная.

Розальба смотрела ей вслед. Впервые она не испытывала к ней ни зависти, ни злобы, лишь благодарность и нежность.

Она надолго задумалась. Вне всякого сомнения, вторым огоньком, освещавшим мрачную юность Авроры, был тот, кто подарил ей лук; впервые в жизни Розальба поняла, насколько страшна была темнота, в которой Аврора провела свое детство, заключенная в прекрасные одежды из серебряной парчи и с жемчужными заколками в волосах.

Розальба погрузилась в новые размышления: она думала о том, что, быть может, было совершенно очевидным, но никогда не приходило ей в голову, а сейчас захватило ее, словно открытие неизведанных земель. Она раздумывала над относительностью понятий победы и поражения: то, что она считала самым черным и убогим периодом своего существования, оказывается, стало лучом света в жизни другого. Еще она подумала – и это восхитило ее, словно она вдруг в одно мгновение выучила новый язык, – что иногда то, что мы читаем во взгляде других, является всего лишь призраком наших опасений. Вообразив презрение во взгляде Авроры, Роби на самом деле всегда видела в нем отражение собственного страха, что ее грубость, ее варварство могут отдалить от нее Йорша, и поэтому отвечала на этот взгляд глубокой ненавистью, которую сохраняла долгие годы наперекор всякому здравому смыслу.

Она – это она. Варварство людей и кровь орка дали ей жестокость и мужество, необходимые для спасения Далигара, своих детей и всего мира. Йорш и Аврора любили ее не вопреки тому, какой она была, а именно потому, что она такая.

Но все же к жестокости, этому неотъемлемому компоненту гремучей смеси ее характера, следовало относиться как к особенно ценной редкости и использовать очень экономно.

Королева вызвала церемониймейстера и приказала ему как можно быстрее и лучше захоронить тела орков и особенно то, что осталось от их голов. Она посоветовала ему устроить кладбище для орков где-нибудь в лесу, подальше от дорог и троп, дабы избежать осквернения могил, и попросила, чтобы это место было…

– Приличным? – помог ей пожилой придворный.

– Да, приличным, – подтвердила королева.

– За рощей, где капитан Ранкстрайл приказал создать лагерь для пленных, есть каштановый лес, – предложил церемониймейстер.

– Я думаю, это подходящее место, – ответила королева.

Она не хотела, чтобы дети Йорша росли в городе, где во время полдника на хлеб с медом могли сесть те же мухи, что только что пировали в гниющих глазницах отрубленных голов.

После того как церемониймейстер удалился, Розальба еще долго думала об Авроре и Ранкстрайле – и как она раньше не догадалась…

Она от всей души пожелала им любить друг друга как можно дольше, иметь сыновей и дочерей, видеть, как они рождаются, растут и взрослеют.

Она мысленно пожелала им увидеть, как родятся их внуки и дети их внуков.

Она пожелала им дожить до глубокой старости и умереть в один день, держась за руки.

Потом наконец разрыдалась. Это были нестерпимые, безудержные рыдания, которые, казалось, никогда не закончатся; она судорожно всхлипывала и тряслась всем телом, как последний листок на осеннем ветру. Сжавшись в комок на каменном троне, где когда-то и Ардуин оплакивал в отчаянии свою навеки потерянную супругу, Розальба рыдала, и сердце ее переполнялось болью, которая до сих пор таилась в самом дальнем уголке ее души, загнанная туда лишь необходимостью сражаться с орками. Теперь же война была позади, и ничто не отделяло Роби от мысли, что ее супруг навсегда исчез по ту сторону ветра и звезд.

Одна рука ее лежала на эфесе меча Йорша, другая – на зеленоватой нефритовой подвеске Ардуина.

Розальба проплакала почти всю ночь. Холод стал невыносимым. Каменный трон казался вырубленным изо льда. Королеву трясло. Она поднялась и с трудом направилась к своим покоям. В центре большой кровати с шелковым балдахином, обшитым по краю очень тонким и дорогим кружевом, ровно дышали во сне ее дети. Розальба сложила оружие, скользнула под одеяло и обняла своих теплых малюток. Холод постепенно отступал, и последние сдавленные рыдания успокаивались. Проснулась Эрброу и посмотрела на мать в свете огня, полыхавшего в огромном камине, согревавшем комнату. Дочь потрогала ее лицо, залитое слезами.

– Мама айа, – с сожалением прошептала она.

– Все уже прошло, – успокоила ее Розальба.

Девочка кивнула. Их дочь. У ее дочери были глаза Йорша. Рядом спали ее сыновья, их дети, ее и Йорша. По ту сторону толстых стен, под последними звездами, спали остальные жители города. Йорш исчез по ту сторону ветра, но все равно ее жизнь была бесценным даром, и она радовалась тому, что живет.

Розальба обняла Эрброу и зарылась лицом в ее черные кудри.

– Папа десь, – прошептала малышка.

– Ты видела папу? Ты видела папу во сне?

Девочка кивнула.

– Папа десь, – повторила она. Потом решительно указала ручкой на себя: – Касивая, – добавила она.

– Папа сказал, что ты красивая, – перевела Роби.

Эрброу кивнула. Роби задумалась, как долго девочка сможет хранить память об отце. Она была счастлива, что Эрброу видит его во сне.

Малышка протянула руку и дотронулась до нефритовой подвески на шее у матери.

– Это дугой папа.

– Это другой папа. Был еще другой папа? Другой мужчина? Другой мужчина, у которого была эта подвеска?

Малышка кивнула.

– Ты видела его?

Эрброу указала на камин.

– Босёй и чёный.

– Большой и черный. Высокий, большой мужчина? Темный? В темном плаще? С этой подвеской? Ты видела большого мужчину в черном плаще с этой подвеской на шее?

Эрброу снова кивнула, потом приложила руку к правой щеке и помрачнела.

– Айа.

– У него была… ранена щека? Обожжена огнем?

– Айа, – опять подтвердила девочка. Потом улыбнулась и снова указала ручкой на себя: – Касивая, – радостно повторила она.

– Он тоже сказал тебе, что ты красивая?

Эрброу кивнула. Мать прижала ее к себе.

Она долго не разжимала своих объятий. Может, это был просто сон, сон, в котором девочка вспомнила своего отца и каким-то образом угадала настоящий облик сира Ардуина.

А может, ее дочь могла видеть и угадывать тени прошлого, как сама она видела будущее.

Или, может, смерть – это не просто пустота, а место, откуда можно иногда возвращаться, чтобы навестить своих родных. Может, Йоршу и Ардуину было позволено выйти за врата смерти, чтобы поприветствовать существо, в жилах которого текла кровь эльфов, орков и людей.

Она увидела на сундуке приготовленные Парцией льняные распашонки: для Йорша – вышитые голубым, для Ардуина – зеленым. На них лежали деревянные волчок и лошадка, которые сделал для Эрброу Соларио. Розальба улыбнулась великодушию дочери, подарившей свои игрушки братикам, и спросила у малышки, где ее лодочка и кукла: лишь сейчас она заметила, что уже давно не видела их у Эрброу.

– Босе нету, – ответила та, разводя ручками.

Розальба огорчилась.

Эти игрушки сделали для нее родители, и Йорш принес их ей, подобрав на развалинах ее дома. Сердце Роби всегда переполнялось нежностью при виде того, как Эрброу играет с лодочкой и куклой.

– У тебя их больше нет? Ты их потеряла? О нет… – не смогла удержаться она.

Но сразу же пожалела о своих словах. Какое дело ей было до игрушек! Главное – это ее дети. Этой ночью, наполненной нежностью, она не хотела, чтобы Эрброу расстраивалась оттого, что потеряла куклу и лодочку, пусть даже это было все, что осталось от детства самой Роби. Дети рассеянны – это нормально. Судьба всех игрушек – быть потерянными, сломанными, забытыми.

Но Эрброу нисколько не смутилась и совсем не расстроилась.

– Аккайл, – безмятежно объяснила она.

– Ранкстрайл? Ты отдала их капитану Ранкстрайлу? – в недоумении переспросила Розальба. – Лодочку и куклу? Капитану?

– Аккайл, Аоа. Деки, – объяснила подробнее Эрброу, вновь разводя ручками, как кто-то, кто объясняет и без того понятные вещи.

– Ранкстрайл и Аврора, детки? Ты подарила их Ранкстрайлу и Авроре для их будущих детей?

Эрброу кивнула и, зевая, потянулась. Розальба расхохоталась. Впервые после того, как она потеряла Йорша, Роби слышала звук собственного смеха.

– Молодец, дочка, отличная мысль! Значит, мы уже сделали им свадебный подарок, да?

Она говорила уже сама с собой. Голубые глаза Эрброу были закрыты, девочка спокойно посапывала во сне. Длинный путь нежности, пройденный куклой и лодочкой, не завершался: теперь они должны были достаться детям Авроры и капитана.

– Действительно, отличная идея, – тихонько добавила Розальба, обращаясь к спящей девочке. – Мы первыми сделали им подарок и произвели тем самым хорошее впечатление; к тому же мы еще дешево отделались, ведь в этой земле, истощенной тридцатью годами правления Судьи-администратора и месяцем осады орков, золотом да серебром лучше не разбрасываться.

Вдруг она с ужасом вспомнила, что прокляла Аврору.

Эта мысль убила ее радость, как град и холод убивают первые апрельские цветы.

Розальба никогда не молилась.

Ни разу в своей жизни она не просила о чем-то богов.

Если они ничего не могли сделать, то не стоило тратить время на молитвы. Если же, будучи всесильными, они допускали страдание, нищету и произвол, попранную справедливость и преданную невинность, то она тем более предпочла бы скорее спуститься в преисподнюю, чем молиться таким богам. Она не молилась, когда казнили ее родителей. Она не молилась перед смертью Йорша. Она никогда не молилась о том, чтобы ее дети родились здоровыми, считая это нечестным по отношению к женщинам, которые не сделали никому ничего плохого, но дети которых родились калеками телом или разумом. За всю свою жизнь Роби не произнесла ни слова молитвы.

Но этой ночью она молилась всей силой своей души. Она просила прощения за свою неблагодарность и каялась в своей зависти. Она благодарила за жизнь, дарованную ей и всем остальным, даже страдающим, даже калекам. Она поняла, что без страдания невозможно было создать людей и без существования зла невозможно было дать им свободу. Поняла, что задачей того, кто создал мир, было не избавлять от страдания, а открывать людям его суть. Она молилась о том, чтобы проклятие, наложенное ею на невинную душу, было снято. Она молилась и молилась. Она не просила прощения за то, что убила Арньоло, ибо это был единственный способ спасти свою жизнь, но просила простить ей неуважение к его останкам. Ведь и Арньоло выносила в своем чреве мать, такая же женщина, как она. Роби просила прощения и за то, как обошлась с убитыми орками, приказав обезглавить их.

С облегчением выплакав свои последние слезы, Розальба наслаждалась ощущением высшего счастья, которое дарило ей дыхание ее детей, их запах под большим белым одеялом, похожим на облако. Она покормила сыновей грудью, когда они начали было просыпаться, чтобы ни один звук, даже сладчайший плач голодного младенца, не нарушил тишины этого момента. Роби долго гладила детей по голове, чувствуя под пальцами кудри Эрброу, гладкие и тонкие волосики Ардуина и еще покрытую пушком головку своего последнего сына, малыша, который носил имя отца и уже побывал в царстве смерти, но смог вернуться обратно.

На рассвете она тоже заснула. Закрывая глаза, Розальба услышала ни с чем не сравнимый легкий звук падающих капель дождя. Роби спала, спала и видела сны, и ее усталость наконец-то растаяла, как пыль под дождем.

Она оказалась в каком-то тесном и темном месте, замкнутом, словно круг, и поняла, что находится внутри дорожного мешка.

Там лежала косточка какого-то фрукта, зачитанное до дыр письмо и небольшая деревянная лодочка с куклой, которые когда-то принадлежали ей, а теперь предназначались детям женщины, которую она однажды прокляла. Роби поняла, что этот дар снимал проклятие. Лишь сейчас она заметила, что к игрушкам прилипли белые и красные лепестки; некоторые из них оторвались и тихо упали на дно мешка, смешавшись там с другими, старыми и засохшими, но окрашенными в те же два цвета: так соединяются в долгожданном объятии тела и руки. Кровь Последнего Дракона и Последнего Эльфа смешалась на этих лепестках, и в темный замкнутый круг ворвался яркий луч света. Это происходило не только внутри мешка, но и в самом царстве смерти: Роби увидела, как прошлое обоих соединялось с будущим, которое несло с собой утешение любому страданию.

Она увидела холмы Новой Луны, заросшие цветущими маками и дроком, и над ними – большие зеленые крылья дракона, чешуя и шерсть которых складывались в диковинные золотые узоры. Между его широкими крыльями она увидела воинов, которые убили его, но получили прощение, ибо сделали это не для того, чтобы разрушить жизнь, а для того, чтобы спасти: благодаря им была подарена жизнь девочке, носившей теперь имя дракона. Роби увидела, как руки, на которых были целы все пальцы, гладили мягкую шерсть, и поняла, что воины и дракон утешали друг друга в том, что не оставили после себя потомства, – зато они могли вспомнить имена детей, которых спасли. Она увидела Джастрина, бегущего по ветру, увидела улыбку Йорша и навсегда запомнила ее. Она узнала молчаливого высокого мужчину – первого, кто пал под ее командованием; за ним следовали все остальные. Увидела длинные столы, накрытые тонкими льняными скатертями и грубыми конопляными, и узнала коменданта королевского дворца, который беспокойно и радостно готовил для всех бесконечный пир, подавая как изысканных фаршированных фазанов, так и простую фасоль со шкварками, засахаренных летучих мышей и начиненных кедровыми орешками крыс, которые спасли осажденных от голодной смерти. В легком тумане раннего утра она увидела лица отца и матери… Где-то вдалеке – тени орков, которых она приказала похоронить. Последней она увидела тень Арньоло, который когда-то тоже был ребенком и у которого тоже должна была быть своя история.

Миллионы и миллионы маленьких капель отрывались от туч в низком небе, которое вот уже несколько дней давило на Далигар, и падали на город, наполняя колодцы, унося духоту, смывая пыль и кровь – кровь Джастрина, кровь Лизентрайля, кровь всех тех, кто ее пролил, и оставляя обо всех мертвых лишь светлую память. Капли сливались в небольшие ручьи и миниатюрные водопады, которые падали с крыш и лестниц, смывая кровь Арньоло и кровь орков. Дождь очищал колья, на которых еще вчера торчали отрубленные головы и которые впредь должны были служить лишь для подвязки фасоли. Струи воды смывали невинную кровь, лившуюся год за годом на плаху, и смывали стыд тех, кто смотрел на это и не вмешивался.

Дождь соединился с землей, чтобы вновь зазеленела трава, чтобы виноградная лоза снова гордо поднялась к чистому небу, чтобы капуста опять засияла навстречу солнцу своими голубоватыми листьями. И чтобы сморщенные от засухи помидоры вновь налились соком.