Текст книги "Американская королева (ЛП)"

Автор книги: Сиерра Симон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)

ГЛАВА 7

Настоящее

С того момента в библиотеке прошло десять лет. Десять лет, насыщенные войной, болезнями и приобретенным опытом, но это все отступает и исчезает, когда я вхожу в церковь Святого Томаса Беккета. Отступает прошлое между мной и мужчиной, что стоит на коленях возле передней двери святилища, склонив голову. Нет ни воздуха, ни времени, ни других версий нас самих… Сейчас мне словно шестнадцать, а ему – те двадцать шесть.

Может быть, из-за этого я так сомневаюсь, приближаясь к нему: мои шаги замедляются, а пульс ускоряется.

Когда Эмбри предложил встретиться в церкви, я внутренне вздрогнула. Церковь – это место, в котором я чувствую себя в безопасности, где встречаю бога, и самое главное – это нейтральная территория. Не хочу думать о том, что мне придется ожидать своей очереди для встречи в западном крыле, если к нему пристанет один из посетителей. Не могу вынести мысли, как его тайком провезут в резиденцию. Понимаю, из-за чего вся эта осторожность, но чувствую себя секретом. Живым воплощением лжи.

Прекрати волноваться. Ты до сих пор не знаешь, почему он хочет встретиться с тобой. Эмбри коротко намекнул о причине, но в тот момент во мне уже вспыхнула надежда. И как вообще можно было надеяться? После Дженни, той долгой жаркой ночи в Чикаго, спустя десять лет, ради всего святого. Эта коробка закопана. Я должна спасти себя, пока это еще возможно.

Но я не останавливаюсь. Я быстро читаю молитву, молча прося, сама не понимая, о чем. Подойдя к скинии, я опускаюсь, скользнув на скамью позади президента. Я осторожно сажусь на пол, преклонив колени, сложив руки вместе и склонив голову, будто молясь. Но на самом деле я так и не смогла подобрать нужных слов.

Я смотрю на президента.

Он в таком же положении, что и я; его темноволосая голова склоняется над сложенными руками. Закатанные рукава обнажают загорелые мускулистые запястья, а по тому, как свободно прилегает к шее воротник, я догадываюсь, что он расстегнул верхнюю пуговицу и ослабил галстук. Из-за опущенной головы, рубашка натянулась на широких плечах и мышцах спины.

Не могу удержаться и позволяю взгляду пробежаться по линиям его узких бедер. Брюки убийственно облегают его задницу и твердые сильные ноги. Меня охватывает жар, и посылает электрические импульсы и искры, покалывающие кожу. Как я могла забыть о том, какое у него сильное тело? Что под темными костюмами и значком с флагом все еще тело солдата?

Искры на моей коже вспыхивают жарким огнем, когда я слышу его голос. Сразу вспоминаю, как он бормотал слова мне в губы той ночью десять лет назад: «Скажи мне, что тебе восемнадцать, и тебе нравятся мои губы на твоей коже» и «боже, откуда ты?»

– Я молюсь о мире во всем мире, молюсь за своих врагов и союзников, за своих подчиненных и за любимую собачку моей мамы, – не глядя на меня, говорит президент звучным, несколько дрожащим голосом. – Ничего не забыл?

– Если только младенцев, застрявших в чистилище.

– Как я мог забыть о них? – На несколько секунд Эш ниже склоняет голову. – И, пожалуйста, присмотри за детьми, оказавшимися в Аду. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.

Он крестится, и я мельком вижу большие широкие ладони, которые когда-то касались меня.

– Спасибо, что встретилась со мной, – произносит Эш. – Понимаю, что идея послать Эмбри для личной просьбы – тем более что вы никогда не встречались – не была самой лучшей, но я не мог ждать ни минуты, чтобы встретиться с тобой здесь в воскресенье. И я не мог пойти и сделать это сам. Я рассказал Эмбри, и он вызвался помочь. – Эш улыбнулся. – Он потрясающий друг.

Тем более что вы никогда не встречались…

Эш не знает, что мы с Эмбри знакомы? Беспокойство сжимает мое сердце, но я отталкиваю это чувство.

– Вице-президент Мур был очень убедительным посланником.

– Знаю. Вот почему я послал его. Поверь мне, о вещах, на которые он подбивал меня, нельзя говорить в церкви. – Президент встает и, подойдя ко мне, протягивает руку. Я беру ее и смотрю вверх – все беспокойства об Эмбри исчезает. Остается лишь Эш.

После вечера, когда мы поцеловались, я видела тысячи фотографий Максена Эшли Колчестера, я смотрела каждую встречу с ним по телевизору, дебаты и пресс-конференции, но все же оказалась неподготовленной к этой встрече. К нему рядом. Даже при том, что Эш олицетворял совершенство, никакая фотография или видео не могли передать этого. Ничто не сравнится с личной встречей, лицом к лицу.

Все те же рельефные черты лица и полные губы, зеленые глаза, по цвету напоминающие зеленое стекло бутылки – все тот же самый красивый мужчина, что я когда-либо видела, не считая Эмбри Мура. Но у президента есть больше, чем внешность. В нем есть определенное благородство, честность и открытость, и, прежде всего, целеустремленность. Он знает, кем является, и также видит, кто вы. Это возбуждает.

Я позволяю ему помочь мне встать на ноги. Вздрагиваю, и Эштон замечает это.

– Ты боишься меня? – спрашивает он, нахмурив бровь.

Как и у Эмбри, вокруг его глаз и рта морщинки, которых не было десять лет назад, и я замечаю несколько серебристых прядей в черных волосах. Во всяком случае, от этого он стал еще сексуальнее с нашей первой встречи.

– Ты разозлишься, если я отвечу «да»? – выдавливаю я.

Его рука скользит от моей ладони к локтю, и я понимаю, насколько близко мы друг к другу.

– Злость и рядом не стоит с теми чувствами, что ты порождаешь во мне, Грир.

О боже.

Я не могу справиться с тем, насколько напряженно, неистово мое тело реагирует на простую близость, когда все, что нас связывает, – это час десять лет назад, а затем еще час спустя пять лет после этого. Я ищу способ разрядить накаленную обстановку.

– Господин президент…

Эштон выдыхает.

– Пожалуйста, не зови меня так. Не здесь. Не сейчас.

Я пытаюсь заставить себя произнести его имя вслух, имя, которое я писала тысячу раз на полях моих тетрадей во время занятий в школе. Имя, которое шептала в душе, пока моя рука была между ног, но моя поддельная благопристойность зародилась после испытаний на вечеринке, да и так трудно не обращаться по титулу.

Эштон наклоняется, и я чувствую запах костра и его кожи. У меня закружилась голова.

– Ты можешь звать меня «сэр», если хочешь, – бормочет он. – Но только когда мы одни.

Я прикрываю глаза.

Эш ведет меня к проходу, а затем мы идем мимо алтаря к боковым дверям церкви. Агенты охраны с каменными лицами провожают нас к выходу в церковный сад, и президент перемещает руку с моего локтя к пояснице, ведя меня в нужном ему направлении. Собственнический властный жест, будто у Эша есть исключительное право на мое тело.

Я хочу этого. Хочу, чтобы у него было исключительное право на мое тело.

Я не вижу в саду агентов, хотя знаю, что они должны быть там, но в этот момент казалось, что мы одни среди шелеста красных и золотых деревьев, увядших цветов. Эштон останавливается посреди вымощенной плиткой поляны, рядом с побеленной статуей Девы.

– Не хочу тратить твое время. бог знает, что у меня самого его не много. Но я не могу… – он делает паузу – известный красноречием солдат обомлел. – Я не могу больше ждать, – наконец тихо говорит он.

Он так близко, я чувствую запах кожи и листьев и заставляю себя сделать шаг назад. Я должна думать, использовать голову, потому что мое сердце и тело кричат так громко, что я ничего более не слышу, и они кричат: «да, пожалуйста, да, пожалуйста», хотя Эштон до сих пор ничего не спросил.

Президент – Эш, – мысленно поправляю себя, позволяет мне отстраниться, но его взгляд направлен на свои руки на моем теле, все еще владеющие, управляющие мной.

– Я не понимаю, – говорю я. – Не понимаю, почему ты хотел встретиться со мной.

Он проводит рукой по волосам – жест, который я узнаю с той ночи.

– Это справедливо, я полагаю, – говорит он, глядя на покрытую листьями землю, формируя следующую фразу. – Я не хочу пугать тебя своей… прямотой.

– Я имею в виду, что удивлена, что ты помнишь меня. Мы встречались все один раз.

– Дважды, – поправляют меня. – Чикаго, пять лет назад. Помнишь?

Пламя опаляет мои щеки, я глубоко вздыхаю.

– Я помню. – В конце концов, в ту ночь я потеряла девственность. Девушки обычно помнят такие вещи. – Дважды. Мы разговаривали дважды.

И затем я закусываю губу, вспоминая то, что мне удалось забыть за несколько лет, – нельзя сказать, что мы разговаривали. Я говорила с Эшем, а он со мной никогда.

Письма.

Мое лицо вспыхивает сильнее, на этот раз от стыда.

боже, письма. Почему я была такой молодой и глупой? Готовой придать смысл действиям взрослых, не подумав об этом дважды?

– И оба раза были запоминающимися, – говорит он. – Два раза за десять лет, звучит незначительно, но это было для меня… – он затихает, мое сердце сжимается.

Но я облегченно вздыхаю, потому Эш он не упоминает электронные письма. Я никогда не получала ответа ни на одно из моих посланий, и в течение многих лет предполагала, что он никогда не получал их, поскольку в то время воевал. Юная Грир провела слишком много часов в темноте, размышляя о тех посланиях, но теперь, будучи старше, молюсь, чтобы он их не видел.

– Что-то не так? – говорит Эш, протягивая руку, чтобы повернуть мое лицо к своему.

Я понимаю, что смотрела в пустоту.

Солги. Просто солги.

Но я ненавижу лгать. Я пытаюсь найти ответ, который не является постыдной правдой.

– Я смущена. За свои действия в прошлом.

Он улыбается, удивительно нежно.

– Это все? Почему ты ведешь себя так, словно не понимаешь, почему я хочу видеть тебя?

– Я просто… я столько думала об этом поцелуе, – шепчу я, – но понимала, что наверняка ты его не запомнил. С чего бы? Ты взрослый мужчина, и я была просто ребенком. Ты продолжил невероятную жизнь, ты герой, а теперь лидер, и у тебя была прекрасная жена…

Блядь! Я глотаю остальные слова, жалея, что не могу также проглотить свой собственный идиотизм. Из всех вещей, которые я не должна была упоминать, покойная Дженнифер Колчестер была в верхней части списка. И, разумеется, Эш вздрагивает от слова «жена». Всего на мгновение.

– Я любил Дженни, – тихо говорит Эштон, отпуская мой подбородок. И тогда я замечаю темные круги под глазами, отчетливые признаки усталости на лице. У него все еще проблемы со сном, даже после всего этого времени. – И я скучаю по ней. Мне все еще больно, потому что она умерла столь молодой и в муках. Но, Грир, я не буду притворяться, что переставал думать о тебе. Я не могу притворяться.

– Был все лишь поцелуй, – говорю я, покачав головой. – Почему ты…

Эштон поднимает руку, чтобы остановить меня, и я замолкаю.

– Я не позволю тебе сделать это, – говорит он. – Не смей отвергать то, что случилось, или говорить, что это не стоит вспоминать. Я помнил. Я помню. И я не хочу забывать и секунды того вечера.

– В это невозможно поверить. Ты, Максен Колчестер, помнил обо мне. Думал обо мне.

Мои слова вызывают в нем тяжелое дыхание, наравне с недоверчивым смехом.

– Мы встречаемся спустя столько лет, – говорит Эштон. – И ты полагаешь, что я не думал о тебе? – Он делает шаг ближе, настолько, что я могу наклониться и прижаться губами к его льдисто-голубому галстуку, если захочу. Галстук был почти такого же цвета, как глаза у Эмбри.

– Взгляни на меня, Грир, – приказывает мне президент. Я делаю, как он сказал. До боли тяжело смотреть ему в лицо – он столь совершенен, но еще больнее не делать этого.

– Все слова, которые мужчины используют, говоря о женщинах, – очаровательные, обаятельные, увлекательные, они не могут описать и части того, что я испытывал к тебе и твоей горстке разбитого стекла. Я думал о тебе той ночью, и следующей, и потом, когда меня отправили в Карпаты. Ты была всем, о чем я думал. Я представлял в своих мыслях, что, вернувшись после войны, я найду тебя в любом университете, где бы ты ни была. Я бы целовал тебя, пока ты не стала такой же, как в тот вечер; ты бы умоляла меня делать все, что бы я ни захотел. – Его зеленые глаза темные, неистовые, зрачки расширяются. – Годы спустя, когда я, наконец, вернулся домой, все, чего я хотел – найти тебя. Но… война началась снова, меня повысили, и Мерлин нуждался в моей помощи, а потом я познакомился с Дженни… – он выдыхает. – Я сделал ей предложение накануне нашей встречи в Чикаго.

Чикаго. Ночь, когда я встретила Эмбри. Ночь, когда я потеряла девственность.

– Эш, ты не должен…

– Должен, – он обрывает меня. – Потому что думаю, что ты не веришь мне. И это делает меня ужасным мужчиной, который жаждет тебя все это время, спустя столько лет. Потому что я хотел тебя, даже будучи женатым на Дженни. Использовал каждую возможность, что у меня была, чтобы найти твоего дедушку, чтобы просто послушать новости о тебе. Какой академической ступени ты достигла, какую сферу выбрала для высшего образования, хотела ли вернуться в Америку или остаться в Англии. И поздно ночью, когда Дженни спала рядом со мной в постели, я вспоминал наш поцелуй. Каково это было – прижимать тебя к стене. То, как твой голос звучал у меня в ушах, когда ты затаила дыхание и удивилась, будто я только что сделал тебе подарок. И я ненавидел себя за это, но не мог остановиться. – Его глаза находят мои. – Итак, почему я хотел встретиться с тобой сегодня? Потому что я не мог перестать желать встретиться с тобой десять лет. Потому что я хочу тебя. Хочу снова поцеловать тебя. Хочу все узнать о тебе: что ты любишь и ненавидишь, что изучаешь. Чего ждешь от будущего. – Подняв руку, он большим пальцем касается моей нижней губы. – Я хочу, чтобы ты была моей.

Я пытаюсь скрыть свою дрожь. Он не может знать, не может знать, как эти слова действуют на меня. Они пробиваются через кожу и попадают прямо в вены.

Будь моей.

Не «давай сходим на свидание», не «будь моей девушкой». Это было бы более чем банально, и Эш знает это.

Но радость преследует резкий жестокий голос:

Помнишь, как тебе было больно раньше?

Это не может быть правдой.

Это сумасшествие.

Скажи «нет».

Уйди.

Я качаю головой, но палец Эштона все еще касается моих губ. Я борюсь с желанием укусить его или облизать. Вместо этого я смотрю ему в глаза и говорю:

– Ты ничего обо мне не знаешь кроме того, что я однажды целовалась с тобой. Этого недостаточно, чтобы построить что-то.

– Тебя пугает, что я думал о тебе так?

На мгновение я задумываюсь. Нет, на самом деле, особенно учитывая, сколько я думала о нем. Даже больше, чем думала – я писала ему. Я помнила о нем.

– Нет. Просто… неожиданно. Я понятия не имела, что ты чувствовал…

Его палец в последний раз скользит по моей губе, а затем переходит к линии моего подбородка.

– Я был на войне, Грир. А потом был женат. Я ничего не мог сделать.

– Я понимаю, – киваю я, и молчу, потому что мои мысли проносятся в голове быстрее, чем бьется пульс, соединяя мои мысли с чувствами.

Теперь я знаю, что Эш думал обо мне так же, как я о нем, все эти годы. Настолько взволнованная его желанием быть со мной, я не могу притворяться, что мысль об этом не вызывает у меня головокружения. Как будто моя кровь насыщена кислотой, а тело переливается эмоциями. Волнение, похоть, облегчение. Но эти десять лет не просто прошли, они оставили на мне несмываемый след. Я влюбилась в Эша, а пришлось наблюдать за тем, как он женится на другой женщине. Я спала с другим мужчиной, только чтобы больше не думать о нем.

Словом, последнее десятилетие послужило суровым уроком для моего сердца, и я была очень способной ученицей. Я построила стены вокруг своих чувств, барьеры, мосты и рвы – все, чтобы защитить себя от подобной раны.

И как я могу думать о том, чтобы сказать Эшу «да»? Как я, осторожная замкнутая Грир, могу согласиться стать его? Что если он снова причинит мне боль? Что если он разочаруется во мне или влюбится в кого-то другого?

И самый большой вопрос из всех – как я смогу встречаться с Эшем, когда позади Эмбри?

Впервые Эш выглядит недоуменно.

– Ты ищешь причины, чтобы сказать «нет», не так ли? – тихо спрашивает он. – Тот вечер не значит для тебя того, что значил для меня?

Я быстро качаю головой.

– Нет, нет. Этот вечер для меня все. Именно поэтому это плохая идея. Кроме того, ты президент, в твоей жизни нет ни времени, ни места для какой-то подруги, и я боюсь, что мне будет больно. Боюсь, мы обнаружим, что между нами нет ничего общего, а наш поцелуй лишь случайность, и даже после этого ничего не будет иметь значения, потому что я все равно полюблю тебя. Я влюблюсь, и даже когда мы узнаем, что были не правы насчет друг друга, я снова буду сходить с ума по тебе…

– Снова? – спрашивает он.

Я пытаюсь отвернуться, но Эштон не хочет отпускать меня. Он держит мое лицо напротив своего, наклоняясь, пока наши носы не соприкасаются.

– Боже, если бы ты только знала, что для меня значит услышать эти слова, то же самое происходило с тобой, – говорит он хрипло. – Скажи, что мне нужно сделать, чтобы заслужить это. Скажи, что нужно, чтобы заставить тебя чувствовать то же, что я чувствую. Я сделаю это. Все, что угодно.

Я чувствую его дыхание на моих губах. Теплое и близкое. Я должна заставить этого мужчину пообещать, что он будет верен, честен или, по крайней мере, заботлив. Но это было бы слишком близко ко лжи, вместо этого я признаю страшную правду:

– Тебе ничего не нужно делать, Эш. Я уже твоя.

Он выдыхает, вздрагивает и прижимает свои губы к моим.

Он совершенно не похож на наш первый поцелуй, и в то же время он такой же. Я все еще чувствую мягкость, юность и женственность, когда он прижимает меня к своему телу. Я все еще чувствую, что хочу раствориться в нем, во всем и сразу. И его все такие же тихие и глухие гортанные стоны, словно он не в силах помочь себе, будто я безвозвратно лишила его сил, всего лишь позволив прикоснуться к моим губам.

Наш первый поцелуй был импульсивным, волнующим и потрясающим, но незапланированным, поцелуем незнакомцев без прошлого и будущего. Но сейчас Эш целует меня целенаправленно, с обещанием большего, будущего, с привязанностью и заботой. И я целую его как женщина, а не девушка, столь же нетерпеливая, как и тогда, но более опытная. Готовая сдаться.

Мы отстраняемся, и я смотрю ему в глаза.

– Вау, – шепчу я.

– Вау, – он смеется в ответ.

– Это мой первый поцелуй за пять лет. – Не знаю, почему признание вылетает из меня, но это случилось. Я хочу, чтобы он знал, как много значил для меня тогда и как много значит сейчас.

Я вижу, как его брови сходятся на переносице в единую линию от моего откровения, будто он мысленно запоминает эту информацию, чтобы спросить о ней позже.

– Тогда давай запомним его, – и накрывает своими губами мои.

Я чувствую запах листьев и кожи, чувствую тепло его губ и силу рук и затем тону в нем. Без тени сомнения я ощущаю, как он тонет во мне, отдает мне все свои силы. Мы поглощены и воссозданы в один момент поцелуя, пока руки сжимают одежду.

Позади нас раздается легкий кашель, и Эш неохотно отстраняется. Я вижу агента секретной службы, ожидающего у входа в сад.

– Господин президент, пора.

Эш на мгновение прикрывает глаза, а затем открывает их со вздохом.

– У меня встреча с польским послом в четыре.

– Это насчет Карпат? – спрашиваю я. Теоретически война закончилась около двух лет назад, но нет никаких сомнений, что обстановка в том районе еще может перемениться.

– Как и всегда, – отвечает он, печально улыбнувшись. – Лучше бы я провел вечер с тобой.

Я хочу спросить, когда мы встретимся снова, или, честнее, когда я вновь смогу его поцеловать, но он опережает меня.

– Грир, моя работа… и мой образ жизни… я склонен приказывать людям, о которых забочусь. Мой график… ну, сумасшедший. Все время. Мне хочется пообещать, что я смогу встретиться с тобой после, но это может быть не так.

– Я понимаю, – мягко отвечаю я. – Ты забыл, что я знаю, каково это, лучше, чем большинство людей.

– Ненавижу это, – внезапно, с яростью говорит он. – Я хочу отвезти тебя домой сегодня вечером и не хочу ждать новой встречи.

– Эш, я понимаю…

– Нет, – прерывает он. – Нет. Я ждал десять лет и больше не хочу ждать. Если я отправлю за тобой машину сегодня вечером, ты поедешь?

К моему облегчению, меня не проведут тайно к Белому дому как любовницу, грязную тайну. Освобождение – это одно, но хочу ли я для себя такой жизни? Быть ночным посетителем? Быть скрытной игрушкой могущественного человека? Я много лет не была в политических кругах, построив себе башню из слоновой кости, чтобы больше не думать о политике, и теперь я готова сдаться самому известному дипломату в мире после одного поцелуя?

А затем я вновь смотрю на Эша, в его зеленые глаза, горящие при виде меня, и понимаю, что все эти размышления бессмысленны. Конечно, я сяду в машину. Конечно, я поеду к нему. Мне кажется, что у меня просто нет выбора, все решилось, когда мне было шестнадцать, и я была прижата к стене страстным армейским капитаном.

– Да, конечно, – отвечаю я ему. – Я пойду, куда захочешь.