Текст книги "Американская королева (ЛП)"
Автор книги: Сиерра Симон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)
– Вот почему он не позвонил, не попытался меня найти… – мои слова сошли на нет.
– Как самоотверженно с его стороны.
– Вернемся к тому, как ты догадался. Как? Мы никогда… мы не сделали ничего, кроме того, что ты от нас хотел в вечер государственного ужина. Мы не целовались, даже не обнимались.
– Я знаю, – произносит Эш. Он заползает на кровать и медленно тянет вниз простынь, обнажая мою грудь. Мои соски твердеют в ту секунду, когда холодный воздух касается их. – Именно в ту ночь я это увидел. Ты явно его привлекала, но… ну, было кое-что еще. Что-то более глубокое. И после этого, что произошло, вы двое были очень осторожны друг с другом. Никогда не находились слишком близко, никогда не разговаривали слишком долго. Никогда не оставались наедине. Люди, которые не любят тех людей, которых не должны любить, не делают этого, Грир.
– Я не люблю Эмбри.
– Я сказал тебе, чтобы ты не лгала мне. – Теперь простынь была уже полностью откинута. Эш скользит рукой по моей грудине и обхватывает горло. Он не сжимает и не надавливает, просто делает воротник из своих пальцев, воротник не из кожи, не из металла, а из плоти и крови. Ты – моя, говорила рука. Ты – моя, а не его.
Я кручу обручальное кольцом, не осознавая этого, и тогда его другая рука опускается поверх моих двух рук.
– Прекрати, – произносит он. – Ты не вернешь его обратно. Ты не снимешь его. Я буду твоим мужем, если ты все еще этого хочешь.
– Да, сэр, – говорю я. От облегчения у меня щиплет в глазах. Он не ненавидел меня теперь, он не хотел прекращать наши отношения. По крайней мере, я могу с этим жить.
Рука нажимает на мое горло, заставляя меня лечь на спину.
– Как он это делал?
– Что делал?
– Как он трахал тебя той ночью? – Эш стоит передо мной на коленях, его член каменно-твердый и разгневанный. – Он переворачивал тебя на живот, чтобы иметь возможность смотреть на твою задницу? Взял тебя у стены, потому что он не мог долго ждать?
Возможно, мне не стоило отвечать. Но я это делаю.
– Это было… вот так. Он был сверху.
Быстро, как молния, Эш растягивает свое тело над моим, его член прижимается к моему клитору. Я не в силах сдерживать стон.
– Что еще? – спрашивает Эш. Его голос грубый. Грубее, чем я когда-либо слышала. А его глаза такие темные, уже не зеленые, а черные.
– Он, эм, он сосал мои груди. Кусал их. Словно я его кормила грудью, но сильно и отчаянно.
Эш опускает голову и начинает прикусывать нежные изгибы моей груди, сосать, задевать их зубами и целовать. Через полминуты я стала задыхаться.
– Что еще? – Эш рычит в мои груди. – Что еще он делал?
– Я не сказал ему о том, что была девственницей, пока он не попытался проникнуть внутрь. А когда я ему об этом рассказала, он… разозлился. Словно он слишком заведен, чтобы себя контролировать.
Тут же большой член прошелся по моим складочкам, а затем так яростно проник внутрь, что я охнула.
– Вот так? – спрашивает Эш, совершая несколько свирепых толчков.
– Да, – выкрикиваю я. – Там была кровь. Ему это нравилось. Мне это нравилось.
Эш застыл, его член задрожал.
– Была кровь?
– Много. Было больно, и Эмбри нравилось смотреть на кровь на его члене, видеть, как она мазжет наши бедра. Я так сильно кончила.
– Держу пари, что так и было, – говорит Эш, снова проталкиваясь внутрь. – Это должен был быть я, мой член. Та кровь и та боль должны были быть моими, но я был таким чертовым идиотом.
– Вы обладаете мной сейчас, мистер президент.
– Да, я знаю, – рычит он, делая круговые движения бедрами и потираясь о мой клитор. Я издаю низкий, полный энтузиазма звук. – Как он кончил… на тебя? В тебя?
– В меня, – задыхаясь, произношу я.
Эш обхватывает меня руками и опускается на меня всем весом. О, боже, да, именно так.
Эш ощущался совершенно иначе, чем Эмбри, он был шире, сильнее, неторопливее, но в этом положении я так легко могу вызвать воспоминания о теле Эмбри надо мной. Я так легко могу притвориться.
– Я хочу почувствовать то, что чувствовал он, – шепчет мне Эш в шею под подбородком. – Я хочу притвориться, что я – это он. А ты притворишься, ангел?
– Я… я не знаю, – и я действительно не знала. В одно мгновение надо мной был Эш, в следующий момент – Эмбри, а в момент после этого – они оба, а я была центром урагана из рук, ртов и жаждущей плоти.
– Я тебе верю, – говорит Эш, и его бедра так идеально взлетали и опускались.
Третий оргазм был похож на ключ, поворачивающийся в замке; во мне произошел внезапный сдвиг, все во мне было открыто и готово. Меня накрыл оргазм, порочный и жестокий, каждый толчок казался таким болезненным и ярким, что я не могла вздохнуть. И мое удовольствие отправило Эша за грань, и он грубо рыкнул и начал кончать. На этот раз он трахал меня медленными круговыми движениями пока кончал, и все его тело дрожало.
А затем он слез с меня, исчез в ванной комнате и возвратился с мочалкой. Смотря мне прямо в глаза, принялся вытирать меня.
– Ты в порядке?
Я киваю.
– А ты?
– Не знаю.
Он возвращает на место мочалку и, к моему большому облегчению, присоединяется ко мне в кровати и обнимает.
– Ты злишься на меня? А на Эмбри? – спрашиваю я.
Эш глубоко вздыхает, его подбородок покоится на моей макушке.
– Нет.
– Но ты что-то чувствуешь.
– О, да, – отвечает он. – Определенно.
– Ревность? Потому что тебе не нужно ревновать, клянусь тебе.
– Я знаю, что ты в это веришь, – рука пробегается по моей спине и гладит мой позвоночник. – Ревность – это такое ограниченное слово, ведь так? Ведь существует так много видов ревности. Присутствует собственническое чувство, именно это я ощущаю по отношению к тебе… но, опять же, по отношению к Эмбри я также ощущаю собственническое чувство. Присутствует неуверенность… возможно, Эмбри смог дать тебе то, что не могу я, а ты можешь дать Эмбри то, что изменит его отношение ко мне. И тогда возникает такое странное желание… Мысль о тебе с ним делает меня твердым. Не знаю, почему. Это просто происходит. И я знаю, что желание не всегда имеет логический смысл, что по своей сути оно не политкорректно, ведь иногда мы жаждем развратных вещей.
Рука двигается к моим волосам, любяще, лениво и снисходительно.
– Но даже зная все это, я и не мог предположить, как в буду себя чувствовать, когда узнаю наверняка, что он тебя трахал. Чувствую отчаянье и тяжесть, немного сердит, испуган и… возбужден. Слово «ревность» как таковое не может передать все эти чувства, но я не знаю, какое другое слово может это сделать. Поэтому, полагаю, что сейчас вполне достаточно сказать, что, да, я ревную. Вас обоих.
Я знала, что это за чувство, ведь так? Знала, каково это, ревновать и Эмбри, и Эша одновременно, ревновать их, так как они были друг у друга, и это было так, как никогда не будет со мной, – они были вместе на войне, были братьями и работали бок о бок. Я никогда не буду частью этого круга, и это жалило, причиняло боль, причиняло острую боль.
– Спи, Грир. У нас есть все время в мире, чтобы об этом подумать.
Мне хотелось протестовать, хотелось сопротивляться, потому что, я точно не засну после нашего первого секса, после того Эш узнал о нас с Эмбри. Этого не произойдет, неважно, какими вялыми были мои конечности, каким совершенно и полностью истощенным стало мое тело, не имело значения, какими теплыми были руки Эша, и каким размеренным и успокаивающим было его дыхание…
***
Я просыпаюсь одна, вторая половина кровати холодная. Должно быть, Эш поднялся, чтобы поработать… неужели уже утро? Я моргаю, глядя на часы на тумбочке. 23:13. Я спала три или четыре часа, а мой живот напомнил, что я не ужинала. Я сажусь и потягиваюсь, а потом осматриваю комнату в поисках пижамы и тапочек.
Я не собиралась беспокоить Эша, если он работал, а планировала заняться крекерами и сыром. Я открываю дверь и направляюсь в гостиную, замечая, как красиво мерцают золотистые огоньки на рождественской елке. В холодные зимние ночи нет ничего лучше этих огоньков. Уютных, приятных для глаз, и приносящих радость.
Я поворачиваю за угол с улыбкой на лице и замираю.
Эш стоит под омелой.
И кого-то целует.
У меня в ушах начинает стучать кровь, а горло сразу же сжимается от боли, но я не могу отвести взгляд, и я не могу вмешаться. Я превратилась в соляной столб, обреченный на неспособность отвести взгляд.
Эш, в тонкой футболке и низко посаженных пижамных штанах, которые подчеркивают его плоский живот и узкие бедра, волосы взъерошены и даже отсюда, при свете огоньков на елке, я вижу контур однодневной щетины. Его рука плотно сжимает одежду человека, которого он целует, дергает этого человека поближе к себе и удерживает его на месте.
И когда он поворачивается, я вижу, что этим человеком (неизбежно, фатально, трагически, чудесно) оказывается Эмбри. Он до сих пор в свитере и джинсах, взъерошенный и босой, руки под футболкой Эша вжимаются в его поясницу.
Поцелуй был очень медленным, затянутым и глубоким. Затем они замирают. Я вижу трепетание их ресниц, слышу их глубокие вдохи, и снова поцелуй. В этом – присутствует близость и нерешительность, словно они заново учатся тому, что знали давно. Сначала наступает Эш, его тело и лицо разрумянилось от сильного желания. Затем начинает наступать Эмбри – страсть и никаких мыслей. Он жадно срывает поцелуи, пока его не замедляет Эш, его раскрытая ладонь ложится на грудь Эмбри, а рот отстраняется, пока Эмбри не остывает. И затем снова наступает Эш, слышатся его мягкие и великолепные горловые стоны.
Через несколько минут рука Эмбри оказывается на поясе пижамных штанов Эша и двигается внутрь. Я не слышу того, что он говорит Эшу, но начинаю догадываться, когда слышу тихий стон.
И от этого стона мой мозг возвращается к жизни, как запущенный двигатель, и мне хочется вернуть все назад, потому все слишком: слишком много мыслей, слишком много вопросов, все они противоречат друг другу, все борются друг с другом.
Я возбуждаюсь.
Злюсь.
Мне любопытно.
Чувствую себя преданной.
Мне хочется, чтобы этот момент никогда не заканчивался.
И сейчас, когда я это вижу, то осознаю, что уже знала. Возможно, неосознанно, но это знание было на виду, как севший на мель корабль, ожидающий, когда поднимется вода, оно ожидало того, когда я, наконец-то, поверну свою голову и увижу то, о чем какая-то часть меня подозревала с самого начала.
Внезапно то, что Эш сказал в спальне, обрело смысл. Существует так много видов ревности. Это слово настоящий ТАРДИС: большое изнутри, маленькое, незначительное снаружи, но по своей сути представляющее собой сложный танец из эмоций и разговоров. Я страдала с каждым значением слова ревность. (Примеч.: ТАРДИС (англ. TARDIS – Time And Relative Dimension(s) In Space) – машина времени и космический корабль из британского телесериала «Доктор Кто». ТАРДИС может доставить своих пассажиров в любую точку времени и пространства. Он мог принимать любую форму для мимикрии, но однажды этот механизм был сломан, и теперь ТАРДИС Доктора Кто всегда снаружи выглядит, как полицейская будка образца 1963 года, но внутри она гораздо больше, чем снаружи)
Я была рада тому, что теперь была не единственной, кто хранит важный секрет. Но боялась того, что будет дальше. Потому что на самом деле не знала, что может произойти дальше. Все это должно было быть моей сказкой, в которой я была принцессой, а Эш – принцем, но есть еще и третий человек – человек, которого мы оба хотим, и который хочет нас обоих.
Ни в одной из сказок, которые я читала в детстве, не говорилось: «И жили они втроем долго и счастливо».
Мои мысли прерываются еще одним стоном Эша. Он отступает и заправляет себя в штаны. У обоих мужчин опухшие губы и широко раскрытые темные глаза, оба казались немного ошеломленными, трепещущими, и недоверчиво смотрящими и все еще… неудовлетворенными.
– Счастливого Рождества, Эмбри, – шепчет Эш.
– Счастливого Рождества, – отвечает хрипло Эмбри.
Эш отворачивается, потирает большим пальцем свой лоб, а затем губы, а Эмбри стоит не шелохнувшись под омелой, пока Эш не заходит в свой кабинет. Он стоит там несколько минут, глядя на коридор, в котором исчез Эш, а затем, наконец-то поворачивается и направляется в свою спальню, пробегая руками по волосам.
А я – я остаюсь одна в холодном коридоре. Смущенная, испытывающая желание и боль.
Ревнующая.
Влюбленная.
ГЛАВА 22
Колчестеры прибыли в рождественское утро, привезя подарки и сумки с продуктами (так как мать Эша отказалась позволять кому-то другому приготовить рождественский ужин). Мы с ней провели день на кухне, в то время как Кей, Эмбри и Эш расположились за столом и работали. Я бесполезна во время приготовления пищи (когда я была ребенком, у дедушки работал шеф-повар, а приготовленная мной еда в колледже состояла из яиц и лапши быстрого приготовления), но, даже учитывая все это, она радушно обняла меня после обеда и объявила «членом семьи». А когда узнала, что моя мать умерла, когда мне было семь лет, то крепко обняла (она пахла сдобой, которую только что выпекала, и духами от Elizabeth Taylor) и сказала мне называть ее мамой. Я практически плакала.
День был настолько загружен делами от начала и до конца, что я ни разу не вспомнила прошлую ночь, и Эмбри или Эша, хотя чувствовала в себе какую-то надломленность – трещину на поверхности моей души – и подавленность из-за того, что эта трещина разрасталась из-за всевозможных вопросов. Это был их первый поцелуй? Как часто они целовались?
Заходили ли они дальше поцелуев?
Трахались ли они раньше, и трахались ли они сейчас?
Было такое чувство, утром мир перевернулся, но я была единственной, кто это заметил. Я была сбита с толку, чувствовала себя слабой и неуверенной, пока все остальные были такими же спокойными и нормальными, как и прежде. Ведь мужчины не знали, что я знала. А Эмбри не знал, что Эшу известно о нас. И, вероятно, было что-то еще, чего я не знала. А что, если Эш и Эмбри изменяли мне друг с другом?
А поцелуй – это измена?
Было ли изменой, если они не трахались друг с другом, но хотели этого?
И тогда снова явились все виды ревности, прилетели, словно обезьяны злой ведьмы, и принялись роиться в моих мыслях, наполняя голову воспоминаниями о том поцелуе, а также картинками того, как они трахались. Трахались голыми, трахались в смокингах, трахались в военной форме…
И в какой-то момент ход мыслей отправил меня в спальню. Я сослалась на головную боль, хотя на самом деле мне пришлось облегчить боль совсем другого рода. Как только закрылась дверь я, задрав вязаное платье и отодвинув в сторону трусики, кончила менее чем за минуту, представляя эти два сильных тела, трущиеся друг о друга.
И, конечно же, Эш каким-то образом узнал, что я кончила без него, и я провела всю ночь, прикусив его ремень, пока он стегал мою задницу крапивой, которую обнаружил рядом с одним из домиков.
Мир ворвался в нашу жизнь на следующий день после Рождества. В центральном Вайоминге начались проблемы с нефтяным трубопроводом, а на следующий день произошла террористическая атака в Германии. Колумбия разваливалась на части, нужно было доработать законопроект по ветеранской реформе, также Эш был намерен выступить с важной речью о торговле людьми перед Организацией Объединенных Наций. Неожиданно мыслями я «перешла» от того, что Эш и Эмбри все время были «моими» к тому, что вообще их не видела. Они оба метались по всей стране, работали без остановки, а однажды вечером, когда я проводила время с Эшем, он обнял меня и сразу же уснул. Я даже не успела выключить свет.
Я провела две недели, практически не видя Эша, нервничающей, мечтающей о нем развалиной, крутя кольцо на своем пальце, вздыхая, глядя на снег. Я спала в его рубашке, которую позаимствовала, но так и не вернула. Поэтому, когда Эш пригласил меня присоединиться к нему и еще нескольким людям (к Мерлину, Эмбри и министру иностранных дел) на публичную встречу между Соединенными Штатами и Карпатией в Женеве, я ухватилась за эту возможность. Может быть, я, наконец-то, найду способ получить ответы на все свои вопросы.
По крайней мере, я смогу украсть еще одну рубашку.
***
– Спасибо, что позволил мне привезти Абилин.
Эш поднимает взгляд от своего стола, удивленная улыбка освещает его лицо.
– Ты проснулась.
Борт номер один гудел вокруг нас, и я была конституционно неспособна противостоять белым шумам и успокаивающим вибрациям. После того, как самолет взлетел, Эш настоял на том, чтобы я вздремнула в комнате отдыха при его кабинете, а я дремала почти столько, сколько длился сам полет. Сейчас я стояла в дверном проеме, держа в одной руке портфель, а другой пыталась распутать свои спутанные светлые волосы.
– Да, и собираюсь кое над чем поработать, но подумала, что сначала тебя поблагодарю.
– Конечно. – Эш откидывается на спинку кресла. – Я, наверное, буду занят большую часть поездки. Мне показалось, что тебе было бы веселее, если рядом с тобой будет подруга. Говоря о… есть хоть какой-то шанс, что ты передумаешь относительно того, где будешь спать?
Я ему широко улыбаюсь.
– Боже, я хочу это сделать. Но Мерлин сказал, что ни при каких обстоятельствах мы не сможем спать в одном номере.
Эш откидывает голову на спинку кресла.
– Мы обручены, а этого достаточно, чтобы соблюсти приличия.
– Очевидно, недостаточно.
Его взгляд скользит к моему портфелю.
– Над чем именно тебе нужно поработать?
Вздох. Проще перечислить то, что мне не нужно было делать.
– Нужно составить учебные планы для трех групп, с которыми я работаю в этом семестре, и продумать для них первые домашние задания. Плюс я пообещала себе, что чуть больше поработаю над книгой до начала семестра. Ох, и твой личный секретарь не перестает посылать мне и-мейлы.
– О свадьбе? – Его глаза становятся мягкими, когда он произносит это слово, из-за чего из меня так и начинает сочиться раздражение.
– Да. Она хочет нечто грандиозное, как королевская свадьба. Даже больше, если она сможет это устроить.
– А что думаешь ты?
– Мне все равно, лишь бы было красивое платье и время преподавать.
Эш на мое «преподавать» становится задумчивым, но ничего не говорит. Я не спрашивала его мнение о преподавании, так как это слишком сильно походило бы на то, что я прошу его разрешения – я бы не бросила работу независимо от того, что бы он сказал. Я знала, что Эш поддерживал мое решение, но не знала, что об этом думали все остальные… особенно американская общественность. Насколько я знала, буду первой «первой леди», у которой была обычная работа, и которая не произносит речей или не пишет время от времени статей.
Мерлину, конечно, не нравилось то, как это будет восприниматься, но моя карьера не обсуждалась, пока я была готова ждать переезда в Белый дом и спать в разных гостиничных номерах. А что касается восприятия общественности, – кто будет более уважаемым в Белом доме, если не внучка Лео Гэллоуэйя?
– А что ты думаешь о свадьбе? – спрашиваю я.
– Иди сюда, и я тебе скажу.
– Я не попаду на этот старый трюк, – говорю я, и все же пересекая кабинет, направляясь к его столу. Эш поворачивается в своем кресле боком к столу, и хлопает по своему колену. И когда я оказываюсь в сильных руках, весь мой стресс из-за работы и свадьбы растворяется.
– Когда дело доходит до свадьбы, хочу две вещи, – говорит он мне необычайно серьезным тоном. – Если ты не настроена на определенное место, то я хочу, чтобы она прошла в церкви в Канзас-Сити, где я вырос. И я не хочу видеть тебя в день свадьбы. Знаю, что это по старинке и немного суеверно, но я хочу пережить тот момент, когда впервые тебя увижу у подножия алтаря.
– Хорошо, – выдыхаю я, очарованная его «впечатляющим ртом». – Все что пожелаешь.
Этот «впечатляющий рот» расплывается в улыбке.
– Эти слова такие восхитительные с твоих уст, ангел. Я смогу получать все, что захочу?
– Конечно, – произношу я, хлопая своими ресницами.
– Ты флиртуешь. А можно прямо сейчас?
– Да, сэр.
Его дыхание замирает, когда я разглаживаю галстук на груди.
– Пойди к двери, маленькая принцесса. У меня есть идея.
***
Абилин, как всегда, представляла собой совершенство: в сапогах до колен и в синем платье с разрезом, которое могла одеть только рыжеволосая девушка с гибкой фигурой; ее красивые черты лица сейчас намеренно выражали скуку. Но ее равнодушная видимость истончается, когда она видит сопровождающих меня агентов секретной службы в окружение самых влиятельных людей мира, споривших о том, кто получит последний клементин, оставшийся на Борту номер один (Примеч.: клементин – гибрид обычного мандарина и апельсина-королька). Она нетерпелива и по-девичьи непосредственна, хотя и пытается обуздать, но это настолько становится очевидно, когда она оказывается рядом с Эшем.
Я рада, что в отель мы с Эшем поехали на разных машинах; было тяжело наблюдать за кузиной рядом с Эшем. Она явно соврала, когда сказала, что ее влюбленность в него закончилась, и я лгала самой себе, что больше не испытывала неуверенность рядом с Абилин. Она была такой красивой и жизнерадостной по сравнению со мной, и учитывая поцелуй под омелой, запечатленный в глубине моего сознания, было особенно трудно не беспокоиться о том, чего в действительности хотел Эш (жениться или не жениться).
Мы подъезжаем к нашей гостинице. Агент открывает для нас дверь и помогает нам выбраться из машины. Абилин с недоумением смотрит на вывеску и хмурится.
– Я думала, мы остановимся в Four Seasons.
Я пожимаю плечами, передавая «на чай» швейцару, когда мы проходим через входные двери.
– Мерлин попросил агентов секретной службы пустить слух о нескольких разных отелях, чтобы невозможно было определить, в каком мы остановимся. Он беспокоился, что агенты Карпатии попытаются проникнуть в ряды персонала отеля. Кроме того, Hotel d'Angleterre – лучший отель в Женеве.
– Так, значит, ты не знаешь, где именно остановишься, пока туда не доберешься?
– Думаю, что этот случай – исключение. Но Мерлин и Эш беспокоятся из-за президента Карпатии, и они подумали, что так безопаснее.
Абилин шумно вздыхает от осознания происходящего, и это в последний раз, когда она поднимает этот вопрос.
В тот вечер, находясь на последнем издыхании из-за смены часовых поясов, мы готовимся к дипломатическому ужину с представителями Карпатии. Следующие несколько дней будут заполнены переговорами и едва завуалированной язвительностью, но сегодня вечером мы все должны вести себя хорошо, «дать» миру много красивых фотографий, возможно даже красиво обрамленную фотографию Эша, пожимающего руку Мелваса Кокура. Я знала, насколько важен был мир для Эша, и как он мучился из-за тех лет, во время которых сражался в Карпатии, поэтому, если единственный способ, с помощью которого я могу помочь подписанию этого договора, – это посетить этот ужин вместе с ним, то я более чем счастлива это сделать. Но у меня нет иллюзий относительно того, насколько приятным или доставляющим удовольствие будет вечер; я была на достаточном количестве «двухпартийных» мероприятий вместе с дедушкой Лео, чтобы знать, что люди очень редко складывают свои мечи ради итальянского вина и фламбе с бренди.
– Ты пойдешь в этом? – спрашивает Абилин, выходя из ванной и застегивая свои серьги. На ней облегающее золотое платье с глубоким вырезом, ее ярко-красные волосы ниспадают знойными волнами, и на мгновение меня сильно ударяет старый страх. О том, что она всегда будет самой сексуальной и прекрасной из нас, а я буду находиться в ее тени.
Я смотрю вниз на свое падающее свободными складками просвечивающееся платье с одним голым плечом и с широкими полосками сложных витиеватых орнаментов вдоль декольте и подола. Его цвет – что-то среднее между белым и серебристым, и мне понравилось, как он оттеняет мои золотистые волосы и кожу.
Но теперь у меня сомнения.
– Что с ним не так?
– Ничего, – произносит Абилин таким голосом, который означает, что с ним определенно что-то не так.
Я протискиваюсь мимо нее в ванную, чтобы посмотреться в зеркало в полный рост. Да, по сравнению с длинными рыжими кудрями Абилин, мои поднятые вверх волосы выглядят немного скромно. И да, мое платье не было облегающим, как у нее, но мне нравилось, как оно ниспадало во время ходьбы, тяжелый подол и мягкие шифоновые слои давали намек на талию и грудь, скрытые под тканью. Не говоря уже о прозрачности ткани, которую можно увидеть лишь в правильном свете или, когда платье колыхалось определенным образом. Под всеми слоями шифона была надета очень короткая сорочка, но в целом платье было очень чувственным, в приглушенном «для дипломатического ужина» стиле.
– Просто оно кажется немного банальным, – произносит Абилин. – Ты привезла с собой какое-нибудь другое платье?
– Нет, – говорю я, внезапно засомневавшись.
– Грир Гэллоуэй! У тебя всегда должно быть резервное платье! Всегда-всегда! – В дверь стучат, и Абилин вздыхает. – Я открою.
Я поворачиваюсь и хмуро смотрюсь в зеркало, когда слышу, как открывается дверь, и сиплый голос Эша говорит:
– Привет. Я могу войти?
Я выхожу из ванной и вижу, как Абилин стоит перед Эшем и пялится на него. Она тяжело дышит, застыв на месте, и на мгновение у меня появляется странное чувство, что она сделает шаг вперед и коснется его. Что она попытается его поцеловать.
Но через несколько секунд она отступает назад и позволяет Эшу войти внутрь. Когда он меня видит, то останавливается, его рот раскрывается, словно собирался что-то сказать, но забыл слова.
– Что-то не так? – параноидально спрашиваю я, полагая, что выражение его лица означало, что у него те же сомнения относительно платья, которые были и у меня.
– «Не так» то, что ты чертовски совершенна, и я хочу, чтобы сегодня вечером ты была только моей, – рычит он, шагнув вперед и заключая меня в клетку у стены своими руками. Я остро осознаю, что Абилин стоит прямо за ним, наблюдая, и также остро осознаю, что мне почти все равно. – Из-за этого цвета твои глаза кажутся серебристыми. А твоя кожа выглядит такой чертовски съедобной… – Эш наклоняется и прикусывает открытую ключицу, и меня пронзает мучительное наслаждение, распространяющееся, как токсин, взявший верх над моими нервными окончаниями и над моей способностью к возвышенным мыслям.
Но мне все же удается положить руки на его грудь и многозначительно взглянуть в направлении Абилин. Она отвернулась, притворяясь, что роется в своем клатче, но я знаю, что она так же мучительно ощущала наше присутствие, как мое тело ощущало Эша.
А Эш выглядел так, словно ему было пофиг на Абилин, но он опускает руки и делает шаг назад.
– Полагаю, нам нужно идти, – неохотно произносит он.
– Нужно, – говорю я, уклоняясь от него, чтобы взять свои туфли на каблуках и клатч.
Эш поворачивается к Абилин.
– Знаешь, у Эмбри нет пары на этот вечер, – любезно говорит он. – Хочешь пойти с ним?
– Как его пара? – спрашивает Абилин. Думаю, я единственная слышу нотку паники в ее голосе, – это «перетягивание каната» между желанием сделать приятное Эшу и необходимостью провести вечер с другим мужчиной.
– Эмбри – отличная пара, уверяю тебя. Грир может это подтвердить.
Я одаряю его резким взглядом, а Эш мягко смотрит в ответ.
– Какое именно определение слова «ревность» послужило причиной таких слов? – бормочу я, открывая дверь отеля.
– Все они.
***
Когда мы прибываем в бальный зал, где проводится ужин, то у двери встречаем Эмбри. Он выглядит холодно и покорно в белом смокинге, но когда видит меня, то выпрямляется и сжимает губы, словно пытается остановить себя от того, чтобы их облизать.
Эш удивляет меня тем, что кружит меня перед другом, словно мною хвастается.
– Она выглядит божественно, не так ли, мистер Мур?
И судя по тому, как глаза Эмбри следуют за мной, он видит мое тело сквозь ткань платья.
– Достаточно хорошо, чтобы съесть, мистер Колчестер.
И моя ответная дрожь не имеет ничего общего с холодом.
– А Абилин решила заняться благотворительностью и согласилась стать твоей спутницей, – добавляет Эш. – Так что, сегодня вечером у нас обоих будет по внучке Лео Гэллоуэйя в качестве спутниц.
Эмбри улыбается, но его улыбка не касается глаз.
– Замечательно, – он протягивает руку Абилин, которая изящно ее берет, хотя выглядит такой же несчастной. – Начнем?
Мы с Эшем идем позади них, и Эш наклоняется, чтобы прошептать:
– Знаешь, а ты жестока, раз надела это перед Эмбри.
– Абилин думала, что я должна переодеться.
– Ты похожа на богиню. Чистая мука быть рядом с тобой, пока ты в этой штуке.
Я провожу пальцами вверх по его бицепсу.
– И что бы ты сделал, если бы нам не нужно было быть здесь?
Лицо Эша озаряет лукавая улыбка.
– Я всегда хотел трахнуть богиню в задницу.
Я краснею так сильно, что он смеется.
– Остановись, – смущенно бормочу я, чувствуя нарастающую жару между своих ног. – Кто-нибудь может тебя услышать.
– Именно ты это начала. И ты действительно думаешь, что я буду первым мировым лидером, который трахал чью-то задницу? Было, по крайней мере, два или три английских короля, которые в этом плане обошли меня.
Я хлопаю его по руке, пытаясь заставить его понизить голос.
– Ну, они не делали этого со своими женами. И они определенно не говорили об этом на публике.
Глаза Эша начинают блестеть, но в его голосе слышен хриплый подвох.
– Нам нужно повысить уровень комфорта в стране с помощью содомии. И я могу придумать несколько способов, с которых мы могли бы начать (Примеч.: Идеология содомии – современная идеология, носители которой верят в необходимость пропаганды гомосексуализма и требуют ритуального уважения к гомосексуалистам).
– Кроме того, – продолжаю я вполголоса, следя за тем, чтобы мой голос не разносился по длинному коридору, освещенному канделябрами. – Тебе не разрешается меня возбуждать. Потому что я ничего не одела под свое платье.
Эш останавливается, прямо посреди коридора. Все его тело представляет собой статую, излучающую мужской интерес.
– Что?
– Это из-за особенностей платья, ты, извращенец. Но это означает, что мне нужно, чтобы мое тело чувствовало себя спокойно.
В мгновение ока я оказываюсь прижата к нему, большая рука ложится между моими лопатками, а другая на задницу, прижимая мой таз к его. На каблуках я была достаточно высокой, чтобы почувствовать набухающую эрекцию прямо напротив моего холмика, и этого достаточно, чтобы мои колени ослабли.
– Какое у тебя стоп-слово? – спрашивает Эш, его дыхание опаляет мое ухо. Я чувствую слабые царапины, оставленные его подбородком на моем – даже через час после бритья, у него появлялась пятичасовая щетина.
– Максен, – произношу я, сглатывая.
– Правильно. Можешь его использовать.
Я киваю, чувствуя его лицо напротив моего, тая в его жгучей уверенности, в его не вызывающей сомнений похоти. Мы находились одни в коридоре, за исключением агентов секретной службы, которые старательно смотрели на входы и выходы, а не на нас.
