Текст книги "Американская королева (ЛП)"

Автор книги: Сиерра Симон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

Эмбри реально спотыкается, пока мы танцуем, пропускает шаг, но быстро находит ритм.

– Что?

– Под омелой. Я спала, но проснулась и решила найти что-нибудь перекусить… а вместо этого обнаружила тебя, целующегося с ним.

– Грир. Подожди. Это не… – выдыхает он.

– Это не то, что я думаю? – Я смотрю в эти голубые глаза. – Что двое мужчин, которых я люблю, не любят друг друга?

Его ресницы опускаются, а затем снова поднимаются.

– Я не знаю, любит ли он меня, – произносит Эмбри, словно это настоящий ответ. – И с тех пор этого не происходило. Или раньше. Под «раньше» я имею в виду, после того как вы с Эшем начали встречаться.

– Так это произошло впервые с тех пор, как мы с Эшем начали встречаться. Но до этого вы целовались?

– На самом деле об этом ты должна говорить с Эшем, – говорит Эмбри, и в его голосе слышится дикий дискомфорт, подавленная паника загнанного в угол животного.

– Но это и твоя история, – отмечаю я. – А теперь и моя. Я заслуживаю знать, Эмбри. Мы с тобой не так часто оставались наедине без Эша, да и то обсуждали разве что погоду, и ты думаешь, что нормально, что вы двое ускользаете и целуетесь в темноте?

Мои слова пылают гневом. Черт, я снова злюсь. Снова.

– Нет, – несчастно произносит он. – Это ненормально.

– Тогда скажи мне правду! Разве я не заслуживаю этого?

Он выпускает рваный вздох.

– Что ты хочешь знать?

– Все. Абсолютно все. Почему вы целовались в ту ночь. О вашем первом поцелуе. Трахались ли вы. Хочешь ли ты все еще с ним трахаться.

Выражение его лица – смесь из паники, сожаления и похоти. Эмбри выглядит красивым. Чувственным и затравленным. Прежде чем мне удается себя остановить, моя рука оказывается у его лица, кончики пальцев проходят по совершенным скулам и по волевому подбородку. Он сглатывает.

– Это началось в Карпатии, – начинает он. – В деревне Каледония. Ты ее помнишь?

– Битва, где он тебя спас.

– Это была не битва. Не такая, какую обычно представляют. Это была практически резня, настоящая засада. Жителей деревни эвакуировали, и мы думали, что она пуста. Нам нужно было проверить, остался ли там кто-нибудь, а затем начать движение вверх по долине, туда, где, как мы думали, расположился лагерь Карпатии.

– Но враги были в деревне.

– Да, враги были в деревне, – подтверждает Эмбри, его лицо темнеет от воспоминаний. – Они выждали, пока мы не проведем проверку многоквартирного здания, а затем начали нас убивать. Мы укрылись внутри, чтобы дать отпор, что соответствовало их плану. Нельзя было пройти через это место, не наткнувшись на мины, расставленные повсюду, и они вытащили окна на нижних этажах, чтобы можно было забросить внутрь гранаты.

– Иисус Христос, – потрясенно произношу я.

Одно дело наблюдать за войной по телевизору, слушать, как генералы дают показания в Конгрессе, читать статьи журналистов. Но слышать, как об этом говорит солдат – это по-настоящему суровое напоминание о том, что взрывы и стрельба, завалы и разбитое стекло – все это происходило вокруг людей. С людьми. Настоящие мужчины и женщины, мертвые или раненые, были подвержены самому извращенному варварству, которое только можно представить.

Музыка сменяется медленным вальсом, и Эмбри бессознательно подстраивает свои шаги под музыку. Я следую его примеру, и он продолжает.

– Эш спас нас. Он был единственным, кто подумал о шахтах лифтов. Все хотели подняться на крышу, подождать вертолета, но Эш настаивал, что это слишком опасно. Что, если первым прилетит карпатский вертолет? Он отправил всех на технический этаж и приказал выбираться из окон в подвале, но только через те, которые выходят на лес, только в через те окна, на которые указал он.

– И что произошло дальше? – спрашиваю я, настолько захваченная его рассказом, словно не знала концовки этой истории.

– Меня подстрелили, – говорит Эмбри, грустно пожимая плечами. – Эш хотел последним спустится в шахту лифта, и я не позволил ему остаться там одному. Затем солдаты Карпатии начали пробиваться в здание. Эш крикнул нашим, находившимся внизу, чтобы они не упускали свой шанс и бежали в лес, а затем сказал, чтобы и я туда шел. Я не стал этого делать, не без него, а потом появились вражеские солдаты. Я получил пулю в колено, а другую в плечо… и не мог сам спуститься вниз по шахте лифта. Эш толкнул меня за спину и отбивался от карпатцев, пока мне не удалось подползти к лестнице. А потом… ну, думаю, ты знаешь, что было дальше. Пока я валялся бесполезной кучей на полу, Эшу удалось удержать карпатцев подальше от нас. Наконец, когда наши обнаружили безопасный выход наружу, он меня вынес, и нам удалось добраться до леса.

Я немного расслабляюсь, а потом вспоминаю свой первоначальный вопрос.

– Но как это связано с тем, что вы с Эшем?..

Эмбри отводит от меня взгляд – не для того, чтобы избежать ответа, и не из-за смущения, – он словно искал правильные слова, способные объяснить.

– Все дело в… своего рода кайфе… от того, что ты сражаешься. Что смог избежать смерти. Думаю, все дело в адреналине. Некоторых людей он замедляет, погружает в состояние потрясения. Но не Эша. Эш становится неугомонным. Адреналин заставляет его гореть.

Темные пятна появляются на скулах Эмбри, и я понимаю, что он покраснел. А еще погрузился глубоко в себя, вспоминая то, что заставило его облизать свои губы.

– Эмбри?

Его взгляд встречается с моим, глаза проясняются, но щеки остаются красными.

– Он спас мне жизнь. Я хотел продемонстрировать, насколько сильно я благодарен.

– Ох, – мягко говорю я, ощущая, как вспыхивают мои собственные щеки, когда я представляю себе эту сцену. Кровь, разорванную ткань и твердое тело Эша, прижимающее к земле Эмбри. – Вы трахали друг друга?

– Он трахнул меня. Несколько раз. Одного раза было не достаточно, чтобы он успокоился. – Последовал резкий смех, пропитанный жестокостью, а не только горечью, в нем были и нужда, и сарказм, и сожаление. – Он трахнул Морган за несколько лет до этого, а затем трахнул меня. Как в фильме «Возвращение в Брайдсхед», только наоборот.

– Тебе понравилось? – немного задыхаясь, спрашиваю я. Я не знаю, почему интересуюсь, почему мне нужно знать, но я это делаю. – Ты кончил?

– Ты поверишь, если я скажу, что кончил столько же раз, сколько и он? С раздробленным коленом, с пулей в плече и с морфием, разжигавшим мою кровь? В первый раз я кончил почти сразу, упираясь в рюкзак, над которым он меня нагнул. А когда мы добрались до базы… Это продолжалось в течение некоторого времени. Пару лет. А затем он встретил Дженни… – последовал долгий вздох. – А потом, после смерти Дженни…

У меня пересохло во рту.

– Вы трахались после смерти Дженни?

– Несколько раз. До этой осени. Вот тогда мы снова прекратили это делать.

– Но он сказал мне… – у меня на глаза накатываются слезы. – Он лгал мне. Он сказал, что не был ни с кем с тех пор, как умерла Дженни.

– Он так сказал, или же… – осторожно произносит Эмбри, – сказал, что не был ни с одной женщиной?

Я снова пытаюсь вздохнуть, но терплю неудачу.

– Да. Так. Он говорил о женщинах.

Эмбри ловит мой взгляд.

– Ты расстроена?

– Что вы спали друг с другом? Или, что вы, ребята, сходились и расходились в течение почти десяти лет, а я и понятия об этом не имела?

– Оба варианта.

– Я злюсь из-за того, что ни ты, ни Эш не рассказали мне о вашей истории. Меня раздирает ревность от мысли, что вы двое хотели друг друга, когда я была рядом. – Я понижаю голос. – И я дрожу от того, насколько сильно завожусь от мысли о вас двоих вместе. Хотелось бы мне на это посмотреть. Хотелось бы мне быть там, брать тебя в рот, пока он тебя трахает. Хотелось бы мне увидеть его лицо, когда он кончает.

– Иисус, Грир.

Ничем не прикрытое возбуждение в голосе Эмбри было изнуренным и голодным, и я пыталась унять свою собственную чувственную реакцию. Но я не смогла… не полностью. Я прижимаюсь к Эмбри, когда позволяет танцевальное па, и нахожу подтверждение того, о чем подозревала: он был каменно-твердым.

Эмбри тихо и удивленно охает, когда я задеваю его эрекцию, его глаза туманятся.

– Вы, ребята, делаете это со мной, и это так запутанно.

– Что именно делаем?

– Ты… вы смешиваете мои чувства к вам с Эшем. Я становлюсь твердым, думая о нем, а потом ко мне прикасаешься ты. Или же как я испытываю боль в Кэмп-Дэвиде, слушая, как ты кричишь из-за него, но потом он выходит и целует меня. Я больше не могу отслеживать, что именно или кого именно хочу. Я просто… хочу

Я хватаюсь за лацканы его смокинга, будучи и взволнованной и немного испуганной из-за того, что он только что сформулировал, то, что я сама не смогла сформулировать.

– Со мной происходит то же самое.

Аристократические брови Эмбри поднимаются в радостном изумлении.

– В самом деле?

– В самом деле. С самого начала я не могу отделить желание к тебе от желания к нему. Когда мы занимались сексом в Чикаго… ну, часть причины, по которой я это сделала, состояла в том, что мне было очень больно из-за Эша.

– Я тоже, – признается Эмбри.

Я смущенно на него смотрю, а потом вспоминаю тот вечер на колесе обозрения, его надломленный голос.

Он не мой. Неважно, сколько бы я ни просил, сколько бы я не отдавал.

– Как думаешь, Эш знает? – спрашиваю я. – Что мы оба так сильно его любим, что в итоге влюбились друг в друга?

Эмбри вздыхает.

– А разве если бы он знал, что-нибудь изменилось?

Мы снова двигаемся в танце, мое бедро снова трется о твердый пенис (случайно на этот раз), и он шипит.

– Извини, – произношу я, абсолютно не сожалея.

Эмбри качает головой.

– Я такой же плохой, как и Мелвас. Твердый из-за тебя на гребаном дипломатическом мероприятии.

– Да, вы оба неизлечимо похотливы, но существует главное различие.

– И в чем оно?

Я прислоняюсь к его уху, используя лацканы его пиджака, встаю на носочки туфель на высоких каблуках.

– Мне нравится, когда ты неизлечимо похотлив.

Эмбри ухмыляется, глядя на меня сверху вниз, вина и мучение исчезли, оставив после себя богатого плейбоя, который очаровал меня на тротуаре в Чикаго.

Но по истечению времени, когда мы закончили наш танец, когда нашли новых партнеров для танцев, вечер становится невыносимым, так как мои собственные предательства и шок «после признаний в запретной любви» стерлись. Я чувствую что-то душераздирающее.

Эш послал ко мне Эмбри. Эш послал ко мне Эмбри, хотя они трахались вплоть до того момента. Как жестоко это было по отношению к Эмбри? Словно Эмбри был достаточно хорош, чтобы тайно трахаться, – по крайней мере, до тех пор, пока не появится подходящая для траханья женщина, а потом он больше не нужен? Я никогда не думала об Эше, как о гомофобе, столь же жестоком, когда дело доходит до спальни. Но сейчас я чувствую праведное чувство гнева за Эмбри. Многие годы они были вместе, и Эш просто отбросил его в сторону из-за Дженни. А потом подобрал его и снова отбросил в сторону из-за меня.

Неудивительно, что Эмбри страдал. Эш был жесток с ним. Непростительно пренебрежителен.

И пока я выполняю все обязанности, которые должна была (источала обаяние, болтала и почти рассеянно собирала пикантные новости и сплетни для Эша), постепенно прихожу к решению противостоять ему. Всей этой тщательно сформулированной не-лжи, его жестокости к Эмбри, к нам троим.

Той хрени, которая за этим последует.

ГЛАВА 25

Эш так и не возвращается к окончанию ужина. Мы с Эмбри официально со всеми прощаемся и извиняемся за отсутствие Эша, хотя понятия не имеем о том, где он, черт возьми, находится. В моем нынешнем настроении это делало меня намного злее, чем обычно; я настолько зла, что я едва кивнула Люку, когда он сообщил, что Абилин и президент уже вернулись в отель, и я поеду туда одна.

А когда я добираюсь до отеля, Люк произносит:

– Президент попросил вас забрать вещи из своего номера и присоединиться к нему в его номере.

Я останавливаюсь прямо в вестибюле и смотрю на гигантского мужчину из Канады.

– А что, если сегодня вечером я не хочу спать в его номере?

Люку, кажется, становится неудобно.

– Я так понимаю, что они с Мерлином обеспокоены, что вы станете мишенью для Мелваса. Они оба почувствуют себя лучше, когда вы будете находиться в номере президента.

– А моя кузина? Если Мелвас решит ворваться в мой номер (чего не произойдет), то он найдет ее там. Нормально ли оставлять там ее, а не меня?

Агент выглядит так, будто не хотел бы поддерживать этот разговор, и я вздыхаю, жалея его. Это не его вина, что Эш, одержимый на контроле мудак, а мне захотелось противостоять ему.

– Ладно, ладно. Я соберу вещи.

Я поднимаюсь в номер и открываю дверь. Абилин, сидящая на кровати, вскакивает так быстро, будто ее пронзает электрическим током.

– Грир! – говорит она чересчур радушным голосом. – Ты вернулась.

Я бросаю на нее недоуменный взгляд, а она одаривает меня улыбкой во весь рот (той, которой научилась, наблюдая, как герцогиня Кембриджская путешествовала по Содружеству на каблуках с ребенком на руках).

– Эш хочет, чтобы я сменила номер, – говорю я немного раздраженно и начинаю бросать вещи в свой чемодан.

Она садится на кровать.

– Он, хм, сказал, почему?

– Что-то о безопасности и Мелвасе, но причина не имеет значения, потому что это грубо, просто приказывать людям, словно их желания не имеют значения. – Я закрываю рот, понимая, что опасно близка к визгу или крику, а в этом случае могу случайно выплеснуть информацию о Эмбри и Эше, и о нашем грязном «трахающемся» треугольнике.

– Ох, тогда это просто из соображений безопасности? Это – мелочи.

Она так странно говорит, и часть меня думает, что следует спросить ее о том, что произошло, что следует сесть рядом, обнять за плечи и уговорить ее открыться. Это не заняло бы много времени, потому что Аби открытый человек. Все, что ей нужно, – это самое малюсенькое приглашение в виде внимания, и вот она уже плачет на ваших коленях, как какой-то эмоциональный вампир.

Но прямо сейчас я сама стала эмоциональным вампиром, и мне нужно «пустить кровь» Эшу, лишь тогда смогу остыть. Я захлопываю свой чемодан.

– Увидимся утром, Аби.

– Точно, – тихо говорит она. – Утром.

Люк придерживает мне дверь, и я машу кузине на прощание и выкатываю чемодан в коридор. Люк, не спрашивая, выхватывает чемодан у меня и поднимает его так же легко, как я поднимала пакет с хлебом.

– Вот сюда, – произносит он, и мы идем по коридору к лифту, поднимаемся на следующий этаж, где находится номер Эша.

Пройдя мимо легионов агентов секретной службы, Люк достает отельную карточку-ключ, чтобы войти в номер президента, а затем, когда мы оказываемся внутри, сбегает с моим чемоданом. Я же направляюсь прямо к большому креслу, где сидит Эш. Мое вечернее платье колышется и блестит в золотом свете нижнего уровня комнаты.

Я уже в полной готовности задеть его за живое, но замечаю, какой он уставший. Снятый пиджак, небрежно брошен на кровать, галстук-бабочка развязан и болтается на шее. Эш вертел стаканом со скотчем, и что-то в цвете его щек говорило, что это не первая порция. А усталость на его лице такая глубокая, так глубоко выгравирована, что я не могу пересилить себя и усугубить ее, что вызывает мое раздражение. Как он посмел устать, когда мне нужно, чтобы он был сильным? Когда мне нужно, чтобы он был достаточно спокоен, чтобы выдержать бурю, и мне хотелось кричать о происходящем?

Эш смотрит на меня, его зеленые глаза кажутся практически жидкими от усталости.

– Ты на что-то злишься, – замечает он.

Я не спрашиваю, как он догадался, потому что, даже если бы это не было написано на моем лице, он все равно бы знал.

– Да.

– Нам нужно кое о чем поговорить. – Он делает глоток скотча, а затем машет рукой в сторону бара.

– Хочешь что-нибудь выпить?

– На самом деле, хочу.

После того, как Люк уходит, и мы остаемся одни, я наливаю себе в маленький стакан односолодовое виски, направляюсь к стулу напротив Эша и сажусь. Я не желала сидеть у его ног – мой выбор, который он заметил, но не сказал ни слова.

Думаю, этот выбор причинял больше боли мне, чем ему.

Но все же, будучи упрямой и раздраженной, я остаюсь сидеть в кресле, отказываясь поддаваться Эшу, пока он не даст мне несколько ответов.

– Думаю, тебе стоит начать первой, – произносит он, крутя стакан на своем колене. Даже откинувшись на спинку кресла, он выглядит могущественным. Даже будучи измученным, он выглядит контролирующим. И это было чудесно и одновременно ужасно несправедливо.

– Отлично, – произношу я. – О’кей.

И тогда я осознаю, что нет плавного перехода к нужной теме, нет разминки. Я просто должна «нырнуть». Я глубоко вздыхаю и смотрю Эшу прямо в глаза.

– Сегодня вечером Эмбри сказал, что любит меня.

– По-моему, сегодня вечером я тоже сказал тебе, что он тебя любит, только ты мне не поверила.

– Я тоже ему сказала, что его люблю.

Эш это воспринимает как удар, который он ждал, но не был полностью к нему подготовлен. Боль (настоящая, ужасная боль) отражается на его лице, он поднимает свой бокал к губам и выпивает содержимое в несколько опытных глотков. Ставит стакан на стол рядом с собой и смотрит на меня, в его глазах плещется огромная боль.

– Итак, ты это сделала, – мягко произносит он. – И что он сказал?

– Не много, потому что сразу после этого, я ему сообщила, что видела, как вы целовались в канун Рождества.

Кровь отливает от лица Эша. Этого он не ожидал, не предвидел.

– Боже мой, Грир, – шокировано говорит он, – почему ты ничего не сказала?

Я едва не взрываюсь. Вскакиваю на ноги и нависаю над Эшом на своих чертовых высоких каблуках.

– Почему я ничего не сказала? Почему я ничего не сказала о том, что мой жених мне изменяет? Почему я ничего не сказала о том, что единственные мужчины, с которыми я когда-либо была, двое мужчин, которых я люблю, находятся в тайных отношениях десять долбаных лет?

Не знаю, чего я ожидала от Эша, но точно не того, что он схватит меня за бедра и рывком посадит на свои колени. Одной рукой, словно железным прутом, он обхватывает мою спину, а другой, не обращая внимания на мои тщательно уложенные волосы, сжимает их и разворачивает мое лицо к себе.

Но его лицо не сердито. На нем написана боль, сожаление и усталость, и ни грамма гнева. И почему-то это вскрывает мою собственную боль и усталость, мое собственное сожаление. Гнев отступает, словно волна, оставляя за собой грязный хлам запутанной измены.

– Когда я увидела вас двоих под омелой, – шепчу я, – мое сердце разбилось. В буквальном смысле. Словно разорвалась аорта, а клапаны плотно закрылись. Я не могла дышать. Не могла думать.

– У тебя есть все основания меня ненавидеть, – произносит Эш, смотря мне прямо в глаза. – Все основания злиться. Я просил тебя довериться мне, а сам предал это доверие самым наихудшим из возможных способов. Прости, Грир. Мне очень, очень жаль. Если это… меняет… все, что есть между нами, я полностью понимаю. Я сам виноват, и я заслуживаю всего того, что бы ты ни хотела со мной сделать.

Обычно я восхищалась мужчиной, который извинялся без оправданий, без отчаянной защиты самого себя, но прямо сейчас? Сегодня? Мне хотелось знать, о чем думал Эш в ту ночь под омелой, что чувствовал. Мне хотелось, чтобы он сражался и злился, спорил и умолял, чтобы мой собственный клубок эмоций не ощущался таким одиноким и нестандартным по сравнению с этим изящным поражением.

– Нет, – говорю я. – Я хочу большего. Ты не должен сдаваться. Не должен подчиняться. Ты должен сражаться со мной! Ты должен объяснить и заставить меня чувствовать себя лучше!

Его глаза находит мои.

– Но я не могу это объяснить. Я поцеловал Эмбри. Я его целовал и наслаждался этим. Я его поцеловал, потому что только узнал о том, что вы двое переспали. Когда я его увидел под омелой, всего помятого и потерянного, я просто… – Эш замолкает и качает головой. – Я не собираюсь пытаться оправдать то, что сделал. Было неправильно целовать его и было нехорошо не говорить тебе. Мне очень, очень жаль.

Мне хочется его ударить. Мне хочется на него накричать. Я довольствуюсь злым взглядом.

– Прекрати говорить, что тебе жаль. Я не хочу твоих извинений.

Эш хмурится.

– Тогда что тебе нужно?

– Ты. Он. Мы. Я хочу, чтобы все это имело смысл. Ты его любишь?

Он моргает, из-за чего выглядит моложе, более уязвимым.

– Грир…

– Я видела тебя в ту ночь, Эш. Ты целовал его не так, как друга или старого любовника, ты целовал его так, словно тебе это было нужно. Словно ты ждал этого долгие месяцы. Ты дрожал и смотрел на него, как… как иногда смотришь на меня. Словно не можешь решить, хочешь меня съесть или быть съеденным?

Эш молча моргает, за длинными и темными ресницами мерцают темно-зеленые глаза, яркие и выражающие боль.

– Грир, это не должно быть… зачем это все…

– Я – не чертова публика, – говорю я, прищурив глаза. – Я – не твои избиратели, не твоя основная аудитория. Перестань пытаться щадить мои чувства, просто скажи мне. – Я делаю паузу, а затем продолжаю, потому что думаю, что Эш должен это услышать: – Эмбри тебя любит, знаешь. Он и это мне сказал. Он рассказал мне о том, как вы в первый раз были вместе, сказал, что вы были вместе после смерти Дженни. Он думает, что ты его не любишь, и с чего бы ему думать обратное? Учитывая то, как ужасно ты с ним обращался?

Эш замирает.

– Что?

Я снова киваю, выплевывая слова и не заботясь о том, как они будут восприняты.

– Ты знаешь, о чем я говорю. Он хорош до тех пор, пока ты не встретишь женщину, верно? Ты трахал его, пока не встретил Дженни, а потом бросил его. После Дженни, ты снова вернулся к тому, чтобы его использовать. Пока не появилась я. Пока ты не послал его очаровывать меня для тебя. Как думаешь, как он себя из-за этого чувствует? Как ты мог?

Губы Эша открываются, закрываются, а затем…

– Грир, я просил Эмбри заключить брак. Дважды.

Я была готова продолжать свою суровую критику от имени Эмбри, но слова Эша просочились в мое сознание и оглушили.

– Что? – шепчу я.

– Я просил его быть моим мужем. Дважды. И знаешь, сколько раз он сказал «нет»?

Я качаю головой.

– Дважды, – произносит Эш.

– Не могу поверить, что ты попросил его… он об этом ничего не говорил…

Эш издает смешок, который можно было бы назвать ироническим, если бы он не был так уязвлен.

– Нет. Полагаю, он этого не сделал.

– Когда ты делал ему предложение?

Эш ослабляет хватку в моих волосах, и я бессознательно тянусь к его руке, чтобы он снова их сжал. Это вызывает первую улыбку, которую я вижу на его лице с тех пор, как вошла комнату. Но он не уклоняется от темы и отвечает на мой вопрос.

– Первый раз в Карпатии. Мы встречались уже два года. Он настаивал держать все в секрете, и я согласился, потому что любил его. Но я подумал, что если он увидит, насколько серьезно я к нему отношусь, как сильно я хочу быть с ним, то он не будет настаивать на тайных отношениях. Я попросил своего приятеля купить кольцо в Риме, когда он отправился туда в отпуск, и он его привез. Я все спланировал. И когда мы оказались на нашей базе, в любимой долине Эмбри, на вершине хребта, где все видно на мили вокруг, я опустился на одно колено. Самое смешное, что на наших плечах висело оружие.

Эш улыбается от воспоминания, но затем его улыбка исчезает.

– Эмбри сказал «нет». Понимаешь, в то время это не было законным, и, думаю… я не знаю. Возможно, он беспокоился о нашей карьере или о том, чего хотела его семья. Он не объяснил мне причину отказа. Просто сказал «нет» и сказал, что мы должны перестать видеться.

Даже сейчас, через семь или восемь лет, я слышала горькую сердечную боль в голосе Эша.

– Вскоре Мерлин познакомил меня с Дженни, и мы постепенно влюбились друг в друга. Она совсем не была похожа на Эмбри, совсем не была похожа на тебя, и, возможно, мне это казалось безопасным. Она не была странной девушкой, которая задабривала мое самое темное «я», она не была тем мужчиной, с которым мы столкнулись со смертью. Она была… удобной. Несложной. Она любила, как любят нормальные люди, она испытывала желание, как его испытывают нормальные люди. С ней я был другим человеком, тем, у кого внутри не было этих извращенных чувств. После того, как я так долго был поглощен тобой, а мои первые реальные отношения закончились так… ну, думаю, я просто пытаюсь объяснить, почему я влюбился в Дженни, хотя все еще любил вас с Эмбри.

Я обдумываю все в течение минуты. Так много любовных хитросплетений и разочарований, так много глубоких складок и слоев для человеческого сердца. Но для меня имело какой-то странный смысл то, что он мог любить меня, Эмбри и Дженни одновременно. Не так много людей любят так, как любит Эш, так же яростно и всецело, и, возможно, лишь один человек никогда не смог бы вынести основную тяжесть его любви.

– А потом ты снова сделал ему предложение? – спрашиваю я, пытаясь выяснить, что произошло дальше.

Эш отпустил мою талию и протер лоб.

– После смерти Дженни. В ту ночь Морган отвела меня в клуб и заставила выпороть ее, я ушел оттуда и направился к Эмбри. В ту ночь он дал мне так много, больше, чем какой-либо человек мог дать другому, потому что я выплеснул все на него. Мое горе, мою боль, новость о том, что у меня есть сестра, которая также была его сестрой, которую я трахал… Я был словно торнадо. И он принял меня радушно.

Я отстраняю его руку ото лба, чтобы иметь возможность видеть глаза. Мое прикосновение его возбуждает; он сдвигается в кресле и снова встречает мой взгляд.

– Он снова пожелал держать нашу связь в секрете. И Мерлин хотел, чтобы это оставалось тайной. Но в сейчас на такое смотрят нормально, и мне было насрать на выборы… но я заботился об Эмбри. Пять месяцев назад я снова сделал предложение. На этот раз я точно был уверен, что… – Эш замолкает и жалко мне улыбается. – Что ж. Самые хорошо продуманные планы и все такое. А потом несколько недель спустя я увидел тебя в церкви, и это было похоже на судьбу. Я хотел увидеться с тобой, и как только сказал об этом Эмбри, он вызвался помочь. Я думал, что он хочет возместить причиненный ущерб, вызванный его вторым отказом принять мое кольцо… конечно, теперь я прекрасно все понимаю. Он хотел увидеться с тобой.

– О, боже, Эш, – произношу я, и у меня болит в груди из-за него. За этого невероятного мужчину, которого дважды отвергал человек, которого он любит.

– Грир, я… я говорю тебе об этом не для того, чтобы ты чувствовала себя так, словно была для меня запасным вариантом. Ты знаешь о том, что я тебя люблю, что я много лет был тобой одержим. Но я просто хочу, чтобы ты знала о том, что то, что было у меня с Эмбри, было для меня серьезным. Это было самое настоящее, что я когда-либо испытывал, пока наконец не получил тебя. Я поцеловал его не потому, что хотел причинить тебе боль, я поцеловал его, потому что, хотя он и разбил мне сердце дважды за эти десять лет, я все еще вспоминаю, каким он выглядит красивым в зимнем лунном свете. Потому что иногда мне кажется, я умираю от желания почувствовать на себе его губы.

Проходит несколько тяжелых минут. Слышно лишь как за окном падает снег.

– Хорошо, – шепчу я, когда больше не могу выносить этой тишины.

– Что хорошо?

– Думаю, теперь я понимаю. Тебя и его. Нас.

Рука Эша падает с моих волос и, оставляя за собой теплый след, проходится от моего уха к плечу.

– Я заслуживаю самого худшего, Грир, но не хочу этого. Я не хочу, чтобы ты ушла от меня.

Я пугаюсь.

– Кто говорил об уходе?

Эш хмурится.

– Ты была так зла… и не без оснований… я просто подумал…

– Что я от тебя уйду? Как Эмбри?

– Да, – признается он.

Я сжимаю его руку.

– Я зла. Иногда мне нужно сердиться. Мне нужно иметь возможность требовать ответы. Но это не значит, что я не люблю тебя. Это не значит, что я не хочу остаться. – Глубокий вдох, за которым следует признание: – Особенно учитывая тот факт, что я тоже люблю Эмбри. Мы с ним не… пожалуйста, поверь мне, Эш, мы не прикасались друг к другу с той ночи в Чикаго.

– О, я тебе верю, – произносит Эш таким голосом, что я чувствую что-то глубоко внутри. – Такое ни один из вас не смог бы скрыть от меня, не наедине.

– Так что теперь будет? – спрашиваю я. – В каком направлении мы будем двигаться теперь?

– Не знаю, – признается он.

– А как ты хочешь, чтобы все было?

Эш смотрит на меня, и внезапно встает со мной на руках, и мы направляемся в сторону кровати. Он осторожно кладет меня на спину и, откинув волосы с моего лица, устраивается между моих бедер. Я пытаюсь подавить стон от приятного ощущения, но у меня ничего не получается.

– Что еще ты почувствовала в ту ночь? – спрашивает он.

– Что?

– В канун Рождества. Ты сказала, что твое сердце разбилось, но что еще ты чувствовала, наблюдая за мной и Эмбри? Ты чувствовала… – Его пальцы спускаются с моего лица на грудь, где мой сосок мгновенно твердеет, упираясь в мягкий шифон, – …любопытство? Тебе было интересно узнать, каково это, быть между нами? Тебе хотелось посмотреть на то, как рот Эмбри будет обхватывать мой член?

Я не знаю, как ответить, не знаю, какой ответ будет лучшим для нашего будущего или что именно он хочет услышать, поэтому сказала правду.

– Да. Да, мне было любопытно. Я… – Теперь пальцы Эша двинулись вниз к моему бедру, прожигая теплые дорожки через ткань, из-за чего мне стало трудно концентрироваться, – …я была возбуждена.

– Ты стала мокрой из-за увиденного?

– Да, – хнычу я.

– А сейчас ты влажная?

Но Эш не дожидается ответа. А сам об этом узнает, и я могу сказать по его довольному рыку, что ему нравится то, что он обнаруживает. Я шире раздвигаю ноги, и через несколько секунд Эш опускается надо мной на колени, обхватывая ладонью свою возбужденную эрекцию и поглаживая ее.

– На живот, – приказывает он.

Я переворачиваюсь и вздрагиваю, когда чувствую, что мое платье оказывается задранным над моей задницей, и начинаю дрожать, когда чувствую у моих складок толстый конец его члена. Эш толкается внутрь с нужным количеством грубости, и я практически мурлычу от ощущения толстого копья, пронизывающего меня.

Эш окутывает меня своим телом, его рот дышит мне в ухо, а рука под моей грудью, сжимает и удерживает так, как ему нравится. Двигаются лишь его бедра, глубоко и мощно. Такие мускулистые и неторопливые. Медленно совершают толчки.

– Я не знаю, каким будет будущее, – произносит он спокойно и ровно, словно сидит на диване, а не пропихивает в меня двадцать сантиметров голодной плоти. – Я не знаю, что мы должны делать дальше. Мы трое никогда не перестанем любить друг друга и никогда не перестанем ревновать. Но, по крайней мере, сейчас мы все в курсе.

Эш изменяет угол своих бедер, и я задыхаюсь, а затем рука, которая ласкала грудь, скользит вниз к моему клитору и начинает его тереть. Я вжимаю лицо в одеяло и стону.

– Тебе бы хотелось, чтобы Эмбри был здесь прямо сейчас? – спрашивает Эш. В его голосе слышна толика надорванности, словно его возбуждали его собственные слова. – Чтобы был под тобой, пока я сверху? Чтобы мы оба прижимались к тебе, требуя удовлетворения и внимания? А после того, как мы бы получили от тебя все, что могли… хотела бы посмотреть на то, как мы трахаем друг друга? Ты бы смогла увидеть, как быстро кончает Эмбри, когда его трахают, Грир, это действительно что-то.