Текст книги "Американская королева (ЛП)"

Автор книги: Сиерра Симон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)

ГЛАВА 3

Настоящее время

– Если мы вернемся назад к Гальфриду Монмутскому, к «Анналам Камбрии» – это Уэльская летопись, для тех из вас, кто не знаком со средневековой латынью, – мы увидим самое раннее упоминание о мордредской фигуре, так называемой «Медраут».

В небольшой аудитории раздается клацанье клавиатур ноутбуков, пока студенты делают заметки. Основная часть присутствующих была либо с факультета медицины, либо из школы полиции, и курс артурианской литературы был им нужен лишь для нужного количества гуманитарных баллов, но это не мешало им стремиться к высоким результатам. «Джорджтаун», в конце концов, не самое дешевое место, и многие студенты стараются следить за своими оценками, чтобы не потерять стипендии и гранты. И я понимаю их. Я все еще помню поздние ночи в кафе, когда заканчивала магистерскую программу по средневековой литературе в Кембридже. Иногда даже трудно поверить, что я действительно в Штатах – занимаюсь взрослой работой с красивым кожаным портфелем и всем остальным.

– Здесь умирающий Мордред упоминается рядом с Артуром, – продолжаю я, переходя за кафедру к доске. – О его роли в битве у нас нет информации, сражался ли он вместе или против Артура, был ли он его сыном, племянником или же простым воином.

Я беру маркер для доски и начинаю изменять семейное древо, над которым мы работали на протяжении всего осеннего семестра, поставив рядом с именем Мордреда вопросительный знак.

– Легенда короля Артура известна нам всем: Святой Грааль, Круглый стол, но это также самый знаменитый эпический рассказ о любви между Ланселотом и Гвиневрой. – Я рисую сердце между двумя именами на доске, и смех распространяется по классу. – Но как мы видели чуть раньше, от Кретьена де Труа до Гальфрида Монмутского, Ланселот был персонажем, созданным французами, ведь им всегда нужен кто-то для придворного романа. Он совсем не упоминается в легендах.

Я вычеркиваю имя Ланселота на доске и подписываю над именем: «придуман французами». Слышатся еще щелчки клавиш.

– Но есть намек на другой роман, который старше истории о Ланселоте и гораздо опаснее. – Я рисую сердце, на этот раз между Мордредом и Гвиневрой. – После летописи следующее упоминание о Мордреде описывает похищение им королевы и попытки на ней жениться. Обычно это указывается в качестве причины раздоры между ним и Артуром, которого задолго до этого изображали его отцом или дядей, а на самом деле он просто был его соперником в любви.

Я надеваю крышечку на маркер и возвращаюсь за кафедру.

– Я думаю, Мордред больше Ланселота показывает нам главную проблему суда Артура… что вера, любовь и семья не всегда остаются вместе.

Позади меня раздается сигнал старых настенных часов, и студенты начинают собирать свои вещи. Они пытаются выглядеть сосредоточенными, но их мысли уже блуждают вне класса.

– Это все на сегодня, – объявляю я. – На следующей неделе начнем с «Уэльских Триад». И не забудьте предоставить заключительные темы для ваших проектов!

Студенты заканчивают складывать свои вещи, а я возвращаюсь к своему столу, чтобы собрать свои. Несколько студентов подходят с вопросами и с выполненными заданиями, а после я остаюсь одна.

Спустя несколько минут, я смотрю на свободные места, и роюсь в памяти. Разумеется, я ничего не забыла, ничего не случилось, но меня сковывает ощущение беспокойства.

«У меня есть все, что нужно. Хорошая работа, дом, дедушка, который меня любит, кузина, которая по совместительству моя лучшая подруга», – напоминаю я себе.

Мне больше ничего не нужно. Всего, что у меня есть, достаточно.

Но тогда почему я все время чувствую себя потерянной?

Мой кабинет в «Джорджтауне» небольшой и используется еще двумя преподавателями, поэтому заполнен столами, папками и книгами, а также огромными стопками работ. Мне нравится. Я настолько это люблю, что иногда остаюсь тут на ночь, вместо того чтобы ехать в свой таунхаус рядом с парком Дамбартон (который я могу себе позволить только потому, что он принадлежит дедушке Лео, который и слышать не желает об арендной плате). В этом что-то есть… Ты в старом каменном здании, один в коридоре с пустующими классами, темнота из окон, заполняющая все комнаты… Легче представить, почему я жаждала этой жизни. Жизнь с книгами вместо поцелуев. Жизнь, в которой предупреждение Мерлина больше не казалось проклятьем, а скорее выбором.

Я привыкла работать до поздней ночи, оставаясь последней в здании английского факультета, и сегодняшний день не исключение. Я проверяю несколько работ и затем перехожу к книге, которую пытаюсь написать – литературное исследование королевской власти, описывающее множество легенд об Артуре.

Знаю, это звучит скучно, но клянусь, это не так. По крайне мере, не для меня. В конце концов, однажды я встретила настоящего волшебника, моего собственного Мерлина… Хотя повзрослев, теперь я могу только рассмеяться над идеей магии и сказать себе, что то предупреждение было лишь глупостью.

Все-таки я проигнорировала его дважды, и ничего не произошло.

Не считая того, что мое сердце дважды было разбито, ничего не произошло.

Я глубоко погружаюсь в воспоминания, пытаясь воссоздать свои вчерашние размышления о лидерстве в Темные века, но меня прерывает ощущение, словно кто-то стоит позади меня.

Кто-то реально стоит позади меня.

Я поворачиваюсь в кресле и вижу мужчину. Он стоит, прислонившись к дверному косяку скрестив руки на груди. Даже через застегнутый пиджак ярко-синего костюма видно, как сшитые на заказ брюки плотно сидят на бедрах, как белый шелковый галстук ровно свисает под пиджаком. Я, сглотнув, инстинктивно наклоняюсь к нему.

Голубые глаза и легкая небритость. Высокие скулы, прямой нос, полные губы и высокий аристократический лоб. Лицо, созданное для размышлений; лицо, созданное для викторианских романов или драмы периода Регентства; лицо, которые могло стать прототипом героя книги Джейн Остин.

Я знаю этого человека.

Эмбри Мур.

Вице-президент Эмбри Мур.

Я вскакиваю на ноги.

– Господин вице-президент. Я не…

Его глаза мерцают. На самом деле, он на год младше президента Колчестера, который занял своей пост полгода назад, в возрасте почти тридцати шести лет. Но годы, проведенные на солнце во время четырех сроков службы, даровали ему крошечные морщинки вокруг глаз, которые видны лишь при улыбке.

Как сейчас.

Я снова сглатываю.

– Чем могу помочь вам, господин вице-президент?

– Пожалуйста, не зови меня так.

– Хорошо. Чем могу помочь, мистер Мур?

Он заходит в кабинет, и я чувствую его запах. Немного напоминающий перец. Или цитрус.

– Что ж, мисс Галлоуэй, я подумал, что, возможно, сегодня вечером вы свободны на время ужина.

О боже.

Я смотрю за него, и он отмахивается.

– Моя служба безопасности ждет в коридоре. Они нас не слышат.

Мне следует спросить, почему он здесь, в «Джорджтауне», в моем кабинете, под полночь. Следует спросить, почему не позвонил или не написал, или почему со мной не связался его секретарь. Но вместо этого я спрашиваю:

– А не поздно для ужина?

Он смотрит на часы.

– Может быть, но я уверен, что любой ресторан, который ты выберешь, будет рад принять нас. Я уверен, что в этом городе нет человека, который бы не задолжал Лео Галлоуэю хотя бы один раз.

– Я не бросаюсь именем деда, – говорю я. – Это неприятное чувство.

– То, что ты хочешь забыть, кто ты есть, еще не значит, что остальные смогут, – мягко отвечает он.

Я делаю шаг назад. Сглатываю. Задавленный гнев с осторожностью просыпается от пятилетнего сна. Потому что Эмбри явно преуспел меня забыть.

– Почему ты прячешься здесь? – спрашивает он, делая шаг навстречу. Его голос мягкий, слишком мягкий, напевает мне на ушко, чтобы потом сломить.

Мне следовало догадаться.

– Я не прячусь, – говорю я, кивнув головой на стол, заваленный бумагами, книгами и ежедневниками «Молескин». – Я работаю. Преподаю. Пишу книгу. Я счастлива.

Эмбри делает еще один шаг в мою сторону, сокращая расстояние. Он настолько близко, что я могу вновь ощутить его запах, который не изменился спустя столько лет.

Я закрываю глаза на минуту, отбросив эти мысли прочь.

– Ты никогда не умела лгать, – бормочет он. И когда я открываю глаза, он становится так близко ко мне, что я могу вытянуть руку и коснуться его лица. Вместо этого я отворачиваюсь и смотрю в окно.

– Я не лгу, – вру я.

– Поужинай со мной, – меняет он тактику. – Нам многое нужно наверстать.

– Пять лет, – отмечаю я.

– Пять лет, – признается он.

Странно, но сейчас такой длинный промежуток времени кажется мне незначительным.

Я вздыхаю.

– Я не могу поужинать с тобой. Если меня заметят с тобой, все закончится моими фотографиями в «БаззФиде» и «Твиттере», а я этого не хочу.

Эмбри слушает, протягивает руку и касается локона моих волос, выбившегося из пучка.

– Вот почему мы идем так поздно. В неприметное место. Никто не узнает, кроме нас и шеф-повара.

– И охраны.

Эмбри пожимает плечами, и глаза снова сверкают.

– Они не будут описывать это в мемуарах, пока не уйдут на пенсию. До тех пор наш ужин в безопасности.

Я могу сказать нет. Я знаю, что могу, но у меня никогда не получалось отказывать Эмбри. Мне не хочется говорить ему «нет». Мне не хочется ехать в таунхаус с красивой мебелью, но пустыми комнатами, чтобы смотреть в потолок спальни, вспоминая аромат лимонного перца и то, как тени падали на щеки Эмбри. Я не хотела провести еще одну ночь впустую, упуская еще один шанс… в особенности с ним.

Всего на один вечер я могу притвориться другой.

– Ужин, – наконец уступаю я, Эмбри улыбается. – Но на этом – все.

Он поднимает руки.

– Я буду целомудрен как священник. Клянусь.

– Говорят, в наши дни не все священники целомудренны.

– Значит, ты будешь целомудренной монахиней.

Я снимаю плащ со стойки, но Эмбри забирает его у меня и помогает надеть. Это интимно, завлекательно, но опасно – все, что я помню об Эмбри. Не сумев взглянуть ему в глаза, я накидываю плащ поверх юбки и блузки и затягиваю пояс. На краткий миг кажется, что чувствую губы Эмбри на своих волосах. Я поворачиваюсь к нему лицом и отхожу, стараясь держаться на расстоянии.

Эмбри замечает это, и его улыбка немного угасает.

– Я позабочусь о тебе, Грир. Тебе не нужно меня бояться.

Ох, но я боюсь. И ничуть не боюсь себя.

«Теллер» – небольшой итальянский ресторан, расположенный в нескольких кварталах от университетского городка. Эмбри не кажется удивленным, когда я предлагаю его. А после нескольких телефонных звонков и очень короткой поездки в черном «Кадиллаке» мы садимся за стол в старом здании ресторана. Из посетителей там лишь мы, свет тускло освещает наш стол, но шеф-повар и официанты ничего не говорят по поводу позднего визита. Охрана быстро осматривает помещение, и через мгновение мы остаемся наедине. Эмбри небрежно бросает куртку на спинку соседнего стула, я притворяюсь, что происходящее нормально, – обычный ужин, нормальный разговор.

Я беру со стола бокал с коктейлем, пытаясь смыть нашу прежнюю историю джином. Прошлое с Эмбри запуталось в истории между мной и кое-кем еще, и пока я не даю этому бросить тень на сегодняшний ужин, мы можем надеяться на вечер без боли и сожалений. Единственный выход – закрыть все в ящике и закопать его глубоко в земле.

– Как поживаешь? – спрашивает Эмбри, откинувшись на спинку стула. Я стараюсь не замечать, как рубашка натягивается на его мускулистых плечах, как линии его шеи исчезают в белоснежном воротнике рубашки, но это невозможно. Невозможно не замечать, не желать. Мои пальцы дрожат, воображая, что они касаются его шеи и медленно расстегивают рубашку.

– Все хорошо, – наконец выдаю я. – Занимаюсь новой работой.

Эмбри кивает. Свет свечей падает на его ресницы, и они отбрасывают тень на скулы.

– Я вижу. Держу пари, ты замечательный педагог.

Я, думая о пустом классе, молчаливом кабинете и сковывающем беспокойстве, меняю тему.

– А как твоя работа? Каково быть вице-президентом? Уверена, это больше, чем каждую ночь показывают фотографии с женщинами.

Прежний Эмбри посмеялся бы, усмехнулся или подмигнул, а потом начал бы хвастаться. Но этот Эмбри наклоняется вперед и смотрит на меня поверх своего бокала.

– Да, нечто большее, чем это.

– Мистер Мур…

– Назови меня так еще раз, и я арестую тебя за подстрекательство.

– Ладно. Эмбри… почему я здесь?

Он глубоко вздыхает.

– Президент хочет с тобой встретиться.

Из всего, что он мог сказать… из всех причин, по которым я думала, что сижу с человеком, которого не видела пять лет…

– Президент Колчестер, – говорю я. – Макс Колчестер. Ты о нем говоришь?

– Насколько я знаю, он единственный, – повторяет он.

Я делаю глоток коктейля, пытаясь контролировать свои эмоции и движения, но это бессмысленно рядом с Эмбри Муром. Когда я впервые встретила его, он был слугой своих эмоций, капризным и импульсивным. Но за последние пять лет он стал мастером изучения чужих эмоций, и я знаю, что сейчас он следил за моим лицом.

Вздохнув, ставлю бокал на стол, не в состоянии успокоиться. Как он и сказал раньше, я не умела лгать, потому что сама ненавижу ложь.

– Я немного сбита с толку, – признаюсь я. – Не понимаю, зачем ему видеться со мной, конечно, если только он не хочет поговорить о влиянии англо-саксонской поэзии на нормандские литературные традиции.

– Неужели? – Эмбри поднимает бровь.

Я смотрю на свои руки. На указательном пальце правой руки был самый маленький рубец в мире, практически не заметный. Он лишь нарушал завитки отпечатка пальца, белый крошечный надрез.

Шрам – горячее оружие памяти.

Запах огня и кожи.

Крепкие губы на моей коже.

Багряно-алый цвет теплой крови.

– Это правда, – подтвердила я. У меня были надежды, фантазии, воспоминания всплывали каждую ночь, но все это было не реально. Настоящая жизнь находится здесь, сейчас. Здесь вице-президент, охрана и стопка работ, которые ждали моей оценки дома.

Мне больше не шестнадцать, и я убрала все в ящик и закопала его в земле.

– Он видел тебя в церкви на прошлой неделе, – наконец говорит Эмбри. – Ты видела его?

– Конечно, я его видела, – я вздыхаю. – Трудно не заметить, когда президент Соединенных Штатов посещает мессу в твоей церкви.

– Ты поздоровалась?

Я поднимаю руки вверх.

– Здравствуйте, господин президент, я встречала вас десять лет назад, а левый секс всегда быстрее отношений?

– Ты знаешь, что это не так.

– Я? – спрашиваю я, наклоняясь вперед. Взгляд Эмбри падает на мою грудь, в разрез блузки. Я выпрямляюсь, разглаживая ткань, стараясь не обращать внимания на жар, охвативший мое тело под его взглядом. – В любом случае, вокруг него было охрана. Я не смогла бы поздороваться, даже если бы захотела.

– Он хочет увидеться с тобой, – повторяет Эмбри.

– Я даже сомневаюсь, что он помнит меня.

– И вот опять. Думаешь, что люди забывают о тебе? Это было бы мило, если бы не было так печально.

– Скажи, почему он хочет встретиться.

Голубые глаза Эмбри вспыхивают в тусклом свете, и он протягивает мне руку. Затем подносит ее к губам, осторожно целуя покрытый шрамами кончик пальца. Он целует шрам, о котором ничего не должен знать.

Я чувствую боль в груди.

– Почему ты? – спрашиваю я, мой голос ломается. – Почему ты здесь вместо него?

– Он послал меня. Он очень хочет встретиться, но ты знаешь, как он будет бросаться в глаза. Особенно после Дженни…

Тьма, словно занавес, накрывает наш стол.

Дженни.

Жена президента Колчестера.

Бывшая жена.

– Прошел всего год со дня похорон, и Мерлин считает, что Максу рано выходить из роли печального вдовца. Поэтому никаких писем и телефонных звонков, – говорит Эмбри. – Пока нет. Ты понимаешь.

Да, я понимаю. Я выросла в этом мире, и, хотя никогда не хотела быть его частью, я понимаю, как быстро разрастаются скандалы. Так же, как понимала средневековую литературу.

– И он отправил тебя.

– Он отправил меня.

Я смотрю на свою руку, которую все еще крепко сжимает Эмбри. Как я оказалась с этими мужчинами? Двумя самыми влиятельными мужчинами в мире?

Это нереально, Грир. Откажись. Скажи «нет» Эмбри, и, ради бога, скажи «нет» президенту.

Я вздыхаю.

Огонь и кожа. Кровь и поцелуи.

Я выдыхаю.

– Я встречусь с ним. Скажи ему, что я встречусь с ним.

Я замечаю боль, промелькнувшую в глазах Эмбри. Боль, которую он быстро скрывает.

– Считай, сделано.

ГЛАВА 4

Десять лет назад

– Сиди смирно, – суетилась надо мной Абилин. – Остался всего один.

Я вздохнула и постаралась сидеть неподвижно, хотя едва могла дышать. Всего через несколько минут к лондонскому отелю должна была подъехать арендованная машина, чтобы отвезти нас и дедушку Лео на большую вечеринку в Челси, на вечеринку с взрослыми и шампанским. Там будут дипломаты и бизнесмены, а может быть, знаменитость или две – мир, который кардинально отличался от затхлого пива и подростков на холме в школе.

Это был мой шестнадцатый день рождения, и в качестве особого подарка дедушка разрешил нам поехать с ним на вечеринку. Вернее, он пригласил меня и неохотно разрешил Абилин присоединиться. Вряд ли он пригласил бы одну внучку, а другой отказал, но мы оба знали (пусть и не говорили об этом), что смущаться Абилин были причины. Ее несколько раз чуть не выгнали из «Кэдбери» за множество отступлений от правил – выпивка, нарушение комендантского часа, неприятный инцидент, в результате которого один игрок лакросса ушел с поля с почерневшим глазом. И каждый раз дедушка Лео платил и уговаривал директора оставить ее.

Последнее, чего он сегодня хотел – опозориться на вечеринке, где находилось множество его друзей и знакомых, но я пообещала, что буду следить за ней. Я обещала ему, что не буду слишком много пить, болтать и флиртовать, если он возьмет ее с нами. Потому что я знала, что кузина расстроится, если я пойду, а она – нет.

И дедушка Лео, терроризирующий ранее сенаторов и нефтяных магнатов, ежедневно помогающий формировать сильное экологическое законодательство и публично изводивший своих врагов, смягчился от моей просьбы, улыбнулся и позволил Абилин прийти.

Вот почему мы с Абилин провели наш вечер в дорогой гостинице, готовясь; вот почему я старалась не извиваться на стуле, когда Абилин закрепляла последний локон моей прически.

Когда она закончила, и я встала, чтобы последний раз взглянуть на себя, перед тем как надеть обувь и спуститься.

Абилин вскрикнула у меня за спиной. Взволновавшись, я повернулась к зеркалу.

– Что там? Видно лифчик? – Я попыталась рассмотреть, что же показалось Абилин столь катастрофическим.

– Нет. Все… Все нормально, – у нее перехватило дыхание. – Пошли. Дедушка ждет.

Я пожала плечами и присела, чтобы застегнуть ремешки на туфлях, которые по цвету соответствовали нежно-розовому платью, что купил мне дедушка. Платье из фатина и тюля, облегающий лиф, тонкая талия, и нежная многоярусная юбка, со множеством украшений и завитков. С украшениями в форме цветов в волосах я чувствовала себя принцессой, хотя знала, что не буду похожа на Абилин.

Сегодня вечером она была одета в элегантное синее платье с разрезом в центре лифа, через который проглядывала сливочно-бледная кожа, а ярко-рыжие волосы были распущены. Она выглядела старше своего возраста, зрелой и утонченной, а я решила подавить обычный укол ревности, когда увидела ее наряд.

Я привыкла быть в ее тени. В конце концов, я была для нее словно помощник для доктора, как персонажи телесериала «Звездный путь» Спок и Кирка, и поэтому меня не должен был волновать тот вечер. Даже если это был мой день рождения. Даже если я была в самом красивом за всю жизнь платье. Но взглянув на Абилин, столь утонченную и соблазнительную, невозможно было не посмотреть на собственное отражение и увидеть что-то, кроме ямочки на подбородке, низкой самооценки и невыразительных глаз, которые не смогли подчеркнуть ни тушь, ни подводка.

Окончательно убедившись, что бретельки бюстгальтера спрятаны, розовая помада не размазана, и я не стану очередной крохотной планетой в галактике Абилин, я открыла дверь. Абилин пронеслась мимо меня, не сказав ни слова, и отказывалась говорить со мной по пути в вестибюль.

Зеркальные двери открылись, и она выскочила из лифта, застучав каблуками по мраморному полу.

– Ты сердишься на меня?

Я, ломая голову, пыталась понять, чем ее рассердила. Но ничего не могла придумать. Но для Абилин причина и не нужна. Она могла просто так обнять, следила, чтобы меня обязательно пригласили на вечеринку, защищала от нападок, а потом вдруг погружалась в мрачное угрюмое состояние – бросала на меня злые взгляда и слова, которые обжигали не хуже огня. Я научилась избегать разговоров о ее настроении, не пыталась успокаивать, но, казалось, это происходило все чаще и чаще. Все равно что спорить с тучей – в этом нет никакого смысла; ты просто ждешь, пока она пролетит мимо.

– Я не сержусь на тебя, – ответила она, не замедляя шага.

Я разглядела дедушку Лео в дверях и смогла предугадать его мысли – Абилин была в алом и сапфировом цветах, а я в нежно-розовом и золотом.

Она, должно быть, тоже заметила его и замерла, уставившись на двери. Затем повернулась ко мне.

– Просто держись от меня подальше сегодня, – пробормотала она. – Держись подальше.

Удивившись, я смотрела, как она выходит из отеля через открытую швейцаром дверь и с фальшивой улыбкой обнимает дедушку. Мне хотелось наорать на нее и напомнить, что только благодаря мне она едет с нами. Я хотела рвать и метать, потому что это был единственный вечер, всего один, когда речь шла не о ней; когда не она выходила на сцену, чтобы начать драматично играть перед всеми.

И больше всего мне хотелось плакать, потому что Абилин была моей лучшей подругой, возможно, единственной, а когда она вела себя так, весь мой мир готов рухнуть.

Но что я могла сказать? Что сказать, прокричать или спросить, чтобы заставить ее понять?

И я сделала то, что обычно делала Грир Галлоуэй.

Я спокойно пошла следом за ней.

Я вышла за дверь в объятья дедушки и забралась в машину, сев рядом с Абилин. Мы сидели плечом к плечу, моя юбка перетекала на нее, ее мягкие волосы касались моей руки, и мы молчали всю дорогу.

***

Через несколько минут после прибытия Абилин исчезла. Я хотела пойти за ней, но дедушка Лео удержал меня, положив руку на плечо и покачав головой.

– Она вернется через несколько минут, – пообещал он. – Будет лучше, если она остынет. К тому же, я хотел бы представить тебе некоторых моих друзей. – Это означало, что я нужна дедушке в качестве шпиона. Он хотел, чтобы я послушала и понаблюдала за людьми. Я была не против, но понимала, что нужно исправлять оплошности Абилин до того, как она привлечет ненужное внимание.

Я прикусила губу в поиске темно-рыжих волос, но ничего не увидела. Она давно исчезла в толпе смокингов и коктейльных бокалов. Я неохотно позволила дедушке втянуть меня в гущу событий.

Женщины ворковали, мужчины хвалили, их глаза пробегали по моему телу, я не привыкла к такому и понимала, что это происходит просто потому, что Абилин нет рядом. Они не знали, что по сравнению с великолепной рыжей девушкой того же возраста, я казалась скучной и заурядной. Эта мысль должна была обрадовать меня, потому как все комплименты предназначались мне, только Абилин они нравились, мне – нет. Через час я извинилась перед дедушкой и гостями, чтобы отправиться на поиски сестры, и буквально врезалась в Мерлина Риса.

Он ухватил меня за локоть, не позволив упасть. Янтарный напиток в руке даже не расплескался.

– Прошу прощения, – извинился он, хотя мы оба знали, что виновата была я.

– Нет, это моя вина, – сказала я. – Простите.

Он вгляделся в меня, и что-то в его лице изменилось.

– Ты внучка Лео Галлоуэя.

Ни продолжения, ни окончания. Просто факт. Факт, что преследовал меня, куда бы я ни пошла, будто призрак президента Пенли Лютера предстал прямо передо мной.

– Да, – сказала я. – Мы встречались однажды, но тогда я была маленькой девочкой.

Вы предсказали смерть моих родителей.

Вы предупредили меня, что я не должна целоваться.

– Я помню, – ответил Мерлин. Он смотрел на меня, будто читал мои мысли. Словно слышал их так же ясно, как будто я произнесла их вслух.

– Мерлин! – Рядом с нами появился мужчина в военной одежде и хлопнул ладонью Мерлина по плечу. – Я все думал, когда же смогу догнать тебя. Как дела?

Мерлин повернулся, чтобы ответить генералу, и я воспользовалась возможностью, чтобы исчезнуть. Сердце бешено стучало в груди. Он пугал меня, и спустя столько лет я подумала, что это потому, что я встретила его, будучи маленькой девочкой, в возрасте, когда почти все кажется страшным. Но и в шестнадцать он все еще пугал меня. В нем было что-то… не столь враждебное, сколь агрессивное. Можно было почувствовать, как его разум атаковал, бросал вызов моим мыслям, игнорировал возведенные щиты, удерживающие мои чувства. Он заставлял чувствовать себя уязвимой, а мне хватило этого от Абилин.

Я нашла свою кузину в библиотеке – в большой красивой комнате с открытыми французскими дверями, ведущими к широкому внутреннему дворику – с пустым бокалом от шампанского в руке. Пока мужчина старше ее отца спешно целовал ее шею. Я прочистила горло. Он смущенно выпрямился и поспешил удалиться, бормоча себе под нос извинения на итальянском языке, оставив еле живую Абилин у стены.

– Кем ты себя, черт возьми, считаешь? – спросила она, как только он исчез из комнаты. – Я же сказала тебе не вмешиваться и не разрушать мою жизнь!

– Я не пытаюсь разрушить твою жизнь! – воскликнула я. – Просто хотела убедиться, что ты в порядке.

– Да, конечно, – фыркнула она.

– Что с тобой сегодня? – спросила я. – Ты злишься на меня с отеля.

– Я не злюсь, – продолжила она, раздувая ноздри. – Просто не хочу быть рядом с тобой сейчас. боже, неужели это так чертовски трудно понять?

– Нет…

– И знаешь, ты всегда так делаешь. – В ее глазах начали блестеть непролитые слезы. – Ты все время давишь, давишь и давишь, будто тебе, черт тебя подери, нужно знать все. Но однажды тебе не понравится ответ.

Я примирительно подняла руки.

– Я не хочу давить на тебя. Но ты злишься, и это как-то связано со мной. Я хочу исправить это, Абилин, позволь мне исправить это, прошу.

– Ты не можешь, – прошипела она. – Просто держись подальше.

– Я не буду этого делать, не смогу…

– Оставь меня в покое! – Ее пронзительный голос распространился по комнате, словно подчеркивая ее намерения. Она бросила бокал на пол, и он разбился, как лед, о полированный паркет.

– Абилин, – прошептала я, потому что никогда не видела, чтобы она так злилась. Не думала, что она будет вести себя так в чужом доме, и, похоже, она сама осознала, что натворила. Ее глаза расширились, и без того бледная кожа побелела.

И затем она выскочила из комнаты.

В течение долгой минуты я смотрела на беспорядок на полу. Лишь осколки сверкали в оглушающей тишине, которая заполнила комнату после ухода кузины. Заполнила мой разум, горло, грудь. Как только клетка тишины начала уменьшаться, я смогла вновь вздохнуть.

Мои глаза горели от слез, горло перехватывало от скопившихся слов, что я хотела высказать лучшей подруге. Я не плакала и не кричала. Я опустилась на колени и стала собирать осколки, как всегда прибирая за Абилин.

– Осторожней, а то порежешься, – послышался незнакомый голос из дверного проема.