Текст книги "Американская королева (ЛП)"

Автор книги: Сиерра Симон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

– Хорошо. Это мы прояснили. Помни вот что: твое тело принадлежит мне. Знаешь, когда твое тело хорошо себя чувствует? Когда оно повинуется мне. Если я захочу, чтобы твои соски были такими твердыми, что я мог их видеть через ткань твоего платья, или если захочу, чтобы твоя киска была настолько мокрой, что ты будешь оставлять след на своем стуле, – ты это сделаешь. Понятно?

– А что, если я этого не сделаю? – бормочу я дразнящим голосом.

Эш немного отступает, глядит с нежностью в мои глаза, а затем сжимает меня, когда понимает, что я шучу, а не пытаюсь определить границы.

– Тогда, возможно, мы перейдем к нашему разговору о содомии намного раньше, чем планировалось.

– Ты не можешь наказать меня тем, чего я хочу.

– О, – выдыхает он мне на ухо, – но разве не в этом все веселье?

Он прижимается губами к чувствительному местечку за моим ухом, а затем выпрямляется, кладет мою руку на сгиб своего локтя и снова направляет нас по коридору.

– Подожди, пока я не скажу Эмбри, что под этим платьем на тебе ничего нет.

– Что?

Эш ухмыляется.

– Ты же не думала, что я удержу от него в тайне такую удивительную информацию, правда?

Я пялюсь на него с недоумением и ужасом, и (знаю, разве не в этом вся суть?) чувствую возбуждение.

– Эш… ты действительно считаешь, что это справедливо?

– Справедливо по отношению к кому?

– Черт побери, справедливо по отношению к любому из нас. Мы до сих пор не поговорили о том…

– И мы не будем здесь этого делать. Мы поговорим, обещаю, и мы разберемся со всей этой историей между нами. Но на данный момент не заставляй Эмбри страдать за то, что он тебя любит. Я этого не делаю.

– Он меня не любит, – возражаю я. (Немного слабо, потому что, ох, от мысли о том, что Эмбри меня любит, мое сердце начинает биться быстрее.) А затем я вспоминаю мужчин, целующихся под омелой. А этот случай включен в историю?

Я открываю рот, чтобы спросить, сказать, что я знаю, но мы оказываемся у двери в бальный зал, и момент упущен.

ГЛАВА 23

Мелвас Кокур и его жена Ленка приехали последними. Они торжественно вплыли, словно кинозвезды, и даже я должна была признать, что внешне они соответствовали этим образам. У Мелваса были русые волосы, квадратная челюсть и широкое лицо компенсировались прямым носом и поражающими темными глазами. Ленка же выглядела как человек-кукла: с утонченной внешностью, небольшим заостренным подбородком и губами в форме сердечка. Но так же, как и у куклы, у нее были стеклянные пустые глаза. И когда они подошли к нам с Эшем для официального представления, я вижу, что плакала.

Я снова смотрю на Мелваса и то, как его пальцы впиваются в ее тощее плечо, сказало мне обо всем, что мне нужно было знать.

Официальное представление было нудным и требовало много времени, потому что были советники, вице-президенты и члены кабинетов министров. И так как лишь немногие из нас говорили по-украински, и лишь немногие из них говорили по-английски, почти все нуждалось в переводе. Но меня воспитали для того, чтобы улыбаться, притворяться, находить общий язык, пожимать у руки и спокойно шпионить, так что именно это я и сделала.

К счастью, наконец подошло время сесть за стол и поесть. Я сидела рядом с Ленкой, Мелвас находился с другой стороны от меня, а прямо за ним расположился Эш. Замысел заключался в том, чтобы предоставить Мелвасу и Эшу достаточно времени для неофициального общения, но при этом я оказалась зажата между «человеческой оболочкой» и мужчиной, который, как я подозревала, был монстром.

Мне было неприятно, но опять же, я была воспитана для таких моментов. Я выпиваю глоток вина, чтобы заранее отдать себе должное, а затем поворачиваюсь к Ленке.

– Вы говорите по-английски? – спрашиваю я.

Ее глаза устремляются ко мне, затем снова опускаются к тарелке. Она едва прикасается к салату, и мягкая булочка, покрытая маслом на ее тарелке не тронута. Из-за этого мне почему-то становится очень грустно. Независимо от того, насколько темной оказывалась моя жизнь, я всегда считала, что углеводы являются одним из немногих реальных подарков жизни.

Наконец-то она качает головой.

– Нет, английский, – выдавливает она.

– Я не говорю по-украински, – извиняюсь я. Черт возьми, почему образование, которое я получила в интернате, не было более полезным? Все те часы, во время которых я занималась переводом Цицерона и Руссо, и ни один из них не был сфокусирован ни на одном из языков славянской группы. – И я полагаю, что вы также не говорите по старо-английски или по средне-английски. Но, может быть… Francais? Deutsch? Латинский?

Голова Ленки дергается, и в ее глазах появляется слабый импульс жизни.

– Ich spreche Deutsch (Примеч.: Я говорю по-немецки).

Я ей широко улыбаюсь.

– Wunderbar! (Примеч.: Великолепно!) – Еще один глоток вина и я принимаю решение частично простить Академию «Кэдбери». – Мой немецкий очень запущен, – объясняю я Ленке на немецком. – Я не очень часто его использовала после колледжа, когда перешла на средневековые языки.

– Я тоже не говорила на нем много лет, – мягко говорит Ленка, также на немецком языке. Я сразу отмечаю, что ее акцент и произношение намного лучше моего.

– Вы, должно быть, выучили его, когда были очень молоды. Вы говорите почти как носитель языка.

Ленка поднимает вилку и утыкает ее в салат.

– Моя бабушка была немкой. Она присматривала за мной, пока мама работала, и я выросла, разговаривая как на украинском языке, так и на языке семьи моей матери. Но, – она бросает взгляд мне за плечо, туда, где сидят Мелвас и Эш, разговаривая в смеси украинского и английского, – мой муж не любит, чтобы я говорила по-немецки, потому что он его не понимает.

– Он будет обеспокоен, если узнает, что мы сейчас говорим по-немецки? – спрашиваю я, как можно мягче.

Она слегка кивает, сглатывая. Это действие выглядит почти болезненным, учитывая, насколько тонкая у нее шея.

– Но он, конечно же, с гордостью узнал бы, что его жена так хорошо выполняет свои дипломатические обязанности, – говорю я.

Она выглядит смущенной.

– Подумайте об этом. Вот то, что вам нужно: очарованная вскоре-будущая-первая-леди, которая сегодня вечером расскажет президенту Соединенных Штатов насколько добры и умны жители Карпатии, – объясняю я. – Вы доказываете, настолько ценным активом являетесь, какими особенными талантами обладаете и используете их для положения мужа.

– Я не думала об этом в этом ключе. – Она мгновение жует свою губу. – Но, возможно, мой муж не хотел бы, чтобы вы были очарованы. Он мог бы подумать, что я ослабила его силу, его желание заставить американцев его бояться.

– Вы хотите, чтобы я сделала вид, что запугана? – честно спрашиваю я. – Я могу это сделать. Никто не узнает, кроме вас и меня.

– Вы бы сделали это для меня? – спрашивает она, ее кукольные глаза выражают неверие. – Но почему?

– Даже если наши страны едва ли находятся в мире, я думаю, что любовь к президентам помещает нас в очень «маленький клуб». Думаю, что это делает нас друзьями. Не так ли?

– Не знаю, – неуверенно произносит она. – У меня не очень много друзей.

Я тяну руку под столом и сжимаю ее маленькую ручку.

– Сегодня вечером у вас появился еще один.

И в первый раз я вижу на ее лице нерешительную улыбку. Она исчезает почти сразу, но она определенно там была, и я вознаграждаю себя еще одним глотком вина.

После обеда произносится еще несколько речей, за которыми следуют вежливые аплодисменты, а после начинаются танцы. По протоколу я должна была танцевать с Мелвасом, а Ленка с Эшем, и она дрожит, когда мы встаем.

– Я не уверена, что вы слышали о моем женихе, – говорю я ей по-немецки, – но он очень добрый. К сожалению, он ужасный танцор, и вам придется защищать свои ноги.

Это вызывает у нее еще одну улыбку.

– Я попробую. – Но улыбка быстро исчезает. – Мой муж… он может быть недружелюбным. Я сожалею заранее, если он будет недружелюбным по отношению к вам.

– Не ваша вина, если он будет недружелюбным. Ничто из того, что он делает, не является вашей ответственностью, – серьезно говорю я ей, ища правильные слова на немецком языке. – И я обещаю, когда дело коснется вашего мужа, я смогу о себе позаботиться.

– Возможно, вы сейчас так думаете, – печально говорит она, – но у него есть способ получить то, чего он хочет, причиняя боль людям.

И сначала я думаю, что она неправа. Мелвас вывел меня на танцпол, когда Эш с Ленкой заняли свои позиции. Его лицо выражало лишь очарование. Он обхватывает меня руками, и мы начинаем танцевать. На самом деле, он – очень хороший танцор, и в течение минуты или двух мы так сосредоточены на танцах и улыбках для фотографов, что не разговариваем. Но как только я начала расслабляться, он говорит:

– Вы очень красивая женщина. – Его английский оказался удивительно понятным. – Ваш президент Колчестер – очень удачливый мужчина.

– Спасибо, – вежливо отвечаю я. – Но я считаю себя такой же удачливой.

– Вы так думаете? – Его широкий лоб морщится в насмешливом недоумении. – Но, конечно же! Великий американский герой, солдат, которого никто не смог победить. Говорят, что Америка ни разу не проигрывала ни одной битвы, когда он выходил на поле боя. Это правда?

Мне не нравилось, куда вел этот разговор.

– Вы скажите мне, правда ли это, – говорю я, достаточно мило, чтобы замаскировать вызов в моих словах.

– Вы знаете, а мы с ним однажды сражались лицом к лицу, – произносит Мелвас, умело управляя мной во время сложного вращения. Вокруг нас раздались впечатленные аплодисменты, и он вернул меня на прежнее место. – Небольшая деревня под названием Глейн. И в тот день он позволил сгореть церкви, полной гражданских лиц. Мне кажется, что это не очень-то по-геройски, но опять же, возможно, вы, американцы, больше заботитесь о победе, чем о том, каким образом эту победу одерживаете.

Я не могу сдержать вызывающего зуд горячего негодования, которое покалывает мою кожу, и, честно говоря, не хочу его сдерживать.

– Вы утверждаете, что их смерти на руках президента Колчестера, а не на руках тех людей, которые в них стреляли? Что за нее не ответственны те люди, которые подожгли лодку, полную детей?

К моему удивлению, Мелвас широко улыбается.

– В вас есть дух. Мне нравится это в женщине.

Я вспомнила о Ленке и серьезно засомневалась в этом.

– Итак, если вы там были, – продолжаю я, – вы были тем, кто отдал приказ? Вы лично стреляли в гражданских лиц? Или поджигали ту лодку?

– Вы думаете, что я такой монстр?

Я думаю о Ленке. Я думаю о договоре. Я думаю о воображаемой шахматной доске, которую мой дедушка учил меня удерживать в уме, когда я для него шпионила, и все же я выбрасываю все это из головы, предпочитая честность.

– Да. Только монстры пытаются убить детей, президент Кокур, а настоящий мужчина не обвиняет кого-то другого.

Гнев вспыхивает на его лице и быстро исчезает из-за уязвления его мужественности, и его плечо напрягается под моей рукой.

– Вы проверяете меня, мисс Гэллоуэй, – говорит он, и его хватка на мне становится жестче. – Вы в такой манере проверяли и своего героя?

Я поднимаю подбородок.

– Мне не нужно было этого делать.

– Знаете, если бы вы были моей женой, я бы удостоверился, чтобы вы больше никогда не разговаривали со мной подобным образом. – Он дергает меня, притягивая ближе, и я спотыкаюсь, тихо ойкая. – И я бы получил огромное удовольствие, пока преподавал бы этот урок.

Еще один рывок, и я его чувствую. Чувствую это. Его стояк.

Если я раньше хотела понять, что именно со мной не так, в специфике отношений с Эшем, то сейчас вся эта размытость стирается. Сейчас я ясно это вижу – я вижу разницу между согласованным обменом силой и фактическим насилием, которое могли применить мужчины по отношению к женщинам. Я точно знаю, что имел в виду Мелвас под преподаванием урока, и это не игривые шлепки, ограниченные стоп-словом и привязанностью. Все, что я чувствую от слов Мелваса, – это тошноту и желание сбежать.

Я пытаюсь отступить, но он мне не позволяет, убеждаясь в том, что я понимаю, насколько он сильнее меня.

– Я не хотел грубить, – неожиданно извиняется он, словно поражен своей внезапной сменой настроения. – Не по отношению к такой красивой женщине. Возможно, вы могли бы навестить меня сегодня вечером, и я смог бы возместить причиненный ущерб.

Я перестаю сопротивляться его хватке, хотя эрекция, прижимающаяся к моему животу, вызывает всевозможные инстинктивные сигналы тревоги. Я смотрю ему в глаза.

– Знаете, этого не произойдет.

Он пожимает плечами.

– Возможно, не сегодня вечером. Но когда-нибудь я увижу, чем именно каждую ночь наслаждается великий герой.

Он ревнует к Эшу. Это настолько очевидно. Я удивилась, что упустила это, но это имело смысл. Мелвас сражался в той же войне, стал правителем своей молодой страны, и все же за пределами границ Карпатии, именно Эша почитали как святого.

– А ваша жена? – спрашиваю я, глядя на Эша и Ленку. Ленка вела Эша во время танца, и они оба смеялись… Улыбка и румянец на ее щеках сотворили чудеса с красотой Ленки.

Я чувствую, а не вижу, как раздражение проходит сквозь тело Мелваса, хотя я не уверена, это из-за счастья Ленки или из-за того, что именно Эш сделал ее счастливой.

– Она не имеет слова в данных вопросах. Я сделал так, чтобы она это уяснила.

Бедная Ленка. Неужели она притворялась, что не замечает Мелваса с другими женщинами? Или втайне испытывала облегчение от того, что ей не приходится испытывать на себе основной удар его похоти?

А потом, безо всякой на то причины, я думаю об Эмбри и Эше под омелой, о руке Эша, сжимающей свитер Эмбри, и мое сердце, которое колотилось в темноте. Неужели я была такой же, как Ленка? Я пассивно стояла на месте, пока мой партнер мне изменял.

Мысль камертоном гудит в моих костях, глубоко вонзается в мои зубы. Миг, и все мои приоритеты оказываются расставлены по местам, и я снова Грир Гэллоуэй – профессор, шпионка, политическая принцесса.

– Допускаю, что вы сделали так, чтобы она это уяснила. А я разъясню кое-что вам… Мне это неинтересно. Этого не случится ни сегодня вечером, да вообще никогда.

– Вызов, – произносит он с усилившимся акцентом. – Давненько мне не бросали вызов.

– Вы проиграете, – говорю я, и произношу это с такой уверенностью и спокойствием, что это его ставит в тупик. Его хватка на мне ослабевает.

– Могу я отвлечь вашу партнершу?

Я поднимаю взгляд и вижу рядом с нами Эмбри, – неулыбчивого и воинственного, – очевидные значения его вмешательства.

Отойди от нее.

Она принадлежит другому.

Я тебя не боюсь, и мне насрать на дипломатию.

В действительности Мелвасу также было насрать на дипломатию, что становится очевидным, когда он шагает вперед и целенаправленно поправляет свой смокинг, чтобы прикрыть эрекцию. Эмбри это замечает, отчего выражение его лица искажается, превратившись в выражение зверской ярости, и какое-то мгновение мне интересно, собирался ли он врезать лидеру Карпатии. Но затем к нам подходит Эш с Ленкой, и говорит что-то по-украински, когда целует ей руку, а затем указывает жестом на Мелваса.

Ленка хихикает. Она хихикает. И этот звук заставляет Мелваса оторвать от Эмбри свой пристальный взгляд. Он говорит что-то резкое и требовательное по-украински, а затем удаляется с танцпола, Ленка бежит за ним.

– Я его убью, – тихо произносит Эмбри, как только они уходят, его руки сжимаются в кулаки.

Поглядев по сторонам, я вижу, что многие пары вышли на танцпол, более или менее не обращая внимания на кризис, который был только что предотвращен посредством смеха. Адреналин бежит по моим венам, словно я сражалась, словно меня атаковали, и Эш делает шаг ко мне и обхватывает мою голову своими руками.

– Ты в порядке? – серьезно спрашивает он, рассматривая мое лицо. – Я подошел, как только увидел, что что-то не так. Мне жаль, что я не помог, когда ты во мне нуждалась.

– Я в порядке. – Я глубоко вздыхаю и осознаю, что мои руки трясутся. – Он… это не имеет значения. Я в порядке, и мне не нужна помощь.

– Ты не в порядке, – говорит Эмбри, поворачиваясь к Эшу. – Ты видел, как он ее держал? Как ее касался? Мы не можем позволить ему снова приблизиться к ней.

Эш задумчиво смотрит на меня, он выглядит спокойным и анализирующим, в то время как Эмбри, стоящий рядом с ним, кипел и бормотал угрозы. Но когда я встретилась взглядом с Эшем, в этих глубоких ясных глубинах не было ничего спокойного или сдержанного. В них я вижу солдата. Вижу свинец, огонь и кровь.

– Он тебя хочет, – наконец говорит Эш. – Это ясно. Я удваиваю твою охрану, и ты сообщишь мне в тот же момент, когда он скажет или сделает что-то неприятное снова. Поняла?

– Я могу сама о себе позаботиться, – говорю я немного уныло. – Мне не нужно, чтобы ты меня спасал.

Эш становится раздраженным.

– Это не игра, Грир. Ты только что подверглась сексуальному насилию со стороны лидера страны, враждебной нашей. Нравится тебе это или нет, теперь ты являешься продолжением моего офиса – твоя безопасность и безопасность нашей страны переплетаются, и, кроме всего прочего, ты – самое ценное владение моего сердца. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы ты была в безопасности.

Я даже не знаю, почему сейчас так расстроена, так раздражена, ведь во всем этом Эш не виноват, но все равно язвительно бросаю:

– Я не чье-то «владение», – и смотрю на него.

Эш склоняется к моему уху, положив руку мне на спину.

– Правильно, ты – не мое владение. Ты – моя будущая жена. Моя жена, которая встает на колени у моих ног, которая без сомнения показывает мне свою киску, когда я этого требую, которая доверяет мне свое сердце, душу и будущее. Ты думаешь, что существует альтернатива, что ты принадлежишь либо себе, либо мне, но я говорю тебе прямо сейчас, что в данном случае – это и то, и другое. Ты принадлежишь и себе, и мне, и мне пофиг, если это кажется похожим на противоречие, потому что мы оба знаем, что это не так. Итак, если ты не можешь принять это, тогда произнеси прямо сейчас мое имя, и мы отступим и пересмотрим наши отношения. Но если ты готова подчиниться тому, что я переверну гребаные небеса и землю, чтобы тебе не причинили вреда, тогда скажи мне «да, сэр».

Мое раздражение мгновенно проходит, эмоции разлетаются, когда количество адреналина в крови опускается.

– Да, сэр, – произношу я, мгновенно чувствуя себя виноватой за то, что дала выход своему страху и гневу. – Прости, Эш. Я злюсь не на тебя. Я просто немного в шоке.

– Я знаю. – Он целует меня в губы, раздвигая их своими собственными, и его язык проскальзывает ко мне в рот. Я чувствую мяту, виски и Эша. – Я тебя люблю, – шепчет он, отстраняясь. – Но мне нужно поговорить с Мерлином. Это… все усложняет.

– Пожалуйста, не позволяй мне уничтожать всю работу, которую ты проделал для этого договора, – взволнованно говорю я.

– Ты не сделала ничего неправильного, – категорично произносит он. – Во всем виноват Мелвас. Договор должен вступить в силу, но я думаю, что необходимо принять меры предосторожности. Оставайся с Эмбри… Ты не отойдешь от него ни на шаг, поняла?

Иррациональное желание сразиться с ним исчезло.

– Поняла.

Он еще раз быстро меня целует, а затем направляется на поиски Мерлина.

ГЛАВА 24

– Мы будем танцевать? – спрашиваю я Эмбри, взяв в обе ладони его сжатую в кулак руку. Он по-прежнему выглядит так, словно собирается отправиться на дуэль, и если не возьмет себя в руки, очень скоро люди это заметят.

– Танцевать? – удивленно спрашивает он, словно я попросила его пожертвовать почку.

– Мы все еще на танцполе, – замечаю я. – И нам еще нужно притворяться, что мы здесь ради дипломатии.

– Наверное, – хмурится он.

– Ну же, – уговариваю я, ведя рукой вверх по его плечу к шее.

Я делаю так, чтобы заставить его танцевать, но в ту секунду, как моя рука касается его шеи, осознаю, что это ошибка. Это был первый раз с тех пор, как он пришел в мой кабинет в «Джорджтауне», когда я действительно его касалась. Твердое преднамеренное прикосновение.

И это был первый раз, когда мы с ним были практически наедине, без Эша.

Его губы раскрываются, а зрачки расширяются, превратившись в черные бассейны похоти. Я пытаюсь убрать руку, но его ладонь ложится поверх моей, и он возвращает ее обратно к своей шее. Мы начинаем медленно танцевать. Мы с Эмбри достаточно хорошие танцоры, так что нам не нужно обращать внимание на шаги или музыку.

– Очень приятно, – бормочет он. – Когда твоя рука на мне.

Мне хотелось, чтобы моя рука была на нем повсюду (на его плоском животе, на изгибе задницы и на его толстом пенисе), хотелось, чтобы он дрожал под моим прикосновением, а на лбу появлялся пот, хотелось, чтобы он так отчаянно меня хотел, что не смог бы сформулировать ни слова, хотелось сесть ему на лицо, чтобы он меня поедал, и рефлексивно пытался трахнуть воздух.

Эта краткая фантазия оказывается такой яркой и такой непохожей на меня, что у меня появляются проблемы с дыханием. Возможно ли быть разными личностями с двумя разными любовниками? Может ли женщина вести себя по-разному с двумя разными мужчинами? С Эшем мне никогда не хотелось ничего, кроме того, что у нас было. Но по какой-то причине, когда я думала об Эмбри, то представляла, как он двигается подо мной, думала о слепой страсти без переговоров, о нем иногда грубом и быстром, и о себе иногда жестокой и дразнящей. Без какого-либо обмена силой. Лишь танец силы, вперед и назад, бок о бок, бессмысленный и спонтанный.

– Ты в порядке? – спрашивает Эмбри, сведя вместе брови.

Я возвращаюсь к реальности, а мои щеки краснеют.

– Да, – говорю я, а затем быстро добавляю, чтобы уйти от опасных тем: – Где Абилин?

Эмбри произносит устало, и без сарказма:

– Ты имеешь в виду мою пару? – Он наклоняет голову в сторону, и я следую за его жестом.

Абелин танцует с мужчиной из карпатской делегации. Он все время пялился на ее платье, а на ее лице написано некоторое удовлетворение.

– Надеюсь, она веселится, – произношу я. – Надеюсь, они подружились. Но мне жаль, что из нее не вышло хорошей пары.

Эмбри смотрит на меня сверху вниз.

– Боюсь, что и я был не очень хорошей парой. Я все время хотел быть кое с кем другим.

У меня сжимается горло. Он имел в виду меня? Или Эша?

Это имело значение?

– Я рассказала Эшу о нас, – выдаю я без причины. Ну, без причины, за исключением того, что мысли о том, что Эмбри жаждал прикосновений Эша, находясь в противоположном конце бального зала, посылала по моей коже даже больше электрических разрядов, чем мысль о том, что он жаждал меня. Эта наэлектризованность быстро перерастает в гнев.

Боже, что, черт возьми, со мной не так? Почему я одновременно возбуждена и ревную?

Эмбри вздыхает.

– Я знаю.

– Вы с ним об этом говорили? – спрашиваю я. – Я чувствую, что что-то большое нависло над нами из-за того факта, что я спала с вами обоими.

Он выглядит несчастным.

– Я тоже это чувствую. И нет, мы лишь вскользь об этом поговорили. Он рассказал мне в канун Рождества. Сказал, что знает, что он ревнует и что… – он замолкает, его глаза затуманиваются а его кожа становится горячей под моим прикосновением, и я понимаю, что он вспоминает поцелуй. Моя кожа тоже становится горячей. – В любом случае, с тех пор у нас не было возможности поговорить. Поэтому я не знаю, на каком этапе мы находимся.

– Я тоже, – произношу я.

– А иногда он говорит такие вещи… словно пытается меня уколоть или проверить. Или, возможно, помучить.

– Например? – озадачено спрашиваю я.

Глаза Эмбри закрываются, его кожа все еще невероятно горяча.

– Например то, что сегодня ты ничего не надела под свое платье.

Мое дыхание учащается, и он открывает глаза.

– Знаешь, каково это, – говорит он глухим голосом, – когда он рассказывает мне такие вещи? Или находиться в том же здании и знать, что в тот самый момент он находится внутри тебя? Или вспоминать, какова ты на вкус, но не иметь возможности даже прикоснуться к твоей руке?

– Эмбри, – шепчу я.

– Я не мог вернуться к тебе в Чикаго, не после того, как он рассказал мне о встрече с тобой. Ты знала, что он каждый день читал твои письма? В дождь или снег, в жару или холод, на базе или отдыхающий на скалах и сосновых ветках. Я находил его с миниатюрным фонариком в зубах и рукой на резинке. Я слышал, как он кряхтел в душевой кабине рядом со мной, и знал, что он думает о тебе. Это продолжалось годами… а затем я узнал, что той загадочной девушкой, отправившей ему электронные письма, была ты. Той девушкой, на которой я решил жениться, менее чем через восемь часов после знакомства.

Той девушкой, на которой я решил жениться…

Его слова опускаются как якорь, найдя мои самые уязвимые глубины, но я отталкиваю их в сторону, словно типичное преувеличение Эмбри. Я должна была это сделать. Если я серьезно отнесусь к этим словам, то могу разлететься на части.

– Я думала, что ты не хотел меня, – медленно говорю я. – Это… ну, мне было больно. Долгое время. Потому что я кое-что тебе отдала, и я имею в виду не только свою девственность, а саму себя; ты был первым человеком, с которым я позволила себе быть уязвимой. Перед кем обнажила свое сердце. А ты просто исчез, словно это ничего для тебя не значило.

Эмбри безжизненно усмехается.

– Ты думала, что я тебя не хочу… Грир, я сгорал от желания обладать тобой.

Мой живот переворачивается.

А затем его ресницы опускаются, и он произносит:

– Я все еще сгораю от желания к тебе.

– Не делай этого, – выдыхаю я. Потому что, если Эмбри произнесет эти слова вслух, если мы раскроем это…

– Я больше не могу притворяться, – хрипло говорит он. – Я думал, что это просто страстное увлечение… Кто бы ни увлекся после той ночи, которая была у нас? Но все то время, которое я провел с тобой последние несколько месяцев, заставили меня осознать, что все намного хуже. Я в тебя влюблен. Я поглощен тобой. И наблюдая за тобой и Эшем, я словно в аду.

Я смотрю в сторону, борясь с болью в горле. Он в меня влюблен. И я все еще могу быть влюблена в него. Из-за чего мы оба оказались в аду.

– Но все те женщины… все те свидания…

Мне не удается удержать в себе боль и ревность, и она выливается в интонации, с которой я произношу эти слова. Хотя я отчаянно желаю это скрыть. Я смотрю на других танцующих, пытаясь отвлечь свой разум от бесконечного вихря из тоски и предательства. Я вижу, как Бельведер танцует с Ленкой, Мелвас разговаривает с нашим министром иностранных дел, и никаких следов Абилин, которая, должно быть, ускользнула, чтобы выпить со своим новым знакомым. Но даже бальный зал, полный политических лидеров не смог удержать меня от Эмбри. Я смотрю на его резко очерченную челюсть, на высокий лоб и на соблазнительно грешный рот, который в данный момент сжат от волнения.

– Я просто не думала, что ты можешь хотеть меня, учитывая тот факт, что ты трахал всех этих женщин.

Он беспомощно смотрит на меня.

– Я испытываю боль от желания к тебе. Все время. А в конце этого дня, вы двое уйдете трахаться, и я буду об этом знать, – его голос срывается. – Разве я не могу использовать кого-нибудь, чтобы это ослабить?

Незрелой части меня захотелось топнуть ногой и закричать: «Нет!». Что было смешно и эгоистично по любой существующей причине, особенно если Эмбри тоже любил Эша, если он отчаянно желал двоих человек, а не одного. Я не отвечаю ему, потому что не могу произнести то, что должна была сказать, а именно: «Делай, что хочешь».

– Я больше не буду, – внезапно выдыхает он, – если именно этого ты хочешь. Я больше не буду ни с кем встречаться. Больше не буду никого трахать. Я стану всецело придерживаться целибата, чтобы ты точно знала, как я ужасно потерян из-за тебя. О, Грир, пожалуйста. Пожалуйста, просто скажи мне, если ты чувствуешь то же самое. Скажи мне, что это и тебя съедает заживо, что я не один такой.

Я должна была солгать. Я должна была солгать и сказать Эмбри, что я не люблю его, что я не хочу его, что находиться рядом с ним для меня не пытка. Потому что я вижу в трепете этих длинных ресниц и в агонии, начертанной на его великолепном лице, что, несмотря на осмотрительно надетую им маску вице-президента, он мог контролировать свои эмоции не лучше, чем пять лет назад. Что им управляли его страсти и желания, заполняли его, и сейчас я вижу, что Эш пытался его защитить. Что он рассказывал Эмбри все те вещи обо мне не для того, чтобы его помучить, а поделиться с ним той частичкой меня, которой мог. Чтобы успокоить постоянную бурю, находившуюся внутри этой красивой уязвимой души.

Не заставляй его страдать из-за любви к тебе. Я этого не делаю.

Эш знал все это время. Эш всегда знал. И вместо того, чтобы отреагировать хоть чуточку справедливо или любым понятным образом – предъявив претензию, выбрав отрицание или холодность, вместо этого его реакция заключалась в честности относительно к своим чувствам. Он делился. Оставался рядом и не отступал. Поддерживал отношения с лучшим другом и с невестой, которые тайно любили друг друга.

Внезапно мое сердце начинает болеть, в большей степени из-за Эша. Словно недостаточно быть президентом, нужно еще и взвалить на свои плечи бремя нас, нас с Эмбри, и все же оставаться любящим и честным. Как он это делал?

Ну, он был честным относительно всего, кроме того, что существовало между ним и Эмбри.

Я ощущаю, как меня пронизывают насквозь все эти противоречивые чувства, и больше не могу с этим бороться.

– Да, я тебя люблю, – признаюсь я. – Влюбилась в эту ночь в Чикаго и не переставала любить даже после того, как ты отказался от меня. Я не смогла перестать тебя любить, даже когда начала встречаться с Эшем. Да, я тебя хочу. Все время. Я хочу вас обоих, я хочу тебя и Эша, и я не могу остановиться, не могу перестать ощущать все эти желания, даже если это приведет меня в ад. И мне почти нравится, когда ты трахаешь всех этих женщин, потому что это дает мне повод тебя ненавидеть, лишь мгновение чувствовать, словно я свободна от любви к тебе. Но я сама себе лгу. Я никогда не буду по-настоящему свободна. Ты можешь прийти и пахнуть другой женщиной, даже иметь ее вкус, но если бы я могла, то все равно бросилась бы к твоим ногам.

Я вижу, что разрушаю Эмбри, что каждое слово меняет кусочек этого прекрасного лица, пока мы кружим по танцполу.

– Это делает меня несчастной, Эмбри, пустота и боль, и иногда я ненавижу себя, но не могу перестать желать тебя. Я чувствую себя лгуньей. Словно змея или… я не знаю, пожирательницей мужчин или кем-то в этом роде.

Эмбри изгибает свой прекрасный рот в слабой улыбке.

– Я не думаю, что ты можешь стать пожирательницей мужчин, если будешь «есть» только двух мужчин.

Я смотрю на него и на эту улыбку, и нахожу в себе мужество.

Прямо сейчас.

Сегодня вечером.

Это больше не может ждать.

– Я видела вас с Эша в канун Рождества.