Текст книги "Ленон и Гаузен: Два клевых чужака (СИ)"

Автор книги: Сергей Кочетов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 32 страниц)

Глава III

Когда Гаузена вели в камеру, он думал не сколько о той неприятной компании, с которой ему предстоит столкнуться, столько о том, чтобы прилечь и отдохнуть от пережитого. Камера была не очень просторной, и в ней имелась в наличии всего лишь одна кровать с двумя койками. На верхнем этаже кто-то лежал, повернувшись спиной к стене. На нижней койке на боку валялся потрепанный тип с плаксивым лицом пьяницы. Левой руки у него видно не было.

– Будет очень обидно, если Лин придется спасать меня отсюда, – подумал юноша. Ютиться в углу ему совсем не хотелось, и он решил завладеть местом на койке любой ценой.

– Эй, дружище! Что у тебя с рукой? – приветливо обратился к пьянице Гаузен, хотя он и не испытывал ко всяким выпивохам теплых чувств. – Да и лицо у тебя как будто табун лошадей на нем оттоптался, – прибавил про себя юноша.

– Они оторвали мне руку… Но это не самое худшее, что они со мной сделали, – захныкал пьяница.

– Уймись уже, алкоголик бешеный! – раздраженно донеслось сверху, и Гаузен узнал голос уголовника, которого недавно допрашивали милиционеры.

– Это его Петя надоумил рассказывать всем о чудовищных пытках, чтобы потом они от страха раскалывались на допросе. Пообещал ему наливать за каждое признание. Так что не доверяй ему – ради выпивки он готов на все, – объяснил зэк. Гаузен хотел расспросить обитателя верхней койки поподробней, но сокамерник повернулся на бок и, казалось, снова задремал, так что юноша решил продолжить беседу с разоблаченным алкоголиком.

– Так ты подставной что ли? – уже без былого дружелюбия поинтересовался Гаузен.

– Я пол-литр-заключенный! – важно представился сокамерник. – Я работал… пили-водчиком… с алка…алкоголицкого на русскую… И пострадал за свои убеждения онко… алка… алкоголическим заболеванием!

– И что же у тебя за недуг такой? – не понял Гаузен, который, конечно знал, что такое пьянство, но последнее словосочетание было совершенно незнакомо для него.

– Как сказал вождь мирового пролита… пролила… Ик! Портвейна, – продолжал плести выпивоха. – Важнейшие изыскус… из закусок – это вино… и сыр! А я пошел еще дальше и пью все, что могу, закусываю, чем придется, а после этого творю, все, что мне заблагорассудится! Для меня нет никакой разницы! Для меня и политура сойдет за пол-литра, лак сойдет за ликер, морилка мне будет горилкой, а если нет под рукой виски «Уайт Хорс» то раздобуду уайт-спирита, – не имея смысла больше притворяться, пьяница достал спрятанную руку и энергично начал размахивать ей, силясь показать свои предпочтения.

– А что сделал-то? – вернулся к вопросу Гаузен, мало чего понимая в этом бреду.

– Да я повесил… повесел… – запинаясь, пытался объяснить хозяин нижней койки.

– Кого повесил? – насторожился Гаузен. – Убийца что ли?

– Да нет! – махнул рукой пьяница. – Повесел-лился слегка.

– Бедняга, да тебе надо лечиться, лечиться и еще раз лечиться, – для приличия посочувствовал Гаузен. – Может, отдохнешь, разомнешься на полу, а я пока койку твою посторожу.

Но пропойца не согласился на столь заманчивые условия.

– Я бы тебе даже налил из своей фляжки за это, – добавил юноша.

– А что там налито? – все еще не теряя надежды опохмелиться, спросил алкоголик.

– Самое вкусное вино, которое в этих краях не достать, – рассыпался в обещаниях Гаузен.

– А оно кислое или сладкое? – не отставал пьяница, забыв, что еще недавно проявлял индифферентность к горячительным напиткам.

– Полу-кисло-сладко-вкусное, – расписывал юноша, не зная, какой сорт у этого так называемого алкоголика любимый.

– А какая у него крепость? – уточнил сокамерник, шумно сглотнув слюну.

– Если бы стены темницы были такими крепкими, как это вино… то нам бы и за двести лет отсюда было не выбраться, – не уставая, нахваливал Гаузен дешевую на самом деле выпивку.

Глаза пьяницы жадно загорелись, и Гаузен решил, что настала пора заключать договор:

– Давай так, ты освободишь мне койку, а я дам тебе хлебнуть.

Пьяница лишь закивал головой и протянул руку.

– Правда, фляга осталась у Мити с Петей. Но скоро я выйду отсюда и обязательно тебя угощу, – сообщил юноша, и нетрезвый сокамерник тут же потерял к нему всякий интерес.

Гаузен по натуре был очень упрям, так что он предпринял еще одну попытку захватить себе место для отдыха.

– Слушай, я смотрю, ты вопросы всякие любишь задавать, – вновь обратился юноша к пьянице. – А делать все равно нечего. Давай в загадки, что ли поиграем. Если я выиграю, то ты мне свое место уступишь, а если ты победишь, то я свое.

Пьяница как-то неопределенно посмотрел на Гаузена, силясь понять, в чем разница выигрыша и проигрыша, что юноша счел за согласие.

– Можешь первым задать, – предложил Гаузен, который пока не смог вспомнить какую-либо стоящую загадку.

– Висит груша – нельзя скушать, – после тяжелых раздумий загадал пьяница. Похоже, это была единственная загадка, которая осталась в его пропитом сознании.

– Гнилая, что ли? – недоуменно предположил юноша. Он понятия не имел о чем речь и ожидал более традиционных загадок, например, про речку или про дождь.

По-видимому, пьяница и сам позабыл ответ, и вопрос так бы и повис в воздухе, если бы вновь не дал о себе знать обитатель верхней полки.

– Боксерская! – торжествующе сообщил Гаузену зэк. – Посмотри на мои уши и нос. Видишь, какие помятые? Да не бойся, не обижу! Я вообще в молодости был спортсмен хоть куда! Ногу за шею закладывал! Правда, потом начал закладывать за воротник, как вот этот дурак, – немного погрустнев, закончил узник. Он уже не стал поворачиваться обратно и с интересом наблюдал за происходящим.

– Теперь моя очередь загадывать, – продолжил юноша и обратился к пьянице.

– Ему кланяются, чтобы дать денег, – загадал Гаузен, имея в виду нищего, сидящего на земле.

– Коррумпированный чиновник! – выдал верхний сокамерник, и Гаузен осуждающе посмотрел на него.

– Вообще-то мы здесь вдвоем играем, и ставки у нас реальные, – осторожно сообщил юноша заключенному.

– Ладно, больше не буду перебивать, – не обидевшись, успокоил юношу зэк. Гаузен тем временем, считая предыдущую попытку проваленной, решил загадать чего посложней.

– Она всегда приходит незваной, – отдаленно начал юноша и посмотрел на пьяницу, ожидая от него ответа.

– Моя теща! – испуганно воскликнул пьяница и перекрестился. Гаузен был настолько возмущен такой глупой догадкой, что решил дать своему противнику второй шанс.

– Встречи с ней боится каждый человек! – нарочито гробовым голосом пророкотал юноша.

– Да теща же! – вжался от страха в угол пьяница.

– Еще ее называют костлявой, – не сдавался Гаузен, дивясь недалекости своего сокамерника.

– Моя теща… Она тощая как смерть! – еще больше перепугался выпивоха.

– Ну вот, да ты же сам ее назвал! – не выдержал Гаузен, выдавая отгадку.

– Кого назвал? Тещу назвал? Ее зовут Антонина Казимировна! – настаивал на своем пьяница.

– Какая еще Антонина Казимировна? Я тебе покажу Антонину Казимировну! – рассердился Гаузен, возмущенный столь непроходимой тупостью своего собеседника.

– Не надо показывать! Я боюсь ее пуще смерти! – взмолился алкоголик и от страха свалился под кровать.

Гаузен уже было занял освободившееся место, но койка до того дурно пахла, что Гаузен, поморщившись, подумывал, а не отказаться ли ему от завоеванного удобства?

– Он так боится тещи, что когда она собирается к нему в гости, он всегда напивается и что-то устраивает, лишь бы его забрали сюда подальше от нее, – сообщил сосед сверху, которого, похоже, изрядно повеселило недавнее происшествие.

– А ты парень, я вижу, не местный… Не деревенский, случайно? – поинтересовался зэк. Похоже, что старомодная по меркам этого мира одежда юноши давала о себе знать. Гаузен, сделав вывод, что спорами он пока ни к чему хорошему не пришел, кивнул головой, чем еще больше порадовал зэка:

– Это хорошо. Я сам родом из деревни. Бывало сяду в очередной раз, залезу на верхнюю полку и представляю, будто я на печке лежу… И мечтаю о родных полях да лесах… Брешут про нас, провинциалов, будто мы деревенщина, пропахшая навозом, и нет у нас никакой духовности и романтики. Понимаешь, о чем я, малек? – приветливо поинтересовался зэк, и Гаузен снова решил не спорить.

– Сам я помню, как впервые попал в город, был такой же растерянный, как ты, – и зэк начал рассказывать про местную жизнь, доходчиво объясняя Гаузену про здешние порядки. Юноша тоже задавал вопросы и даже догадался рассказать ему причину, по которой он сюда загремел. На что зэк надавал ему много советов, как вести себя на следующем допросе.

На середине разговора в камеру ввели смуглого молодого человека с испуганным лицом, который был лишь немногим старше Гаузена. Сначала он молча жался в углу, но потом начал прислушиваться к разговору.

– А нельзя ли и мне помочь? – робко вмешался недавно прибывший юноша.

– А тебя-то за что, Маугли? – наконец обратил внимание на новичка зэк.

Молодой человек, уставший от долгого молчания и тяжелых дум, горестно покачал головой и начал свою историю:

– Меня зовут Арчи Кунашвили! Я приехал погостить к своей семье, а заодно и поторговать. И вот иду я по рынку, кричу: Халва! Халва! А они меня схватили и теперь говорят мне, что я кричал «Хвала Аллаху».

– И что? Плохо похвалил что ли? – не понял Гаузен.

– Да при чем здесь Аллах? Я вообще кахетинец! – громко возмутился Арчи и, будто бы испугавшись собственных слов, добавил:

– Вы не подумайте чего, я Аллаха очень уважаю. Просто я другого исповедания… Это еще не все, – утерев слезы, продолжил несчастный кахетинец. – В милицию кто-то сообщил, будто на рынке взрывчатка заложена, и милиционеры привели с собой собаку. А она идет себе между рядов, а потом как подскочит ко мне! Как занюхает! Как залает! А товарищ лейтенант и говорит мне: Ну что, Арчи, допрыгался! Что это у тебя там в лотке? Гексоген? Подорвать нас хочешь?

– Ну так докажи им! – не выдержал зэк. – Консистенция, конечно похожа на взрывчатку, но любая экспертиза докажет, что ею в халве и не пахнет.

– Не могу, – заплакал еще горше прежнего кахетинец. – Собака съела все доказательства моей невиновности, – и перешел с причитаний на проклятия:

– Во всем виноват этот пес нечестивый, этот кебаб недожаренный! Да будь он проклят до конца своих дней!

– Собака-то тут при чем? – вступился за животное Гаузен. – У нее ума мало, а кушать хочется постоянно.

Юноша вспомнил, как часто кормил любимца Леканта Брюхогрея. Иногда он прямо на глазах пса съедал кусочек-другой, но тот не обижался, так как кормили его от пуза. Да еще Лекант, боясь отравления, давал собаке пробовать свою пищу, и только после этого принимался сам. Когда же пес исчез, пришлось Гаузену этим заниматься, но много принц все равно не давал. А вот ястреба Когтервача принц любил еще больше, чем пса, и тот ел только сырое мясо.

– Да я не про собаку, – пояснил незадачливый торговец. – Это все Филимон Зеленых! Его сын сбежал без спроса с моей сестрой, и теперь он мстит всей нашей семье.

– Филимон Зеленых! – презрительно повторил зэк и сплюнул сквозь зубы.

– Одно дело, если человек плюет мимо урны, а другое – когда на окружающих. Плевок – преступление разовое, а неуважение куда хуже, потому что это непрекращающееся преступление. Уж по сравнению с этим мерзавцем я просто мелкий нарушитель! Мы с ним вместе начинали, но у него не было никакой чести. Он даже вступил в банду ГНУСНО.

– А можно в банду и по-честному было вступить? – не понял Гаузен.

– ГНУСНО – это значит «Грабь, Насилуй, Убивай Совместно с Нашей Организацией», – пояснил юноше зэк. – А потом он перешел в банду под названием «Летучий Голландец Шульц». Это была самая бандитская из пиратских и самая пиратская из бандитских группировок! Он заработал миллионы на продаже нелегальных копий кассет, а на рэкете – и того больше! Да он ограбил бы собственную бабушку и заснял преступление на видео, а потом продавал, если бы был уверен, что это принесет ему хоть немного денег!

Тут заключенный обратился к другому юноше:

– Ладно, Арчи, я и тебе помогу! Мне только дай повод этому колбаснику просроченному в овсянку плюнуть.

Весь оставшийся день Гаузен болтал с зэком и Арчи. На пьяницу же никто не обращал внимания. Гаузен многое узнал об окружающем мире и даже чему-то научился у матерого уголовника. Зэк даже объяснил, почему его так зовут:

– Я в юности, когда первый срок отсиживал, то книжку прочитал, как ее там… «Униженные», кажется. Или нет, «униженных» Федя написал, а мой любимый автор Витя…

– Витя в тигровой шкуре… – подал с пола голос пьяница.

– А вам не кажется, что ваше мнение в данном вопросе не существенно? – желчно поинтересовался Волжанин, и все еще не протрезвевший сокамерник испуганно замолк.

– В какой еще тигровой? Он что, как Гомер, на каменных табличках наощупь писал? – вступился за любимого классика бывалый узник. – Это ж Виктор Гюго! И книжка у него есть… Ну, в общем, у него там герой, он прям как я! Где его не носило, куда его не мотало! И в тюрьме был, и в монастыре, и в канализации! Мне эта книга так в душу запала, что я даже документы себе новые сделал! Но сам понимаешь, имя французское, привлекает внимание… И я немного его подредактировал! Так я и стал Иван Волжанин!

Но я лучше другую его историю расскажу, покороче. Там тоже сплошная уголовщина! Как же она называется… Сумбур какой-то матери! – и зэк увлеченно, будто в первый раз, начал сбивчиво пересказывать суть событий:

Жила в Париже одна цыганка и звали ее Смиральда. Смиральда – это потому, что смирительная рубашка по ней плакала. И был у нее козел. А может и козлиха, но определить это было затруднительно, потому что когда кто-то лез проверять, эта скотина била копытом прямо в лобешник. В общем, по повадкам был козел самый настоящий. А занималась эта козлиная шкура вместе со Смиральдой тем, чем легавые постоянно угрожают. Била в бубен, то есть. А то, что высыпалось, они пропивали и проедали. И жила эта Помиральда с козлом, пока не запал на нее один священник.

Фроло его звали, или Фродо, но не тот, что в печку золотишко выкидывал. Был он совсем бритый на голову, как и все ихние священники. А жену ему иметь не полагалось, как и всем католико-попам, но хотелось до зарезу.

Ну, он к Помиральде подходит и говорит: Пойдем ко мне в келью, исповедоваться, я ведь священник, от меня ничего скрывать нельзя, даже панталоны. А она ему: Ты что, опять ладана нанюхался? Сам себе плешь проел, а мои кудри я проесть тебе не позволю! И в рясу ему высморкалась. И уж очень Фролка обиделся от подобного маневра. А был у этого священнослужителя звонарь колокольный. И звали его Козья Морда, потому что красота у него была ну очень специфическая. И в спине он был ну очень мускулистый! Правда, глухой он был, как Герасим, и звонил от этого что попало. Такую дребедень раззванивал, что никто не мог никак врубиться, по ком это звонит колокол? Ну да кто же ему с такой мордой пошел бы жаловаться?! А еще он на ногу хромал, отчего его так и звали – Хромео. Впрочем, Хромео, кажется, в другом деле замешан был…

И попросил, значит, Фродо у Горбатого: Утащи, типа, мне эту Помиральду, а то я сам без нее помираю. Может и клал Козья Морда на все это дело с колокольни, но приказ начальства. Делать нечего – надо исполнять. И вот Горбатый караулит Помиральду в темном углу. Всю дорогу ей перегородил. И она ему и вякнет: Чего встал как пизанская башня? Дай пройти!

А Горбатый в темноте по губам читает плохо, вот и подумал, что она его на свидание приглашает. Как схватит он ее, посадит на спину, и ну тащить в ближайшую забегаловку. Помиральда, естественно, завизжит, а тут как раз поручик с отрядом мимо проходил. Стройный такой, с бакенбардами. Вебом его звали. За то, что всегда во все места сразу поспевал. Он это непотребство увидел, да толком не разглядел. Ну, говорит, Помиральда, раскормила ты своего козла. А она ему – это не козел, а горбун Козьемордо. А он ей: Тудыть, его в качель, не распознал я твоего конька-горбунка. В общем, отряду приказал схватить Горбатого, а сам схватил Помиральду, благо она была не против. А то весь день ей мужики разные непристойные приложения делают, и хоть бы один пристойный мужик попался. А тут как раз вот. С сабелькой и бакенбардами.

Ну и стали они жить вместе, месяц живут, два живут. А священнослужитель этот Фроллер все это время за занавеской прятался и подглядывал, как Полоний за Гамлетом. Интересно же, а то на исповедь все больше вдовы пожилые ходят разной степени престарелости. Ну и на третий месяц Помиральда задумываться начала. Выходи, говорит, ты за меня Веб замуж. Ну, тут поручик, конечно, замешкался, и Помиральда тоже начинает понимать, что поторопила события: Ну не замуж, так давай хоть сапоги почищу, говорит. А он ей возражает: Зачем сапоги, вон занавеска запылилась. А за занавеской Фроло. Тут Фролка это услышал и смекнул, что по Вильяму-то Шекспиру тех, кто за занавеской, убивают не спрашивая. И Фроло, как Хан Соло, решил вдарить первым. Выскочил и тюкнул Веба, а Веб-то и упал. А свалили все на Помиральду. И вот ее казнят уже, вешают, а у Фроло с колокольни зрелище не очень. И просит он своего Горбатого приподнять, чтобы было лучше видно. А тот угол подъема не рассчитал. Свалился, в общем, католик этот вдребезги. Тут толпа обернулась, не каждый день священники с колоколен шарахаются. В общем, было уже не до цыганки, так что Помиральда сделала ноги без особого шухера…

Хотя все в камере, включая пьяницу, в отсутствие телевизора слушали эту историю развесив уши, размышления Гаузена были совсем о другом:

– Выберусь отсюда, найду Лин, и вместе мы вернемся. И Салочке лекарство найдем. Теперь им меня так просто не поймать.

Юноша надеялся, что Лин все еще не видно поблизости оттого, что она сейчас добывает лекарство Салочке и верит в то, что Гаузен выберется самостоятельно. Тут к нему закралась мысль, что она специально не выручает его из плена, чтобы он не мешался под ногами.

– Освобожусь отсюда и покажу ей, на что я способен, – отмел эти мысли юноша. – Еще неизвестно кто кого будет спасать в следующий раз.

Глава IV

На следующий день Гаузена снова повели на допрос. На этот раз вместе с ним взяли Арчи. Уходя, заключенный Волжанин пожелал им обоим удачи. Наверное, в милиции считали, что вид допроса одного подозреваемого действует на другого угнетающе и побуждает его к сотрудничеству. А, может быть, там просто торопились поскорей управиться с делами. Так или иначе, первым начали допрашивать Арчи, а Гаузена опять посадили в угол.

– Сознавайся! Зачем ты хотел взорвать рынок? – как всегда неистовствовал Петя.

– У вас нет права обвинять меня! У меня есть доказательства собственной невиновности! – упорствовал Арчи, наученный заключенным со стажем.

– Видали мы их! Пикард твои доказательства съел! – заявил Петя. На его лице промелькнула победная улыбка, и Арчи растерялся.

– Тебе ничего не остается, как написать признательную, Арчи, – продолжил наступление недобросовестный милиционер. На лице смуглого юноши появилось жалобное выражение. Чувствовалось, что он от страха все позабыл, и если продолжить давить на него, то он подпишет все что угодно. Гаузен решил выручить товарища по несчастью. Познавая чужой мир из тюрьмы, он внимательно слушал наставления бывалого уголовника, так что помнил немного и из дела Арчи.

– Экспертиза… Взрывчатка, – начал нашептывать замысловатые термины Гаузен.

– Молчать! А не то не только наручники – кляп в рот затолкаю! – рассердился Петя, но было уже поздно. Арчи вспомнил нужные слова, которые заучивал всю ночь.

– Тогда доказательство в собаке! – выпалил Арчи.

– Как это? – насторожился Петя.

– Если собака съела взрывчатку, то она сама должна быть взрывоопасной! – упорствовал Арчи. – Собаку надо сбросить с большой высоты или поджечь. И если она не взорвется, значит, взрывчатки не было.

– Да ты что, совсем очумел, изверг? – сорвался Петя. – Убери свои мохнатые руки от Пикарда! Другого Пикарда у нас нет! Да я тебя за жестокое обращение с животными привлеку!

– Насчет проверки… – подал идею Митя. – Может быть, из этого что-нибудь да и выйдет.

– Откуда выйдет? – не понял Петя.

– Можно и по-другому проверить, – продолжал Митя. – Отдадим пса на химическую экспертизу в НИИ Савушкина. Должны же остаться какие-то остаточные следы.

– Чего? Ты предлагаешь мне отдать Пикарда этим живодерам? Да они если и вернуть нам его обратно, то только по кускам.

Тут Петя поежился от ужаса, вспомнив кое-что еще:

– Говорят, есть там один профессор, так у него весь кабинет уставлен скелетами животных.

– Я буду требовать химической экспертизы! – вновь подал голос Арчи. Он настолько расхрабрился, что было ясно, что он скорее напишет жалобу, чем признание.

– Да кто ты такой, чтобы что-то требовать, козявка?! – кипятился Петя.

– Халву! Халву мне возместите! – совсем обнаглел молодой человек, нащупавший слабое место в аргументах милиционера.

– Дуля тебе будет вороненая, а не халва! – тут Петя схватил дело Арчи и порвал его на мелкие кусочки. – Вон отсюда! И только попадись мне в следующий раз! Всю душу из тебя вытрясу! Да после такого я у тебя даже завалящей изюмины не куплю! Митя, вышвырни его отсюда!

Митя, пожав плечами, вывел Арчи из кабинета. Петя от злости ударил кулаком по столу и повернул голову, вспомнив, что у него остался еще один подследственный.

– Иди сюда! Садись! – хитро улыбаясь, поманил милиционер.

Гаузен, видя, что советы зэка не пропали даром, спокойно подошел к столу и сел, в уверенности, что и у него все обойдется.

– У тебя такие шуточки не прокатят! – тут Петя оглянулся, чтобы лишний раз убедиться в отсутствии поблизости каких-либо свидетелей. – Мы с тобой в одну игру поиграем. Назови число от одного до пяти.

Гаузену показалось, что он догадывается о том, что последует дальше. В Велитии была похожая игра, которую часто называли «угадайкой» или «распальцовкой». Суть ее заключалась в том, что два или более человека выкидывали на пальцах свое для каждого участника число, а потом делали ставку и кидали кости. У кого число совпадало или оказывалось ближе к загаданному, тот забирал выигранные деньги. Если же задуманное число было аккурат между двумя ставками, то деньги возвращались владельцам. В такую игру часто играли пьяницы, которые были еще достаточно трезвы, чтобы различать сколько пальцев на своих и чужих руках.

– Один, – загадал Гаузен. Он часто брал крайние числа, чтобы избежать совпадений.

Но Петя достал не кубик, а какую-то странную серебристую штуку. Рукоять у нее была, как у ножа, но вместо лезвия была какая-то трубочка, смотревшая к тому же не вверх, а под прямым углом к рукоятке. Посреди же конструкции размещался цилиндр в ямочках.

– Один, значит, говоришь, – злорадно произнес Петя.

Он достал из коробочки маленький металлический предмет, похожий на зуб, и загнал его в цилиндр. Потом крутанул его и поднес к уху. Гаузен уже видел, как полицейские переговариваются по похожим трубкам, и ожидал чего-то подобного. Но разговора не вышло – раздался лишь короткий щелчок.

– Вот теперь моя очередь загадывать, – злорадно усмехнулся Петя. – Пять! – назвал он число, соответствующее количество раз зарядил свой загадочный предмет и протянул его Гаузену.

– Как думаешь, повезет тебе сегодня, панк? – сквозь зубы одним лишь уголком рта проскрежетал Петя.

– На что играем-то? – осведомился Гаузен.

– Если боишься играть дальше – тогда подписывай чистосердечное, – объяснил Петя. – Ну что, парень, вращаешь барабан или напишешь все признание сразу?

– А если у меня совпадет, то буду свободен? – обрадовался Гаузен.

– Если так произойдет, я тебя задерживать не буду, – пожал плечами Петя, по-видимому, ожидая от юноши отказа.

Гаузен, не чуя подвоха, схватил странный предмет, крутанул барабан, как показывал Петя, поднес к уху и уже собирался щелкнуть, но тут дверь с шумом открылась. В комнату вошел Митя и ошарашено уставился на происходящее.

Гаузен от неожиданности повернул голову, не заметив, как наставил на Петю серебристую штуковину.

– Митя! Ты видишь, что он творит, – пожаловался Петя. – Он меня прикончить собирается. Арестуй его!

Гаузен, возмущенный несправедливым обвинением, немедленно положил серебристое устройство на стол.

– Эх, Петя, Петя, – осуждающе вздохнул Митя. – Опять ты со своей игрушкой дуришь людям головы.

Он подобрал пластмассовый муляж и подкинул его. Штуковина пару раз крутанулась в воздухе, и Митя снова схватился за рукоятку.

– Ну что поделать! Не выдали мне табельного револьвера! – продолжил оправдываться Петя. – Он был в миллиметре от признания, пока ты не вошел. Да и вообще, его почти не отличишь от настоящего. Шел я как-то вечером в штатском, и тут ко мне какие-то типы подошли и спрашивают: Закурить не найдется? А я достаю револьвер и говорю: Сигарет нет, но есть пистолет. Пулю получить не желаете? Так что ты думаешь, они так быстро побежали, что я их даже арестовать не успел!

– Хватит заниматься ерундой! Свидетели пришли, – одернул коллегу Митя и вышел из кабинета.

– Ага, та девчонка, – оживился Петя. – Ты с ней знаком, да и она про тебя, похоже, не забыла, – глумливо поведал Петя Гаузену, встревожив того не на шутку.

Неужели это отыскалась Лин, и теперь она каким-то образом собралась вызволить его отсюда? Гаузен, конечно же, хотел, чтобы подобное случилось с точностью до наоборот, чтобы в глазах девушки он выглядел героем, но все равно его сердце яростно забилось в нетерпении от предстоящей встречи.

Полностью уверенный, что сейчас он повидает Лин, Гаузен уже искал слова оправдания, как он попал в этот переплет. Но, прежде всего он скажет те слова, которые он не договорил ей тогда на корабле.

Юноша напряженно уставился на дверной проем. Но в кабинет вошла не Лин, а совсем другая посетительница.

– А тебя то за что, красавица? – с сожалением удивился Гаузен, вспомнив, что видел эту темноволосую девушку в парке.

– Я не красавица, я свидетельница… – пояснила она, и тут же спохватившись, попыталась поправиться. – То есть я конечно хотела сказать, что я… – но похоже постеснялась себя расхваливать и, не найдя подходящих слов, смутилась окончательно.

Пользуясь замешательством, Петя попытался усадить ее за один стол рядом с Гаузеном.

– Я с ним не сяду так близко! Он опасен! Наденьте на него наручники! – перепугалась она.

Гаузен же от такого предложения возмутился еще больше.

– Спокойно, гражданочка! Я держу его на мушке! Он и дернуться не посмеет! – успокоил девушку Петя и помахал своим игрушечным револьвером. Девушка бросила на него недоверчивый взгляд, но больше спорить не стала.

– Вы узнаете этого злоумышленника? – решил перейти к делу Петя.

– Как не узнаю! Это он! Да и куртка та же самая! – тут, чтобы доказать свою правоту, девушка попыталась схватить Гаузена за рукав, но юноша решил не связываться и быстро отдернул руку, рассердив свидетельницу еще больше:

– Это он устроил потасовку в нашем парке вместе с Филимоном Зеленых и его проклятыми колбасниками! – при этих словах Петя прекратил писать, бросил ручку и встревоженным голосом поправил:

– Вот про это рассказывать не надо! У нас имеются веские доказательства непричастности Филимона Григорьевича к этому делу.

– То есть вы хотите свалить все на меня! – не выдержал и, несмотря на советы Волжанина, прервал показания Гаузен. – Да шел я себе спокойно…

– Да чтобы этот проходимец с колбасного завода был хоть к чему-то плохому непричастен! – не дала ему возможности объясниться свидетельница. – Он давно хочет прибрать парк к рукам, а потом снести его!

– Знаете, какая разница между Филимоном Зеленых и обычными бандитами? – вернул себе слово юноша. – Бандитам приходится надевать маску, чтобы скрыть свое лицо. Филимону же Зеленых нужно надеть маску, чтобы скрыть, что он бандит. Потому что у него это на лице это написано! Он похож на честного человека так же, как змея похожа на курицу! А его слово не стоит и ломаной соломины! Да я шел себе, никому не мешал, а эта крыса певчая на меня весь приплод свой натравила! И вообще, он такая свинья, что если бы он ел свою колбасу, то это был бы уже каннибализм! Но только в том случае, если бы в его колбасе содержалась хотя бы капелька мяса! А знаете, что самое подозрительное? Как-то раз у него пропал сын, а на следующий день на прилавках появился новый сорт колбасы! – высказал все, что ему удалось разузнать про известного в городе предпринимателя Гаузен. Тут он краем глаза заметил, что на лице девушки появилась плохо скрываемая симпатия к поведению юноши. Казалось, что у нее были похожие мысли о Филимоне Зеленых, но из приличия она постеснялась высказывать их вслух. Он попытался ответить ей аналогичным взглядом, но она смущенно отвернулась, и, набравшись смелости, во весь голос продолжила собственные изобличения:

– Бизнесмен Зеленых даже не свинья, а волк. Волк… в человечьей шкуре! Филимон и его команда специально устраивают мероприятия в нашем парке, при любой возможности вытаптывая газоны и круша все вокруг. А в этот раз ему хватило подлости начать пораньше! Я уже не говорю про то, как он подвинул забор своего дурацкого завода, отняв территорию у стадиона. А все из-за того, что у Филимона Зеленых душа черная как уголь, но в отличие от угля он не способен поделиться даже капелькой своего тепла!

Девушка настолько жалобно рассказывала о тех бедах, которые причинил ей и ее городу коварный предприниматель, что Гаузен немного проникся ее переживаниями, и ему захотелось как-то ее утешить.

– Не может такого быть! – стукнул кулаком по столу Петя, и, взяв себя в руки, добавил:

– То есть я хотел сказать, что существование души наукой еще не доказано. И я попросил бы уважительней относиться к отсутствующим здесь свидетелям, – тут служитель закона зарыл лицо в бумаги и, подождав, когда наступит тишина, заявил:

– У нас есть все основания говорить, что зачинщиком массовых беспорядков является гражданин, кхм, Гаузен, который, будучи в непотребном состоянии, высморкался во флаг, вызвав тем самым открытые столкновения среди участников парада.

– Неправда! – громко возразил Гаузен и вспомнил, чему его учил матерый рецидивист. – Я не сморкался в него, я наоборот… Я требую следственного эксперимента! – юноша начал рефлекторно оглядываться в поисках предметов, на которых можно доказать свою невиновность.

– Поцелуемся? – неожиданно предложил Гаузен свидетельнице.

– Зачем? – испугалась она.

– Чтобы все вокруг нам завидовали, – тут он схватил девушку за плечо и прижал ее к своим губам. Девушка тут же оттолкнула его и вскочила со стула. От нанесенной обиды на ее лице выступили слезы:

– Вы все, все как один, хулиганы! Один заманил меня, другой… другой…