Текст книги "Собрание Стихотворений"

Автор книги: Сергей Соловьев

 
И отучить меня не мог обман.
Пустое сердце ныло без страстей,
И в глубине моих сердечных ран
Жила любовь, богиня юных дней.
 

Лермонтов

 
Смеялся май, синел, сверкал залив.
На берегу, в тени плакучих ив,
Увидел я беспечное дитя,
Играющее в мяч. Над ним, грустя,
Склонялась Муза, и ее рука
Держала лиру, лавр и терн венка.
 
 
И новый сон передо мной возник:
Клонился ветром плачущий тростник,
Летали в роще желтые листы…
И Муза мне сказала: «Видишь ты:
Старушка с отроком вокруг пруда
Идут, идут… не спрашивай, куда!»
 
 
Леса одеты в пурпур и огонь,
Заходит солнце. У колодца конь
Остановился с легким звоном шпор,
И девушка склонила томный взор,
На водоем поставивши ведро…
Вдали сверкнуло белое перо.
 
 
И Муза мне шепнула: «О дитя!
Богиня юности придет шутя,
Шутя уйдет. Ты всадника узнал?
Вином кипящий золотой фиал
Ты рано осушил. Придут ли вновь
И лира, и страданье, и любовь?»
 

 
Куда, куда? Восстала метель,
И небо шумит без луны и без звезд.
Безумный! безумный! о, неужель
Не знаешь ты, кто жилец этих мест?
 
 
Душа пуста. Ветер дует в уста,
Из-под ног взметнулся звенящий смех.
В металлическом шорохе злого куста
Я слышу шепот про древний грех.
 
 
– О, кто ты, безумный? в полночный час
Никто не ходит этой тропой.
Не видишь, как блеском незрячих глаз
Тебе грозится старик слепой?
 
 
Старик, отдай мне румяную дочь!
По невесте-душе я взалкал, взалкал.
За ней я вышел в проклятую ночь,
И в вихрь упал, в пустоту зеркал.
 
 
– Назад! назад! Навеки заклят
На распутье стоящий, звенящий куст,
Слепой старик, стерегущий клад,
Ничего не щадит, и взор его пуст.
 
 
– Я иду с тобой на последний бой.
Ты узнал звон меча и сверканье лат?
В кровавый бой с моей судьбой
Я вышел, и нет мне пути назад.
 
 
Тебе не свергнуть старинный трон,
Невесте нежной с тобой не цвесть.
Ты слышишь, как встала со всех сторон
Визгом и воем древняя месть?
 
 
Окончен путь, разбита грудь,
И кровь сочится на снежный прах.
Ты меня доконал! О, проклят будь,
Враг мой с рожденья, черный монах!
 

 
Ты поняла, что я в твоих руках,
Что весь я – твой, что надо мной всевластен
Твой взор магический, и я в плену.
О злые сны колдующих ночей,
……………………………………………
Когда больная красная луна
Встает над далью нив, лиловый дым
Клубится в небе, душный черный сад
Исполнен шелестов и голосов,
И властно манит голубой туман,
Ползущий над болотом проклятым…
О, голос твой, звенящий, как свирель,
Свирель весенняя, и, как кинжал,
Язвящий сердце… Старая колдунья
Тебя в свое искусство посвятила,
Раскрывши тайны трав, волшебных зелий,
Сбираемых в Ивановскую ночь.
Меня ты отравила. Потому
В прозрачный день, когда синеет даль,
Терзает душу странная тоска,
Как будто чей-то нежный, нежный зов
Знакомым ужасом сжимает сердце.
И весело сознать, что я погиб,
Что я – игра проклятых Богом сил,
Захвачен вихрем их, и снится мне
Твой домик на горе, с вишневым садом,
Над синею студеною рекой,
И комнаты мещанское убранство:
На низеньком окне горшки герани,
Под стеклами потусклыми портреты,
Осколок зеркала, в который ты
Гляделась, косу заплетая, стол
С шипящим самоваром, на тарелке —
Разрезанные яблоки… и день,
Когда мой конь, недоброе почуя,
Испуганно вздыбился у ворот.
……………………………………..
Веселая, румяная колдунья!
Глухие ревы мартовских метелей
Венчали нас магическим венцом,
И тот венец нерасторжим, и сердце
Мое томит жестоким сладострастьем.
…………………………………………….
Меня отвергло общество людей,
И месть во мне заискрилась, и злоба,
Как золотой, сверкающий кинжал,
Меня хлестнула по сердцу, и вдаль
Понес меня звенящий ураган,
Чтобы разбить о камни… Целый мир
Открылся предо мной; как хищный зверь,
Он лег у ног моих, лизал мне руки,
Глядел в глаза с покорностью раба.
И этот миг божествен был: как бог,
Испил я нектар неба… только миг…
Тот миг сверкнул как Вечность, опьянил
Безумным, диким хмелем дерзновенья…
Но небо мстит разоблаченье тайн.
……………………………………………..
Я отдохну, где белые березы
Склоняются к разрушенным крестам
И небо сладостно синеет, там,
На кладбище родном, вблизи от всех,
Кого любил…
 

 
Уж поздно, всадник молодой!
Свежеет. Красно-золотой
Померк над елями закат.
Лишь нежным пурпуром горят
Края вечерних облаков,
И глух размерный шум подков
По вешней зелени лугов.
Густой туман в долинах лег,
Приют желанный недалек.
 
 
Когда проедешь темный лес,
Увидишь замок двух принцесс.
 
 
В нем кто-то гостя тайно ждет.
Туман синеет из болот,
Стоит колдунья у ворот.
 
 
Пройдешь ряды померкших зал,
Где из тускнеющих зеркал
Печальный и туманный лик
Тебе покажет твой двойник,
Тебе кивнет, как старый враг,
И упадет в бездонный мрак
В окне печален лик луны;
Среди могильной тишины
Летают призраки и сны,
Воспоминания о том,
Чем прежде жил умерший дом;
О страшных тайнах говорят
И этих зал пустынных ряд,
И своды, где прозрачный круг
Прядет без устали паук.
 
 
О рыцарь! ты навек исчез
В волшебном замке двух принцесс.
 
 
Одна в молитвах и постах,
Тиха, бледна, и на устах —
Лобзанья ангельского след.
На ней одежд роскошных нет,
Простою черной сеткой сжат
Поток волос, а темный взгляд,
В ресниц задумчивой тени,
Таит зеленые огни.
 
 
Другая – розовый апрель,
Уста – звенящая свирель,
И вся – воздушна и гибка,
Как стебель легкого цветка.
 
 
Одна в молитвенной тиши
Внимает девственной души
Благоухающий расцвет.
Ее ночей бессонный бред —
Цветов надгробных аромат
И страстью выжженный стигмат.
Ей страшны дневные лучи;
Всё ждет, когда ее в ночи,
В венце из терниев и роз
Сожжет сиянием Христос.
 
 
Другая любит легкий снег,
Лихих коней веселый бег,
В сиянье ласковой луны,
Среди морозной тишины,
Средь синевы и серебра,
Она дерзка, она добра,
То вся – печаль, то – блеск и смех.
 
 
Одна, познав, что значит грех,
Забыла радости и мир.
Напев молитв и райских лир
Заворожил раскрытый слух.
Но уголь страсти не потух:
Он тлеет там, на дне души,
И разгорается в тиши,
И злобой помыслы томит.
Так жало острое таит
Цветами сытая пчела.
Какими молниями зла,
Когда в душе вскипит гроза,
Пылают тихие глаза.
Но эти молнии умрут,
Лучится звездный изумруд
Ее очей, бездонно пуст;
И только едок пурпур уст.
 
 
Другая зла не затаит,
Сейчас вспылит, сейчас простит,
Зарозовеет светлый смех.
Надет на плечи мягкий мех,
Оленья шапка на ушах,
И еле слышен легкий шаг
Принцессы звезд и снежных игр,
Скользящей вкрадчиво, как тигр.
 
 
О рыцарь! прошлое забудь!
Навеки твой окончен путь:
Ты вечно волею небес
Прикован к взорам двух принцесс.
 

 
Царевной северных стран
Я примчалась на крыльях вьюг.
– Я вышел в ночной буран,
Услыхав зазвеневший лук.
 
 
Ты узнал мою шапку – олений мех,
Мой дикий, мой нежный, мой рысий взор?
– Слышу вьюгу в полях, голоса и смех,
Младенцев визг, завыванье свор.
 
 
Мы одни с тобой, мы одни с тобой,
Пусты города, лишь трещат костры.
– Меня ласкает мороз голубой
У легких ног царевны-сестры.
 
 
Мой бедный друг, ты давно отвык
От вьюжных песен, от звездных игр.
– Дай мне смотреть в твой жемчужный лик,
О мой младенец, мой нежный тигр.
 
 
Кружатся сферы и мне пора.
О друг несчастный, прощай, прощай!
– Ужели ты бросишь меня, сестра,
В полнощный скрежет, в звериный лай?
 
 
Мой хрустальный взор не забудь
И розовых губ свирель.
– Пронизана ветром грудь,
Прости, отхожу в метель.
 
 
Увы! Увы! Небеса мертвы!
А чья в низине краснеет кровь?
– Молись за меня в алтаре синевы:
Одно мне осталось – твоя любовь.
 

 
Скажи, зачем так поздно, дочь,
Ты возвратилась в эту ночь.
Возьми шитье. К окошку сядь.
– Мои таза слезятся, мать!
Иголка падает, хоть плачь.
Засохли губы, лоб горяч.
Тоска! Тоска! О, как река
Опять синя и глубока!
Я целый день в жару, в бреду…
– Я нынче, дочка, гостя жду,
Помою пол, обед сварю,
В углу икону озарю.
– Мне говорили, что на днях
Видали всадника в лугах,
С пером на шлеме золотом,
Он, говорят, искал наш дом.
– Шипит котел, пылает печь.
Ни добрый конь, ни верный меч
Не могут пленнику помочь.
Ты им, как псом, владеешь, дочь!
– Ах! правду мне сказали, мать,
Что хочешь ты меня продать.
Зачем? Зачем? Куда? Куда?
Я влюблена! Я молода!
– Мечты безумные забудь!
Печальный рыцарь держит путь,
Затмивши солнце блеском лат,
Через болота, на закат.
Напрасно бьется и храпит
Пугливый конь. Ездок спешит,
Пока синя дневная твердь,
Найти ночлег, тебя и смерть!
– Чу, мост гремит! Чу, звон копыт
Несется ржанье, блещет шлем…
Весна летит! Весна звенит!
О мать! О мать! Зачем, зачем?
 

 
О ты – пурпурно-гроздная лоза Эдема!
Над тобой склонились ветки
Сионских пальм. Опущены таза,
И волосы – в воздушной, легкой сетке.
 
 
Вокруг тебя бесплотных духов хор,
Святых стихир благоухают строфы…
Но грустен темноизумрудный взор,
Как бы прозрев страдания Голгофы.
 
 
Премудрости и муки бремена
Тебя гнетут. Внимая прославленью
Архангелов, ты чертишь письмена
На белом свитке златом и черленью.
 
 
Вдали горят пурпурные ладьи
Вечерних туч. Молчание святое.
Ты улыбнулась, чистая. Твои
Персты перо сжимают золотое.
 

 
Из вьюги вослед за тобой
Меня метнул василиск
В электрический блеск голубой,
В грохот, скрежет и визг.
 
 
О жемчужина сердца! Что с нами? О, где мы?
О, где мы? Надь тобою склонился несытый, алкающий труп…
Где серебряный сад? Затворились, угасли эдемы,
Где снежинки играли с улыбками розовых губ.
 
 
Лик печальный! Лик усталый!
Ты устала, ты больна.
Лес воздвигся бледно-алый,
Нас запутала в кораллы,
Поглотила глубина.
 
 
Та же нежность! Та же прелесть!
Тот же взор язвит и нежит…
Чу! растет подводный гул,
Визги дьяволов и скрежет;
В дымной мгле грозится челюсть
Проплывающих акул.
 
 
Ярый кабан, с многогорбым хребтом и в короне
Зубы ощерил, и раки разъяли клешню…
Сколько их! Сколько! Храпят и вздыбаются кони,
Что-то стремит нас всё ближе и ближе к огню.
 
 
В воплях желаний, в неистовой жажде сплетений,
Прыгают гномы, с уродом кружится урод.
Бледные тени и корни подводных растений
Лик твой целуют, проникнув в коралловый грот.
 
 
Ярой угрозой
Ад загорается.
Хаос гремит и стучит, и визжит вдалеке.
Но мне улыбается
Резво и тихо
Девочка – нимфа
С длинною розой
В узкой и тонкой руке.
 
 
Лик твой снежный, безмятежный озарил морское дно.
Падай в сердце розе нежной, падай, горькое вино!
Ад я вызвал наудачу, кубок выпил и разбил,
И у ног любимых плачу под визжанье адских пил.
 

 
Премудрости небесной ученик,
Когда в церквах идет богослуженье,
Под благовест, над грудой древних книг,
Твоих шагов я чую приближенье.
 
 
В старинной книге возле этих строк
Твои персты прохладные скользили,
Где возвестил Премудрости пророк
О таинстве Саронских роз и лилий.
 
 
Благословляя строгие труды,
Ты – мыслей хлеб, познанием голодных,
И одиночеств сладкие плоды
Мы вместе рвем с дерев золотоплодных.
 
 
Разлуки нет. И снова, как тоща,
Твои уста насмешливы и едки,
Очей горит зеленая звезда,
И волосы упали из-под сетки.
 
 
Или опять являешься мечтам,
Как некогда явилась им впервые,
Под небом Франции, меж сосен, там,
Где расцвели нарциссы гробовые.
 
 
В вечерний час глубоко верю я,
Что мы поймем когда-нибудь друг друга,
Монахиня лукавая моя,
Мой демон злой и райская подруга.
 
 
В вечерний час свободней льется стих,
В вечерний час молитва безотчетней,
И мнится мне, что я у ног твоих
На миг уснул под благовест субботний.
 

 
В царстве северных сияний, в царстве холода и льда
Ты в снегах, как 6 океане, затерялась навсегда.
Ни приветливых селений, ни веселых деревень,
Ты сжимаешь рог олений, быстро мчит тебя олень.
На лице твоем жемчужном – и улыбка, и печаль.
Заметает вихрем вьюжным взоров млеющий хрусталь.
В мех завернутая козий, задремала под метель,
Розовеет на морозе уст улыбчивых свирель.
Вдалеке, затмивши мощно лучезарность звонких звезд,
И вседневно, и всенощно пламенеет Красный Крест.
Знают шумно и напевно в полночь вставшие снега,
Как свершает путь царевна, взяв оленя за рога.
Вьюга в небе раздается голосами медных труб,
Ветер вьется, и смеется легкий снег у нежных губ.
 

 
Как робко вглядываюсь я
В твои таза через цветы.
О шляпа легкая твоя
И еле слышные персты!
 
 
Над городом ночная муть.
Полуостывший тротуар —
В пыли. Мгновение уснуть
Спешит пустеющий бульвар.
 
 
Ах! неужели мы вдвоем,
И нежность после злого дня
Во взоре светится твоем,
И ты не мучаешь меня?
 
 
Утихла ревность, смолкла боль…
Надолго ли прошла гроза?
Не уходи! позволь, позволь
Молчать, смотря в твои таза!
 
 
Ведь завтра же растопчешь ты,
Вступив в дневное бытие,
И эти бедные цветы,
И сердце бедное мое.
 

 
Как черного колодца дно —
Пустынный двор. Одно окно
Мерцает в бледной вышине,
И кто-то, промелькнув в окне,
Кивает. Гулкие шаги
Звучат в тиши. Везде – враги.
Шагая мерно под стеной,
Не дремлет зоркий часовой,
Не дремлет стая чутких псов,
Чугунный недвижим засов.
У входа в башню строгий мрак
И лязг скрещающихся шпаг.
Внезапный, резкий крик: «пароль!»
Под сердцем вспыхнувшая боль,
Невнятный стон, предсмертный хрип…
И неизвестно, кто погиб,
И кровью отчего залит
Под лестницею камень плит.
Когда ж проглянет мутный день,
И побелеет двор, как тень,
Тиха, бесплотна и бледна,
Принцесса взглянет из окна,
И высохшую за ночь кровь
Увидит на камнях, и вновь
Окно закроет. Но когда
Взойдет вечерняя звезда,
Под башнею сгустится мрак,
Проснется тайный шелест шпаг,
И весело блеснет клинок,
И лязгнет сталь…
 

 
Я возвратился, я не мог
Не позабыть твоих обид.
Не стерта пыль с усталых ног,
А сердце ноет и стучит.
 
 
Грохочет город под окном,
В пыли не видно бледных звезд.
Как всё разбросано кругом!
Должно быть, недалек отъезд.
 
 
Неужели я опоздал?
Я всё простил. Я – твой, я – твой,
Я – твой. Я б всё теперь отдал
За миг один вдвоем с тобой.
 
 
Как некий неотвязный бред,
Поет в ушах: всё, всё прости.
И я гляжу на твой портрет,
И глаз не в силах отвести.
 
 
Кто больше высказать бы мог,
Чем эта мертвая доска?
В твоих глазах – какой упрек,
Какая смертная тоска!
 
 
Что, что с тобой? Куда глядишь?
Русалка, побледневший труп.
Прочь, прочь! Вверху – вода, камыш…
Не узнаю любимых губ.
 
 
Где ароматный пурпур их?
Где черно-изумрудный пыл
Очей, то солнечных, то злых?
Бог знает, как я их любил!
 
 
Как будто говорит их взгляд:
«Прощай, мой милый, навсегда!
Вокруг меня – подводный хлад,
Тиха зеленая вода.
 
 
Прости! прости! Проклятый бред
Душа не в силах превозмочь,
И я тяжу на твой портрет…
А в воздухе сгустилась ночь.
 
 
Средь чемоданов, сундуков,
С дорожной палкою, в пыли,
Едва могу расслышать зов
Весны, ликующей вдали.
 

 
Те дни хранятся в памяти моей,
И их ничто не может истребить,
Ничто, ничто, и тем нежней, больней
Воспоминание, что воротить
Того блаженства краткого нельзя.
 
 
Моя глухая, темная стезя
Мгновенье озарилась. Но молчу.
Я жалоб и укоров не хочу.
 
 
Но просто бы теперь хотелось мне
С тобою побеседовать вдвоем
Бездумно, тихо. Пусть как в легком сне
Прошедшее встает. Уж на твоем
Лице играет кроткая печаль.
Должно быть, и тебе былого жаль?
У ног твоих всё тот же прежний я.
Как хорошо, о милая моя!
 
 
Ты помнишь ли? тогда была весна,
В разгаре май. Над пыльною Москвой
Бледнела полночь. В глубине окна
Играла ты с котенком. Боже мой!
Как ты была безумно хороша!
Казалось, долго спавшая душа
Зажглась огнем, проснулась, зацвела…
Ужель твоя улыбка солгала?
 
 
Вплоть до зари не отрывая глаз,
Очей глубоких зелень и янтарь
Впивать, впивать… Рассветный близок час,
Последний догорающий фонарь
Вдали мерцает с городской стены,
И мы измучены, утомлены,
И ласково пересыпаешь ты
Моих фиалок блеклые цветы.
 
 
И едкие пурпурные уста
Смеются мне, и кажется: вот-вот
Действительность растает, как мечта,
И комната в безбрежность уплывет!
И в тихом ужасе небытия
Цветет твоя улыбка. Ты и я,
Безгласные, склоняя взор во взор,
– Заброшенный в пространство метеор.
 
 
И бесконечно длятся эти сны,
И жалко пробудиться. Но пора:
Уж улицы становятся бледны,
Свежеет ветр, недолго до утра,
В окно запахла белая сирень,
Со стен и мебели слетает тень,
И фонаря мигавший долго газ
Мерцал, мерцал, и наконец угас.
 
 
Но что же вдруг в тебе произошло,
Что ты, как ядовитая змея,
Ужалила мне сердце? О, как зло
Ты пошутила, милая моя!
И тихо воротился я домой
С опустошенной, мертвою душой.
Пусть наши снова встретились пути:
Весна прошла. Порхает снег. Прости.
 

 
Встречали ль вы в пустынной тьме лесной
Певца любви, певца своей печали?
 

Пушкин

 
Пора, мой мальчик-зверолов,
Берлоги зимние покинем!
И ветра шум, и скрип стволов
Зовут весну под небом синим.
 
 
Приди весну встречать со мной
На влажный луг, где пахнет прелью,
О бог веселый, бог лесной
С простою ивовой свирелью!
 
 
Ты – нежный отрок, пастушок,
Ты – бог родной моей долины,
Вокруг ушей твоих – пушок,
Надет на плечи мех козлиный.
 
 
Ты дикий бог, а я певец,
И наш союз – святой и древний.
Мне – петь весну, тебе – овец
Скликать свирелью по деревне.
 
 
Уж девы, твой заслышав шаг,
Краснеют томно, и с тобою
В одних купаться камышах
Не станут этою весною.
 
 
От поселян тебе почет,
Ты всех ловчей в стрельбе из лука.
Лишь старый дедушка сечет
Разбушевавшегося внука.
 
 
Балуют девушки тебя,
Когда придешь ты к нам на праздник:
Пушок твой серый теребя,
«Как вырос, – шепчут, – наш проказник!»
 
 
А ты хитер, а ты лукав,
И всё под ивами родными,
Не забывая детских прав,
Играешь с нимфами нагими.
 
 
Весна гудит! Пойдем со мной
Играть и петь под сенью хвойной,
О бог веселый, бог лесной,
Мой нежный друг, мой мальчик стройный!
 
 
Ты зол, насмешлив и хитер,
Ты мне заманишь ночью темной
Твоих неопытных сестер
В приют мой, тихий и укромный.
 
 
Ты знаешь сам, когда апрель
Дохнет в лицо, как манит нега!
В твоих глазах безумный хмель,
Лицо белей и чище снега.
 
 
Уж ты давно гроза дриад,
Ты гонишь их, свища и воя.
Во тьме горит твой пьяный взгляд,
Твое чело венчает хвоя.
 
 
Лишь предо мною ты не смел.
В лесных приютах сокровенных
Твоих не устрашится стрел
Слагатель песен вдохновенных.
 
 
Пойдем, пойдем, мой бог лесной,
И, томных дев целуя в очи,
Вдвоем отпразднуем весной
Благословляемые ночи.
 

 
Тебе, о нежная, не до моей цевницы.
Лишь одному теперь из-под густой ресницы
Сияет ласково твой темный, тихий взор,
Когда над нивами сверкает хлебозор,
И ночь исполнена тоской и вожделеньем.
Вчера, едва заря померкла над селеньем,
И месяц забелел из голубых глубин,
У ветхого плетня, в тени густых рябин,
Я вас подслушивал, ревнивый и печальный.
Мерцали молнии, и отзвук песни дальной
Томился, замирал. А я, боясь дохнуть,
Смотрел, как томно ты взволнованную грудь
Его лобзаниям и ласкам предавала,
Безмолвно таяла, томилась и пылала…
Как нежно пальцами его лицо брала,
Смотря ему в глаза. Какою ты была
Зараз и царственной, и страстной, и стыдливой.
Шептали юноши завистливо: «счастливый!»
И долго голос твой во мраке слышал я:
«Вот губы, плечи, грудь… целуй, твоя, твоя!»
 

 
Ты так печальна! Утомленье —
В твоих чертах. О, что с тобой,
Краса родимого селенья,
Певунья с тихою душой?
 
 
Какою негою объята
Ты вся! как грустная свирель
Твой голос. За ночь не измята
Охолодевшая постель.
 
 
Твое лицо преступно рдеет,
Ты гаснешь, ты без сил при нем…
Всецело юноша владеет
Твоим и чувством, и умом.
 
 
Страданья одинокой девы
Давно я знаю наизусть.
Я узнавал твои напевы:
Такая в них звучала грусть!
 
 
Осенний хлад несет угрозы
Тебе немилого венца,
И матери докучной слезы,
И непреклонный гнев отца.
 
 
Ночами смолк твой голос нежный.
Исканья наши отклонив,
Одна грустишь в тени прибрежной,
Под сенями берез и ив.
 

 
Чуть ветром тронуты прибрежных ив вершины…
Сверкают золотом плетеные корзины,
В зеленом аире – упавшей рыбы всплеск,
Серебряных чешуй и красных перьев блеск.
Между березами, у струй, полунагие
Толпятся отроки. Свежеет. Голубые,
Весь день сиявшие, померкли небеса.
Туманы зыблются, и падает роса.
Заря весенняя пылает и смеется
За лесом. О, когда раздастся у колодца
Твой ароматный шаг и пение бадьи?
Приди, о нежная! Уж скоро ночь.
Ладьи Последних облаков мерцают, золотые,
И уплывают в даль. Под яблони густые
Влюбленных юношей и сладострастных дев
Стремится томный хор. Под сенями дерев,
Где пруда сонного осеребрились струи,
Проснулись шепоты, возникли поцелуи,
Движенья дерзкие, бесстыдные слова,
И смех и тишина… Примятая трава
Одна останется свидетельницей тайны.
О, пусть ни шорох трав, ни звук шагов случайный
Не потревожат вас. А завтра, поутру,
Как мило будешь ты обманывать сестру,
Подруг и юношей! Но взор поэта скромный
Не улыбнется ли твоей походке томной?
Цевницу нежную ужели не пленит
Огонь твоих очей, греховный жар ланит?
 

 
Сковав вселенную цепями льда и хлада
Ужасною косой вотще грозил Сатурн.
Порхают ветерки, весенняя наяда
Лиет студеный ток лазурных урн.
 
 
Под ивой, ласково лобзаемой зефиром,
Сверкает синяя вода,
И ветры шумные поют подобно лирам
В березовых ветвях, по берегам пруда.
 
 
Мы ждем тебя, Венера полунощи!
Цветут луга, и праздник недалек.
Фиалки нежные в благоуханной роще
Златой целует мотылек.
 
 
Уже твой мальчик своенравный,
Надев колчан, нисходит сам
В весенний дол, и жаждущие фавны
Пугливых нимф скликают по лесам.
 
 
Красные девы,
Внявши напевы
Флейт и цевниц,
Бродят в лесочке,
С милым на кочке
Падают ниц.
 
 
Хохот и стоны.
Все в потаенный
Спрятались грот.
В перси их белы
Ярые стрелы
Мещет Эрот.
 
 
В сумрак под елью
Фавн со свирелью
Нимфу увлек.
Ластится к пленной,
И вожделенный
Миг недалек.
 
 
Стоны Алины,
Хохот козлиный…
Лопнул шнурок.
Сладок в дуброве
Нежной любови
Первый урок.
 
 
Деве уж любы
Зверские губы,
Рожки и мех.
Колется хвоя
Всюду, где двое,
– Шепот и смех.