Текст книги "Собрание Стихотворений"

Автор книги: Сергей Соловьев

 
Когда я был отчаяньем объят
И сокрушен борьбою непосильной,
И в сердце проникал смертельный яд,
И сон носился надо мной могильный,
 
 
Когда, в уста лобзая черный грех,
Всё глубже я тонул в греховной бездне,
И достигал врага веселый смех
До скорбного одра моей болезни, —
 
 
Тогда из крови, мрака и огня,
Из бездны, огнедышащей и черной,
Ты – благостная – вывела меня
В цветущий луг, в лазурный воздух горный.
 
 
И смех врага в безбрежности затих,
И нет следа ни мук, ни вожделений…
Дай плакать мне у детских ног твоих,
Дай плакать мне, обняв твои колени.
 

1909

 
Сколько лет, рожден для лучшей доли,
Не мирясь с неправдою и злом,
Как орел, воспитанный в неволе,
Я дрожал окованным крылом.
 
 
Сколько лет перед собой я видел
Острые, сверкавшие ножи,
Торжество всего, что ненавидел,
Празднество кощунствующей лжи.
 
 
Помня сказку царственного детства,
Долго я смотрел в окно тюрьмы,
Как мое законное наследство
Расточали вскормленники тьмы.
 
 
Но Господь мои услышал стоны,
И, веленьем праведных небес,
– Темный принц без царства и короны —
Избран я принцессою принцесс.
 
 
Ястребам не помогло коварство
Заклевать державного птенца,
Но принцесса мне дороже царства:
Мне не надо царского венца.
 

 
Когда я в бездну пал, внимая злобный
Подземный крик,
Ко мне склонился ангелоподобный
Любимый лик.
 
 
Я пролетал безмерные пространства,
Тонул в крови,
Когда постиг святое постоянство
Твоей любви.
 
 
Ты в черный ад пришла с цветком весенним
Назло судьбе,
И я взошел по солнечным ступеням
Вослед тебе.
 

1912. Апрель

 
О, до конца в нежданном милосердьи
Тверда пребудь,
И укажи моей печальной Герде
На верный путь.
 
 
Хоть любишь ты забавы дикой лени:
За рубежом
Полярных стран, любимого оленя
Ласкать ножом,
 
 
Не отвергай блуждающей подруги!
В тени шатра,
Согрей малютку – жертву злобной вьюги
Огнем костра.
 
 
Она тоскует, я же время трачу,
Забыт, один,
Решая невозможную задачу
Из синих льдин.
 
 
В родном саду алеет розан нежный,
Смеется май…
Ах, в дальнем замке Королевы Снежной
Погибнет Кай.
 
 
Но ты внемли моей сестры моленью:
Закутай в мех,
Вели на север верному оленю
Направить бег,
 
 
Чтоб навсегда растаяли морозы,
И, слив уста,
Воспели мы в тени весенней розы
Дитя Христа.
 

1912. Май

 
На утре наших дней, венками из аканфа
Венчав чело, мы вышли для борьбы,
Тогда шептали нам дубровы Эриманфа
Священные дубы.
 
 
Нас Дионис призвал к таинственной трапезе:
Решая тайну сфинкса, я погиб,
И не внимал тебе, провидящий Тирезий,
Ослепши, как Эдип.
 
 
О друг возлюбленный, ты в мрак подземный смело
Ко мне явился с чашей золотой,
Где кровью древнею играло и горело
Вино любви святой.
 
 
Ты мне вещал о Ней, принес Ее сиянье,
Ее любовью грех мой разреша,
И долго плакала слезами покаянья
Померкшая душа.
 
 
Иная нас теперь к себе зовет дуброва,
Над ней горит неугасимый луч:
Омоет все грехи, все исцелит Сарова
Благословенный ключ.
 

1912. Июль, Дедово

 
Ты помнишь ли, как мы с тобою встали
У царских врат,
Облекши грудь броней из тяжкой стали,
Мой старший брат?
 
 
Когда мы поклялись до смерти биться
С напором бурь,
Навстречу нам взвились две голубицы,
Пронзив лазурь.
 
 
Отозвался их песне голубиной
Звон наших лир,
Обоим нам назначен был единый
Златой потир.
 
 
Мой старший брат, тебе навстречу рдела
Моя заря,
Когда я пал, пронзив мечами тело
У алтаря.
 
 
Пусть далеко до полного рассвета,
Пусть ноет грудь, —
Нам белый голубь Нового Завета
Укажет путь.
 

1912. 28 Июля, Дедово

 
Последний луч бледнеет, догорая,
Последний шум стихает. Мы одни.
Твои уста, в которых сладость рая,
Пророчат мне безоблачные дни.
 
 
Пускай к тебе прильну я, умирая,
Ты мне шепнешь: я здесь, с тобой: усни.
Твои уста, в которых сладость рая,
Пророчат мне безоблачные дни.
 
 
Ты здесь, со мной. Вдали иного края
Уже мерцают первые огни.
Твои уста, в которых сладость рая,
Пророчат мне безоблачные дни.
 

1912. Июль, Боголюбы

ВОЗВРАЩЕНИЕ В ДОМ ОТЧИЙ. Четвертая книга стихов 1913–1915[184]184
  Четвертая книга стихов 1913–1915. Книга вышла в Москве в 1916.
  Посвящение – отец Трифон (Борис Петрович Туркестанов; 1861–1934), митрополит, известный проповедник, первый викарий Московской епархии, епископ Дмитровский (с 1923 в сане архиепископа, с 1931 в сане митрополита). Духовный путь начинал в Оптиной Пустыни. В юности дружил с М. С. Соловьевым, отцом поэта. Соловьев познакомился с епископом Трифоном и монахами Богоявленского монастыря в Москве летом 1913.
  Эпиграф – из «Исповеди» св. Августина (Confessiones. Lib. I. Cap. I). Перевод: «Ты создал нас для Себя, и не знает покоя сердце наше, пока не успокоится в Тебе».


[Закрыть]

ПРЕОСВЯЩЕННОМУ ТРИФОНУ ЕПИСКОПУ ДМИТРОВСКОМУ ПОСВЯЩАЮ ЭТУ КНИГУ

– Fecisti nos ad Те, et inquietem est cor nostrum, donec requiescat in Те.

Augustinus

 
I
 
 
Забуду ль день, когда, скитаясь праздно
По улицам столицы опустелой,
Июльским утром, завернул случайно
Я в древний монастырь Богоявленья,
И в храм вошел, и сквозь толпу густую
Едва достиг до середины храма.
Тогда был час великий возношенья
Святых даров. От множества людей
Весь воздух застлан был как бы туманом,
И было тяжело дышать от жара
Толпы бесчисленной и благовонья
Пред алтарем курящихся кадил.
И сквозь туман увидел я тебя:
Перед потиром с Кровию Христовой
Ты предстоял в одеждах голубых,
И, обратясь от царских врат к толпе,
С властительно подъятою десницей,
Благословлял склонившийся народ
И возносил дикирий и трикирий…
И мне казалось, что давно-давно
Тебя уж видел я пред алтарем,
Что это дивный сон, который вновь
Ко мне вернулся после долгих лет.
Когда же совершилась литургия,
Ты в клобуке и мантии смиренной
Сошел к толпе и, опершись на посох,
Разверз уста для слова золотого.
Ты говорил о лествице небесной,
Явившейся Иакову в Вефиле,
Ты воспевал духовную хвалу
Заступнице, нескверной и неблазной,
Зане Ее был праздник в этот день —
Казанская. Окончив поученье,
Из храма ты пошел в твой тихий дом,
И видел я, как меж дерев зеленых
Неслышно плыл твой ангельский клобук,
И легкая рука не уставала
Благословлять теснящийся народ,
Пока не скрылся ты за дверью кельи.
 
 
II
 
 
Да, этот день был для меня началом
Прекрасной, новой жизни: будто вновь
Ко мне вернулась юность золотая,
Овеянная розами любви.
И новая весна в моей душе
Теперь цветет уже нетленным цветом,
И ей конца не может быть: она
Не связана пределом жизни бренной.
 
 
Как хорошо, покинув Вавилон,
Греховный град машин, автомобилей,
Театров, электричества, трамваев,
Дворцов разврата, рядом с нищетой
Воздвигнувших сверкающие стекла, —
Покинув это царство князя тьмы,
Ступить за монастырские ворота,
Куда не проникает шум мирской,
Где из-за нежной зелени приветно
Глядит с дверей церковных черный схимник
Старинный князь московский Даниил.
Там, дальше – вечно озаренный рай,
Как бы кусок божественного неба,
Упавший в тьму земную. Там – сиянье
Лампад, благоухание кадильниц
И дивные каноны и стихиры,
Как отзвуки напевов неземных.
Там, у порога, сам Христос тебя
Встречает в виде нищего калеки,
Просящего о скудном подаяньи.
Здесь он стоит, приявший зрак раба,
А там, во храме, зришь его во славе,
Грядущего на облаках небесных.
Там предстоит его земной наместник,
И отроки пред ним, как херувимы,
Скрещают златоликие рипиды,
И черный клир приветствует его
На языке священной Византии.
 
 
III
 
 
О, княжеского рода цвет прекрасный!
Благословен тот день, когда на север,
Покинув горы Грузии цветущей,
Направил путь твой предок отдаленный.
Позволь же мне с толпой твоих овец
Благодарить тебя за то, что ты
В сердцах людей, внимающих тебе,
Разжег угасший угль любви Христовой.
Ведь плакал весь народ, тебе внимая,
Когда ты в день подъятия Креста
Нам говорил о бремени Христовом
И бичевал преступные сердца,
Раскрывши язвы совестей греховных.
Ты грозен был, как древний Моисей,
Во гневе разбивающий скрижали
На празднике кощунственном тельца.
Зато какая радость и услада,
Какая неземная тишина
Сходила в душу нам, когда вещал
Ты о святом затворнике Сарова
И повторял за ним: «Христос Воскрес»,
Будя надежду радости Пасхальной.
Благодарю тебя за то, что мне
Ты кровь согрел воспоминаньем нежным
О дальних днях, когда с моим отцом,
Бродили вы весной, в Нескучных рощах,
Два отрока, направившие ум
От суеты – к Познанью тайн Христовых.
Благодарю тебя за то, что мне,
Рабу греха, принес благословенье
Ты Оптиной обители заветной —
Свободы будущей обетованье.
 
 
О, дай же мне за клобуком твоим
Идти вослед, следы твои лобзая,
Как ты идешь дорогою Креста!
О, напои иссохшую пустыню
Моей души словами золотыми,
Мой грех очисти язвою Христа
И освяти меня благоуханьем
Иаковлевой лествицы небесной.
Пускай твои верховные молитвы
Восходят ввысь, как фимиам кадильный,
И охраняют родину святую.
Да укрепят тебя в трудах твоих
Пречистая и Серафим Саровский.
 

7ноября 1913. Дедово

 
Издалека, на утренней лазури,
Уже горит громадный купол твой,
И мощный звон разносится в полях,
Со всех сторон скликая богомольцев!
Приветствую тебя, Иерусалим!
Прими меня в твои святые своды
И осени державными крылами,
Как птица, бесприютного певца.
Прохлада, мир – в твоей широкой, сени,
Куда не проникает зной полудня,
И только лучезарная лазурь
Вливается в бесчисленные окна
Сияющего купола Растрелли.
Художество времен Елисаветы
На старине оставило печать
Изящества и легкости. Здесь пир
Воздушных форм и красок. Как хорош
Пророк Амос, приемлющий кошницу
С румяными, роскошными плодами.
А по стенам, где золотой Кувуклий
Горит в лучах поднявшегося солнца,
Начертан злобный сонм синедриона,
И перед ним, в блестящем медном шлеме,
Прекрасный юноша центурион
Вещает старцам чудо Воскресенья.
Как пуст и глух к реке бегущий сад,
Где соловьи поют, не умолкая,
И белые черемухи в тиши
Душистый снег стряхают на часовни.
О, Никонова древняя обитель!
Прими привет церквей чужбины дальней,
Где я вздыхал и помнил о тебе.
Прими привет сурового Стефана,
Прекрасного царя Дунайских стран,
Стремящегося в небо лесом башен,
Сужающихся кверху, как стрела.
Я посетил его в неделю Ваий,
Когда гремел торжественный орган,
И весь народ согласно пел: «Осанна».
Витала тьма в угрюмых, древних сводах,
И только в недоступной вышине,
Как рай, сияли окна расписные.
Там райская нетленная лоза
Горела виноградом изумрудным,
И кровью рдели алые плащи.
Там Добрый Пастырь шел с далеких гор
С потерянной овцою среброрунной…
Прими привет от льва святого Марка,
Властителя Венеции прекрасной.
Там над лазурным зеркалом лагуны
Воздвигнут храм рукой царьградских зодчих —
Подобие божественной Софии.
Мозаикою золотой и синей
Сияет он над площадью веселой,
Овеянный дыханьем теплым моря
И нежным лётом голубиных крыл.
Прими привет владыки полумира,
С вершины ватиканского холма
Сверкающего золотом тиары.
Я вспоминал в пустом великолепьи
Громадного, холодного Петра
Тебя, обитель Никона святая.
Какая смерть в чертогах Ватикана!
Как сиротливо мощи Златоуста
Там ждут лобзанья русских пришлецов,
Без скорбных слез, без копоти кадильной!
Там даже гроб апостола Петра
Не окрылил в душе моей молитвы:
Едва взмахнув бессильными крылами,
Она затихла, скованная льдом
Изваянных из мрамора кумиров…
Прими же их привет. Но знай: нигде
Я не слыхал столь радостного звона,
Как чудный гул твоих колоколов,
Когда звучит у золотой пещеры
Канон пасхальный, радуя сердца
И ужасом волнуя одержимых,
Кричащих, падающих в диких корчах.
И кажется: в смятеньи стонет ад,
Зане лишен он жала и победы,
И торжествует утренняя песнь
Архангелов, отъявших камень гроба.
О, дивный храм! Еще придет твой день:
Ты соберешь от севера и юга
Твоих птенцов в сияющий алтарь,
И двинутся с востока патриархи
Занять места, назначенные им
Под светлой сенью храма Соломона.
Светись, светись, святой Иерусалим.
Жди жениха, скорбящая невеста,
И наполняй светильники твои.
Недаром блещет пурпур Византии
По алтарям, как жертвенная кровь.
Архимандрит с безмолвствующим клиром,
Колебля благовонные кадила,
Недаром ожидает перед входом
Грядущего. И русский патриарх
Войдет в свой храм и совершит трапезу,
И дверь замкнет…
 

 
В священном городе, где почиют
Тела апостолов первоверховных,
Где кровью их освящена земля,
Тебя я встретил. Иноком смиренным
Воскресный ты на клиросе канон
Читал болезненным и слабым гласом.
И не пришло мне в голову спросить,
Кто сей монах смиренный. А наутро
Увидел я тебя перед престолом,
И слабая твоя глава склонялась,
Как цвет полей, росою отягченный,
Под царским игом митры золотой.
И пышные латинские соборы
Покинул я для тесного ковчега,
Где ты с ничтожной горстию славян
Молился по уставу Византии.
Забывши пышный пурпур кардиналов,
Языческую роскошь Ватикана
И мертвое, холодное величье
Бесчисленных, пустеющих церквей, —
К тебе я шел по вечерам субботним.
Звучал так сладко твой канон вечерний,
Когда ты смерть Христову славословил,
Голгофы крест и утро Воскресенья.
Больной, тщедушный, с чахлой, впалой грудью,
Казался ты видением бесплотным,
Но светлый мир сиял в твоих очах
И радость вечная о вечном Боге.
Как ты любил церковный этот град,
Твой злой недуг целившую чужбину,
Великий Рим, который быль прославлен
Второго Павла словом золотым.
Как ты любил Яникул, обагренный
Божественною кровию Петра,
Где он простер дряхлеющие руки
На древе крестном, головою вниз,
И вспоминал брега Генисарета,
И рыб улов, и тайную трапезу,
И заповедь: паси Моих овец.
 
 
Направив путь к снегам моей отчизны,
Вторично в Рим я прибыл из Помпеи
И в храм пришел на площади Кавур.
И клирик мне с ликующим лицом:
«Мы покидаем Рим. Архимандрит
Епископом назначен на Волыни.
Пождите здесь. Еще он в алтаре,
Он молится». И церковь опустела,
И я тебя в притворе темном ждал.
И светел вышел ты из алтаря,
И на лице твоем еще лежало
Иных миров лучистое сиянье.
И вместе мы простились с вечным Римом,
И ты с каким-то ангельским смиреньем
Сказал: «Хоть плоть смущается моя,
Но радуется дух». (Ты разумел
Высокий труд святительского сана.)
И молвивши: «До встречи на Волыни»,
Ты надо мной простер святую руку
И в дальний путь меня благословил.
Спеши ж теперь в роскошные поля
Родных степей, где дикие курганы
Вещают нам о днях богатырей,
О днях побед над полчищем монгола.
Да укрепляет ветр Червонной Руси
Твою изнемогающую грудь.
Спеши, там жатва уж давно созрела,
И только ждет усердного жнеца.
Неси туда евангелие мира,
И подыми заблудшее овча
С любовью на епископское рамо.
Да озарит родимую Волынь
Сиянье золотого омофора!
 

 
Полная народом богомольным,
Ты, слиясь в один небесный хор,
Славишь Бога звоном колокольным
От Кремля до Воробьевых гор.
 
 
Иоанна золотых глаголов
Полны храмы; в чашах рдеет кровь;
Каждый день на тысяче престолов
Царь Небесный заклан вновь и вновь.
 
 
Пусть растут громады Вавилона:
Как и прежде, зелена земля,
И несется радостного звона
Древний гимн над башнями Кремля.
 
 
Слышу сладкий ветр весны церковной,
И победы час невдалеке,
С дня, как дан Москве отец духовный,
Кроткий старец в белом клобуке.
 
 
Бедный сын незнаемого рода,
Вскормленный Сибирскою рекой,
Он – избранник русского народа,
Он – печальник черни городской.
 
 
Легкий и бесплотный, как икона,
Добрый пастырь страждущих овец,
Он к толпе спускается с амвона
И ведет беседу, как отец.
 
 
В бурях азиатской полунощи,
Укрепил для подвига Христос
Эту плоть, иссохшую, как мощи,
С чистым снегом старческих волос.
 
 
И несут к нему страдальцы бремя
Нищеты и несказанных мук:
Всё врачует, как в былое время,
Белый патриаршеский клобук.
 
 
С ангельскою нежностью во гласе,
Рядом с ним, труды его деля,
Выступает кроткий Анастасий,
С посохом, по площади Кремля.
 
 
Облеченный ризою червленой,
Он, – как древний мученик в крови,
Бледный лик, постами истомленный,
Озарен сиянием любви.
 
 
Кто сей третий черноризец строгий?
(Как бела, нежна его рука!) —
Князь, презревший род свой для убогой
Кельи и простого клобука.
 
 
С темным, сокрушенным, строгим взором,
Всю толпу волнуя громом уст,
Голубым сияя омофором,
Он идет, как новый Златоуст.
 
 
Он не помнит пиршеств многолюдных,
Суета от сердца далека.
Побледнела в четках изумрудных
Княжеская, гордая рука.
 
 
Шум толпы ему докучен ныне,
И труды правленья – тяжелей:
Улетел бы к Оптиной пустыне
Строгий ангел Дмитровских полей.
 
 
Только там – всё то, что сердцу мило,
Тихие надгробные кресты…
И зовет Амвросия могила
Инока из мира суеты…
 
 
Не во сне ли было то виденье?
Неужели вновь она жива,
В золоте, в дыму кадил и в пеньи
Третий Рим – священная Москва?
 
 
Всё опять, как и во время оно:
Верою горящие сердца,
Ангелы Кремлевского Сиона,
Первый снег на площади дворца.
 
 
Град родной! Ты не узнаешь тлена,
И залог священный есть у нас:
Мощи патриарха Гермогена,
Кто страну родную мукой спас.
 

1913

 
По улицам почиющего града
Я шел во мгле, чтоб славить Крест Христов,
И призраками высилась громада
Бесчисленных домов.
 
 
Белел рассвет. Неслося издалека
Предутреннее пенье петуха.
Весь город спал угрюмо и глубоко
Позорным сном греха.
 
 
А в ясном небе теплилась денница,
Уже заря готовилась взойти…
Лишь пьяница охрипший и блудница
Мне встретились в пути.
 
 
Смиренною и тихою отрадой
Меня манил белеющий собор,
Дремавший сад и скудною лампадой
Чуть озаренный двор.
 
 
Там древняя мерцала позолота,
И темный храм был светел, как Эдем;
Там шла давно горячая работа,
Не зримая никем.
 
 
Молились иноки о грешном мире,
Бескровные от бденья и постов,
И ты скрещал дикирий и трикирий,
Даруя свет Христов.
 
 
За грешный мир, за мир прелюбодейный,
В чаду греха уснувший, как в гробу,
Ты возносил в тиши благоговейной
Смиренную мольбу.
 
 
Еще вчера прияла тьма могилы
Всё чем тебе был красой этот мир,
Но бодр и строг, Христовой полон силы,
Ты возносил потир.
 
 
И твоего сияния лучами
Моя душа, когда я вышел вон,
Была полна… А в небе рдело пламя,
И раздавался звон.
 
 
И храмы все гудели заедино,
И таяли в сияньи хоры звезд,
Как в день, когда пред взором Константина
Явился в небе Крест.
 

 
Ты долго ждал целенья от недуга
И отдыха от пастырских трудов.
Привет тебе, в краю веселом юга
И непорочных льдов.
 
 
Счастливый край! там всё – утеха взора:
Краса и блеск лимонов золотых,
Лазурные швейцарские озера,
Вершины Альп седых.
 
 
Но для чего судьба тебе судила
Тогда найти свободу и покой,
Когда сокрылось всё, что было мило,
За гробовой доской?
 
 
Не внемлешь ты грохочущим потокам,
Не видишь горы в снежном серебре:
Ты сердцем здесь, на севере далеком,
В Донском монастыре.
 
 
Роскошный юг не облегчит потери!
А между тем, о пастырь и отец,
Здесь, в зимнем храме, тесном, как в пещере,
Стада твоих овец
 
 
Всё ждут тебя смиренно и уныло,
Всё те же лики смотрят с древних стен,
И так же зыблет звонкое кадило
Твой дьякон Гермоген.
 
 
Всё тот же мир и мраморные плиты,
И, жарче недоступного любя,
Сердца людей в одной молитве слиты,
В молитве за тебя.
 
 
В субботний вечер песни мироносиц
Всё так же льются в облаке кадил,
Но пуст алтарь, и мальчик жезлоносец
Как будто приуныл.
 
 
Епископ наш возлюбленный! скорее
Вернись в свой храм. Молюсь чтоб ты окреп,
Чтоб славить жезл из корня Иессея,
И ясли, и вертел.
 

1 декабря 1913

 
В огромном городе, холодном и враждебном,
Кровь сердца моего сосавшем, как упырь,
Твой только воздух был мне сладким и целебным,
Богоявленский монастырь.
 
 
Уж двор твой снежные окутали покровы,
А дни всё делались короче и темней,
Но с верой ждали мы во мгле зимы суровой
Ликующих Пасхальных дней.
 
 
О, как я полюбил твоих смиренных братий,
Как с их молитвами свои сливать привык,
Когда за всенощной горит в огнях и злате
Пречистой Девы темный лик.
 
 
В опавших деревах шумела злая вьюга,
И опустелый сад застыл в снегу седом;
Твой пастырь с птицами умчался к морю юга,
Затих его священный дом.
 
 
И тщетно Бога мы молили о возврате…
Влачились скупо дни средь медленных забот,
Всё так же колокол скликал безмолвных братий
В святые вечера суббот.
 
 
Вот день, когда Христос был встречен Симеоном…
Февральский луч готов разрушить снежный плен…
В огнях собор; идет с кадилом благовонным
Иеродьякон Гермоген.
 
 
Епископ снова наш, наш пастырь снова с нами,
В притвор он шествует с сияющим жезлом,
В смиренной мантии, струящейся волнами,
И в омофоре голубом.
 
 
Дни первые поста! Святое излиянье
Того, что в сердце мы от всех людей храним,
И повторяющий молитву покаянья
Суровый инок Серафим!
 
 
Унылый благовест, алтарь неозаренный,
И клира черного чуть слышный, скорбный глас…
Взывает горестно епископ сокрушенный:
«О, Господи, помилуй нас!»
 
 
Суббота Вербная! синеют волны дыма,
С ветвями вешних верб, поет «Осанна» клир.
И кажется: Христос к вратам Иерусалима
Грядет страдать за грешный мир.
 
 
И гласом сладостным ко Господу взывая,
Смиренный Гермоген у Царских Врат склонен:
В одной руке – свеча, в другой – святая вайя,
Еврейским детям вторит он.
 
 
Вот день единственный – постящихся награда!
Повсюду блеск свечей и пурпур багряниц,
Псалмы Пасхальные доносятся из сада,
Сливаясь с щебетаньем птиц,
 
 
Горят трехсвещники в цветах благоуханных,
Раскрыты алтари, и голубая твердь
Струится из окон, и клир в одеждах рдяных
Поет: «поправши смертью смерть».
 
 
Меж молодых берез ты шествуешь «со славой»,
Наш пастырь. У дверей служители твои
Уже набросили на стан твой величавый
Лазурной мантии струи.
 
 
Архимандрит и клир, прося благословенья,
Склонились пред тобой, струя душистый дым,
И девы чистые запели в отдаленьи:
«Светися, Иерусалим».
 
 
О, как я полюбил таинственным покоем
И шумом голубей весною полный сад,
И дом епископский, священный дом, над коим
Незримо ангелы парят.
 
 
К нему толпы сирот приходят, не робея,
В нем груди дышится отрадней и вольней,
Над ним лазурь небес как будто голубее,
И облака над ним нежней.
 
 
Туда, туда летят души моей моленья:
Я тихою мечтой блуждаю каждый день
В задумчивом саду, где храм Богоявленья
Зовет меня в святую сень.