Текст книги "Атаман"

Автор книги: Сергей Мильшин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)

Планерка

На следующее утро Атаман встал с кровати не сразу. Плохо слушалась рука, ныло, похоже, треснувшее ребро. С трудом, морщась от боли, добрел до ванны. Всмотрелся в зеркало, присвистнул.

– Отделали тебя, Атаман, – он ощупал пальцем вздувшуюся синюю шишку на правой скуле. Потом включил холодную воду и, осторожно согнувшись, подставил под струю синяк на щеке.

Вчера Атаман разогнал, раскидал по кустам жилистые, худые тела подростков. Но ему тоже досталось. Несколько ударов в темноте он пропустил, к счастью, пустыми кулаками, без всяких железок. Несмотря на то, что Атаман собственными ушами слышал, как трещали кости, вроде никто серьезно не пострадал. Без сломанных ребер, конечно, вряд ли обошлось. Но, когда бойцы поняли, что драки больше не будет, разбежались все на собственных ногах. Атаман проверил – в кустах никто не остался. Хотя в этой черноте он мог кого и не углядеть.

Никита Егорович вышел из ванны, негромко насвистывая бодрый мотив шлягера 50—х «Не кочегары мы, не плотники». Жена и дети еще спали. Вере к девяти, она трудилась в сельсовете, где, как сама говорила, – перекладывала бумажки. У детей: десятиклассника Степана и дочки Настеньки – она перешла в седьмой класс – подходили к концу летние каникулы – досыпали последние денечки. Наскоро позавтракав, отправился привычным маршрутом на работу. День предстоял определяющий. Сегодня первые патрули должны выйти на дежурство.

На планерке начальник старался не обращать внимания на скрытые в казацких усах улыбки коллег, собравшихся за столом. Быстро разогнав по заявкам буровиков краны, бульдозеры и трубовозы, обсудив и дав задания на сегодня всем службам, он жестом остановил собравшихся уходить земляков.

– Погодите, мужики, поговорить надо.

Не удивившиеся станичники степенно опустились обратно.

Никита Егорович поднялся и выглянул в коридор, где уже дожидался в полном составе актив войска, приглашенный им вчера. Тут были большой, с длинными подвижными руками водитель вахтовки и по совместительству станичный тренер по всем существующим и несуществующим видам спорта Василий Смагин, поджарый, немного суетливый, с постоянно обветренными губами учитель физкультуры центральной школы, фанат лошадей и мастер казачьей джигитовки Андрей Роденков, начальник штаба войска, знаток казачьих обычаев и истории Виктор Иванович Осанов, участковый в милицейской форме, бывший воспитанник районного детдома Петр Журавлев и худой, невысокий, лет сорока, но с гладким круглым юношеским лицом, бывший военрук, а ныне учитель ОБЖ Трофим Линейный.

На скрип петель все как по команде вскинули головы.

– Заходите, казаки, – атаман широко распахнул дверь. – Извините, что подождать пришлось – производство!

– Да ничего, не оправдывайся, – ответил за всех Виктор Иванович и первым зашел в кабинет.

Как только затих шум от двигающихся стульев, худой и розовощекий механик колонны Виктор Викторович Калашников не удержался и густым голосом выпалил давно вертевшийся на языке вопрос:

– Егорыч, ты уж рассказал бы, где разукрасили так. Никак с жинкой не поладили?

За столом оживились, заулыбались. Никита Егорович остался серьезным:

– Если бы с жинкой. Драку вчера разнимал, ну и врезали мне пару ласковых. Прутами железными, сволочи, дрались. К счастью, мне только кулаком перепало.

– Кто такие? – согнал улыбку механик.

– Опять сотненцы. Последнее время они совсем предел потеряли. Правильно мы вчера говорили – ситуацию надо менять комплексно. Для начала наведаться в Павловку и с их Атаманом поговорить. Вот ты, Виктор Иванович самый из нас опытный, авторитетный, – Никита Егорович обернулся к начальнику штаба, – вот ты с ним и свяжись. Как договоритесь, сообщишь, я подключусь.

Виктор Иванович покивал головой.

– Сегодня же съезжу.

– Второе – патрули! Патрули – это важно. Кстати, график патрулирования готов? – Он перевел взгляд на самого колоритного казака в автоколонне – энергетика Алексея Митрича, выбранного заместителем Атамана.

Митрич был широкогрудый, за два метра ростом, со слегка вытянутым суровым лицом, обрамленным аккуратной полуседой бородой.

Он поднял умные глаза и молча кивнул.

– Понятно, но это только первый шаг, – продолжил мысль Атаман, – если мы и в правду хотим что-то изменить, на полумерах останавливаться нельзя. А самое главное, с чего тоже надо начинать – наркомания. В нашем случае наркотики – это цыгане. Сколько у нас цыган? – он повернулся к участковому.

Тот поднялся.

– Одиннадцать семей, плюс минус еще столько же. Сами знаете, как их считать? Прописаны двое, живут пятьдесят.

– И что все торгуют? – поинтересовался станичный тренер Смагин.

За участкового ответил Атаман:

– Тут разбираться бесполезно, кто продает, а кто только на шухере стоит. У них круговая порука. Тут надо, как с чирием. Гнилой ствол один, а выдавливают все гнилье вокруг. Иначе не вылечишь.

– Правильно, – поддержали сразу несколько голосов.

– Предлагаю сегодня же вечером сделать рейд по цыганским хатам. Посмотрим, что у них в закромах, какие-такие наркотики? Всех сразу не охватим – сил не хватит, а вот самых злостных наркоторговцев прижучить надо. Петя нам наводочки даст, да и сам участие примет. Так, Петр Сергеевич?

Тот кашлянул и дернулся вперед.

– А на каком основании? У нас что, жалоба на цыган есть, заявление? И мне не понятно, вот приедем мы к ним, как во двор зайдем? А если не пустят? Да и пустят, как там делать обыск без санкции прокурора? Сами знаете, это незаконно. Они еще на нас нажалуются потом, и мы же виноватыми останемся.

Виктор Викторович завелся с пол-оборота.

– О какой это ты санкции говоришь? А они у нас на продажу наркоты нашим детям санкцию спрашивают?

– Ну-ка, я тоже что-то не понял, – атаман подался вперед, – объясни мне поподробней – ты, значит, в нашем рейде принимать участие отказываешься?

– Да, ничего я не отказываюсь, – пошел на попятную Журавлев, – просто, что сразу обыск, можно же просто для начала поговорить с людьми, предупредить. А так без заявления, незаконно…

– Незаконно, говоришь. – Митрич приподнялся и, показалось, в кабинете стало тесно, – а девчонку, помнишь, в прошлом году какие-то нарики изнасиловали и в речке утопили, это законно? А то, что ее мать работать больше не смогла. «Крыша» от горя поехала, может, это законно?

– Да при чем здесь это, есть же закон…

Виктор Викторович от возмущения зарумянился:

– Ты, вообще, на чьей стороне? Может, бабки с них сшибаешь, потому сейчас и о законе заговорил? А? Так что ли, угадал?

– Да какие бабки? – Он растерянно оглянулся на казаков. Те с интересом поглядывали на участкового. Журавлев вскочил, тоже покраснев. – Да вы что? У меня, может быть, от этих бабок миллионы на кармане, коттедж себе, может, отгрохал? Или на «Мерседесе» езжу? Я на стороне закона, а его нарушать…

Атаман остановил участкового жестом.

– Дом у тебя скромный, это правда, и машины дорогой нет – тоже знаем. Но в данном случае, как говорил уважаемый вождь товарищ Сталин, у тебя два пути: или с нами, или против нас. Так что выбирай.

За столом затихли. Жалобно скрипнул стул – на него опустился Митрич. Сидящие к Журавлеву спиной Роденков и Осанов развернулись, чтобы его видеть.

Из участкового как будто воздух выпустили. Он сел и махнул рукой.

– Да что тут выбирать. Я что, не в станице живу. Тоже не слепой, и не враг я своим. Но если меня из органов попрут, то только из – за вас.

– Не попрут, – лицо Виктора Викторовича постепенно восстанавливало естественный цвет, – а и выгонят, не велика потеря. Пристроим куда-нибудь, да, Егорыч?

Атаман откинулся на спинку стула.

– С голоду помереть не дадим. Не переживай.

Участковый поправил форменный галстук и улыбнулся.

– Ну, тогда другое дело. Но все равно надо сделать заявление на цыган. Чтобы мне задницу прикрыть. И, вообще, Никита Егорович, принимай и меня в казаки, что ли. Раз пошла такая пьянка…

Начальник автоколонны хмыкнул и пальцем размял косточки кулака:

– Примем. Попозже.

Казаки за столом зашумели.

Атаман постучал ладонью по столу:

– Тихо, казаки, тихо!

– Да сделаем мы ему заявление, – подал голос с места Василий Смагин, – и не одно. Я сейчас пойду к ребятам, которым эти уроды наркотики предлагали, они с удовольствием на цыган любые заявления напишут.

Атаман жестом остановил снова зашумевших казаков.

– Ну, вот и порешили. А для начала, и правда, можно предупредить, конечно… если ничего не найдем, – он усмехнулся и поднял сжатый кулак, – по-нашему, по казачьему, а там можно и наркоконтроль из города подключить. Там сейчас новый руководитель – толковый мужик, говорят. Устроит тебя такой вариант? – Атаман снова повернулся к участковому.

Журавлев пожал плечами. Он успокоился и сидел расслабленно.

– Устроит.

– Вот и отлично. Первый вопрос, считай, закрыли. Что у нас следующим номером? – Он наклонился ко второму механику и одновременно главному хозяйственнику автоколонны Василию Ивановичу, который перебирал бумаги с последними записями решений круга.

– Давай, Чапай, огласи повестку дня, – Виктор Викторович снова не промолчал.

За столом слегка улыбнулись.

Василий Иванович, собираясь с мыслями, постучал пальцами по столу:

– Я думал вчера об этом. Правильно тут говорили, Егорыч, надо работать по всем направлениям. – Он сделал паузу, перебирая бумаги.

Атаман внимательно слушал, откинувшись в кресле. Митрич поглаживал бороду, ожидая, что он скажет дальше. Смагин, наклонив голову на длинной шее, посматривал в сторону Чапая.

Василий Иванович обвел взглядом поверх очков с интересом слушающих его казаков:

– Каждый займется своим делом. Вот я, например, всегда историей интересовался. У меня, сами знаете, дома казацкого добра на небольшой музей хватит. Если по станице пошукать, то и на нормальный музей боевой славы казаков хватит. Должны же молодые знать, чем их деды занимались и как жили.

– Мы на себя работу с молодежью возьмем, – бывший военрук Трофим Линейный толкнул молчащего учителя физкультуры Роденкова. Тот поднял голову и подтвердил:

– Да мы уже взяли, я кружок по казачьему уставу начал в третьей школе организовывать. Там и джигитовка и история местная, тут Виктор Иванович обещал помочь. Рукопашный бой Самогон будет вести, он бывший десантник. Отбоя от желающих нет. В колхозе пару коней – последние остались – обещали для тренировок выделить.

– Ну, и еще пара задумок есть, – тренер Смагин наклонился, чтобы видеть лицо атамана. – Теперь займемся вплотную.

– Музей в последнюю очередь надо делать, – встрял механик, – наркопритоны надо первым делом уничтожить, а то их вон сколько развелось. Не только цыгане этим занимаются, наши тоже есть выродки – торгуют травкой.

Митрич снова кивнул, а мужики заерзали на сиденьях.

– У меня на улице местный недомерок – с матерью живет – недавно дом купил, а сейчас порошком приторговывает, – подал голос молчавший до этого начальник котельной – молодой, только после техникума Алеша Иванов, по семейной традиции прозванный «кузня». В семье Ивановых и его отец, и дед до сих пор могли подковать редких в последнее время лошадей. Знал кузнечное дело и Алексей.

– Все правильно, – взял слово Атаман, – и музей нужен, и с детьми работать, и патрули, и с наркопритонами бороться. – Он помолчал, глядя в окно, и решительно обернулся, – с этого и начнем. Ты, Василий Иванович, готовь музей, бери в помощь нашего начальника штаба, (будущие музейные работники одновременно кивнули головами и переглянулись), помещение мы тебе где-нибудь найдем, в сельсовете или в клубе – глава администрации Парамонов обещал любую помощь – вот пусть и старается. А с выродками-наркоторговцами, я думаю, поступим так, – Он выпрямился и нахмурился. – На приступ их домов нам никто не даст пойти, – он осуждающе взглянул на Журавлева. Тот смолчал. – Поэтому будем действовать, как говориться, по диспозиции. Для начала проедем по всем их домам, что они в станице поскупили, по чердакам, подвалам, посмотрим. Если что найдем – сразу участкового и понятых вызываем. Ты, Петр Сергеевич, как? Не возражаешь?

Участковый вскинул голову, уверенно глядя в лицо атаману.

– Не возражаю.

Никита Егорович принял его слова к сведению и продолжил:

– Отправим их в район, в милицию – пусть разбираются. А дальше будет видно. Если начнем такие рейды регулярно проводить, а мы будем их проводить, у торговцев бизнес накроется. Что нам и надо. Все согласны? – Он сделал паузу.

Казаки дружно качнули головами.

– Тогда так. Виктор Викторович, и ты, Чапай, готовьте машины и экипажи на вечер. Пять – семь бригад соберем, в каждой чтобы две машины, минимум. Для начала хватит. График дежурств довести до сведения патрулей. – Он опустил ладони на стол. – Все казаки, на том и порешим. Митрич, распределяй по объектам.

Митрич

Огромный трал с тяжелым бульдозером на борту, скрипя многочисленными колесами, медленно въезжал во двор автоколонны. Никита Егорович встречал его перед шлагбаумом. Ему еще утром позвонили с буровой и сообщили, что трал минут пять назад вышел из Кущевки, а это почти 300 километров. Прикинув примерное время прибытия, Атаман последние полчаса с нетерпением выглядывал в окно. На этом бульдозере работал Иван – старший сын. И работал очень неплохо. Буровики его хвалили. Никита Егорович не видел его уже около месяца и порядком соскучился. Да и серьезный разговор назревал. Пора было уже расставлять точки над «i». Иван, как связался с женщиной с ребенком, дома показываться перестал. И мать волнуется, и сам тоже. «Околдовала она его что ли? Нормальный молодой парень, с хорошими задатками, а институт, где учился заочно, бросил. Точно, она на него влияет. Не раз пытались с женой поговорить с ним, но он все время ускользал от откровенных вопросов. Может, поэтому и домой заглядывать перестал – не нравятся ему прямые вопросы».

Трал миновал проходную и остановился у стоянки тракторов. Из кабины выскочили Иван и водитель трала Митяй Молчун. Вместе скинули направляющие, и Иван легко заскочил в кабину бульдозера. Взревел мотор, трактор дернулся, «поймал» гусянками «колею» и двинулся вниз. Атаман, уперев руки в бока, с тайной гордостью за сына наблюдал, как он ловко управляется с тяжелой машиной. Наконец трактор занял свое место. Молчун погнал трал в другой конец базы. Иван заглушил мотор и выпрыгнул из кабины. Заметив наблюдающего за ним отца, с улыбкой направился к нему.

– Здорово, батя. – Иван чуть выше отца, такой же широкоплечий и уверенный в себе, солидно пожал отцу руку.

– Привет труженикам, – Никита Егорович не смог скрыть смущенную улыбку. Но тут же одернул себя. – Какие планы?

– Да никаких. Помоюсь, да домой.

– Домой к нам или туда? – Атаман головой указал направление.

Иван согнал улыбку.

– Туда.

– А что домой не зайдешь? Мать же волнуется.

– Зайду как-нибудь. – Он отвел взгляд.

– Ты давай не как-нибудь, а сегодня же и зайди. Что тебе, трудно что ли?

– Да не трудно, – он поднял голову, – но вы же опять начнете морали читать.

– А чтобы и не почитать. Мы же еще надеемся, что возьмешься за ум. В институте когда думаешь восстанавливаться?

– Пап, давай не будем.

– Что ты от разговора уходишь? Боишься поговорить откровенно.

– Ничего я не боюсь.

Атаман кивнул в сторону улицы.

– Пойдем в сторонку отойдем.

Иван молча последовал за ним. Остановились у поваленного забора конюшни напротив колонны. Атаман оглянулся:

– Слушай, Ваня. Ты что в этой женщине нашел? Зачем тебе это? Что молодых свободных девчонок в станице нет? А?

Иван поморщился.

– Так и знал, что об этом будешь… Пап, на эту тему я говорить не хочу. О чем другом – пожалуйста. А в институте попробую на следующий год восстановиться.

Атаман крякнул.

– Ну, вот как с тобой разговаривать? Ты хоть понимаешь, что у этой женщины до тебя целая жизнь была. А ребенок? Ты что, его любить будешь, как своего? Уверяю тебя, что это не так просто, как ты думаешь.

– Все, пап. Хватит об этом. Извини, мне некогда. – Иван повернулся и пошел к шлагбауму.

Атаман проводил родную спину взглядом. Когда сын скрылся за проходной, он вздохнул и медленно направился туда же. Надо было как-то доработать оставшиеся часы.

***

Прежде чем отправиться в цыганский рейд, Митрич дошел до дома своего двоюродного деда Ивана – сухого, вытянутого, как почти все Митричи, девяностопятилетнего казака. Последние лет пятнадцать после смерти жены он жил один. Из пяти доживших до старости детей, а всего было девять, в станице не осталось никого. Почти все в голодные послевоенные годы разъехались по самым дальним уголкам страны, поднимали разрушенное войной хозяйство, заводили семьи, рожали детей. Изредка кто – то из внуков и даже правнуков приезжал навестить дедушку. Погостив несколько дней и нагрузившись кубанскими гостинцами, они снова надолго пропадали. Каждый раз, обнимая при прощании близких людей, он пускал слезу, будучи уверен, что видит родных в последний раз. Но проходили годы и, заехав в очередной раз проведать старика, тот же сын, внук или правнук находили его бодрым, не по годам шустрым, привычно подшучивавшим над собственными болячками. Казалось, время забыло про деда Ивана, и он не спешил напоминать ему о себе.

Дед в разветвленном казачьем роду Митричей была известен тем, что даже в самые страшные для казаков тридцатые годы двадцатого века умудрился сохранить не только упряжь, оставшуюся от двух коней и кобылы, реквизированных еще во время борьбы новой власти с казачьими повстанцами, причем, оставалось тайной – кто же из представителей двух противоборствующих сторон отобрал живность, но даже кое-какое оружие и все старые фотографии Митричей, где они позировали в бурках с саблями наголо.

Дед Иван вообще ничего не выбрасывал из старого казачьего быта и о том, что родился казаком, не забывал ни тогда, в годы поголовного уничтожения кубанцев, ни позже, в безбожные времена, когда само слово «казак» считалось ругательным, как, к примеру, «буржуй». Эту крепкую родовую память не смогли ему отбить даже восемь лет северных лагерей, которые он немного не досидел, добровольно записавшись в 42—м в штрафной батальон и сумев выжить. После войны фронтовика, гордо позвякивавшего кругляшками трех орденов Славы, единственного в станице не скрывавшего своего казачьего происхождения и частенько ходившего по улицам с нагайкой, а по праздникам цеплявшего на ремень даже дедовскую саблю, почему-то уже не трогали. Наверное, считали это чудачеством, последствием тяжелой контузии, а, может, так оно на самом деле и было. Впрочем, во всем остальном никаких отклонений за ним не наблюдалось.

С месяц назад он подозвал проходившего по улице двоюродного внука и, хитро прищуриваясь, извлек из-под бурки кипу покореженных временем и пожелтевших фотографий.

Алексей поначалу невольно поморщился и выразительно взглянул на часы. Как всегда, в тот момент он куда-то торопился и задерживаться около деда не входило в его планы. Но дед сделал вид, что не понимает намеков внука и еще раз настойчиво поманил того кривым пальцем. Митрич вздохнул и, сообразив, что от приглашения не отвертеться, присел рядом.

– На, – только и сказал дед, – смотри. Предки твои.

Митрич с легким интересом принял стопку фотографий. Внимательно разглядев первые почти столетней давности фотографии, вдруг неожиданно для себя с головой ушел в историю Митричей и уже не смог оторваться, пока не просмотрел все. Он в очередной раз удивился крепкой, совсем не стариковской памяти деда Ивана. Тот помнил все имена, звания, кто кем кому приходился, и почти к каждой фотокарточке у него была припасена история из жизни ее героя, байка или воспоминание о его последних днях.

– Вот, смотри, – говорил он, тыкая темным, словно засушенным пальцем в выцветшее изображение высокого пожилого казака в разлетевшейся бурке, – это мой дед Африкан. Твой, значит, пра-прадед. Это до революции и до войны, первой с фрицами. Я тогда еще без штанов бегал. Тут вот на обороте раньше было написано: то ли 12—й, то ли 13—й год, сейчас стерлось почти, не разберешь. Мне батя рассказывал, что тогда в станицу приезжали из Екатеринодара, из газеты кого-то снимать. Будто наш один казак, совсем старик перестрелял шестерых адыгов, что его грабить приходили, и из газеты его запечатлеть приезжали, и вроде потом статья была даже про него. И тогда заодно поснимали и других наших геройских казаков. Так мой дед, твой прапрадед и попал в кадр. А это, смотри, я, во какой – боевой, с папкой и мамкой и братья все. Вот этот, с краю, кудрявый, Афанасий – твой дед, он младше меня года на три. Это уже после революции, я уже парнем был. Голод на следующий год начался, почти все померли, трое нас из двенадцати осталось, и мамка выжила… а отец ушел с партизанами тогдашними и пропал. Хотя, какие они партизаны – то были? Кнутами воевали. Налетят, помахают нагайками, свяжут красноармейцев, какие не убегли. Тем, которые бегуть, тем только вслед поулюлюкают. А те – какие вояки? Те же парни из наших станиц, хотя и из других. С Дона, пришлые были, но тоже молодые. Разве сорокалетние матерые казаки будут с мальчишками воевать? Отхлестают нагайками, да отпускают, такая война, значит… А те их, когда ловили, не жалели…

Вот когда перед Алексеем открылся огромный богатый на краски и характеры мир, о существовании которого до этого он имел только смутные представления. Вместо обещанных пяти минут внук засел тогда на скамейке деда почти на два часа. Этот момент стал поворотным в его восприятии себя и окружающего мира. Он узнал, что его родственники живут сейчас в Англии, в Австралии и даже в Боливии. Тут дед Иван удивил Алексея еще раз. Оказывается, с некоторыми из них он уже несколько лет переписывается. Что-то в этот момент перевернулось в голове Алексея, и когда несколько недель спустя Никита Егорович Жук предложил ему должность заместителя Атамана, он ни секунды не колебался.

Перед цыганским рейдом Алексей решил попросить у деда нагайку. Он был уверен, что в запасниках у него (кстати, надо подсказать Чапаю: наверняка у деда для музея много чего найдется) такая есть, и, может, даже не одна. Дед встретил внука радушно и, узнав для каких целей тот просит нагайку, сразу посерьезнел и попросил подождать. Он быстро скрылся в соседней комнате, не забыв плотно прикрыть за собой дверь. Комната была проходная, так что Алексей, даже если бы сильно захотел, не смог бы вычислить, куда родственник зашел потом. Минут через пять дед вышел, с заметным волнением сжимая в ладонях витую нагайку и посеревшие от времени костяные ножны старинного кинжала. Передавая этот богатство внуку, старик прослезился.

– Дождался, слава Богу. – Он торжественно перекрестил Алексея и, не удержавшись, крепко обнял его. – Наш казачий род древний. Знаю, что предок наш у турок крепость Азов отбивал после Смутного времени, жаль только, не удалось удержать ее. Но да ладно, это дела давние. Нагайка моя, а кинжал – деда моего, твоего прямого предка, так что береги. Мои дети знать ничего про казаков не хотят, да и какие они казаки?! – Он в сердцах махнул рукой и выпрямился. – Береги наследство и смотри: для защиты казачьего рода используй, а для другого – ни-ни.

Алексей сам не сразу понял, что тоже расчувствовался. Только стерев слезу ладошкой на щеке, он сообразил, что плачет.

– Спасибо, деда. Не сомневайся, для доброго дела беру.

– Я и не сомневаюсь, – дед легонько толкнул внука в грудь, – ну, иди, поди, дела ждут.

Митрич благодарно склонил голову и, попятившись, толкнул спиной дверь. Очутившись на улице, он сразу направился в автоколонну, где в это время уже собирался остальной народ для казачьего рейда. По дороге он еще долго вспоминал дедово напутствие. А слова: «Дождался, слава Богу», – не выходили у него из головы потом еще несколько недель.

В группу помимо самого Митрича вошли тренер Василий Смагин, начальник штаба Виктор Иванович Осанов и еще несколько водителей из автоколонны. Адрес им сообщили заранее, и водитель легко отыскал нужный дом. Дождавшись, когда все выберутся из машин, Митрич, не стучась, толкнул ладонью хлипкую калитку и решительно вошел во двор. Следом последовали товарищи. Во дворе низкого цыганского домика – пять на пять, со старым потрескавшимся шифером на четырехскатной крыше – было многолюдно. В углу на сбитом из досок столике несколько мужиков азартно играли в карты. Митрич быстро огляделся. Поросший мелкой травой небольшой замусоренный двор, огороженный дырявым штакетником, осыпавшаяся штукатурка с кривой стены, похоже, шлакового домика, эмалированное ведро с дыркой на боку, зачем-то перевернутое на заборе – все выглядело неряшливо и бесхозяйственно. Первыми казаков заметили и удивленно, хотя и молча, уставились на них перепачканные смуглые мальчишки и девчонки, те, которые помладше. Они возились в песочной куче у забора. Другие, постарше, окружали играющих мужиков, с интересом заглядывали им в карты и потому не сразу поняли, что во двор вошли посторонние. Две девочки лет по 12–13 таскали на руках самых маленьких цыганят, таких же грязных в заляпанных майках и без штанов. Казаки решительно проследовали к столу игроков. Они находились от них уже в двух-трех шагах, когда один из цыган, наконец, тоже увидел казаков. Он что-то моментально сообразил, вытянул шею в сторону огорода и звонко крикнул пару фраз. Через несколько секунд слегка опешивших казаков окружила горланящая толпа непонятно откуда появившихся растрепанных женщин в платках и без. Между ними шныряли грязные цыганята. Казаки автоматически покрепче прижали к бокам барсетки и сунули руки в карманы. Митрич резко обернулся к тренеру:

– Бери двоих и в огород, быстро.

Василий среагировал моментально. Еще энергетик не закончил говорить, а он, дернув за руки ближайших казаков, уже пробирался сквозь толпу тут же усиливших шум женщин. Некоторые, особенно нахальные, пытались ухватить их за рубашки, но мужики так напористо рванули сквозь толпу, что удержать их не смогли бы, наверное, и все обитатели этого двора вместе взятые. Василий первый перешагнул длинными ногами низенькую калитку в огород, за ним прыгнули остальные. Первые пять или шесть метров тропинки они преодолели в два шага.

Огород представлял собой яркое свидетельство заброшенности и цыганской бесхозяйственности: заросли двухметровой крапивы чередовались с огромными лопухами и еще чем-то очень знакомым. Василий в первый момент не понял что это, а потом его внимание отвлекли две цыганки в глубине огорода. Воровато оглядываясь, они что-то споро заворачивали в разноцветные покрывала.

– А ну, гражданочки, стой на месте!

Приказ Смагина, словно нагайкой, хлестнул женщин. Они вздрогнули и испуганно замерли. Казаки тут же окружили цыганок.

– И чо мы тут прячем?

Один из казаков, это оказался Самогон, пнул свернутое трубкой одеяло. По развернувшейся ткани посыпались пахучие головки подсохшей конопли. Низенький, но крепкий Антон Привольнов – еще один напарник Смагина – присвистнул и потянулся ладонью к затылку. Василий поднял твердый взгляд на цыганок. Те медленно выпрямлялись, стараясь не смотреть на мужиков.

– Значит, анашой занимаемся, – не то спросил, не то констатировал тренер, – Антон, давай за Митричем. Будем протокол оформлять и делать «волчьи» записи в их трудовых книжках.

Всех цыган, кроме хозяина, облокотившегося на стол с разбросанными картами и зло поглядывавшего на казаков, согнали в дом и накинули на петли замок. Выставив у задней стены, куда выходили два окна, сторожа, Митрич подошел к начальнику штаба Виктору Ивановичу. Тот вопросительно поднял глаза.

– Что собираешься делать, Алексей?

Митрич молча расправил ногайку и осторожно провел пальцами по плетенной ручке.

– Надо бы проучить, чтобы впредь не повадно было. А то этот наркоконтроль то ли посадит, то ли не посадит. Как думаешь, Иваныч?

Начальник штаба оценивающе осмотрел старенькую нагайку, потом взглянул на мрачного цыгана.

– Эта нагайка нам еще послужит, крепкая. А вообще, правильно мыслишь. Казаки так и поступали с провинившимися, если вина на смерть не тянула. – Он кивнул в сторону цыгана. – Плетей десять в самый раз будет. Для начала.

Митрич, довольный, сунул кнут под мышку и потер ладони.

– Сам и займусь, ногайка-то соскучилась, поди, без дела. А ты пока участкового вызывай, пусть оформляет.

Виктор Иванович согласно наклонил голову, и казаки разошлись в разные стороны.