Текст книги "Атаман"

Автор книги: Сергей Мильшин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

– Ей, ты кто? – Колька бесцеремонно растолкал обитателя домика ногой.

Тот медленно повернул голову. Подслеповато моргая, он долго разглядывал вошедших. Похоже, два здоровых казака, в светлых рубашках со строгим выражением лиц стоящие сейчас перед ним, никак не укладывались в оперативную ячейку его мозга.

– Чего? – хрипло выдавил он наконец.

– Чего? Ничего, вставай, давай.

Тот нехотя уселся, протирая глаза. Это был не Витька Беспалый, а вообще неизвестно кто. По крайней мере ни Колька, ни Чапай его не знали.

– Ты кто такой? – Самогон повторил вопрос.

Он поднял голову и замер, постепенно наводя на резкость изображение.

– Я? Димон.

– Понятно, что Димон. А где Витька?

– Какой Витька? – сообразительностью он, похоже, не отличался.

– Витька Беспалый, хозяин дома.

– Так, он ушел.

– Куда ушел? – Самогон уже с трудом сохранял терпение.

– Так, на ту сторону ушел, там, у адыгов, у него знакомый есть, так к нему пошел. Обещал выпить принести. А у вас нет ничего? – Он с щенячьей преданностью заглянул по очереди в глаза казаков.

– Нету у нас, – отрезал Василий Иванович, – пошли, Колька, а то задохнемся сейчас. Тот не стал перечить, и оба насколько могли быстро покинули комнату.

– Уф, ну и вонизма, – выйдя на улицу, Самогон вдохнул всей грудью, – теперь всю неделю этот запах будут мерещиться.

Василий Иванович отряхнул пыль со штанов.

– Сделаем так. Ты пока здесь где-нибудь неподалеку пристройся, держи «клуб» под наблюдением. Если Беспалый без меня придет, задержи. Ну, можешь обработать как следует. Его главная задача – отвести нас к адыгам за речку, показать, что там у него за человек есть. Это наверняка скупщик краденого. А я пока за Калашниковым смотаюсь. Они Виктора Викторовича почему-то уважают, непонятно почему, правда. Ну, да нам-то это без разницы. Факт по любому нужный. Добро?

– Добро. Я вот там, в тенечке устроюсь, на лавочке. А к Зинаиде не будем заходить пока?

– Зайдем, но попозже. Сейчас главное велосипед найти, пока перекупщик его никуда не сплавил, а то продаст кому-нибудь и ищи потом.

– Ну, хорошо, я жду. Постарайся побыстрей.

Василий Иванович кивнул, развернулся и поспешил по асфальтовому тротуару вдоль улицы. До автоколонны отсюда было минут пятнадцать ходьбы.

Виктор Викторович оказался на месте. Василий Иванович нашел его в ремонтном цеху, он вместе с дежурным слесарем возился под огромным тягачом. Быстро уяснив суть дела, Калашников вымыл руки, насколько это у него получилось, быстро переоделся и первым выскочил из цеха.

– Я пойду у Егорыча отпрошусь. Ты меня на крылечке подожди.

Отпросился он неожиданно быстро. Не успел Чапай подойти к конторе, как Виктор Викторович уже соскакивал через две ступеньки с крыльца.

– У Атамана там целое совещание, участковый там и Гаркуша со Смагиным сидят, серьезные такие. Он мне только рукой махнул – иди, мол. Не знаешь, что там у них?

– А я сегодня, часа полтора назад, видел «десятку» Гаркуши, он за какой-то «копейкой» как реактивный летел.

– Что-то, видать, интересное. Ну да ладно, вернемся – узнаем. На твоей «Волге» поедем или моей?

У механиков были одинаковые машины – «Волги». Они были похожи не только в выборе профессии, но и в стремлении передвигаться только в просторном автомобиле. У Курова «Волга» была серебристая и на пару лет постарше, у Калашникова – зеленая. Оба чуть ли не с обожанием следили за своими «ласточками», и машины всегда находились в отличном состоянии.

– Давай на моей, я только вчера полный бак залил. – Василий Иванович потянул из кармана плотную связку ключей.

– Добро.

Кольки Самогона на лавочке не оказалось, поэтому подрулили сразу к дому Беспалова. Василий Иванович вышел из машины и сразу увидел Кольку. Тот стоял у стены фанерной развалюхи и что-то настойчиво втолковывал невидимому собеседнику, глядя на того в прямом смысле сверху вниз. Положение собеседника Самогона открылось, когда казаки вошли во двор. Витька Беспалый – вытянутый, худой до неестественности, про него говорили – как из концлагеря, лежал на спине прямо на мусоре и, не смея подняться, внимательно слушал Кольку. Увидев казаков, Самогон, усмехаясь, проговорил:

– Велосипедного маньяка поймал. Оказывается, он уже несколько лет по чужим хатам и дворам промышляет. Берет все, что под руку попадает, но велосипеды – это его конек. Как думаете, сколько он великов у нас по станице стырил?

Казаки выразительно промолчали.

– Двадцать семь! Он их, оказывается, коллекционирует, у него вон там, на косяке каждый зарубочкой отмечен, чтобы не сбиться.

– И куда он их девает? – Виктор Викторович угрожающе остановился над Беспалым. Тот испуганно сжался.

– За речку продает, адыгу одному, Чехерды зовут. Ты его, Викторыч, должен знать, он у нас на базаре всяким железом торгует, старыми утюгами, ключами, в том числе и запчастями к великам. Теперь понятно, кто у него поставщик. Наверняка и остальной товар такой же. Надо будет его прощупать как следует.

– Знаю, конечно. Кто этого торгаша не знает. Сам у него пару раз запчасти для «УАЗика» колонновского покупал. Нормальный, вроде, мужик.

– Все они нормальные, пока на нашей территории находятся. – Виктор Викторович слегка завелся. – А как среди своих да еще в кодлу соберутся, так совсем другие люди. Горячие же парни. Им что человека грохнуть, что ворованное скупать – все едино не в падлу, лишь бы не работать. А такие вот, как этот, – Калашников толкнул Беспалого ногой. Тот вздрогнул и выкатил возмущенные глаза чуть ли не на переносицу, но промолчал, – этим сукам помогают.

– Это точно, – Самогон уперся взглядом в Витьку.

– Ну, ты, велосипедный маньяк, все сказал или что утаил?

Тот замотал головой:

– Ничего больше не знаю, все, как на духу.

Василий Иванович мрачно уставился на Витьку:

– Прощупать этого адыга надо обязательно. А сейчас давай поторопимся, пока он очередной велик не разобрал. Бери этого и тащи в машину, покажет нам, где его покупатель живет.

Колька наклонился, чтобы ухватить Беспалого за шкирку, но тот вдруг уперся ногами в землю и, оттолкнувшись, пополз в сторону.

– Колька, мы же так не договаривались. Ты же говорил – сдашь его и свободен. Я сдал. Ты меня теперь отпустить должен.

Самогон хмыкнул:

– Ну, говорил. Так я от своих слов и не отказываюсь. Вот сдашь его, в смысле покажешь, где живешь, и свободен, – и, наклонившись, все-таки ухватил извивающегося Витьку за шиворот, – а ну вставай по-хорошему.

– Не поеду! Мужики, вы чего, он же меня грохнет, – заверещал Беспалый.

– Грохнет, туда тебе и дорога. – С другой стороны Витьку ухватил Калашников и, не взирая на его упорное, хоть и не отчаянное сопротивление, вдвоем легко подняли почти воздушное тело Витьки и запихали в машину. Сами сели по бокам. Василий Иванович мягко тронул с места. Машина быстро миновала широкие станичные улочки. На выезде из станицы у обочины дежурили две смазливые девушки. Они увидели приближающуюся «Волгу» и приняли рабочую позу – дружно выставили одну ногу в короткой юбчонке вперед, пристально вглядываясь в пассажиров. Виктор Викторович вдруг подался вперед:

– Стоят молодухи, ты смотри!

– Они тут все время стоят. Работа у них такая.

– Кто стоит? – не понял Самогон.

– Шлюшки. Иваныч, у тебя нагайка с собой?

– С собой. В бардачке, вон лежит.

– Ну-ка, Иванович, останови у девушек. Сейчас мы их снимем. Ты, Беспалый, молчи.

Тот охотно кивнул.

– Коля, а ты со мной – будешь их снимать. Ты – молодой. У тебя лучше получится.

– Сейчас, – Колька, сообразив, что задумал механик, взялся за дверную ручку, – хотя им без разницы: молодой – не молодой.

Машина плавно остановилась. Молоденькие девицы игриво хихикнули и медленно, покручивая бедрами, двинулись к «Волге». Колька первым выбрался из салона. Девушки с искусственными улыбками уставились на него. Виктор Викторович кинул приготовленную нагайку на сиденье и тоже вылез на улицу. Девчонки были совсем юные. Механик даже засомневался, есть ли им 18. Одна с короткой, словно взбитой прической – блондинка, в крошечном оранжевом топике, прикрывавшем только грудь, и минимальной джинсовой юбке. Вторая – брюнетка – отличалась от первой только цветом волос и топика – он у нее был красный.

– Привет, красавицы! – Колька вразвалочку приблизился к девушкам, дружно выдохнувшим в сторону сигаретный дым.

– Привет, красавчик, – блондинка уперла руку в бок, – поразвлечься желаешь? Берем недорого.

– Недорого, говорите. – Колька неуверенно обернулся на механика.

– Для нас деньги – не проблема. – К нему приблизился Виктор Викторович, скрывая за спиной нагайку. – Таким красавицам заплатим, сколько скажете.

Они живо переглянулись.

– Какие хорошие мужчинки, – протянула брюнетка, – щедрые.

– Ага, еще какие щедрые угостим, будь здоров. – Механик приблизился к ним еще, оставив Кольку за спиной. – Повернитесь-ка попками – хочу посмотреть, какие вы сзади.

Лукаво улыбнувшись, девушки развернулись и слегка выставили вполне симпатичные попки. Впрочем, сейчас никого их прелести не интересовали в том смысле, к какому они привыкли.

Механик раскинул за спиной нагайку. Колька, чтобы не попасть под раздачу, сделал еще шаг назад.

«Вжик», – коротко взвизгнуло орудие наказания. Глухой хлопок по почти оголенным филейным частям, показалось, совпал по времени с диким визгом возмущенных барышень. Они даже подпрыгнули, одновременно выгнувшись в противоположную сторону.

– Ты что делаешь – совсем офонарел?

– Придурок!

Не отвечая, Викторович вернул нагайку в исходное положение и снова занес руку.

Девчонки, как по команде, взвизгнули и бросились бежать. Впрочем, на каблуках по каменистой обочине они не успели сделать и шага. Следующий удар, еще более мощный, свистанул по их спинам, оставив вмиг покрасневшие рубцы. Это поддало им жара. Завизжав громче прежнего, они рванули по обочине в сторону станицы.

– Еще раз здесь увижу, арестуем и в клубе при всех выпорем. По голым задницам! – Виктор Викторович азартно сворачивал нагайку. – И подругам всем передайте. Чтобы не показывались больше! Казаки запрещают!

Подруги, наконец, сообразили скинуть туфли. Оглядываясь, они сбежали с дороги и припустили через луг к ближайшим домам станицы.

Колька свистнул им вдогонку.

– Может, догоним, – они все равно на крайнюю улицу выбегут, там их и встретим, – предложил Самогон.

– Хватит с них, – Виктор Викторович закинул нагайку в бардачок и устроился на сиденье. – Садись. Поехали.

Колька вздохнул и послушно полез в машину.

– Последние годы они все время тут стоят, – Василий Иванович, поглядывая в боковое зеркало, вырулил на дорогу, – притон устроили на обочине. – Он сплюнул в открытое окошко. – Стыда никакого нет.

– Теперь не будут стоять. Притон закрыт, все ушли, – Колька хохотнул, – на работу устраиваться. Викторович классно их отучил.

– Думаешь, отучил? – серьезно спросил Калашников.

– Конечно, отучил. Кто же после такого сюда вернется? Не дуры же они совсем.

– Посмотрим, – вздохнул Викторович.

– В другое место переберутся.

– Пусть только попробуют. Около станицы мы их теперь везде достанем.

– Если бы так все просто было, – Виктор Викторович обернулся, – А ты Беспалый, что думаешь, придут еще?

Витька угодливо улыбнулся:

– Я бы не пришел, а что они думают, кто их знает.

– Вот так вот, – неопределенно подытожил механик, уселся прямо и замолчал.

Машина быстро набирала ход.

До аула за речкой добрались за час. Всю дорогу Беспалый молчал, напряженно сжавшись и глядя строго перед собой.

Когда вдалеке показались первые добротные дома селения, почти все под железными крышами, Витька вдруг четко проговорил:

– Остановите здесь.

Василий Иванович услышал и плавно съехал на обочину.

Витька поднял глаза:

– Мужики, если он узнает, что это я его сдал, он меня убьет.

Самогон обернулся к пленнику:

– Что, все так серьезно? Неужто, правда, убьет?

– Еще как серьезно. У него автомат есть, я сам видел – он его во дворе чистил и даже не прятал – никого не боится. Это страшный мужик.

– Страшный, – передразнил Самогон, – я сам страшный. К тому же у нас вон – Калашников есть, а он у нас и автомат, и мужик в одном флаконе, как говорится. Его все адыги уважают. – И повернулся к Виктору Викторовичу, – правильно я говорю?

Калашников едва заметно хмыкнул, но ответил серьезно:

– Еще как правильно.

Витька перевел взгляд на Василия Ивановича, на свою последнюю надежду:

– Да, вас не убьют, а меня сразу грохнут.

– Ладно. Заладил: «грохнут», «убьют», расслабься, – Чапай заглушил машину, – пусть объясняет, где покупатель живет, и катится на все четыре.

Виктор Викторович с сомнением покачал головой.

– А если набрешет?

– Не набрешет. А то ведь мы потом его найдем и тоже кокнем. – Самогон выразительно глянул на Витьку, – ну, как, не набрешешь?

– Да вы что, мужики, зачем мне брехать, я же сам по доброй воле все рассказал. Сейчас все нарисую, расскажу.

Василий Иванович протянул Беспалому блокнот и ручку:

– На, рисуй. А то мы с тобой что-то долго разговариваем.

Беспалый облегченно схватил блокнот и зубами стянул колпачок с ручки.

К двухэтажному дому Чехерды подкатили не таясь, громко тормознули прямо перед железными с коваными завитушками, явно дорогими воротами.

– Пока все точно, – констатировал Василий Иванович. – Что-то будет дальше, – и первым вылез из салона.

Калашников, не церемонясь, затарабанил кулаком по металлическому листу калитки. Во дворе гулко забухала собака – очередной кавказец.

– И что они так любят этих кавказцев? – Самогон недоумевающее приподнял плечо, – тупые же собаки и бешеные. Кроме хозяина никого не признают.

Василий Иванович подошел и встал рядом, прислушиваясь:

– Не скажи. Не такие они и тупые. Разные бывают. С собаками же как – все от хозяина зависит. Он тупой – и пес такой же, хозяин хитрый, двуличный – и пес с подкавыркой, любитель из-под тишка тяпнуть.

– Ну, ты, Иваныч, целую теорию развел… – Самогон не успел договорить. Во дворе раздалась короткая команда: «Урус, место» (Самогон возмущенно цыкнул: «Как собаку назвал, скотина»), и в сторону калитки зашаркали чьи-то ноги. Громко стукнул отодвигаемый засов и перед казаками предстал Чехерды – адыг лет пятидесяти, но выглядевший моложе, высокий, поджарый, с небольшой аккуратно подстриженной бородой и острым неприязненным взглядом, который он, впрочем, не совсем удачно попытался замаскировать широкой улыбкой.

– Калашников, Викторович, вот не знал, что ты заедешь, плов бы приготовил. Вот неожиданно. – Он чисто говорил по-русски, если не видеть его смуглое восточное лицо, ни дать ни взять – мужик из российской глубинки. – Заходи, заходи, – он посторонился и когда гости по одному прошли на широкий двор, быстро выглянул на улицу и закрыл за ними калитку.

– День добрый, уважаемый, – Виктор Викторович, от которого не укрылось, как Чехерды выглянул на улицу, остановился у высокого крыльца. – Мы к тебе по делу.

– Понятно, что по делу. Куда пройдем? В дом или здесь под навесом присядем? – Он показал рукой на огромный, метров, наверное, десять на пять навес, под которым разместился длинный, со столешницей из дуба стол с лавочками по бокам.

– Давай здесь присядем, на улице сейчас хорошо, не жарко.

– Хорошо, как скажешь, – он пропустил гостей вперед и, вытянув шею, крикнул в открытое окно, – Фатима, принеси чаю.

Не торопясь, расселись. Причем получилось так, что Чехерды сидел по одну сторону стола, а казаки – по другую.

– Чайку попьем, потом говорить будем? – адыг глядел из-под лобья, при этом старательно улыбаясь.

– Думаю, не будем тянуть кота за хвост, – Калашников устроился поудобней, – Тут такое дело, – он переглянулся с казаками, – в общем, сегодня тебе привезли один велосипед. Этот очень важный для нас велосипед украли у нашего Атамана. Прямо со двора увели. Кто это сделал, мы еще найдем, но сейчас речь не о том. Велосипед у тебя, и это мы знаем. Был бы простой велик, мы бы к тебе не пришли, но он не простой, а Атамана Жука. Знаешь же его?

– Кто вашего Атамана не знает? – неопределенно отозвался Чехерды. Он слушал внимательно, но лицо оставалось непроницаемым.

– Так вот, – продолжил Виктор Викторович, – я думаю, ты человек умный, у тебя легальный бизнес – место на рынке, по-моему, и в районе у тебя точка есть. (Чехерды усмехнулся: «Все знают»). И, конечно, как человек умный, ты не хочешь сложностей с курскими казаками. Я правильно понимаю?

Чехерды сразу не ответил. Отклонился от стола, чтобы не мешать появившейся с подносом в руках супруге расставлять чайные чашки и вазочки со сладостями. Дождавшись, пока она разольет горячий зеленый напиток по чашкам и уйдет, адыг задумчиво почесал подбородок.

– Викторович, я тебя услышал. И только из уважения к тебе признаюсь. Да, привозили мне велосипед, было такое, – он резко поднял взгляд, – но ты понимаешь, я ведь за него деньги заплатил. Как так взять и отдать просто? Я же в убытке окажусь.

Самогон заерзал и хотел что-то возразить, но Калашников с силой прижал его руку к столу, призывая помолчать.

– Чехерды, ты же считать умеешь. Так вот посчитай. А если Атаман – вот случится такое, он у нас хоть и не обидчивый, но так, гипотетически представим – обидится. И что он сделает, как думаешь? Самое простое – ты место в Курской потеряешь враз. Если захочет, менты тебя арестуют за сбыт краденого. Потом, может, и отпустят, конечно. Но это потом. Неприятностей не оберешься. Есть и другие не такие однозначные возможности тебе жизнь испортить. И все это – подумай – из-за какого-то велосипеда. Стоит он того? Я считаю, не стоит. – Калашников откинулся на лавочке. – Как думаешь, Чехерды?

Тот снова выжидательно почесал заросшую щеку.

Василий Иванович отхлебнул горячего чаю и качнулся вперед:

– За казаками в станице сейчас сила, знаешь, поди. Сделай казакам доброе дело и тебе зачтется. Мало ли что в будущем понадобится, а тут мы – добро помнящие.

Чехерды задумчиво улыбнулся:

– Да вы пейте чай, остынет скоро. Угощайтесь. Все свое, свежее. – Он смотрел в сторону. Думал.

Казаки не мешали. Молча отхлебывали чай, закусывали сладкой выпечкой. Ждали.

– Нет, ну вы, ребята, любого уговорите, – Чехерды качнулся и махнул рукой, – ладно, убедили. Сейчас приду, – Он поднялся и быстро скрылся за углом дома.

Колька Самогон повернулся к Калашникову:

– Как думаешь, он за велосипедом?

– А ты думаешь, за автоматом?

– Да кто ж его знает. На морде не написано. Но вот, чего мне точно не хочется, так это сидеть просто так и гадать на кофейной гуще, – С этим словами Самогон поднялся и нарочито неторопливо пошагал к калитке, намереваясь ее приоткрыть, чтобы иметь хотя бы один путь для экстренного отхода. Конечно, он понимал, что вздумай Чехерды всерьез расправиться с казаками, никакие открытые калитки им бы не помогли. В этот момент Самогон впервые после армии пожалел об отсутствии проверенного «калашникова» под рукой. Он успел дойти до калитки и взяться за ее ручку. Из-за угла показалось колесо велосипеда, а за ним улыбающийся Чехерды:

– Вот, забирайте, раз такое дело.

Казаки незаметно выдохнули и дружно поднялись с места.

Второй рейд Жука

Лошади фыркали, вскидывали морды, с трудом удерживаемые удилами, недовольно всхрапывали, обнажая крепкие молодые зубы, но постепенно сдавались и медленно-медленно, словно говоря – это ты, хозяин, меня заставил, заходили в студеную мартовскую воду. Лаба тихо пенилась в плывущем тумане, шелестели сухие коричневые метелки разросшегося тростника. Потревоженные казаками речные струи рябили в сумерках у боков лошадей. Десять бойцов – небольшой отряд разведчиков-пластунов – голышом, по одному осторожно опускались в холодную воду. Зашедшие первыми сползли с седел и, не отпуская их, придерживая свернутую в тугие тюки одежду и оружие, плыли к противоположному берегу, едва угадываемому в тумане. Петр Жук еще молодой казак 27 лет, но уже полевой Атаман станицы, недовольно поморщился – шумно! Слишком шумно переплавлялся отряд. Уже на середине реки одна из молодых лошадок – он не разглядел чья – вдруг запаниковала, задергалась – наверное, любопытный сом-громадина коснулся скользким боком ее ног – проверил, не конкурент ли ему появился в этих заводях, и, напугав животину, спокойно поплыл дальше. Неизвестно, чем бы кончилась для молодухи ее первая ночная переправа, но к счастью кто-то из опытных казаков приблизился к ней, цыкнул на растерявшегося парня и, перехватив вожжи, настойчиво повлек кобылку к берегу. Лошадь почувствовала крепкую руку, успокоилась и больше не дергалась.

На противоположном берегу к отряду сразу подскочил, непонятно откуда взявшийся Русинко Иванов, тертый казак лет сорока, с длинными русыми усами, которые он подстригал, только когда они начинали касаться кончиками воротника рубахи. Накануне вечером его отправили сюда вместе с молодым, не по годам толковым разведчиком Пантелеем Калашниковым контролировать берег и переправу отряда.

– Здесь пока тихо, – приблизившись к Жуку, вполголоса зашептал он, – их сотня там, где и была – ждут чего-то или кого-то. Дозорных выставили, но далеко не отходят. Пантелейка там остался, а я сюда – вас встречать.

Жук кивнул головой – информацию принял. Накинул через голову перевязь старинной родовой сабли, отцовской, когда-то еще по молодости отбитой им у знатного черкеса, который снял ее с убитого батьки, и, подняв руку, махнул ладонью вкруговую – сигнал для общего сбора. Казаки, уже одетые и вооруженные, собрались быстро, встали в кружок.

Сумерки постепенно увядали. В нарождающемся утреннем свете, как негативы, проявлялись настороженные лица казаков, опытных – с аккуратными бородками, молодых – с усами и без них. Все были в невысоких воинских папахах с традиционным для кубанцов красным верхом, расчерченным крест-накрест черным. У каждого помимо сабли и кинжала у пояса, на плече стволом вниз висели берданы – года два назад выдавали всем приписным казакам, а у Юшки Роденкова – самого возрастного и уважаемого казака в отряде из-за ремня выглядывал трофейный кремневый пистолет – любимое его оружие, с которым он не расставался вот уже лет тридцать.

– Значит так, казаки, – Атаман обвел всех внимательным взглядом, – задача у нас простая. Перекрыть пути черкесам на нашу сторону и продержаться до прибытия основных сил. Наши послали гонца в Екатеринодар – завтра к вечеру должны подойти. На нашем берегу еще десятка два казаков – молодежь да старики, все, кого смогли собрать, будут дожидаться. Остальные, сами знаете, на смотре в столице. Они тоже вступят в дело, если мы к самому берегу отступим. Что нежелательно. Это уже последний рубеж обороны будет, за ним только матери наши, дети и жены. – Атаман одернул черкеску и поставил ногу на камень. – Потому, считаю, тактика будет такая. В обороне сидеть и ждать с моря погоды мы не будем – не по-нашему это, не по-казачьему. Пойдем на стычку сами. Тут же ещо дело такое, политическое, едрить его. Они же потом, если разборки пойдуть, скажут, что мы здесь просто так стояли. Никого трогать не собирались. На природу, мол, выехали, рубку учебную устроить. А тут на нас – невинных, значит, овечек, казаки напали. А потому нужно их на чистую воду вывести. Чтобы потом овечками не смогли прикинуться. – Он оглянулся. – Все слышат, всем понятно?

Нестройный тихий гул голосов был ему ответом.

– Ну и хорошо. Значит, действуем так. Пару человек – добровольцы – пойдут к черкесам в гости. Мол, нечаянно на них выскочили. Посмотрим на их действия. Думаю, действия будут резкими. Как только наши лазутчики, если повезет, откроют стрельбу, нет – значит, за сабли и кинжалы схватятся, вступаем в действие мы, а значит, сидеть должны уже на позициях, по возможности как можно шире, чтобы они подумали, будто нас много. Палим густо и прицельно, чтоб каждый выстрел – враг. От этого зависит, сколько их за нами гоняться будет. Может такое случиться, что они тут подкрепление ждут, так наша задача в том, чтобы новенькие на этом месте только мертвых нашли, все остальные должны уйти за нами. Пока сообразят что к чему, подмога нам подойдет, и вот тогда уже бегать от них не будем. Они от нас будут, если будет кому к тому времени. Правильно я мыслю, друже?

Юшка Роденков поставил ногу на тот же валун с другой стороны и оперся локтем на коленку.

– План хороший. – Казаки обернулись на него. – Я так – думы вслух. А если они за нами все не побегут. Тоже ведь не дураки. Вычислят, что нас всего-то десяток и отправят в догон в два раза больше. А остальные на нашу сторону с тем самым подкреплением, которого ждут, пойдут. Что тогда?

Атаман разгладил усы и на десяток секунд задумался.

– Может быть и такое. Но надо постараться, чтобы все пошли за нами. А для этого надо черкесов так разозлить, чтобы у них все мозги набекрень от ярости свернулись, и они больше ни о чем думать не могли, как только о мести. – Он расправил плечи и оглядел бойцов. – Как, казаки, разозлим черкесов?

Казаки задвигались и заухмылялись:

– Это мы смогём. Так разозлим, что вообще про думать забудут.

Юшка с усилием раздвинул плечистых пластунов и вступил в круг.

– Братцы, я вот, что предлагаю. Я пойду с кем-то еще, надо ихнего главного так обидеть, чтобы он башку потерял. А для этого надо вот что, – он понизил голос и махнул рукой, призывая склониться станичников поближе. Те дружно наклонили головы вперед.

***

Молодому князю Тефраилу еще ни разу не приходилось водить отряд на русскую сторону. Более того, если еще неделю назад кто-нибудь сказал князю, что он встанет во главе сотни и поведет ее в набег, он решил бы, что его разыгрывают. Уже лет десять у горцев не было серьезных стычек с казаками – так, головы, конечно, резали, но это были единичные случаи. А тут шесть дней назад его вызвал имам и в присутствии какого-то важного иностранца, похоже, турка, дал задание собрать и вооружить сотню. И так все обставил: именем пророка Мухаммеда, по воле божьей, что и не откажешься. Сам князь учился в Петербурге, у него было немало друзей и приятелей среди русских, и ему совсем не хотелось начинать новую войну с Россией. Но у князя не было выбора. Законы гор, как и сто лет назад, оказались сильнее европейской пыли на бурке. Стряхнул ее, и все, нет больше хорошего приятеля с Кавказа, есть грозный Тефраил. Так утешал себя князь, но мысли при этом посещали его голову совсем не героические.

«Похоже, большие деньги турок привез, а, может, пообещал что-то, мол, вы начинайте, а Турция за вас вступится. – Тефраил сидел перед костром в лагере, верстах в пяти от русского берега, в ожидании подхода второй сотни из соседнего аула и, кутаясь в теплую бурку, подкидывал в костерок щепки. – Да только не вступится она, брешет турок. Все, что ему нужно – это нестабильность на Кавказе, небольшая война, где нас – кавказцев опять станут стрелять и гонять по лесам, как коз. А они там у себя в Турции вопить начнут, что русские опять братьев-мусульман убивают, давайте собирайте деньги на помощь несчастным черкесам. И ведь начнут собирать. И, может, даже добровольцев отправят. Но это так – прикрытие. Суть же, похоже, в том, что очередной горлопан денег соберет и имя прославит. Какую-то часть средств нам, конечно, подкинет, но львиную долю себе оставит. Да, так вот чужими руками свои задачи и решают, говнюки».

От этих грустных мыслей князя неожиданно оторвал какой-то шум в стороне у леса. Он поднял голову, вслушиваясь. Уже почти рассвело, поляна, на которой расположилась сотня, постепенно заливалась утренним солнцем, пожухлая прошлогодняя трава, свернутая комками, парила под его лучами, голые деревья раскачивались на солнечном ветре, что огибает землю с первыми лучами солнца. Князь знал, что общие предки и русских, и кавказцев, что суть один народ, – язычники, каждое утро встречали этот ветер гордым возгласом «Ура». И только после принятия ислама в сознании адыгов, как и русских с приходом греческой религии, солнечный ветер постепенно превратился просто в утренний ветерок.

Плотнее захлестнув бурку на груди, князь поднялся.

– Иди и узнай, что за шум, – он не смотрел в сторону слуги Ибрагима, но знал, что тот уже стоит позади, угадывая первое пожелание господина.

Мелькнула сутулая фигура слуги – он с рождения с небольшим горбом, из-за чего до сих пор не женат – никто не хочет горбатых внуков – и умчалась в сторону густых деревьев, за которыми по-прежнему шумели голоса, и этот шум приближался. Князь недовольно поморщился. Ему всегда казалось, что Ибрагим только изображал преданность. А что у него таилось за мутной душой – поди, угадай. Он вышел из неплохого, но бедного рода, и его отец еще в детстве отдал молодого Ибрагима в услужение к его ровеснику – Тефраилу. Вот и сейчас он умчался как-то уж слишком быстро. Как будто не хотел находиться рядом с князем. «А, впрочем, чужая душа – потемки. Возможно, я просто придираюсь».

Князь только успел плотнее закутаться в бурку да подкинуть полено в костер, как меж светлеющих стволов проявилась нестройная группа его бойцов. Они активно размахивали руками, угрозы отрезать бошки и другие выступающие части тела сыпались во все стороны, как горох. Впереди, казалось, совсем не обращая внимания на грозное сопровождение, шли двое. Кто-то выхватил саблю и обежал их сбоку, похоже, намереваясь выполнить хотя бы одно из обещаний. Но его в два движения нагнал Ибрагим, строго положил тяжелую руку на оголенный клинок и кивнул в сторону князя. Тот вскинул голову, встретился с предводителем взглядом, смешался и неловко убрал оружие. Только тут князь разглядел, что к нему твердыми шагами хмуро приближались два казака. Оба примерно одного роста и возраста. «Нет, – перебил себя князь, когда они остановились напротив и серьезными глазами уставились на него, – тот, что по правую руку со смешным древним пистолетом за поясом, пожалуй, будет постарше. Другой казак с неестественно длинными усами сжимал в вытянутой вниз руке бердану. Хорошая игрушка. Заберу ее себе. Потом». Князь собрался было уже отдать приказ разоружить казаков, но в последний момент остановил готовое сорваться с губ слово. И правда, чего ему бояться? Да они только подумают приподнять стволы, как их возьмут на мушку не меньше десятка злых и голодных до казачьей кровушки джигитов. А отобрать у них оружие он всегда успеет. Никуда не денутся. Он приосанился и упер кулак в бок – на кокой-то картине он видел государя в такой позе. Смотрелось эффектно.

Горцы, сопровождавшие русских, притихли, ожидая знака или слова князя. В их глазах он с удовлетворением прочел готовность по первой же команде сделать с ними все что угодно: спустить прямо на месте шкуру или гуманно отрубить обоим головы. Похоже, варианты сохранения исконным врагам-казакам жизни не рассматривались вовсе. Князь решил не форсировать события.