Текст книги "Атаман"

Автор книги: Сергей Мильшин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)

Никита Егорович слегка удивился – он не давал задания охранникам что-то ремонтировать на базе. Он приблизился к открытой дверце летнего домика и заглянул внутрь. Племянник Валерка – Жук сразу узнал его по долговязой фигуре и не поддающимся никакой расчёске густым вихрам, выбивающимся во все стороны из-под бейсболки, надетой задом наперед – аккуратно приколачивал к каркасу стены полуотвалившуюся внутреннюю обшивку – вагонку. Заметив краем глаза тень на крыльце, он живо обернулся.

– Привет строителям, – Атаман зашел в коридорчик и осмотрелся.

Валерка выплюнул в ладонь мелкие гвоздики изо рта.

– Здравствуй, дядя Никита.

– Что, получается что-нибудь?

Валерка тоже осмотрелся, будто, как и Жук, только что вошел в домик.

– Даже не знаю, что получится. Решил попробовать – посмотреть: поддаются они вообще ремонту. Не сгнили за столько лет.

– Ну, и как, не сгнили?

– Каркас целый, – он постучал кулаком по выглядывающему брусу, – и даже вроде не гнилой. По крайней мере, в этом домике. Остальные я так тщательно не смотрел.

– И что, и вагонка еще сгодиться?

Валерка взял в руки стоящую отдельно планку, повертел.

– Конечно, разлохматилась прилично. И почернела вон местами. Да и нет уже половины – растащили. Но она, видишь – ровная, без бороздочек. Можно простые рейки купить – они не дорогие, и где ее не хватает – добить рейку. А потом все покрасить. По-моему, вполне прилично будет.

Атаман прошелся по скрипучему полу, прислушался. Остановился у окна без стекол, выглянул на улицу. Толстый ствол старого тополя ощутимой громадой поднимался в метре от стенки домика. В стороне от него рябила гладь пустынного пруда.

– Ладно. Это ты молодец. Правильно придумал. Завтра я тебе помощника пришлю. На шлагбауме тут сидеть смысла большого нет, все равно забор символический, ходи кто хочет, а вот ремонт хотя бы в двух-трех домиках сделать и правда не помешает – через пару месяцев можно народ начинать принимать, надо к этому времени хотя бы несколько хибар подготовить. Будет где спрятаться на случай дождя или вообще непогоды.

Валерка расцвел улыбкой:

– Вдвоем у нас, конечно, дело быстрей пойдет. А кого пришлешь?

– Не знаю пока. Подумаю. Завтра тяжелый день намечается. Впрочем, – Атаман сгустил брови, – он уже сегодня начинался.

– А чего сегодня? – не понял Валерка.

– Ладно, ты тут продолжай, – Никита Егорович развернулся на пороге, – и смотри, чтобы ни капли в рот, пока на смене. Да и после ни к чему. Мне твоя мамка обещала, что ты за ум возьмешься. Правду говорила?

Искренне возмущенный Валерка протянул к дяде обе ладони:

– Да ты что? Я же в завязке. Месяц ничего не пью. Аж самому страшно.

– А ты не бойся, – усмехнулся Никита Егорович, – смелые у нас, сам знаешь, города берут. Прощевай пока.

Он вышел на улицу. Крепкий холодный ветер, поднявшийся к вечеру, похоже, гнал новую погоду с севера. «Пора бы уже осени намочить пересохшую землю. Крестьянам дождь сейчас ох как нужен – озимые задерживались со всходами. И так зарплату Ущербный крохотную платит, а не будет урожая, и вообще ничего не даст, он может. А раз крестьянам надо, то и нам всем тоже, – рассуждал Атаман, глядя на бегущие от берега к берегу без остановки волны пруда, – потому как нет первее и важнее дела на казачьей Руси, чем хлеб сеять да урожаи собирать. – Он запахнул плотней куртку на груди и повернулся к виднеющейся меж деревьев «Ниве». – Впрочем, нет. Всякие сорняки из нашей жизни выдергивать – тоже важное занятие. А иначе их разведется столько, что не только хлеб сеять негде будет, но и места, чтобы просто жить, не останется. Причем вырывать желательно с корнями».

Он решительно зашагал к машине.

Засадные места напротив дома Гуталиева в усадьбе Черткова заняли заранее. Осень стремительно набирала силу, после 23.00 заросли вокруг домов погрузились в густую темноту. Это было на руку казакам и бойцам наркоконтроля. Но все равно, чтобы невзначай раньше времени не попасть на глаза цыганам и не провалить еще не начавшуюся операцию, прошли к Черткову с соседней улицы, договорившись с хозяином огорода, граничащего с наделом Захара Васильевича. Там прибывших поджидал Юра Гойда. Вместе быстро перепрыгнули низенький штакетник, разделяющий два участка, и, пригнувшись, пробежали за ним по тропке мимо качающих голыми ветками еще не обрезанных яблонь, груш, вишен и еще не известно чего. Сад у бывшего Атамана был знатный. Двор к удовлетворению спецназовцев оказался огорожен со всех сторон плоским шифером, почти двухметровая ограда надежно скрывала от любопытных все, что происходит за ней. Отряд встретил Самогон. Колька махнул рукой в сторону приготовленных для спецназовцев и казаков лавочек, выстроенных вдоль стены дома, и снова повернулся к закрепленному в заборе инфракрасному прицелу. Мужики беззвучно последовали на указанные места и расселись. Сам Захар Васильевич, чтобы не нарушать привычный для себя и соседей режим, ушел в дом еще час назад. Вскоре он потушил свет, и сейчас только в одном окошке, выходящем на огороды, тихо светился, меняя цвета, экран телевизора. Во дворе ночную темень ничего не разбавляло. Юра коротко доложил Атаману и примкнувшему к нему капитану Гришину обстановку:

– Тихо. Днем Чертков видел, к нему пришли человек пять цыган и, похоже, до сих пор сидят там. При нас практически никаких движений не было.

Атаман кивнул, а Анатолий взял Юру за рукав:

– Уточни, совсем движений не было или что-то все же видел?

– Ну, – Гойда немного смутился, – так, ничего особенного. Один раз баба егошная выглянула, воду из ведра на дорогу вылила и тряпку на забор сушиться повесила.

– Тряпку, надеюсь, не трогали? – Гришин строго посмотрел на казаков.

– Да на кой она нам? – удивился Юра.

Атаман наклонился к капитану:

– Думаешь, знак?

– Наверняка. Вот только что означает, узнаем не сейчас, а, – он взглянул на светящийся в темноте циферблат «командирских» часов, – минут через сорок. В лучшем случае.

Тихо подошли Митрич, Калашников и Куров. Митрич пригибался – боялся, что увидят его затылок через забор и оттого казалось сутулится.

Виктор Викторович спросил горячим шепотом:

– Ну, что тут нового?

Никита Егорович также шепотом ответил:

– Все нормально. Ждем.

– Пошли на лавочки, – капитан махнул рукой, приглашая за собой, – чего тут стоять.

– И то верно, – Атаман шагнул за Анатолием. За ним последовали остальные.

Свежело. Неослабевающий ветер не в такт стучал какой-то деревяшкой за домом, шелестел кустами в палисаднике. На затянутое тучами небо выплыла порожняя луна и, изредка проглядывая в просветы, заблестела дорожками на стылой земле. Временами она пропадала за невидимыми громадами туч, и тогда становилось совсем темно и будто даже холодней. Казаки и бойцы наркоконтроля плотнее закутывались в бушлаты и куртки, супились, ругали про себя и этого Гуталиева, и его наркотики, и, может быть, еще кого-то или чего-то, но вслух не говорили ничего – в гулкой осенней ночи гуляющий ветер легко мог унести неосторожное слово на ту сторону улицы. Виктор Викторович, измучившись вынужденным бездельем, наконец не вытерпел и поднялся. Молча поднял левую руку Гришина и взглянул на светящийся циферблат. Стрелки показывали половину первого. Анатолий тоже в который уже раз повернул часы к луне и вгляделся. Виктор Викторович вздохнул и, посматривая на блестевших глазами казаков, осторожно шагнул к Юре Гойде, устроившемуся на наблюдательном посту у прицела. Рядом на пенечке прислушивался к звукам, долетавшим изредка со стороны станичных улиц, Колька. Вывернула из-за угла какая-то машина, осветила фарами на повороте забор Гуталиева, но не остановилась. Насторожившийся было Самогон сел обратно.

– Давай сменю, – прошептал на ухо Гойде механик.

Тот молча уступил ему место.

Он приник к окуляру. Несколько секунд привыкал к зеленоватому изображению. Резкость не наводилась. Он вопросительно оглянулся на стоящего рядом Гойду

– Плотней прижмись к прицелу, – посоветовал из-за спины Колька.

Виктор Викторович послушался. И сразу будто выплыли из зеленой темноты очертания деревьев напротив, бетонный столб с вывернутым фонарем, ворота двора Гуталиева и открывающаяся калитка.

– Оппа, – механик поднял руку, – кто – то выходит.

К нему тут же подскочил Самогон. Отодвинул растерявшегося Гойду и приник к щелке в заборе.

– Кто выходит? – Юра наклонился к уху механика.

В этот момент в приоткрытую дверцу выглянула голова, покрутилась во все стороны – вероятно, проверила наличие посторонних в радиусе видимости, затем калитка открылась шире, и из нее выскользнула щуплая фигура. И тут же короткими перебежками рванула по улице, стараясь держаться ближе к посадкам. Рассмотреть, кто это был, даже в прибор ночного видения не получилось.

Быстро подошли Атаман и командир спецназа.

– Что там? – шепотом спросил Анатолий.

Виктор Викторович отстранился от окуляра и потер бровь – на ней наверняка остался округлый след. Его место, опередив Самогона, шустро занял Юра Гойда. Николаю ничего не оставалось, как снова прижаться лбом к забору и прищуриться в щелку. Что он сразу же и сделал.

– Тип какой-то вышел из ворот и убежал, – так же тихо ответил механик.

– Куда рванул? – Гришин сосредоточенно массажировал ладони.

– Туда, – Калашников махнул рукой.

– Похоже, выслал казачка проверить маршрут. – Капитан повернулся к Атаману. – Там у нас въезд в станицу со стороны района? Правильно я понимаю?

– Правильно, – Никита Егорович кивнул, забыв, что его почти не видно в темноте. – Значит скоро?

Гришин шагнул к скамейке. Там уже никто не сидел. Четверо бойцов натягивали шапочки-маски с прорезями для глаз и губ и сосредоточенно поправляли амуницию. Казаки друг за другом бесшумно двигались навстречу.

– Что там? – поинтересовался Митрич, идущий первым.

– Готовность номер один. Ждем. Наверное, скоро поедут.

– Давно пора, – Василий Иванович сунул ладони под мышки, – застудят совсем, падлюки.

Алексей Митрич приблизился к забору и стукнул Гойду по плечу:

– Дай посмотреть.

Тот неохотно отступил:

– Нет никого. Тихо там.

– Это пока, – Митрич сунул нагайку в карман и наклонился.

Не успел он приникнуть к окуляру, как из – за поворота выскользнула светящаяся змейка фар. Невидимая машина притормозила на рытвине, мазнула фарами по деревьям улицы и… свернула к цыганскому дому. Все застыли. Атаман переглянулся с командиром спецназа.

– Похоже, не соврал ваш Мокрый.

– Скоро узнаем.

Ворота открылись сразу же, как только машина приблизилась к ним, словно кто-то за ними до секунды знал время ее прибытия. Или стоял за забором, прислушиваясь и поджидая транспорт. Фургон, а это был именно фургон – Митрич разглядел точно – не остановился и сразу заехал во двор. Ворота без скрипа закрылись.

– Смазали петли, – Алексей отстранился от прицела, – готовились, видать.

Во дворе Гуталиева замелькал тонкий луч света.

– Фонарик, – продолжил комментировать Митрич.

Анатолий оглянулся на своих бойцов и сделал два жеста рукой, означающих: «Позиция за калиткой», «Ждем команду». Спецназовцы без звука переместились в указанное место и там застыли с поднятыми автоматами.

Калитка у дома напротив открылась вновь, выпуская человека. Тот оглянулся по сторонам и, ни кого не заметив, быстро пошагал по улице. Анатолий взял за руку одного бойца.

– Пакуем его. Только не здесь.

Атаман резко шагнул в их сторону:

– Подождите. Давайте мы своими силами возьмем. Это, скорей всего, водитель – Мокрый. Мы справимся сами, вам же главное дело делать.

Гришин думал пару секунд:

– Хорошо, берите.

Жук тут же повернулся к казакам. Самогон и Виктор Викторович уже стояли у него за спиной.

– Брать тихо, не калечить. Догадываешься, кто это?

– Мой крестник, наверняка, – он скинул куртку, бросил ее на руки Юре и быстро выскочил в калитку. Механик не отстал.

Человек шел уже метрах в двадцати впереди. Казаки, стараясь не шуметь, двинулись за ним.

Атаман склонил лицо к голове капитана, внимательно всматривающегося в циферблат часов:

– Когда пойдете?

– Через тридцать секунд. Двадцать пять…. Вы за нами не сразу идите. Минут через пять, если раньше сигнал не дадим. – Он бросил левую руку вниз и резко выпрямился. – Пора! – и коротко махнул ладонью вперед.

Кто-то из бойцов толкнул калитку и четверо бойцов по очереди выскочили на улицу. Анатолий аккуратно прикрыл дверцу и последовал за ними. За воротами они перестроились и вперед двигались, уже рассыпавшись и прикрывая друг друга. Атаман решительно отстранил от прицела занявшего место наблюдателя Гойду (тот хотел было возмутиться, но, увидев Жука, проглотил возмущение) и сам приник к окуляру. Казаки, уже не особо скрываясь, выставили головы над шифером. Еле видимые в кромешной темноте фигуры бойцов в камуфляже подскочили к забору Гуталиева, дружно закинули за спину автоматы и, не останавливаясь, перепрыгнули высокую, из металлического профиля ограду. Гришин исчез из видимости казаков последним.

Митрич толкнул калитку и встал в проеме, прислушаясь. Атаман подошел и остановился рядом, привалившись плечом к столбу. Какое-то время было тихо. Ни звука, ни блика не долетало из двора напротив. И вдруг пространство взорвалось криками боли, женским визгом, звоном битого стекла. Залаяла свирепо собака, по густому лаю – кавказец. «Откуда она там? Прошлый раз не было». Раздался гулкий выстрел из автомата, и собака стихла, будто выключили звук. Вспыхнул свет во дворе, затопали тяжелые шаги, свирепый мат грохнул и оборвался стоном. Атаман с Митричем, не сговариваясь, бросились к усадьбе Гуталиева. Жук успел краем глаза заметить, как со стороны улицы в их сторону метнулась чья-то тень. На бегу он обернулся.

– Самогон? – узнал Жук.

– Я. Мокрого взяли. Викторович ведет.

За спиной запыхтели чуть припоздавшие Василий Иванович и Гойда. Вместе подскочили к воротам. Митрич уже толкал запертую калитку. С первого раза не поддалась. Он толкнул плечом – дверь держалась. Тогда Митрич чуть отошел и с силой грохнул в нее ногой. Деревянная калитка планером влетела во двор. Казаки рванули следом. И оторопело остановились, будто уперлись в препятствие, впрочем, так оно и было – двое бойцов наркоконтроля в масках направляли на них дула автоматов.

Самогон снял кепку и вытер пот со лба. Атаман поднял руку, словно останавливал ожидающийся выстрел. Напряжение повисло в воздухе.

– Тьфу ты, – сплюнул один из спецназовцев, – казаки, мать вашу. Кто вас звал?

– А чего нас звать? – пробасил Митрич, – мы сами приходим.

Как по команде все задвигались и заговорили.

– Чуть не пристрелили, – выдохнул Гойда.

– Вполне могли, – авторитетно заявил Самогон.

– Надо было стрельнуть.

– Чтоб не пугали.

Бойцы опустили автоматы.

– Ладно, помогайте, раз пришли, – спецназовец кивнул на повернувшие головы в их сторону распластанные тела с руками на затылках – вяжите, – и кинул Алексею веревки.

Из дома третий спецназовец выволок еще одного. Тот сопротивлялся и пытался упираться ногами. Боец просто приподнял цыгана и головой вперед, будто тюк с тряпками, бросил рядом с остальными на асфальт двора. Он грохнулся ощутимо больно, оцарапался коленками и щекой, взвыл и заматерился.

– Принимайте до кучи, – спецназовец снова скрылся в доме.

Бойцы тоже развернулись, порекомендовали смотреть за «этими» повнимательней и в три шага скрылись за углом дома.

– Сараи смотреть пошли, – определил Самогон.

Казаки разобрали веревки, заранее нарезанные на равные отрезки, и принялись за дело. Всего на земле затравленно поглядывали на казаков пятеро цыган. Все в хорошей одежде, чистых куртках и туфлях.

– Как думаешь, Василий Иванович, кто такие? – Атаман распутал веревку и стряхнул ее.

Чапай пожал плечом, задумался.

– Распространители, – опередил его Колька.

– Если и распространители, то не рядовые, – решил Василий Иванович, – одеты шибко хорошо для рядовых.

– Возможно.

Как только казаки склонились над задержанными, крайний в ряду лежащих цыган, тот самый, которого спецназовец только что притащил из дома, попытался вскочить. Но тут же грохнулся, прогибаясь: жесткий удар Самогона подошвой ботинка в заднюю часть спины бросил его на землю.

– Ух ты, шустрый какой! – Колька бесцеремонно прыгнул на него сверху.

– Эййй, – взвыл цыган, – покалечил, козел. Придурок, убью, слезь с меня…

Крепкий удар ладонью по затылку остановил поток слов. При этом он звучно стукнулся лбом об асфальт. Другие справились без происшествий. Выпрямились, огляделись. Из дома выставил голову спецназовец:

– Никита Егорович, зайди к нам.

– Ждите здесь, – Атаман шагнул к двери.

В сопровождении бойца он прошел темный коридор и очутился в большой освещенной комнате. Высокий потолок, наверное, больше трех метров, пальмы по углам, у дальней стены ажурная лестница на второй этаж. «Хорошо устроился, сволочь». В центре комнаты боком к столу сидел Гришин, напротив него согнулся со связанными за спиной руками Гуталиев. Еще один боец наркоконтроля слизывал с кончика кинжала белый порошок. На столе лежал прозрачный пакет грамм на пятьсот с таким же содержимым. Тут же валялись разбитые электронные весы.

– Оно! – спецназовец выплюнул остатки порошка. – Герыч.

– Проходи, Никита Егорович, раз пришли, – Гришин сделал широкий жест, – Я за вами и сам уже собирался посылать. Вы меня опередили. Кто там с тобой?

– Да все, кроме Викторовича. Он того казачка конвоирует. А, может, тоже уже здесь. А где эти все, его которые, семья?

– В подвале закрыли, чтоб не мешали, – Анатолий поднял взгляд на бойца, который привел Атамана, – кликни там еще кого-нибудь. Понятыми будут.

Боец молча вышел.

– Ну, что, Атаман, принимай работу. Все чин по чину. Наркотики, наркоторговцы, распространители.

Гуталиев зло глянул в его сторону:

– Это еще доказать надо.

Гришин усмехнулся.

– Что, скажешь не твое?

– Конечно, не мое. Кто-то из гостей моих принес, сука. А мне не сказал. Я думал – мука.

Гришин развеселился.

– Нет, ну ты смотри, какой наглый…

В комнату вошли и с интересом заоглядывались Василий Иванович и Юра Гойда. Атаман обернулся к ним:

– Кто с теми остался?

– Да все там, – Василий Иванович извлек замерзшие руки из карманов и подул теплом на красные ладошки, – Викторыч своего привел, рядом уложили, и наши с засады вернулись – еще одного поймали – огородами уходил, ну и бойцы ваши, – он кивнул подбородком в сторону капитана, – тоже там.

– Гады, – выдавил Гуталиев, – но вы еще попляшете у меня. А с тобой, Атаман, – он скривился, как от зубной боли, – мы еще разберемся, кровавыми слезами заплачешь. Зря ты сюда влез.

Боец, стоявший рядом, нагнулся и поднес к носу цыгана здоровый кулак:

– А вот это ты видел. Руки коротки.

Поднялся Гришин, подошел.

– Ну ты, мразь. Мы же до тебя в любом случае доберемся. Никакие «крыши» не помогут. Они нам все пофигу будут, когда мы в свободное время после работы тебя, гада, искать пойдем.

Жук усмехнулся и, не поворачиваясь, проговорил:

– Юра, кликни там Митрича, пусть подойдет, и нагайку чтоб не забыл.

– Это я мигом, – отозвался Гойда и убежал.

Гришин подошел к кожаному дивану в углу комнаты, скинул подушки.

– Подойдет?

– Скамейка для вип-персон? В самый раз. Развяжете его? А то неудобно так. Ни штаны снять, ни за руки подержать.

Гришин мотнул головой бойцу. Тот вытащил из ножен на поясе кинжал.

– Ах, падлы, – рыкнул цыган, но тут же сник – боец жестко ухватил его пальцами, словно клещами, за шею и придавил вниз. Одним движением перерезал веревки.

– На диван его, – скомандовал Гришин.

Боец потащил согнувшегося Гуталиева к дивану. Вошел Митрич, за ним у входа столпились остальные казаки.

Атаман отправил Гойду и Самогона на помощь бойцу. Втроем уложили извивающегося Гуталиева на диван, вытянули и зажали руки и ноги, кто-то стащил штаны.

Цыган подвывал и грозился умертвить всех находящихся в комнате. Его никто не слушал. Митрич распустил плетку, щелкнул, проверяя. В следующий момент воздух разрезал натянутый струной свист и яростный крик Гуталиева: «Аа…аа, сволочи..!»

Выстрелы в лесу

Отряд девятиклассников остановился на ночлег на небольшом пятачке – полянке в чаще Черного леса. Судя по многоразовому кострищу и бревнам-скамейкам вокруг, это место давно облюбовали их предшественники. Метрах в ста от стоянки уродливым шрамом лес разрезал неглубокий овраг, по дну которого сбегал тонюсенький ручеек, начинающийся из родника. Дальше балка углублялась, но и в самом глубоком месте оставалась проходимой с достаточно пологими откосами. Про нее рассказывали самые невероятные вещи, и будто глубина ее доходила когда-то до ста метров. Возможно, когда-то такое и было, но годы сделали свое дело и со временем она обмелела. Казаки это место знали, сюда и вели детей.

Остановиться решили часов в восемь вечера. Школьники к этому времени заметно подустали, во всяком случае, смеха и шуток в их рядах к вечеру слышно уже не было. Самый хулиганистый Витька Осанов из первой школы, внук и тезка начальника штаба казачьего войска, первым предложил идущей рядом Нине, его однокласснице, понести ранец. Та мило улыбнулась и охотно скинула лямки с плеч. Через час уже добрая половина девчонок шла налегке. Мальчишки терпеливо тащили по два набитых всякой всячиной баула. Сопели, потели, но не признавались в том, что тяжело. Темп передвижения Линейный задавал приличный. Спортсменам терпимо, остальным тяжело. Никто, к счастью, не отставал. Уже к середине дня группы школьников перемешались, и, не знай Линейный и Смагин своих земляков в лицо, вряд ли бы они смогли отличить павловцев от курских.

Под руководством казаков сбегали за водой, насобирали сушняка и, пока варился в большущем, литров на десять, казане ужин, быстро разбили палатки.

– Лес этот с самых давних времен, с тех самых, когда казаки начали заселять берега Лабы, считался прибежищем непримиримых черкесов. Сколько за полтора столетия в нем произошло стычек и сражений, пролито крови и отсечено голов и других частей тела, счету не поддается. Тут почти с каждой балкой, пригорком или лесной дорогой связана какая-нибудь история. Вот только рассказчиков не осталось, – Трофим Семенович подбросил полено в костер и вытер слезящийся от дыма глаз, – кто сам помер, кого раскулачили, кого расказачили. Некому стало рассказывать о казаках. Да и не принято это было. При советской власти люди стеснялись называть себя казаками. Ругательное слово было.

– А как называли? – перебил учителя Гриша Журавлев, однофамилец участкового станицы, спортсмен-наездник и просто любознательный парень.

Смагин заметил, с каким интересом глянула на него сидящая рядом Валя Иванова – весьма симпатичная девушка из Павловки. Она раскинула длинный волос по плечам и слегка прислонилась к Грише. Он сделал вид, что так и должно быть, но легкая краска на кончиках ушей внимательному наблюдателю выдала бы его с головой.

Линейный не обиделся:

– Как называли? Да по всякому. А больше никак не называли. Мужик, девушка, тетенька. Никак!

Василий Никитич Смагин помешал в котелке гречневую кашу с тушенкой, набрал в ложку, подул. Поднял голову и кивнул в сторону Осанова:

– Вот у деда его когда-то были тетради с записями историй казачьих, да одна ярая коммунистка выкинула их лет двадцать назад.

Дети с интересом посмотрели на Витьку. Тот слегка покраснел. Вытянутый, как жердь, Петро Ботвиньев, товарищ Витьки по всяким далеко не всегда благовидным затеям, толкнул его в бок:

– И что совсем ничего не осталось, никаких историй?

Витька сложил руки на коленях:

– Так, дед иногда вспоминает кое-что. По мелочам.

– А ты записывай, потом книгу напишешь, – посоветовала Нина.

– Писателем станешь, денег кучу заработаешь, Чехов, хи, хи… – Антон Петлюс, хорошист и вредина, не упустил случая поддеть товарища. Тем более, что на глазах у взрослых Витька ничего ему сделать не мог.

Витька насупился и многообещающе глянул на Антона.

– Интересно, а про нас, павловцев, кто-нибудь собирал истории? – Володька Гриценко, плечистый, спортивный парень из Павловки, поднялся и подкинул в костер отскочившую головешку.

Линейный помахал ладошкой, отгоняя дым:

– Про ваших летописцев нам ничего не известно. Но, думаю, должны быть. Наверняка, кто-то что-то записывал или и так помнит, на крайний случай, только показывать и рассказывать не могли.

– А почему? – не удержался внимательно слушающий разговор Дима Долгов, щупленький отличник, тоже из Павловки.

– Почему? Времена такие были. Шибко не любили власти, все что с казаками было связано.

– А… – снова открыл было рот Дима, но его бесцеремонно перебили:

– Ну что там, скоро готово будет? – это племянник председателя поселковой администрации, самый пухлый в отряде Генка Парамонов и потому, наверное, самый голодный не утерпел и придвинулся поближе к котлу. Но тут же отвернулся, пряча лицо от налетевшего дымного ветра.

Школьники хмыкнули.

– Пару минут и готово, – Смагин последний раз перемешал исходящую паром кашу, плотно прикрыл крышкой и снял с огня, – готовьте инвентарь.

Ребята бросились к рюкзакам за посудой. Сразу стало шумно и весело. Замелькали ложки, зазвенели тарелки. Достали термоса с чаем. Разлили всем. На какое-то время разговоры стихли.

После сытного ужина все разбрелись по компаниям. Но посидеть подольше, как хотелось бы некоторым, не получилось – слишком устали с непривычки за день, проведенный на ногах. Разбили ночь на двухчасовые смены, потом ребята выбрали дежурных – по два человека от павловцев и курских. Расставили по жребию. На самые сложные утренние часы Василий Никитич назначил самого себя. Решили, что Линейный возьмет утро на следующий день.

Только сумерки сгустились над полянкой, Трофим Семенович отправил на пост у костра выбранного жребием дежурить первым Журавлева – в его обязанность входило поддержание огня. Тут же скомандовал отбой. Дети без пререканий принялись разворачивать спальные мешки и теплые одеяла. Вскоре полянка опустела – все лежали под брезентовыми крышами. Казаки еще раз прошли по лагерю. Было тихо. Шуршала под ногами прелая листва. Кое-где в палатках еще раздавались приглушенные голоса, но их можно было услышать, только встав рядом. Ветер затих вместе с заходящим где-то за облаками солнцем. Небо постепенно затянуло хмарью, посыпалась легкая морось. Погода ухудшалась.

Смагин накинул капюшон и подтянул молнию.

– Холодает, однако.

Линейный задумчиво разглядывал нахохлившуюся фигуру Журавлева у костра. Неожиданно к дежурному приблизилась девушка. С окраины лагеря не было видно кто это, но казаки, от которых не укрылся взаимный интерес парня и девушки, и так догадались – Валя. Присела рядом, развернула зонтик. Под его пологом они прижались плечами и затихли.

– Ну, вот и контакты с павловцами налаживаются.

– Глядишь, лет этак через пять и переженятся.

– Дай-то Бог.

Постепенно подошли к своей палатке, стоящей крайней в ряду, у первых деревьев.

Линейный зевнул и откинул полог палатки, заглянул туда. Раскинутые спальные мешки манили прилечь.

– Ну что, спать идем?

Смагин взглянул на часы, нажал кнопку, включившую освещение циферблата:

– Да, пора уже, завтра рано вставать.

Линейный первый пролез в палатку. За ним, оглянувшись еще раз на притихшую у костра парочку, в темное отверстие нырнул Василий Смагин.

***

Атаман проснулся от смутной тревоги. Он приподнял голову и прислушался. Рядом мирно посапывала жена. Тикали приглушенно часы в зале. В открытую форточку слышно было, как где-то на окраине станицы гулко брешет овчарка. Мирные привычные звуки. «Все, как всегда. Почему же тогда тревожно?» – Никита Егорович медленно, чтобы не разбудить Веру, откинулся на подушку. Попытался заглушить не дающие расслабиться ощущения. Вроде стало получаться. Мысли незаметно перепрыгнули на события вечера и ночи, но обдумать их не успел. Где-то далеко-далеко, на грани слышимости, но все же различимо пробубнила длинная автоматная очередь. Николай Егорович резко вскинул голову, вслушиваясь в тишину. Он уже почти не сомневался, что где-то стреляют. Но еще слабая надежда, что, может быть, померещилось, трепетала в сердце. Очередь снова разлилась в ночи, ее повторили еще три или четыре, более короткие. Сомнения развеялись без следа. Жук осторожно поднялся, вышел из комнаты. У вешалки накинул на плечи куртку и мягко повернул ключ во входной двери.

Ночь хмурилась. С затянутого серым неба летела неприятная мокреть. Фонари, как обычно, не горели. Луна пряталась в недоступной вышине, укрытая темной простыней ночного неба. Он остановился на крыльце, запахнулся. Еле слышимые выстрелы продолжали бубнить, только теперь далекие стрелки перешли на одиночные. Стрельба доносилась откуда-то из-за Лабы, со стороны Черного леса. «Там же наши дети! – Атаман вздрогнул от этой мысли. – Как раз сегодня они должны были остановиться на ночлег у балки. Там, где, говорят, по ее дну течет ручей, если не пересох еще». Стреляли в той стороне.

– Вот, блин, отправили детей, – Никита Егорович решительно повернул в дом. Спать он больше не собирался.

В темноте нащупал вещи, повесил на руку. Жену будить не стал. Чмокнул полусонную и вышел. «Зачем ей лишний раз беспокоиться?» На крыльце попробовал набрать номер Линейного. Тот оказался недоступен. Точно такой же ответ он получил, и набрав номер Смагина. Чертыхнувшись, Атаман открыл ворота гаража.

В шесть утра Атаман уже подъезжал к проходной автоколонны. Он и в обычные дни приходил на работу всего на полчаса позже. Привыкший к его раннему началу дня, охранник не заподозрил ничего необычного. Никита Егорович остановился у проходной. К окну «Нивы» подошел крепкий молодой парень. Атаман не сразу узнал дежурного – он устроился в колонну всего неделю назад. Володя Смирнов месяц как из армии. Служил водителем и работать желал бы, конечно, по специальности. Никита Егорович не хотел терять перспективного специалиста, но свободной машины для него пока не нашлось. А тут как раз один из охранников ушел на пенсию, и парня взяли в охрану. Он наклонился к опускаемому стеклу.

– Доброе утро, Никита Егорович.

– Доброе. Ночью выстрелы слышал?

Володя выпрямился и поправил слегка перекосившийся бушлат – наверное, увидел машину начальника перед воротами и одевался в спешке. Но лицо не выглядело заспанным. «Значит, караулил, – определил Жук, – молодец, парень».

– Слышал.

– Что думаешь?

– Где-то в Черном лесу стреляли. Далеко. Километрах в 15, не меньше.

Атаман постучал пальцами по баранке:

– А как ты определил, что километрах в 15?

– А у нас в армии полигон примерно на таком расстоянии от части был. Так вот мы примерно так выстрелы и слышали. И то не всегда. А когда в воздухе какая-то гулкость появлялась. Наши заметили, лучше слышно во время перемены погоды.

– Ясно. В том районе, насколько я представляю, никто не живет. Так?