Текст книги "Атаман"

Автор книги: Сергей Мильшин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

Атаман опять переглянулся с Чапаем. Тот еле заметно кивнул: «Соглашайся».

– Ну, ладно, – Атаман решительно поднялся, – возьмем пруды. Но только ты насчет «барышни-то» что-то не то сказал, по-моему.

– Прости, – директор примирительно поднял руки, – погорячился, беру свои слова обратно.

– Прощаю. И чтобы между нами никаких недоговоренностей не осталось, договор напишешь на безвозмездную передачу в собственность. Не знаю, как это сделать, но ты предложил – тебе и карты в руки.

Казакам показалось, что Наум Константинович в это момент облегченно выдохнул.

– Вот и славно. Договорились, – Он уже выбегал из-за стола, выставив впереди себя ладонь для рукопожатия, словно пику, и натянуто улыбаясь.

Атаман пересилил себя и пожал предложенную руку. Василий Иванович, пользуясь тем, что он здесь лицо по большому счету неофициальное, так – советник, отвернулся в этот момент к окну, сделав вид, что что-то там внимательно разглядывает, и таким образом избежал сомнительного удовольствия.

Щербатый проводил казаков до двери, чуть ли не кланяясь, и когда они, наконец, уже не могли его видеть, на самом деле облегченно вздохнул и вытер со лба мелкие капельки пота.

Потом он быстро прыгнул в покачнувшееся кресло, схватил телефон и набрал несколько цифр. После пяти гудков трубку сняли, и твердый голос деловито произнес:

– Слушаю тебя, Щербатый.

Директор судорожно сглотнул слюну и затараторил:

– Василий Яковлевич добрый день. Как настроение, как супруга себя чувствует?

– Ты не юли. Говори, зачем звонишь? – перебили его на том конце.

– Василий Яковлевич, я все, что обещал, сделал. У прудов теперь хозяин будет. Как Вы и говорили, хороший хозяин. Думаю, он за год ситуацию исправит. А, может, и быстрее. Вы снова сможете на рыбалку ездить, как раньше. И друзей приглашать. Я ему, конечно, помогу на первых порах, чем смогу…

– Передал бесплатно?

– Конечно, Вы же мне только так велели?

– Кому, конкретно?

– А, казакам. Там у них главный Жук из автоколонны. Он мужик хозяйственный…

– Это точно, не то что ты, гнида. Смотри, узнаю, что не помог ничем казакам…

– Что Вы, Василий Яковлевич, да я…

Не дослушав, вор в законе Тихомиров положил трубку.

Бабка Матрена

На обратном пути из конторы акционерного общества Атаман заскочил в автоколонну. Думал, ненадолго, но мелкие дела задержали до самого вечера. Перед проходной уже привычно дежурили несколько женщин – поджидали Атамана. У одной украли поросенка, другая пришла пожаловаться на соседей, которые торгуют самогоном и потому около дома постоянно сидят пьяные мужики. Он принял к сведению и пообещал разобраться. И уже уходя, вдруг заметил в сторонке прижимающую уголок платка к виску бабку Матрену. Еще несколько лет назад она работала в автоколонне бухгалтером. Жук начинал при ней водителем и мог, как и все водители автоколонны, вспомнить Матрену Ивановну только хорошими словами. К каждому празднику 9 Мая ее в числе других ветеранов войны – бабка Матрена воевала – приглашали в контору, где для фронтовиков устраивалось небольшое застолье с выступлением местной самодеятельности.

Никита Егорович задержался и подошел к бабушке. Она поглядывала на него робко, словно хотела что-то сказать, но не решалась.

– День добрый, Матрена Ивановна.

Она подняла неуверенный взгляд и почему-то плотнее прикрыла висок.

– Случилось чего? Неужто опять сынок отличился?

Матрене Ивановне не повезло с сыном. Он мало того, что дважды отсидел за хулиганство, за всю жизнь, а было ему уж под шестьдесят, не работал ни одного дня, живя сначала на материну зарплату, а потом пенсию. А в последнее время обнаглел до того, что начал поднимать на нее руку. Однажды, как-то еще по молодости Матрена рассказала подруге, а та передала другой, так, что в конечном итоге этот рассказ стал известен всей станице, таинственную историю. В самом начале семейной жизни с супругом Георгием, спокойным и незаметным работником колхоза, трактористом, который помер всего лет десять назад, единственный пятилетний сынок Алексей подхватил сильнейшее воспаление легких. Он горел дни напролет, часто терял сознание, бредил и, несмотря на все усилия врачей, его состояние стремительно ухудшалось. Лечащий врач, послушав в очередной раз похудевшее тельце, расстроенно покачал головой:

– Крепитесь, мы сделали все, что могли. Теперь все в руках Его или Ее, не знаю уж, кто там за это отвечает, – и он показал пальцем куда-то вверх. – Крепитесь, – бросил он напоследок и торопливо вышел из палаты.

Матрена не зарыдала, не упала на пол в истерике, а напротив – собралась духом и решила бороться до конца. С этого момента она проводила на коленях в местной церкви у иконы Божьей матери по несколько часов. Не оглядываясь по сторонам и не замечая изучающих и удивленных взглядов редких прихожан, в основном старушек в платочках, она молилась о здоровье сына. Молитв она не знала и потому говорила все, что могло придти в голову несчастной матери.

На третий день ночью, когда она ненадолго задремала на стульчике у кровати Алексея, ей было то ли видение, то ли короткий сон, а, может, и явь, после она так и не смогла определить. Над кроватью вдруг выросла туманная фигура Богородицы. Матрена почему-то сразу узнала ее. Дева была в темном с блесками платке, из-под которого выбивалась белокурая прядь, и длинном черном платье с накидкой.

– Ты уверена, что хочешь жизни сыну? – спросила Богородица тихим, но четким голосом.

Матрена упала на колени и залилась слезами.

– Конечно, уверена, сынок же, единственный, кровинушка.

Дева подняла руку над головой похрипывающего без сознания Алексея:

– Будь по-твоему. Только смотри, потом не пожалей об этом. – Она провела ладонью по горячему лбу сына, бесстрастно взглянула на замершую мать и исчезла.

В тот же миг Матрена очнулась. В палате светлело, за окном щебетали утренние птахи. Она стремительно перевела взгляд на сына. Дыхание поднимало тонкую грудь ребенка равномерно, не слышно было хрипов, сын не вздрагивал, не бредил. На впалых щеках прямо на глазах растворялся без следа болезненный румянец. Алексей крепко спал. С этого момента он пошел на поправку, и вскоре его выписали из больницы.

Сейчас, стоя напротив бабки Матрены, Атаман невольно вспомнил эту полумифическую историю и подумал: «Интересно, пожалела ты теперь о том, что тогда оставила его жить?»

Бабка Матрена виновато заглянула в глаза Атаману и тихо взяла его за рукав.

– Никита Егорович, извини меня, но кроме тебя мне больше не к кому обратиться. А у вас, казаков, сейчас власть. Совсем Алексей измучил. Теперь и пенсию забирать начал. До того дошло, что продуктов не на что купить. Поговорил бы ты с ним, а?

Атаман кинул жесткий взгляд поверх головы бабушки:

– Поговорим, обязательно. Сегодня же вечером. Если сам не смогу заскочить, пришлю кого-нибудь. Хорошо?

– Хорошо. Только лучше бы ты сам поговорил. Он тебя уважает.

– Ладно, Матрена Ивановна. Постараюсь вырваться.

– Вот и хорошо, только ты уж не забудь, ладно.

Он глядел в спину маленькой, измученной непутевым сыном старушки и думал, каким же надо быть уродом, чтобы довести мать до того, чтобы она, преодолев естественный стыд, пришла за защитой от родного сына к чужому человеку?

В этот момент мимо шлагбаума промелькнул Валерка – племянник Жука, и начальник автоколонны резко развернулся и скорым шагом, чтобы нагнать его, двинулся следом. Пора было принимать от непутевого родственника заявление на увольнение. «И обойдется без двух недель», – сердито определил для себя Атаман.

После работы домой сразу не поехал. Взял с собой закусившего губу после рассказа о визите бабки Матрены Митрича и вдвоем отправились к старушке. Гаркушу он уже отпустил и потому за руль «Волги» сел сам. Бывший бухгалтер автоколонны жила в маленьком ухоженном домике за перекошенными деревянными воротами. Перед домиком, как почти у всех соседей, росли высоченные ореховые и абрикосовые деревья. Во дворе кто-то возился, казаки слышали негромкое гнусавое бормотанье. Атаман постучался в ворота.

– Кто там, заходите, – отозвался из-за нее хриплый мужской голос.

Никита Егорович толкнул калитку и вошел. Во дворе под старой яблоней в старом кресле, развалясь, сидел сгорбленный бородатый мужичок. Увидев гостей, он быстро поднялся и хотел было скрыться в доме, но Атаман остановил его:

– Ты куда, Алеша?

– Так, мать позвать, вы же до нее, наверное.

Нахмуренный Митрич дернулся вперед, но Атаман незаметно попридержал его.

– Мать что делает?

– Да отдохнуть легла.

– Ну, пусть отдыхает. Мы по твою душу, если она у тебя есть вообще.

Алексей неуверенно задержался. В глазах мелькнул легкий страх, перемешанный с нахальством и уверенностью, что ничего они ему не сделают, а лицо исказила неестественная улыбка:

– Что вам от меня надо-то?

Митрич опять рванулся вперед, и Атаман на этот раз не стал его удерживать.

– Ах ты скот, – он, не церемонясь, с ходу от души врезал Алексею ладошкой по уху.

Голова его дернулась, словно висела ни ниточке, и он, защищаясь руками от последующих ударов, повалился в кресло.

Митрич ухватил его за горло и, напрягшись, приподнял над сиденьем. Алексей двумя руками вцепился в толстую, как удав, руку Митрича и пытался что-то сказать, но лишь хрипел и выпячивал возмущенно-жалостливые глаза на Атамана. Никита Егорович молчал, играя желваками и еле удерживаясь от того, чтобы и самому не всадить ногой в живот этой мерзости. Глаза Алексея стали мутнеть и закатываться, а сопротивление стихать. Атаман взялся за плечо Митрича.

– Хорош пока, отпусти гниду.

Тот нехорошо ухмыльнулся и бросил обмякшее тело на кресло. Алексей упал, хватаясь руками за горло и сипло дыша передавленной трахеей. Дождавшись, пока он немного отдышится, Атаман приблизился и наклонился над ним, упершись руками в спинки кресла.

– Ну, что, урод? Ты понял, что мы хотели сказать, или повторить.

– Понял, – сипя, испуганно выдавил Алексей и для убедительности несколько раз кивнул головой.

– Что ты понял, мразь? – Митрич выглянул из-за плеча.

– Все понял, мать не обижать чтобы.

Атаман выпрямился, но не отошел:

– Правильно понял, но не совсем. Вообще чтобы к матери пальцем не прикасался и про пенсию ее забыл. Если узнаем, что не запомнил, еще раз зайдем, и тогда я Митрича останавливать не буду. Пусть уж душит до конца. А труп голый мы в Лабу скинем. Через неделю тебя найдут раздувшегося, воняющего. Раки лицо объедят, пальцы и гениталии – щуки и сомы. И никто тебя не узнает, потому что никто не потеряет. Матери скажем, что сбежал ты, нас испугался и сбежал. Думаешь, жалеть будет? Нет, только перекрестится. И запомни, у тебя за забором Гойда живет – наш казак, он да супруга его за тобой смотреть будут. Если что, ты понял, разговор будет короткий, а точнее совсем не будет разговора. Ну, скажи что-нибудь.

Алексей мрачно кивнул и отвел глаза.

– И что тебя маленького мать пожалела, – Митрич презрительно сплюнул ему под ноги, – я бы такого не пожалел, даже если бы мой сын был.

– Ну ладно, пошли отсюда, а то Матрену поднимем. – и уже стоя у калитки добавил, – ей, смотри, ничего не говори, она про нас не знает, не надо мать расстраивать.

Пока служебная «Волга» ехала до дома Митрича, тот все никак не мог усесться спокойно.

– Нет, ну как таких подонков земля держит, – ерзал он по сиденью, – нормальные мужики до 50 лет не доживают, а этот – растение, даже не растение, от того-то польза есть, – так, куча г., живет себе и хоть бы что. Нет, я этого не понимаю…

Никита Егорович высадил разволновавшегося Алексея у его дома и развернул машину. Стоял теплый осенний вечер. Улицы заполнялись звонкими молодыми голосами, где-то неподалеку играла гитара. Мотив звучал грустный и слегка тревожил душу. Никита Егорович проехал до соседней улицы и там развернул «Волгу» в противоположную от дома сторону. Он недавно узнал через казаков адрес Светы – подруги сына, и сейчас, не зная еще зачем, решил проехать мимо. Двор молодой разведенной женщины он нашел быстро. Небольшой домик с шиферной крышей, старый штакетник перед палисадником, приоткрытая калитка, в которую выглядывал пятилетний мальчишка с большими светлыми глазами. Атаман остановил машину, не доехав до ее ворот метров двадцать. К счастью, поблизости никого больше не было видно. Мальчишка выглянул из калитки еще дальше и уставился на машину Атамана. Никита Егорович невольно съехал по сиденью вниз. Не хотелось, чтобы его здесь видели и тем более узнали. Мальчишка потерял интерес к «Волге» и, наконец, скрылся во дворе. «По времени сейчас Иван должен уже вернуться с работы. Может, выглянет во двор, – тихо размышлял Жук, – позову и поговорю еще раз. Только бы эта, Света, не вышла первой. С ней вообще не хочу встречаться». Никита Егорович устроился поудобнее и приготовился ждать. Однако долго просидеть не удалось. Минут через пять к дому напротив на «пятерке» подъехала шумная компания из двух парней призывного возраста и трех девчонок, по всему еще школьниц. Они остановились на обочине и, громко гогоча, выгрузились из машины. Похоже, здесь жил один из парней. Он убежал домой, а остальные достали сигареты и, прикуривая друг от друга, задымили. Дамы откровенными взглядами стали посматривать на Атамана. Одна, накрашенная, как индеец на тропе войны, стрельнула в его сторону взглядом и, натянуто улыбаясь, хрипло поделилась с подругой – более высокой, в обтягивающих лосинах:

– Симпатичный дядечка. Кого он тут ждет, как думаешь?

Подруга выдохнула ком сизого дыма и равнодушно пожала плечом:

– А я почем знаю, интересно – спроси. Может, у него тут свидание.

– Это, наверное, со мной, – первая подруга, ни сколько не смущаясь, принялась с интересом разглядывать Атамана.

– Э, девчонки, – заволновался прыщавый парень с пухлыми губами, – вы же с нами, сегодня, забыли что ли?

– Расслабься, парень, с кем хотим, с тем и будем.

Атаман, не дожидаясь, к чему приведет их словесная пикировка, завел мотор и резко нажал на газ. «Вот, блин, молодежь, – ругнулся он шепотом, прижимая педаль скорости, – нигде от них покоя нет». Он завернул на соседнюю улицу и, включив третью скорость, не торопясь, направил машину к дому.

Атаман подъехал к своему двору уже в легких сумерках. В кухонном окошке горел свет. Калитка оказалась приоткрыта. Проходя через двор, он заметил отсутствие велосипеда у сарая. Неужели сын до сих пор где-то катается? Последнее время он видел Степана редко, даже не каждый день. Правда, как только начались школьные занятия, он стал приходить домой до 11, но и в это время Никита Егорович, уставший за день, как правило, спал. В этот же раз он услышал голос Степана уже в коридоре. Он о чем-то задиристо спорил с сестренкой, та вяло огрызалась и явно поддразнивала брата. Никита Егорович кивнул супруге, которая мыла посуду у раковины, и прошел в комнату:

– Привет… О чем сыр-бор?

Степан смущенно обернулся:

– Да вот, эта кикимора запрещает мне брать твой велосипед. Скажи ей, ты же мне разрешаешь?!

– Да, – тут же подхватила она и прыгнула на колени, – у тебя свой есть, зачем папин берешь?

Атаман устало улыбнулся.

– Я тебе сколько говорил, не называй Настюху кикиморой.

Настя шутливо надула губы.

– Я ему говорила… а он… – и высунула язык.

Никита Егорович прошел по мягкому ковру и тяжело опустился в кресло.

– Степа, ты куда велосипед поставил?

– Там он стоит, у сарая.

– Нет его там.

– Как нет, сам полчаса назад поставил, сейчас посмотрю, – он легко развернулся и выскочил в коридор. Хлопнула входная дверь, простучали тапочки по крыльцу, на секунду остановились и тут же зашлепали обратно.

– Пап, – сын выглядел встревоженным, – ничего не понимаю, нет его там.

Забеспокоился и Атаман.

– Ты точно помнишь, что ставил туда?

– Склерозом не страдаю. Головой ручаюсь, что поставил.

Атаман крякнул и быстро поднялся.

– Неужели стырили.

Сын с дочерью наперегонки бросились на улицу. Атаман поспешил следом.

– Эй, вы куда все? – из кухни выглянула озабоченная Вера. – Случилось что?

– У папы велосипед увели, – пояснила проигравшая первенство по выскакиванию на крыльцо Настя.

– Как увели? – не поверила Вера, и, вытирая руки на ходу посудником, пошла за всеми.

Велосипеда не было. Отец с сыном на всякий случай заглянули в сарай, обошли его вокруг, Настя даже в огород сбегала, глянула за домом. Стало понятно, что технику действительно украли.

– Вот это воры дают, – Спепан с легкой улыбкой развел руками, – у самого Атамана украли. Не побоялись.

– Ничего, – утешила Настя отца, – завтра казаки его мигом найдут, правда пап? – она преданно заглянула ему в лицо и прижалась к руке.

– Не знаю, – Атаман потрепал девочку по туго стянутым в косичку русым волосам, – может, и найдем, а может…

Супруга взяла мужа за вторую свободную руку.

– Теперь что дергаться? Завтра будете обсуждать и искать, а сегодня ужинать пора. Давайте заканчивайте этот переполох и домой – руки мыть. Велосипед не иголка, может, и найдете. Картошка на столе стынет, а они тут еще, – она раскинула руки и увлекла несопротивляющихся родных в раскрытые двери дома.

Велосипед

На перекрестке «Жигули» – десятая модель, которой управлял Михаил Гаркуша, подрезала какая-то ржавая «копейка» с затемненными окнами. Рядом с Михаилом возвышался, почти касаясь затылком потолка жигулей, кум Гаркуши, тоже водитель Василий Смагин, по совместительству станичный тренер. Проводив улетевшую «нахалку» взглядом, он вслух возмутился.

– Нет, ну они совсем обнаглели.

Кто были они – он не уточнил, поскольку не знал, но в чем он совершенно не сомневался, так это в том, что драндулет неместный. Станичники по родной Курской так не ездили, разве что кто перепьет, да кровь в голову ударит – захочется полихачить, но такое случалось редко. Да и машины хоть и не все, но большую часть казаки знали. Такой – наглой и ржавой – среди знакомых не находилось. А потому возмущение Василия имело под собой вполне законные основания.

– А мы сейчас посмотрим, кто это у нас такой шустрый, – Миша Гаркуша, прозванный в станице Голубятником за фанатичное увлечение разведением этих птиц, резко придавил педаль газа и пустился в погоню за определенно превышающей скоростной режим «копейкой».

Казаки трудились в колонне, Миша в основном возил начальника. Но иногда пересаживался на дежурную «Газель». Набрав переработку, он уходил в отгулы. Сейчас был как раз такой случай. Василий крутил баранку на вахтовке-апельсинке по недельной вахте. Вчера он отработал последний седьмой день, сегодня началась неделя отдыха, и потому их нигде особо не ждали. Вообще-то этим утром они направлялись в соседнюю станицу к коллеге Михаила по увлечению Сеньке Василюку. Говорили, будто у него появился редкий мраморный чубатый голубь. Гаркуша не мог оставить эти слухи без подтверждения – он и сам давно мечтал завести такой экземпляр, но требуемый все никак не попадался, а тут его кто-то опередил. В общем, казаки решили немного подзадержаться и проверить – все-таки хозяева станицы – кто же это так по-хамски ведет себя на дороге.

Тем временем «копейка» свернула в какой-то проулок, оказавшийся длинным и извилистым. Гаркуше все никак не удавалось нагнать ее. Дорога здесь отличалась от остальных станичных отсутствием асфальта, и выбоины не давали «Жигулям» разогнаться. Водитель же «копейки» свою родимую особо не жалел и резво прыгал впереди, снова начиная удаляться. На какой-то момент казаки потеряли преследуемую машину из вида. Повернув очередной раз, они вдруг не увидели впереди уже знакомого проржавевшего бампера.

– Куда, блин, она подевалась? – Василий завертел головой на длинной, словно растянутой специальными упражнениями шее во все стороны.

– А ну-ка, – Михаил вдруг резко остановился, так что кум его чуть не врезался головой в стекло, – вон она родимая, – он немного сдал назад, и в щели деревянного забора оба разглядели запыленный бок «копейки». Рядом суетился какой-то смуглый мужик.

– Знаешь что, – Михаил оглянулся на кума, – мы его сейчас однозначно прижучим, чтоб в следующий раз не наглел больше.

Он наклонился над бардачком и, поковырявшись там, извлек краснокожее удостоверение с надписью: «ГИБДД».

– Вот, на вокзале в киоске купил. Как думаешь, прокатит.

– Прокатит, – Василий уверенно кивнул, – вместе пойдем?

– Нет, лучше я один. Ты у нас в районе парень известный, еще узнает этот лихач, не дай Бог. Здесь постой на подстраховке. Если я тебя позову, тогда только подходи, значит, однозначно помощь нужна.

Василий снова кивнул, и оба выскочили из «Жигулей» в разные стороны.

Михаил толкнул деревянную, чудом не развалившуюся до сих пор, калитку и уверенно вошел во двор.

Мужик, что-то вытаскивающий из салона, услышал скрип калитки и резко выпрямился, чуть не ударившись о крышу машины. Темный, кудрявый, явно цыган. Увидев постороннего человека во дворе, он что-то быстро закинул на переднее сиденье и стремительно захлопнул дверцу. Гаркуше показалось, что он не на шутку струхнул. Михаил не дал ему опомниться.

– Нарушаем, гражданин? – он достал удостоверение и, не приближаясь, махнул им перед собой. – Старший лейтенант Га…, – он закашлялся – чуть не проговорился, – …врилов. Пять минут назад ты подрезал «Жигули» на перекрестке, в результате чего машина задела бордюр и поцарапалась. Так что, будем составлять протокол?

Мужик неожиданно быстро пришел в себя.

– Какой-такой подрезал? Ничего не знаю, я вообще никуда не ездил, только собираюсь. Вы меня с кем-то спутали. – Он оставался серьезен и явно не собирался сдаваться.

Гаркуша мысленно прокрутил в голове диспозицию и попытался представить, как бы повел себя в такой ситуации настоящий гаишник.

– Ну, ты мне тут дурака-то не строй, – он решил играть до конца, – есть свидетели, номер твой у меня вот записан, – Михаил достал из кармана блокнот, где у него были переписаны все триста с лишним голубей коллекции, и принялся листать его, – вот, номер 123 АА. – Он запомнил цифры еще когда заходил во двор. Это позволило ему выглядеть естественно. Уж очень тот был напряжен, как-то подозрительно напряжен. – Твой номер?

– Мой, ну и что, не знаю ничего.

– Значит, будем играть в отказки? Ну, хорошо, хочешь по-плохому, будет тебе однозначно по-плохому. – Он повернулся в сторону улицы, – Василий Петрович, неси протокол, будем составлять.

И тут цыган вдруг вздрогнул и, опасливо оглянувшись, присел. На полусогнутых, накренившись вперед, словно ловил кого-то, он зашаркал к Гаркуше, растекаясь в фальшивой улыбке.

– Старший лейтенант, да ты что, зачем протокол, – он наступал, разводя руки в стороны, незаметно оттесняя Гаркушу от автомобиля, – давай договоримся. Что мы не понимаем? Сейчас время такое – все договариваются.

Отступая, Гаркуша автоматически покосился через затемненное стекло в салон автомобиля. Насколько он успел углядеть, там лежал небольшой целлофановый пакет, туго перевязанный бечевкой, как бандероль.

– Ну, не знаю, – решил поломаться для верности Михаил, – может, все-таки протокол.

– Нет, не надо, скажи сколько, сейчас заплачу.

– Две тысячи, – он решил – наглеть так наглеть.

Цыган округлил глаза:

– Да ты что, откуда две тысячи, тут самое большое пятьсот рублей стоит.

В этот момент Михаил уголком глаза заметил легкое движение в глубине двора, он успел только заметить, как за углом сарая мелькнули две фигуры. И пропали из вида. Сердце неприятно екнуло. Кто-то там явно прятался, не желая попадаться на глаза. Но надо было еще доиграть спектакль.

– Ладно, я сегодня добрый, полторы тысячи, и я забываю про тебя. – Они уже стояли у ворот, цыган почти вытолкал «старшего лейтенанта».

Тот торопливо вытащил из кармана стопку смятых стольников:

– Вот, здесь тысяча, мамой клянусь, больше нет.

– Мамой он клянется. Ладно, фиг с тобой, давай сколько есть. Добрый я сегодня.

Гаркуша забрал купюры и, не считая, сунул в блокнот. И сразу же вышел на улицу. У машины ждал Василий.

– Ну как?

– Садимся и валим отсюда, – шепотом сквозь зубы выдавил Михаил и быстро заскочил в машину. Василий с такой же скоростью уселся на свое место.

Уже отъехав метров на двести, Гаркуша глянул в зеркало заднего вида:

– Кажись, пронесло. Что-то здесь у него однозначно нечисто, гадюшник какой-то. Точно, наркотики сюда приходят.

– Едем к Атаману, надо срочно говорить. К Ваське потом съездим.

– Едем.

***

Василий Иванович Куров остановился посреди широкой улицы, обсаженной больше частью пустыми уже абрикосами и яблонями, и огляделся. Лишь кое-где еще висели на самых верхушках поздние плоды, до которых не дотянулись вездесущие мальчишки. Он потер о рубашку краснощекое яблоко, которое только что реквизировал с ближайшего дерева, просто попросив Кольку Самогона стукнуть по стволу кулаком. Но есть не спешил. Пять минут назад мимо проскочили сначала ржавая «копейка», а следом «десятка» Гаркуши. Сейчас Василий Иванович задумчиво чесал затылок, соображая куда это они так летели.

– Куда это Гаркуша полетел? – продублировал он мысль вслух.

Колька Самогон, назначенный в напарники Чапаю, неуверенно пожал плечом:

– Кто ж его знает, но, судя по скорости, не иначе где-то что-то загорелось.

– Люди работают, – с завистью вздохнул Василий Иванович и снова развернулся в другую сторону. – А тут, блин, велосипед этот… Где его искать? Митрич раздухарился – найдем! Это, мол, вызов нам, казакам. Ну, вызов. А где искать-то? Сам бы попробовал.

Колька недоуменно покосился на разворчавшегося Чапая:

– Да ты не дрейфь, Иваныч, найдем мы его. Неужто в своей родной станице и не отыщем? Наверняка, что-то кто-то видел. У нас, ты же знаешь, на одном краю станицы чихнешь, не другом тебе «Будь здоров» скажут. Все под контролем.

– Ну-ну, – недоверчиво покачал головой Василий Иванович, – это когда ты налево сходил, жене завтра же доложат, а вот если где чего украли, тут другой закон в действие вступает.

– Это какой же?

– Ничего не вижу, ничего не знаю, моя хата с краю.

В трех домах отсюда жил Жук. Воришка, вышедший из его двора с велосипедом, мог пройти либо здесь по улице в сторону центра, либо завернуть в другую сторону и по тропинке спуститься к реке. Тогда шансы найти его по горячим следам снижались до ноля. Он мог просто затащить велик в какой-нибудь куст, заросли которых здесь на берегу тянулись на несколько километров, и спокойно переждать, пока не утихнет шум и его не перестанут искать.

– Ну, и с чего начнем? – Этот вопрос он задал скорее самому себе, чем стоящему рядом Кольке.

– Может, вон тех бабулек поспрошаем, – Колька кивнул подбородком на двух боевого вида старушек, внимательно приглядывавшихся к казакам. – Я их часто вижу. Они тут почти целыми днями сидят, наверняка, что-то видели.

– Давай, попробуем. – Василий Иванович с тоской посмотрел на румяное яблоко и, опустив руку, первым зашагал к сразу подобравшимся старушкам.

Самогон опередил механика и издалека поздоровался со свидетельницами:

– Здравствуйте, девушки-старушки!

– Нашел девушек, – отозвалась одна из них, похоже, старшая, – когда мы в девушках ходили, вас еще и задумках не было.

– А по мне все, кто женского пола – девушки, – балагурил Колька, – тем более мы к вам как к очень важным свидетельницам подошли, а не просто как старушкам… Понимать должны.

– Так это вы из казаков что ли? – сообразила другая старушка, помоложе, – Казакам мы завсегда рады помочь. Чего надобно-то?

Василий Иванович присел рядышком на лавочку и затеребил подбородок, соображая говорить ли им как было на самом деле, или попробовать обойтись полуправдой. Наконец решил сказать напрямую.

– Тут такое дело, бабушки, можно сказать, щепетильное. Кому другому я бы этого не сказал, а вот вам, сам не знаю почему, доверяю.

– Кому же еще доверять, как не нам? – Тут же отреагировала старушка постарше, – Мы, чай, из того времени, из советского, когда все люди друг другу доверяли и того бардака, что сейчас поразвели, не было.

– Ну, ты не тяни, говори уже, – старушки придвинулись ближе.

– В общем, бабушки, у нашего Атамана прямо со двора велосипед увели. Понимаете, до чего ворье обнаглело, уже никого не боятся. Прямо со двора у Атамана увести… это же надо… Как думаете, вор здесь от Жука прошел или в другую сторону свернул.

Бабушки переглянулись. Та, что постарше, сжала губы в строгую ниточку и повернулась к Чапаю.

– А во сколько это было?

– Вечером, часов в восемь.

– Часов в восемь… Мы как раз и вышли посидеть, правда, Валя?

– Ну да, как раз про ментов один сериал кончился, а второй еще не начался.

– Вот и наша помощь казакам понадобилась. Не зря, значит, сидим тут. А то говорят, «шагу без надзору не ступишь…»

– Ну и что видели? – поторопил Колька.

– То и видели, – старушка помоложе сердито взглянула на нетерпеливого казака и сложила ладошки на животе, – ты не перебивай, сама расскажу. Вчера вечером Витька Беспалый на велике здесь проезжал. Я еще подумала, какой у него велосипед новый, откуда бы. Он же не работает, никак, думаю, украл где-то. Как в воду глядела.

– Точно, он украл, больше некому, – старушка постарше рубанула рукой воздух, – эти Беспалые все непутевые, помню, отец его Гришка колхозный трактор в пруду утопил. А еще он…

Василий Иванович, придя к выводу, что больше ничего полезного они здесь не добьются, быстро распрощался с наблюдательными старушками и в сопровождении Кольки поспешил по улице в сторону площади. «Надо же, как нам со старушками повезло, – размышлял он, спешно удаляясь от них, – с первой попытки и сразу в яблочко». Его вслух поддержал Колька:

– Ну, вот видишь, считай, дело сделали, что настоящие следователи сработали. Бабки – они главная помощь для казаков. А ты говорил, не найдем.

– Я так не говорил, и вообще, подожди радоваться, еще не нашли ничего.

Где жил Витька Беспалый знали оба, его полуразвалившийся небольшой домик служил для местной непросыхающей братии своего рода клубом, а для его соседей чистым наказанием, поскольку тут возле штакетника и пили, и дрались и валялись на дороге в непотребном виде. И за топливом бежать далеко не надо было – прямо напротив торговала самогонкой тетка Зинаида. На нее уже давно станичники жаловались казакам, заодно можно было разобраться и с ней.

С утра перед «клубом Беспалого» было пусто. Провалившийся в землю, от долгих лет жизни и отсутствия ухода, почти наполовину домик, обитый фанерой, выглядел жалко. Калитка, давно сорванная с петель, валялась во дворе у полуразвалившегося саманного сарая. Перешагивая груды мусора и пластиковых бутылок, казаки приблизились к распахнутой настежь двери.

– Эй, есть там кто? – «следователи» остановились на пороге, явно брезгуя заходить дальше.

Никто не отвечал. Сообразив, что зайти все-таки придется, казаки дружно вздохнули и, зажимая носы, двинулись дальше. В углу единственной комнаты домика, с ободранной до подгнившего бруса штукатуркой кто-то спал на матрасе, завернувшись в холщовые мешки. Ароматы самогона и мочи витали в проветриваемом помещении так густо, словно они исходили от стен, пола и потолков. И никакой сквозняк не в силах был вынести их на улицу.