Текст книги "Атаман"

Автор книги: Сергей Мильшин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

– Что привело вас в наш лагерь, уважаемые? – Если в его голосе и проскользнула нотка иронии, то только самую чуточку, вряд ли эти дуболомы ее почувствуют.

Казак с кремневым пистолетом за поясом с усмешкой оглянулся на окруживших его горцев:

– Так ли встречают гостей, князь? Охраны понабрал, боишься что ли?

Бойцы опять зашумели. Может они и не все поняли из его слов, но они им явно не понравились. Тефраил поднял руку и коротко прикрикнул по-черкески на горцев. Те сразу притихли.

– А откуда ты знаешь, что я князь?

Казак усмехнулся.

– Да у вас, у черножопых, что не шишка, то князь, али еще какой начальник.

Князь недобро прищурился, а из группы бойцов снова выскочил тот самый нетерпеливый («Как же его зовут, Мустафа, вроде») и, выставив перед собой клинок, умоляюще глянул на князя.

– Разреши, я отрежу им уши.

– Потерпи чуть-чуть, сейчас отрежешь. – Тефраил смерил взглядом казаков и, сдержав эмоции, ткнул пальцем во второго, пока молчавшего казака. – А ты тоже так думаешь?

Казак пригладил свободной рукой свисавшие ниже подбородка усы.

– Да что тут думать? – слегка хриплым голосом («ага, волнуется») отозвался он, – какой из тебя князь? Понос детский и тот больше князь, чем ты. Понабрал ублюдков-выродков и командуешь… Когда мама тебя первый раз увидела, она поди заплакала. Еще бы такую зверюшку увидеть…

Князь побледнел мгновенно. Вот только что стоял румяный и злой, как вдруг смертельная бледность, словно рушник бросили, вылилась на лицо. Он бешено бросил сжатые кулаки вниз.

– Ах ты, – зашипел он. И уже в руке блеснул на солнце кинжал. Горцы как завороженные смотрели на дорогой семейный клинок в его руке.

А в следующий миг тишину леса взорвали два спаренных выстрела: берданы и кремневого пистолета. Дым от сгоревшего пороха тут же скрыл и казаков и горцев. Лагерь заполнили встревоженные гортанные крики, горцы повскакали с мест, схватились за сабли, озираясь вокруг. Бойцы князя, стоявшие рядом с ним, прижали к лицу бешметы и бросились с оголенными саблями в облако дыма. Поляну тут же наполнили звуки локального сражения: звон сабель, уханье, кто-то протяжно взвыл.

Князь не сразу понял, что произошло. Он услышал выстрелы и почувствовал боль в животе. «Не вовремя как», – пришла мысль. Тефраил еще несколько секунд думал, что боль пришла из желудка. Потом он прижал руку к животу. Ладонь тут же стала горячей и мокрой. Князь опустил удивленный взгляд. «Что это? Кровь? Моя? Моя!?» Он перестал ощущать ноги и медленно повалился на бок.

– Убейти их!

Он не потерял сознание. Когда дым немного рассеялся, он увидел тела своих бойцов, три или четыре, в нелепых позах лежащие вокруг, две отдельно валяющиеся головы, с высунутыми языками, растерянные взгляды остальных и их дрожавшие руки, еще сжимавшие клинки, окрашенные в красное. У одной головы, похоже, все того же нетерпеливого Мустафы отсутствовало ухо. «Ну, вот и отрезал уши», – Тефраил перевел болезненный взгляд дальше и выше. Казаков нигде не было видно. Князь яростно заскулил и приподнялся на локте:

– Найдите их, но не убивайте. Живыми взять, живыми, – и повалился без сил на скомканную траву.

И тут грохнуло. Выстрелы слились в один нестройный залп. Короткие дымки полились из зарослей вокруг поляны. Кто-то упал рядом с князем. Он поднял голову. На поляне в панике метались его бойцы. А из леса продолжали стрелять. Гром выстрелов, крики его джигитов, стон совсем рядом, за спиной, где лежал упавший, все смешалось в голове Тефраила. Мутнеющими глазами он еще увидел и даже успел осознать, что не все бойцы носятся бестолково по поляне. Большинство уже лежали ногами к нему и вели ответный огонь по невидимым целям. Его Ибрагим подскочил к теряющему сознание князю и приподнял его голову:

– Что прикажете, господин?

– Я, я… убить, – князь потерял сознание.

Ибрагим осторожно положил голову князя на траву и быстро оглянулся. Никто не смотрел в его сторону.

– Ну, как скажешь, Тефраил. – Он вытянул из-за голенища кинжал и, на всякий случай контролируя взглядом окрестности, без замаха всадил в живот господина клинок. Дождавшись пока тот перестанет вздрагивать, он отер кинжал о густую траву и, подхватив чью-то брошенную винтовку, пригнувшись, бросился туда, где шла ожесточенная перестрелка.

***

В какой-то момент Атаман почувствовал, что бой начинает идти не по их – казачьему сценарию. Горцы на удивление быстро перегруппировались и теперь, прикрывая друг друга кинжальным огнем, так что порой не высунешься, приближались к деревьям все ближе и ближе. Казаки, как могли, отстреливались. Именно отстреливались – ситуация на поляне резко поменялась. Теперь не казаки работали первым номером, а черкесы. Слишком уж их было много. «Никак не меньше 70–80 штыков», – навскидку определил Жук.

Перезаряжая в очередной раз бердану, он увидел того, кто сумел за короткий срок организовать сопротивление горцев, а теперь тянет их за собой – в наступление. Какой-то горбун носился как заведенный между позициями бойцов и что-то им кричал, махая рукой с зажатой в ней саблей в сторону деревьев. Горцы, увлеченные его примером, тут же поднимались и перебегали еще на несколько шагов вперед. Атаман несколько раз пытался подстрелить этого не в меру ретивого горбуна, но тот словно искривленным спинным мозгом ощущая наведенный на него ствол, всякий раз или падал за мгновение до выстрела или скрывался за деревом.

А как хорошо все начиналось. Когда Юшка Роденков и Воинко Иванов одновременно пальнули в горцев и тут же, воспользовавшись неразберихой и будто специально выставленной дымовой завесой, упали и споро поползли в сторону леса, Атаман, рискуя быть подстреленным, выглянул из-за деревьев и, почти не целясь, выстрелил в группу черкесов, собравшихся около князя. В данном случае риск был оправдан – так его увидели все казаки. Потому и залп получился почти одновременным. А потом все уже палили почем зря.

– Эх, как же они так быстро-то, – Атаман выстрелил в какого-то неосмотрительно поднявшегося горца и, не успев разглядеть упал тот или нет, пригнувшись, перезаряжая на ходу, перебежал назад на пару деревьев. И только пристроился спиной к шершавой коре ствола, как чуть ниже подбородка в сочную мякоть древесины чмокнулась пуля.

– Гады, плотно пасут.

Он еще раз выстрелил наугад, перехватил бердану за ствол, обжегся и, тряся ладонью, упал в траву.

– Похоже, пора, – он слегка привстал, укрытый от горцев метровой толщины стволом дуба. Осмотрелся.

Казалось, черкесы палили со все сторон. Выстрелы гремели без пауз, и почти все пули летели в казачью сторону. По крайней мере Петр Жук сделал именно такой вывод. Первые фигуры горцев уже прятались за крайними деревьями, изредка выглядывая оттуда, чтобы сделать очередной выстрел.

Атаман выпрямился за дубом в полный рост, набрал полную грудь воздуха и пронзительно, как умели, наверное, все мальчишки станицы свистнул. Раз – коротко и второй раз – длинней. Сигнал к отходу. И тут кто-то, Жуку показалось – кувалдой, треснул его по виску. Звезды в глазах бросились в рассыпную. На какое-то время он полностью выпал из боя. Он не знал, сколько пробыл в отключке, но когда сознание вернулось, понял, что по-прежнему стоит на том же месте, крепко, чтобы не упасть. прижавшись спиной к дубу, и мотает головой, словно пытаясь вытрясти из мозга плывущие там разноцветные круги. В следующий момент он вспомнил, что ему нужно делать. Собравшись с силами, он насколько мог усилием воли остановил кружащийся перед лицом голый весенний лес, сухую серую траву, белесые облака в светлом небе и медленно перезарядил бердану. Что-то горячее текло по щеке. Он вытерся рукавом и осторожно выставил голову. Совсем рядом, шагах в тридцати, из-за дерева выглядывал дергающийся бешмет горца. Судя по характерным движениям, горец энергично забивал шомполом пыж в дуло старинного ружья.

– Ага, вот ты где. – Атаман, перебарывая тошноту и дрожание в руках, тщательно прицелился. Он знал, что тот сейчас обязательно выглянет, и даже на мгновение представил себе это бородатое с седой полоской над губами и озадаченное лицо почему-то со шрамом у правой брови. В этот шрам он выстрелил. У него уже не было времени анализировать, откуда узнал, что горец будет со шрамом и бородой и даже с седыми усами. Счет пошел на мгновенья.

Стрельнув еще раз для острастки в другого перебегавшего между деревьев горца, краем глаза заметив, что попал, он развернулся и, стараясь держать за спиной дерево, со всех ног бросился в чащу. Все-таки он легко отделался. Похоже, только сотрясение. А то, что кровь течет, – дело десятое. Наверное, кусок волос выдрало. Точно, в рубашке родился. Голова кружилась, подташнивало, но он терпел и бежал без остановок. К счастью, в лиственном лесу почти не попадалось валежника. А там, где он собирался-таки в кучу, всегда находился путь для обхода. Прыгать сейчас Атаман бы не смог. За спиной редели выстрелы. Впереди уже виднелась тополиная роща. Мысленно он попросил Спаса помочь казакам удачей. Ох, как она была нужна сейчас. В полуверсте от места сражения на прогалине тополиной рощи их ждали привязанные кони.

Атаман прибежал последним. Девять казаков – он еще на бегу быстро пересчитал станичников – уже сидели в седлах. Воинко держал в руке вожжи Кузи – верного и опытного жеребца Жука, терпеливо ожидающего хозяина.

– Все на месте? – на всякий случай уточнил Атаман.

– Все. Тебя только не хватало. Ты ранен?

– Ерунда. – Атаман осторожно забрался в седло. Взгляд ухватил свежую лепешку отрезанного уха с окровавленным краем на груди Воинко. Не успев осмыслить, он скомандовал:

– Ходу.

Отделение рвануло галопом.

***

Тополиная роща не долго радовала казаков отсутствием бурелома и оврагов. Через полчаса казаки въехали в темное диколесье, и вскоре им пришлось спешиться. Высокие сухие дудки хлестали по плечам, прошлогодние вязкие хвощи спутывали ноги. Завалы тонких стволов клена и осины, дикой вишни, заросли орешника то и дело заставляли их искать обходы. Где других путей не находилось, протискивались, перелазили, раздвигая паутину веток, продвигались больше шагом, а то и на карачках. Больше всего страдали кони – сбруя цеплялась за кусты, острые ветки норовили залезть в глаза, на худой конец, в ноздри. Да и чтобы протащить тяжелых жеребцов и лошадей через валежник, надо было сильно постараться. Одно радовало – преследователям тоже придется не сладко.

В первом рывке казаки оторвались от горцев, которые, похоже, не сразу пустились в погоню. Казаки отходили, как и вели бой, по одному. И никого, любой мог бы дать голову на отсечение, черкесы отступающим не заметили. Так что направление горцам они не оставили. Пока те найдут их следы, вычислят, где стояли казачьи лошади, время пройдет изрядно. То, что какзакам и нужно.

В пластуны брали далеко не всех подряд. Кандидатов выбирали из семей, где отец, а желательно и дед из потомственных охотников и рыбаков. Да и сам малец – это проверялось – должен был чуть ли не с семи-восьми годков пропадать на речке с удочкой да в лесах с силками и самодельным луком. Кроме того, всех казаков-первогодков, в независимости от того – пластуны они или конники, в свое время гоняли на осенних сборах до потери памяти – обучали разным воинским премудростям, из которых скрытное передвижение по местности, несомненно, важная, но всего лишь одна из наук. И эти науки они закрепляли уже не на полигонах, а в боевой обстановке, в стычках с черкесами. А стычек, несмотря на вроде бы мирное время, хватало. В год два-три раза обязательно где-нибудь схлестнутся. А тогда и головы летят, и кровь льется, и множатся могилки на кладбищах по тому и другому берегу Лабы. Но шум, как правило, не поднимали. И казаки, и черкесы относились к таким междусобойчикам философски. Дело-то привычное. Подумаешь, с черкесами (казаками) схватились. А где же еще молодецкую удаль-то показать? Так всегда было, так и будет. Не нами заведено, не нам отцовскую традицию и обрывать. Одно казакам не то чтобы не нравилось, но так как-то обидно было – черкесы охотно вступали в бой, лишь имея как минимум двойное превосходство. Не все, конечно, находились и среди них свои сорви-головы, ни Аллаха, ни черта не боявшиеся. Но таких попадалось мало, в основном почему-то предпочитали воевать большинством.

Обычно короткие схватки происходили на нейтральной земле – в Черном лесу, занимающем огромную территорию до самых предгорий по черкесскому берегу. Через этот лес продвигались казаки и сейчас.

Конники старались идти в разнобой. «Чтобы следы сложней запутались», – как пояснил неизвестно кому Юшка, отъезжая в сторону от отряда. Этот прием запутывания врагов знали все. То и дело кто-нибудь тянул коня за узду и уходил влево или вправо. За ним увязывались еще двое-трое.

Солнце перевалило за полдень. В теплых тужурках и бешметах казакам было жарко, многие расстегнулись. Молодой Пантелей Калашников, по прозвищу (за глаза) «Коломенская верста», настоящий гигант, добрых три аршина росту, и, наверное, в плечах аршин поместится, вообще разделся до исподней рубахи. Юшка Роденков, увидав распоясанного Пантелейку, нагнал его и, строжась, заставил одеться обратно. Не потому что опасался простуды парня, а чтобы стойкий запах пота в воздухе не оставлял.

В отряде кроме Атамана было еще двое раненых, к счастью, оба не смертельно. Семену Антипенко, неприметному холостому еще казаку, пуля раздробила левую кисть. Ее крепко перевязали, и он шагал бледный, поддерживая пораненную руку другой – здоровой. Кобыла сама топала следом. Как собака, она иногда придерживала хозяина за бешметку зубами. Он отмахивался здоровой рукой.

Никише Овчаренко, лучшему следопыту в отряде, горцы прострелили плечо. Ему тоже подвесили руку на перевязь. Пуля не задержалась в теле, и ранение не вызывало опаски у Юшки, который в деле разных ран и увечий собаку съел – сам был весь переколот, перестрелян.

– Ну, парни, – задирал голову невысокий Юшка Роденков, – считай, повезло вам. Разве это раны. Вот у меня, помню, случай был… – и, если позволяла обстановка, он углублялся в такие дебри воспоминаний, по сравнению с которыми те древесные заросли, что встречались им на пути, казались детскими игрушками.

Атаман первым вышел к крутому обрыву.

– Тпррру, Кузя, охолонись. – Он натянул узду, и уставший конь сразу же встал как вкопанный.

Глубокий овраг, навскидку – саженей 20, прорезал лес страшным шрамом, похоже, на много верст. Петр снял фуражку и вытер капли пота на лбу. Как-то сами собой вокруг Атамана собрались все казаки.

Юшка озадаченно почесал затылок, кто-то слегка присвистнул.

– Какие будут предложения? – Жук поглаживал Кузю по взопревшей щеке, – кто-то здесь бывал, как же его обойти-то, собаку?

– Знаю я эту балку, – Никиша Овчаренко подошел к самому краю оврага и, придерживая здоровой рукой папаху, заглянул вниз, – моя вина, казаки, должен я был про нее помнить, все ранение это, совсем про дорогу думать забыл.

– Ты давай на себя не наговаривай, – оборвал его Атаман, – здесь все казаки опытные собрались, не раз и не два в Черный лес хаживали, а никто про нее не вспомнил. Теперь не о том, кто виноват надо думать, а о том, как отсюда выбраться. Как пить дать черкесы нас у краев этой балки дожидаются. Никиша, на сколько верст она тянется, можешь сказать? И где мы, хотя бы примерно, вышли?

– Почему, примерно? Точно скажу. Вон, видите, на том берегу каштаны стоят. Они здесь только в одном месте растут. Мы годков пять назад здесь с ребятами ночевали, когда в поход ходили черкесов гонять. Они тогда на обоз Хазина напали, на этом берегу. Помните? Хазин по рублю на брата обещал, если его добро вызволим.

– Ты не тяни. Как вы тогда обоз отбили, я помню. Давай к делу ближе. Шо нам делать-то. Выход есть, нет?

– Так я ж про то и гутарю, сами договорить не даете. Так вот, когда мы здесь ночевали, Тимка Линейный, брат вот его, старшой, – он кивнул на заинтересованно слушающего Василя, невысокого паренька лет 22, с широкими белесыми бровями, – от нечего делать решил по балке повнимательней пройтись. Вверх сначала пошел, там ничего не нашел.

– Что б тебе баба так же в койке тянула, как ты нам сейчас, – Русинко Иванов легонько хлопнул Никишу по плечу.

Тот растерянно оглянулся.

– Так вот, внизу переход есть, с полверсты отсюда.

Атаман напрягся и переглянулся с нахмурившимся Юшкой.

– Точно есть, ничего не путаешь?

– Вот те крест.

– Так. Черкесы про него знают?

Никиша неуверенно приподнял брови.

– Не должны.

– В любом случае разведать надо сначала, – Русинко снова деловито поглаживал ус, – а то, как бы чего.

– Это само собой. Юшка, пойдешь?

– Конечно, пойду, тут дело серьезное. Как раз для нас – ветеранов. Русинко?

Тот кивнул и передал вожжи смирной кобылы Берданы, названной так, потому что родилась в тот месяц, когда казакам начали поступать эти винтовки, в руки стоявшего рядом Пантелея Калашникова.

Проводив взглядом спины опытных пластунов, Атаман двумя кивками головы выставил охранение.

– Остальным отдыхать, – коротко распорядился он, но сам не сел. Ослабил подпруги коня, извлек их походной сумки кусок холстины и, придерживаясь за дугу седла, начал вытирать еще потную шкуру подрагивающего от удовольствия жеребца. Почти все казаки последовали его примеру.

Юшка вынырнул из-за деревьев, как стремительная камышовая кошка – беззвучно и опасно.

– Фу ты, леший, – Атаман прижал ладонь к груди, – своих-то что пужаешь?

– А чтоб чужие боялись. – Он по инерции живо проскочил мимо Жука, крутанулся за ним и запыханной скороговоркой выпалил. – Сидят черкесы. Подлюки. И на нашей стороне и на той тоже. Точно не скажу сколько, но штыков по пять, наверняка. Давай Атаман, отправляй пластунов – снимать их будем. По-другому никак не пройдем.

– Русинко там остался?

– Да, стережет пока. Чтобы чего не выкинули

– Сразу десять снимать?

– А по-другому никак.

– Да, задачку нам черкесы задали. Хотя бывали случаи и похуже, – Атаман вытянул шею.

Разглядев в группке притихших и поглядывающих в их сторону казаков Пантелея, махнул тому рукой. Он тут же двинулся к Атаману. За ним, ведя коней в поводу, подошли и остальные.

– Казаки, – Петр Жук на секунду задумался, – дело такое, значит. Черкесы нас ждут на переходе. Рано мы, видать, обрадовались. Не оторвались. А они, видишь, что удумали – все пути нам отрезать решили. Потому выхода у нас другого нет, как только тихо, – он выделил голосом, – без стрельбы, черкесов порезать. Винтовки оставляем с лошадьми. Там они не понадобятся. Делимся на две группы. Со мной на ту сторону идут, – Атаман обвел взглядом серьезных казаков, – Михайло Смагин, Вася Линейный и ты, Пантелей. Остальные, здоровые которые, присоединяются к Роденкову. Раненые – с лошадьми. Потихонечку за нашими идите. Только в лес зайдите маленько – чтобы с той стороны не заметно было. Мало ли чего. Лучше перестраховаться. Сами понимаете, случись что, уходить надо будет быстро, не исключено, что коней бросить придется, а это не дело. Что за казак, хоть и пластун, без коня? Да и без коней нам совсем туго придется. Намного легче будет нас прижать. Так что, смотрите. Ежели чего, оставайтесь с конями на месте. А мы врагов отсюда уведем. Как закончим, пришлем за вами. – Он обернулся к пластунам, оставшимся в строю. – Начинаем одновременно. Сигнал мы подадим, как на позиции выйдем. Какой будет сигнал? – он повернулся к Юшке.

– Да вороном каркни, у тебя хорошо получается. Думаю, они не успеют сообразить, зачем это дурная ворона в заросли полезла.

– Добро, – Атаман повернулся к пластунам. – У кого веревка есть? Камень вязать будем, на ту сторону перебираться.

Веревки оказались у всех троих.

Пантелей Калашников наступил на растопыренный, словно рога у оленя, крепкий сук, который решили использовать вместо «кошки», и затянул со всей силы последний узел. С камнем было бы сподручней, но валунов в округе не нашлось.

– Ну, разбегайсь, – он отвел тяжелую ветку за спину и, разбежавшись боком, метнул ее в каштаны, выстроившиеся у края оврага.

Первый заброс прошел в холостую – сук ударился в ствол дерева и отскочил. Пантелей вытянул ветку из балки и повторил попытку. И второй раз не вышло – сук только скользнул по тонким веткам и снова свалился на дно балки.

– Ничего, – Атаман присел на корточках в стороне и ухватил губами травинку, – уже почти получилось.

Пантелей терпеливо намотал веревку на локоть и вновь покрепче ухватился за древко. Отошел на несколько шагов – освободил место для разгона. Покачался с пяток на носки, развернулся боком, прицелился. И в три огромных прыжка доскочил почти до края. «Рога оленя», словно выпущенные из пращи, со свистом умчались на противоположный берег оврага. На этот раз сук сразу же запутался в ветках, а когда Калашников слегка потянул его, перевалился в толстую развилку и там застрял. Пантелей, проверяя, с усилием натянул веревку. Та держалась. Он привязал конец к стволу дерева на своей стороне, повисел на ней для верности и повернулся к казакам:

– Готово.

Еще раз проверили снаряжение. Атаман заставил каждого попрыгать – не звенит ли что. Не звенело.

– Никиша, – Жук что-то вспомнил и окликнул удалявшуюся спину казака, – оставь лошадей Семену и подойди сюда.

Никиша передал поводья Кузи – признанного вожака в табуне спокойному, как старый мерин, Семену Антипенко и быстро, словно только и ждал этих слов, вернулся.

– Надо бы здесь остаться. Веревку посторожить. А то, неровен час, принесет кого нелегкая. Спина-то у нас открытая остается.

– Так это, конечно, – Никиша поправил повязку на плече. – Сема, справишься?

– Чего не справиться? Чай, не впервой, – Семен равнодушно закинул нагайку на плечо и повел непривычно послушного Кузю за собой вдоль берега. Видно, и на того действовала тревожная обстановка в отряде. За ними, покачивая мордами, двинулись остальные лошади.

– Ну, все, казаки, с Богом. Я – первый, за мной Миша, потом Василий, Пантелей как самый тяжелый замыкает. – Он плюнул на ладони и уцепился за натянутую веревку.

Переправа прошла без осложнений. Правда, под Пантелеем веревка так натянулась и наклонила толстый, в пару локтей ствол каштана, что Атаман испугался – то ли она сейчас оборвется, то ли дерево сломается. Он коротко подозвал бойцов, и они вместе крепко уцепились за натянутый, как струна, пеньковый канат для подстраховки. К счастью, обошлось. Дождавшись, пока Калашников оправится, Атаман вытянул руку вперед, давая направление, и первым, стараясь ступать бесшумно, побежал в сторону перехода. За ним беззвучно пристроились три сосредоточенных пластуна.

Атаман облизнул палец и поднял его над головой. Холодный ветерок тянул со стороны балки. «Нормально», – Атаман удовлетворенно вытер мокрый палец о штанину и повернулся к упавшим рядом пластунам. Они лежали, вжавшись в сухую траву. Четверо в ряд. Атаман прошептал:

– Кто кого видит? Доклад.

– Двое за поваленным деревом, – усмехнулся Василь Линейный, – болтают. Еще двое вон за пригорком, папахи выглядывают.

– Все?

– Вроде все.

– Что у тебя, – атаман повернулся к Михайле Смагину.

– Да всех вроде Вася назвал.

Атаман вопросительно глянул на Пантелея. Тот отрицательно качнул головой.

– Еще двое дальше всех сидят, потому вы их и не засекли. За той горкой, где эти два выглядывают, еще одна есть. Отсюда не видно, – остановил Жук попытку Михаила выглянуть из-за куста, где они прятались, – так вот, они очень хорошо сидят, видно, шибко опытные черти. Я по дороге ветку неправильную там увидел, будто ее кто нарочно воткнул. А потом уже смекнул, что там самая главная засада. Контрольная.

– Отдай их мне, – Пантелей свирепо выдохнул воздух, – не уйдут.

– Нет, Пантелей. – Атаман остановил казака жестом. – Воспользуюсь-ка я своим положением, Атаман все-таки. Так что, не обессудь, самое вкусное себе заберу. Твои – за этим пригорком.

Пантелей хотел что-то возразить, но Атаман бесцеремонно его оборвал:

– Цыц, спорить дома будем, – и отвернулся, посчитав вопрос исчерпанным, – Михась и Василий, ваши крестники – за бревном. Понятно?

Те скупо кивнули. В мыслях, похоже, уже начинали схватку.

– Ну, – он перекрестился и поцеловал образок. За ним перекрестились и остальные. – Спас нам поможет.

Казаки тихо отползли назад. Переглянулись и решительно двинулись в свои стороны. Удаляясь, Атаман увидел, как Михась и Вася достали кинжалы и пристроили их в зубах.

– Лишь бы до сигнала не начали – вздохнул Жук. – Молодые совсем. В этот момент он совсем забыл, что сам в этом возрасте уже командовал десятком. А на личном счету числилось не менее восьми горцев. В том числе один знатный черкес – предводитель, которого зарезал его же саблей. У нынешних ребят молодость уже не такая бурная, как выпала Жуку, – время не то. В этот момент он не вспомнил, что личный счет отрезанным головам парни повели уже года три как.

Какое-то время позли рядом с Калашниковым. Саженей через тридцать пути разошлись. Проводив мелькнувшие сапоги Пантелея, он перевалился за очередное бревно и затих, ориентируясь. Ему ползти дальше всех. Лучше сделать на коленках кругаля, чем попасться на глаза другим горцам и завалить все дело. Он дозированно утихомиривал разбушевавшееся дыхание. Все-таки привычки нет. Плохо.

В лесу стояла светлая тишина. Парили на теплом послеобеденном солнышке влажные стволы, оседала в нагретом воздухе еле видная пыль от задетого мха. Мелькнула мысль о неестественности того, что должно произойти совсем скоро. «Весна, жизнь нарождается, вот букашка какая-то поползла, ей тоже жить хочется… стоп. – Атаман усилием воли отогнал ненужные мысли. – О станице вспомни, – он провел рукой по вспотевшему лицу и упер локти в траву, продолжив мерное продвижение. До следующей намеченной точки, где можно остановиться ненадолго, еще саженей двадцать. – Не справишься здесь – все равно живым ты останешься или нет, возвращаться некуда будет – эти, которые вон за тем пригорком, всё в станице изничтожат и испоганят. Твоих родных: сестренку и жену изнасилуют втроем, вчетвером, а потом убьют. Cынка, мальчонку твоего семилетнего зарежут, когда он с саблей дедовской на защиту семьи выскочит. Отца, мать – всех убьют. Хозяйство разграбят. И так будет со всеми, кого знаешь, кого любишь. Так что, утри, казак, сопли и вперед».

Атаман еще раз замедленным движением подтянул себя на локтях, переставил ноги и замер. Впереди возвышался пригорок. Даже не пригорок, а небольшой травянистый обваловок, окопчик, откуда только взялся, закрытый со всех сторон. «Хорошее место для засады выбрали, сволочи. Если бы не ветка…». Атаман подобрался с тыла – не зря столько мер пузом пересчитал. Он рассчитывал, если они точно здесь, – легкие сомнения еще присутствовали, то сидят к нему спиной. Он подтянулся еще повыше. Обваловок заканчивался, до круглой вершины всего пару пядей. А за ними, он вдруг почувствовал, запахло овечьей шерстью. Запах свежевыделанной шкуры забил ноздри. То ли обувка, то ли поддевка какая-то. Жук передернул носом, избавляясь от овечьего аромата, и мысленно поблагодарил казачьего заступника на небесах – не ошибся, тут они, голубчики.

Он осторожно извлек кинжал из ножен на поясе, следующим движением вытянул запасной нож и удобно перехватил его шершавую рукоятку левой ладонью.

«А теперь громкое «Карр».

Неуместный вороний крик вспугнул тишину леса. Он бережно зажал зубами обоюдоострое лезвие и, спустя мгновение уже летел на головы обернувшихся горцев. Двое черкесов сидели рядышком. Удачно. Кинжал из руки в грудь ближайшего, немного левее от середины, второй из зубов в приставшего второго. Попал в горло. Кровь хлестнула на черкеску. «Леший, испачкался. Раз, два, готовы».

Атаман откинулся и перевел дух. Сердце летело вскачь. «Благодарю, Спас, век буду благодарен». Он прислушался. Ни звука не перебивало легкий шелест сухих былинок над головой. «Как-то остальные»? Пересиливая вдруг навалившуюся усталость, Атаман с трудом выбрался из окопчика.

У самого края оврага ему махнул довольно улыбающийся Михайло. Рядом сидел Василий и чистил кинжал о траву. Насупленный Пантелей медленно поднимался с колен, но он и в таком положении выглядывал из неглубокой ямки у вывороченного корневища почти по пояс.

Атаман перевел взгляд на ту сторону. К оврагу медленно и как-то понуро подходил Юшка. У Атамана недобро екнуло под сердцем.

– Что у вас?

Вместо ответа Роденков обернулся назад. За ним из леса выходили двое. Впереди шагал низенький и худой, как подросток Григорий Желтоухий. Он рукавом оттирал слезы с щетины на подбородке и совсем этого не стеснялся. Кто-то позади него нес неподвижное тело. Безжизненные руки били казака по коленям.

– Русинко? – Атаман рванул по пологому спуску, одним рывком взлетел по взгорку и резко остановился. За ним бросились Василь с Михайлом. Пантелей тяжело поднялся и тоже зашагал следом.

Казак, это был Молчун Митрич, молодой кряжистый парень с прозрачным пушком над верхней губой, осторожно опустил Русинко на землю. Подоспевшие пластуны молча окружили мертвого товарища.

– Как же так? – Атаман растерянно провел ладонью по взбитому, словно подошедшее тесто, чубу, – а?

– Он поскользнулся. – Юшка наклонился и пальцами прикрыл остекленевшие глаза друга. – Похоронить надо. Место заметим, потом приедем и в станицу перевезем.

– Какой казак был!

– Четверо у него осталось.

– Отомстим. – Василий Линейный сжал кулаки, – ох, мы им и отомстим.

– Точно, – поддержал его Михайло.

– Они его уже надолго запомнили. Еще лучше запомнят, если мы хотя бы до утра продержимся. Атаман, – Юшка решительно поднял голову, – командуй сбор. Хватит от поганых бегать. На дорогу надо идти – там они нас не ждут. А оттуда можно прямо им в спину ударить. Они нас, поди, встречают там, где балка проходной становится.

– Ну, так дождутся. – Жук уперся взглядом в Михайло. – Дуй за нашими. Пулей.

Повторять не пришлось. Смагин сорвался с места, как будто за ним гнался его тезка – Михайло Топтыгин.

***

Атаман прижал травяную кочку перед лицом. На поляне горел костер. Вокруг сидели и полулежали черкесы. Он привычно прикинул, где могут располагаться секреты и посты. Задача не выглядела неразрешимой.

– Штыков тридцать, – равнодушно констатировал Роденков.

– Да хоть триста.

– Вот я и говорю, ерунда.

Жук молча оттянулся назад, в ложбинку. Подождал Роденкова, и оба споро поползли через кусты по своему следу назад. Шагов через тридцать поднялись и пробежали, пригнувшись, еще столько же. И только скрывшись за стройным липовым перелеском, позволили себе выпрямиться.

– Что думаешь, Юшка?

Тот помолчал:

– Я так думаю, что черкесы за нами в лес не пошли. Скорей всего, знали об этой балке и все пути обхода нам перекрыли. Кто-то больно умный ими командует.