Текст книги "Содержательное единство 1994-2000"
Автор книги: Сергей Кургинян
Жанр:
Политика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 41 (всего у книги 60 страниц)
Так будут они теперь участвовать в спасении или упрямо продолжат добивание, вытаскивая новые шулерские легитимации из рукава своих Агентур? И счет здесь идет буквально на отдельные личности и фигуры. Ибо ничто не должно быть потеряно, отброшено, не учтено, если речь идет о том, чтобы предотвратить Зазеркалье. Поэтому мое обращение к смыслу и совести, которое кому-то покажется наивным, не столь уж антиреалистично. Я прекрасно понимаю, что на уровне больших чисел, слагающих те или иные элитные спецсгустки и комплексы, ничего не изменится. Но чаши весов колеблются так, что "единая песчинка" может повлиять на Исход. Кроме того, в любом случае упомянутая мною в начале коллизия из фильма "Блоу ап" должна быть разрешена.
К сказанному добавлю два "социодинамических" обстоятельства.
Прежде всего, о том, что означало введение специального идеологического ведомства внутри КГБ СССР в условиях монополии партии, в условиях моноидеологической системы? Возьмите моноидеологическую ось и представьте ее как ось механическую. Теперь прикрепите к этой оси рычаг под углом 90 градусов. Это и будет "гибкая идеологическая борьба с помощью КГБ". Повесьте на этот рычаг гирю нового специально идеологического управления – 5-го управления. И что? Разве не ясно, каким образом начнет "работать" такая механическая конструкция? Это двоецентрие (двоевластие) в Моносистеме обязательно пустит Систему в разнос. И чем лучше будет работать Бобков, чем добросовестнее и умнее будут работники его спецструктуры, тем мощнее будет тарарам, который устроит эта совершенная, гибкая "симфополифоническая" спецструктура в убогой, но устойчивой Моносистеме.
Уважая позицию И.Андропова, совершенно нормально и конструктивно относясь к работникам сферы безопасности, категорически не желая демонизировать ни 5-е, ни 6-е управления, ни КГБ вообще, ни какие-либо иные спецслужбы, ни тех или иных политических деятелей, к ним причастных, я не могу – просто как мыслящий человек и профессионал – не понимать, что Ю.Андропов, создавая новые спецструктуры внутри своего ведомства, НЕ ТОЛЬКО УЛУЧШАЛ ЕГО РАБОТУ И ФОРМИРОВАЛ НОВЫЙ СТИЛЬ (ЧТО, НАВЕРНОЕ, ПРЕОБЛАДАЛО), НО И (СОЗНАТЕЛЬНО ИЛИ ПОЛУСОЗНАТЕЛЬНО) ПРЕСЛЕДОВАЛ КРУПНЫЕ, ОЧЕНЬ КРУПНЫЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ЦЕЛИ. А ДЛЯ ОСУЩЕСТВЛЕНИЯ ЭТИХ ЦЕЛЕЙ КГБ СССР ИЗ ФУНКЦИОНАЛЬНОЙ СТРУКТУРЫ ДОЛЖЕН БЫЛ ПРЕВРАТИТЬСЯ В СУПЕРКОРПОРАТИВНЫЙ ПОЛИТИЧЕСКИЙ ТРАМПЛИН ГЛУБОКОЙ МОДЕРНИЗАЦИИ. А ЗНАЧИТ, И В ИНСТРУМЕНТ ВОЙНЫ С ("УБОГИМИ", "УСТАРЕВШИМИ", "БЕСПЕРСПЕКТИВНЫМИ") ПАРТИЙНЫМИ СТРУКТУРАМИ.
КГБ СССР в этом замысле должен был стать новой прогрессивной "матричной" структурой гибкого управления, заменяющей собой унылую "линейную" ПАРТИЙНУЮ ВЕРТИКАЛЬ. Он должен был стать (внимание!) СУБЪЕКТОМ ПРОВЕДЕНИЯ В ЖИЗНЬ ГЛУБОКОЙ И ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОЙ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ И ПОЛИТИЧЕСКОЙ МОДЕРНИЗАЦИИ. ТО ЕСТЬ СУБЪЕКТОМ РЕАЛИЗАЦИИ КПВ-4/2. ЭТО И БЫЛА СУПЕРПАРТИЯ НОВОГО ТИПА (НА УРОВНЕ ЗАМЫСЛА, РАЗУМЕЕТСЯ). А УЗЛОВЫЕ СТРУКТУРЫ ЭТОЙ ПАРТИИ – ТЕ, КТО ДЕРЖИТ ПОД КОНТРОЛЕМ ГЛАВНЫХ АГЕНТОВ БУДУЩИХ ЭКОНОМИЧЕСКИХ И ПОЛИТИЧЕСКИХ ИННОВАЦИЙ.
Поразительно здесь не то, что подобный замысел существовал. Кто из крупных политиков не имеет своего исторического проекта, кто из них, получив под свое начало функциональную структуру в качестве пая в элитном сообществе, не постарается превратить эту структуру в инструмент и трамплин достижения власти и реализации исторического проекта?
Поразительно и не то, сколько элитных интеллектуальных центров, всякого АСУ и т.п. занимались прямой или косвенной, скрытой или явной разработкой плана, который по классическим меркам все же (со всеми оговорками по части исчерпанности, бесперспективности и т.п.) не мог называться иначе, как "план контрреволюционного переворота с целью захвата власти и изменения общественного строя". Застой – это тот омут, в котором неизбежно заводятся черти подобного типа. И черти эти имеют благородные намерения, видят весь абсурд наличествующего.
Поди тут отличи спасение от губительного переворота. И так все гибнет, гниет, превращается в морок сусловско-брежневских бормотаний. И какой-нибудь современный представитель спецведомства, по долгу службы занятый политическим плюрализмом, читающий широкий круг источников далеко за пределами опостылевшего марксизма-ленинизма, видящий, что происходит, знающий элитную подоплеку и меру воровской двусмысленности происходящего, не только мог, но и в каком-то смысле был обречен рассуждать "об этих козлах на Старой площади" и необходимости перемен. А если еще твой шеф с Лубянки (умный, современный, волевой) рвется к власти и уже вот-вот придет, и хочет перемен, и готов на тебя опереться… Ничего поразительного в готовности стать опорой нет.
Поразительно другое. И это другое заслуживает отдельного рассмотрения.
Другое это состоит в том, что другой (тоже умный и волевой) шеф того же спецведомства за десятки лет до рассматриваемого нами шефа ГРЕЗИЛ ТЕМ ЖЕ ПРОЕКТОМ ПЕРЕМЕН В ДУХЕ КПВ-4/2, ХОТЕЛ ОПЕРЕТЬСЯ НА ТЕ ЖЕ ОРГСТРУКТУРЫ, НАМЕЧАЛ АНАЛОГИЧНЫЕ ФАЗЫ РЕАЛИЗАЦИИ ЗАМЫСЛЕННОГО. ВОТ ЭТО УЖЕ – ПРЕДМЕТ ДЛЯ ДОСТАТОЧНО ГЛУБОКИХ РЕФЛЕКСИЙ СПЕЦСОЦИОЛОГИЧЕСКОГО ХАРАКТЕРА. НЕЛЬЗЯ ТОЛЬКО ПРОФАНИРОВАТЬ ПОДОБНЫЕ РЕФЛЕКСИИ, УВОДИТЬ В НИХ ОТ СУЩЕСТВА ДЕЛА, НАВЯЗЫВАТЬ ЭФФЕКТНЫЕ И БЕЗОПАСНЫЕ МИФЫ КОНСПИРОЛОГИЧЕСКОГО РЯДА.
Однако в рамках данного очерка я не намерен комкать столь серьезную тему, говорить сразу обо всем. Кроме того (вспомним вновь "Блоу ап"), неразумно было бы с моей стороны исчерпывать столь объемное содержание на уровне ОДНОГО ПРОЯВЛЕНИЯ.
Еще и еще раз хочу обратить внимание на то, что меня в вопросе о спецаспекте в политике интересует только логика функционирования систем власти и управления, только логика системной архитектуры. Только это, а не подробности о том, кто с кем находился в отношениях специального типа и какая степень какой двусмысленности была сопряжена с подобными отношениями. Моим целям не отвечает насыщение общественного любопытства оперативными частностями! Это насыщение всегда чревато массой издержек и никогда не дает искомого результата.
Я добиваюсь (и добьюсь!) хотя бы относительно честного и глубокого диалога внутри– и внешнеполитических субъектов по проблемам интересов и целей. И я, и мои единомышленники знаем, чего хотим. Мы уверены, что способны формулировать эти цели и интересы, ставить вопросы о смыслах и перспективах, рисках и возможностях. И мы хотим быть нормально услышанными в этом качестве. Мы при этом делаем ставку на интеллектуальный уровень диалога, а не на специфическую информированность. И на то, что диалог всегда будет честен и открыт. В противном случае он бессмыслен.
Как я уже говорил, КПВ-1, то есть либеральный проект, связанный с именем Горбачева (на самом деле просто проект реформирования общественных отношений в СССР), испытывал давление с самых разных сторон. Этот проект его противники не только тормозили, но и ускоряли с тем, чтобы скомпрометировать. Этот проект взрывали конкурирующие международные элитные группы. Этот проект не нравился США (точнее, определенным группам в США), ибо его успешное завершение означало бы укрепление союза двух сверхдержав, а указанные группы страсть как хотели остаться в гордом одиночестве. Кроме того, либеральный проект сам по себе связан с плюралистичностью, то есть наращиванием отечественного доморощенного бардака. И, подвергаясь давлению со всех указанных сторон, этот проект не мог не "поплыть", то есть начать менять свою форму и существо под внешним давлением.
Представить себе, что это внешнее давление не сопрягалось с давлением внутренним, то есть "ДРУЖЕСКИ" ПОДРЫВНЫМ, то есть сугубо АГЕНТСКИМ, просто невозможно. И дело не в пристрастии автора к теории заговора. Дело в профессиональной сфере деятельности, которая во многом основана на подробном анализе сходных исторических прецедентов (реформы Столыпина, Сперанского и т.д.) Дело также в определенных конкретных знаниях. Об их источниках и формах их сопряженности с данным родом деятельности я подробно расскажу ниже.
Здесь же выскажу свое отнюдь не "из пальца высосанное" суждение. Это суждение принципиально важно для меня, и, как мне кажется, отнюдь не только для меня. Оно имеет существенное историческое значение, значение аналитическое и научно-практическое. Оно было стержнем длинных бесед с представителями журнала "Люди". Оно же, вычитанное из текста интервью, оказалось детонатором вышеописанной истерики отзывов. Что же это за суждение? Я его сейчас еще раз сформулирую.
Итак (внимание!), известное выступление председателя КГБ СССР В.А.Крючкова на Верховном Совете СССР, в котором Владимир Александрович впервые сказал об агентах влияния, стремящихся обеспечить распад СССР путем искажения и извращения реформ, содержало в себе очень важный и тогда, возможно, решающий элемент некоей весьма и весьма масштабной и многомерной Истины. Однако это касалось лишь элемента истины. По тем временам иначе и быть не могло. Крючков совершенно справедливо указал на ту модификацию агентурного участия в подрыве СССР, которая исходила от главного и непосредственного геополитического конкурента СССР – Соединенных Штатов Америки.
В рамках сделанного выше пунктирного обозначения речь шла об агентуре, как бы "притороченной" к вектору КПВ-7. Однако совершенно недопустимо все сводить к агентуре этого вектора (хотя в тот период ее значение было очень велико). Еще на заре воссоединения двух Германий защитники интересов СССР в вопросе об этом воссоединении столкнулись не только с агентурой КПВ-7 (чье участие в ненужном СССР форсировании такого воссоединения было заранее учтено и надлежащим образом "отпрофилактировано"), но и с другими агентурами, прежде всего, конечно же, агентурой КПВ-8 (то есть сугубо и однозначно германской, германской настолько, что это вступило в достаточно резкие противоречия с силами КПВ-7). Более того, тогда же обнаружилось невнятное, но очень весомое влияние других агентур, включая ультрапатриотическую (видимо, в духе КПВ-3 или КПВ-4).
Уже на этом этапе стало очевидно, что подрыв КПВ-1 комплексен и "многоагентурен". Тогда по многим причинам у тех, кто был этим обеспокоен, не хватило разного рода ресурсов даже для того, чтобы просто осознать, по каким "КПВ-азимутам" наносятся по ним удары и что этому надо противопоставить. В суете "больших дел" это оставили на потом. И за подобное откладывание до лучших времен расплатились "Матросской тишиной" и многим другим. Ибо удары по нескольким азимутам продолжались и впоследствии.
Именно отрицание "агентурного плюрализма" является профанацией рефлексии на катастрофу, случившуюся с СССР! Именно подобное отрицание превращает все произошедшее с нами в "уникальное и непостижимое стечение обстоятельств" или в фатум "тотальной объективности" (развалилось, ибо не могло не развалиться). Именно это отрицание (оно и только оно!) девальвирует все исторические прецеденты (простейший – удар по Столыпину слева и справа). Именно оно, это отрицание, ссылаясь на "конспирологичность и эзотеричность" других версий, является УНИКАЛЬНЫМ КОНСПИРОЛОГИЧЕСКИМ И ЭЗОТЕРИЧЕСКИМ ФОКУСНИЧЕСТВОМ.
Более того, не разобравшись с тем, что отрицается данным фокусничеством, мы вновь и вновь будем нарываться на кажущиеся профану непостижимыми срывы и катастрофы, подвергающие нашу страну и наш народ немыслимым испытаниям и жертвам неясно ради чего. Мы никогда не сумеем ответить на вопрос о трагедии Белого Дома в 1993 году, не сумеем осмыслить в надлежащем небанальном формате уникальное предательство "патриотической оппозиции". Мы ничего не поймем в чеченской трагедии. И никогда не разберемся даже в относительных мелочах типа преступного Хасавюрта.
Блуждая в тумане, ударяясь коллективной стомиллионной физиономией то об одну, то о другую стену, умываясь кровью и теряя облик современного общества и страны, мы будем цепляться за обломки как бы новых, давно изгрызенных червями иллюзий и дарить этим иллюзиям свои последние надежды и силы. Мы будем ненавидеть друзей и целоваться взасос с врагами, которые даже не скрывают, что эти объятия для них являются прологом к хорошо известному по истории "ножу в спину". Впрочем, почему я говорю обо всем этом в будущем времени? Это уже происходит! Происходит раз за разом, по одним и тем же банальным схемам, вводя мою страну и мой народ в Зазеркалье.
А если попытка защитить здесь некое совокупное общественное благо представляется кому-то знаком патетики, не соответствующей стандартам нашего циничного времени, то давайте согласимся хотя бы считать данную рефлексию попыткой отстоять индивидуальное достоинство человека, который взял на себя функцию осмысления политического процесса, и достоинство аналитической корпорации, которая профессионально занята подобным осмыслением и не может вечно притворяться, что происходящее со страной не несет на себе слишком уж очевидного отпечатка весьма и весьма специфической Странности.
А ведь именно такое притворство превращает (омерзительное и без того) наше гнилостно-криминальное, цинично-беспомощное постперестроечное прозябание в то царство абсурда, которое я уже неоднократно называл Зазеркальем. Из скверны постперестройки есть два пути. Один лежит через революцию понимания, рефлексивную революцию, сдержанно и с достаточной полнотой вскрывающую суть субъектов, отвечающих за почти неслыханный в истории Срыв, регресс на одной шестой планеты. Пройдя через лабиринт рефлексивного самопреодоления, мы можем выйти (не скажу, быстро или нет: возможно, почти мгновенно, а возможно, в исторически долгий срок) к неким новым для нас и для мира рубежам общественного бытия. А можем – заблудиться и оказаться вечными странниками, вечными пленниками лабиринта.
Но этот путь внушает хоть какую-то надежду! Другой же путь – путь игнорирований очевидного, штамповки ложных примитивных суждений, наполненных бесплодной взаимной ненавистью, – приведет нас только в Зазеркалье. То есть туда, куда сходятся все предельно античеловеческие, губительные и унизительные для страны КПВшные мерзости. Сейчас мы на пути в Зазеркалье. Движение туда набирает скорость. И это движение надо остановить, не оглядываясь ни на какие риски, ни на какие истерики рабов и проводников Зазеркалья.
Неоднократно говоря в своих работах о Зазеркалье, я никогда еще не раскрывал до конца это понятие-символ. Понятийно-символи-ческое Имя (имя в понимании, свойственном непрагматическим философским школам, школе Лосева, например) созревает внутри недоопределенных метафор. И я считал нужным дать созреть этому Имени, используя до поры до времени метафорическую недоопределенность ("Зазеркалье" – то ли царство мертвых, то ли Алиса в сказочной стране двусмысленностей). Пора, однако, уходить из сферы метафорической образности. Я уже начал делать это (кстати, первый раз), давая философское наполнение метафоры через описание логики превращенных форм. Теперь я дополню философию политологией.
Перестройка – это попытка реализации либерально-советского проекта, это история борьбы иных концептуально-проектных субъектностей за свою реализацию и недопущение действительного развертывания и без того весьма маловероятного либерально-советского реформистского начинания. В организационно-элитном плане это борьба сложно соединенных спецслужбистских элитных сегментов, идущих под флагом национальной модернизации (фигура модернизации – Ельцин), против изъеденной застоем, обалдевшей от либерального кайфа и потерявшей самодостаточность Имперской канцелярии – КПСС.
Постперестройка – это история развертывания и краха базового проекта национальной модернизации, окончательно убитого в Чечне. Это также история борьбы "комплексов" внутри распавшегося спецслужбистского конгломерата, часть которого радикализировала национально-модернизационный проект и провалила его, а часть помогла этому провалу, надеясь реализовать проект евразийский. Теперь эти же борющиеся силы продолжают и даже наращивают свою борьбу в условиях, когда она оказалась лишена уже всякого смысла. Ибо националисты, способные только рыдать о былом величии и перешептываться по поводу "погубителей", но неспособные отстоять государственную субъектность даже в Чечне, неспособные навести такой порядок, при котором огромная Россия сможет разобраться с маленькой мятежной провинцией, – это фикция, трагифарс. Но и евразийцы, которые своими руками ковали поражение России в Чечне на тот же манер, на какой националисты ковали поражение ГКЧП, это такая же фикция.
Подлинное евразийство, повторяю, обязано соединить равновесомые субъектные самости. Сейчас эта равновесомость потеряна. При нынешнем соотношении весов евразийская химера превращается просто в "условно-комплиментарный" способ окончательного подчинения России исламу, в позолоченную пилюлю безоговорочной капитуляции перед ним. В превращение России в Орду, где вчерашние держатели государственного величия будут пресмыкаться перед теми, кто объявит себя потомками властителей того, древнего, Ига.
Кроме того, евразийство разоблачило свою двусмысленность: стало слишком ясно, что антизападность (антиамериканскость, антимондиалистичность – кто бы как это ни называл) ислама и возможность союза его с Россией на базе подобных "анти" – является абсолютной или почти абсолютной фикцией. В сущности, это стало ясно еще в Афганистане. И Чечня лишь расставила точки над "i".
Итак, национально-модернизационный проект рухнул. Евразийство подорвано. Либерально-советский проект в прошлом. Проект "капитализм кое-как на халяву по-МВФовски", который никогда и не был проектом, а был прологом к чему-то иному (возрождению или добиванию – вопрос другой), тоже себя исчерпал, стал предметом усталого отвращения общества. Сумбурные бормотания самодостаточных сект, зацикленных на своих (чаще всего неоязыческих) "прибабахах", добивают ту православную основу, на которой мог бы еще крепиться некий полумодернизационный, полуцивилизационно-самодостаточный полупроект. И ничего не создают, кроме шизофренического климата и полного подрыва идеи концептуально-проектной самости – той самости, которая России нужна как никогда ранее!
Судорожные попытки псевдополуязычников и иже с ними надуть "русскую" идею, обильно сдобренную антисемитизмом (бытует мнение, что без последнего – это все равно что "выпить-не-закусить"), не кончаются ничем. Если "украинская идея" на антирусской основе надулась, взлетела и лопнула, то "русская идея" в этом формате просто не надувается и не взлетает вообще. Зюгановско-подберезкин-ская концептуальная беспринципность, готовность сдуру и незачем лезть "третьими лишними" в сугубо западнические постмодернистские начинания типа "концепции устойчивого развития" лишили страну даже тех убогих реставрационных возможностей, которые начали уныло прорисовываться на фоне разгрома в Чечне между 1995 и 1996 годами.
Концептуально-проектный "пофигизм" партии власти и раздрай внутри этой партии дополняют картину. Особо комичным штрихом к этой картине являются сидения в Волынском с вынашиванием бесхвостой национальной идеи, увлечения великими писателями, метания от разгрома мавзолея до дружбы с Селезневым, который и сам бы "грохнул" мавзолей по высочайшему повелению (желательно использовав для этого начинания железный лоб Зюганова). На этом фоне идут гнусная торговля вокруг царственных костей, двусмысленные зондажи о возможности монархии и шквальная бомбардировка православной церкви с помощью антиправославных фильмов по телевидению. А все это "дурнопахнущее нечто" поливает сверху господин Янов, страстно "писающий кипятком" по поводу господина Дугина. Ну не пакость ли – все вместе и в единой смеси?
Вот это "все вместе и в единой смеси" и есть ПРОЛОГ К ЗАЗЕРКАЛЬЮ. К тому моменту ИСЧЕРПАННОСТИ, ПОМНОЖЕННОЙ НА СУМБУРНО-ИСТЕРИЧЕСКИЕ БОРМОТАНИЯ, которая призвана сменить собой ЭЙФОРИЮ ПОСТПЕРЕСТРОЙКИ С ЕЕ "МОДЕРНИ-ЗАЦИОННЫМ ПРЕДТРИУМФАТОРСТВОМ" И "ЕВРАЗИЙСКИМИ МЕДИТАЦИЯМИ" НА ТРУПЕ СССР, УБИТОГО СОВМЕСТНЫМИ УСИЛИЯМИ ДАННЫХ ЛИКУЮЩИХ И РВУЩИХСЯ ПОПРОБОВАТЬ СЕБЯ В НОВОМ СТРОИТЕЛЬСТВЕ СИЛ. Зазеркалье начинается, господа. Ибо всю эту единую смесь общество нюхает и разглядывает. Таков пролог. В финале остатки общества начнет выворачивать наизнанку. Но к этому финалу речь будет идти об остатках общества и страны.
Разговор по существу дела нужен, чтобы "Зазеркалье" не переросло стремительно в "Бобок", в посмертный разговор хихикающих трупных монстров. Или в последнюю самоубийственную конвульсию. Обвинять кого-то? Переводить стрелки? Исследовать какие-то списки тех или иных агентур? Полно! За кого вы нас принимаете? Единственное, к чему мы призываем: бросьте ваш тон будоражения специфических персонажей, связанных с тем или иным авторством, подвигания этих персонажей на позорно-истерический вой. Бросьте этот тон и возьмите человеческий! Отнеситесь серьезно к данному разговору по существу. Поймите, что никто не тяготеет ни к каким разборкам и мщениям! Что в такой скверной ситуации, в которую мы попали, только полная и окончательная искренность, полный отказ от игры втемную со своим обществом, которое вовсе не так "обыдлено", как вам кажется, может предотвратить совсем плохие исходы. Вы уже проиграли свои проекты! Так не мешайте народу и стране отстаивать свое существование.
Еще раз о конспирологии и конкретике фактов
Занимаясь элитой, субъектами политического, экономического, специального, информационно-идеологического и иного характера, мы, конечно же, опираемся на определенные знания неафишируемого свойства. Наше отношение к этим знаниям эволюционировало на протяжении последнего десятилетия. Не описав эту эволюцию, качество нашего интереса к проблематике подобного рода, не обозначив природу нашей информированности, мы рискуем оказаться в двусмысленном положении при обсуждении столь рискованной тематики, каковой является все, связанное с кругом вопросов, очерченном уже в самом названии данного аналитического очерка.
В том-то и рискованность темы, что соприкасающийся с ней нормальный гражданин страны вначале обычно внутренне отрицает само наличие процессов, задаваемых данной тематикой. Отрицает просто в силу того, что их признание означает для него как гражданина необходимость глубоко пересмотреть весь подход к историческому процессу, к истории как таковой. Если в дальнейшем данный гражданин (допустим, читающий данный очерк) все же соглашается на такую небезболезненную для него ревизию самой исторической парадигмы, то он требует конкретизации, верификаций, как это называют в естественных науках. Проще – фактических подтверждений, апеллирующих к сюжетам из реального опыта. Причем к таким сюжетам, которые могут быть доказательны по части невыдуманности. Если же, наконец, эти сюжеты доказаны, каким-то образом подтверждена их несомненная невыдуманность, то входящий в сферу этих рефлексий Посторонний (а именно ему подобные рефлексии адресованы) задаст "последний и убийственный" вопрос: "А кто вы такие, если вы все это знаете? И как мне к вам относиться?"
Так зачем дожидаться этого вопроса, продираясь сквозь несколько уровней непонимания? Придется затратить несколько страниц на объяснения, перед этим заранее принеся извинения за их чрезмерную, но вынужденную спецификой темы автобиографичность. Тем более, что эти объяснения – в заданном нами формате диалога – тоже относятся к существу дела.
Необходимое лирическое отступление
Я вырос в московской гуманитарной семье. Мой отец – историк, специалист по новой и новейшей истории. Долгое время заведовал кафедрой новой и новейшей истории Московского областного педагогического института. На этой кафедре учились или защищались многие ответственные работники 60-70-80-х годов. В том числе и ответработники КГБ СССР (включая совсем высоких чинов типа С.Цвигуна). Но не могу сказать, что это наложило хоть какой-то отпечаток на сферу моих интересов или жизненных представлений. Если что и оставило глубокий след, то это та граничащая с жесткостью настойчивость, с которой моя мать отфутболивала подарки высокопоставленных заочников своему (чаще всего искренне любимому в силу своей глубокой заинтересованности в студентах и аспирантах) руководителю дипломов и диссертаций.
Особенно запомнился один тяжелый и, видимо, особо ценный ковер (кажется, турецкий), который мать не только вынесла из нашей квартиры, но и порывалась радикальным способом транспортировать вниз с пятого этажа. В целом же к дипломникам и аспирантам (разумеется, заочным), работавшим в спецведомствах СССР, в моей семье не было никакого особого отношения – ни со знаком минус, ни со знаком плюс. Оценивали по человеческим качествам. Этот умный и симпатичный, этот симпатичный, но не ахти, и так далее.
Этот принцип именно нейтрального отношения к спецведомственной принадлежности той или иной личности я воспринял с раннего детства. Никогда не впадал в позитивный экстаз: "Чекисты! Разведчики!" Но никогда не кидался и в другую крайность: "Опричники! Стукачи! Палачи!"
В моей семье отношение к советской власти было тоже весьма и весьма сдержанным. Но именно сдержанным, без малейшего впадания в упоение или негативизм. "Мама, почему ты не вступаешь в партию?" Ответ: "А почему верблюд не ест селедку? Не хочет и не ест". "А как же отец? Он же партийный?" Ответ: "Так он когда вступал? В 1941! Тогда каждый, кто не вступал, – это трус". Вопрос: "А ты в 1941-м?" Ответ: "Да, был момент… Сентябрь 1941-го. Дура парторгша выступает и говорит, чтобы никто не выходил из аудитории, потому после завершения студенческого собрания всех без ограничений будут принимать в партию. Помню, слишком многие валом повалили до конца собрания через дверь в верхней части амфитеатром выстроенной аудитории. Было очень противно. Настолько, что я пошла записываться в партию. Думаю – вступлю назло этим трусам. Иду вниз, и вдруг передо мной, как в галлюцинации, крупным планом все омерзительные выступления Вышинского. И я прошла мимо… через нижний центральный вход".
Мой дед по матери был уничтожен в 1937 году – и как командир Красной армии, и как белый офицер, и как сын предводителя дворянства Смоленской губернии, и как муж представительницы совсем маститых семей империи. Кто знает, за что тогда уничтожали данного конкретного без всяких политических амбиций представителя бывших? Мать этого Сталину не простила. На похороны Сталина пошла, чтобы увидеть, как умер враг. И чуть не погибла в давке. Похороны Сталина помню по принесенным в дом особо вкусным конфетам и праздничной обстановке. Правда, бабушка плакала. "Мама, почему бабушка плачет?" Жесткий ответ: "Она всегда плачет, когда слышит похоронную музыку".
Появлявшиеся время от времени родственники бабушки из совсем маститых семей несли с собой все элитные сплетни империи. Прежде всего по части ненависти к Романовым, которые дрянь, выскочки. Но и не только. Скудный мой семейный архив, состоящий из этих ранних сплетен, суждений, рассказов, воспоминаний и переписок, запечатлелся в моей памяти и, возможно, стал первым элементом в моем интересе к теории элит и моем понимании того, что мир элит выстроен специфическим образом и иначе соотносится с понятием истории.
Следующим элементом стала просто тяга к гуманитарным (и прежде всего историческим) знаниям. Рукописи и солидные исторические сочинения (иностранные и отечественные, до– и послереволюционные) заменили мне детские игрушки. А первые (и, как сейчас понимаю, не столь уж и беспомощные) статьи по истории Великой французской революции я попробовал написать в шестом классе. И вновь – история элиты, теория элитогенеза…
Не могу сказать, что меня влекла элитарность. Скорее, наоборот. Проявленные мною в том же возрасте, когда были написаны первые статьи по истории, математические способности привели меня в весьма элитарную математическую школу. Недолгий период обучения в ней (начальное обучение было заочным, а потом надо было переходить туда на дневное) отбил у меня охоту вообще к обучению в МГУ (и особенно на том мехмате, который должен был быть наполнен окончившими спецшколы элитариями).
В моей аллергии на элитарность меня очень поддерживала мать. Но интерес к элитному процессу, понимание того, что отсутствие качественной элиты в стране означает гибель страны, заполнение элитных каверн чужим и чуждым материалом – все это было важным компонентом моего личностного роста еще до поступления в институт. Отсюда – и интерес к тем эпизодам, который отец внимательно (и часто в моем присутствии), спокойно и с большой откровенностью обсуждал вместе с проникшимися к нему доверием спецработниками.
Очень запомнился подробно, беспощадно обсужденный сюжет со строительством автозавода в Тольятти. По тем временам это было беспрецедентно. Одно дело было ругать власть и сетовать на советский абсурд. И другое – точно, с именами и цифрами повествовать о семьях, их интересах, параллельных системах финансирования, международных связях. Такой разговор не был единичным и касался не только данного объекта. И, безусловно, эти разговоры вступали в некий резонанс с обрывочными семейными воспоминаниями бабушкиных родственников о делах эпохи Романовых и конфликтах между элитными группами.
Годы обучения стали для меня временем создания известного в Москве авангардистского театра "На досках". Фактически театр был площадкой для идеологического моделирования. И обучение в институте, не требовавшее особого труда (институт был выбран по романтическому консенсусу между мной и моими друзьями, тогдашними и нынешними), и обучение в аспирантуре были заполнены театром и околотеатральными гуманитарными штудиями, в которых создавалось ядро будущего аналитического центра.
Взращивание альтернативного театра посреди Москвы не могло не наращивать объем элитных коммуникаций. Райком партии, ЦК, в меньшей степени Министерство культуры… Залы театра были набиты битком. Коллективные заявки на билеты от КГБ сыпались одна за другой. Но никаких реальных пересечений не было. И быть не могло. Семейная закалка привела к тому, что любой импульс к подобным пересечениям тогда вызвал бы холодное и сильное отвращение.
К чести данных ведомств должен сказать, что никаких попыток и не было, поэтому миф о вездесущем КГБ, кого-то к себе насильно притягивающем, мне всегда казался преувеличенным. Всегда казалось, что специфические отношения возникают при наличии определенных моральных и политических предпосылок. И что это сказывается на спецконтингенте, окружающем ведомства. Что в случае выхода этого спецконтингента в большую политику не может не наложить отпечатка на подобную политику даже не в силу того, что спецконтингент будет кого-то слушать (это важно, но это не все). Но еще и потому, что слушать этот спецконтингент будет ту пакость в самом себе, которая и предопределила переход обычного гражданина страны в категорию спецконтингента.