Текст книги "Мир для его сиятельства. Пограничник (том 2) (СИ)"

Автор книги: Сергей Кусков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 29 страниц)

Но не будем о грустном, ибо передо мной не юная крышелётка, а опытный местный Штирлиц, варившийся в клоаке у придворного корыта всю жизнь, с рождения. И я осведомлён, а значит вооружён. Чувства, конечно, у неё есть, как без них, но что это такое она не знает, и если потребуется ради дела/положения/блага чего-то там – легко ими пожертвует. Так что прагматические отношения с нею… Честнее что ли. Ибо крепче и надёжнее. Надо просто с этим смириться.

Столик нас ждал, стоял свободным, и на столике красовалась ваза с точно такими же цветами, какие держала в руках Катрин (понятно, где Трифон их достал). Причём на других столиках цветов не было. Таверна уже почти заполнилась, и как и вчера в это время, но сегодня в интерьере ожидало новшество – было много народу в углах, кто пил стоя. Кто-то из владельцев сообразил, или мудрые люди надоумили, но вдоль стенки был прикреплён большой стол-полка, типа барной стойки. Стульев с ножками пока не придумали, но под стоячие места выделили довольно много места. Видимо терять лишние лунарии владелец не хотел, ибо если не у него – сеньоры уйдут гулять в другое место, а выпить, оказывается, можно раздобыть и через ближайшие деревни, тут не так и далеко.

Но кузинам короля и хозяевам местных земель у нас везде почёт и дорога, мы протиснулись сквозь толпу за столиками и сели на своё место. Пара-тройка ничего не значащих фраз, два анекдота про десятника Ржева и графиню Натали… И её вопрос:

– Ричи, а пусть твой менестрель покажет, что умеет? Пока тебя не было, он сдерживался, не решался провоцировать меня. А мне очень хочется посмотреть его талант хвалить людей, их ругая.

– Даже если он будет петь нехорошее о твоём братце-рыбаке?

– Но ведь с моего же разрешения. – Милая покровительственная улыбка.

Окинул взглядом сцену. Ударная установка тут стояла, но ударница в данный момент шарится где-то по посёлку с маленьким четвероногим другом. Я за неё почти не переживал – на ней стоит лучшее охранное заклятие, какое существует – все-все, на мили вокруг, знают, что она моя собственность, и тронь её – я за это порешу. Именно поэтому не стал пока её освобождать. Самого Сильвестра не было, на сцене играла мадам с дудкой, и аккомпанировал ей бомжеватого вида мужик с бородой с колёсной лирой в руках – кажется, они назвали инструмент так. Представлял из себя он скрипку с ручкой и кнопочками под коробкой в которую были спрятаны струны. И дудка, и скрипка с ручкой издавали такой заунывный душераздирающий вой, что хотелось повеситься, хотя играть парочка пыталась что-то весёлое. Видно не судьба пока развеяться, придётся клиентам подождать возвращения их собственного Мастера.

Когда артисты закончили мелодию, но перед тем, как принялись изматывать наш слух новой, я подскочил и подошёл к ним:

– Народ, где Сильвестр?

Мужик и бабёнка переглянулись. И… Знаете, мне не понравился их вид. Не то, что замученные, нет. Но взгляд у обоих затравлен, а на лице трубачистки сверкал фиолетовым разводом большой синяк. Которого вчера не было.

– И кто это тебя так?

Опустила голову. Ох уж этот забитый взгляд! А ещё в этом взгляде читались… Злость и зависть. И я, кажется, понял и эту злость, и эту зависть: «Вот мелкой хорошо! Молодая, эффектная – на неё сам местный граф позарился! Личная служанка крутого сеньора теперь, молодого и красивого. А я, старая, кому нужна? Так и буду у этого урода на дудке дудеть!»

Лицо мужика вообще ничего не выражало. Ему было пофиг. Он и играл не старался, и сейчас было видно, «отбывал наказание». Никакого огонька в глазах, какой можно увидеть даже в самых затраханных одним и тем же репертуаром лабухах нашего мира. Плевать он хотел абсолютно на всё! Лишь бы не били.

– Где он! – прорычал я, начиная понимать, что тут творится. А творится тут хрень, которую я подавил в себе, наследие Ричи, и не собирался терпеть в других. Барское самодурство.

– Там, в людской, – бабёнка кивнула на боковую дверь возле сцены. – Нам номер не дали, но дали комнату под лестницей, разместиться.

Я сорвался, и, опережая взбудораженную охрану, помчался туда, чуть не вышибя плечом массивную тяжёлую дверь. Больно, блин!

Узкий коридор без света и окон – не проблема, подсветил себе. Какие-то помещения. Кладовки? Там – кухня, вкусные запахи оттуда. А тут… Сено на полу? Видно тут кто-то спит. Из людей, конечно же. Слуги таверны, скорее всего тоже крепостные. А тут у нас что?

Звуки, не нуждающиеся в двойном толковании, и ядовитый свет масляной лампы из под двери. Я не стал стесняться, рывком распахнул дверь…

И предо мной предстал хозяин того балагана, из которого вырвал вчера Вику. Стоящий на коленях, пристроившись сзади ко второй бабёнке их коллектива. Наших лет тридцати (обе), но тут такие считаются древностью, развалинами. Хотя нет, эта помоложе трубачистки, лет двадцати пяти, но реально выглядит на полтос.

– Й-а-а-а-а… Ваше сиятельство… – обалдел от моего вторжения Сильвестр.

Я не стал разговаривать. Пылавший в душе огонь искал выхода, глаза застилала пелена безумия, которую удавалось с трудом держать под контролем, не выплёскивая в большой мир.

– Головка ты, от причинного места! – Зашёл, схватил за плечи, и, как был, со спущенными штанами, швырнул его через дверной проём в коридор.

Бум! Стена хлипкая, так себе, но удар тощего тела выдержала. Вокруг дерево, мягко – не покалечится.

– За что?! Сеньор гра-аф! Попытался вскочить музыкант и убежать, но со спущенными штанами это сделать не так просто. Запутался и свалился. Я надвигался на него, как ангел мщения, в глазах моих застыла его казнь – во всяком случае, хотел думать, что так выгляжу. Но Сильвестру и без излишнего антуража было страшно, ужас написан на лице.

Хлобысь! Это я ему по скуле. Совсем чуть-чуть, а то убью нафиг! Или сотрясение сделаю – для творческой личности это серьёзная травма.

– Да за что же! Что я сделал! – схватился он за челюсть.

Я снова приподнял его и швырнул вперёд, в сторону сцены и выхода в зал. Лампа осталась в каморке, где даже не пыталась ни визжать, ни истерить, ни голосить девка из его труппы, и, несмотря на открытую дверь, свет сюда почти не попадал.

Отвечать не считал нужным – я ещё не выпустил пар. Он попытался отползать, но куда там! Господи, какой он лёгкий! Не дистрофия, но около – кожа да кости. Два месяца на моих харчах путешествует? И до сих пор не отъелся. Кстати теперь и поведение понятно. Всю жизнь недоедал, всю жизнь о него вытирали ноги. И тут вдруг – рабовладелец!

…Но это не повод тут же становиться скотом, барином-самодуром, и вымещать то, что сделали ему, на тех, кто более слабый. Да, он их выкупил… Где-то у кого-то. На деньги, что дал я – я и дал именно для этого, чтобы выкупал. Но зачем же своих людей держать зачуханными, и простите за прямоту, ебать их, когда те не в силах отказать? Ибо он – барин, хозяин, в своём праве, не может тумбочка отказать тебе положить в неё вещи и поставить сверху вазу. И мужика того, со скрипкой с ручкой, затуркал так, что ему реально на всё насрать, на весь мир. Хреновый он лабух! Лабух зарабатывает игрой в кабаке, он должен иметь продуктивный диалог с залом, должен улыбаться, подавать своё творчество так, чтобы зал «скушал», и попросил добавки. Да лабухи, блин, сами тащатся от того, что делают! Других в этой профессии просто нет. А тот мужик со скрипкой… Вот реально видел в собравшейся аудитории каторгу, а не кайф мастера от наличия потенциальных поклонников. «Только не бейте, так и быть, покручу я вашу ручку».

Хренак! А это больнее, в плечо. Сломаю ключицу – заживёт, сам виноват. А теперь под дых с ноги – рука занята, я ею запалил огонёк, чтобы видеть, куда бить гниду.

Гнида захрипел. Я же потушил пламя – где что лежит запомнил, снова поднял его и швыранул на дверь.

Дверь тяжёлая, говорил уже, потому распахнулась не сразу, и он из неё после удара спиной… Скажем так, выпал. Выпал и начал отползать, вперёд, по сцене, напугав девку с трубой, что завизжала и отпрыгнула. А мужик с бородой просто прекратил играть и отошёл. Ну, хотя бы музыка смолкла, мне многие в зале за это спасибо должны сказать. Как есть, с болтающимися в ногах штанами и начал ползти. Боковым зрением я увидел вскочившую в гневе Катрин, поднял руку в останавливающем жесте Бьёрну и Титу, сменившим Лавра и парней: «сам разберусь!»

– Надевай штаны! – рявкнул я. В полной тишине – естественно, завидя движуху, зал замолчал, забыл все дела и всё внимание перевёл на нас – зрелище же! – Быстро! Чтобы потом никто не мог сказать, что граф Пуэбло возбуждается на мужские задницы. Бегом, я сказал!

И под начавшие катиться по залу смешки, подождал, пока он вскачет, запутается в штанинах, упадёт, снова поднимется, кое-как наденет оные штаны и завяжет на поясе верёвкой.

– Надел? – Подпустил в глаза искры. Робкий кивок… А вот хрен тебе, не убежишь!

Он, видя, что собираюсь снова его бить, попытался ретироваться самым примитивным способом – дав стрекача. Но я понял его задумку и прыгнул, и достал его, толкнув в прыжке в спину и свалив. Сильвестр рыбкой налетел на наш стол, врезавшись в опорную ножку головой, слава богу на столе пока ещё ничего не было. Катрин завизжала и отскочила в сторону, а отроки встали слева и справа, ожидая команды рубить и казнить.

– Эта гнида моя! Не трогайте! – рявкнул я, подошёл, снова подхватил музыканта и перекинул через стол.

А теперь, когда нас разделяла мощная столешница, и я не мог быстро его нагнать, сей юноша, мгновенно просчитав ситуацию, не стал выть, а, резко вскочив, снова дал стрекача в сторону двери. Но мир не без добрых людей, и отдыхающие здесь воины Йорика (дежурные, за порядком следят) на подлёте его скрутили и дали легонько под дых.

– Х-х-х-х-хы!.. – выдохнул тот. Видно били сильнее, чем я.

– Спасибо, парни, – бросил я, неспешно проходя зал и подходя к объекту преследования. Забрал начавшего выть музыканта, развернул и снова от души двинул по скуле… С большим размахом но слабой силой, разумеется. На публику.

Тот, заливаясь слезами завыл, сполз по двери, в которую впечатался, сел на корточки… И тут дверь открылась. И он, как будто и не выбивали из него дух, кинулся под ноги входящему в зал Никодиму, сбил его и бросился наружу.

– Стой!

– Стоять! – Йорикова братва среагировала быстрее меня, и, тоже немного отпихнув на скорости телами Никодима, помчалась следом.

– Партнёр, извини, вернусь – всё объясню! – пожал я аквилейскому купцу руку, помог встать и кинулся следом.

Люди. Много. Очень много. Но куда бежать?

– Перекрывай дорогу! – услышал я вдали. Ага, значит туда.

– Этого не пушчай! – другой голос.

– Куда попёр! А ну назад! – А это уже третий.

Людей в посёлке много, и много стражи. И раз стража кого-то ловит – значит вор. И к травле Сильвестра подключились волонтёры, коих тут немеряно.

– К воде его гони! К реке! – продолжались раздаваться где-то за массовкой голоса.

– Правее бери! Правее пошёл, гад!

– А ты с тыла заходи!

– Он между сараем и конюшней, огибай его!

– Вот так, и к воде! К воде, родимого, там возьмём!

– Уйдёт же по воде?

– Да куда он денется! Пусть пробует!

Я не видел происходящего, замельтешившие вокруг люди мешали, но слышал, откуда голоса, и бежал туда. И следом за мной неслась, чуть отставая, метров на двадцать, вся таверна. Вчера была драка благородных с купцами-северянами, сегодня опять что-то интересное – да тут не новый город, а Гайд-Парк, прям! Что бы предложить для аналогии? Ну, в приевшейся скукоте это как концерт Киркорова посреди деревни Гадюкино Устьжопинского района, два дня подряд.

Наконец, вырвались на оперативный простор. Волонтёры и стража выгнали менестреля на пятачок левее термы, где берег был не покоцан. На берегу лежало множество куч с брёвнами, землёй, гравием и прочими стройматериалами, но бедолага не мог меж ними спрятаться – окружавших было сильно больше и они перекрывали все пути к отступлению. Выгнали на берег, где цепочка преследователей и остановилась в ожидании. Не ломая людям кайф, тут как раз на сцене появился и я.

– Граф! Что я сделал? За что? – Сильвестр сразу узрел меня в дымке уже зашедшего, но всё ещё освещающего землю солнца (тут высокая рефракция, кажется это так называется). Рожа его была залита слезами, сам трясся от напряжения и страха. Я решил ещё попугать, активировал в руках огненный шар и начал перебрасывать его из руки в руку, как делал когда-то в Аквилее, пугая Ансельмо. – Я же не сделал ничего! И девчонку эту… Я же отдал! И пошлину заплатил! Хотя она моя же, мы же договарива… Ой!

Бросок огнешара. Я, конечно, его потушил, не дав долететь до тушки этого обормота, да и сам пробой энергии не то же, что поток раскалённого газа от факела, конфорки или костра. От быстрого контакта с чистым источником обжечься сложно. Но он всего этого не знал и бросился в воду, где встал, по колено, расставил руки и ждал своей участи. Ибо плавать, как понимаю, не умеет.

– Ну сеньор Рикардо же! Ну что я сделал-то?!

Так, всё, успокоиться. Успокоился, Пуэбло, сукин сын! – прикрикнул я на себя. Ибо хватит агрессии. Весело, да, но это МОЙ человек. Он оступился, не понял политику партии, но, блин, а я до него эту политику доносил? Он поступил ровно так, как поступил бы на его месте любой другой представитель местных, имеющих сформированный с рождения менталитет этого мира. Не лучше, не хуже. Барином себя почувствовал? А не будь моего воспитания ТАМ, как бы себя я на его месте вёл?

– Сильвестр! – громко, чтобы все слышали, произнёс я, ибо раз массовка собрана – надо на неё играть. Пипл не простит, если шоу закончится тихим шушуканием главных героев. Тем более я не собирался ничего ни от кого скрывать и секретничать. – Сильвестр, подонок! Скажи, я дал тебе денег на выкуп талантливой молодёжи, которую можно обучить музыке?

Робкий кивок.

– Так, сеньор же граф, я этого и не скрываю! И Тори отдал… Потому, что…

– Заткнись! – одёрнул его, ибо если выяснится, что он и Викторию имел, как более старших сеньорин своей труппы… Убью гада! Просто так убью! – Сильвестр, что я сказал тебе на эти деньги делать? Припомни, пожалуйста, дословно?

– Я должен был найти таланты! По городам и сёлам! – всхлипнув, начал держать отчёт музыкант, оглядывая не только меня, но и всю стоящую в двадцати шагах сзади массовку. – Должен был обучить всему, что знаю. Сколотить труппу и выступать с нею. А когда артисты наберутся опыта, отправлять их в свободное плавание. Чтобы они работали, выступали, дарили людям музыку и поминали добрым словом и меня, и вас, сеньор граф.

От такого откровения народ сзади впал в ступор, что-то заобсуждал, и моя личность для многих заиграла новыми красками. Меценат – это друг императора Октавиана Августа, меценатство процветало в Риме, а тут уже давным-давно народ забыл, что это. Может Таррагона может себе позволить содержать артистов и музыкантов на благотворительные деньги, но, наверное, только она.

– А что сделал ты? – Я снова на публику заиграл огненными шарами. Сзади послышался удивлённый и одновременно довольный гул при виде них – для местных это сильное проявление одарённости, на грани фантастики.

– Я их нашёл. Пока четверых. Обучаю, – продолжал оправдываться Сильвестр, размазывая по щекам слёзы. – Одного там же, в Санта-Фе. Конюх из таверны. У него слух хороший. Остальных потом, как на юг двигался, по деревням… И… Всё, как вы сказали! Ну сеньор граф же! Кончита на дудках играет. Брод на колёсной лире, но учится и более сложным инструментам. Вивиана струнные осваивает. Гитара, скрипка, большая скрипка.

«Последняя – это типа виолончели что-то», – отметил я про себя.

– Ну, а Тори пока ударные, и гитаре учу… Учил. Всё как договорено! – вскинул мордаху он.

– Мудак ты грёбанный, Сильвестр. – Снова запустил в него шаром, но сразу целил мимо. Но визгу было! Испуганный музыкант залез в воду по пояс, и затрясся. Я же спокойно продолжал:

– Скажи пожалуйста, какой мой указ обсуждает всё королевство? Какой указ я принял, как только взял бразды правления графством в свои руки?

Пауза. Непонимание на лице. Потише гудеть стала и массовка, видимо, тоже задалась этим вопросом.

– Многие говорят, что он вреден, и подаёт дурной пример, – подсказал я. – Кто-то, наверное, единицы, считает, что он в корне правильный. Прогресс должен быть, ничто не стоит на месте. А большинство признают, что он хорош, но только как средство защиты от орков. Ну же, давай! Фантазируй! – Снова огненный шар, в метре правее. Сильвестр окунулся по плечи, взвыл, но снова вынырнул, продолжая стоять на том же месте. Точно, не научили плавать.

– М-может быть… Отпустили своих крестьян? Сервов?

Не сам догадался, подсказали. Негромкие, но слышимые выкрики из толпы. Вопросительные – типа, граф, этот указ или ошибаемся?

– Правильно! – подтвердил я. – Первым делом я освободил рабов! А знаешь, почему я это сделал, Сильвестр?

В пол-оборота повернулся к толпе. Так, а сзади и светлость, и легат, и Йорик, и партнёры по бизнесу, и вообще все-все-все, кто только есть в посёлке. И ещё несколько сотен слушающих. Замечательно! Вновь обернулся к музыканту.

– Потому, морда твоя, что запоминай! Как аксиому! Ночью разбуди – чтобы смог ответить. Раб! Работает! Плохо! Запомнил? Ещё раз повтори! Раб! Работает! Плохо! Не стремится работать! И первым делом, если может, или делает ноги, или портит тебе средства производства. А просто потому, что ему это не нужно, не интересно. Понятно? И крестьяне, работающие на себя, принесут мне гораздо больше пользы, чем если их же работать заставлять!

– Нет, тут, наверное, мне многие возразят, – снова встал я в пол-оборота, ибо по толпе снова поднялся гул. – Возразят, что как же без дармовой рабочей силы? Если их не держать в кабале, они ж сбегут! А кормить надо лучше, сеньоры! Тогда и не сбегут! – А это уже для всех, на пределе громкости. – Раб не способен к развитию! Раб не способен к творческой деятельности! Только если от этого зависит его благополучие и благополучие семьи, но всё, что за пределами оных – в топку! И я больше скажу, даже уважаемые благородные сеньоры, что присутствуют здесь, это понимают, ибо вели и ведут собственное хозяйство, и считать их господь научил. Только знаешь, Сильвестр, – снова к музыканту, – почему они не отпускают своих сервов в вилланы, всё понимая, подсчитывая каждый год убытки от плохой работы? Да потому, что когда у тебя есть власть над человеком, когда ты понимаешь, что он в твоих руках, и ты можешь сделать с ним всё, что захочешь… Ты чувствуешь себя СИЛЬНЫМ! Крутым. Это наркотик, Сильвестр. И люди не в силах отказаться от него. Хотя на самом деле это лишь замена, иллюзия власти. Ибо на самом деле человек, прикрывающийся оной, если лишить его контроля над другими, ни на что вдруг оказывается не способен. Ничтожество он, юный мой друг музыкант!

Шепотки сзади. Очень надо сказать агрессивные. Но хрен им, всё равно скажу, что думаю, и будь что будет.

– Иллюзия силы, Сильвестр! Это лишь иллюзия! И индикатор оной, как и сказал, в том, чтобы лишить человека права быть выше других. Если человек может развиться и стать ещё богаче, ещё могущественнее – он сильный. И мудрый – мудрость это тоже сторона силы. Если же он ничего без заёмного величия не сможет…Вздох. И констатация:

– То крепостное право – единственный способ сказать и ему самому себе, и окружающим, что он крут. Скрыть за древним правом то, что он – ничтожество! – заорал я. Понял, дебил?

Сильвестр втянул голову в плечи.

– Вчера я отпустил своих сервов. Завтра моё графство станет самым сильным и могущественным в королевстве. Это будет, я УЖЕ это знаю! – прокричал я. – А какой-нибудь герцог из Центральных Провинций, повыше меня статусом, кичащийся могуществом и родовитостью, без иллюзии силы превратится в пустое нищебродное быдло, не в силах свести бюджет своей земли. И это нищеброддное в моральном плане быдло сегодня в Альмерии громче всех кричит о попрании мною традиций, угрозе от меня королевству и прочих вещах. А почему, мой дорогой музыкант? Почему, моя дорогая светлость? – А это обернулся к Катрин. А рядом и Аларих встал. – А может ты скажешь, дорогой легат? – Пронзил их всех злым взглядом. – Молчите? Правильно молчите.

– Потому, что я – силён! – закричал я, картинно расставив руки в стороны. – Сильный я! А вы – ничтожества! – обвёл пальцами толпу, при этом недовольно загудевшую. – Может быть кто-то из вас способен в этой жизни на что-то, но девять из десяти – именно что неспособное ни на что ничтожество, сеньоры! Прячущееся с ним за древние традиции. И когда переполнится чаша терпения господня, угнетаемые вами крестьяне, превосходством над кем вы так гордитесь, как будто в этом есть ваша заслуга… Они вас всех будут резать! С дичайшим упоением! Вас, ваших женщин, малолетних детей – всех, вспоминая века бесправия! Если не на вашем веку это произойдёт – будут резать ваших детей. Нет – внуков, правнуков, кто на тот момент будет. И так БУДЕТ, сеньоры!

Тишина вокруг. Пророков никто не любит, а тут… Очень на животрепещущую тему пророчествую. И поскольку я безумец, а я, как маг большой силы, по определению безумец… Слишком серьёзно такое откровение для местных звучит. Вряд ли они поймут и что-то сделают, но я должен попытаться достучаться хоть до кого-то.

– И только такие, как я, – закончил эту речь, почувствовав, что выдыхаюсь, – кто пошёл за мной, останутся и будут править миром. Новым миром! Миром сильных!

– ПОТОМУ, ЧТО МИР НЕ ДЛЯ СЛАБАКОВ!!! – заорал я в ночь, подняв голову вверх.

Тишина. Полная. Десять ударов сердца. Двадцать. Наконец, народ зашевелился, можно продолжать. Спокойно и с достоинством:

– Выживает сильнейший, сеньоры. Катрин, тебя это касается в первую очередь. Сила, она не в количестве нанятых тобой мечей и копий. Не в количестве зерна, отобранного у крестьян, живущих впроголодь. И не в деньгах, которые купец выжимает из клиента, бессовестно его «кидая», потому, что у него всё схвачено и за ним стоят рыцари и договор с местным феодалом. Сила в способности действовать без иллюзии, без заёмного могущества, вот в чём она! Когда ты сам, своим умом, упорством, находчивостью, да хоть везением можешь чего-то достигнуть. И я безмерно богаче самого богатого из герцогов королевства! – снова раскинул руки в стороны: «Вот он я! Получайте, неудачники!»

Теперь повернулся назад, к музыканту, оставив толпу обсуждать услышанное.

– Скажи, морда твоя наглая. Вот сегодня ты купил себе людей в труппу. Как ты поступил с ними? Накормил, обогрел? Наверное. Учишь музыке? Без сомнения. Но скажи, что будет завтра? Сможет ли завтра хоть кто-то из них прикрыть тебе спину, если от этого не будет зависеть его жизнь? Сможет ли хоть кто-то проявлять творческую часть своей натуры, а я, напомню, послал тебя именно для этого?

Сильвестр стоял, хлопал глазами, дрожал зубами и был не способен более адекватно отвечать.

– Так нет же! – взревел я, но уже тише – основное выплеснулось. – Для твоих артистов музыка это всего лишь замена косы и серпа на лиру и гитару. И всё. Плевали они и на музыку, и на выступление, и на моральный рост. Потому, что им не надо этого. Их задача – ублажение хозяина. Тебя, морда рабовладельческая!

– Так где, блядь, ты видишь исполнение моего поручения? – Жах! Жах! И ещё жах! Огнешары, слева и справа от оболтуса. – Я сказал развивать музыку, продвигать таланты, а вместо этого… Ты делаешь то же, что все наши благородные, чтоб им икнулось и пёрнулось! Ты подсел на иллюзию могущества! Пусть их всего трое-четверо, немного, но они в твоей власти! Ты для них больше чем король, больше чем бог. Бог и король далеко, а ты здесь, и ты можешь с ними что угодно делать, и тебе за это ничего не будет. Власть, Сильвестр, да? – ярился я, ибо снова повело. – Дешёвое ощущение превосходства над более слабым? Которуое ты незамедлительно использовал, чтоб почесать эго? Ну не гнида ли ты после этого? И всё, особо отмечаю, не на свои, заработанные на личном творчестве! Не за деньги, полученные в кабаках за сочинённые собою песни! А на мои, данные тебе для прогрессорства солиды!

– Ж-ж-жах! Особо крупный шар, кинутый со злостью. Толпа сзади ахнула, а вода перед Сильвестром, куда я специально целил, поближе к берегу, вскипела, поднимая клубы пара.

– Я-а-а-а… Я освобожу их! Прямо сейчас освобожу, ваше сиятельство! Честное слово! Бог свидетель! – Он затрясся и закрестился. – Честно-честно освобожу! Но ведь, ваше сиятельство… Если они свободны… Да кто ж из них со мной останется-то? Они ж, получив грамоту, разбегутся!

– А вот это и есть показатель твоей силы, амиго, – усмехнулся я. – Если ты сильный – ты сможешь. Увлечёшь и поведёшь за собой. Не из под палки, не заставляя работать, а добившись огня в глазах. Чтобы им самим хотелось за тобой в огонь, – снова огнешар, но «спокойный», маленький, – воду и медные трубы. Вместе покорить этот грёбанный мир! Вместе стать сильнее, и никаких глупых иллюзий. Вот так надо, Сильвестр! Только после этого ты научишься уважать себя и на самом деле почувствуешь себя героем и мужчиной. А пока ты – тряпка! Ты талантливый, но ты не заслужил быть ни лидером, ни просто уважаемым человеком.

– У меня всё, можешь вылезать, – миролюбиво фыркнул я, отходя от воды на несколько шагов и закрывая представление. Может не Киркоров, но и Басков для Гадюкино – выше крыши. – Твой косяк – ты и разгребай. Завтра к утру чтобы вся твоя труппа получила вольные. Останется кто с тобой – хорошо. Нет – твои сложности. И да, дашь им перед уходом тот музыкальный инструмент, какой потребуют, и денег на первое время. И я тебе их компенсировать не буду – сам крутись и работай над ошибками. Есть вопросы?

Робкое покачивание головы.

– Нет? Ну и здорово. – Повернулся ко всем. – А теперь пошлите все в таверну, сеньоры! Вино и пиво сами себя не выпьют!