Текст книги "В Школе Магии Зарежья"
Автор книги: Сенкия Сияда
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)
Я, выдохнув, потянула за толстое кольцо, дверь медленно открылась. За ней скрывались выщербленные ступени, ведущие в узкий каменный коридор с еле чадящим вдалеке факелом. Внутри завывал воздух, гоняемый по туннелям, а на нас пахнуло затхлым запахом подвала, к которому, как мне показалось, доподлинно примешивался трупный душок. Мы с Тамаркой практически вросли друг в друга боками и, меленько переступая, двинулись вперед, сопя от страха. Дверь за нашими спинами выбрала подходящий момент и со зловещим скрипом закрылась. Мы сглотнули. Пошли несмело по темному коридору, в котором изредка появлялись темные провалы, ведущие то ли в комнаты, то ли в ответвления коридора. Я со страшным усилием вгляделась в один такой проем, и мне с готовностью примерещился скелет, прикованный кандалами к стене. Я с круглыми глазами повернула голову строго вперед и больше никуда не заглядывала.
Вдалеке раздался какой-то короткий ор, до нас с подружкой допрыгало лишь усиленное до баса эхо:
– И!...И!...И!...
Я бы предположила, что там, вдали, кто-то чихнул, но в таком месте как-то не выходило думать по-простому. Все казалось, что на каждом шагу здесь уловки неведомого врага, который только и ждет, чтобы жертва расслабилась и умерила внимание. Лучше готовиться к худшему. Тем более с Тамаркиной историей на аперитив. Мы дружно присели от страха и на дрожащих ногах еще медленнее пошли вперед, потому что я пыталась вперед себя толкать Тамарку, а она – меня. В каком-то из провалов я краем глаза заметила два зеленоватых круглых отблеска, больше похожих на чьи-то органы зрения и, не в силах уже сдержаться, тихонечко, уходя в ультразвук, завыла:
– Аы-ы-ы...
Сзади зашуршало, мы с Тамаркой застыли, чувствуя, как шевелятся синие волосы на затылке, и окостенело развернулись. Из прохода вышло нечто косматое, больше напоминающее заросшего старичка высотой локтя в два.
– Труль Шлисович? – неуверенно предположила Тамарка сиплым с боязни голосом.
– Что, ослепла, сердешная? – хмуро поинтересовался у нее дед и прошлепал волосатыми ступнями в противоположный проход, таща за собой холщовый мешок, который и издавал зловещий шорох: – Ходють тут всякие, ходють, а у меня потом вещи пропадають. И чего ходють? – разговаривал сам с собой незнакомец и пожимал плечами, – Нешто жить надоело?
Мы с Тамаркой постояли, и я сдавленным шепотом предположила:
– Может, это его сын?
После таких его слов я просто не знаю, каким чудовищным усилием мы заставили себя идти дальше. Лично я утешалась тем, что если что, наша смерть будет на совести директора. И воображение рисовало его, безутешно рыдающего у гроба и сморкающегося в платочек, и меня, лежащую с назидательно поднятым вверх пальцем и с лентой на груди, на которой написано «То-то же!».
Наконец мы дошли до чадящего факела. Напротив него был проем, ведущий в заставленное стеллажами помещение. На стеллажах были какие-то бумаги, коробки и куча всякого разного хлама. Мы с Томой неуверенно зашли внутрь.
– Труль Шлисович! – негромко позвала я.
Никто не откликнулся, мы пошли меж стоящими плотными рядами стеллажами, надеясь найти хоть кого-нибудь. Внезапно сзади раздался голос:
– Чего надо?
Мы с Томкой от неожиданности подпрыгнули на добрый аршин. За спиной стоял ископаемый, простите, искомый Труль Шлисович.
– У...у...ученицы мы, – заикаясь, выдавила Тамарка, пытаясь укрыться за мной.
– На отработку пришли, – добавила я, стоя столбом.
– Ага-а, – проскрипел завхоз, смерил нас долгим жутким взглядом прищуренного глаза, будто примеривался, с какой части тела нас лучше съесть, потом развернулся и пошел, скрипнув у самого выхода: – Ну пошли, ученицы.
Мы, не чуя под собой ног, пошли, боязливо переглядываясь. Тамарка делала мне непонятные знаки руками, при этом косясь на спину Труля Шлисовича, и, стоило тому закряхтеть или почесаться, замирала как ни в чем не бывало и только по ее округленным глазам можно было сказать, что что-то тут нечисто. Завхоз, взявший с собой факел, продолжительно вел нас вглубь подвала, петляя коридорами и усугубляя Тамаркины нехорошие подозрения и, соответственно, жестикуляцию (да и у меня самой не выходила из головы истерия про тайные захоронения), пока не дошел до ничем не примечательного проема. Внутри оказался хозяйственный склад. Труль Шлисович сунул нам в руки по щетке и дал мешочек с чистящим средством.
– Вычистите пол при входе на первый этаж, – и сам с собой забурчал: – А то все опять изгваздали, ироды, так бы и передушил всех, – и мечтательно задумался.
Мы молчаливо соглашались с ним. Потом довольно быстро вернулись в главный коридор и, когда уже стала видна дверь на улицу, мы с Тамаркой рванулись к ней, как к любимой маме. Труль Шлисович не отставал и явно желал сопроводить нас прямиком до выхода. Я поняла, зачем он это делал, только когда Тамарка уже выскочила на улицу, а я как раз собиралась последовать за ней. Меня грубо рванули за ворот и за шею прижали рукой к стене. Ноги мои болтались где-то над полом. Я хрипела, вращала глазами и понимала, что все-таки завхоз оказался кровожадным, все это время решал, кого из нас выбрать жертвой, и в итоге как всегда не повезло мне. А завхоз опять пронзил меня взглядом и, вплотную приблизив лицо (тут я зажмурилась), негромко рыкнул:
– Что ты делала ночью в Хольем укрене?
Пришла мысль, что или это весь мир сошел с ума, либо это сделала за всех я.
– Я не понимаю, о чем вы, – отдувался за меня мой язык. Тут на мое счастье Тамарка заинтересовалась моим долгим отсутствием и сунула внутрь нос. Рука на шее разжалась, я быстрее ветра выскочила на улицу и уже там часто задышала, чувствуя, как испуганной пичужкой колотится сердце. Безумный Труль Шлисович стоял за закрывающейся дверью, провожая меня странным взглядом. Нет, правду нам рассказывали старшекурсники: сумасшедший, он уже давно сумасшедший. Тамарке я ничего не рассказала, она и без того была под впечатлением (теперь она особенно остро почувствовала, как любит жизнь, и долго делилась со мной этой мыслью), да я и сама ничего не поняла, и мы отправились драить пол в холл на первый этаж.
Зато пока мы оттирали от пятен и всякой прилипшей гадости пол, одноклассники успели над нами вволю поглумиться, мстя за свое унижение.
– Интересное у вас хобби, – невзначай бросали они.
– Спинку почесать? – улыбчиво переспрашивали мы, потрясая грязными щетками.
На том и расставались. Правда, у меня складывалось такое ощущение, что они нарочно нарезали еще пару кругов прогулочным шагом, заставляя преследующих их зевак затаптывать только что вычищенный пол. Мы скрипели зубами, но поделать ничего не могли: холл – место общественное.
От непривычной работы мышцы на руках побаливали, и я мечтательно представляла, как у меня сами собой накачаются двухаршинные в обхвате бицепсы, и я смогу валить в нокаут по десять врагов за раз. Дочистив пол и сдав инвентарь Фросе Семеновне в ее ведомство, мы направились в комнату. Учебный коридор был удивительно люден, и я вспомнила, что именно с сегодняшнего дня начинаются дополнительные занятия по оборонной магии. До ужина еще оставалось какое-то время, и мы отправились в актовый зал.
На сцену был вытащен стол, и Линель Ивановна восседала за ним как дракон на горе золота одна в пустом зале.
– О! Девочки, подходите-подходите!
Мы послушно взошли на сцену и уселись на стулья перед столом.
– Ну, кем вы хотите быть? – дружелюбно смотрела на нас Линель Ивановна.
– Ну, мы не знаем, – неуверенно переглянулись мы с Томкой.
– А не хотите петь частушки? – улыбнулась учительница и, глядя на сомневающиеся лица, поспешно объяснила, – Ничего сложного. Будет несколько человек, одетых в костюмы, каждый исполняет по одной-двум частушкам.
– Почему бы и нет, – пожали мы плечами, – Не все ли равно?
– Отличненько, – обрадовалась Линель Ивановна и подсунула нам тетрадку для подписей. И когда мы расписались, удовлетворенно проговорила, – Хорошо, когда люди активисты: не только плакаты рисуют, но и с частушками выступают.
Мы насторожились и заскрипели мозгами.
– Погодите, что значит «не только плакаты рисуют»?– медленно спросила я.
– Мы ни на что такое не подписывались, – подтвердила Тамарка.
– А я разве вам не сказала? – удивилась Линель Ивановна и томно потерла переносицу, – Однако, какая я стала забывчивая! Личное распоряжение директора. Он наставительно рекомендовал вас в качестве художников.
– А что же вы нам говорили-то тут тогда про частушки? – спросила Тамарка с круглыми глазами.
– Мы тогда не будем петь, – пожала плечами я.
– Это было исключительно ваше желание, – отрезала Линель Ивановна, тыкая нам в носы тетрадкой с обманом выманенными подписями, и добавила уже мирно: – А у меня частушечников был недобор.
– Так нечестно! Вы нас подставили! – обиженно взревела я, вскакивая со стула. Тамарка только хлопала глазами и открывала рот от такого коварства прежде милой и тихой учительницы.
На это Линель Ивановна стала говорить, что мы переработали на отработке и сами не понимаем, как нам нечеловечески повезло попасть в список участников концерта. Выпихала нас из актового зала, не забыв крикнуть, чтобы завтра после ужина мы пришли на репетицию с придуманными частушками в репертуаре.
– Это называется – дорвалась, – подвела Томка итог, когда мы оказались в коридоре.
– Все-таки власть развращает, – поддакнула я ей. А сама стала думать: каково бы мне было, так сказать, у руля. По мне выходило очень даже неплохо, правда, насчет участи остальных такой уверенности не было.
Ужин прошел вполне мирно. К директору нас пока не вызывали, из чего я сделала вывод, что одноклассники решили не выносить личные споры на общественное обсуждение, правда, тогда повышалась вероятность новой мести, но пока об этом думать было некогда. Меня и Томку выше ушей загрузили безвозмездным трудом на благо общественных нужд.
В комнате мы с удовлетворением отметили, что наш синий окрас уже превратился в голубой, значит не сегодня-завтра сойдет.
– Ну мы чисто две упырки! – хохотнула Тамарка.
– Скорее естественно-бледные как ходячие умертвия, – поправила я ее, скалясь в зеркало и желая убедиться, что зубы во рту не раздвоились на острые иглы. А то вдруг какой побочный эффект от заклинания вылез – еще и правда заупыримся.
Уроков в первый день задать еще не успели, мы подхватили остатки вчерашнего обжорства, и пошли в гости к боевикам этажом выше. Парни опять были впятером. Мы нашли их в комнате Сапня и Лорга сгрудившимися вокруг стола. Они облокотились на столешницу и стояли, выставив зады, то и дело выдавая взрывы смеха.
– О чем тусуемся? – зашли мы, прикрывая дверь ногой. Молодые люди развернулись к нам.
– Ого! – восхитились мы, составляя провизию на ближайшую тумбочку.
У парней до запястья вместо одной из рук были разнообразные лапы.
– Здорово!
Я погладила мягкую шерстку тигриной лапы Лорга, он выпустил и втянул обратно острые когти и сказал баском:
– Мур! – все захохотали.
– Я тоже так хочу, – завистливо протянула Тамарка.
– С этого семестра начались уроки трансформации! – похвастался Маркус, тряся чем-то когтистым и зеленым.
– Сегодня был первый урок, – добавил Сапень, у которого лапа была волчья.
– А хвост тоже можешь отрастить? – спросила я у Лорга.
– Только если в него кое-что спереди трансформировать, – мерзко захихикала Томка. И запищала, смятая разъяренной общественностью.
– Эй, хватит лапать мою подругу! – возмущенно крикнула я, глядя на парней, стервятниками окруживших кровать, на которую они повалили Тамару.
– Не переживай, – ласково проговорил Сапень, сверкая глазами, – Нас на обеих хватит!
Я посмотрела на защекоченную до смерти Тамарку, которая икала на кровати, глядя в потолок, и медленно попятилась в коридор. Чтобы остановить в буквальном смысле озверевших дружков мне пришлось долго и быстро бегать по коридору, а потом подморозить пол, расплескав водичку из кувшина для полива растений с подоконника. Преследование застопорилось, парни попадали на зады, как спелые яблочки. Я, пользуясь их замешательством, прошмыгнула мимо. Но почти у самой двери мне в спину подло метнули заклинание обездвиживания и как таранное бревно внесли мое застывшее тело в комнату (что радует – дверь была уже распахнута), где Томка заставила кушаньями стол. Вследствие этого конфликт разрешился сам собой.
Парни, вернув себе человеческий облик, развалились на кроватях, удовлетворенно чавкая. Я подождала, когда все более или менее наедятся, и обратилась к Лоргу:
– Можно с тобой поговорить? – и добавила: – Наедине!
Все замерли, а потом заулюлюкали и маслеными голосками стали намекать, что коридор – место не уединенное и нам стоит лишь попросить, как все выйдут. Лорг дожевал, поднялся и пошел за мной в коридор, вытирая руки о штаны.
В коридоре мы встали к подоконнику, Лорг смотрел насмешливыми серыми глазами:
– Ну, в чем дело?
– Понимаешь..., – начала я и рассказала о странном вопросе нашего завхоза. – Что это может значить? Вы кому-нибудь говорили, что мы ходили в Холий укрень?
Лорг задумчиво покачал головой.
– Никто не знает. Да и зачем нам рассказывать? А Тамара?
– Нет, – я уверенно помотала головой. Постаралась представить, как Томка заговорщицки шепчет что-то завхозу на ухо, но не смогла, подруга скорее представлялась в обмороке от его вида, – Да как бы она рассказала, мы сейчас мало общаемся с людьми, а больше от них убегаем и прячемся.
Лорг ухмыльнулся, видимо, вспомнив свою вынужденную ночевку вместе с Сапнем на узкой кровати (удрученный жесткостью пола, Лорг всю ночь старался урвать себе место на кровати ворчащего и озлобленного недосыпом Сапня и, по-моему, под утро кто-то из них все-таки брякнулся на пол).
– Вроде ничего такого мы там и не делали, – пожал плечами.
– Просто странно все это, – вздохнула я. Про найденный амулет я парням говорить почему-то не стала (еще отберут), да и при чем здесь он?
– Если что еще будет, рассказывай, – сказал Лорг, и мы пошли обратно.
– Быстро вы, быстро, – с видом экспертов ехидно закивали друзья, когда мы вернулись в комнату.
– Ой да, тоже мне, можно подумать, вы сами часто это делаете! – махнула я рукой и по замершим в молчании друзьям поняла, что опять что-то не то сморозила. Пока, наконец, Маркус не отмер и, обиженно надув губы, не протянул:
– А что, мы такие некрасивые, что, по-твоему, и не нравимся никому?
– Да у нас толпы поклонниц! – поддакнул ему Кафык, – Даже сейчас вон в комнате парочка штук завалялась!
А ведь до этого я даже хотела принести искренние извинения и заверить мерзких парней в их красоте и великолепии! Я злобно взрычала и полезла умерщвлять всех голыми руками, благо после полотерства они у меня были натренированные.
– Что-о?! – задохнулась возмущением Тамарка и присоединилась ко мне с кличем: – Бей мужиков!
Вторая бытовая группа за прошедшие сутки, мало того, что уже устала все время все чесать, была доведена до бешенства и отчаяния постоянными шуточками, подколками, расспросами и навязчивым вниманием окружающих. Может быть, поэтому следующее утро многие их насмешники, а также некоторые из зевак встретили в несколько ином виде. Правда, спарить к заклинанию противодействия еще одно, да еще и вплести в него составляющую чесоточного цветка мстители так и не смогли. Это было лично наше с Тамаркой изобретение (со злости и не такое придумаешь). Поэтому они ограничились ставшим банальным окрашиванием. Утренние визги, крики, разъяренный рев и топот ног постепенно становились в школе чем-то обыденным.
Нашим последователям – одноклассникам, приходилось несравнимо тяжелее, чем нам. Их враги были не сосредоточены в одном месте, а разбросаны по разным курсам и факультетам, поэтому гадостей и пакостей на их рогатые и ушастые головы посыпалось как из рога изобилия. Про нас с Томкой все уже забыли. Битва перешла на другой уровень и медленно принимала масштабы школы. На последнее занятие и вовсе пришла лишь половина группы. Остальные приклеились к полу в одном из коридоров, а еще часть видели насильно затаскиваемыми в чьи-то комнаты так, что на косяках оставались отчетливые следы и борозды от цепляющихся до последнего рук.
После обеда мы с Тамаркой опять двинулись в подвал. Если честно, то у меня поджилки тряслись при мысли о ненормальном диком завхозе, но, как ни странно, он не ринулся на меня с тремя тесаками в руках, а опять повел нас куда-то по коридорам подвала. Мы пришли в какое-то невероятно захламленное помещение, в котором коллекционировали всякие разности начиная еще, наверное, с Первого пришествия демонов, настолько все было старым, трухлявым, ветхим и разваливающимся в прах. На виденный вчера довольно аккуратный склад это не походило, и Труль Шлисович обрадовал нас заявлением, что мы должны будем навести порядок в этой комнате, а как закончим с этой, то в следующей по коридору. Зажег нам пару факелов на стене комнаты и еще один в коридоре, сказал, что по истечении срока отработки за нами зайдет, и предупредил, чтобы не гуляли сами по тоннелям, если не хотим заблудиться и умереть. А мне заполз в голову червяк сомнения, который опасливо спрашивал: а «по истечении срока отработки» – это он имел в виду сегодня или через месяц? И «умереть» от чего – от жажды, от страха или все-таки от его ножа в спину?
Мы побрели по комнате, осматриваясь.
– И как здесь навести порядок? Рассортировать, что ли? – спросила Тамарка, проходя мимо потемневших от времени рассохшихся сундуков. – А раскладывать потом куда?
– Может, просто сжечь все и не мучиться? – я пожала плечами. Тамарка заинтересованно задумалась. – А что, тогда мы раньше освободимся, – дожимала я.
– Нет, как бы мы не задохнулись, это все-таки подвал, – вынесла вердикт Томка.
Наконец мы нашли у одной из стен наиболее аккуратную кучу барахла, и решили начать уборку с нее. То, что находилось в хорошем состоянии, мы стали складывать в кучу на свободном пятачке пола посреди комнаты, а мусор сгребали в отдельную кучу рядышком. Нам попадались и книги, рассыпающиеся в прах, плесневелые, некоторые были просто пожелтевшими; и всякие тряпки; и посуда; и лампы; и другие предметы быта и не только. Мы с Томой мечтали найти какой-нибудь клад, но пока что все клады трусливо прятались при нашем приближении. Мы не разобрали еще и десятую часть комнаты, и так увлеклись (среди вещиц попадались и очень необычные), что даже не заметили, как пролетело время, и появился Труль Шлисович. В этот раз до самой двери он нас не провожал, и мы спокойно попали на улицу.
Ужин в школе прошел в обстановке, приближенной к боевой. Ученики разных цветов окрашенности и одинаковой степени злобности в полном молчании поспешно поглощали еду, пригнувшись к своим тарелкам и настороженно зыркая по сторонам. Даже ложками о посуду все старались греметь понезаметнее, потому что боялись громким звуком спровоцировать конфликт или нападение. Наши же с Томкой лица почти вернули нормальный оттенок, и радовали глаз только несколькими нежно-голубыми пятнами.
И все-таки это произошло. Когда какой-то зеленый парень с боевого поставил подножку шедшему по проходу Тимофею, нашему одногруппнику. Секунду была оглушающая тишина, а потом раздался звук отодвигаемых скамеек. На поле действия, заступаясь за своего, вышел весь наш класс. Кто-то с задних столов метнул в них булкой, но перекинул, и булка пушечным ядром раздора улетела в кого-то за столами, что ближе к противоположной стене. Назад вернулись уже две булки. Началось всеобщее едовое побоище вперемешку с мордобоем. Стоял жуткий ор, мат и грохот. Мы с Тамаркой, по нелепому стечению обстоятельств оказавшись в самой гуще боя, как две мыши забились под стол и, подвывая избиваемым, переживали творящийся вокруг ужас под ним. Стол постоянно трясся, двигался, на него то и дело роняли что-то тяжелое и, по-моему, даже бегали прямо поверх скатерти по столешнице.
Кое-как отмывшись и приведя себя в порядок (в нас тоже успели метнуть парочкой тарелок с кашей), мы отправились в актовый зал. Кстати, повара, сбегавшие за директором, были неприятно удивлены, потому что он успел с утра уехать в командировку на семинар, делиться опытом с иногородними коллегами, и никто не знал, когда обещал вернуться. А учителя, призванные вместо него усмирять бесчинство на кухне, были сами обстреляны вкусной гречневой кашей и нежными биточками, и не смогли ничего поделать, пока не была выкинута и разбита последняя тарелка и последний нос.
В актовом зале уже собралось человек десять народа во главе с Линель Ивановной. Из нашего класса здесь никого не было (в понедельник им было немного не до записи для участия), но пара цветных учеников все-таки присутствовала, точно некий негласный признак морального упадка школьного социума.
– Здравствуйте, – поздоровались мы.
– О! Наконец-то! – суетливо проговорила учительница и потерла руки, – Теперь все в сборе.
Мы подошли к остальным, Линель Ивановна инструктировала:
– Значит так. Сейчас вы будете по одному подниматься на сцену и петь свои частушки. Я буду комментировать неудачные моменты, их нужно будет подправить. Остальные стоят внизу на авансцене вместе со мной, запоминают, какие ошибки нужно исправлять и исправляют у себя. Поехали.
Первой вышла незнакомая мне невысокая девушка с двумя косичками. Она, покачивая боками, звонко запела:
– Не ходите девки к склепу
На свиданья страстны!
Умрунам ведь тож охота
И любви и ласки!
Ух!
– Неплохо, – с видом сомелье откомментировала Линель Ивановна, – Жизненно. Зрителям понравится. Спасибо. Следующий!
Следующим, неуверенно покачиваясь, на помост выбрался высокий и тощий, как багалярина, красный парень и басом прохрипел:
– Палочку я потерял,
И по жальнику гулял.
Вот и стал я упырям
Как приправа к сухарям,
– потом подумал и добавил, – Ух!
– Слишком мрачно, – поморщилась Линель Ивановна и возвышенно взмахнула рукой: – Нужно больше о магии! Спасибо. Следующий!
Следующей на помост, кряхтя, забралась Тамарка. Глаза на бледно-голубом из-за пятен лице горели изумрудными огнями, почти рыжая шевелюра пушисто топорщилась и улыбка сияла в тридцать два зуба – красотка! И, пританцовывая и размахивая руками, она звонко отбренчала:
– На ногах его копыта,
На башке его рога.
Не ходите девки замуж
За такого ирода!
– и притопнула ножкой, – У-ух!
Я быстро-быстро (что аж зубы заклацали) зааплодировала, ко мне машинально присоединились остальные. Тамарка, продолжая скалиться, раскланялась.
– Очень неплохо. Задорно, весело. Мне нравится, – сказала, когда стихли овации, Линель Ивановна и опять отметила что-то в своем блокноте. – Спасибо. Следующий!
Потом на помост выбралась еще одна девчонка с курносым носиком и черными волосами. Это была Раста с природного, мы были шапочно знакомы. Она весело отплясала свою частушку:
– Пошла на реку купаться,
Тронул ногу водяной.
За такое непотребство
Он заплатит бородой!
Ух!
Все привычно уже начали хлопать, но Линели Ивановне почему-то не понравилось, она вскинулась:
– Какая речка зимой? Переделать. Спасибо. Следующий!
Следующей выбралась я. Показав полный рот зубов, я запрыгала как белочка с накинутым на плечи воображаемым платком:
– Ах куда деваться мне
Бедной и безгрешной!
Коль не стану я магичкой,
Буду королевишной!
Ух!
– и отбила по сцене дробь, задрав подбородок до потолка.
Зрители замерли в ожидании комментария настроенной скептически учительницы:
– Чересчур самонадеянно, но пойдет, – чтобы похлопать потом.
Следующим выбрался фиолетовый Егор с боевого:
– Гори-гори ясно
Огненная сказка!
Нашего-то колобка,
– тут он быстро создал огненный шар,
Не укусишь за бока!
Линель Ивановна торжественно провозгласила:
– Отлично! Да еще и наглядно! Всем равняться на Егора!
Мы поаплодировали, Егор раскланялся.
Следующим на сцену вышел плотный и упитанный Веня с бытового факультета, только годом старше нас. Веня, встав во вдумчивую позу, с выражением зачитал нам свою частушку:
– Тебя красивый дуб-дубок
Распилю-ка на лубок.
Рассердился дуб-дубок
И упал мне на лобок.
Мы, переваривая, помолчали какое-то время, пока Линель Ивановна не переспросила недоуменно:
– Куда-куда?
И все потонуло во взрыве хохота. Я чуть не надорвала себе живот из-за чересчур богатого воображения.
– Ты без деток-то после этого не останешься? – хихикали девахи.
– Бедненький! – рыдал, лежа на полу от смеха, Егор. Я, кое-как сделав серьезным лицо, с авторитетным кивком высказывала переставшей контролировать ситуацию и оттого растерянной Линели Ивановне:
– Я думаю на выступлении в конце ему лучше не ухать, а охать.
Ученики, расслышавшие это, от смеха уже просто забились в конвульсиях.
– Ну, на лобик, – бормотнул, пылая красными ушами, Веня.
– Не, тогда не в рифму! – оппонировал ему кто-то из парней, и все загоготали с новой силой.
На следующее утро число окрашенных выросло в геометрической прогрессии. Незаконно окрашенными оказались даже некоторые учителя. В библиотеке возник ажиотажный спрос на книгу «Бытовые мелочи» в синей обложке с красными буквами за четвертый курс бытового факультета. В течение дня все происходящее переросло в банальное хулиганство и тихий терроризм. Народ на цыпочках перебегал от стены к стене. Заклинания накладывались на проходы в классы, в столовую, в туалеты, на коридоры. Человек с нормальным цветом кожи уже воспринимался как агрессор, враг народа и нарушитель общественного спокойствия. В школе даже самоорганизовалась бригада, которая вылавливала таких вот недостойных членов общества и подвергала их принудительному окрашиванию. На эти процедуры с удовольствием собирались посмотреть цветные зеваки. Кто-то уже вывесил на информационной доске объявление объединиться в клубы по интересам согласно цветам.
В Школе безнадежно разгоралась эпидемия форменного безумия.
Кульминация истории грянула через день, когда окрашенным оказался сам директор, неосмотрительно вошедший с главного входа. Он с развеселой улыбкой, дыша полной грудью, вошел внутрь с огромной дорожной сумкой в руке, и даже не сразу заметил, что пожелтел. Увидев в большом зеркале в холле нечто лимонного цвета, Тихон Петрович недоуменно потер глаза и даже начал что-то такое подозревать... и тут к нему, словно детвора за подарками, высыпал с радостными лицами (спасение прибыло!) разноцветный преподавательский состав, которому доложили о приезде директора. Говорят, директор так и сел, где стоял.
Результатом волнений в школе стало издание Магическим магистратом дополнительного указа, ограничивающего предметы приложения заклинания «Наложение цвета» за номером таким-то в разделе заклинаний без противодействия. В коридорах школы специально развесили объявления, гласящие, что несоблюдение закона будет считаться преступлением и классифицироваться как легкое хулиганство.
Виноватых в случившемся так и не нашли, все допрошенные, колотя себя в возмущенно выпяченную грудь, перекладывали ответственность на чужие плечи. Правда некоторые обрывки слухов до директора таки дошли, или же он сам строил какие-то догадки, но на нас с Тамарой он при случайных встречах в коридоре смотрел крайне долго и задумчиво. А мы с Тамаркой что? Ходили такие же розовые и зеленые, как и все, и ничего нам было не вменить. На отработке перебирали хлам в комнате, посещали лекции (кроме тех, которые пропали по независящим от нас обстоятельствам).
Кстати, плотник к нам все-таки заглянул... с новым замком и инструментами для его установки. Посмотрел, потоптался возле прожженной дыры, потом в сердцах сплюнул и, бормоча под нос неразборчивые ругательства и порывисто размахивая рукой, куда-то ушел и с тех пор еще не возвращался. А мы уже даже как-то привыкли жить с дырой и переодеваться за открытыми створками шкафа, подальше от любопытных глаз из коридора.
Одноклассники постепенно отошли от произошедшего и время от времени выискивали нас с Томкой по коридорам, преграждали дорогу и нехорошими голосами обещали нечто совсем уж ужасное на наши головы, и даже закатывали глаза, пытаясь доказать, насколько великолепны их злодейские замыслы. Один раз, будучи остановленной в шестой раз за день, я, взбешенно раздувая ноздри, поинтересовалась у Мариски:
– Ну и что вам все это дает? На коронацию-то вы все равно не попадаете!!
Парни заскрежетали зубами и наморщили лбы, а я поняла, что насыпала им соль на рану. На такое мне крайне злобно ответили, что они-то хотя бы свое удовольствие от мести получат, а мы на коронацию не попадем так же, как и они! В ответ на это я надменно расхохоталась им в лица и заявила, что это они так думают! Меня взяли на слабо, я взъярилась и согласилась на пари. И уже потом, спустив пар и оставшись в одиночестве, стала клясть свой болтливый язык, драть на голове волосы и думать, как же можно проникнуть на коронацию, чтобы сдержать свое слово. Воображение тут же нарисовало меня, жестикулирующую и доказывающую охране на входе, что я троюродная внучатая племянница двоюродной бабушки Императора и что я потеряла приглашение; а потом меня же, пытающуюся проникнуть через черный вход, прикинувшись грузчиком, но разоблаченную вследствие не выдерживания мной веса взваленного на плечи мешка и придавливания меня им же; а затем заискивающе улыбающейся суровому дяде-охраннику.
