Текст книги "В Школе Магии Зарежья"

Автор книги: Сенкия Сияда

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

– ...Толерантность более старшей группы к более младшей должна брать начало ввиду понимания первыми не столько каузальности, связанной с экзистенциальностью общества в целом и концепцией генетичности, сколько детерминации, взаимообусловленной темпоральностью каждой определенной психотипической особи, и составляющей, в конечном итоге, массовое сознание изучаемого нами субкультурного объекта и проблем, возбуждаемых неустойчивыми множествами в его туловище..., – добросовестно болтаю я. По глубокой наивности это даже кажется несложным... в течение первого часа. – Выведение и подготовка к приготовлению данного принятия положит начало великолепному структурированному обществу, с радостью берущего на себя обязанности по добросовестному становлению сознательности, – монотонно переливаю информацию со страниц в библиотечное пространство. Но в течение второго часа подспудно приходит понимание, что не жить мне больше студенткой, так как мозг мой клубочком свернулся в голове, как барсук в своем логове, и предвкушающе объявил перерыв до следующей весны, собираясь переваривать переполученную на сто лет вперед информацию. Глаза невольно воздеваются к незамутненному бесконечными буквами потолку, но потом снова обреченно нисходят в книгу. – ...Ыыы!.. – сквозь вовремя притиснутые зубы все же прорывается тихий, но отчаянный вздох. – И критичности, и патриотичности, и моральной устойчивости, и логичности языкового изъяснения, и светскости, и приоритетно с упором на академичность и ненавязчивость манерности... – но после очередного словесного извращения на тему элоквенции я не выдерживаю: – Нет, ну сколько ж можно-то, Агриппа Дбарровна! Неужели вы еще не запомнили эти дурацкие правила, ведь вам их не первый раз читают!!..

У четверокурсников боевиков авральная семинарная неделя, они стоят возле постаментов с катастрофически-огромными, не подлежащими выносу (попробуй такие вынести – спину надорвешь, самого выносить будут) из библиотеки, книгами; некоторые постаменты оккупированы сразу двумя-тремя студентами. Я, бубня нудное, мешаю им поблизости. И поэтому свидетели (поди, сами не раз бывавшие на моем месте) злорадно хихикают, то ли над Агриппой Дбарровной, то ли над моей дальнейшей незавидной после пророненного участью. Я, пользуясь заминкой, перекладываю тяжелую книгу с одной руки на другую и катаю язык по рту, гадая – то ли он просто распух от трудновыговариваемого, то ли давно в узел завязался. Мстительные хихиканья переходят в сдавленный кашель, боевики, сгибаясь, утыкаются в книги, прячут лица за края постаментов и спины соседей – приближается Агриппа Дбарровна (которая до того работала где-то на соседнем от меня ряду со стеллажами и краем уха следила за ходом моего перевоспитания). В руках у нее мокрое скрученное полотенце и палка. Палка, однозначно – бить по пяткам, полотенце, как видно, – многофункциональное.

– Н-но... н-но ... н-н-но... – заикаясь, пытаюсь вразумить ее я. – А как же книг-ги, ик, современные способы воспи-пи-тания? Ведь... это же не ваши методы! Варварские методы!

– Не варварские, а ВарвАрские! – умно подсказывают со стороны, а я даже не могу отвести взгляд, чтобы запомнить обидчика – пялюсь на покачивающуюся петлю полотенца.

– Так, ну уж если такие методы не помогают, тогда приходится по старинке! – возражает мне Агриппа Дбарровна и как-то безмятежно пожимает плечами – мол, уж не обессудь, подруга. Пособие по повышению культуры подрастающего поколения выпадывает из моих дрожащих рук, я бегло осматриваюсь в поисках выхода, и с обречением понимаю, что заперта в тупик.

– Я буду жаловаться! – неуверенно пищу я и, допятившись, распростертая вжимаюсь в угол между стеной и стеллажом. Дальше, как в замедленном времени.

Агриппа Дбарровна заносит полотенце. Я нелепо прикрываю голову руками, до невозможности вжимаюсь в угол, едва ли не просачиваясь водицею между страницами стоящих на стеллаже книг. А потом...

Вообще, я потом разузнала – ножка на том стеллаже шаталась давно, вот только плотник все не шел. Поэтому и виноват во всем он. За мной вины ну элементарно никакой не было. Я явилась жертвой пошлого стечения обстоятельств.

...А потом одному предплечью неожиданно стало как-то свободнее, будто даже пробежался вольный сквознячок; раздался издевательский скрип рассохшегося дерева, и прошла еще целая вечность, прежде чем я осознала, что происходит, и честно попыталась остановить процесс. Однако успела схватиться лишь за корешок какой-то из книг, когда заставленный до верха деревянный стеллаж, издав стон раненного животного, вдруг опрокинулся на другие стеллажи. А те, разгоняясь, в свою очередь, взялись по очереди ронять своих соседей, будто стадо неповоротливых умрунов, окончательно убивая последние мои особо стойкие надежды на полюбовное разрешение библиотечного конфликта.

Когда стих грохот, я осталась стоять с книгой в руках и оглядывать последствия.

Ошарашенные боевики и библиотекарша стоят рядом. Вдалеке теперь стали видны другие читатели, в такой ответственный момент тоже стоявшие.

– Там никого не задавило? – произнес кто-то голосом, похожим на Агрипп Дбарровин, только каким-то бесцветным.

– Нет, – ошеломленно мотает головой один из других посетителей, находящихся в других частях библиотеки, до того скрытых предметами обстановки, но теперь отлично обозревающихся.

– Х-х-х, – я пытаюсь что-то сказать, кажется, я хотела извиниться, но через стиснутую глотку прорвалось только мерзкое стороннему уху сипенье.

Привлеченная странными звуками, Агриппа Дбарровна впивается в меня по-орлиному пронизывающим взглядом. Потом ее взгляд сползает чуть вниз и застревает там, как копье в глиняном отвале. Выражение лица библиотекарши – отсутствующее, как у коровы, только что дожевавшей последнее сено из корыта, уголки губ краешками коромысла опущены. Я обращаю внимание на добытую книгу, которую, оказывается, судорожно сжимаю перед собой с двух сторон, будто шею врага. Поворачиваю обложкой к себе, как если оконную створку открываю. Скандально известный радикальностью приводимого мнения и живописаниями рекомендуемых видов наказаний, труд политического теоретика-аналитика Жебща Цибоки имел громкое, брызжущее патетикой название.

«Враг народа – кто он?»

И, глядя, как калейдоскоп эмоций изменяет лицо Агриппы Дбарровны, по новой осматривающей хаос, цепко пленивший округу, я поняла: обложечный вопрос – отнюдь не риторический.

Через полминуты меня уже в библиотеке не было.

– Кто же знал, что она именно сегодня заклинания укрепляющие обновляет! И именно поэтому вытащила свое дражайшее на главный стол. Ну, подумаешь, смахнула случайно мешком... – я глядела в стену, а передо мной заново разворачивались трагические события. Разбитая мною только что ваза была дорога. Не только сердцу некой злобной тетеньки, но и вообще. Коллекционершей она была заядлой и весьма гордилась подобранными ею экспонатами (и не одними лишь вазами, ее интересы простирались весьма далеко; а некоторые были откровенно неприятными). Часто устраивала экспозиции и выставки, на которые зазывала всех желающих. Последнее она делала с таким фанатизмом и в таких безлюдных темных коридорах, что некоторые преподаватели предпочитали не связываться и на всякий случай приходить, чтобы не попасть в черный список проигнорировавших личное приглашение. И ученичков со своих лекций приводили, я подозреваю, чтобы, если что, реальными жертвами неуравновешенного (ну что ты будешь делать – прямо как у оборотня!) характера падали они.

Вазы были ее особой гордостью...

Каждая со своей историей, красотой, дивными изгибами, часто даже некоторыми магическими веселушками – на одной, например, кажется на той, что гибла еще в прошлом году, были интересные сменяющие друг друга пейзажи. И с особой стоимостью... Вот только беда – после магического восстановления из осколков (а любая экспертиза оное доказывает на раз плюнуть, да даже на глаз зачастую видно) эта стоимость снижается в десяток раз. И веселушки тоже больше не работают.

Так она написала бы табличку, что ли, какую, дескать, вовсе не очередная это экспозиция, как обычно (уж там-то, поди, экспонаты раз по десять на дню роняют, каждую штуку!), а мол, осторожнее с хрупким, тронет кто – убью, ну, или еще как подоходчивее. Эх! Вот если бы я прошла на шаг дальше; а уж если б я еще и мешок взвалила чуть менее размашисто или маленечко попозже!

– Вот бы я тогда локтем на дернул! – Сматий прямо выдал мысль, созвучную моим. Даже думать не хотелось, сколько бы я еще прожила, если бы Сматий вовремя не подвернулся.

– А ты будто знал, когда меня в коридоре вылавливать! – уважительно заметила я.

– Знал, – вяленьким кивком подтвердил парень.

– Откуда? – удивившись, спросила я.

– Дак, – дергано пожал плечами Сматий.

– А-а-а! – протянула я догадливо. – Прорицатель же!

Сматий тревожно вздохнул.

– Ну-ну? Время, значит, подглядывал? – хитро прицокнула я. Я знала, что неконтролируемые, безнадзорные процессы предсказания, особенно проводимые хиляками-младшекурсниками, их педагогами порицались, ввиду высокой вероятности дурного воздействия на психику (впрочем, несмотря на такие их запреты и прочие усилия, среди других факультетов прорицатели все равно носили неофициальный статус сумасшедших).

– Не время, вазы – смотрел, вдруг что еще с ними случится.

– И меня увидел?

– Вазу разбитую. Зеленую такую, с розовой блямбой. Осколки вообще мелехонькие, – на этих его словах мне еще немного подурнело. Описанная вещуном ваза совпадала с укокошенной мною один в один. Только не блямба это на ней была, вроде, а роза стилизованная. – Тебя-а?... Ай! Да разве я... это... Я все ждал, когда за мной явятся, а потом тебя вот заметил.

– А что, должны явиться? – полюбопытствовала я, распрямляясь духом – все-таки нас двое, виноватых.

– Не знаю, на это я вперед не заглядывал, – и зачем-то пристыженно добавил. – Боязно.

– Удивил, – снисходительно хмыкнула я. – А кому нынче не боязно?

Сматий нервно погрыз ноготь на большом пальце, отчего сделался похожим на большую веснушчатую мышь. То ли это к нему новая волна страха подкатила, то ли на заявленную мной правду ему возразить было нечего.

Мы потоптались немного, вслушиваясь в коридор.

– Будем ждать, пока она пройдет обратно, – решила я и села возле мешка под дверью.

Сматий присел на стул. И тут же со странным лицом встал.

«С повидлом», – явственно припомнила я.

– Ну ладно, мне пора, – тут же поднимаясь с места, проговорила я. Скомканно попрощалась и, стараясь не поворачиваться спиной, выскочила в коридор.

«Книги!» – вспомнила я и, не успев развернуться обратно к двери, застыла на месте, точно в дерево обратилась.

«Точно-точно, обратно-то она еще не проходила» – запоздало всплыло в сознании. В том конце коридора, подозрительно щурясь на меня, как на солнышко красное, появилась ОНА. И сразу направилась ко мне. Бежать, если я хотела сойти за невиновную, вроде мне было нельзя. Однако очень хотелось.

Я, удавив в себе буйно разрастающуюся трусость, медленно пошла ей навстречу, ведя пальчиком по стене, мурлыкая нечто невнятно-песенное и делая вид, что этим же и занималась и пять, и десять, и тридцать минут назад, и вообще – что с невинного дитяти взяти. Мы невзначай сближались, а потом, разумеется, я, как примерная ученица, остановилась поздороваться.

– Здрасьти! – несмело улыбнулась я.

– Что ты здесь делаешь, детка? – сощурилась Моя Высоковероятная Смерть.

– Да вот, мимо гуляю, Агриппочка Дбарровна, – как можно беззаботнее ответила я и, создав на лице глупую широкую улыбку, поковыряла в носу.

– Угу, – задумчиво проговорила женщина, подвигала черными сросшимися бровями и пристально осмотрела меня с ног до головы, наверное, на предмет спрятанных мешков с книгами. Хорошо, что она не видела, как я появлялась из одной недалекой комнаты, а то бы полетела к хвосу моя конспирация. – А ты случаем, книги свои, собрание ваше курсовое, каникулярное, не забирала сегодня в библиотеке?

– Что вы, Агриппа Дбарровна, – удивилась я, отвлекаясь от притязательного осмотра собственного пальца и ненароком обтирая его об стену. – Так я ведь давно уже их брала, вместе с Томой мы к вам ходили, дня три как!

По колющей глаза правде, ходила Томка одна. Я никуда, в отличие от некоторых, вскоре не уезжала и соответственно имела доступ к библиотеке хоть когда, и поэтому отбывала своеобразную алогичную повинность, записывая нас в очереди на сдачи зачетов и диалогальные семинары по самостоятельно отработанному материалу. «Сейчас бы отовраться, а потом...» – именно поэтому думала я. «А потом она проверит свои записи!» – взвывало во мне нечто пессимистичное. «А потом, если что, Сматия сдам, не все же мне одной страдать, вдвоем все одно отрабатывать веселее», – низменно додумала я на все и этим успокоилась. Но в голове все равно всплывала такая неприглядная картина: на фоне библиотечных стеллажей – огромная гора из самых тяжелых книг (тех самых, с постаментов), гору с полубезумным видом в позе победителя попирает Сматий, а из-под горы алым пятном явственно расплывается кровь, и нога торчит такая, в моей обувке, и еще подергивается. Варианты подписи под картиной: грозно-патетическое «Возмездие свершилось», уютно-обыденное «На отработке» или такое, жизненно-философское – «Бесславная доносчичья кончина».

– А как оказалась здесь? – продолжился допрос, впрочем, уже более мягким тоном. Кажется, обманный фортель сработал, «кончина» отменяется. – Я туда ходила, обратно почти сразу иду – тебя не видела.

– А я по всем корпусам гуляю. На второй этаж вот ходила, сверху спустилась по дальней лестнице, – я для наглядности помахала сразу обеими руками вдаль по коридору.

– Ну-ну, – библиотекарша, погрузившись в свои мысли и будто уже позабыв о моем существовании, потрепала меня по голове огромной сухой теплой ладонью, и затем двинулась далее, явно беря прямой курс к себе в библиотеку. Поджидая, пока она уйдет из коридора и еще немного подальше, я добрела почти до противоположного конца коридора, а потом, оглянувшись, одной стремительной, но бесшумной рысью перебежала обратно к нужной мне комнате.

Я постучала в дверь и, приоткрыв, заглянула внутрь.

– Сматий, книги! – успела шепнуть, прежде чем мне в лоб прилетел остаток выдавленного пирожка. – Ай! – пискнула я и, быстро сцапав мешок за горловину, выскочила обратно в коридор. И только я развернулась, чтобы направиться в свой корпус, как откуда-то сзади раздался зычный голос:

– Варвара! Я так и знала – это ты!

Я оглянулась и испуганно охнула – оказывается, библиотекарша, наплевав на свои хваленые моральные устои, абсолютно несвойственным ей подлым образом затаилась за углом коридора, откуда и подглядела за мной. Не дожидаясь, пока она совсем выдвинется из-за угла и доберется до меня, я на заплетающихся под тяжестью ногах припустила по коридору, благо перекрыт был путь не к отходу, а обратно в библиотеку, в которую я теперь ни ногой. Пока там еще кто-нибудь что-нибудь не сломает. Или ему не сломают.

– Стой!! – заорала библиотекарша, не ожидавшая подлого побега от уже, казалось бы, разоблаченной личности. – Ведь теперь я знаю!

Я знала, что она знала. И надеялась только на нашу дверь.

Посему по большей части своего свободного времени я и окапывалась в комнате. Пробежки мои до туалета и до столовой достойны были войти примерами в учебники по конспирации и разведывательной тактике, но описывать и вносить туда сию позорную главу моей истории было некому, так как, чтобы отслеживать, меня надо было все-таки сперва обнаружить, а скрытничала я просто мастерски. На следующий день я готова была завыть волком от безделья. В городе без денег и без Тамарки мне слоняться не особо хотелось и моглось. И так как даже простое шатанье по школе мне было ограничено банальной жаждой жизни (если библиотекарша лично не заловит, так, небось, дошлый от страха собственного разоблачения вещун Сматий сыграет на опережение и как-нибудь подстроит нашу с ней встречу), то вполне закономерно, что к вечеру в моей голове созрела одна сумасбродная мысль. Сегодняшним пышным балом заканчивалась череда коронационных мероприятий. И, разрази меня череда сессионных пересдач, я собиралась на него наведаться! В конце концов, у меня в распоряжении было столько прекрасных платьев, что моя девчачья душа невыносимо мучалась и терзалась тем, что некуда их надеть (примерки у зеркала не в счет). Однажды опробованный, тайный путь во дворец уже не казался мне столь страшным, а Ладмировый кулон, помогающий беспрепятственно проникать в подвал, все еще был при мне. Все эти обстоятельства словно сговорились меж собой и нашептывали гнусавыми голосками у меня в голове: «Варвара, давай, тебе же ничего не стоит...» И победили таки.

Платье я выбрала парчовое серебристое с многослойными юбками из тонкой и чуть шуршащей, как легкий дождик, материи. Парча переливалась, играя в бликах света рельефами резкого цветочного орнамента. Верх, бывший когда-то массивным и начисто срезанный мною же самой в порыве портновского вдохновения, представлял собой не что иное, как корсет, намертво соединенный с юбкой и открывающий плечи и глубокое декольте.

Однако без Тамарки я столкнулась с такой трудностью, как самостоятельная шнуровка этого элемента дамского гардероба. То есть зашнуровать-то я могла, вот только недостаточно туго, отчего мой торс болтался в нем как ложка в стакане. Попыхтев какое-то время, и посокрушавшись о невозможности изворачивать руки по способу кузнечиковых коленок, я на время оставила тщетные попытки.

Достала из закромов шкафа босоножки, купленные к окончанию Ступени. Они были на довольно высоких каблуках и выполнены из тоненьких серых ремешков, перехваченных изящной серебристой пряжкой, в общем, идеально подходили под наряд. Надела на шею Ладмиров амулет, он, в отличие красного артефакта из Хольего укреня, у которого цепь мне была длинной до пупа, вполне мог сойти за обычную подвеску-украшение. Я взглянула на себя в зеркало и неуютно повела плечами – чересчур много тела было обнажено, что было непривычно после целомудренных школьных мантий и учебных строгих облачений. Вслед за босоножками свет увидела их одногодка – прямоугольная накидка на плечи из прозрачного белого шелка с кисточками на конце. С косметикой я в отличие от Тамарки была на «Вы», поэтому просто подвела очи черным и подкрасила губы красным. Волосы завила нагретыми на огненном шарике щипцами на крупные локоны. Критически присмотрелась в зеркало.

Внешность у меня, по моему мнению, довольно заурядная – невысокий рост, прямые (на самом деле из-за постоянного ношения косы они всегда волнистые) темно-русые длинные волосы, чуть раскосые распахнутые карие глаза с черными прямыми, как стрелы, ресницами; черные брови, которые моя Тамарка отчего-то нахваливает и называет «соболиными»; прямой носик (и вовсе он не длинный, это все преломление света!), лицо по форме кажется округленным из-за скул. Губы – абсолютно мамины, с лукаво приподнятыми уголками, довершают мой скромный целомудренный облик. Из-за этой лукавости в Ступени мне говорили, что я похожа на человека, задумавшего захватить мир, ну или, по меньшей мере, с минуты на минуту совершить какую-нибудь пакость. И если первое я не воспринимала всерьез, то насчет второго порой стала подумывать, наверное, это и предопределило склад моего ума, какой-то пройдошливый и ненормально изогнутый.

Подобная сегодняшней экипировка, наверное, смогла бы украсить и Труля Шлисовича, поэтому я в принципе осталась довольна. Послала воздушные поцелуи своему отражению, затем по очереди приняла выгодные и кокетливые позы, какие всегда есть в запасе у каждой девушки. И вот все было приготовлено, оттягивать момент больше было нечем. Я осталась одна на один с незатянутым корсетом.

Один шнурок я схватила зубами, другой, лежа животом на кровати, тянула изо всех сил вбок. Когда раздался стук, я прекратила пыхтеть и невнятно промычала:

– Кто там?

И только когда постучали во второй раз, я глянула по направлению стука – в окно. Выплюнула шнурок и поднялась открыть форточку.

– Мог бы хоть раз войти как нормальный человек, через дверь, – пробурчала я вместо приветствия. – В школе сейчас все равно никого не осталось, ты бы не привлек излишнего внимания.

– И пропустить такую сцену? – Ладмир весело кивнул на кровать, с которой я только что поднялась. – Да ни за что!

Я засопела:

– Охаверник бессовестный!! Скоро дойдет до того, что я на окна ставни навешу.

– Позволь тебе помочь, – улыбнулся Ладмир и, мягко развернув меня за плечи холодными руками, схватился за шнурки. Потом сразу выпустил их и, дотянувшись до шпилек на полочке возле зеркала, ловко заколол мне волосы наверх, после чего опять взялся за шнурки. Я глянула в зеркало и решила, что, пожалуй, так и оставлю волосы убранными наверх – сразу красиво подчеркивается шея.

– Мужчины плохо затягивают корсеты, – разглагольствовала я, – обычно боятся сделать больно и тянут недостаточно туго... Хххо-о-о-о, – я задышала мелко-мелко, как собачонка после пробежки, и задушено прошипела: – Или чересчур туго, потому что у них силы немерено и мозгов с горох.

Тамарке, чтобы довести меня до такого полуобморочного состояния, приходилось пыхтеть полчаса, дотягивая шнурки по волоску и практически упираясь ногой мне в зад.

– Достаточно? – осведомился откуда-то сзади Ладмир.

– Да, – шепнула я, стоя на цыпочках (будто это хоть сколько-то могло подсобить в заборе воздуха в грудь!), потом вспомнила, что мне предстоит еще путь по катакомбам, и пискляво добавила: – Можно самую чуточку ослабить, – и Ладмир стал завязывать шнуровку на аккуратный бантик, а я принялась на пробу, по чуть-чуть выдыхать. Чуточку выдохнула, и всё – воздух в легких закончился. Потом немножко вдохнула. Корсет затрещал, а я пугливо замерла – предел обнаружен – и поделилась основными впечатлениями: – Мне кажется, я теперь знаю, что чувствует муха после мухобойки. Ну, знаешь – такое ощущение, будто кишки собрались сбежать через рот.

– Ну и какие планы на вечер? – поинтересовался у моего отражения Ладмир, стоя позади и продолжая поддерживать меня за ставшую осиной талию.

– Да так, никаких, – пошаркала ножкой я. – Молочка попить, почитать немножко перед сном.

– А это у тебя, значит, такая домашняя одежда? Или ночнушка?

«Нижнее белье», – раздраженно подумала я.

– Да знаешь, – я забегала глазами, – забыла постирать одежду, не ходить же в грязном, дай, думаю, одену...

– Ага, – не стал спорить Ладмир. – А то я уж подумал, что ты собралась на последний Имперский бал, посвященный коронации.

Я натужно рассмеялась:

– Да нет, как ты мог такое подумать! Кто я такая, чтобы меня на него пригласили?

– А мы бы неплохо смотрелись там вместе, – задумчиво выдал Ладмир. Я вслед за ним присмотрелась к нашему совместному отражению в зеркале. Ладмир, выше меня на целую голову, шею и еще два вершка [4]4
  Это, конечно, утрирование, но вообще, если есть знакомый палач, то рост спутника – дело весьма относительное


[Закрыть], хоть и не изменил своему любимому черному цвету, выглядел представительно в элегантном костюме и черной личневой шелковой сорочке.

– А ты куда так разоделся? – прищурилась я, подбоченившись как сварливая жена. – Поди на Имперский бал?

– Не-ет, – он сделал возмущенный вид, – как ты могла про меня так подумать? Чтобы я и на бал? Я иду по бабам!

– А, – выдохнула я, – тогда ладно.

Вампир невзначай добавил:

– Ты первая из моего списка.

– Что-о? – задохнулась возмущением я и стиснула кулаки. Но разве того, кто умеет бегать по потолку, так запросто догонишь? И замахнулась на него кулаком. – Ты пошипи мне еще, муха потолочная!

– Извини, иногда само вырывается, – обвиняемый наморщил нос. – Кстати, можно мне получить назад свой амулет? – глядя мне сверху в декольте на голубой металлический кулон (или не на кулон?!), висевший на шее, попросил Ладмир.

– Э-э-э, – запаниковала я. – А он тебе очень нужен? Ты же говорил, у тебя есть еще один. Ты не мог бы мне одолжить его дополнительно на один день, потому что... м-м... для того... Он мне так сильно нравится, что мне нужно морально подготовиться к расставанию с ним!

Ладмир покачал головой:

– Нет, пожалуй, только из-за этого я не смогу тебе его оставить.

Я заломила руки.

– Ну тогда для того, чтобы... э-э-э...

– Так для чего же? – с приторным вниманием уточнил Ладмир. Я поникла головой и созналась:

– Да, ты прав, я хотела пробраться на Имперский бал. Без приглашения.

Ладмир расхохотался и ничего не сказал, а я заподозрила, что он все понял с самого начала и по своей гадкой привычке вытягивал из меня признание.

– Кстати, как все прошло на коронации? – вампир сменил тему и спрыгнул на пол. – Ты выиграла спор?

– Длинная история, – я махнула рукой и присела на кровать, собираясь ее рассказать.

– А если коротко?

– Скорее всего ты не получишь своих процентов.

– Ясно, – кивнул Ладмир. – Остальное доскажешь потом, потому как мне пора и я просто заходил поздороваться. Кстати, ты в курсе, что бал, на который собралась – это бал-маскарад?

С этими словами он и вылез в форточку. Я задумалась, уперев одну руку в бок и другой схватившись за подбородок. В мешок с босоножками и накидкой отправилась единственная маска, бывшая сейчас в моем распоряжении – довольно реалистичная маска черта, сделанная Тамаркой год назад.

Со вздохом натянула поверх старое платье, отчего его относительно плотный низ раздулся колоколом, а легкие нижние юбки парчового платья сморщились, как дно шляпки у гриба. Влезла в теплую обувь и, накинув курточку на рыбьем меху, отправилась в подвал. Время было вечернее, сытое, большинство ребят сидели по комнатам, поэтому я никого не встретила. До территории дворца я добралась без проблем. Путь в этот раз мне показался короче то ли оттого, что был уже мне знаком, то ли оттого, что я проделывала все это не на спор и не боялась так. Поднялась по уходящей вверх квадратной трубе, проникла в высокий узкий каменный тоннель. Здесь я сняла с себя куртку и верхнее платье, грязные рукавицы, переодела обувь. После бала я намеревалась выбраться из дворца через ворота, строя расчет на том, что выйти с территории мимо Охранников гораздо легче, чем войти или, в крайнем случае, придумав легенду, напроситься в чью-нибудь карету, а, оказавшись на улицах города, удрать из нее. В общем, план был оформлен смутно, и большую часть в нем занимала импровизация.

Верхнюю одежду и особенно обувь мне нельзя было оставлять в тоннеле, а необходимо было на время бала оставить где-то во дворце, где именно – это я намеревалась спросить у слуг. Для этого мне и необходимо было сразу предстать перед ними светской львицей, чтобы небрежно поинтересоваться, где, дескать, гостям верхнюю одежду покидать.

Насчет Мирит, чьими апартаментами намеревалась опять воспользоваться, я нисколько не волновалась: молодые девушки как правило приходят на балы вовремя. Церемония уже должна была официально начаться, а комната ее на ключ не закрывалась. Я проведала, что дворцовым ключником это для порядка делается только тогда, когда в гостевых покоях никто не живет. (Считалось, что во дворце Императора любой гость мог чувствовать себя в безопасности, а также не волноваться за сохранность имущества.) Но все равно рисковать, переодеваясь в ее будуаре, мне не хотелось, поэтому я предпочла лучше потом просто отряхнуться от пыли, нежели быть застигнутой врасплох (и боюсь, на этот раз трюк с домовым не выглядел бы правдоподобным).

Я оправила складки на юбке, спрятала палочку вертикально в декольте, подхватила маску и сумку с вещами (верхней курткой и весьма нечистою мятлью, об которую я еще и руки вытерла) и поцокала каблуками по каменному полу по направлению к тупику. Однако далеко не ушла.

Неожиданно кусок стены в каменном тоннеле зашевелился и с тихим шорохом стал впадать в стену. Это было очень похоже на то, как открывался лаз в спальню Мирит. И по размеру один в один и по способу открытия. Вход еще в одну комнату? Или тайный ход в тайном ходу? Я была заинтригована. В голове мелькала назойливая, как полуденный овод, мысль, что лучше бы мне уходить по добру – по здорову, потому как должен быть еще и кто-то, кто этот лаз открыл. Я отмахнулась от голоса разума тем, что надела на себя маску, чтобы не быть впоследствии опознанной. И присела на корточки, с любопытством вглядываясь вглубь. Внутри проема, явно намереваясь перебираться в мой тоннель, кто-то сидел на корточках. Над плечом его плавал магический светлячок. Помещение, в котором находился незнакомец, очень напоминало коридор, в котором пребывала я. Какую-то долю секунды мы недоуменно смотрели друг на друга. Упорхнувшее первое любопытство оставило вместо себя панику и ужас. Я заорала дурниной, незнакомец тоже завопил низким мужским голосом. Шарахнулась в сторону от проема, судорожно соображая, что делать, чужак тоже не спешил со мной пообщаться и то ли уполз восвояси, то ли продолжал сидеть в смежном коридоре, во всяком случае, лаз был открыт, пока. В голове билась разбуженной крылатой мышью истеричная мысль: «Это за мной! Они вычислили меня! Как-то узнали, что я решила пробраться на бал без приглашения!» Потом встрял голос разума: «Ага, то-то он сам закричал как резаный. Или может быть это такой новая тактика у Охраны – оглушить преступника своим криком?»

Я осторожно присела и, наклонив голову, медленно, одним глазом заглянула в проем. Там сразу раздались шорохи, сдавленная ругань и я разглядела, как фигура, которая в этот момент, видимо, делала аналогичную попытку заглянуть в мой проем, порывисто отшатнулась и села на зад. Я одним глазом продолжила настойчиво изучать незнакомца в тусклом свете его магического осветительного прибора. На вид лет двадцать, довольно высокий, хотя в сидячем положении не сильно разберешь, благородное широкоскулое лицо с высоким лбом и квадратным подбородком, голубоглазый, чуть длинные светлые волосы цвета меда, одет в коричневато-бежевый сюртук и такого же цвета брюки. В следующее мгновение меня привлек его браслет – прозрачный, темно-бежевый, розовато посверкивающий отшлифованными гранями бусин. Он поразительно напоминал пилирит – ужасно редкий и дорогой минерал, служащий универсальным преобразователем магии. В волшебных палочках его было буквально по пять-десять крошек-гранулок (у маститых и богатых магистров доходило до тридцадцати-сорока). Да нет, невозможно: такие браслеты были только у членов императорских семей или у первых в очереди наследников по родственным линиям. И, конечно, я тут же заметила проблеск чего-то серебристого в его волосах. И шокировано зажала себе (точнее маске) рот ладонью – это был витой обруч – корона принца.