Текст книги "В Школе Магии Зарежья"
Автор книги: Сенкия Сияда
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)
Ладмир, наконец, отпустил меня. Я, почувствовав ногами твердую поверхность, в изнеможении привалилась обратно к ставшей теперь надобной стене.
– Ну? – вяло потребовала я. Парень молчал. – Говори! После того как чуть меня не убил, ты мне просто обязан все рассказать, – зашипела я, отлипая от стены, медленно надвигаясь на Ладмира и тыча в него пальцем. Тот задумчиво постоял, а потом схватил меня за палец и заложил мою руку в свой локоть:
– Хорошо. Пройдемся? – и, не дожидаясь ответа, поволок меня куда-то по тропинке вглубь школьной территории. Ладно хоть, ночь была лунная, и я могла видеть, куда ставлю ноги.
– Эй, – я сопротивлялась, попробовала тормозить валенками, затем вырвать руку, но ничего не выходило. – Ну уж нет! Сейчас еще отведешь меня в подвал к кридоям! Хвос ведь знает, что у тебя на уме!
– Ты мне не веришь? – Ладмир приостановился, удивленно глядя.
– А ты как думаешь? – в свою очередь искренне поразилась я.
– Я ничего тебе не сделаю, – подумав, выдал Ладмир таким проникновенным голосом, что все мои сомнения наоборот только увеличились раза в два, а то и в три. Но делать было нечего, пришлось расслабиться и изобразить доверие. Палочку свою я неосмотрительно оставила в комнате и сейчас кляла себя за безалаберность. Парень же был минимум раз в десять сильнее меня и, вздумай он действительно покормить мной полудемонов, я была бы без проблем скручена им в бараний рог и доставлена в пункт назначения.
Минуты три мы молча двигались прогулочным шагом, а потом Ладмир негромко сказал:
– Пропал один кридой.
До меня дошло не сразу, остановилась я только секунд через пять:
– Что?!
– Ш-ш! – Ладмир приложил палец к губам и оглянулся. У меня от его оглядок мурашки по спине забегали, и ухнуло в животе, я машинально посмотрела вслед за ним, подозревая, что как пропал кридой, так сейчас и найдется. За нашими спинами. Но никого поблизости не было, и я шепотом повторила:
– Что?!
– То, – передразнил Ладмир. – Пропал вчера или сегодня утром из закрытой комнаты, ни его, ни чьего-либо еще трупа, ни следов. Охранные заклинания, как и прежде, работают. Я и обнаружил-то случайно.
Я глупо хлопала глазами и ноги переставляла автоматически. Мозг отказывался представлять, КАК мог исчезнуть огромный зверь из тщательно защищенного (по словам Ладмира) подвала, и где и кого он сейчас кушает.
– И ты всерьез подумал, что я или кто-то из моих знакомых мог позариться и выкрасть кридоя? Зачем? Держать под кроватью в качестве домашнего зверька? – нервно хихикнула я, сразу представив огромного спящего зверя и кровать с оторванными от пола ножками, мерно вздымающуюся верхом на его волосатой спине.
– Я просто не знаю, что думать, – вздохнул Ладмир.
– Может, он взял и умер? – предположила я. Ладмир прожег меня взглядом.
– А где же тогда тело? – ехидно поинтересовался он.
– Вознеслось на небо. Или куда? В преисподнюю. Может самовоспламенилось и сгорело без остатка. Кто знает, как там у них, у полудемонов-то? – пожала плечами я.
– Это не шутки, – серьезно ответил Ладмир. – Никаких сообщений, похожих на упоминание о кридое пока не поступало, а это значит...
– Что их просто уже некому передать? – встряла я.
– Что, скорее всего, его кто-то украл, вывел, похитил. И этот кто-то может удержать кридоя. Но кто? Как? И главное – для чего? – рассуждал Ладмир. – Мое мнение, что этот некто с неясными целями очень может быть опасен.
Какое-то время мы опять шли молча. Мне на ум приходил почему-то только один настолько могущественный человек, самый могущественный в моем понимании – Тихон Петрович. И я судорожно перебирала, для чего бы ему мог понадобиться кридой. Выходило, что много для чего. Я сглатывала, таращила время от времени глаза, и меня бросало в жар, когда воображение рисовало картины приложения директором кридоя к наказанию особо неприлежных учеников. Я твердо зареклась опрометчивых шалостей не совершать, а только с тщательным заметанием следов.
– Ну, а как у тебя дела? – сменил тему Ладмир.
– Нормально, – пожала плечами я, – От коронации отстранили, одноклассники нас с Томкой ненавидят, в школе про меня думают либо крайне неприлично, либо очень негативно, и отработки еще осталось больше половины месяца.
– А за что вас отстранили от коронации? – спросил Ладмир. Я искренне удивилась:
– Ты, наверное, единственный, кто об этом еще не знает. Даже эльфы уже в курсе.
– Эльфы? – насторожился Ладмир. – Какие?
– Да они тут в бывшей «Маме Зое» ремонт делают, – бесхитростно выдала я.
– Ремонт? – переспросил Ладмир.
– Ну да, чтобы размещать гостей из делегации, которым места не хватит в Императорском дворце.
– Так что там с отстранением-то? – как-то рассеянно спросил Ладмир. Я в общих чертах рассказала.
– Кстати, ты не знаешь способ, как можно незаметно пробраться на коронацию? – вспомнила я под конец.
– Тебе зачем?! – выпучил глаза Ладмир. – Собралась похитить Императора?
– Сдался мне Император, – буркнула я. – Поспорила я.
– Та-ак, – заухмылялся Ладмир. – А ставки?
– Выиграю – семьдесят золотых мои, нет – буду прилюдно и обидно порота розгами, – еще более хмуро произнесла я, глядя исподлобья.
– Лучше быть прилюдно поротой розгами, – назидательно проговорил Ладмир, – чем попасться Имперской страже под сабли. Знаешь, какие они будут нервные? Только подвернись им кто – сразу зарубят со страху, – и категорично провел перед собой рукой.
– Ты-то откуда знаешь? – спросила было я. – Ах, ну да! Ты за свою жизнь, наверное, не одну коронацию перевидал, – и тяжко вздохнула: – Ладно, проехали.
– Почему сразу проехали? – невзначай поинтересовался Ладмир.
– Ты же все равно не знаешь, как пробраться, – махнула я рукой. Ответом мне было молчание. – Ведь ты не знаешь? – вкрадчиво переспросила я, взглянула на лицо, где блуждала самодовольная улыбочка, и ахнула: – Ты знаешь!!! – от восторга и удивления я затормозила, отпрыгнув в сторону, и завязла в сугробе. Ладмир одним рывком вытянул меня на утоптанную тропинку, а затем галантно извлек потерянный мной в недрах сугроба валенок.
– Что за способ и откуда ты его знаешь? – вопросила я, натянув утрату на ногу.
– Князя-то Ширмея ведь Император не просто так невзлюбил, – начал с предыстории Ладмир, хитро на меня поглядывая. Я жадно внимала. – Очень уж он был охоч до женщин, да и Императорских фавориток вниманием не обделил. Как выяснилось позже, зря. Квентин Пятый был истинным самодержцем – темпераментным собственником, ревнивым и вспыльчивым. И вот когда правда всплыла, от конкурента он избавился, на него заодно навешали всех собак по внутренним проблемам государства и убили, причем такой казнью, чтобы другим сластолюбцам повадно не было. Но тебе я не расскажу какой, мала еще, – предупредил мой вопрос Ладмир. Я было хотела возмутиться, что совсем взрослая и кое-кто ненамного старше, но потом вспомнила, что он не просто намного, а на очень много старше и смолчала. Вампир продолжал: – Так вот, способ, каким Ширмей по ночам проникал в Имперский замок, так из него и не вытянули, списали все на сильное колдовство и казнили. А только не колдовство то было, – сделал эффектную паузу Ладмир. Я подалась вперед с жадно горящими глазами. Вампир неожиданно клацнул клыками прямо у моего носа, я, вздрогнув, отдернула главное достоинство любопытных. – А катакомбы.
Я азартно хлопнула себя по бедру:
– Так я и знала! – хотя на самом деле ничего не знала. Ладмир посмотрел с недоверием и продолжил:
– Первый этаж подвала до сих пор в родном виде. Остальные этажи по его подобию лабиринтами строились. Только запутаны-то ходы были отнюдь не случайно, – Ладмир подмигнул, – а чтобы скрыть и затерять тайные ответвления. Я и сам их случайно нашел.
«Ага, небось, когда тоже в гости к фавориткам наведывался», – подумалось мне.
– И у тебя есть карта? – с затаенной надеждой спросила я.
– Нет, конечно, откуда? – поразился Ладмир, а я расстроилась, поняв, что лучше прилюдная порка, чем голодная смерть в лабиринтах катакомб. – Я тебе ее нарисую.
Я неверяще взглянула на Ладмира и, завизжав, бросилась ему на шею:
– Спасибо!!! – и мы полетели в сугроб. Я готова была расцеловать благодетеля, но мужественно сдержалась и вместо этого растянула рот в самой широкой из своих улыбок. Отплевываясь от снега, мы вылезли обратно на дорожку.
Мы миновали летнюю физкультурную площадку, обогнули учительскую столовую, а затем свернули на тропинку, ведущую обратно к главному корпусу.
– А когда ты ее мне принесешь? – допытывалась я, стараясь заглянуть Ладмиру в глаза.
– Когда нарисую, тогда отдам, – загадочно улыбался Ладмир, – за половину выигрыша.
– Что-о?! – возмутилась я, хватая ртом воздух. – Обнаглел совсем? Десять процентов и не медяком больше!!
– За какие-то жалкие семь золотых? – наигранно удивлялся Ладмир и недовольно поджимал губы: – Да у меня эту карту с руками оторвут и за тысячу золотых! Пожалуй, найду себе менее жадного покупателя. А я-то хотел по старому знакомству... – и надувал губы, смотря куда-то в сторону.
– Ха! Да ты найди такого дурака, который тебе поверит, полезет в древние катакомбы, да еще и на территорию школы как-то сможет пройти! – торговалась я. – А ученики у тебя ее шиш купят! За тысячу золотых скорее стукнут тебя чем тяжелым по темечку, ограбят, да сами пойдут картой торговать! А мои двадцать процентов не так уж и плохо!
– Тридцать! – встрепенулся Ладмир.
– Идет! – согласилась я, и мы хлопнули по рукам. Хотя я подозревала, что Ладмиру не так и нужны деньги, тут было скорее дело принципа.
– А кстати, откуда это у твоих спорщиков такие деньжищи? Или они так сильно уверены в своей победе?
– Да Мариска и Куня из дворянских семей, – хмыкнула я, – Ерема и Тилас – из купеческих. Что им стоит пощипать родительскую мошну? А вообще, скорее они и правда, как и остальные, уверены, что я проиграю, – я задумалась. – Я и сама была в этом уверена до сегодняшнего дня. На защиту Императорского семейства ведь лучшие маговские умы работают. Кто я против них?
– А ты из какой семьи? – невзначай поинтересовался Ладмир.
Я напряглась. Ненавижу эту тему.
– Ни из какой, – буркнула я.
– Так не бывает, – вкрадчиво заметил Ладмир. – Родители есть у всех.
– И что? – еще больше нахмурилась я.
– Как ты попала в Магическую ступень?
Я молчала.
– Варя, не забудь, карта есть только у меня, – мягко поговорил Ладмир.
– Шантажист, – засопев, посмотрела я исподлобья: – Зачем тебе это? – Вампир только с улыбчивым вниманием смотрел в мое лицо. – И ничего интересного! Потерялась, нашли на дороге, я не помнила, где дом. – Сердце защемило от воспоминаний. Сколько раз мне вбивали в голову, что все было именно так...
Краткое отступление от основного повествования.
Север. Как много в этом слове... снега, льда, холода, оленей, ягелей, балыка. Это прародина моя. Лучше всех на свете я!.. Впрочем, это так, кхм, к слову.
Так вот, север! Была я там, у деда, всего один раз – в возрасте шести лет. Сами мы с родителями жили много южнее, там, где не тянется насколько хватает глаз бесконечная тундра, перемежающаяся островками моховин и нижайшими кривенькими деревцами. Где в году не бывает бесконечного дня, сменяющегося бесконечной ночью. Страшна длинная северная ночь! Бесконечный мрак и столь же бесконечные толпы морозостойкой нечисти, скалящей зубы из каждого сугроба, постепенно подбирающейся к одинокому одындровому чуму.
Тянутся ручонки когтистыя, лапки склизлыя к заметенной, присыпанной снегом стеночке...
Но тут вспыхивает, щекочет во всю мощь искрами невидимая огородка, падает сожженный упырь, визжат, скаля зубы от боли, ослепленные и наполовину обугленные ледянки-ледяницы, уползают обратно в сугробы, поливая их зелено-синей жижей и сыпля ошметками, чуда южнее невиданные, там и не обитающие.
Так жил мой дед-отшельник. Северный шаман. До сих пор помню долгую дорогу в несколько недель на поскрипывающем рыдване, загруженном гостинцами для старика и моих дядьев, кочевников-оленеводов. В зимнее страшное время они отходили южнее, туда, где хоть и невысоко, но выплывало солнышко над горизонтом; к основным своим жилищам, стоящим на огромных столбах, а сразу после скорее выгоняли оленей на ягелевый, блушвяной прокорм обратно в тундру. Проведывали старого деда, обновляли защитные наговоры, обряды, амулеты, защиты для своих семей и хозяйств, привозили дары, пищу, мягкие пыжиковые гагагли, расшитые слезами земли лунтаи. Просили благословенья для новорожденных, просили заговорить от нечисти веревки для ухища и для ночного обнесенья – нечисть не только в полярную ночь хотела жрать. Слушали новые прорицания, сказы о том, что приключилось за зиму, что произносили духи, говорящие с неба. Когда я была у деда, он тоже водил меня смотреть на разговоры древних предков. Ночью, когда почти все легли спать, он попросил одного из дядьев о чем-то (не помню которого, я в них путалась во всех, кроме одного, самого младшего, безусого и веселого – Уклиса). И скоро мы уже ехали в запряженном аргише. А потом остановились, и дед стал творить волшбу, что-то жечь и бормотать, вознося руки в небо, потом долго и монотонно бил в задубевший кожаный бубен так, что я сама не заметила, как заснула, пока меня не разбудили грубым тычком в плечо (дед не отличался лаской, скорее был молчаливо-надменен и груб). Я спросонья недовольно протерла глаз, а когда посмотрела, на что задрали голову дед и дядя, то забыла обо всем. Диво, которого нигде и никогда, ни до, ни после я не видела, и о котором не слышала. Небо сияло розовато-фиолетовыми сполохами, перечеркивалось, возгоралось, вскипало... танцевало... Я знала только одно объяснение происходящему – колдовство. Но когда мы ехали обратно, дед стал вдруг разговорчивым, и объяснил, что это – вовсе не шаманская магия, а мол, он, дед-шаман, вызвал на разговор умерших предков. И что, де, иногда предки разговаривают сами, без шаманов, и тут же рассказал сказку о том, как один арчак подслушивал за предками, а потом решил сказать и свое Слово им, но не услышали его предки. Тогда встал арчак во весь рост и снова сказал свое Слово, но снова не услышали его предки. И тогда бросил арчак сы, оставил в покое гигну, и залез на оленя, но понял, что все еще недостаточно высок, чтоб быть услышанным, и полез самому рослому быку на лопаты (тут, видя широчайшее недоумение на моем лице, дед снизошел до пояснения, что бык – это взрослый самец-олень, лопаты – это у оленей широкие отростки на рогах, а не сельхозинвентарь). Но взбрыкнул олень, дернул головою, да упал арчак, зацепил унегом алак и гигну. Подстегнутые, помчались гордые олени, поскакали быстрее ветра, вот только погонщик после их копыт остался лежать на снегу и разговаривать с предками.
Потом наутро, когда я бегала гладить молоденьких хорошеньких пыжиков, дед долго скрипел о чем-то в сторонке с моими родителями, а когда я подбежала и с восторгом стала изливать на всех фонтан восхищения мягкостью шкурок и смешными хвостиками, и стала папу умолять взять себе одного безрогого, мама как-то побледнела, отвернулась, а дед погладил меня по голове.
А затем, когда мы уезжали, дядья долго выспрашивали, не велели ли боги шаману передвинуть куда-либо свою постройку для жилья? (Это длилось два часа, походило на кукольный тятр, который играли у нас в деревне, только вживую, и, судя по всему, являлось каким-то обрядом). Ответ все-таки был получен, что-то вроде «нет, но спросите еще раз через год». Шаман по нескольку лет оставался там, где жил. Ведь только шаман знал почти все секреты крайнего Севера и мог пережить в одиночку бесконечную ночь. Только к ним местные жители съезжались за особого рода шаманской помощью. Еще севернее шаманов не селился никто и никогда. Только мертвая стужа.
Позже (когда мы ехали в телеге домой) я узнала, что дед моим родителям говорил, что у меня какой-то дар, и просил, когда я подрасту, привезти меня ему на несколько лет в обучение. Мама, разумеется, была против. Отец свое мнение держал при себе, но, наверное, про себя считал, что поживем – увидим.
Однако, сбыться ничему этому не было суждено.
– Варька! Пожар! – с расширенными ужасом глазами кричит Глашка и, возбужденно озираясь, подпрыгивает на поляне. – Скорее вылазь!
«Ага! Сейчас, так я тебе и поверила!» – думаю я, усиленно прячась в кусте орешника. Быть салкой мне не охота.
Глашка, покрутившись на месте, что собака, заглотившая свой хвост, убегает, еле заметно шевеля ветки и траву. Дети, игравшие в игры в лесу, умеют ходить неслышно. Жду еще какое-то время, подозревая, что подружка просто затаилась. Тихо, даже птицы не поют. Вскоре мне надоедает. Змейкой вылажу из-под куста с предусмотрительным:
– Я в домике! – Налетевший ветер качает макушки деревьев. Шипят листвой потревоженные березки и ясени. Никого. Ватага мальчишек сегодня отправилась на речку без нас. Я и Глафирка, подражая первым сельским красавицам, задрав носы, заявили, что мужчины должны добиваться внимания женщин. Наши мужчины предпочли женщинам речку с окуньками; привязанным к ветке пологого дерева канатом, раскачавшись на котором так здорово сигать в воду, поджав к груди коленки; и водными брызгами, которые искрятся на солнце, как драгоценные камни. Мы назло им отправились в лес, хотя на речку тоже хотелось. Насобирав землянику прямо в рот, вытерли липкие руки об льняные сарафаны и занялись прятками.
Подхватываю распустившиеся волосы лентой и, тихонько напевая да подскакивая егозой, направляюсь к деревне. В просвете между деревьями глядится голубое небо с черными росчерками дыма. Удивленно замерев, понимаю, что Глашка не врала, и что есть мочи несусь к деревне. Полыхает один дом, рядом занимаются еще два. Подбегаю к ограде, и от удивления рот открывается сам собой. В воздухе летает щепа, искрят разряды, стоит невиданный грохот, сбивающий с ног. Словно бы в огромной серой туманной воронке борются два человеческих силуэта, два мага. Деревенские, даже не пытаясь тушить пламя, столпились вдалеке по противоположную от меня сторону и с животным страхом взирают на творящееся перед ними. Серый столб вибрирует и дышит, как живой. Растет вверх и, в секунду вытянувшись и изогнувшись, словно хлыст опускается на дом старосты.
Хрясь!
От строения не остается ничего. Обломки начинают хороводить в сером вихре, от скорости размываясь и растворяясь в нем. Конец хлыста переносит пламя еще на четыре дома. Сувой вибрирует все сильнее, я уже чувствую, как гудит воздух и земля под ногами. Мне сильно страшно, я хочу к маме и, прикрывшись рукой, пытаюсь высмотреть ее в той далекой толпе. Но ничего не разглядеть, лишь серая стена проносится с невообразимой силой. Разворачиваюсь, собираясь оббежать вокруг и пролезть к остальным через знакомую дырку в заборе, как вдруг что-то необъяснимо начинает меняться. Плывут, дергаются контуры, размытые, словно от хлесткого летнего ливня. Забор колышется, доски будто разделились на огромную кучу частичек и вот они копошатся, как муравьи в муравейнике. Краем глаза вижу что-то огромное, несущееся на меня. Вежды расширяются, на меня падает вихрь, снова изогнувшийся хлыстом. Захожусь диким криком. Конец коловращения начинает светиться и, словно свеча, вспыхивает белым пламенем, меня в него окунает с ног до головы...
Прихожу в себя. Понимаю, что лежу, открываю глаза и, тут же вспомнив, что было, с криком вскакиваю. Кругом разговаривает какой-то неродной, незнакомый лес. Тот дикий, что не рублен мужицкими топорами, и чьи кустарники, орешники да малинники не ломаны и не обобраны частыми находами деревенского люда...
Конец краткого отступления от основного повествования.
...Я подождала, пока перестанет свербить в горле и в носу. Но в голосе все равно проскальзывали плаксивые нотки.
– Распределили в приют, ну, как приют, скорее, ночное прибежище. Днем – отработка подмастерьями. Мне можно сказать, повезло – попала на кухню в постоялый двор, воду таскала, полы мыла, лук резала, но хоть голодной никогда не была. Затем через полгода у нас провели обязательный имперский смотр на выявление предрасположенности к магии. У меня, видать, что-то нашли, забрали в Ступень, а дальше я попала сюда. Доволен?! – вскричала я под конец и попыталась вырваться и убежать. Я уже говорила, что Ладмир сильнее? М-да.
– Совсем ничего не помнила? – удивился вампир, даже не обратив внимания на мои тщетные дерганья. – Сколько же тебе было лет? Ведь, наверное, восемь-девять.
– Восемь. Да, люди иногда теряют память! Не знал? – ехидно спросила я, перестав выуживаться и приспосабливаясь к неспешному шагу Ладмира. – А пора бы, в твоем возрасте уже у всех, как правило, наступает старческий склероз. Маразм, дак, по-моему, у тебя уже налицо, – авторитетно заявила я и мстительно захихикала.
– Что?! А ну-ка повтори, что сказала? – нехорошим голосом проговорил Ладмир, выныривая из задумчивости и растягивая губы в клыкастой улыбке. Я перестала хихикать и пискнув, заизвивалась, пятками почувствовав угрозу. Но улизнуть не вышло. Ладмир, злорадно похохатывая, рывком притянул меня за стиснутую руку, сгреб в охапку и извалял в сугробе.
Назад я вернулась никем не замеченная, засоня Тамарка все так же сурком посапывала и даже на другой бок не перевернулась за время моего отсутствия. Снежок, опрометчиво оставленный на простыни, к моему приходу благополучно растаял, и пришлось, извернувшись, спать на боку у самой стенки, что, впрочем, все равно вышло не сразу из-за обилия в голове новый информации и составления плана растраты выигрыша за пари. И что не помешало мне в итоге заснуть, распластавшись на мокром пятне.
В пятницу утром мы с Тамаркой вошли в аудиторию, оживленно переговариваясь и то и дело приостанавливаясь, чтобы крайне эмоциональный разговор вести, не отвлекаясь на ходьбу. Я иногда, забываясь, начинала буквально кричать, но потом осекалась, подозрительно оглядывалась по сторонам и продолжала беседу негромким тоном:
– Вначале... шубу! Горностаевую!... Нет!... Песцовую! – говорила я с видом рыночного воришки, попавшего в Императорскую сокровищницу и не знающего, что хватать вначале, потому как глаза разбежались. – Или нет! – продолжала я с еще более горящим взором: – Эльфийские украшения на лоб из эсвирита! А еще... Рубаху из красного шелка и сапожки сафьяновые, те, что с розами на голенищах! – и на время замолкала с блаженной улыбкой, глядя куда-то в свои мысли.
Тамарка тоже вполне счастливо улыбалась.
– Вот, – оживала я, совала и тыкала Тамарке в нос пожелтевшей от времени, лохматой на сгибах бумажкой, которую извлекла из-за пазухи. Мы как раз замерли рядом с пустым учительским столом, вблизи от прохода между партами и не замечали, как зашевелились неподалеку чужие уши. – Там была еще одна страница с дополнением, мол, обряд проводить как раз в полночь в полнолуние, потому что, дескать, охрана сокровищ слабеет, – тут я делала страшные глаза, складывала бумажку и убирала обратно под платье.
Мы, обмениваясь понимающими кивками, мол, так вот все серьезно, прошли по проходу на одну из задних свободных парт. Во время лекции мы с Томкой все шептались, тихонько хихикали. На нас изредка оглядывались ученики, и в итоге сделал замечание учитель. Я посидела еще какое-то время, неспокойно ерзая, а потом отпросилась в туалет.
И вот беда! Когда я шла по проходу из-под подола платья с тихим шелестом выпал желтоватый квадратик и растерянно замер на полу посередине прохода. Я-то, растяпа, не заметила. А Томка сидела за дальней от прохода стороной парты, копалась в своих учебниках и ничего не видела! Но что это? В проход тут же медленно выдвинулась чья-то нога, которая тихонько с пяточки на носочек наступила на бумажку-беспризорницу и неспешно утюгом уехала обратно под парту. Ай-яй-яй! Как нехорошо!
В класс я ворвалась с бешено горящим взором. Не глядя на стоящего возле доски учителя, прыгнула на середину кабинета, с места упала на живот и обвела жутким взглядом кабинет по уровню пола. Лицо мое потихоньку квасилось, но я судорожно сдерживалась, из-за чего оно дергалось, потом обратно кривилось и было крайне впечатляющим. Но на этом я не успокоилась. Не найдя искомого, я порывисто подскочила на руки и ноги и четырехногим пауком промчалась по одному, потом по другому ряду, уткнувшись лицом в пол и водя носом туда-сюда, как охотничья собака. Учитель не понимал, что происходит, и так и стоял с зажатым в руке мелом, не решаясь привлечь к себе внимание подозрительно невменяемой ученицы (а вдруг бешенство – а при нем не только сам момент заражения, но и излечение крайне несимпатичное и болезненное!). Одноклассники и подавно не собирались прерывать комедию, бесплатную и явно более интересную, чем лекция. Я, то и дело сглатывая прорывающиеся рыдания, дергая горлом и губами, со стоящими в глазах слезами рванулась к своим учебникам и тетрадям, разворошила и раскидала все, предварительно посотрясав их страницами вниз и судорожно перелистав. Тетрадок и учебников я специально захватила мало, чтобы спектакль не затягивался. Одну тетрадь я даже случайно разорвала, но не обратила на это внимания и повернулась к Томке:
– Тома, мой листочек не у тебя? – чуть не плача, проговорила я. Все уже давно развернулись лицами к нам, словно подсолнухи вслед за солнцем, и с интересом слушали, некоторые подпирали головы кулаками. Томка округлила глаза, поняв, про какой листочек я толкую, а потом покачала головой. Я, уже не сдерживая всхлипывания, только сейчас обратив внимание на присутствующих, срывающимся голосом громко поинтересовалась у них:
– Ребята, вы не находили листочка такого, сложенного, старенького?
Ребята секунду промолчали, а потом растерянно, с соболезнованием в голосе сказали, что не находили. Я еще пару секунд посдерживалась, подергала закусанной губой, а затем заревела навзрыд и, размахивая руками, прямо по разбросанным тетрадкам стремительно выбежала из класса, с разбегу толкнув дверь и оглушая коридор жутким ревом, который постепенно стихал в кабинете по мере моего удаления от него. Тамарка в абсолютном молчании окружающих собрала мои вещи, подхватила свои, пожала плечами, мол, вы уж ее извините, и беспрепятственно проследовала за мной в коридор. А преподаватель ей даже ничего не сказал за самовольный уход с лекции.
– Ну как, было убедительно? – спросила я, когда Томка следом за мной появилась в комнате.
– О! – Тамарка вскинула глаза к потолку, не в силах описать все словами.
– Даже план «Б» не понадобился! – радовалась я со все еще блестевшими в ресницах слезами. – А то я такая захожу, думаю, а если не взяли, вот бы я смотрелась: повалялась на пузе и дальше, как ни в чем не бывало. Хотя, – рассуждала я сама с собой, – тогда меня бы просто посчитали еще более сумасшедшей. Уф, я, по-моему, на целый год наревелась.
– А о чем ты думала, чтобы заплакать? – поинтересовалась Томка.
– Ну, я просто представила, как бы я себя чувствовала, если потеряла бумажку от настоящих сокровищ, – вспоминала я.
– И ты вот так бы себя вела?! – ужаснулась Томка.
– Конечно нет, – возмутилась я, – я бы вела себя гораздо хуже. За такое-то сокровище!
Томка, сгрудила учебные принадлежности на стол и развернулась ко мне:
– Ну что, бежим к парням?
Где-то после обеда в личные апартаменты директора Тихона Петровича, нет, не постучали, а замолотили кулаками, срывающимся голосом выкрикивая имя Тихона же Петровича. Директор, в пятницу пораньше покинувший рабочий кабинет и теперь дремавший, сидя с отчетом, от неожиданности чуть не упал со стула. Но тут же подхватился и последовал открывать дверь. В коридоре запыхавшийся ученик с расширенными от ужаса глазами, махая и тыча руками куда-то в сторону, сообщил:
– Там... Из живого уголка синабский рылохвост сбежал!!
Директор охнул, схватился за голову и вслед за учеником помчался в сторону живого уголка. Мы в это время где-то на уровне пола выглядывали из-за угла, Никас, выставив палочку и глаз, подтолкнул левитационным импульсом созданный заранее воздушный кирпичик в стремительно схлапывающуюся дверь.
– Есть! – обрадовано шепнули мы. Никас с Кафыком торжествующе, но беззвучно, шлепнули друг другу ладони, я на цыпочках потопала ногами, радостно зажмурившись.
– Ушли, – шепнул, быстро глянув в коридор, Кафык. Мы тут же перебежали к противоположной стене, оглядываясь по сторонам, прокрались вдоль нее и шмыгнули в дверь.
– Так, где делаем? – спросил Никас.
– У двери, так надежнее, – сказал Кафык, доставая мешочек.
– А не размажется? – озабоченно спросила я.
– Не думаю, до вечера-то недолго осталось, – ответил Кафык, приседая и развязывая мешочек. – Просто насыплем погуще на всякий случай.
– Надо не забыть замаскировать, а то так – видно, – критически рассматривала я сверху получающееся огромное пятно.
Кафык, орудуя палочкой, пробормотал парочку заклинаний. Мы посмотрели на результат:
– Вроде незаметно, – сказал Никас.
– Надеюсь, сработает, – вздохнул Кафык.
И мы, выпнув кирпичик, со всеми предосторожностями покинули помещение, к тому же директор вот-вот мог вернуться.
– Нам повезло, что он раньше времени сегодня в свою комнату отправился, а то пришлось бы ставить после ужина, а тогда бы ребятам в уголке пришлось тяжелее, – шепнул Никас на обратном пути. Мы согласно покивали.
– Ну, как у вас? – спросили нас Тамарка, Лорг, Сапень и Маркус, которые уже ждали в комнате парней.
– Нормально, все насыпали и смотались никем не замеченные, – доложили мы. – А у вас?
– Мы тоже все сделали и настроили для активации, – улыбнулись Сапень и Лорг.
– Этот рылохвост просто жуткая зверюга! – поведал Маркус. – Еле сбежали. Никто не пострадал. Посторонние тоже.
– Я какому-то первокурснику как заору прямо в ухо: «Беги к директору, только он справится»! – хихикнув, рассказала Томка. – Так он так рванул, что больше рылохвоста всего наломал и опрокинул.
– Да, мы видели, – хохотнул Никас. – У него тормозной путь на три двери дальше нужной окончился.
На ужине я от горя еле передвигала ноги и, не моргая, глядела куда-то в пол перед собой. Тамарка меня утешающее гладила по плечу, поддерживала под локоть, кормила с ложки, говоря, что надо поесть. Я отказывалась, продолжая грустно глядеть перед собой. Зато в комнате меня, спрятанные под подушкой в тряпице, обвернутой для тепла полотенцем, дожидались целых четыре пирожка!
Часов в одиннадцать мы вшестером двинулись к месту будущего действия и организовали штаб за относительно далеким сараем, иногда выглядывая из-за его угла.
– Чего все удручающе молчите? Думаете, купятся? – напряженно переспрашивал Кафык.
– Должны, – кивала я, – сам посуди, такие сокровища сами в руки приплыли! Может, будь у них побольше времени, они бы и задумались, но обмозговать все некогда – полнолуние-то сегодня, а до следующего ждать – это они все десять раз передерутся и издергаются. Вот ты бы не купился? – спрашивала я. Кафык сомневался, пришлось подавать личный пример: – Я бы купилась!
