Текст книги "Рядом с нами"

Автор книги: Семен Нариньяни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 36 страниц)

СКОЛЬКО СТОИТ РЯБЧИК

В тот день Александр Григорьевич не принимал никого. Ни чужих, ни своих. Несмотря на запрет, один из начальников цехов пробовал приблизиться к закрытой двери:

– У меня срочное дело.

Но секретарь был неумолим:

– Нельзя. Александру Григорьевичу сегодня не до вас.

– Что, опять Акбар?

– Опять.

Начальник цеха плюнул с досады и ушел, поминая недобрым словом Акбара. А сам Акбар даже не знал, что на его голову в этот день сыплются проклятия. Да и откуда ему было знать? Акбар – это симпатичный, но дурашливый пес. Ему всего-навсего четыре месяца от роду. Вчера по молодости лет Акбар сделал глупость, проглотил жука, и ночью у него начались колики. Будь Акбар обыкновенным щенком, колики через день – другой прекратились бы сами собой. Но Акбар имел несчастье принадлежать директору завода, и директор поднял заурядный щенячий недуг до степени чрезвычайного происшествия. Директор нервничал сам и нервировал окружающих: сотрудников заводоуправления, ветеринарных врачей, членов своей семьи. Домашние обязаны были каждый час информировать его о ходе лечения.

– Акбару прописано слабительное, – шепотом докладывалось на ухо директору в самый разгар диспетчерского совещания.

– Акбару сделан согревающий компресс, – слышал директор шепот по телефону, когда находился в цехе.

В тот день, когда был проглочен злополучный жук, директор завода собственноручно составил и направил в заводскую столовую меню для своей собаки. На первое габер-суп, на второе телячий хрящик.

Весь город потешался над собачьими увлечениями Александра Григорьевича. А эти увлечения были у него не единственными. Немало хлопот для окружающих доставляли охотничьи причуды директора. Обычно дня за два, за три до тяги на заводе поднималась суматоха. Работы хватало всем: один лил дробь, другой смазывал салом болотные сапоги, третий коптил сосиски, четвертый разливал по флягам охотничьи настойки. Сборы шли основательные. Шутка ли, директор собрался на Убинское озеро, а это за триста километров от завода!

Сам директор уезжал на охоту в субботу, а в пятницу отправлялись вперед егеря и квартирьеры. Первые – выследить для Александра Григорьевича дичь, вторые – позаботиться о его ночлеге. Вслед за квартирьерами на озеро отправлялась легковая машина. Сам же охотник отправлялся бить уток в скором поезде. Он ехал со всеми удобствами в мягком вагоне. Ночью лег спать, а утром уже на месте. От станции до озера несколько километров. Их, конечно, хорошо бы на зорьке пройти своим ходом, но Александру Григорьевичу ходить пешком мешает спесь. Ему хочется подъехать к уткам солидно, как подобает человеку его ранга. Поэтому он и распорядился подать себе «Победу» за триста километров от завода.

Но вот наконец и озеро. Весело потрескивает костерок, заботливо разведенный квартирьерами. Из ягдташей извлекаются наружу копчености, раскупориваются фляги: сначала одна, затем другая. В голове начинает шуметь. И тогда егеря берут именитого охотника под руки и ведут его к зарослям. Дичь, оказывается, уже выслежена, и директору остается только выстрелить. Александр Григорьевич лично нажимает курок, и ему приносят убитого селезня. На радостях устраивается привал. Разжигается новый костерок, откупоривается еще одна фляга, после которой Александр Григорьевич подает команду:

– На рябчиков!

И хотя рябчики в этой местности не водятся, директор кричит:

– Обеспечить!

Затем Александру Григорьевичу приходит в голову мысль гоняться за рябчиками прямо на машине. Шофер протестует. Но что значит протест шофера для вошедшего в раж охотника? Александр Григорьевич ссаживает шофера и сам садится за руль. Он гонит машину, не глядя на кочки и овраги, и дело оканчивается аварией. Директору ничего, а машина разбита. Егеря снова берут Александра Григорьевича под руки и приводят его на станцию. Они сажают нашкодившего охотника в обратный поезд, а сами остаются с шофером караулить разбитую машину. Через день за этой машиной был отправлен с завода грузовик. Но он, застряв в грязи и расплавив подшипники, не дошел до места аварии. И тогда директор откомандировал к месту своей охоты целую спасательную экспедицию из слесарей, грузчиков и механиков, чтобы доставить в город останки двух застрявших машин. Трудно даже подсчитать, во сколько обходится заводу каждый рябчик, убитый директором.

Александр Григорьевич не только охотник, но и рыбак. А свои выезды на рыбалку директор обставляет с не меньшей торжественностью. Сначала отправляются разведчики искать места, где идет клев. Вслед за ними едут квартирьеры с копченостями и фляжками. Затем следует сам рыбак, а за рыбаком на специальной платформе везут лодку. Это на всякий случай: а вдруг Александр Григорьевич выразит желание покататься по озеру?

Директора завода не раз вызывали в партийный комитет, предупреждали, просили угомониться. А директор на эти просьбы ноль внимания. Лишь только дело близится к субботе, он снова отправляет егерей и квартирьеров в дальние экспедиции.

Александр Григорьевич Лагутин является директором металлургического завода. Этот директор учился в советской школе, в советском вузе, а вот поди ж ты, привычки у него какого-то одичавшего барина. А ведь этот барин куролесит не только на охоте или рыбалке, но и на заводе. Он ни с кем не считается, ни с кем не советуется. Лагутин попирает советские нормы и порядки. На одном из заводских собраний коммунисты обратились с просьбой к обкому партии обсудить нетерпимое поведение Лагутина и решить вопрос о его партийности. И в самом деле, обкому следует взять да и вызвать к себе для строгого разговора любителя охотничьих экспедиций и автора-составителя собачьих меню. Кстати, о собаке. Когда Акбар поправился, подрос, Александр Григорьевич распорядился дважды на день подавать ему из заводского гаража машину. Утром Акбар ездил на прогулку в соседнюю рощу, а после обеда отправлялся в директорском лимузине на свидание к гончей Зизи, роману с которой всячески покровительствовал Александр Григорьевич.

– Это не страшно, – говорил директор. – Пусть Акбар съездит, обменяется с любимой дружеским лаем

В давно прошедшие времена так «блажили» в своих далеких вотчинах одичавшие помещики. Но к лицу ли такая блажь советскому человеку?

1953 г.

НА СЛУЖБЕ И ДОМА

Пока Нина Башилова делала в диктанте по шесть – восемь ошибок, у Любови Васильевны еще теплились к душе кое-какие надежды.

– Станет Нина старше, рассудительней, – говорила она, – и учиться будет лучше.

Нина становилась старше, а рассудительности у нее не прибавлялось. Наоборот, дома она вовсе перестала готовить уроки. Вместо шести ошибок Нина начала делать по десяти – пятнадцати и наконец поставила рекорд: двадцать семь искажений и описок в десяти фразах простого диктанта. Любовь Васильевна схватилась даже за голову:

– Господи, да что же это такое?

Классному руководителю хотелось пригласить родителей Нины в школу, подумать вместе с ними, как приохотить девочку к учебе. А родители эти находятся в Москве, за тридцать километров or дочери. Попробуй дозовись их! Нина всю зиму живет в Малаховке одна. Она сама себе хозяйка. Хочу – учу грамматику, хочу – не учу. Вдали от родителей девочка обленилась, распустилась. Директор школы трижды пытался вызвать из Москвы Нинину маму, а та не приезжала. Тогда директор командировал в Москву классного руководителя:

– Поезжайте, поговорите с родителями.

И Любовь Васильевна поехала. Мать Нины, Елена Ивановна, собиралась в гости, и с учительницей разговаривал отец.

– Ленится, дерзит? – переспросил Сергей Валентинович. – Как это нехорошо! Любовь Васильевна, голубушка, подскажите, что нам делать с Ниной?

– Заберите Нину в Москву. Рядом с вами девочка образумится, исправится.

Сергей Валентинович и сам хорошо понимал, что жить и впредь врозь с дочерью было нельзя. А забрать ее в Москву он не смел, ибо жена была против.

– Вы бы поговорили с ней, – зашептал муж, косясь на соседнюю комнату, где переодевалась Елена Ивановна. – Может, вас она послушает…

Но Елена Ивановна не послушала и учительницу. Мать не желала жить с родной дочерью в одной квартире.

– Нина очень шумна, – заявила она, – а у меня от шума бывают мигрени.

Елена Ивановна говорила с учительницей, продолжая прихорашиваться у зеркала. Она завила кудельки, напомадила губы и, гордо оглядев себя, сказала:

– В следующий раз вы не приезжайте больше в Москву, а при необходимости вызывайте в школу тетю Дуню. Мы платим ей деньги, и она в ответе за все Нинины двойки.

Тетя Дуня сторожила в Малаховке дачу, и вот на эту тетю Елена Ивановна и переложила со своих плеч все материнские заботы о дочери.

– Следите за ней, помогайте девочке в учебе, – сказала мама сторожихе, – за лень и грубость наказывайте ее.

Но тете Дуне трудно было отвечать за Нинину учебу, ибо была тетя Дуня человеком малограмотным. Тетя Дуня не могла и наказывать Нину, так как характер у нее был робкий, стеснительный и справиться ей с избалованной и дерзкой девочкой было не под силу. А девочка эта не только дерзила. Она кричала на пожилую женщину и как-то даже подняла на нее руку.

И снова школа поставила вопрос перед родителями:

– Заберите Нину в Москву.

И снова мама сказала:

– Нет, нет! Пусть Нина живет отдельно. У меня мигрень.

Но мигрень была только отговоркой, а настоящая причина раздельной жизни дочери с матерью заключалась совсем в другом. Когда-то, много лет назад, все семейство Башиловых жило вместе. Сергей Валентинович работал долгое время в Малаховке и квартировал в маленьком уютном доме по Южной улице. Здесь у него родилась дочь Нина. Девочка росла, поступила в школу. Все было как будто нормально. Училась Нина прилежно, старательно. Но вот отца выдвинули в областную контору управляющим, и так как ездить отцу из Малаховки к месту новой работы было далеко, то ему предоставили в Москве квартиру. И в эту квартиру переехали все Башиловы, кроме Нины.

– Если мы возьмем в Москву и Нину, – сказала Елена Ивановна, – то поселковый совет заберет нашу квартиру в Малаховке. А я хочу сохранить ее за собой вместо дачи.

Так была решена судьба девочки, и вот уже восемь лет, как Нина живет, предоставленная, по существу, самой себе. Такая жизнь не могла, конечно, пройти безнаказанно. От зимы к зиме девочка становилась все хуже и хуже. И дело было не только в лени и непослушании. У Нины обнаружились и более скверные привычки. Ей ничего не стоило обмануть подруг, учителей, стащить чужую работу и выдать ее за свою. Когда Нину ловили с поличным, она даже не краснела. Да и зачем, собственно, ей было волноваться? Девочка знала: как бы ни сердились на нее педагоги, сколько бы двоек ни получила она в году, в трудную минуту к ней на помощь придет папа. Сергей Валентинович приезжал в Малаховку обычно по весне, когда в школе начинались переводные экзамены. Он просил, настаивал, требовал и в конце концов добивался своего. Нине Башиловой всякими правдами, а не неправдами делались поблажки, и она переводилась в следующий класс.

В этом году терпение педагогов лопнуло, и так как у Нины почти по всем предметам были двойки и единицы, то ее решили оставить на второй год. Директор сообщил об этом решении Нининой маме. Другая мать немедленно бы помчалась в Малаховку, чтобы поговорить с дочерью, а эта даже не взволновалась. В Москве еще стояли холодные, дождливые дни, и мама решила повременить с выездом.

Елена Ивановна отправилась в Малаховку, когда Нине уже нельзя было помочь. Да и поехала она туда не из-за Нины, а потому, что начался дачный сезон. Приехала – и сразу под солнышко. Муж вырвался в субботу за город, чтобы посоветоваться с женой, как быть с дочерью, а жена не была еще даже в школе, жену, оказывается, мучили совсем другие печали.

– В этом году, – жаловалась она, – ко мне почему-то совсем не пристает загар!

Сергею Валентиновичу часто бывает стыдно за свою жену, за ее беспечный образ жизни, за ее безразличное отношение к судьбе своей дочери. Ему хочется иногда встать, стукнуть кулаком по столу и сказать Елене Ивановне твердо и решительно: "Довольно, хватит. Пора браться за ум!" Но Сергей Валентинович почему-то всегда в таких случаях только робко пожимает плечами и беспомощно машет рукой:

– Она мать, пусть она и воспитывает дочь, как знает.

А мать вместо того, чтобы думать о дочери, думает главным образом о себе и своих удобствах… А дочь растет, сейчас она вытянулась чуть ли не выше матери. И, тем не менее, мать продолжает вести себя так же бездумно, как и прежде.

– Говорят, моя Нина красива, – сказала Елена Ивановна. – Не скрою, лицом дочь в меня, но вот в кого она пошла мозгами, не пойму. Я женщина умная, культурная, а дочь свою родила пустышкой.

Работники областной конторы считают своего управляющего человеком строгим, взыскательным. Он, по-видимому, и в самом деле такой, когда занимается разбором чужих дел. А вот в своей семье этот строгий и взыскательный человек становится почему-то обывателем. Жене захотелось владеть сразу двумя квартирами, и хотя это желание плохо вязалось с нашим правопорядком, Сергей Валентинович не сказал жене «нет», а пошел у нее на поводу. Вот уже который год Нина Башилова живет вдали от родительского глаза. Отец возмущается, но молчит.

– Да что мне, всякий раз спорить и ссориться с женой?

Да, спорить и ссориться, если желания жены идут вразрез с твоей совестью. Коммунист должен всегда оставаться коммунистом – принципиальным, требовательным как к другим, так и к самому себе. Коммунист отвечает перед партией не только за то, как выполняет свой служебный долг, но и за то, как он воспитывает дома своих детей. Об этом малаховские педагоги и хотели напомнить Башилову в своем письме в редакцию.

– А вы не обращайте на это письмо внимания, – сказала нам Елена Ивановна и добавила: – Правильно, моя дочь осталась на второй год, но стоит ли из-за такой малости поднимать разговор?

А может, все-таки стоит? Ведь разговор касается не только дочери, но и родителей.

1953 г.

МОЛОЧНАЯ СЕСТРА

Эльза была обыкновенной буренкой и ничем особенным среди других представителей семейства жвачных парнокопытных не выделялась. Ни удойностью, ни статью. И вдруг Эльзу экстренно стали скрести и чистить, готовя к дальнему переезду – из Барнаула в Саратов, и все это якобы по приказу свыше.

Приказ свыше был, но касался он не Эльзы, а ее владельца – Евсея Григорьевича Гридашева. А Евсей Григорьевич поставил ультиматум:

– Без Эльзы я не поеду к месту новой работы!

– Везти корову за три тысячи километров? – удивились домашние. – Да во сколько же нам обойдется этот переезд?

– А мы повезем ее за казенный счет.

– Каким образом?

– Очень простым. Она поедет с нами на правах члена семьи.

Член семьи, но какой именно? Назвать Эльзу дальней родственницей? Но за дальнюю никто не даст Гридашеву подъемных и проездных. Везти с собой корову в качестве названной тещи – это значит навек рассориться с тещей настоящей.

– Ах, будь, что будет! – сказал Гридашев и представил Эльзу своей сестрой.

Домашние узнали и подняли бунт.

Чтобы не ссориться с домашними, Евсей Григорьевич решил везти Эльзу в Саратов в отдельном вагоне. А так как Евсей Григорьевич был в городе лицом значительным, а именно являлся уполномоченным Министерства заготовок, то начальник станции не стал ему перечить.

– Вот вам отдельный вагон, – сказал он, – сажайте в него свою Эльзу, и мы отправим ее в Саратов «малой» скоростью.

– То есть как "малой"?

Евсей Григорьевич попробовал устроить начальнику станции скандал. Не помогло. Тогда он обратился за помощью в Министерство заготовок. И ему помогли. Начальнику станции пришлось прицепить отдельный вагон к скорому поезду. Но тут неожиданно заупрямилась жена Гридашева.

– Ты как хочешь, – заявила она мужу, – а я в одном вагоне с коровой не поеду!

И Евсею Григорьевичу пришлось взять для членов семьи билеты в мягком вагоне, а ее, дорогую и любимую Эльзу, везти в отдельном, в конце поезда.

Скорый поезд прибыл наконец к месту назначения. Новый уполномоченный был встречен сотрудниками АХО Саратовского управления Министерства заготовок и препровожден на место временного жительства в гостиницу. Все как будто было хорошо, однако сотрудников АХО смущало одно обстоятельство – некомплектный состав семьи Гридашева. Сотрудники были уже наслышаны про сестру Евсея Григорьевича – Эльзу. А ее среди прибывших как раз и не было. Где же она?

Вопрос об Эльзе беспокоил не только встречавших, но и самого Гридашева. Евсей Григорьевич уже давно подумывал над тем, как быть с буренкой. Вести ее со станции за веревку через весь город ему самому было неудобно. Ведь он как-никак уполномоченный. Может, поручить это щекотливое дело кому-то из своих подчиненных? Но кому именно? Кто из них будет настолько деликатен, чтобы сохранить в тайне историю путешествия Эльзы?

Евсей Григорьевич посмотрел вокруг, и взгляд его остановился на молодом человеке. Опытный глаз Гридашева угадал в этом человеке недюжинные подхалимские способности, и, быстро подозвав его к себе, Евсей Григорьевич сказал:

– Поезжайте на станцию за Эльзой. Вы найдете ее в последнем вагоне.

Это небольшое поручение зародило в сердце молодого подхалима далеко идущие надежды.

'"А вдруг сестра уполномоченного – красавица, да к тому еще молодая, одинокая?"

И для того, чтобы произвести на эту красавицу благоприятное впечатление, сотрудник АХО забежал по дороге на станцию в парикмахерскую, опрыскал себя на скорую руку одеколоном «Фиалка» и рысью понесся дальше. И вот наконец на запасных путях он видит поезд. Подбегает к последнему вагону, поправляет галстук-бабочку и нежно стучит в дверь.

– Эльза Григорьевна, это я.

И вдруг в ответ вместо мелодичного сопрано слышится грубый, протяжный голос голодной, давно не доенной коровы:

– Ммму!..

Молодой подхалим был оскорблен в своих лучших чувствах. Ему взять бы плюнуть да уйти, а он поступил иначе: вызвал из управления грузовую машину и повез Эльзу к месту ее нового жительства. Само собой разумеется, корова была доставлена не в гостиницу (зачем срамить уполномоченного!), а на мельзавод, который находился в подчинении у этого уполномоченного. А директор мельзавода вместо того, чтобы выставить и поводыря и корову за ворота, немедленно очистил для коровы сарай и рапортовал по телефону Гридашеву:

– Все в порядке, Евсей Григорьевич!

Так с помощью подхалимов гридашевская авантюра долгое время держалась в тайне. Но вот подошел к концу отчетный год, и железнодорожники увидели, что у них дебет не сходится с кредитом. И не удивительно, ибо им никто еще не уплатил денег за провоз Эльзы из Барнаула в Саратов. Железнодорожники взяли и предъявили счет Гридашеву:

– Ваша Эльза ехала в отдельном вагоне, вы и платите двадцать пять тысяч рублей.

Гридашев – на дыбы:

– Не имеете права! Эльза – член семьи, сестра.

– У нас в инструкции про таких сестер ничего не сказано.

– Хорошо, считайте Эльзу не сестрой, считайте ее книжным шкафом. За провоз домашней мебели вы должны, согласно вашей инструкции, взыскать деньги не с меня, а с министерства.

Но Гридашеву не удалось сбить с толку, запутать железнодорожников.

– Домашнюю мебель, – возражали они, – возят не пассажирской скоростью, а «малой». Это стоит в двадцать пять раз дешевле.

Несколько лет между Гридашевым и железнодорожниками шел спор, кому платить за вагон. Наконец, железнодорожники передали тяжбу в суд. Гридашев понял, что теперь ему уже не выкрутиться, и стал звонить из Саратова в министерство:

– Помогите!

И Гридашеву помогли. Кто? Заместитель министра. Это он приказал работникам бюджетного отдела забрать из суда исковое заявление железнодорожников и оплатить проезд коровы из средств министерства.

Если бы гридашевская Эльза обладала даром речи, она, конечно, давно принесла бы свое коровье спасибо замминистру за его заботы о ней. Ибо только благодаря радению замминистра эта корова получила возможность, во-первых, совершить в скором поезде приятное путешествие за государственный счет. И, во-вторых, жить и благоденствовать на этот же счет все последние годы: сначала на кормах мельзавода, потом «Заготживсырья» и, наконец, "Заготсена".

Живет и благоденствует вместе с Эльзой и сам Гридашев. Его дом по-прежнему обрастает хозяйственными службами. Эльза, конечно, с ним. Она в таком высоком почете у Евсея Григорьевича, что в городе никак не разберут, кто же при ком состоит: корова при уполномоченном или уполномоченный при корове.

1953 г.