Текст книги "Рядом с нами"

Автор книги: Семен Нариньяни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 36 страниц)

НАЕМНИК ПО ПРИЗВАНИЮ

Гитлер как-то сказал: «Кейтель – моя верная собака». Заметьте: не рыцарь, даже не пес, а собака.

Но у собак есть чувство собственного достоинства. В какую бы тяжелую ситуацию, скажем, ни попал бульдог, он ни за что не станет скулить и доказывать, что он вовсе не бульдог, а только добрая, безвольная болонка. И если джентльмены разрешат, то он, бульдог, с радостью укажет им семь дворняжек, которые под присягой удостоверят это.

Но у Кейтеля нет ни самолюбия, ни чувства собственного достоинства. Вот уже третий день он тупо пытается доказать суду, что он вовсе не командующий вермахта, не фельдмаршал, а самый обыкновенный фельдфебель, который стоял перед фюрером руки по швам и только помахивал хвостиком, когда тот приказывал. Бульдог не случайно решил записаться в болонки. Он надеется, что с болонки меньше спроса. Но четвероногие не только виляют хвостом, но и заметают хвостом следы. А это уже вряд ли удастся бывшему фельдмаршалу. Кейтель всегда занимал особое положение в гитлеровском окружении. Это не Гесс, не Геринг, и не Риббентроп, поднявшиеся вместе с фюрером к власти со дна сточных ям Мюнхена. Кейтель – старый генштабист, продавший свою шпагу нацистам ради личной корысти и карьеры. Презренный наемник не стыдится даже на суде хвалиться полученными чаевыми.

– Я служил с одинаковым рвением, – говорит он, – кайзеру, президенту Эберту, фельдмаршалу Гинденбургу и нашему фюреру Адольфу Гитлеру.

Нанимаясь к новому господину, Кейтель не спрашивал, кто этот господин. Его интересовал другой вопрос: сколько? Сколько будут платить ему? Гитлер как раз и искал такого генерала. Он уже собрал большую банду убийц и разбойников, и ему требовался специалист, чтобы расставить всю эту шваль в полки и дивизии. Кейтель стал не только командующим вермахта, он был в составе диктаторского триумвирата, членом тайного совета и членом имперского совета обороны. Сейчас Кейтель хочет уверить нас, что во всех этих советах он только вилял хвостом. Но суд не спрашивает, как вилял Кейтель. Суд спрашивает, скольких он убил. И вот тут-то фельдмаршал перестает быть фельдмаршалом и пытается говорить языком придурковатого фельдфебеля: да разве мы по своей воле, нам начальство приказало!

Даже в лучшие времена, даже свои всегда считали Кейтеля ограниченным генералом, Геринг назвал Кейтеля в своих показаниях тупицей. Но, думается, что Кейтелю не следовало на суде злоупотреблять именно этим своим качеством: все равно не поможет. А Кейтель продолжает настаивать на своем и на все острые вопросы отвечает одной фразой:

– Я солдат и выполнял свой воинский долг.

Кейтель перепахал танками почти всю Европу. Он загонял в фашистский концлагерь целые страны, он превращал цветущие города в кладбища, и все это Кейтель пытается оправдать сейчас приказами фюрера и своим солдатским долгом.

– Агрессивная война? Я не знаю такой, – говорит Кейтель. – По моим солдатским воззрениям, к слову война применимы другие термины: наступательная операция, оборонительная операция, операция по отступлению…

– Но вы разве не согласны с тем, что есть войны справедливые и несправедливые?

– Этот вопрос не входил в круг моих профессиональных размышлений и решений.

– Принимали ли вы участие в военном давлении на Австрию во время переговоров Гитлера с Шушнигом в Оберзальбурге?

– Нет, я, как солдат, сидел во время переговоров в передней.

Ответы Кейтеля возмущают не только судей, они заставляют нервничать даже его защитника. Нельзя же в самом деле фашистскому полководцу так упорно настаивать на своей тупости!

– Но вы же были не только солдатом, – говорит адвокат, – но и личностью.

Но Кейтель не хочет видеть протянутой руки и продолжает гнуть свое:

– Насколько я мог иметь какие-либо солдатские или прочие соображения, я их никогда не высказывал фюреру. Во все времена моей военной карьеры я неизменно придерживался традиционного немецкого воззрения: "не входить в противоречия со своим начальством".

Кейтель делит позорную судьбу фюрера не только потому, что он участвовал во всех его разбойничьих походах на западе и на востоке. Фашистский наемник держит ответ перед судом также и за то, что он стал палачом. С именем Кейтеля связаны самые страшные преступления во Франции, Польше, Югославии и в Советском Союзе. Он говорит сейчас о солдатской чести, а разве не он, Кейтель, четыре года назад издал приказ о клеймении русских военнопленных? Он говорит о воинском долге, а разве не он, Кейтель, разрешил любому немецкому ефрейтору брать женщин, детей и стариков в качестве военных заложников и предавать их публичной казни по своему усмотрению?! Я сказал о двух приказах, а их были сотни. Кейтель издал приказ о расстреле без суда и следствия русских, английских и американских летчиков, он узаконил суд Линча для командос, он подписал приказ под названием "ночь и туман", по которому были сожжены сотни советских сел, вместе со всеми жителями только по одному подозрению в связи с партизанами. Может, в этом видит Кейтель высшее проявление своего воинского долга? Что ж, пусть не обижается, что за такую доблесть вешают. К середине допроса Кейтель, кажется, начинает понимать это. И так как самые большие его преступления связаны с Советским Союзом, то он с помощью адвоката делает специальное заявление суду. В этом заявлении есть несколько строк, о которых следует рассказать нашему читателю. Еще совсем недавно и Геринг и Риббентроп пытались уверить суд, что Гитлер напал на Советский Союз для того, чтобы предупредить наступление советских войск, якобы сосредоточенных в огромном количестве у германской границы. Кейтель опроверг эту версию. Он сказал:

– Я не знаю, откуда Гитлер взял эти сведения. У нас в генеральном штабе не было данных о концентрации русских войск. Наоборот, как показали первые же дни войны, русские не имели у границы большего количества войск не только для наступления, но даже для обороны.

Кейтель не отрицает и тех зверств, которые творили гитлеровцы в Советском Союзе. Он только просит суд снять с него ответственность за эти зверства.

– Фюрер сказал, что война с Россией должна вестись не по нормам международного права, а на истребление.

Почувствовав прикосновение веревки на своей шее, Кейтель перестал вилять хвостом и перед мертвым фюрером и перед его заместителями, сидящими сейчас на скамье подсудимых. Он уже не мямлит и не заикается, а говорит внятно и четко.

– Гитлер злоупотребил своей властью и обманул доверчивость немецких генералов. Гитлер назначил двух своих уполномоченных по России – Геринга и Гиммлера. Они грабили, они вешали и жгли. Если бы мы знали заранее весь комплекс преступлений, который был сотворен в России, – патетически восклицает Кейтель, – то генералитет протестовал бы.

– А вы разве не протестовали? – удивленно спрашивает адвокат.

– Нет! Мы были воспитаны в немецком духе и, как солдаты, подчинялись всем приказам своего начальства.

Кейтель не является исключением из правила. Это не белый ворон в черной стае фашистских генштабистов. Не он придумал теорию о неугасимом немецком духе. Германский генштаб – вот кто разжигает дух империализма и завоеваний немецких наемников. И если вчера фельдмаршал Кейтель жег русские деревни по приказу ефрейтора Гитлера, то завтра он будет делать то же самое по приказу любого другого изувера, лишь бы только тот начал новый поход во имя великой империалистической Германии.

В Нюрнберге судят сегодня не только Кейтеля и Геринга. В списке преступных организаций числится и германский генштаб – это зловонное болото прусской военщины, отравившее своим тлетворным дыханием уже не одно поколение в Германии.

«ДВОЙНИК»

Председатель суда просит подвести к пульту свидетеля. Маршал суда отдает соответствующую команду дежурному коменданту, в зал под охраной двух часовых вводят какого-то очередного гитлеровца.

– Назовите имя, фамилию полностью, – говорит председатель.

– Рудольф Гесс!

– Как Рудольф Гесс? – невольно спрашивает каждый из нас и смотрит на скамью подсудимых. Мы же слушали уже одного такого. Он даже называл себя "совестью фашистской партии", заместителем фюрера по партийной канцелярии.

"Фашистская совесть" сидит на своем месте. Со свидетельского пульта дает показания другой Гесс – комендант лагеря Освенцим. Мы слышали рассказы о деятельности того и другого и говорим сейчас твердо: это не только однофамильцы, это двойники. Гесс – палач Освенцима – спокойно мог бы именовать себя "совестью фашистской партии", а Гесс, замещавший Гитлера по партийной канцелярии, успешно исполнять должность коменданта Освенцима. Дело, конечно, не в простом внешнем сходстве. Может быть, в тюремном деле на каждого из них записаны даже свои собственные приметы. Они двойники по мышлению, двойники по линии поведения. Это волки из одной бешеной стаи. Оба они поклонялись одному идолу – идолу смерти. Оба работали у одного кровавого конвейера. Разница между ними заключалась, быть может, только в том, что каждый из них имел свое рабочее место у этого страшного конвейера.

Рудольф Гесс выступает на суде как свидетель защиты. Две справки характеризуют гнусный облик этого нацистского защитника. Первую, из частной жизни Гесса, мы находим в уголовном архиве, которая сообщает, что этот «свидетель» еще в тридцать четвертом году был осужден за убийство. И вторую справку, характеризующую его служебную деятельность, дает нам сам Гесс в показаниях суду. Он говорит, что, работая комендантом Освенцима, он убил три миллиона человек.

– Два с половиной миллиона человек, – уточняет он, – были истреблены в газовых камерах и пятьсот тысяч умерло от голода и болезней.

Ужас, который творился в Освенциме, известен сейчас всему миру. Мы слышали страшные рассказы о пытках и издевательствах здесь же, на суде, из уст бывших заключенных Освенцима. Мы видели и газовые камеры, и кандалы, и крематории, и горы из человеческих костей в документальном фильме, предъявленном обвинением. Что же мог опровергнуть этот палач, зачем он был вызван в суд?

Со свидетелями защиты вообще происходит в последнее время нечто непонятное. Немецкие адвокаты несколько месяцев назад предъявили большой список свидетелей по каждому подсудимому. Суд утвердил этот список. Но когда подошел срок допроса этих свидетелей, адвокаты начали или отказываться от них или перетасовывать. Геринг обменялся свидетелем с Франком, Риббентроп – с Гессом. Я не помню, для кого предназначались прежде показания коменданта Освенцима. Да это и неважно. Три миллиона умерщвленных – этой цифрой можно проиллюстрировать деятельность любого из сидящих на скамье подсудимых: и Геринга, и Кейтеля, и Риббентропа. Случилось, однако, так, что Рудольфа Гесса вызвал к свидетельскому пульту адвокат Кальтенбруннера. Для того чтобы характеризовать этого подсудимого, достаточно сказать, что его назвали в третьем рейхе "Гиммлер № 2". Начальник главного управления безопасности, гестапо и СД просит уточнения: "не Гиммлер № 2", а только "маленький Гиммлер". Но адвокат Кауфман не согласен с этим. Он категорически возражает против всякого сравнения Кальтенбруннера с Гиммлером. Он пытается представить перед судом руководителя гестапо как самого благородного человека Германии. Система фашистских двойников повторилась и на сей раз. Это начало наконец возмущать даже самых терпеливых. Когда Геринг называл себя голубем мира, это вызывало только улыбку, когда Риббентроп просил считать его рыцарем международного права, это было гнусно. Но как ни врали гитлеровские министры, как ни противоречили они иногда друг другу, в одном вопросе они держали круговую поруку: каждый пытался свалить вину за концлагеря и истребление миллионов людей на гестапо: мы по этому вопросу, мол, ничего не знаем, мы даже ничего не слышали; требуйте ответа за истребление только с Кальтенбруннера.

Но вот наступает время допроса Кальтенбруннера, и все начинается сначала. Оказывается, Кальтенбруннер как раз и есть самый благородный из всех находящихся на скамье подсудимых и посему он-то как раз меньше всех и осведомлен о гитлеровской политике истребления. Сейчас не время для споров о степенях фашистского благородства. Ее исчерпал в своих показаниях сегодняшний «свидетель». Три миллиона умерщвленных в одном Освенциме! Но ведь кто-то руководил страшной деятельностью коменданта Гесса, кто-то посылал ему банки с ядами, направлял эшелоны с жертвами?

– Да, конечно, – отвечает Гесс, – непосредственные приказы мы получали от Гиммлера и Кальтенбруннера.

В третьем рейхе, как заявил Рудольф Гесс на суде, было девятьсот концентрационных лагерей. Не в каждом из них истребление проводилось в газовых камерах, но убивали везде. И всеми этими убийствами руководил Кальтенбруннер.

Три дня идет допрос Кальтенбруннера, и три дня этот негодяй с бычьим упорством хочет доказать суду свою непричастность к убийствам.

Обвинители предъявляют письменные свидетельства ближайших помощников Кальтенбруннера, уличающих его в преступлениях. Но Кальтенбруннер упорствует. Он называет бывших своих заместителей клеветниками. Ему показывают десятки приказов с его собственноручной подписью, а он открещивается от своих подписей, называя их поддельными. Кальтенбруннеру предъявляют фотографии, на которых он заснят в обнимку с палачами из Маутхаузена, а он клянется в том, что не слышал даже про такой концлагерь.

Но как ни лгут, как ни открещиваются гитлеровские подручные от своих преступлений, ни одному из них до сих пор не удалось опровергнуть ни одной запятой из обвинительного заключения. Не удалось и никогда не удастся, ибо за каждым таким Кальтенбруннером, за каждым Рудольфом Гессом из гитлеровской канцелярии стоит его двойник – Рудольф Гесс из Освенцима. Пусть сегодня этот палач выступает еще «свидетелем», помогая суду разоблачать преступления своих бывших фюреров, но завтра эти свидетели-палачи займут свое собственное место на скамье подсудимых и закончат презренную жизнь на той же перекладине, на которой будут висеть их министры и начальники.

«ФИЛОСОФ И УБИЙЦА»

Закончился допрос Кальтенбруннера, и к свидетельскому пульту часовые подвели Розенберга. В свое время их в таком порядке пронумеровал сам Гитлер. «Философ» нацизма должен был стоять на следующем месте после гестаповского палача. По всей видимости, бесноватый хотел подчеркнуть этой нумерацией, что в третьем рейхе убийство являлось исходной точкой для всяких рассуждений. Сначала убей, говорил Гитлер, а потом уже обосновывай свои действия. Розенберг твердо держался этой концепции фюрера. Он стоял всегда около фашистской плахи во всеоружии. Ему было безразлично, кто убивал: Кальтенбруннер, Кейтель или сам фюрер. Его обязанностью было затереть кровавые следы за каждым.

Суд решил не нарушать гитлеровской нумерации. Это было удобно еще и потому, что позволяло не вызывать вторично к свидетельскому пульту коменданта лагеря Освенцим. Он был допрошен только вчера, и его показание могло одновременно подытожить практическую деятельность Кальтенбруннера и проиллюстрировать «философское» учение Розенберга.

Немецкие адвокаты задолго до вызова Розенберга к свидетельскому пульту пытались поднять рекламную шумиху вокруг его предстоящего допроса. Они грозили предъявить суду около тысячи листов доказательного материала. С этой целью начали переводить на четыре языка все речи и трактаты подсудимого. С самого начала каждому, в том числе и немецким адвокатам, было ясно, что вся эта теоретическая макулатура не имеет никакой доказательной силы. Тем не менее ее переводили, размножали и, что самое возмутительное, распространяли без разрешения суда. Немецкие защитники явно злоупотребили доверием, решив при помощи аппарата международного трибунала заняться нацистской пропагандой. Представители обвинения выступили дней десять назад с решительным протестом перед судом. Защитнику Розенберга адвокату Тома трибунал сделал строгое предупреждение. Тома извинился и обещал исправить допущенную ошибку. Вчера суду было представлено наконец несколько томов так называемых документов. И что же, суд должен был половину отвергнуть, подчеркнув тем самым, что он не позволит превращать свидетельский пульт в трибуну для фашистской пропаганды. Это было уже вторым предупреждением адвокату Тома, но тот не внял ему.

Немецкий защитник только изменил тактику. Тома начал ставить Розенбергу вопросы таким образом, чтобы дать возможность ему сказать то, что было написано в книгах, запрещенных к чтению на суде. Диалог между адвокатом и подсудимым строился примерно так:

Адвокат. Господин Розенберг, где вы родились?

Розенберг. В Ревеле.

Адвокат. А почему вы считаете Германию своей духовной родиной?

Розенберг. Потому, что здесь жили Гёте, Шиллер, Кант и Шопенгауэр.

Адвокат. Считаете ли вы себя идейным наследником Гёте?

Розенберг. Да, само собой разумеется.

Я не говорю об элементарной честности, но ведь чувство порядочности должно быть и у адвоката? Как мог человек, хоть немного уважающий историю своей страны, поставить рядом презренное имя Розенберга с именем автора «Фауста»!

У каннибалов тоже были свои шаманы, которые выступали с заклинаниями на людоедских пиршествах, но ни один человек ни при каких обстоятельствах не назовет шаманов наследниками разумного, доброго и вечного. Кроме честности, у адвокатов должно быть еще и чувство гадливости.

Рассказывать здесь о философских заклинаниях нацистского шамана вряд ли имеет смысл. Мы знаем результаты. О них свидетельствуют списки расстрелянных, замученных, сожженных. Тот, кто интересуется подробностями, пусть прочтет акты Чрезвычайной государственной комиссии о немецких зверствах. Это в горячечном мозгу Розенберга родилась идея о полицейском государстве, построенном по принципу фюрерства и возглавляемом неограниченным тираном. Это он подсказал Гитлеру идею "о нации господ" и благословил топор Гиммлера. Я помню, в декабре 1945 года на смоленском процессе ефрейтор-садист Генчке, изнасиловавший около тридцати девушек, пытался оправдать все свои преступления – и растления и убийства – словами Розенберга: "Я нацист, мне все позволено".

Сам Розенберг действует хитрее. Он знает, что убийц и насильников вешают, и отвечает суду туманными, псевдонаучными фразами. Истребление миллионов евреев он называет иррациональной трагедией немцев. Он пытается оправдать существование Тремблинки и Освенцима справками из девятого века. Председателю суда несколько раз приходится прерывать каннибальские излияния Розенберга, Председатель недоуменно спрашивает защитника:

– А какое, собственно, отношение имеет девятый век к разбираемому делу? Суд хочет знать, почему Германия напала на другие страны?

Розенберг был в третьем рейхе не только шаманом. Он не только оправдывал убийц и грабителей нордического происхождения. Он сам грабил и убивал. Розенберг руководил внешнеполитическим отделом фашистской партии.

Он был международным главарем предателей. Розенберг говорил на суде только о Квислинге, но каждому было ясно, что за этим именем подразумеваются Лаваль, Антонеску, Франко, Тиссо, Павелич, Гаха. Пятая колонна – это только одна из глав в позорной биографии фашистского философа. Этот «философ» считался в гитлеровской шайке разносторонним специалистом. Он был начальником «айнзацштаба» и руководил ограблением культурных ценностей во всех оккупированных странах. Поезжайте от Харькова до Парижа, и вы увидите отпечатки вороватых пальцев Розенберга на дверных ручках музеев, церквей, университетов.

На свидетельском пульте Розенберга лежит груда документов, и все они уличают «айнзацштаб» и его руководителя в преступной деятельности. Опровергнуть эти письма, приказы и отчеты невозможно. Розенберг это понимает и не опровергает. Он только просит суд и представителей обвинения понять гуманистические цели деятельности "айнзацштаба".

– Мы действительно вывозили университетские библиотеки в Германию, но это делалось не в целях грабежа, а только для того, чтобы дать возможность нацистам лучше изучить по этим книгам литературные труды данной народности.

Оказывается, картины из музеев Киева, Ростова, Харькова, Минска и Риги не конфисковывались, а эвакуировались в рейх, чтобы спасти эти культурные ценности от бомбежки. Слово «конфискация», объясняет суду Розенберг, имеет в немецком языке второй, прогрессивный смысл. Второй смысл имеет не только слово «конфискация», но и слово "арест".

Розенберг издал в свое время циркуляр, в котором приказывал арестовывать верующих за исполнение свадебных и похоронных обрядов. Оказывается, сделано это было для того, чтобы помочь христианам с большей свободой изъявлять свои религиозные чувства. Что же касается десятков тысяч икон, то Розенберг распорядился вывезти их в Берлин в целях научно-фотографического их изучения.

Однако не на Квислинге и не на краденых иконах кончаются преступления Альфреда Розенберга. Самые страшные злодеяния совершил он, будучи министром оккупированной восточной территории. Это министерство было создано за три месяца до начала войны с Россией. О том, какие функции возлагались Гитлером на это учреждение, суд узнает из первых же вопросов, которые задает главный советский обвинитель Розенбергу. Приказ о создании министерства был подписан 20 апреля 1941 года, и уже на следующий день Розенберг вступил в переговоры с Кейтелем, Гиммлером, Герингом и начальником контрразведки Канарисом, намечая вехи будущей совместной работы. Канарису он сказал прямо: "Мне нужны шпионы для того, чтобы они могли параллельно со своими прямыми обязанностями вести в России и политическую работу". Кейтель и Гиммлер должны были вместе с новым министром убивать, Геринг – грабить, а Канарис – поставлять всяких бендеровских предателей. Более точно о программе "восточного министерства" мы узнали из переписки Бормана с Розенбергом. Вот один из пунктов этой программы:

"Славяне должны работать на нас, поскольку мы в них нуждаемся, а если не нуждаемся, то они должны умереть. Поэтому, поскольку медицинское обслуживание является высшим действием, оно не должно иметь места. Увеличение славянского народа нежелательно. Образование опасно. Каждое образованное лицо является нашим будущим врагом. Религию мы также должны оставить им в минимальном количестве. Что касается пищи, то они должны получать только необходимое. Мы господа. Мы идем первые… Говоря строго, по существу, мы находимся в этой стране среди негров".

Каждый человек в нашей стране знает, с какой звериной жестокостью претворяли в жизнь программу Розенберга генералы Кейтеля, эсэсовцы Гиммлера и хозяйственные уполномоченные Геринга. Розенберг не только вдохновлял и не только координировал все преступные акции в Советском Союзе. Он имел в каждой оккупированной области своих рейхскомиссаров. В Белоруссии розенберговский палач назывался Кубе, в Прибалтике – Лозе, на Украине – Кохом. Сейчас на суде Розенберг пытается отмежеваться от этих комиссаров. Он сравнивает Коха со взбесившейся собакой. Кох якобы нарушал его, Розенберга, гуманистические принципы по отношению к украинцам. Он, Розенберг, якобы даже просил фюрера убрать Коха с Украины. Так говорит Розенберг, но обвинители предъявляют суду письмо, из которого весьма недвусмысленно явствует, о чем же в действительности просил Розенберг фюрера. 7 мая 1941 года, когда на московских бульварах наши дети мирно пекли песочные куличи и никто из нас даже не подозревал о предстоящей войне, Розенберг представил на утверждение Гитлеру список будущих рейхскомиссаров на все области и во все республики нашего государства. В Москву он рекомендовал назначить Эриха Коха, как "самого жестокого и беспощадного к русским"..

– Слово "жестокий", – говорит Розенберг, – имеет в немецком языке второй смысл, его надо понимать как инициативный.

– А как надо понимать слово "истреблять"? – спрашивает обвинитель.

– Я никогда не произносил этого слова! – патетически восклицает Розенберг. – Я философ и всегда был за великодушное отношение к людям.

– Ах, вы не произносили? – удивленно переспрашивает обвинитель и добавляет: – А ну, покажите обвиняемому текст его речи в Спорт Паласе в декабре 1941 года.

Розенберг перелистывает страницы своей речи и говорит:

– Ну да, конечно, обвинитель опять не понял особенностей немецкого произношения. Слово «истреблять» имеет здесь рыцарский оттенок.

Но обвинитель перебивает подсудимого и просит показать ему немецкий словарь. Розенберг пытается спорить и с составителем словаря. Тогда ему преподносят его собственные приказы об истреблении советских людей и отчеты рейхскомиссаров со статистическими выкладками о выполнении этих приказов. Так, например, рейхскомиссар Кубе сообщает, что он за несколько недель уничтожил в Белоруссии около ста пятидесяти тысяч человек. В одном Минске только за два дня было умерщвлено десять тысяч человек.

– А этот отчет как должен характеризовать вас, – спрашивает обвинитель, – как философа или как убийцу?

– Это было военной необходимостью, – говорит «философ» словами Кейтеля и, как Кейтель, пытается свалить всю вину на Гитлера.

– Я просил фюрера, – говорит он, – дать мне отставку с поста министра восточных провинций.

– Когда вы просили?

– Двенадцатого октября тысяча девятьсот сорок четвертого года.

– Вы зря беспокоили фюрера, – иронически замечает обвинитель. – Советские войска вышибли вас к этому времени со всех восточных территорий, и решение Гитлера не имело бы уже никакого значения.

Подсудимый молчит. Ему нечего больше сказать в свое оправдание. Всю свою подлую жизнь он посвятил одной цели – уничтожению Советского Союза. И это сорвалось. Русские положили предел не только его министерской карьере, но и его философскому шаманству. Что же осталось впереди? Позорная петля.