Текст книги "Рядом с нами"

Автор книги: Семен Нариньяни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 36 страниц)

БА3АРЫЧ

Борис Захарыч Берестов проснулся в этот день, как всегда, по будильнику, в семь тридцать утра. К восьми тридцати он сделал зарядку, побрился и, попив чаю, внезапно перешел в разговоре с женой на «вы».

– Ставлю вас в известность, товарищ Берестова, – сказал он, принимая официальный тон. – С данной минуты я вам больше не муж, вы мне не жена. Мы разводимся.

– Что случилось, почему?

Натэлла Берестова смотрела на своего мужа и ничего не понимала. Всего час назад ее голова мирно покоилась на одной подушке рядом с головой супруга. Да что час, вот только-только – с тех пор не прошло и пяти минут – как они с Борисом сидели за столом и хорошо, по-семейному пили чай. И вдруг на тебе…

А времени по утрам, перед работой, у молодой женщины в обрез. Вот и сегодня она, как обычно, приготовила завтрак, накормила мужа, убрала за ним чайную посуду, и когда, сделав все это, Натэлла бросилась из комнаты к парадной двери, застегивая на ходу пальто, муж неожиданно и обрушил на нее разговор о разводе.

"Что это он, всерьез или в шутку? Ну, конечно, в шутку", – думает молодая женщина и спешит к троллейбусной остановке.

Однако, как выяснилось позже, заявление о разводе было сделано Борисом Захаровичем не в шутку. Натэлла Берестова приходит вечером с работы домой, а ее вещи стоят в коридоре. Она пытается открыть ключом дверь в свою комнату – и безуспешно. Предусмотрительный супруг успел уже, оказывается, переменить в двери замок. Она стучит:

– Боря, открой!

А он даже не откликается. Ну, что делать молодой женщине? Коротать ночь на улице? Спасибо соседям, пригласили они Натэллу Берестову к себе.

– Побудьте до утра у нас. А к завтраму Борис Захарович отойдет, одумается…

Но Борис Захарович не одумался ни к завтраму, ни к послезавтраму. И тогда соседи отправились в редакцию.

– Посодействуйте. Приведите вы, пожалуйста, этого дурака в чувство.

И вот Борис Захарович появляется в комнате нашего отдела. Строгий, размеренный, недовольный.

– Если вы вздумали мирить нас, – сразу же предупреждает он, – то зря стараетесь. Мне такая жена не нужна.

– Жена сильно провинилась перед вами?

– Да, очень. Я по натуре аккуратист. У меня все в доме должно быть одно к одному. Вот у вас на столе, простите за замечание, непорядок. Газетки слева, газетки справа. А на моем столе газеткам положено лежать только слева и стопочкой. Бумаги – справа, а карандашики должны стоять в граненом стаканчике в центре и остро-остро отточенные.

Борис Берестов осмотрел редакционную комнату и спросил:

– Простите за назойливость, как часто у вас натирают полы?

– Не знаю точно, может быть, раз или два в месяц.

– Вот видите! А в моей комнате пол должен натираться два раза в неделю и никак не реже. А она делает пропуски.

И, вытащив из портфеля толстую тетрадь в синей клеенчатой обложке, Берестов раскрыл ее и сказал:

– Только за этот год мною зарегистрировано три подобных случая: 9/II, 18/III, 4/VI. A 5/VII вместо того, чтобы натереть пол воском, как я неоднократно рекомендовал ей, товарищ Берестова прошлась по нему только суконкой.

– Да вы, собственно, кого выбирали в жены: подругу жизни или полотера?

– Увы, разве товарищ Берестова может быть подругой жизни? Настоящая подруга – это прежде всего хорошая хозяйка, а Берестовой боязно давать на домашние расходы деньги. Не доглядишь – она и растратит.

– У вас были такие прецеденты?

– Да, несколько.

И, указав пальцем на восемьдесят пятую страницу своей тетради, он сказал:

– Только в этом году моя бывшая супруга произвела два расхода без согласования со мной. 10/IV ею были куплены билеты в Большой театр. Спрашивается, зачем она тратилась на билеты, если у наших соседей есть телевизор? Товарищ Берестовой достаточно было попросить у них разрешения, и она смогла бы послушать оперу бесплатно. A 2/VII товарищ Берестова делает второй расход: она покупает на 4 рубля 50 копеек конфет "Ромашка".

– Послушайте, товарищ Берестова – взрослый человек. Она работает на заводе контрольным мастером, получает зарплату. Так неужели этот мастер не может купить себе конфет, когда ей захочется.

– Когда захочется, не может.

– Почему?

– Потому, что это самотек. Я понимаю, у молодой женщины может появиться потребность в сладком. Так пусть она поставит об этом в известность мужа, и муж удовлетворит ее потребность организованным порядком. Конфеты в нашей семье покупаются не когда кому вздумается, а по третьим числам месяца.

И, положив на стол свою толстую тетрадь, он сказал:

– Пожалуйста, полистайте мой дневник, проверьте.

Я полистал. И что же: Берестов не только покупал конфеты, но и вел им поштучный учет. Вот, к примеру, как выглядела одна из страниц дневника:

"23/XII куплено конфет:

прозрачных – 5 штук

монпансье – 10 штук

"Мишка на севере" – 1 штука".

На этом учет не прекращался. Дальше в дневнике зы могли увидеть еще один итоговый подсчет:

"Итого с начала месяца мною куплено конфет:

прозрачных – 15 штук

монпансье – 30 штук

"Мишка на севере" – 1 штука".

И, наконец, следовало последнее, генеральное сальдо:

"Итого с начала года мною куплено конфет:

прозрачных – 80 штук

монпансье – 95 штук

"Мишка на севере" – 1 штука".

Дневник – это святая святых человека. В дневнике человек исповедуется перед самим собой, на страницах дневника он делится своими мыслями, ведет поденные записи о больших событиях, которые происходят в его жизни. А у Берестова в дневнике ничего, кроме дебета-кредита.

Я листаю дневник страницу за страницей и не понимаю, зачем человеку в здравом уме и здравом рассудке вести все эти крохоборческие подсчеты. А Берестов удивляется моему недоумению.

– То есть как зачем? – спрашивает он и тут же отвечает: – Для того, чтобы в доме был порядок. Вот прошу, обратите внимание, куда товарищ Берестова тратила деньги в мае. 17/V ею был куплен букетик ландышей. Это 50 копеек. 19/V – второй букетик, 23/V – третий. Я понимаю, вы скажете: весна, цветы… А не лучше ли было товарищ Берестовой вместо трех букетиков живых цветов купить один бумажный? При аккуратном обращении такого букетика могло бы хватить нашему семейству не на одну весну, а на целых пять.

Слушать Берестова было уже невмоготу, и, чтобы закончить разговор с этим малоприятным человеком, я спросил его:

– У вас все претензии к жене?

– Нет, есть еще. Только я хотел бы высказать их в присутствии самой товарищ Берестовой. Вы не бойтесь, я не задержу. Товарищ Берестова заранее приведена мною в редакцию для очной ставки.

"Товарищ Берестова" оказалась славной, милой женщиной. Голубоглазая, русоволосая и совсем миниатюрного росточка. Рядом с высоким, официальным супругом эта женщина выглядела смущенной, в чем-то провинившейся девочкой. А супруг вводит эту смущенную женщину в комнату и, не дав ей даже оглядеться, заявляет:

– Товарищ Берестова обвиняется мною в неверности к мужу.

– Она что, изменила вам?

– Хуже. Вот у меня записано. 8/IX, в воскресенье, товарищ Берестова занималась осуждением меня с подругами в общественном месте.

– В каком именно?

– На кухне. А я стоял за дверью и все слышал.

– Что же говорила ваша жена?

– Товарищ Берестова находила во мне недостатки.

– Простите, а разве у вас нет недостатков?

– Не отрицаю, может, и есть кое-какие. Но слушать критику в своем собственном доме – и от кого! – от так называемой подруги жизни, – это извините. Жена должна всегда стоять за мужа.

Я слушал Бориса Берестова и не понимал. Ну, будь бы Берестову семьдесят – восемьдесят лет, можно было бы предположить, что сей почтенный старец, уснув сорок лет назад, до сих пор продолжал пребывать по ту сторону нового, советского быта. Но Берестову было не семьдесят лет, а всего двадцать шесть. И был он не писцом и не приказчиком в дореволюционном купеческом Замоскворечье, а работал педагогом советской школы. И где только этот педагог насобирал все свои премудрости! Сам ли дошел до них или получил в наследство от родной бабки – старой московской просвирни?

Я смотрю на Берестова, затем перевожу взгляд на его смущенную жену и спрашиваю себя: как эта живая, славная женщина могла жить целых три года под одной крышей с таким малоприятным человеком?

Натэлла Берестова терпеливо сносила все унижения только потому, что любила мужа. Она искренне верила, что и дневник мужа и его наставления – это все не всерьез, а «понарошку». Вот и сейчас муж говорит про жену гадости, а она смотрит на него и надеется, что вот-вот произойдет чудо, муж проснется, стряхнет с себя летаргическую одурь темного царства, покраснеет и извинится за все, что он делал, за все то, что говорил.

Натэлла не только надеялась на чудо. Три года она делала все, что могла, чтобы привести мужа в чувства. Была добра к нему, верна ему, покупала ему букетики весенних цветов. Она старалась разбудить его не только для себя самой, но и ради него самого. Чтобы Берестов стал наконец человеком.

Ее вера в доброе, хорошее была так сильна, что мне захотелось помочь этой жене помириться с мужем. Как знать, может, она и добьется своего! И вот я начинаю уговаривать Берестова сменить гнев на милость и объяснить жене спокойно, по-человечески причину развода. А Берестов категорически отказывается от разговора с женой.

– Товарищ Берестова может узнать о причинах из моего заявления в суд.

– Как, разве вы уже подали такое заявление?

– Да, еще два месяца назад.

Это было для меня новостью.

– А жене вы сказали о поданном заявлении?

– Нет.

– Почему?

И Берестов, нисколько не смущаясь, отвечает:

– Видите, в чем дело… Заявления о разводах разбираются в судах долго. А у меня дом, хозяйство. Я привык к порядку…

И вот для того, чтобы сэкономить расходы на прачку, натирку полов, Берестов до позавчерашнего дня ничего не говорил дома о разводе, спокойно продолжая эксплуатировать не только физические силы жены, но и ее чувства женщины.

Это было так подло, так гнусно, что несчастная женщина не выдержала, разрыдалась и выбежала из комнаты. Говорить с Берестовым было уже не о чем, поэтому сразу же после его ухода я отправился в школу, чтобы рассказать директору все, что я узнал о педагоге Берестове. А директор, оказывается, был и без меня прекрасно осведомлен о всех малокрасивых свойствах этого человека.

– Берестов – это какое-то ископаемое, – говорил директор. – Давно прошедшее время. Половина наших учителей не подает ему руки. Старшеклассники называют Бориса Захарыча Борисом Базарычем.

– И этот Базарыч – член вашего педагогического коллектива?

– Да, а вы разве считаете нужным освободить его от работы? – удивился директор, – За что? За то, что он разводится с женой?

– Дело не только в том, что Берестов разводится. А как он разводится? Почему? У этого человека не наша мораль.

– Но ведь Берестов преподает у нас не мораль, а алгебру. У него отличные математические способности.

– Так пусть он использует свои способности при подсчете поленьев на дровяном складе, картошки – в овощехранилище, процентов – за бухгалтерским столом. Пусть работает где угодно, только не в школе.

Но спорить с директором было трудно.

– Освободить? – переспросил директор и замотал головой. – Нет, это будет слишком! Разве Берестов растратчик? Развратник?

Создалась странная, нелепая ситуация. В хорошем школьном коллективе завелся человек, чужой нам по духу, привычкам, поведению. Педагоги не подают этому человеку руки, и в то же время его держат в школе.

– Берестова освободить! Но за что?

Да только за одно то, что он гнусный, мерзкий и неисправимый мещанин.

1955 г.

КОГДА ЧЕЛОВЕК В БЕДЕ

У братьев Думиных на двоих одно прозвище: помещики. И дано это прозвище братьям за их образ жизни. Жители села Петрово просыпаются рано. Только начнет светать, а они уже в поле. А братья похрапывают до полудня, а чуть только они откроют очи, как по дому уже слышится команда:

– Приготовить коней!

У каждого из братьев имеется в подвассальном подчинении по стремянному: у Александра Думина – Александр Михалев, у Евгения Думина – Александр Ширшов. Заслышав крик, стремянные устремляются к конюшне. Да не к своей. Своей у братьев нет, а к колхозной.

– Немедленно седлать вороного и саврасую!

– Для кого?

– Для помещиков.

Конюхи ворчат, но седлают.

И вот в будний день, когда добрые люди трудятся кто на прополке, а кто на окучке, в поле неожиданно появляется кавалькада. Помещики – верхами, а стремянные – рядом, на собственном галопе. Куда кавалькада держит путь, зачем – никто не знает. Может, в лес по грибы, а может, на луг погонять зайчишку. Едут братья Думины, не прячась, у всех на виду. Едут мимо рядовых колхозников, бригадиров, секретаря партийного комитета, мимо самого председателя колхоза товарища Горохова.

– Привет Сергею Сергеевичу!

Сергею Сергеевичу хочется взять коней за повод, да и ссадить помещиков на землю. Ну, сами бездельники, дьявол с ними. Но ведь они и лошадей отрывали от работы. И когда?! В самый разгар страды! Сергей Сергеевич кипит от злобы, но на его губах улыбка. Сергей Сергеевич не хочет ссориться с помещиками.

– Ну их. Люди они мстительные.

После верховой прогулки братья отдыхают. А вечером снова команда:

– Приготовить коней!

На этот раз стремянные седлают свежую пару – буланого и чалую с подпалинами – и галопируют вслед за помещиками к клубу. А здесь уже вовсю вальсируют. На помещикам вальс не нравится. Старо. Им больше по душе танцы нервического порядка. Баянист знает про эту слабость и немедленно переключается на фокс с припрыгиванием.

Ни старший Думин, ни младший лично сами никогда не пригласят девушку на танец. И тот и другой выше этого. Братья только подают команду, и к девушкам устремляются их стремянные.

– Скорей к помещику!

– Зачем?

– Танцевать.

Если девушка ослушается, то помещик тут же отдает приказ:

– Прописать!

А это значит, что в тот же вечер после танцев двое верховых и двое пеших подкараулят девушку на темной улице и выпорют ее ремнем.

– Танцуй, когда тебе приказывает помещик!

Одна из девушек пошла с жалобой к районному прокурору. Но братья Думины перехватили ее по дороге и не только выпороли, но и бросили в пруд. Подруги этой девушки побежали к участковому милиционеру Слепцову. А тот только спросил:

– Ну как, утонула ваша подруга?

– Нет, выплыла.

– Вот это плохо. Раз не было утонутия, значит, не было и хулиганства. А за озорство людей не судят.

А хулиганы, пользуясь безнаказанностью, наглели все больше и больше. Они уже глумились не только над девчатами, но и над парнями. Отлупят то одного, то другого. А те от обиды поплачут в одиночку, а дать сдачу боятся.

– С хулиганами лучше не связываться.

В селе Петрово на четырех хулиганов приходится тридцать четыре честных молодых парня. Если бы парни дружно встали один возле другого, этих хулиганов только бы и видели. Но честные молодые парни боялись. И было б кого, а то четверых желторотых юнцов, каждому из которых было по 17 – 18 лет.

Но вот на днях в это село из Москвы приехали шефы. Десять сотрудников Всесоюзного института сырья. И хотя шефы приехали помочь подшефным в сельскохозяйственных работах, к ним сразу же стали поступать жалобы на братьев Думиных. И что ни день, то жалоб больше. А тут как-то в полночь, после нелегкого рабочего дня, в доме, где ночевала женская часть московской бригады, с грохотом и шумом растворилась входная дверь, и в комнату прямо на коне въехал один из стремянных. Девушки в испуге забились под одеяла, а стремянной, указывая нагайкой на Галю Хорькову, сказал:

– Одевайся и выходи на улицу!

– Зачем?

– Гулять с помещиком.

– Да что я, крепостная, что ли? – возмутилась Галя и показала всаднику на дверь. – А ну, вон отсюда!

– Смотри, – пригрозил стремянной. – Пропишем тебе за отказ ремней.

Девушкам было дико слышать такую угрозу. Им, взрослым людям, советским инженерам, техникам, – и вдруг какие-то «мальчишки» грозят поркой! А «мальчишки» не только грозили, они через час снова появились у дома, и теперь уже всей компанией. Братья Думины стучали в двери, высадили окно, и только после того как у девушек в руках оказались палки, хулиганы отступили.

– Завтра все равно выпорем.

На следующий день после работы Галя Хорькова отправилась к дому, где остановилась мужская часть московской бригады, и рассказала о том, что пришлось претерпеть прошедшей ночью девушкам. Возмущение было всеобщим…

– Безобразие! – сказал Павел Сергеевич Глазунов. – Нужно немедленно сигнализировать о происшедшем: начальнику областной милиции.

– Правильно!

И Павла Сергеевича дружно поддержали все остальные члены бригады: Юрий Арефьев, Василий Базанов, Владимир Михайлов.

– Начальник областной милиции в Москве, за сто пятьдесят километров отсюда. Пока он получит ваше письмо да пока снарядит помощь… А братья Думины рядом. Они поджидают меня за углом, – сказала Хорькова.

– Что же делать? – растерянно спросил Павел Сергеевич.

А Павлу Сергеевичу нужно было не спрашивать, а действовать. Если бы Глазунов на правах старшего отправился вместе с тремя своими молодцами к дому, где жили девушки, да всерьез, по-мужски поговорил с хулиганами, инцидент на этом наверняка был бы исчерпан. А Глазунов струсил и молча вышел из комнаты.

– У меня срочное дело.

А вслед за Глазуновым вышел из комнаты и Арефьев.

– И у меня срочное дело.

Галя Хорькова испуганно смотрела вслед уходящим и думала: а как же быть с хулиганами?

– Не бойся, – сказал Михайлов, – мы проводим тебя.

И действительно, Михайлов с Базановым проводили девушку до дома. А тут, оказывается, засада. К Галине сразу подскочили стремянные и стали выворачивать руки.

– Будешь знать, как брезгать нашим помещиком!

Владимир Михайлов бросился на помощь. Что же касается Василия Базанова, то он почему-то отстал, отвернулся и стал глядеть куда-то в сторону. Это обстоятельство не остановило Михайлова, и он твердо сказал стремянным:

– Сейчас же отпустите девушку!

И, отогнав стремянных, Михайлов сказал помещикам:

– Эх, вы, храбрецы! Да как же вам не совестно поднимать руку на девушку?

Стремянные бросились к Михайлову с кулаками, но один из помещиков остановил их:

– Не спешите. Сейчас еще светло. Мы наведаемся к этому рыцарю попозже.

И свою угрозу хулиганы выполнили. Ровно в полночь они ворвались в дом, где жил Михайлов. Молодой инженер пробовал сопротивляться. Но где там, разве одному справиться с четырьмя! Ах, если бы кто-нибудь пришел ему на помощь… И ведь было кому прийти. Рядом находились его товарищи. И они видели, как четверо бьют одного, и не заступились.

Я не знаю, что переживали в это время Глазунов, Базанов… Мучались ли они угрызениями совести или лежали под одеялами и думали: "Не рыпайся, бьют-то не тебя, и слава богу".

А хулиганы сбили в это время несчастного комсомольца с ног, топтали его сапогами, ударили ножом. И лишь после того, как полилась кровь и разбежались хулиганы, к раненому, избитому Михайлову поладили его товарищи.

– Безобразие, – сказал Базанов.

А Глазунов добавил:

– Надо немедленно сигнализировать административным властям.

Глазунов с Базановым, дождавшись утра, побежали с первым сигналом к участковому уполномоченному – Слепцову. А тот спросил:

– Что, убили?

– Нет.

И участковый сразу потерял интерес к делу.

– Одностороннее избиение, – сказал он. – За это мы не судим, а накладываем штраф от 50 до 200 рублей.

– Штраф? Да они же ударили его ножом!

– Ай, ну какой это нож? Вот ежели бы они ударили финкой, я бы подвел их под юридическую статью, а перочинный нож – это пустяки.

Мы хотим просить областного прокурора продолжить этот разговор с участковым уполномоченным Серебрянопрудского отделения милиции. Будем надеяться, что областная прокуратура найдет юридические основания, чтобы устроить в селе Петрово показательный процесс и посадить на скамью подсудимых как хулиганов, так и вышеназванного уполномоченного.

Случай в селе Петрово взволновал большой коллектив работников Института сырья. Старший инженер Волвенкова отказалась, например, подать руку Глазунову. Волвенкову поддержали Умнова, Березовская. Но нашлись работники, которые взяли Глазунова под защиту:

– В трудных-де обстоятельствах человек должен думать о себе, а не о товарище.

Валентину Сергеевну Волвенкову возмущают такие рассуждения.

"Управа на хулиганов будет, конечно, найдена, – пишет она в редакцию. – А вот как быть с Глазуновым, Базановым. …Уголовного преступления Глазунов не совершал, а моральное? Так почему не привлечь и Глазунова и Базанова к суду чести за трусость и малодушие? А ведь такие люди есть не только в нашем институте. Вы можете их встретить и в пригородном поезде, и на улице, и даже среди своих знакомых. У этих людей нет чувства локтя, товарищеской солидарности. В трудную минуту такие люди могут подвести, оставить в беде, без помощи даже самого близкого друга, даже родную мать.

– Бьют-то не меня".

1956 г.