Текст книги "Праведники"
Автор книги: Сэм Борн
Жанры:
Прочие детективы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 30 страниц)
– Я что-нибудь придумаю.
– У них Шаббат на носу, это же священная суббота!
– Я сказал, что-нибудь придумаю!
Уилл не стал ему рассказывать о том, что пока ему удавалось справляться с ролью частного детектива весьма неплохо. Доказательство тому – расследование убийств в Браунсвилле и Монтане. В обоих случаях ему удалось докопаться до правды, причем раньше полиции и коллег-журналистов. Теперь же он был просто обязан это сделать.
ГЛАВА 15
Пятница, 16:10, Краун-Хайтс, Бруклин
Первое, что он испытал, выбравшись из метро на станции «Стерлинг-стрит», было недоумение. Он оказался в классическом черном гетто. В киоске печати на самых видных местах были разложены «Эбони», «Вайб» и «Блэк хэйр», все стены по обеим сторонам улицы были разукрашены граффити в стиле хип-хоп, на углу толкалась небольшая группа подозрительного вида темнокожих подростков в камуфляжных штанах.
И лишь когда позади осталась Нью-Йорк-авеню, репортерское чутье подсказало ему, что он начал приближаться к цели. Ему стали попадаться вывески на иврите. В некоторых использовались английские буквы, но смысл разобрать было невозможно. «Шацак эмац!» – многообещающе зазывала одна из таких вывесок. Вскоре Уилл обратил внимание на слово, которое встречалось чаще других, – он замечал его то на бампере машины, то на рекламном объявлении, то в витрине магазина, то на обрывке газеты. Слово это было «Мошиах».
В какой-то момент, засмотревшись по сторонам, он едва не налетел на темнокожего громилу, который стоял на перекрестке, держа за руку маленькую девчушку и попыхивая коричневой сигареткой. Уилл растерялся. Он вышел на бульвар Эмпайр, где повсюду мелькали названия индийских ресторанчиков и то и дело сновали фургончики, украшенные национальным флагом Тринидада и Тобаго.
Неужели это и есть еврейский квартал?!
Постояв с минуту на месте, он наконец принял решение свернуть в один из переулков и углубиться в жилой квартал. Дома здесь были из серого камня или красно-бурого кирпича – симпатичные особнячки, как в старом добром Бруклине. У каждого имелось крыльцо с несколькими ступеньками и веранда. В богатых пригородах Нью-Йорка на таких верандах обычно можно увидеть кресло-качалку, забранный ажурной решеткой фонарь и, конечно, звездно-полосатый американский флаг. В Краун-Хайтсе веранды были абсолютно пусты. Лишь на одной из них Уилл увидел маленький желтый флаг с изображением короны и все тем же словом «Мошиах».
Над каждым крыльцом нависал балкон с деревянной балюстрадой. Уилл поневоле стал приглядываться. За одним из этих окон, вполне возможно, находится Бет. В какой-то момент он едва удержался, чтобы не ворваться с обыском в один из этих домов…
Уилл посторонился, пропуская небольшую группку совсем еще юных девушек, толкавших перед собой коляски. Позади бежали дети постарше. Их было никакие меньше десяти. Уилл не знал, кем были эти девушки – то ли старшими сестрами детей, то ли молоденькими мамами. Они, мягко говоря, не были похожи на своих сверстниц из других районов Нью-Йорка. У Уилла даже на секунду возникло ощущение, что он перенесся на столетие назад – во времена королевы Виктории.
Все девушки были одеты одинаково – в длинные, до пят, черные юбки и глухие блузки, полностью закрывавшие шею и руки до запястий. И еще Уилла поразили короткие, совсем не девичьи, прически и пепельный цвет волос.
Он поймал себя на том, что глупо пялится на девушек, спохватился и пошел дальше. Да, теперь он не сомневался, что пришел туда, куда надо. Уилл принялся сочинять «легенду». Предположим, он работает в журнале «Нью-Йорк» и в настоящий момент занят в тематическом проекте «Грани жизни». В каждом номере журнала будет рассказано об истории, быте и культурных особенностях того или иного национального меньшинства. И вот ему выпало написать о нью-йоркских евреях-хасидах…
Уилл вновь завертел головой по сторонам, пытаясь отыскать что-нибудь знакомое… Хоть офис какой-нибудь, что ли, куда он мог бы заглянуть, чтобы узнать, кто тут самый главный… Чем раньше ему удастся выйти на лидера здешней общины, тем быстрее он объяснит ему свою ситуацию и, быть может, получит помощь.
Увы, вокруг не было буквально ничего из того, что давно намозолило ему глаза за пределами Краун-Хайтса. Каждая вторая надпись, на которую натыкался его взгляд, выглядела шифровкой. А то, что он мог прочитать, заключало в себе непостижимый для него смысл.
Даже на дверях супермаркета некоего Колла Това красовался таинственный философский девиз: «Все к лучшему…»
Уилл остановился у одной из витрин, стекло которой было сплошь залеплено листовками. Ему удалось до конца прочесть одну из них:
«Краун-Хайтс процветает под покровительством ребе[13]13
Ребе – в хасидизме – титул лидера хасидского течения. Каждая хасидская ветвь называет своего лидера ребе. Самым первым хасидским ребе был основатель хасидизма Баал Шем-Тов. Одним из самых известных – любавичский ребе Менахем Мендель Шнеерсон (1902–1994).
[Закрыть]. Уважение к имени его и ко всему поселению требует от женщин и девушек, живущих здесь или навещающих Краун-Хайтс, неизменно придерживаться правил целомудрия и благочестия, а именно:не открывать взглядам шею ни спереди, ни сзади, ни по бокам;
не открывать взглядам руки выше запястий;
не открывать взглядам ноги выше голеней (в любых положениях);
не носить платья с вырезами (даже небольшими).
Женщины и девушки, игнорирующие эти правила с целью привлечь к своей внешности посторонние взгляды, покрывают позором себя и свои семейства. И тем самым демонстрируют, что у них за душой нет ничего, кроме их внешности…»
«Ага, теперь понятно, отчего те девушки были одеты столь странно». Машинально отметив это про себя, Уилл тут же вернулся глазами к словам, которые сразу же привлекли его внимание: «Краун-Хайтс процветает под покровительством ребе». Значит, ребе…
Он поднял глаза на табличку, висевшую на стене дома справа от витрины. Истерн-паркуэй. А еще правее – метрах в десяти оттого места, где он остановился, красовалась вывеска: «Интернет-кафе».
Он нашел то, что искал.
…У него засосало под ложечкой от смутных предчувствий, когда он переступал порог заведения. Здесь побывали те люди, которые похитили Бет. Отсюда они отправили ему предупреждающее письмо. Это было место их преступления.
Он осмотрелся, надеясь заметить какую-то деталь, которая помогла бы вывести его на след похитителей. Это была, конечно, глупая и пустая надежда.
Местечко выглядело убого. Особенно в сравнении с современными интернет-кафе на Манхэттене или даже возле его собственного дома. Здесь не подавали ни эспрессо, ни капуччино. Собственно, здесь вообще не подавали кофе. Взгляд Уилла скользил по обшарпанным стенам, проводам, державшимся на честном слове розеткам. Взгляд его остановился, наткнувшись на портрет седобородого старика. Это лицо он уже видел раньше. Раз десять как минимум.
Столы стояли как попало, отделенные друг от друга тонкими фанерными перегородками. В углу, в россыпи пенопластовых крошек, были свалены в беспорядке картонные коробки из-под компьютеров. Создавалось полное ощущение, что хозяева интернет-кафе закупили технику, распаковали ее, расставили где придется и открыли свое заведение в течение всего одного дня.
Уилл поймал на себе несколько взглядов, но и только. Он, честно говоря, опасался худшего. В студенческие годы ему доводилось заглядывать в провинциальные английские пабы, где царила куда более враждебная обстановка и каждый переступавший порог привлекал к себе угрюмые взоры. На немногочисленных же посетителей этого интернет-кафе появление Уилла, похоже, не произвело особого впечатления.
Он внимательно оглядел всех. Ближе всего к нему находились две женщины, обе в старомодных беретах. Одна из них сидела к компьютеру полубоком – одной рукой поглаживая свой раздувшийся живот и печатая другой. Уилл лишь скользнул по ней взглядом и тут же забыл. Он не мог себе представить, что беременная имела какое-то отношение к похищению Бет. На вторую женщину он потратил времени лишь немногим больше – на коленях у нее возился годовалый малыш, а на лице застыла маска унылой, непреходящей усталости.
Места у остальных компьютеров либо пустовали, либо были заняты мужчинами. Для Уилла они все выглядели одинаково. В мятых старомодных костюмах из темной шерсти, белых рубахах с открытым воротом и широкополых черных шляпах из фетра, Уилл переводил напряженный взгляд с одного на другого. Ему хотелось крикнуть: «Кто из вас похитил мою жену?!» Пожалуй, этот идиотский возглас мог заставить одного из них выдать себя, рванувшись к двери… Но Уилл молчал, а они замерли у своих мониторов, мерно поглаживая бороды.
Уилл отдал плату хозяину заведения и сел за один из компьютеров. Ему захотелось тут же открыть свой почтовый сервер. Чтобы люди, наблюдавшие за ним тайком, сразу поняли, кто к ним пришел. И что пощады им не видать…
Вместо этого он тупо уставился на главную страницу сайта, открывавшуюся на этом компьютере – как и на всех остальных в этом зале – по умолчанию. Разумеется, это была домашняя страничка хасидской общины. В узкой колонке слева – поздравления с новорожденными: Эви Хаим в семье Фридманов появился на свет, Това Лея – у Саскиндов, у Слонимов – Шая Рухи. В самом верху страницы размещалась фотография все того же старика, который успел намозолить Уиллу глаза. Только на сей раз снимок имел другой фон – башни и небо Иерусалима. А под изображением Уилл прочитан подпись: «Долгая лета ребе, Мелех Ха-Мошиах!»
Уилл трижды пробежал глазами эту строчку, словно пытаясь увидеть в ней потаенный смысл. Он понятия не имел, что такое «Мелех». Равно как и что означало следующее слово. Но оно по крайней мере казалось знакомым. Впрочем, все это сейчас было не важно. Важно, что Уилл в очередной раз наткнулся на короткое слово «ребе». Стало быть, этот старик в черной фетровой шляпе, выглядевший в точности как библейский первосвященник, и есть предводитель всего этого землячества. Ребе…
Уилл почувствовал себя гончей, которая после долгих и бестолковых блужданий в высокой траве наконец напала на след. Итак, необходимо срочно разыскать этого человека и добиться встречи с ним. Их разговор скорее всего прольет какой-то свет на дикое похищение Бет. Уилл подозревал, что подобные общины живут по авторитарным законам и управляются одним, человеком, без ведома которого не происходит в буквальном смысле ничего. Как индейские племена или бывший Советский Союз. И если допустить, что Бет похитили хасиды, это означает, что именно ребе отдал такой приказ. И он знает, где она сейчас находится.
Уилл торопливо покинул интернет-кафе и вышел на улицу. Ему бросилось в глаза, что прохожие вдруг куда-то заспешили. Э, да что тут происходит?.. Похоже на эвакуацию или массовую панику…
Через, пару кварталов он наткнулся на место, которое ему и было нужно. Место, где жители общины принимали пищу. Столовая. Превосходно! Уилл знал, что настоящий репортер никогда не упустит случая заглянуть в бар или кафе, где часто и находит нужную ему информацию. Уиллу необходимо было срочно поговорить с кем-нибудь из местных жителей, и знакомство за столиком в кафе или баре казалось ему идеальным вариантом!
Уилл уже успел заметить, что в этом странноватом районе Нью-Йорка не было ни баров, ни кофеен. Что ж, на такой случай сгодится и столовая. Уилл переступил порог заведения и сразу же оказался в конце довольно длинной очереди, тянувшейся к кафельной стойке, за которой управлялась с половником дородная матрона. За столиками сидели одни мужчины. Все в тех же черных одеяниях, подчеркивавших бледность их лиц. На первое был суп, на второе – куриный шницель с картошкой или овощами, на третье – чай со льдом. Хасиды ели с таким зверским аппетитом, словно их перед этим сутки не кормили.
Уилл не переставал удивляться внешнему облику здешних обитателей. У него было такое ощущение, словно он перенесся на машине времени в восемнадцатый век, да к тому же оказался в Восточной Европе. Полноте картины мешало лишь то обстоятельство, что каждый второй обедающий разговаривал по мобильному телефону. Присмотревшись, Уилл заметил, что один из них что-то набирает на карманном компьютере – точно таком, как у него самого, – а другой быстро просматривает заголовки в «Нью-Йорк пост». Столь причудливое смешение атрибутов современной цивилизации и атмосферы старой местечковой Польши казалось невероятным.
Уилл наконец получил из рук матроны поднос с обедом. Есть ему сейчас хотелось меньше всего, но не с пустыми же руками он подсядет к кому-нибудь из присутствующих! С неприязнью разглядывая гарнир из пережаренных овощей, он замешкался у прилавка и удостоился окрика матроны:
– Эй, пошевеливайся! Я не хочу из-за тебя опоздать домой! Шаббат на носу!
Так вот куда все так торопятся. Теперь ясно… Уилл вспомнил, что сейчас вечер пятницы и близится еврейская суббота – Шаббат. Вспомнил он и слова Тома, предупреждавшего его об этом. Но тогда Уилл лишь отмахнулся. Точнее, его в ту минуту меньше всего интересовало, какой сегодня день недели…
Прямо беда! Надо же было ему появиться в Краун-Хайтсе именно сейчас! Еще немного, и все двери здесь закроются. И тогда он уже ни с кем не познакомится, ничего не узнает. Нужно торопиться!
Быстро оглядевшись по сторонам, он приметил в самом углу столик, за которым сидел одинокий мужчина. Времени на размышления не было. Уилл решительно направился к хасиду, попросил разрешения присесть рядом и, не дожидаясь ответа, поставил поднос на столик.
Мужчину звали Сэнди, и он был уроженцем Западного побережья. Уилл немало этому удивился. Ему почему-то казалось, что у здешних хасидов – с их окладистыми бородами и черными фетровыми шляпами – должны быть иностранные имена и жуткий акцент. Он даже был уверен в этом и еще пять минут назад не мог взять в толк, как получилось, что в самом центре Нью-Йорка двадцать первого века затерялась маленькая, абсолютно чуждая этой части света и этой эпохе община…
– Так ты еврей?
– Ни в коем случае, я журналист, – ответил Уилл на вопрос и сам чуть не рассмеялся, когда понял, насколько по-идиотски это прозвучало. – Меня отправили сюда писать репортаж.
– Кто отправил?
– Редактор журнала «Нью-Йорк».
– Ух ты, интересно. Ты хочешь написать о ребе?
– И о нем тоже, если повезет. Но это не главное.
Оказалось, что Сэнди лишь недавно перебрался в Краун-Хайтс. Он охотно рассказал Уиллу, что еще несколько лет назад его несло по жизни как перекати поле. Делал что хотел, курил травку и не думал о завтрашнем дне. Но однажды судьба свела его с эмиссаром ребе, который вербовал хасидов на Западном побережье. Сэнди тогда спал прямо на пляже, питался на помойках и воровал деньги у пьяных и туристов. Но в одну из пятниц повстречался с рабби Гершоном – тот привел его к себе, накормил и уложил спать. Сэнди потом навещал его каждую еврейскую субботу.
– И знаешь, что меня подкупило больше всего? Больше, чем горячая еда и ночлег? – воскликнул Сэнди, схватив Уилла за руку. – Они ни словом, ни намеком не осудили образ жизни, который я вел до того момента. Понимаешь? Они сказали, что сердцу Ха-Шема одинаково близка каждая еврейская душа и что Ха-Шем понимает даже тех, кто приходит к нему не кратчайшим путем, а самой окольной дорогой.
– Ха-Шем?
– Бог, я имел в виду. Ха-Шем в переводе означает «Его имя». Иудеи знают имя Господа и даже иногда пишут его, но никогда не произносят вслух. Это не принято.
Уилл извинился за то, что перебил Сэнди, и попросил его продолжить. В следующие несколько минут он узнал, что Сэнди постепенно сблизился с рабби и его семьей, стал одеваться, как предписано хасидам, питаться кошерной пищей, возносить Богу утренние и вечерние молитвы, а главное – соблюдать субботу, воздерживаясь от физического труда и совершения коммерческих сделок.
– И многое вам нельзя делать в субботу?
– Нельзя ходить по магазинам, работать, пользоваться электричеством, ездить на машине или в метро – от захода солнца в пятницу до захода солнца в субботу.
– И быстро ты к этому привык?
– Довольно быстро.
– А до встречи с Гершоном тебе приходилось соблюдать какие-нибудь иудейские обряды?
– Кому, мне? Да ты что?! Я понятия не имел о том, что такое иудейские обряды! Я ел такое, что иудею и в страшном сне не приснится! Раков, крабов, жирные свиные отбивные, чизбургеры… О Боже, я ведь каждый день ел чизбургеры… двойные… и роял… Моя мама даже слова такого не знала – кошерный.
– А что она думает о тебе теперь? – Уилл скосил глаза на шляпу и одеяние Сэнди.
– Да как тебе сказать… Она считает, что я ударился из одной крайности в другую. Ее обижает, что я теперь не ем с ней за одним столом, когда бываю дома. И не позволяю ей воспитывать своих детей, которые родились уже здесь. Но знаешь, что ее бесит больше всего? Что теперь я зовусь Шимон Шмуэль, а не Сэнди. У нее это просто в голове не укладывается!
– Ты взял другое имя?
– Вот и нет. У каждого еврея есть еврейское имя. С рождения. Даже если он сам об этом не знает. И со временем, когда он приходит к Ха-Шему, он узнает свое имя. Я, кстати, пользуюсь обоими. Здесь я Шимон, а у мамы или при встречах с такими, как ты, – Сэнди.
– Слушай, расскажи мне про вашего ребе.
– А что тут говорить? Он наш лидер и наш учитель. Мы любим его, а он любит всех нас.
– И вы во всем его слушаетесь?
– Нет, ну нельзя же все понимать так буквально, Том! – Уилл удивленно поднял брови, но тут же вспомнил, что десять минут назад представился Сэнди репортером журнала «Нью-Йорк» Томом Митчеллом. Имя он позаимствовал у своего лучшего друга, а в качестве фамилии выбрал девичью фамилию матери. – Просто ребе знает, что нам нужно. Он наш пастырь. Ему виднее, что нам делать, как жить и на ком жениться. Поэтому можешь считать и так: мы слушаемся его во всем.
Уилл удовлетворенно вздохнул. Все как он и думал. Он вертит ими всеми как марионетками. Без его разрешения никто из них и в туалет не выйдет.
– А он где живет?
– Здесь. Он с нами каждый день.
– А я могу его увидеть?
– Приходи сегодня в шуль.
– Куда?
– В синагогу. Но это не просто церковь, если ты об этом подумал. Это центр нашей общины. Место, где мы молимся, а также учимся и просто встречаемся. Там ты узнаешь о ребе все, что может потребоваться для твоей статьи.
Уилл решил не отпускать Сэнди и быть рядом с ним до тех пор, пока не сделает то, ради чего пришел. В конце концов, один он здесь будет как слепой. А Сэнди – идеальный поводырь. Почти его ровесник, к тому же не священнослужитель и не ученый-талмудист, с которым Уилл просто не нашел бы общего языка. Ему чертовски повезло, что он наткнулся здесь на бывшего хиппи. Уилл не сомневался: если бы в тот судьбоносный вечер Сэнди повстречался не с рабби Гершоном, а с местным наркобароном, его жизнь сложилась бы по-другому.
Они вместе вышли из столовой.
– Скажи-ка мне, Сэнди, дружище, – что это вы вырядились, словно на маскараде? На кой черт все здесь одеваются одинаково?
– Знаешь, поначалу меня это тоже бесило. Но ведь что говорит ребе? Именно потому, что мы одеваемся одинаково, каждый из нас – личность.
– Как это?
– Что отличает нас от других людей? Думаешь, одежда? Нет, брат, душа. Нешамах! Одежда лишь сбивает с толку. Если мы все будем одеваться одинаково, ничто не помешает другим разглядеть нашу душу.
Они подошли к невысокому строению, которое Сэнди назвал «микве», тут же пояснив, что это место для ритуального омовения. Каждый входящий платил банщику по доллару. Уилл добавил еще пятьдесят центов за полотенце и в следующую минуту оказался в раздевалке.
Едва Сэнди открыл перед ним двери, как в лицо Уиллу ударил густой пар. Воздух здесь был влажный, и кислорода явно не хватало. Лишь спустя минуту, проморгавшись, Уилл смог увидеть то, что ему открылось. А когда увидел, едва не сбежал.
В комнате яблоку негде было упасть. Здесь были мужчины всех мыслимых возрастов: угловатые подростки, пузатые мужики средних лет и согбенные старцы. И все голые! Уилл бывал в раздевалках тренажерных залов, но там никогда не было такого скопления народа и такой возрастной пестроты. И всегда царила тишина. Здесь же было шумно, как на вокзале. Каждый, буквально каждый, здесь говорил. Даже не говорил, а орал!
– Лишь избавившись от всех своих покровов, мы можем войти в микве, – предупредил Сэнди. – Мы очистимся там для Шаббата, омывшись дождевой водой.
– Дождевой?
– Да, в микве собирается дождевая вода.
– Ты уверен, что необходимо полностью раздеться?
– Скажу больше: если у тебя на руке кольцо – тебе придется снять и его. В микве мы должны войти в том же виде, в каком появились на этот свет.
Уилл проследил за взглядом Сэнди и увидел обручальное кольцо, подаренное ему Бет на свадьбу. Он живо вспомнил тот волшебный момент, когда она надела это кольцо ему на палец и шепнула на ухо: «Я тебя люблю! Больше, чем вчера, меньше, чем завтра».
И вот он стоит в окутанной душным паром раздевалке, его то и дело задевают чужие разгоряченные тела… Голова раскалывается от невыносимого гомона: одни о чем-то спорят, стаскивая штаны; другие, снимая пропитанные влагой рубахи, бормочут себе под нос молитвы…
«Какая дикость! – думал потрясенный всем этим Уилл. – Неужели это любовь к Бет привела меня сюда?..»
– Ну ты идешь или нет? – нетерпеливо прикрикнул на него Сэнди, махнув рукой куда-то вперед.
И Уилл понял, что если он хочет заслужить доверие бывшего хиппи и наркомана и извлечь хоть какую-нибудь практическую пользу из всей этой ситуации, то должен принять здешние правила.
– Иду! – сказал он и стал быстро избавляться от одежды.
Спрятав обручальное кольцо в потайном кармашке джинсов, он побежал за Сэнди, вновь ощущая себя студентом-первокурсником, идущим в общий душ после тренировки на раскисшей от грязи площадке для игры в регби. Как и тогда, Уилл стыдливо прикрывал руками причинное место. Следующая комната в точности напоминала ту студенческую душевую – кафельный пол, повсюду лужи с плавающими в них волосками. Только здесь еще бросался в глаза странный для подобного места плакат с призывом «Возлюби ближнего своего!».
Сэнди встал под душ и почти тут же выскочил обратно, и направился к микве. Уилл последовал его примеру. Микве представляла собой небольшой и довольно глубокий бассейн, в который нужно было спуститься по кафельным ступеням и погрузиться в воду с головой… Именно с головой! Так делали все, кто шел впереди. Одно короткое погружение – и человек уже выходил из бассейна с другой стороны. Вода была теплая, но плескаться здесь никто не собирался. Люди приходили лишь за ритуальным очищением.
Погрузившись в воду, Уилл испытал приступ сильного раздражения. Не по отношению к другим шестеренкам этого нескончаемого человеческого конвейера и даже не к тем, кто похитил Бет. Он рассердился на самого себя. Один Бог знает, где сейчас находится его жена и какая опасность ей угрожает, а он торчит в этом бассейне, голый, в странной компании странных людей, вместо того чтобы давать в эту минуту показания в полиции, консультировать группу захвата, показывать на карте точное расположение хасидской общины… Глаза его должны были пылать праведным гневом и охотничьим азартом, а один из офицеров спецподразделения вдруг швырнул бы на стол наушники «прослушки» и крикнул: «Едем, ребята, я их засек!» А потом он прослезился бы, увидев Бет… дрожащую, завернутую в теплое одеяло, идущую в окружении спецназовцев… И он презрительно усмехнулся бы в сторону похитителей, которых, закованных в наручники, сажали бы в полицейский фургончик одного за другим…
Уилл выскочил из микве как ошпаренный – замечтавшись, он едва не захлебнулся этой чертовой дождевой водой. «Я смотрю слишком много фильмов», – подумал он, выходя из бассейна и вытряхивая из ушей воду. Злость на самого себя ушла, но осознание того, что он совершает ошибку, осталось. Сейчас он должен спасать Бет, а не знакомиться с иудейскими обрядами.
Немного обсохнув и одевшись, он вновь стал приглядываться к тем, кто его окружал. Что за мысли одолевают этих внешне безразличных людей? Они действительно ни сном ни духом не ведают о том, что в их общине прячутся преступники и томится похищенная ими жертва? Или это настоящий заговор, в который посвящены все – от ребе до толстой тетки в столовой? Он быстро глянул на Сэнди, который сосредоточенно закреплял на голове булавкой маленькую ермолку. Сэнди на первый взгляд был отличным парнем. Но кто знает, о чем он думает на самом деле?
Уилл вновь вспомнил, как они познакомились в столовой. Ему казалось, он сам выбрал Сэнди себе в собеседники. С другой стороны, тот был единственным, к кому Уилл мог подсесть. Кто знает, а вдруг это Сэнди все и подстроил и следил за Уиллом с того самого момента, когда он появился в Краун-Хайтсе? А то и раньше… И вовремя подсуетился, когда Уилл завернул в ту столовую.
«Я, конечно, параноик… – напряженно думал Уилл. – Но с другой стороны, разве не евреи славятся во всем мире своим коварством?»
Усилием воли Уилл взял себя в руки. Он просто запаниковал, и это не делало ему чести. Сейчас ему, как никогда, нужна ясность мыслей, а он будто нарочно накручивает себя. То, что говорят о евреях, не спасет Бет. Терпение, наблюдательность и трезвый расчет – вот единственное, что им поможет.
Из микве они направились прямиком к Сэнди домой. Тот признался, что не покупал его. Ребе просто дал ему этот дом, когда Сэнди решил навсегда переехать в Краун-Хайтс. Квартирка выглядела странно. Мебельная стенка и покрытый линолеумом пол словно были вырваны из контекста начала семидесятых и насильно перенесены на три десятилетия в будущее. В кухне – две мойки и огромный чугунный титан для нагрева воды. Уилл никогда прежде не видел титанов, лишь читал о них в книжках. На всех без исключения стенах в квартире были развешены фотографии ребе.
Лишь в гостиной кое-что напоминало о том, что здесь живут современные люди. Здесь имелась кое-какая аудио– и видеотехника, на полу были разбросаны детские игрушки. В комнате на ковре ползал малыш, толкая перед собой пластмассовый самосвал и громким голосом подражая звуку мотора. В углу комнаты на низеньком диванчике сидела молодая женщина и кормила из бутылочки младенца.
Уилл почувствовал зависть. В первое мгновение он решил, что это зависть к Сэнди – из-за того, что в его доме все в порядке и царит мало-мальский уют. Но потом он понял, в чем дело: он позавидовал этой женщине, у которой было двое детей. Он перевел взгляд с младенца на карапуза и понял, что смотрит на них глазами Бет. Может быть, впервые он сумел поставить себя на ее место – на место бездетной женщины.
Голову жены Сэнди покрывал белый чепчик, из-под которого виднелись коротко стриженные волосы. Такие же, как у тех девушек с колясками, которых он встретил на улице.
– Знакомься, это Сара Лея, – бросил ему Сэнди. – Вы тут поговорите, а я пока загляну к себе.
Он поднялся наверх по узкой лесенке.
– Здравствуйте, меня зовут Том.
Уилл протянул ей руку, и это было его ошибкой. Мгновенно зардевшись, Сара Лея отрицательно покачала головой и опустила глаза. Очевидно, здороваться за руку здесь было не принято.
– Прошу прощения… – тихо произнес Уилл. – Я не хотел вас обидеть.
– Так мы идем в шуль, а? – послышался сверху голос Сэнди. Он спускался вниз, критически оглядывая Уилла. Наконец ткнул в рюкзачок у Уилла за спиной. – Там тебе это не понадобится.
– Ничего, ничего, он мне не помешает, – заверил его Уилл, мысленно перебрав все содержимое рюкзачка: бумажник, карманный компьютер и блокнот.
– Том, ты пойми, во время Шаббата мы ничего и никуда не носим.
– Но там всего лишь деньги, ключи… Что в этом такого?
– Ничего, просто во время Шаббата мы не носим практически ничего.
– Не может быть! Даже ключи от собственного дома?
Сэнди задрал рубашку, и Уилл увидел тонкий шнурок, вдетый вместо ремня. На шнурке болтался единственный ключик.
– Это все, что можно иметь при себе.
Уилл растерянно почесал в затылке. Черт, ну и правила!
– Слушай, Сэнди, я просто не привык ходить без рюкзака. Я сросся с ним, честно!
– Оставь его здесь. Ты идешь со мной в шуль в канун Шаббата. Потом заберешь. Ничего с ним здесь не случится.
Уилл вздохнул и снял рюкзак с плеча. Оставалось лишь, надеяться на то, что Сара Лея нелюбопытна. Потому что ей достаточно было хорошенько порыться в рюкзаке, чтобы понять – никакой он не Том и уж подавно не Митчелл. Мало того, она узнает, что в ее доме гостит Уилл Монро. А если речь идет о всеобщем хасидском заговоре, через пять минут все, включая ребе, будут знать, что Уилл пробрался в Краун-Хайтс в надежде спасти свою жену. А еще через пять минут Уилл встретится с Бет – в ее камере. И за ними обоими закроется дверь. Это если ему повезет.
«Спокойно, не паникуй, все будет хорошо. Все будет хорошо!»
– Будь по-твоему.
Он оставил рюкзак в прихожей, бросив его между обувным ящиком и детской коляской. В последний момент достал из него блокнот и сунул себе в карман. Сэнди уже был на лестничной площадке и призывал его поторопиться.
Они быстрым шагом прошли несколько кварталов, отделявших их от синагоги. В том же направлении со всех сторон стекались местные хасиды – по двое, по трое, а то и целыми семьями. Перед зданием располагался небольшой уютный дворик, к дверям вели каменные ступеньки крыльца. На веранде какой-то мужчина торопливо досасывал сигарету.
– Последняя перед Шаббатом, – усмехнувшись, пояснил Сэнди.
«Даже курить нельзя! Куда я попал?»
Наконец они вошли в помещение, и Уилл испытал настоящий шок. Он ожидал увидеть церковь, но перед его глазами предстало скорее что-то прямо противоположное. Помещение напоминало просторный гимнастический зал. В дальнем его конце тянулись высоченные книжные шкафы, перед которыми ровными рядами выстроились школьные парты и скамейки. Все места были заняты, и оттуда доносился мерный гул голосов. Совсем как в школе перед началом урока. За каждой партой, разбившись на пары, друг напротив друга сидели хасиды и о чем-то увлеченно спорили. Каждая пара спорила о своем. И у каждого спорщика была в руках раскрытая книга. При этом хасиды монотонно раскачивались взад-вперед – вне зависимости от того, слушали они в тот момент или говорили. Уилл попытался хоть что-то разобрать в этой какофонии голосов.
Кое-кто говорил по-английски, но большинство – на иврите. Интонации то повышались, то понижались и в точности соответствовали темпу раскачиваний говорившего.
– Что этим хочет сказать нам рабоним[14]14
Рабоним – то же, что раввин.
[Закрыть]? Учение есть высшее наслаждение и высшее посвящение. Но нельзя ограничиваться только учением. Ха-Шему угодно, чтобы мы занимались и другими вещами в жизни, как то: трудились и зарабатывали себе на жизнь. – Интонация говорившего шла по нисходящей, пока не опустилась до своей нижней точки. Следующее предложение было произнесено уже по восходящей. – Отчего Ха-Шему это было бы угодно? Ведь кто, как не он, желает видеть нас мудрыми и знающими? Почему он не хочет, чтобы мы приумножали знания, тратя на это все свое время? – Голос поднялся почти до визга. – А ответ будет таков! – Говоривший важно поднял палец прямо перед носом своего собеседника. – Лишь познав низменное, мы будем способны оценить возвышенное!
