Текст книги "Праведники"

Автор книги: Сэм Борн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц)

ГЛАВА 19

Пятница, 22:05, Краун-Хайтс, Бруклин

– Мы оба совершили ошибку. Ваша ошибка заключается в том, что вы солгали мне, и не однажды. Вы лгали даже тогда, когда над вашей жизнью нависла непосредственная угроза. Впрочем, теперь, зная все обстоятельства, я могу понять это упрямство и даже нахожу ваше поведение достойным уважения…

Уилл едва различал его слова, так как в ушах оглушительно стучала кровь. Он был охвачен ужасом. Большим, чем в той сточной канаве, в которой его едва не утопили. Ребе расколол его. Что-то найденное в бумажнике выдало Уилла… Наверняка это был какой-нибудь дурацкий чек или членская карточка клуба «Блокбастер», о котором он не вспоминал уже несколько лет…

Теперь ребе знал, с кем имеет дело. И одному только Богу было известно, чем это грозило Уиллу.

– Вы пришли сюда за своей женой, не так ли?

– Да, – еле слышно отозвался Уилл.

– Я хорошо могу понять вас и даже признаюсь, что поступил бы точно так же, окажись я на вашем месте. Моше Менахем и Цви Йегуда наверняка согласятся со мной… – Теперь у обоих палачей были имена. – Первейший долг каждого мужчины состоит в том, чтобы охранять и защищать покой своего семейства. Это заложено в природе человека…

Не имея возможности видеть лицо собеседника, Уилл просто поднял тяжелый взгляд на книжный шкаф.

– Однако в нашем случае… боюсь, вам придется отступить от этих правил. Я уважаю ваше героическое стремление вернуть жену, но не могу его поддержать. Просто не могу.

– Значит, вы признаете, что похитили ее?

– Я ни в чем не собираюсь вам признаваться. И ничего не стану отрицать. У нас с вами будет совсем другой разговор, мистер Монро. Уилл… Я просто хочу, чтобы вы меня понимали буквально и исполняли то, что я говорю. В нашем случае вам придется забыть о своем долге мужа.

– В каком это нашем случае? С какой стати я должен делать то, что вы говорите?

– Клянусь, я был бы счастлив рассказать вам больше, Уилл. Но не могу.

Уилл уже понял, что непосредственная опасность, похоже, миновала. И он уловил в голосе ребе новые нотки. В нем уже не было угрозы. Скорее печаль и даже сочувствие. Сочувствие?.. Уилл слышал в его голосе явные нотки сочувствия и отказывался этому верить. Ребе показал себя палачом. Безжалостным и непреклонным. Может, это проявление так называемого стокгольмского синдрома – странной привязанности, которую заложники в какой-то момент начинают испытывать к тем, кто держит их на мушке? Да-да, не иначе… Сначала смуглый израильтянин, собиравшийся его утопить, показался Уиллу добрым поводырем. Теперь вот этот инквизитор, к которому он уже почти не испытывает ненависти… Очевидно, это была спонтанная реакция организма на только что перенесенный стресс. Это надо же… Он испытывал чуть ли не благодарность к ребе за то, что тот прекратил пытки…

Уилл решил не доверять своим чувствам и все же против желания отметил искреннюю печаль и сочувствие в голосе ребе.

– Скажите только то, что я имею право знать. Каково самочувствие моей жены? Она… жива?

Последнее слово далось ему с невероятным трудом. Он еле выдавил его из себя.

– Да, вы имеете право знать это, Уилл. Она жива, и с ней ничего не случится, если вы не будете совершать опрометчивых поступков. В особенности, если вы не решите подключить к расследованию полицию. Это будет роковой ошибкой с вашей стороны. После этого я уже ни за что поручиться не смогу.

– Объясните, чего вы хотели добиться этим похищением. Что она вам сделала? Почему вы ее не отпускаете?

Уилл презирал себя за то, что в его тоне слышалась явная мольба.

– Она не сделала нам ничего дурного, но мы не можем ее отпустить. Мне очень жаль, что я не могу объяснить вам все так, чтобы вы поняли. Я знаю, как мучительно неведение, но я не вправе… избавить вас от него.

Кровь внезапно прилила к лицу Уилла, вены на его шее вздулись.

– Вы знаете?! Нет, вы ни черта не знаете! У вас не похищали жену! Вам не завязывали глаза, и вас не топили в вонючей луже! Вам не угрожали смертью и не заламывали руки к затылку! Поэтому не смейте говорить мне, что вы все знаете и все понимаете! Не смейте!

Цви Йегуда и Моше Менахем даже подались назад, пораженные столь внезапной вспышкой ярости Уилла. Но это им она показалась внезапной. На самом деле ярость зародилась в его сердце в тот момент, когда он прочитал первое сообщение от похитителей. Она уже клокотала внутри его, когда он добрался до Краун-Хайтса. Сейчас же просто выплеснулась наружу.

– Вы сами сказали, что пришло время поговорить по душам! Вот и ответьте мне на простой вопрос: что здесь вообще происходит?!

Уилла уже выпустил пар.

– Я не могу вам ответить. – Голос ребе был все так же спокоен. – Скажу лишь, что это находится за пределами вашего понимания.

– Не смешите меня. Бет – обычный человек. Врач. Ее профессия – разговаривать с молчунами и вправлять мозги девчонкам, которые истязают себя голоданием. Что такого может быть связано с моей женой, что находилось бы за пределами моего понимания? Знаете что я вам скажу, уважаемый? Вы лжете!

– Я говорю правду. Судьба вашей жены зависит от того, что неизмеримо важнее ее жизни. И вашей. И моей, кстати, тоже. Это очень… древняя история. Никто и предположить не мог, что она оживет теперь и примет такой оборот. Никто! Это не было записано ни в одном из наших священных текстов. Во всяком случае, в тех, которые есть в нашем распоряжении. Мы не знали, чем встретить это… как к этому подготовиться. Но мы не оставляем попыток найти ответы, которые нам помогут, Уилл.

Уилл не понимал, что ему пытался втолковать этот мрачный человек. В какой-то момент он даже подумал, что очутился в эпицентре массового помешательства. В пользу этой догадки, кстати, говорило совершенно невменяемое поведение хасидов в синагоге, которое ему довелось наблюдать своими глазами. Кстати, сколько прошло времени? Час, два?..

Разве могут нормальные люди всерьез обожествлять человека, живущего среди них? Считать его мессией? Такие случаи описаны в истории. Это классический пример коллективного безумия. И главный безумец – этот самодеятельный божок!

– Где я оказался? В сумасшедшем доме?

– Ценю ваш юмор. Повторюсь: говорить о том, о чем вы хотите говорить, мы не будем. Ставки слишком высоки. Нам необходимо срочно исправить ситуацию, мистер Монро. Для вас это означает, что ждать и терпеть придется недолго. Какой сегодня день? Шаббат шува? У нас всего четыре дня в запасе. Я не могу рисковать.

– О каких ставках вы говорите?

– Вы продолжаете задавать вопросы, мистер Монро, хотя к этой минуте уже должны были бы понять, что ответов не будет. И потом… вы все равно мне не поверили бы.

– Вот тут вы правы. Нелегко верить человеку, который минуту назад тебя едва не утопил.

– Понимаю вашу обиду. Наступит день – и я надеюсь, что очень скоро, – когда и вы поймете меня. Все прояснится, даю вам слово. Да, я опасался, что вы работаете на федеральное правительство. Я должен был это проверить. А когда убедился, что это не так, стал опасаться, что вы исполняете волю тех, кто гораздо страшнее федералов.

– А почему, позвольте узнать, вы боитесь властей? И если уж на то пошло, что может быть страшнее властей? Чем вы тут вообще занимаетесь?

– Что бы я ни говорил вам, вы упрямо продолжаете меня расспрашивать. Сразу видно, что вы журналист, Уилл. Кстати, думаю, вы и у нас прижились бы. Тора как раз учит задавать правильные вопросы. Но, как я уже сказал, ответов сегодня вы не получите. Полагаю, будет лучше, если мы сейчас с вами расстанемся.

– Расстанемся? Вы это серьезно? Вы хотите, чтобы я просто вот так взял и ушел? И жил дальше, как будто ничего не произошло?

– Именно так. На прощание я хотел бы дать вам нечто вроде напутствия. Причина всего случившегося серьезна настолько, что вам даже не дано это вообразить. На весах лежит все то, во что вы верите, во что мы все верим. Сама жизнь. Ставки высоки, как никогда. Это во-первых. Во-вторых, с вашей женой ничего не случится до тех пор, пока вы будете удерживаться от опрометчивых поступков. Я прошу, я умоляю вас набраться терпения. Не ради вас, а ради всех нас. Вы любите вашу жену, вы одержимы желанием защитить ее. Так знайте же, что лучший способ доказать вашу любовь и лучший способ защитить ее – потерпеть. Немного потерпеть и ничего не предпринимать. Скажу прямо: держитесь от всего этого подальше. В противном случае я ничего не гарантирую. И в-третьих… Вам кажется, что все это свалилось на вас нежданно и незаслуженно? Возможно. Но возможно и то, что это не случайность, а закономерность, которую мы с вами не в силах постичь. Я прошу вас верить мне, но ничего не объясняю. Не знаю, Уилл, верующий вы человек или нет, но это главный принцип веры – мы верим в Бога, хотя знаем, что пути его неисповедимы. Мы исполняем обряды, которые со стороны могут кому-то показаться лишенными смысла. Мы веруем. Вера требует сил. Вера требует жертв. Вера часто не предлагает объяснений. Я призываю вас верить.

– Во что?

– В то, что я и мои люди… все мы печемся только о благе.

– Творя добро, вы считаете себя вправе топить ни в чем не повинного человека в ледяной воде?

– Когда ставки столь высоки, да, мы считаем себя вправе. Наша миссия – спасение. Ради достижения этой цели все средства хороши. Пикуах нефеш. А теперь прощайте. Моше вернет ваши вещи. Удачи, Уилл. Молитесь о спасении и верьте в лучшее.

Уилл услышал за спиной шелест одежды. Ребе, очевидно, поднялся со своего стула и направился к двери. Но ему не дали выйти. В комнату кто-то вбежал и что-то громко зашептал – очевидно, его слова предназначались только ребе. Как ни вслушивался Уилл, единственное, что ему удалось понять, так это то, что вошедший говорил не по-английски. Язык чем-то напоминал немецкий, в нем было очень много шипящих звуков… Идиш?

Наконец приглушенный разговор закончился. За спиной Уилла возникла пустота. Очевидно, ребе вышел. Уилл поднял глаза и вдруг обнаружил перед собой рыжебородого Моше Менахема, который протягивал ему его рюкзачок и выглядел весьма смущенным.

– Прошу прощения за то, что было… там… – Он неопределенно кивнул.

Уилл забрал рюкзачок и устроил ему беглый осмотр. Блокнот на месте, телефон на месте, карманный компьютер на месте… Он наткнулся на бумажник и раскрыл его, пытаясь понять, что же его все-таки выдало. Несколько чеков, чья-то старая визитка, почтовые марки… Ага, теперь ясно. В одном из отделений лежала фотокарточка Бет.

Горькая улыбка тронула его губы. Его выдала собственная жена. Бет подарила ему эту фотографию через месяц после того, как они познакомились. Было лето… Все выходные они проводили в прогулочной лодке в Саг-Харборе. Увидев на пляже будку фотографа, Бет не смогла устоять.

Уилл перевернул снимок и прочитал на оборотной стороне: «Я люблю тебя, Уилл Монро!»

В глазах его блеснули предательские слезы, в носу защипало. Он торопливо оглянулся, и взгляд его упал на новое лицо. Очевидно, это был тот человек, который вбежал в комнату пару минуту назад, чтобы о чем-то предупредить ребе. Круглое свежее лицо, румяные щеки, небольшая аккуратная бородка. Этакий веселый толстячок из мультфильма… И совсем юный, немногим старше двадцати…

– Пойдемте, я покажу вам выход.

Уилл повернулся и наконец увидел стул, на котором сидел ребе. Самый обычный стул, никакой не трон… Рядом с ним – низенькая кафедра, как в школьном классе. А на ней Уилл вдруг увидел то, что заставило его вздрогнуть.

Это был номер «Нью-Йорк таймс», раскрытый как раз на той странице, где был размещен материал Уилла о жизни и смерти Пэта Бакстера. Очевидно, именно эту газету толстяк показал ребе. И, похоже, сказал ему что-то вроде: «Этот парень работает на „Нью-Йорк таймс“. Он не успокоится, пока не добьется своего. Его нельзя отпускать, это слишком рискованно!»

Уилл по-прежнему держал в руке чистую сухую рубашку, которую до сих пор не надел. Ему было противно переодеваться на глазах у тех, кто его едва не убил. Хватит с него на сегодня унижений.

Они вышли на улицу неподалеку от шуля. В синагогу по-прежнему входили хасиды. Уилл посмотрел на часы – двадцать минут одиннадцатого. А он думал, что прошли как минимум сутки.

– Приношу вам искренние извинения…

«Ах извинения? Лучше прибереги их для суда, куда вас всех потащат на веревке. Я буду не я, если не упеку вас за решетку за нападение и попытку убийства!»

– Я больше оценил бы объяснение, – сказал он вслух.

– Я не могу вам ничего объяснить. Впрочем… хочу дать один совет. – Он торопливо огляделся по сторонам, словно проверяя, не подслушивает ли их кто. – Меня зовут Юзеф Ицхак. Я несу учение ребе во внешний мир. Я могу понять ваше нынешнее состояние и хочу помочь.

– Очень любезно с вашей стороны.

– Если вы хотите разобраться в том, что происходит, подумайте о своей работе.

– Не понимаю…

– Потом поймете. Думайте о своей работе. Прощайте.

ГЛАВА 20

Пятница, 23:35, Бруклин

Том снял трубку после первого же гудка и велел Уиллу, который плутал по переулкам Краун-Хайтса в поисках метро, поймать такси и ехать прямо к нему.

Через час Уилл уже лежал на кушетке Тома, одолеваемый одновременно мучительным желанием спать и тягостными раздумьями. На нем не было ничего, кроме махрового полотенца, обернутого вокруг талии. Едва он переступил порог жилища Тома и поднял на хозяина свое мертвенно-бледное лицо, как тот пинками затолкал его под горячий душ. Уилл был ему благодарен. Еще не хватало простудиться и слечь с воспалением легких.

После душа Уилл терпеливо и в подробностях пересказал другу все, что с ним случилось. В его изложении события последних нескольких часов казались на редкость неправдоподобными. Даже самому Уиллу. Он походил сейчас на человека, пересказывавшего содержание своего последнего горячечного бреда. Том то хмурился, то скептически хмыкал. Бородатые хасиды, попытка убийства в стоке с ледяной водой, юные девушки с колясками, допрос человека-невидимки, ребе-мессия, запрет на ношение даже ключей и мелочи во время Шаббата… В какой-то момент Том не выдержал и осторожно поинтересовался, точно ли Уилл помнит, что направился от него именно в Краун-Хайтс. Может, он завернул в Ист-Виллидж и отведал там какой-нибудь особенно забористой травки?

Но наконец он поверил. И едва сдержался, чтоб не сказать: «А разве я тебя не предупреждал, что так и будет, Шерлок Холмс недоделанный?! Это каким же надо быть идиотом, чтобы вот так сразу, без всякой подготовки, лезть в самое логово врага?»

Уилл читал все это во взгляде друга, но не обижался. У него не было на это времени. Он очень рассчитывал, что Том поможет ему во всем разобраться. Особенно в словах Ицхака о его работе и в ребе – об «очень древней истории», о «спасительной миссии» и четырех оставшихся в запасе днях.

– Уилл, – тихо произнес Том, прерывая затянувшееся повествование друга. Точнее, он хотел его прервать, но Уилл не расслышал. – Уилл! Да заткнись же ты хоть на секунду!

Уилл замолчал.

– Все это слишком серьезно и требует к себе столь же серьезного отношения.

– Ты это к чему? Полицию не предлагай.

– Почему?

– Думаешь, я сам не хотел сразу же отправиться в полицию? Ты даже не представляешь, как сильно мне хотелось сделать это в тот момент, когда меня топили! Но это риск, а я не могу себе позволить рисковать. Ты не видел этих людей, Том. Они действительно готовы были убить меня из-за одного только подозрения. А когда увидели, что на мне нет прослушки, и поняли, что я не еврей, захотели убить меня еще сильнее. Чудо, что я выжил, понимаешь, чудо! Этот их ребе совершенно спокойно, можно сказать научно, обосновал необходимость моего убийства! Эта его теория… пекуа… или как там… Это тебе она кажется смешной, а мне тогда было не до смеха! Она всерьез оправдывает убийство людей во имя спасения душ других людей. Бред! Нонсенс! Но он так сказал, и, знаешь, я ему поверил! Когда отдышался, когда меня вывернуло наизнанку той водой, я ему поверил! Поэтому полицию мне не предлагай. Это их самое строгое требование – никаких властей! Они четко дали понять: если я обращусь в полицию, за жизнь Бет нельзя будет дать ни цента! Это серьезные ребята, Том, они шутить не будут.

– Хорошо, убедил. Но все равно нам нужна квалифицированная помощь.

– Например?

– Нам нужна помощь человека, который во всем этом разбирается.

– Не понял.

– Нам нужна помощь правоверного иудея. Человека, для которого все эти их религиозные словечки не пустой звук. Нам без него не обойтись. Я вычислил тебе их электронный адрес, но чем все закончилось? И в любом случае что я могу вычислить еще? В конце концов, я не знаю иврита!

Уилл задумался и признал правоту друга. Действительно, европейцу не дано понять китайца, а китайцу – южноафриканского зулуса. Английское воспитание и образование, полученные Уиллом, были в этом деле далеко не лучшими помощниками. Вооруженный ими, он поперся в Краун-Хайтс с открытым забралом, на ходу придумав дешевую легенду. И получил сполна. Спасибо еще, что остался жив. А много ли он узнал и понял за время своего визита?

– Ты прав.

– Как насчет Жоэля?

– Кауфмана?

Они вместе учились в Колумбийском университете, причем Жоэль – в одной группе с Уиллом. Сейчас он работает младшим редактором отдела спорта «Ньюсдей».

– Не вариант.

– Почему?

– Жоэль – еврей только по фамилии. Покажи ему Тору или Талмуд, и он решит, что это сборник рождественских сказок.

– Этан Гринберг?

– Он в Гонконге, в корпункте «Джорнал».

– Черт… Зато мы в Нью-Йорке… Неужели мы больше не знаем здесь ни одного еврея? Сказать кому – засмеют!

– Я знаю целую дюжину евреев, – возразил Уилл и хмыкнул.

Шварц и Вудстайн не годятся, они коллеги по работе… Кстати, он ведь совсем забыл о том, что он штатный сотрудник «Нью-Йорк таймс» и его никто не отпускал в отпуск. От Хардена пришло несколько писем, но Уилл их даже не открыл. Могут быть неприятности. Но с другой стороны, разве это неприятности?

– Ну и?..

– Я не могу к ним обратиться. Рискованно. И потом, они тоже вряд ли большие знатоки иудаизма. А нам нужен именно такой человек, который собаку на этом съел! – Уилл задумчиво уставился в потолок. – И которому можно верить. Ты знаешь такого человека? Я – нет.

– Я знаю, – буркнул Том.

– Кто?

– Тиша.

– Кто? Это у тебя такие шутки? Ты хочешь попросить Тишу помочь нам спасти Бет?

– Готов выслушать альтернативные предложения.

Уилл откинулся на подушку и вновь уставился в потолок.

Том опять был прав. Тиша была именно тем человеком, которого они искали. Еврейка, умная, умеющая держать язык за зубами и эксперт по всяким иудейским делам. Надо только снять трубку и позвонить ей. И вот это было самым сложным. Ведь они не говорили друг с другом более четырех лет.

А до этого были неразлучны в течение целых девяти месяцев!..

С самого начала учебы в Колумбийском университете и вплоть до того Дня поминовения. Она училась на факультете классической живописи. Уилл влюбился в нее с первого взгляда. Точнее, почувствовал желание. Тиша была заметной фигурой в студенческом городке. С бриллиантовой сережкой в носу, с колечком в пупке и голубой косичкой в копне иссиня-черных волос. Не всякая студентка может выглядеть столь экстравагантно, но Тише это удавалось без всякого труда.

Они стали встречаться на второй день после знакомства, а через три дня уже перебрались в крохотную квартирку на углу 113-й улицы и Амстердам-авеню. Днем они занимались любовью, потом ели китайскую еду, смотрели видео и опять занимались любовью вплоть до самого утра следующего дня.

Внешность была обманчива. Все, кому бросались в глаза ее колечко и голубая косичка, думали про Тишу бог знает что. Что она взбалмошная и легкомысленная девчонка, таскающаяся по клубам и готовая переспать с кем угодно. На самом деле она была совершенно другой. Под внешностью хиппи скрывался острый, необыкновенно расчетливый ум. Дискутировать с Тишей было невозможно, после этих бесед у Уилла всегда болела голова.

Его поражала ее начитанность. Она знала всю литературу – от Гомера до Тургенева – чуть не наизусть. Не было ни одного трактата по истории мировых религий, который она не проштудировала бы лично. Как ни смешно, ее единственным слабым местом была современная массовая культура. Тиша довольно свободно ориентировалась лишь в самых новейших трендах и течениях молодежной культуры, но детские ее воспоминания, казалось, были девственно чисты. Уилла что всегда ставило в тупик. Она не знала элементарных вещей, и видно было, что не притворялась. Смирившись наконец с ее «невежеством», Уилл тихо радовался про себя: все-таки была одна область знаний, в которой он мог дать Тише сто очков вперед! Он цитировал ей культовые мультики своего детства, а она сидела, раскрыв от удивления рот. Он пересказывал ей сюжеты читаных-перечитанных в отрочестве фантастических романов и детективов: имена их героев были у всех на устах, но для Тиши они оказались настоящим откровением.

Собственно, она и не распространялась никогда о своем детстве и юности. Даже ее имя было лишь сухой и таинственной аббревиатурой ТШ, которую Уилл преобразовал в «Тиша» для удобства произношения. Он никогда не встречался ни с ее родителями, ни с какими бы то ни было другими родственниками или друзьями детства. Несмотря на свой воинствующий атеизм – она ела исключительно некошерную пищу, отдавая особое предпочтение запеченному с пряностями поросенку, – Тиша пару раз вскользь упомянула о том, что ее семья весьма консервативна. Это случилось, когда он намекнул ей, что было бы недурно познакомить его с предками.

– Они не потерпят бойфренда-нееврея, – отвечала она.

– Мы же не собираемся жениться! – возражал Уилл.

– Не важно. Сам факт нашей дружбы и каких-то отношений – это уже плохо, с их точки зрения.

Они много спорили и ссорились по этому поводу. Уилл обзывал ее родителей самыми последними словами, упрекая их в расизме и сионизме, сравнивая их нетерпимость с нетерпимостью самых отпетых антисемитов – только наоборот. А Тиша, оправдываясь, в очередной раз прочитывала ему популярную лекцию по истории еврейского народа. Она рассказывала о том, что во все времена и во всех странах иудеев нещадно притесняли и истребляли. Сохранение в этих условиях самобытности было для них вопросом выживания. И многие – ее родители в том числе – исторически боятся ассимиляции, справедливо полагая, что это положит конец еврейской культуре и еврейской цивилизации. Смешанные браки? Да ни за что в жизни! Друг из нееврейской семьи? Никогда, ибо это может рано или поздно привести к смешанному браку!

– Ну хорошо, я понял. А сама-то ты согласна с ними? – говорил обиженный Уилл.

Тиша не отмалчивалась, но отвечала туманно. Она не соглашалась с точкой зрения своих родителей, но так, что Уилла это не убеждало. В конце концов это сказалось на их отношениях. Если поначалу их окрыляла романтика зимнего манхэттенского отшельничества, то по весне ощущения притупились. Уилла убивало осознание того, что всему виной древние суеверия чуждого ему народа. История, насчитывающая пять тысяч лет, богоизбранность – все это чудесно, но при чем тут он?

А потом он встретил Бет. Ему почти не пришлось терзаться угрызениями совести, потому что к тому моменту они с Тишей уже негласно пришли к выводу, что у них нет общего будущего. Окончательный разрыв, впрочем, дался весьма болезненно. Не в силах побороть свою трусость, Уилл начал встречаться с Бет, так и не расставшись формально с Тишей. Однажды та наткнулась на фотографию новой возлюбленной Уилла на его компьютере и устроила форменную истерику. Поразительно, но именно Тиша обвинила Уилла в том, что тот уступил «давлению еврейских предрассудков».

– Ты отказался от меня лишь на том основании, что я такая, какая я есть! Как ты посмел?!

Уилл выдержал ту сцену, разглядывая свои ботинки. Он чувствовал, что гнев Тиши направлен не только на него, но и на «еврейские предрассудки», которые были ее кровь от крови и плоть от плоти. Тиша почти победила их в себе, но в конечном итоге именно за ними осталось последнее слово. После того разговора они больше не виделись. Уилл ушел, и в его памяти навсегда осталось ее гневное, залитое слезами лицо.

Он не знал, как она жила после него. Иногда лишь гадал про себя, что в конце концов пересилило – родная ей культура или страстное увлечение современным искусством…

И теперь вот Том не нашел ничего лучше, как предложить ему обратиться к Тише за помощью. Да к тому же среди ночи. Уилл не стер ее номер из памяти своего мобильного, но что она ему скажет, если он все-таки наберется наглости позвонить? И повернется ли у него самого язык сообщить, что он набрал ее номер исключительно ради спасения своей жены? И удивится ли он, если в ответ она молча повесит трубку?

И все же Том прав: положение отчаянное, и другого выхода не видно. Вне всякого сомнения, Тиша и есть тот самый эксперт, в котором он так нуждается сейчас. И он ей позвонит. Прямо сейчас. К черту рефлексии! К черту трусость! Не тот случай…

Уилл нервно расхаживал по комнате, мысленно репетируя начало разговора и отбрасывая разные его варианты. Он привык так работать. Пока в голову не придет первая строчка статьи – писать нечего. Первая строчка, первое слово – это самое главное.

Наконец он стал рыться в памяти своего телефона, мучительно щурясь и отчаянно боясь увидеть ее имя на маленьком дисплее. Вот сейчас он его наберет, ее аппарат подаст сигнал, она посмотрит, кто ей звонит, и поймет… Нет, это слишком. Уилл взял телефон Тома. По крайней мере Тиша не будет знать заранее, кто поднимает ее среди ночи.

– Тиша? Привет, это Уилл…

В трубке что-то ухало и громыхало. Где она? В ночном клубе, что ли?

– Привет.

– Это Уилл, Уилл Монро.

– Я с другими Уиллами не знакома. Итак?

Думал ли он застать ее врасплох? Ожидал ли, что она растеряется и ее голос дрогнет? Нет, Уилл слишком хорошо ее знал. Не такой она была человек, чтобы падать в обморок от телефонного звонка мужчины, которого когда-то любила и который бросил ее несколько лет назад ради того, чтобы жениться на другой.

– Нам надо увидеться. Срочно. Пойми, я ни в коем случае не осмелился бы тебя беспокоить, если бы это не было так важно и так срочно. Я не совру, если скажу, что речь идет о жизни и смерти человека…

Его голос дрогнул, и он знал, что Тиша это почувствовала.

– Что-нибудь с твоей мамой? Она заболела?

– Нет, я говорю о Бет. Я… как бы тебе сказать… я все понимаю, Тиша, но нам действительно нужно увидеться, и как можно скорее. Я прошу тебя.

Вопросов она больше не задавала. Просто дала адрес. Не домашний, а рабочий – одной из арт-студий в Челси. Она поспешила добавить, что туда ей будет быстрее доехать, чем до дома, но Уилла это не обмануло. Она не хотела приглашать его к себе домой. Может быть, Тиша с кем-то живет? Или, напротив, стыдится, что ни с кем до сих пор не живет. Или, наконец, просто не хочет оставаться наедине с Уиллом в неформальной обстановке.

Арт-студия… Давным-давно они чуть ли не каждый вечер заводили разговоры об искусстве и о мечте Тиши стать настоящим художником. Это была ее любимая тема. Правда, никто не знал, хватит ли у нее мужества пройти этот путь до конца… принести все жертвы… Выходит, хватило. Уилл на мгновение почувствовал гордость за свою бывшую подругу.

Меньше чем через час он вышел из старенького, дребезжавшего лифта, в котором пассажиру нужно было самому открывать сетчатые двери. Что-то подсказывало ему, что обитавшие здесь художники специально сохранили в своем доме этот антиквариат – возможно, старые вещи будили вдохновение. Коридор четвертого этажа был погружен в полумрак. В дальнем углу смутно угадывались гипсовые бюсты. Совсем рядом, очевидно, обитал дизайнер по освещению: возле двери валялись сегменты инсталляции с использованием неона. Наконец Уилл отыскал лаконичную медную табличку с надписью «ТШ». Две буквы – таинственно, загадочно. Так, наверно, рождаются брэнды, которым суждено однажды прославиться на весь мир…

Он негромко постучал и вдруг обнаружил, что дверь не заперта. Вошел. На стенах от пола до потолка были развешаны картины. Несколько незаконченных полотен растянуты на мольбертах и закрыты мешковиной. В центре стоял старый деревянный стол, на барной стойке, тянувшейся вдоль дальней стены, поблескивали всевозможные пузырьки и тюбики – очевидно, с красками. В глаза почему-то бросились огромные садовые ножницы и старенькая поваренная книга, из которой, казалось, была выдрана половина страниц.

В противоположном конце комнаты, на выцветшем красном диване сидела, покачивая ногой, Тиша. Почему-то ему казалось, что она стала выше и полнее… В остальном она была все такой же. Перед глазами Уилла вновь предстала женщина, в которую он когда-то влюбился без памяти, и которая могла и сейчас влюбить в себя кого угодно. Тиша отпустила волосы до плеч, но косичка при этом никуда не делась. На ней была бесформенная винтажная рубашка, стройные ноги обтягивали узкие джинсы, порванные на коленках. Уилл невольно залюбовался своей экс-возлюбленной.

Опомнившись через пару секунд, он замер в нерешительности. Это был самый трудный момент. Что он должен сейчас сделать? Подойти и по-дружески обнять ее? Может быть, чмокнуть в щеку? Или ограничиться рукопожатием?..

Тиша избавила его от мучительных раздумий. Она легко поднялась с дивана и раскрыла ему объятия, как мать – блудному сыну. Уилл подошел к ней и обнял, изо всех сил стараясь делать это «чисто дружески».

– Так что у тебя случилось, Уилл?

Он вкратце изложил ей все. По порядку. Сначала про сообщение по электронной почте с неизвестного адреса. Потом про то, как они с Томом вычислили местонахождение похитителей. Потом про свой визит в Краун-Хайтс. Про допрос и пытку ледяной водой.

– Все это шутка, я надеюсь? – проговорила Тиша, когда он закончил.

На лице ее застыло странное выражение. Нечто среднее между недоверием и тревогой. В какой-то момент губы ее тронула кривая усмешка, которая, впрочем, мгновенно исчезла, стоило ей увидеть, как на нее отреагировал Уилл. Тиша поняла, что ему не до шуток.

– Так ты полагаешь, что я потревожил тебя исключительно для того, чтобы рассказать забавный еврейский анекдот? – тихо проговорил Уилл.

– Нет, я тебе верю. Теперь верю… Извини. Я верю и переживаю за тебя. И за Бет. Правда… – Уилл обратил внимание на то, что Тиша впервые произнесла вслух это имя. – Но почему ты решил обратиться за помощью именно ко мне?

– Я хочу разобраться во всей этой казуистике. Пожалуйста, помоги. Я, как попугай, могу повторить то, что видел и слышал, но не вижу в этом ни крупицы смысла. Объясни, что все это значит! Стань моим переводчиком!

Она тихо вздохнула и грустно улыбнулась, и эта улыбка вдруг сделала ее старше. Уилла это удивило. Он привык считать, что старят лишь морщины. На лице Тиши не было морщин, но она вдруг на мгновение стала старше.