Текст книги "Праведники"

Автор книги: Сэм Борн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 30 страниц)

– Это свои.

Наконец в голове Уилла стал складываться более или менее цельный образ погибшего. Макрей был, если можно так выразиться, лучшим из худших. Бордель его содержался в образцовом порядке и функционировал бесперебойно на протяжении многих лет. Все в округе – бандиты, мелкие наркодельцы и их родственники – относились к нему чуть ли не с уважением.

Очевидно, сутенер из него вышел высокого класса. Он настолько пекся о собственном заведении, что регулярно сдавал постельное белье и одежду «девочек» в местную прачечную. Уилл заглянул и в сам бордель, осмотрелся там как следует. Оказалось, что заведение выглядело вовсе не так отталкивающе, как он вначале думал. Скорее оно походило на небольшую провинциальную больницу. Везде царил почти идеальный порядок. В холле даже стоял автомат с чистой питьевой водой. Говард гордился своим заведением, считал себя здесь царем и богом. Уилл выяснил, что иногда по вечерам он устраивал здесь этакие «семейные дискотеки» – с громкой музыкой и танцами.

Удалось ему побеседовать и с «девочками».

– Я могу повторить лишь те, что вы уже, наверно, слышали, сэр. Он был продавцом. Хорошим продавцом. Он продавал нас, платил нам за это, а остальное забирал себе.

Но лишь к вечеру Уилл наконец наткнулся на человека, которого искал весь день, – на того, кто искренне скорбел о гибели Макрея…

Он узнал, где находится похоронная контора, куда должны были вот-вот передать тело из полицейского морга, вернулся в машину и дал таксисту адрес. Здание конторы и само местное кладбище даже в сравнении со всем остальным Браунсвиллом производили на редкость гнетущее впечатление. Наверно, именно в таких местах и лежат многочисленные участники и жертвы нью-йоркских уличных разборок.

На месте оказалась только секретарша. Молоденькая негритянка с длиннющими полированными ногтями, выглядевшими на общем фоне удивительно неуместно и даже нелепо.

Он спросил, заказывал ли кто-нибудь похороны Макрея. Может быть, родственники? Нет, никто не заказывал. И вообще у секретарши было такое ощущение, что Макрей не обзавелся за свою жизнь семьей как таковой. Но Уилл не сдавался. Он понимал, что чем больше интересных деталей он узнает, тем больше шансов на то, что весь этот бестолковый день не будет потрачен впустую.

– Неужели вообще никто не звонил вам в связи с гибелью мистера Макрея?

– Ой да! Господи, чуть не забыла! – вдруг всполошилась девушка.

«Ну наконец-то…»

Оказалось, что днем звонила какая-то женщина. Хотела уточнить дату и время похорон. Собиралась прийти отдать Макрею последние почести. Порывшись у себя на столе, секретарша даже отыскала бумажку с номером звонившей. Уилл без долгих церемоний забрал записку и набрал номер. Когда на другом конце провода сняли трубку, он сказал, что звонит из похоронной конторы и хотел бы встретиться – «кое-что обсудить в связи с кончиной мистера Макрея».

– Приезжайте, – ответила женщина.

В такси Уилл отстучал короткое электронное послание Бет. У них так было заведено: днем, когда Бет сидит на работе за компьютером, Уилл связывался с ней по электронной почте, в остальное время бросал эсэмэски.

«Срочно нужна твоя помощь как психолога. Еду интервьюировать женщину, которая лично знала убитого. Сказал ей, что работаю в похоронной конторе. Но при встрече придется раскрыть карты. Как бы это сделать так, чтобы она не обиделась и не вышвырнула меня вон? Придумай что-нибудь! Через пять минут я уже подъеду к ее дому. Целую».

Уилл долго ждал, тупо уставившись на экран карманного компьютера. Но Бет так и не ответила.

В нужную дверь Уилл постучал, когда на Браунсвилл уже опустились сумерки. В распахнутом окне второго этажа показалась голова женщины. «Чуть за сорок, – машинально отметил про себя Уилл. – Темнокожая. Брюнетка. Красивая. Интересно, чем она выпрямляет волосы?»

– Спускаюсь!

Женщина представилась Летишей. Фамилию не назвала.

– Вынужден сразу извиниться перед вами, Летиша. Меня зовут Уилл Монро, и я…

Уилл довольно сбивчиво принялся объяснять ей, почему ему пришлось соврать насчет похоронной конторы, что он вообще здесь делает и как сильно ему не хочется подводить положившегося на него редактора. Летиша терпеливо слушала. На лице ее не было ни тени недовольства или раздражения. Наконец Уилл добрался до эффектной, как он думал, концовки своего монолога:

– Послушайте, Летиша, возможно, это наша единственная возможность узнать правду о гибели Говарда Макрея. Будет несправедливо по отношению к его памяти, если мы эту возможность упустим.

Эффектная концовка, в сущности, не требовалась. Летиша заверила его, что не сердится за обман. И даже рада, что он оказался журналистом. Она проводила его из прихожей в гостиную, сплошь заваленную детскими игрушками.

– Вы его родственница? – запустил пробный шар Уилл.

– Нет. – Она улыбнулась. – Я встретилась с этим человеком всего один раз. Но мне этого хватило.

«Но тебе этого хватило – чудесно! Ну же, продолжай. Печенкой чувствую, что сейчас ты откроешь мне какую-то его страшную тайну. Я не прощу ни тебе, ни себе, если ты этого не сделаешь!»

Уиллом овладело нетерпеливое возбуждение.

«Не молчи! Сейчас ты скажешь мне, кто и почему убил Макрея! Интересно, какое звание мне присвоят в Управлении полиции Нью-Йорка?»

– Когда это случилось? – спросил он как можно небрежнее.

– Почти десять лет назад. Так получилось, что мой муж, который, кстати, скоро вернется, попал в тюрьму. – Она уперла в Уилла прямой взгляд, в котором сквозил вызов. – Да, в тюрьму. Только не подумайте, что он что-то натворил. Он был невиновен. Но до суда его взяли под стражу, и у нас не было денег, чтобы его отпустили под залог. Все знали, что суд его оправдает, но заседание все время переносилось, а муж все сидел и сидел. Это было невыносимо для нас обоих. В какой-то момент я впала в отчаяние…

На сей раз в ее глазах застыла немая мольба. Словно она просила его не заставлять ее договаривать до конца, а постараться догадаться, к чему она клонит. Но Уилл был слишком охвачен предвкушением раскрытия громкой тайны и тупо ждал продолжения.

– Всем известно, что в Браунсвилле быстрые деньги можно получить только двумя способами. Либо продавать наркотики, либо…

Наконец-то до Уилла дошло.

– То есть вы захотели продать… Вы решили повидаться с Говардом?

– Да. Я ненавидела себя за это. В детстве я ходила в церковь и пела в хоре, мистер Монро. Но у меня не было выбора.

– Понимаю.

– Я воспитана в строгих правилах. Но моим долгом было вытащить мужа из камеры, понимаете?! И я пошла к Говарду… в его заведение…

Уилл не глядя сделал запись в блокноте: «Пошла к Говарду. В глазах слезы».

– Это звучит глупо и высокопарно, но я решилась продать то единственное, что у меня было. Решиться-то решилась, но переступить порог того дома так и не смогла. Как ни ругала себя, как ни заставляла… Не смогла. Стояла на улице и не знала, что делать. Наконец Говард сам меня заметил. Он как раз подметал крыльцо. Подошел, спросил, в чем дело. Я объяснила. Сказала, что срочно нужны деньги и зачем. Я ясно дала ему понять, что с моей стороны это был вынужденный шаг, что на этот шаг меня толкнуло отчаяние. А он…

– Что он? – быстро спросил Уилл.

– А он поступил очень странно. Очень и очень странно.

Уилл весь подался вперед.

– Он взял меня за руку и повел в дом. Мы поднялись по лестнице на третий этаж. Он отпер ключом какую-то дверь, и я поняла, что мы оказались в комнате, где он жил. Мы вошли, и он сразу направился к постели. Стал снимать с нее белье.

– Белье? В каком смысле?

– В прямом. Поначалу я испугалась. Я была готова ко всему, но то, что он делал, совсем не вязалось с тем, чего я ожидала. А он аккуратно сложил в углу матрас и переключился на тумбочку. Выбросил из нее все, оставил только CD-плейер и еще зачем-то бросил туда свои наручные часы. Затем сказал, чтобы я отошла, и начал выволакивать это все из комнаты. И тащить по лестнице вниз.

– Что выволакивать?

– Все! Кровать, тумбочку и матрас. Я не разбираюсь в мебели, но это была явно очень хорошая, дорогая кровать. И тяжелая. Но он в конце концов вытащил ее на улицу, потом спустил туда же тумбочку, матрас и подушки. Погрузил все это в кузов своего фургончика. Я ходила за ним туда-сюда молча, стараясь не мешаться под ногами и ничего не соображая. Затем он сел в кабину, а мне велел идти на угол Фултон-стрит и ждать его там в пять.

– Да, все это весьма странно, Летиша, я согласен с вами. Представляю себе ваше состояние.

– Я, по-прежнему ничего не понимая, сделала, как он сказал. И уже оттуда увидела, что его фургончик стоит у дверей ломбарда. Говард говорил о чем-то с хозяином, а грузчики уже затаскивали кровать внутрь. Потом я увидела, как хозяин отсчитал Говарду деньги. Макрей тут же направился ко мне и отдал эти деньги.

– Не понял…

– Он отдал эти деньги мне. Все. Даже не пересчитывая. Я опешила. Помню, сказала ему: «Если вы хотели мне помочь, то могли ведь просто одолжить какую-то сумму, зачем же было закладывать кровать?» А он сказал, что та кровать была для него самой дорогой вещью в жизни, и он обязан был поступить именно так, как поступил. И еще он сказал мне одну вещь на прощание, которую я никогда не забуду. Помню до сих пор слово в слово. «Возьми эти деньги и выкупи на них своего мужчину. И никогда не делай того, что ты хотела сделать сегодня».

– А вы?

– Я так и поступила. Выкупила мужа и никогда не торговала своим телом. Благодаря Говарду.

Они услышали, как распахнулась входная дверь. Прихожую наполнили детские голоса. Уилл обернулся. На пороге комнаты стоял средних лет мужчина, а рядом с ним трое малышей.

– Привет, дорогая. У нас гости?

– Мистер Монро, это мой муж Мартин, мои дочурки Дэвини и Брэнди, и сын Говард… – Летиша коснулась руки Уилла и чуть сжала ее. – Мартин, это журналист из «Нью-Йорк таймс». Я его провожу, а ты отведи детей умываться.

На пороге Уилл шепнул ей:

– Ваш муж ничего не знает?

– Нет, и я не собираюсь ему рассказывать. Мужу не нужно знать подобные вещи о своей жене.

Уиллу вдруг захотелось возразить. Сказать, что многие мужья гордились бы своими женами, если б узнали, что те были способны пожертвовать ради них всем. Но он промолчал.

– Вашего сына зовут…

– Да, я дала ему это имя. Сказала мужу, что мне оно нравится, вот и все. И оно мне действительно нравится. С тех самых пор. У моего сына достойное имя. Я вам больше скажу, мистер Монро… Погибший был сутенером и содержателем борделя, он зарабатывал грязные деньги. И все же он был праведником. Самым настоящим. О таких только в книжках пишут.

ГЛАВА 5

Суббота, 21:40, Бруклин

Вечером, на кухне, все было как всегда. Бет готовила спагетти, а Уилл только успевал подхватывать у нее из рук использованную посуду и тут же ее мыл. Это экономило им время после ужина и избавляло от необходимости лицезреть полную грязных тарелок раковину. Уилл рассказывал Бет о том, как провел день.

– О, на этом дяде пробы ставить негде, но именно он пришел на помощь попавшей в беду женщине. Женщине, с которой он даже не был знаком! И при этом, заметь, настоял на самой большой для себя жертве. Каково?

Бет молчала, повернувшись к нему спиной.

– Не знаю, честно говоря, понравится ли моя заметка Глену, но дело не в этом. Летиша убеждена в том, что Макрей спас ее честь. А возможно, и жизнь. То есть, ты понимаешь, он не просто протянул ей руку помощи, он спас ее в высшем смысле этого слова. Сутенер, стяжатель, с головы до ног криминальный персонаж, вдруг предстал в образе Спасителя! Нет, что ты на это скажешь?

Бет по-прежнему молчала, сосредоточенно готовя ужин. Уилл решил, что ее мысли были целиком заняты его рассказом, и это тешило его самолюбие.

– Ладно, Бог с ними, с Макреем и Харденом. Что будет, то будет. Ты-то как сегодня?

Бет впервые повернулась и подняла на него глаза. И Уиллу захотелось съежиться от этого взгляда.

– О, черт… – пробормотал он, вдруг вспоминая ее записку. Утром он пробежал ее глазами и тут же о ней забыл. Напрочь.

Бет все молчала, ожидая, когда он объяснится.

– Прости, малыш. У меня все мысли были о работе. И я, наверно, отключал телефон, когда разговаривал со всеми этими людьми. Ты мне звонила? Прости, прости меня, дурака, я только что вспомнил…

– Ты только что вспомнил… Уилл, как у тебя язык поворачивается говорить мне это? Ты только что вспомнил… Но разве так можно?

Она говорила тихо и вроде бы спокойно, но каждое слово падало на него ударом тяжелого молота. Бет была в бешенстве, и ему было почти страшно находиться с ней сейчас в одной комнате. Поразительно, как ей удавалось даже в минуты сильнейших душевных переживаний сохранять ровный тон… Наверно, их обучали этому трюку на факультете психологии. Уилл размышлял сейчас о внешней стороне дела, даже не решаясь постичь суть того, что переживала его жена.

– Я вот уже несколько месяцев только об этом и думаю, а ты… ты только что вспомнил. Это ве-ли-ко-леп-но… – Наконец-то ее голос начал повышаться, и Уиллу от этого стало немного легче. – Хорошо, допустим, ты всегда туго соображаешь спросонья. Именно поэтому я и оставила тебе записку. Ты прочитал ее утром. После этого у тебя был весь день…

– Я не в потолок плевал весь этот день, дорогая…

– О, конечно. Ты весь в работе. Но почему у тебя в голове нет ничего, кроме твоей работы? Почему ты мне сейчас говоришь об этом? Ты что, оправдываешься? Ты, забывший о самом важном, что есть у нас с тобой. Точнее, о том, чего у нас с тобой до сих пор нет! Уилл, я… Я не могу есть, я не могу спать, у меня все из рук валится, потому что я думаю об этом. Каждый день, каждую минуту. Я и рада бы не думать, но у меня не получается. А ты только что вспомнил…

Глаза ее увлажнились.

– Что они тебе сказали, Бет?

– Нет, Уилл, не думай, что тебе удастся так легко перевести разговор на другую тему! А если тебе на самом деле так интересно, что они мне сказали, ничто не мешало тебе пойти туда сегодня вместе со мной и услышать все собственными ушами!

Действительно, ему ничто не мешало. Больше того, он был обязан пойти туда сегодня вместе с Бет. В самом деле, как он мог забыть? Как?!

Уилл стоял потупившись и ломал голову над тем, как бы помягче увести разговор в сторону от обсуждения его «забывчивости» и навести его на обсуждение конкретных итогов ее визита в клинику. И чем дольше он так стоял и молчал, тем меньше у него оставалось шансов на успех. Таким трюкам надо учиться. Пожалуй, Бет это не составило бы никакого труда.

– Любимая, я виноват перед тобой. Мне стыдно, и я презираю себя за то, что забыл сегодня обо всем на свете. Я действительно не заслуживаю твоего прощения. Но я на самом деле очень хочу знать, что они тебе сказали! Клянусь, у тебя будет куча времени, чтобы наказать меня за забывчивость, но сейчас, пожалуйста, расскажи о своем визите в клинику. Я тебя очень прошу.

Она долго сидела молча, вертя в руках деревянную ложку, а потом тихо – так, что Уиллу пришлось напрячь слух, чтобы ее услышать, – сказала:

– Они меня даже не осмотрели. Мы просто поговорили. Мне сказали, что нам лучше попробовать снова. И лишь через три месяца, если ничего не выйдет, можно будет говорить о каком-то медицинском вмешательстве. – Она всхлипнула и потянулась за носовым платком. – Они опять сказали, что мы оба более чем здоровы и никаких препятствий в этом отношении быть не может. Сказали: пробуйте снова.

– Так это же отличные новости! – торопливо проговорил Уилл и тут же понял, что вновь допустил ошибку. Такая преувеличенно бодрая реакция на слова Бет была неуместна. Только сейчас он понял, что, пожалуй, должен был поддержать минорное настроение жены, дать ей спокойно выговориться. А он фактически заткнул ей рот в самом начале своим идиотским восклицанием…

– Ты полагаешь? Тебе в самом деле кажется, что это отличные новости, Уилл? Ты знаешь, а у меня ощущение, что я не узнала сегодня ничего нового. Я шла туда за результатом и за объяснениями того, что происходит. Я получила результат? Нет. Я получила объяснения? Нет. Мне лишь в очередной раз сказали, что у меня великолепные яичники, а у тебя первосортная сперма. Это все очень здорово. Но мне по-прежнему не дает покоя один и тот же вопрос: какого черта в таком случае мы не можем зачать ребенка?!

Бет швырнула ложку о стену, забрызгав обои томатным соусом, и выбежала. Уилл после некоторого замешательства бросился за ней, но она с грохотом захлопнула дверь спальни прямо перед его носом. Он услышал, как она, оставшись одна, наконец дала волю слезам.

Вернувшись на кухню, Уилл без сил опустился на стул. Черт подери, как он мог испоганить себе и ей весь этот вечер? Именно этот? Он же сам вызвался идти в клинику вместе с ней. Еще хвастался, что ему ничего не стоит сбежать с работы днем на пару-тройку часов. А вместо этого машинально пробежал глазами ее утреннее послание и мгновенно выкинул его из головы. Как мусор. Мало того, ему еще хватило наглости послать ей электронное сообщение с просьбой о помощи.

Он давно подозревал, что его одержимость работой имеет в глазах Бет вполне конкретное объяснение – тем самым он пытается спрятаться от серьезной проблемы и даже угрозы, нависшей над их семейной жизнью: у них за плечами четыре года брака и два года секса без предохранения, а Бет до сих пор не смогла забеременеть. Все выглядело именно так, но жена ошибалась. Уилл всегда был одержим работой. Сначала учебой, теперь работой. Всегда. Таким уж он уродился.

Зазвонил телефон.

– Уилл?

– Привет, пап.

– Понравился Гендель?

– Не то слово. Господи, какой же я идиот! Это я должен был позвонить тебе. Извини.

– У тебя грустный голос. Что-то случилось?

– Нет, просто устал. День выдался тяжелый. Помнишь, из-за чего я сорвался с концерта? Ну вот… Решил копнуть то убийство поглубже, выйти за рамки сухих цифр криминальной статистики. И увлекся…

Он буквально кожей чувствовал присутствие Бет за дверью спальни и необходимость бросить все, идти туда, дергать ручку, умолять ее простить его и выйти.

– Да, это интересно. И у тебя что-то получается?

– Я выяснил, что погибший был сутенером и хозяином злачного заведения.

– М-да… А с другой стороны, чему тут удивляться? Это же Браунсвилл. В любом случае с удовольствием прочитаю твою заметку. Подожди… – Отец отошел от телефона и вернулся только через полминуты. – Линда торопит. Идем на званый ужин. Там будут большие люди. Ладно, пока. Созвонимся!

Даже по выходным отец и его сожительница – Уилл не мог заставить себя называть эту женщину иначе – охотно выезжали в свет и посещали всевозможные благотворительные акции. При этом отец брезговал традиционными формами меценатства и участвовал лишь в необычных проектах. «Отдавать деньги просто. Другое дело, когда ты еще отдаешь свое время и силы», – любил повторять он и всегда припоминал по этому случаю поговорку: «Не кошелек раскрой, а сердце!» В кабинете отца висела большая фотография, на которой были изображены он сам и бывший президент страны – оба в рабочих спецовках, карабкающиеся вверх по какой-то шаткой лесенке. У президента в руках, кроме того, был молоток. В день, когда фотограф запечатлел их вместе, они принимали участие в одной из самых нестандартных благотворительных акций – строительстве дома для неимущих в Алабаме.

Уилл положил трубку и – по инерции – принялся размышлять об увлечении отца. Не все в нем было так просто. Кое-кто говорил, что таким образом Уильям Монро-старший просто страхует свою карьеру и упрочивает репутацию «достойного человека». А сам Уилл подозревал, что эта благотворительность – своего рода регулярный взнос отца в дела протестантской общины, имевшей сильнейшие лоббистские возможности в тех структурах, которые ведали новыми назначениями в Верховный суд США. Конкуренты отца тоже даром времени не теряли – многие из них слыли активными членами местной общины. И Уильям Монро-старший также не имел права оставаться в стороне.

Он наконец тяжело поднялся со стула, направился в спальню и обнаружил, что дверь открыта. Бет спала. С минуту постояв у постели, он вернулся на кухню, съел холодные спагетти и пошел в гостиную. Настроение было мерзкое. Час назад он своими руками воздвиг между собой и женой глухую кирпичную стену, и за это время она не дала ни одной трещинки.

Плеснув себе немного виски, он уселся перед телевизором и включил Си-эн-эн.

«…Теперь к международным новостям. В Лондоне разгорается министерский скандал. В атаку на канцлера казначейства Гейвина Кертиса пошла местная церковь. Епископ Бирмингемский выступил с обвинительной речью в палате лордов…»

Уилл присмотрелся. Кертис выглядел гораздо хуже, чем во время их последней встречи, когда Уилл еще учился в университете. Тогда Кертис был одним из лидеров оппозиции и возглавлял ведомство природных ресурсов и окружающей среды. В Оксфорд он приехал, чтобы выступить на студенческих дебатах. Уилл тогда редактировал новости в местной студенческой газете «Черуэл», и ему посчастливилось взять у Кертиса интервью один на один.

Личность Кертиса произвела тогда на Уилла сильное впечатление. Во-первых, он не разговаривал с ним как с ребенком. Хотя мог бы, учитывая, что на момент их беседы Уиллу не исполнилось и девятнадцати. Нет, он вел себя с долговязым студентом как с равным. И совершенно не походил на политического и государственного деятеля. Скорее на университетского преподавателя. То и дело ссылался в разговоре на тот или иной фильм или книгу. Сыпал цитатами из работ голландских богословов эпохи Возрождения и спорными сентенциями из картин никому не известных польских режиссеров. Порой Уиллу казалось, что они говорят на разных языках. Тогда он преисполнился твердой уверенности в том, что карьера Кертиса прервется очень скоро – большая политика, как известно, не терпит интеллектуалов. Каково же было удивление Уилла, когда Кертиса сделали членом британского кабинета и вручили ему один из самых престижных и ответственных министерских портфелей.

По Си-эн-эн показывали седого англиканского иерарха в сером костюме и малиновой рубашке. Из-за полопавшихся сосудов его лицо с дряблой кожей едва ли не сливалось по цвету с рубашкой. Репортер Си-эн-эн сказал, что это лидер течения, наиболее близкого по духу к американской Церкви Воскрешенного Христа – самому консервативному крылу мирового протестантизма. Епископ с экрана телевизора во всеуслышание называл Кертиса великим грешником, обвиняя в разворовывании средств из «общественного кармана», и призывал отлучить его от Церкви.

Уилл выключил телевизор, вернулся в спальню и сел за компьютер. Он знал, что Бет теперь будет спать до утра. Ему мучительно хотелось разбудить ее и поговорить по душам. В конце концов, они сами установили правило: никогда не ложиться спать не помирившись. Но он понимал, что именно сегодня, именно сейчас ее лучше не трогать. Потому что будет только хуже.

Ему всегда нравилось наблюдать за спящей Бет. Во сне ее лицо было необыкновенно подвижно, словно жило собственной жизнью. Очень часто Уилл просыпался от того, что Бет во сне смеялась. Но сегодня ей было явно не до смеха. Темные волосы обрамляли бледный лоб, на котором застыла печать обиды и глубокой тревоги. Ему захотелось провести ладонью по ее щеке, заставить ее улыбнуться во сне. Но он сдержался. А вдруг она проснется? И неприятный разговор возобновится? Нет, лучше оставить все как есть.

Включив ночник, Уилл решил быстро написать статью про Макрея и отправить ее по электронной почте Хардену. Уставившись в пустой экран текстового редактора, он принялся размышлять о Летише, Говарде и обо всем, что ему довелось увидеть на улицах Браунсвилла. Но мысли отчего-то сами собой возвращались к Бет. Бет была одержима мыслями о беременности. Но что-то действительно мешало им зачать ребенка, как это делают все. Ему нравилась позиция консультирующих их врачей – не торопиться, не переживать попусту, пробовать снова. Все портило нетерпение Бет. Чем больше она ждала, тем меньше ей хотелось ждать. Чем больше ее просили успокоиться, тем больше она нервничала. Ей нужен был точный диагноз и четкий план действий.

Но беременность для Бет не была самоцелью. В последнее время ее действительно стало раздражать, что Уилл так много времени и сил отдает работе. Раньше его честолюбие вызывало в ней восторг, она даже называла его сексуальным. Ее восхищало желание Уилла самоутвердиться и дистанцироваться от славы отца. Когда ему исполнилось восемнадцать, отец предложил ему приехать в Америку – ему не составило бы никакого труда устроить сына в Йельский университет. Уилл демонстративно отказался. Когда он рассказал об этом Бет, она одобрила его решение. Но теперь те времена прошли, и жене стало казаться, что Уиллу пора скорректировать список жизненных приоритетов.

Он заснул в пятом часу. Ему снилось озеро, и он пересекал его, стоя в утлой лодке с опущенным в воду веслом, как венецианский гондольер. На берегу с зонтом в руках стояла женщина. Наверно, Бет… Впрочем, с такого расстояния он не мог разглядеть ее лица. Прищурившись, он всматривался в ее черты, но глаза слепило солнце, и женщина осталась неузнанной.