Текст книги "Мечты камня (ЛП)"
Автор книги: Селене Паскуаль
Соавторы: Ирия Паренте
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)
– Она называется Полярной, – рассказываю ей, – и это королева всех звёзд. По крайней мере, так говорила мне мама. Она верила во все эти сказки, – да что там, она даже в меня верила. – И постоянно рассказывала их мне. Она говорила, что, если я когда-нибудь потеряюсь, эта звезда непременно покажет, как вернуться домой, – замолкаю на мгновение. – А потом я вырос и понял, что это правда лишь наполовину: звезда указывает, где находится север, и поэтому по ней можно ориентироваться. Но в рассказах мамы это звучало как настоящая магия.
Порой мне кажется, что в те времена, рядом с ней, всё было лучше. Она умерла, когда я был совсем ребёнком, и я бы даже не вспомнил, как она выглядит, если бы не портрет во дворце. Мне она представляется немного похожей на всех женщин: добрая, нежная, тёплая. Я знаю, что она укрывала меня по ночам. Знаю, что отец любил её, хоть и женился изначально по расчёту, и что ему было больно потерять её.
Я плохо помню, что чувствовал, когда её не стало.
– Как вернуться домой… – бормочет моя спутница, повторяя мои слова. – И когда ты собираешься вернуться? Сколько, по-твоему, продлится твоё внезапное путешествие, которым ты решил заявить о себе всему миру?
В её голосе слышится что-то, похожее на насмешку, но я делаю вид, что не заметил этого.
– Ну, кто-то же должен вас защищать? Да и сестра волшебника сама по себе не вылечится.
Надеюсь. Потому что будет обидно, если вдруг, пока мы тут рискуем жизнью, она сама (или, что ещё хуже, кто-то другой) сделает всю работу за меня.
Молчание. Отпиваю ещё немного. Интересно, она пьёт, потому что ей это нравится или потому что ей не хватает смелости продолжать разговор без алкоголя?
– Я имею в виду, ты не будешь скучать по дому?
– Если не буду, значит, потеряю его навсегда.
– Я не совсем понимаю. Почему тебе так важно стать королём? – хмуро смотрю на неё, сбитый с толку. – Разве тебе… не легче, что кто-то другой займёт твоё место? Ты всё ещё будешь членом королевской семьи со всеми благами и преимуществами, но тебе не придётся нести никакой ответственности. Твоя жизнь останется такой же, как раньше, разве нет?
Провожу пальцем по горлышку бутылки, перед тем как снова поднести её к губам. Так всё это выглядит со стороны? Это неправда, что якобы больше ничего и не надо. Ты в любом случае чувствуешь себя обязанным дать что-то взамен. И ответственность – это не столько бремя, сколько привилегия. Я не боюсь её принять. Меня готовили к этому всю жизнь.
– Если я не стану королём, меня женят, – объясняю ей. – Сошлют в какое-нибудь другое королевство. Я всё равно буду править, но только людьми, которые… которых я даже не знаю, – у меня вырывается невольный выдох. – И хоть ты в это не веришь, я искренне хочу править страной. Хочу… чтобы отец мной гордился. Чтобы, глядя на меня, он был рад, что у него есть сын, – поднимаю глаза на неё. – И хочу, чтобы мой народ при виде меня чувствовал себя защищённым и… любил меня, – мои щёки вспыхивают, и я опускаю голову, прячась под капюшоном. – Но это должно быть в Сильфосе, потому что у меня долг перед своим королевством, а не перед какой-то принцессой, которую я в глаза никогда не видел.
Это просто безумие. Интересно, как это прозвучало со стороны?
Я внезапно смеюсь. Или, по крайней мере, пытаюсь сделать вид, что мне смешно.
– Зачем я тебе всё это рассказываю? – улыбаюсь ей. – Похоже, алкоголь ударил мне в голову.
Она выглядит… изумлённой. Будто только сейчас меня увидела и не понимает, как я здесь оказался.
– Это… достойно уважения.
– А можно чуть меньше удивления? Спасибо.
– Я серьёзно, – возражает она. – Честно признаться, сегодня вечером я уже думала, что за твоим поведением есть нечто большее, чем просто эгоизм, но… Я даже подумать не могла, что ты так заботишься о королевстве, – она пожимает плечами, и мне хочется думать, что таким образом она как бы извиняется. – На мой взгляд, эти слова… достойны настоящего принца.
Как будто до этой самой речи я не был принцем по праву рождения, ага.
– Сочту это за комплимент. А если всё же нет, то не говори мне. Хотя мне по-прежнему не нравится, что ты так много знаешь обо мне, а я о тебе – совсем ничего.
Глоток. Тишина. Глоток. Да, так намного проще. Её тоже алкоголь помогает развязать язык.
– Хорошо, – произносит она, глядя в небо. – Полагаю, то, чем я занималась раньше, ни для кого уже не секрет, так?
Я мог бы придумать множество шуток на эту тему, но все они привели бы к удару по яйцам. Или того хуже: к угрызениям совести и её суровому равнодушию.
– Ты проститутка.
– Была, – поправляет она.
– Хорошо: была. И почему ты бросила это дело?
Понимаю, что крупно облажался с вопросом, по её взгляду, полному ошеломления и возмущения.
– Как это «почему»? – чуть ли не выплёвывает она. Возмущённо вскакивает, будто бы я только что оскорбил её наихудшим образом. – Знаешь что? Оставайся-ка ты тут пить в одиночестве, а я пойду спать, пока в доме тихо. С вашего позволения, конечно же.
Я уже готов молить о пощаде, когда хватаю её за руку и она пронзает меня взглядом.
– Объясни мне.
– Объяснить? – взбешённо повторяет она. – Да тебе же плевать на самом деле: ты сам не далеко ушёл от всех остальных, – я открываю рот, но она не даёт мне и слова вставить. – Или, может, ты когда-нибудь задумывался о том, каково приходится женщинам, когда их вынуждают делить с кем-то постель? Каково это знать, что твоё тело принадлежит всем, но только не тебе? – в этот момент она замечает, что я всё ещё держу её, и резко вырывает руку. – Да ты понятия не имеешь, каково это, когда твоя жизнь принадлежит другим, когда ты продаёшь себя за горстку монет. Потому что продаётся не только тело, принц, но и чувство собственного достоинства, и гордость, и честь… Да всё! И потом тебя используют, как игрушку. И это всё нужно вынести… знаешь как? С улыбочкой! Потому что, если твоё недовольство заметят, тебя будут бить и оскорблять. И если раньше ты просто знал, что не принадлежишь себе, то теперь это написано на твоём лице: синяки, царапины, ушибы, иногда с кровью. Если повезёт, они пройдут через пару дней. Если они небольшие, их можно скрыть косметикой. Но если они заметны, то ты становишься непривлекательной, теряешь клиентов, а, следовательно, и деньги, и тогда ты никому не нужна. А затем они заживают, ты снова становишься желанной красавицей, приносящей доход заведению. И так по кругу: снова и снова.
Она замолкает, чтобы сделать глубокий вдох. Я уже весь сжался, желая провалиться сквозь землю. Что я могу на ответить? Она права. Я ничего не знал о жизни проституток, о том, как оно всё на самом деле. Наверное, мало кто из мужчин вообще догадывается об этих ужасах, потому что они всегда встречают нас с улыбкой на губах. Льнут к нам, ласкают. Делают вид, что сами это хотят.
– Скажи мне, о многоуважаемый принц Сильфоса, скольким женщинам заплатил ты сам, скольких ты видел в трущобах и воспринимал их, просто как куски мяса?
Открываю и закрываю рот, забыв, как дышать. Сгораю со стыда. Да, была такая мысль. Для меня женщины – это просто… развлечение. Но я всегда стараюсь выбирать девушек, которым нравлюсь, которым могу подарить столько же удовольствия, сколько они мне. Я не швыряю их на кровать лицом в подушку. И уж точно никогда… Нет. Я не такой, как она говорит. Но всё же…
– Прости, – это единственное, что получается у меня выдавить под впечатлением от её эмоционального монолога.
Наступает тишина, которую я не знаю, как расценивать, пока не замечаю, что девушка передо мной неподвижно замерла и смотрит поражённо.
– Прости, – повторяю снова. – Я никогда не задумывался об этом… Не знаю. Просто не приходило в голову. Считал, что это просто такая же работа, как и любая другая… Знаю, что для тебя это ничего не изменит, но я… ни разу в жизни не ударил ни одну женщину, – качаю головой. Может, и думал когда-нибудь, но исключительно в пылу гнева. – Я никогда никого не унижал подобным образом.
Я тру свой нос, он оказывается холодным. Хотя всё остальное лицо горит, судя по ощущениям. Не знаю, от стыда или от количества выпитого. Внезапно мне кажется, что мой разум слишком ясный, поэтому я делаю большой глоток из бутылки, пытаясь притупить чувства алкоголем.
Минута тишины кажется мне вечностью, и я всё время чувствую её взгляд на себе. Наконец, раздаётся тяжёлый вздох.
– Если хочешь, чтобы я рассказала тебе свою историю, обещай не жалеть меня.
Поднимаю взгляд.
– Для этого достаточно вспомнить, как ты относишься ко мне большую часть времени.
Вопреки моим ожиданиям, у неё на губах мелькает слабая улыбка. Почти незаметная, но, по крайней мере, искренняя.
– Я ещё довольно мила с тобой, с учётом того, какой ты невыносимый.
– Если это ты называешь «мила», боюсь представить, как ты ведёшь себя с теми, кого ненавидишь..
Она сдаётся. Садится на скамейку и забирает у меня из рук бутылку, вращая в пальцах холодное стекло. Она уже немного пьяна и, наверное, поэтому решилась рассказать о том, что её заметно мучает. Закрываю глаза, чувствуя, как кружится голова.
– Как ты понимаешь, я не всегда была… ну, ночной жрицей. В детстве у меня была нормальная жизнь. Скромная, но спокойная. Счастливая. Моя мама умерла молодой, как и твоя, а папа проводил много времени вне дома, потому что работал торговцем. Поэтому, наверное, я всегда чувствовала себя самостоятельной и независимой. Именно папа научил меня читать и писать, он же рассказывал мне секреты успеха в торговле: иметь подвешенный язык, продавать качественный товар и предлагать выгодные условия… Думаю, эти советы полезны не только в вопросах купли-продажи, но и в обычной жизни. Он был очень умным человеком, и хотя его ремесло развивалось не так хорошо, как ему хотелось, всё же оно приносило неплохой доход, чтобы достойно жить, пускай и без излишеств.
Могу ли я представить её? Маленькую милую девочку на руках единственного оставшегося близкого человека…
– Когда мне было десять, в городе началась эпидемия. У вас, дворян, всегда есть лекарства и волшебники, которые спасают вам жизни, но для всех остальных это время было непростым. Я сама заболела и наверняка умерла бы, если бы мой папа не продал всё, что у нас было, чтобы купить лекарство. Но в итоге, когда он заразился сам, я уже не могла ему ничем помочь. Он скончался… и я осталась одна.
Одна всего в десять лет? Ребёнок, которому пришлось выживать… как? Занимаясь проституцией?
– Некоторое время я справлялась, жила на оставшиеся деньги, закладывала ценные вещи, но это всё быстро кончилось: я не могла больше платить хозяйке, и она вышвырнула меня на улицу.
Мы оба смотрим на небо так, словно пытаемся найти там ответы, которых нет на земле. Почему в мире бывает такая несправедливость, если нас защищают Стихии и звёзды?
– Следующие четыре года я провела на улице, выживая, как могла. Воровала и обманывала дворян, у них всегда было, чем поживиться. Пробиралась на рынок и питалась тем, что удавалось стащить. Спала, где придётся, почти всегда под открытым небом. Особым везением было проникнуть в какой-нибудь дом и заснуть на лестничной площадке. Мне было примерно столько же, сколько Хасану, когда я попалась на глаза лорду Кенану.
Наши взгляды встречаются. Сердце делает странный кувырок, будто не может спокойно оставаться на месте, слушая такие откровения. Будто не может поверить, что она делится этим со мной.
– Я знаю его, – хрипло произношу я голосом, не похожим на мой. Кенан никогда мне особо не нравился. Вечно казался фальшивым, более лицемерным, чем все остальные придворные. И у меня сложилось впечатление, что он не относится к королю с должным уважением. Такие встречаются обычно среди тех, что кичится чистотой крови и безупречной репутацией рода. Но и деньги тоже, как в случае Кенана, позволяют считать себя выше правящей семьи. – Алчный человек, и чересчур зазнавшийся. Все мы знаем, что приносит ему наибольший доход, – я многозначительно окидываю её взглядом с головы до ног, – тем не менее, его состояние действительно впечатляет.
Она пожимает плечами. Видимо, у меня не очень хорошо получается подправить её мнение о высших слоях общества.
– Может, если бы я знала об этом тогда, то не стала бы принимать его помощь. Но для меня всё выглядело так: ко мне подошёл дворянин и пожалел бездомную сиротку. Пообещал помочь, дать крышу над головой. Протянул руку, уверяя, что всё будет хорошо. Я поверила и пошла за ним. Думала, он удочерит меня или возьмёт на работу в качестве горничной. Будь оно так, я бы уже была безмерно счастлива. Но той ночью…
Она запинается. Эта пауза заставляет меня нервно ёрзать на месте. Сама она, кажется, изо всех сил пытается сохранить самообладание и удержать лицо без эмоций, с каким она говорила с самого начала. Что будет, если она сорвётся? Она разрыдается? Или такую боль даже выплакать нельзя?
– Той ночью он сам взялся обучить меня новой работе, которой мне предстояло заниматься каждую ночь. И лично позаботился о том, чтобы в ту ночь я стала женщиной.
Тяжело сглатываю, хотя к горлу подкатывает тошнота. Скольких ещё девушек он заставил этим заниматься? Скольких девочек четырнадцати лет, а то и младше, он привёл в бордель, потому что им было не на что жить? Мне тошно от одной только мысли. Знает ли об этом мой отец?
Скорее всего, нет. Иначе он бы предпринял какие-то меры. Это ужасно, это несправедливо.
Что бы сделал я, будь у меня власть?
– Тебе пришлось нелегко, – пытаюсь подобрать слова, пока ещё затишье, чтобы не грянула буря. – Похоже, что ты… прошла через настоящий ад.
И рассказывает об этом мне.
– Никакой жалости, помнишь?
Она передаёт мне бутылку, будто решив, что мне она сейчас нужнее, хотя сама постоянно отпивала понемногу, пока рассказывала свою историю. Осталось меньше половины, что радует. Это не поможет справиться с тошнотой. Я чувствую себя даже хуже, чем было, и сомневаюсь, что это как-то связано с алкоголем или усталостью.
– На всякий случай отмечу, – говорю я, пытаясь немного снизить напряжение, – не все из нас такие.
Судя по взгляду, который она на меня бросает, очевидно, что её опыт доказывает обратное.
– На своей работе, если ты ещё не понял, я встречала многих мужчин. Лично видела, какие вы на самом деле. Но это не самое главное. Ты ещё хочешь узнать, что я сделала, перед тем как сбежать из Дуана? Может, тогда ты перестанешь меня жалеть или хотя бы перестанешь смотреть как на бедную несчастную девочку, совершенно незаслуженно обиженную жизнью?
Жестом показываю, чтобы продолжала, хотя часть меня хочет встать и немедленно вернуться в столицу, чтобы пожаловаться отцу или самому навести порядок – я ещё не знаю. Наверное, всё же второе. Мне бы хотелось, чтобы это было в моей власти.
– Поначалу было непросто, – признаётся она. – Как я уже сказала, труднее всего приходится, когда ты не выглядишь счастливой, когда клиенты видят, что тебе это не приносит удовольствия. Первые месяцы были самыми ужасными. А потом я научилась. Мне больше некуда было пойти, все эти годы на улице я была на грани выживания. В борделе же обо мне, по крайней мере, заботились: кормили-поили и отдавали часть заработанного мной, так что вскоре я начала копить. Затем я научилась нескольким хитростям: например, поняла, что правильное поведение даёт мне определённую власть над мужчинами, – её кривая улыбка напомнила о том, как она взяла верх надо мной в том тёмном переулке. Такое чувство, что поцелуй, словно бы всё ещё горящий на моих губах, отпечатался на коже. – Я даже… приспособила советы отца: быть щедрой на приятные слова, всегда выглядеть и вести себя наилучшим образом, выбивать наиболее выгодные условия. Можно сказать, я вела своё дело, зарабатывая деньги. Мне всё ещё не нравилась такая жизнь, но я старалась извлечь из неё максимальную выгоду. Да, некоторые принимают такой образ жизни. Не всех женщин держат там силой. Проституцию можно воспринимать таким же ремеслом, как и многие другие, к тому же довольно прибыльным, если правильно себя вести, но это возможно только если ты готова посвятить себя этому. А я так и не смогла. Меня заманили туда обманом и… Возможно, я была слишком труслива, чтобы пытаться найти другой выход. До недавних пор.
Её глаза блестят. Она пьяна, ну, или начинает пьянеть потихоньку. Звёзды наблюдают за нами с таким же интересом, как и мы на них.
Если смотреть на них достаточно долго, не моргая, они начинают плясать.
– В итоге, хорошо это или плохо, но я стала любимицей Кенана. Не раз он освобождал меня от других клиентов, потому что хотел заполучить только в своё распоряжение. Я заняла особенное положение, достойное самых увесистых кошельков. Только не думай, что это нечто хорошее: как правило, чем выше цена, за которую тебя покупают, тем омерзительнее тот, кто тебя использует, – она вздрагивает, и мне хочется обнять её за плечи, согревая, хотя знаю, что дело совсем не в холоде. – Конечно, я не раз порывалась уйти, но Кенан всё время напоминал мне, что за пределами борделями я никому не нужна. «Здесь у тебя вся жизнь, Линн. Ты принадлежишь этому месту. А снаружи тебя ждёт только смерть. И ничего больше». Долгие годы я боялась, что это окажется правдой, и никуда не уходила. Но вчера ночью… я решила, что с меня хватит, – она поднимает глаза на меня. Это было прошлой ночью? Кажется, уже прошла тысяча лет. – Как только он закончил пользоваться мной, я сообщила ему, что ухожу, как и много раз до этого. И, как много раз до этого, он повторил свою предостерегающую речь. Но на этот раз я не стала его слушать… Он напал на меня, – она закрывает глаза. – И я его зарезала.
Бутылка опустела. Швыряю её в небо. Не знаю, что на это сказать. Могу только сидеть, опустив голову и разглядывая собственные ладони. Думала ли какая-нибудь женщина так про меня? Что я просто животное. Думает ли так девушка, только что излившая мне свою душу? Сравнивает ли меня с мужчинами из своего прошлого?
– Это не твоя вина, – успокаиваю я, поднимая взгляд на неё. – Ну, то есть, да, ты поступила плохо и сделала это сознательно. Но иногда… обстоятельства сильнее нас.
– Хочешь сказать, тебе не страшно путешествовать вместе с убийцей? Хотя, честно говоря, я даже не уверена, убила ли его…
Я не думаю, что она воткнёт мне нож в спину, даже если и угрожала им вчера. Хоть я и называю её совсем спятившей, но она не кажется мне… плохим человеком. Вообще-то, я считаю её очень даже хорошей, учитывая всё, что с ней произошло, хоть она и ведёт себя совершенно непочтительно, тем самым выводя меня из себя.
– У тебя не было выбора. Он бы не отпустил тебя по доброй воле, и ты это знаешь.
Конечно, знает. Кивок.
– Я не жалею об этом, – признаётся она. – Теперь я свободна.
Поправляет юбку и опять встаёт. Порываюсь взять её за руку, потому что её немного шатает, но она возвращает себе равновесие.
– Но всё же теперь я не могу вернуться в Дуан. Чем дальше от Сильфоса, тем лучше. То, что случилось сегодня вечером, лишнее тому доказательство.
– Возможно, однажды…
Оставляю конец фразы повиснуть в воздухе, но ей этого достаточно. Она улыбается, но в этой улыбке нет радости.
– Я в это не верю.
– Ну, это не вопрос веры. Это превратности судьбы, – кажется, за меня говорит алкоголь. – И… когда я взойду на трон, я сделаю всё возможное, чтобы никому больше не довелось пережить то же, что и тебе. Эти извращенцы из старой знати меня возненавидят, но оно того стоит. Четырнадцатилетние девочки должны наслаждаться лучшими годами жизни, а не продавать девственность тому, кто больше заплатит. Это неправильно, так не должно быть.
Кажется, я начинаю привыкать к нашим паузам. И к её удивлённому лицу, как будто я сказал что-то невероятное. Не знаю, можно ли принять это за комплимент, но будем считать, что я просто непредсказуемый.
– Ты сейчас серьёзно? – спрашивает скептически. – Ты… сделаешь что-то, чтобы это изменить?
– Ты можешь перестать так удивлятьcя каждый раз, как только я открываю рот?
Протягиваю руку и слегка щипаю её.
– Ай! – вскрикивает она, но через мгновение её лицо преображает улыбка, и я больше не замечаю ничего вокруг.
На этот раз её улыбка настоящая – искренняя и весёлая. У алкоголя определённо сильное действие, если уж даже она снова и снова кажется мне красивой, особенно с приподнятыми уголками губ. Хотя её никогда нельзя было назвать уродливой. Возможно, мне просто не нравилась маска надменного безразличия, которую она всё время носила, как будто она вся из себя неуязвимая.
Но целуется она фантастически.
– Артмаэль… – моё имя из её уст звучит так, словно оно ей нравится. И не могу не признать, что это приятно. Она ведь впервые называет меня по имени? Кажется, я уже целую вечность не слышал, чтобы кто-нибудь произносил его с такой непосредственностью. Какие глупости только не лезут мне в голову. – Это значит «каменный принц», верно?
Киваю, неспособный выдавить ни слова. Не понимая, к чему она клонит. Это имя выбрала мама. Я уже задавался вопросом, хотела ли она, чтобы я был твёрдым и непоколебимым в своих решениях, как статуя. Отец как-то сказал, что я в полной мере оправдываю своё имя, потому что я очень твердолобый, но в жизни не всегда всё будет по-моему.
– Раньше я думала, что оно тебе идеально подходит: принц, который никогда не изменится, которому чуждые какие-либо чувства, кроме безграничной любви к собственной персоне, такой же серый и невзрачный, как твои глаза, – я поднимаю руку к лицу. Она выглядит задумчивой. – Но… теперь я вижу, что это не так. Мне кажется, что на самом деле ты вовсе не из камня, Артмаэль… – у меня сжимается всё внутри. Она ещё раз произносит моё имя, с такой осторожностью, что оно перестаёт звучать странным и чужим. – Я верю, что ты можешь стать хорошим королём.
Теперь мой черёд выглядеть потрясённым. Распахнуть глаза, раскрыть рот, не знать, куда спрятаться от смущения. Заслуживаю ли я такого доверия? Возможно, да. А, может, мы оба ошибаемся, и только мой отец всё правильно понимает. Вдруг Жак действительно единственный вариант, а я просто глупец, заигравшийся в рыцаря, чтобы уклониться от своих обязанностей?
– Спасибо… – это всё, что я сейчас способен ответить.
Я не могу ни отшутиться, ни отпустить какой-нибудь пошлый комментарий.
Я полностью обезоружен.
Наступает мгновение нерешительной паузы, но в конце концов она протягивает мне руку:
– Мы не очень хорошо начали, но… Приятно познакомиться, Артмаэль Сильфосский.
Задерживаю дыхание. Я прикасаюсь к ней, у неё тёплая ладонь. Во всяком случае, теплее, чем моя, и от этого у меня по коже разбегаются мурашки.
– Взаимно… Линн.
Подношу её ладонь к губам и целую пальцы. Всё это время не отрываю взгляд от её глаз, хоть у меня и сжимается сердце, когда замечаю на её губах тень улыбки.
Это всё алкоголь, однозначно.
ЛИНН
После нашего спонтанного пьяного разговора мы с Артмаэлем решили окончательно зарыть топор войны. Похоже, каждый из нас пришёл к выводу, что другой не так плох, как казалось поначалу, и неприязнь между нами не так уж сильна. А может быть, похмелье с утра вместе с головной болью на весь следующей день сплотило нас, если не сказать подружило. Страдание объединяет людей, и, клянусь, что бы ни было в той проклятой бутылке, оно конкретно заставило нас помучиться. По дороге нам пришлось сделать несколько остановок, иначе бы мы начали врезаться в деревья и плутать по лесу. Хасан был вынужден взять на себя роль заботливой матери, несмотря на свой юный возраст, и отчитал нас, чтобы не пили больше, если не знаем, когда нужно остановиться.
Пожалуй, соглашусь с ним. Никаких больше сомнительных напитков в ближайшее время. Думаю, принц тоже поддерживает эту идею, хоть и пытался похвастаться, что это был далеко не самый крепкий алкоголь в его жизни. Может, мы бы ему и поверили, если бы его под конец этой фразы не стошнило в ближайшие кусты.
И, возможно, поэтому он согласился купить нам лошадей. С ними мы значительно ускорились и, по крайней мере, можем двигаться по прямой. Он приобрёл двух кобыл в деревушке по пути: одну для самого себя и другую для нас с Хасаном. Теперь я сомневаюсь, что это было таким уж хорошим решением. Топот копыт откликался пульсирующей болью в моей голове в жутком непрерывном ритме до самого вечера.
После этого кошмарного первого дня дела у нас пошли намного лучше: мы развлекали юного мага многочисленными историями, которые слышали от других или читали в книгах; вместе с тем мы помогали принцу создавать его собственную легенду. Поэтому каждый раз, когда по пути до нас доходили вести о какой-либо беде, мы спешили на помощь (хотя нам так и не удалось столкнуться с ситуацией, где нужен был настоящий герой).
К примеру, у одной из деревень недавно пересох колодец после обвала камней, затруднивших течение подземных вод. Мы смогли его расчистить, не без помощи одного из взрывных заклинаний Хасана… Случайного, разумеется. А жителям другой деревни угрожал волк, уже убивший нескольких бедолаг. По ходу дела выяснилось, что это был не волк, а волчица, пытавшаяся прокормить своих волчат. И хотя Артмаэль настаивал на том, чтобы убить её, мы с Хасаном категорически были против и хитростью увели волчицу с её потомством глубже в лес, подальше от деревни. Признаюсь, было забавно наблюдать, как принц бежал со всех ног, преследуемый диким зверем, проклиная всё на свете на всех языках, которые только знал, чтобы спасти свою королевскую задницу от острых зубов. Мы с волшебником позаботились о детёнышах, воссоединив их с матерью. Пусть она охотится за пропитанием для них там, где никто из людей не пострадает.
Сейчас, вспоминая об этом, я не думаю, что это было хоть немного похоже на подвиги. Но какая разница? Есть факты, а детали всегда можно подкорректировать. Как учил меня отец, язык – это главный инструмент. Поэтому для жителей первой деревни колодец восстановлен чётко по нашему плану, а для жителей второй – страшный опасный зверь убит и угрозы больше не представляет. Принц, пока мы помогаем ему совершать великие и невероятные подвиги на благо королевства, заботится о том, чтобы все узнали его имя и о его любви к Сильфосу, и предлагает свою помощь всем, кто в ней нуждается. Особенно красивым девицам, которым он уделяет внимание в каждой встречной деревушке.
Я решила не терять времени даром в этом путешествии: в каждом новом месте собираю растения или ещё какие-нибудь вещи с полезными свойствами, местные продукты, которых не видела в столице. Мой план заключается в том, чтобы продавать лекарства, которые сложно приобрести в других местах. Возможно, если бы нечто подобное было при жизни моего отца, жертв эпидемии было бы намного меньше. Однажды я объеду всю Маравилью… Да что там: весь мир! И покажу людям из разных королевств, что есть в других, чего им не хватает и что я могу им предоставить. И тогда я докажу всему миру, что мы, женщины, тоже способны на великие дела. И что важнее, я сама себе докажу, что способна на нечто большее, чем раздвигать ноги. Что я достойный человек и заслуживаю жить так, как хочу, и что могу быть… кем-то важным. Для себя, для общества… для всех людей.
Но ещё кое-что произошло за эти дни. Я заметила одну странную деталь. Такое чувство, будто мои спутники относятся ко мне… с теплотой? Хасан ни на секунду от меня не отходит и всегда интересуется моим мнением обо всём. Ему нравится спать рядом со мной, как будто так он чувствует себя в безопасности, и при этом он частенько повторяет, что будет моим верным рыцарем, если кто-то вздумает причинить мне вред. Я так и не привыкла к его внезапным поцелуям в щёку и к тому, как он улыбается мне, но всё же мне нравится этот мальчик. Рядом с ним я чувствую себя… любимой. А этого со мной уже не было очень давно.
Что касается Артмаэля, то он, напротив, не делает мне комплиментов и никак ко мне не прикасается (а если бы попытался, то это было бы не так невинно, как с Хасаном, судя по взглядам, которые я не раз ловила на себе), и я тоже его не трогаю. Мы заключили своеобразное перемирие на время путешествия, закреплённое взаимными подколками. Мы оба уже привыкли к ним – порой проще обменяться остротами, чем признать, что наше мнение друг о друге сильно отличается от первоначального, даже после того, как алкоголь стёр некоторые подробности того ночного разговора. Во всяком случае я не могу точно вспомнить, что там успела ему наговорить. Да, я рассказала ему свою историю, но не помню детали. Дело в том, что с тех пор я чувствую некую… лёгкость. Я никогда никому этого не рассказывала, сама зализывала свои раны, никому их не показывая.
Видимо, даже мне иногда нужно выговориться о наболевшем.
Или, скорее, я была слишком пьяна, но больше к этой теме возвращаться не собираюсь. Артмаэль тоже не делал никаких намёков. Уж не знаю, потому ли, что он просто всё забыл (было бы здорово), или всё-таки понимает, что я предпочитаю не говорить об этом (очень уважительно с его стороны, так что этот вариант тоже неплох).
На четвёртый день нашего путешествия мы пересекаем границу Сильфоса и Вервы. До столицы последней – города Дилай – остаётся три дня пути. Именно там находится Башня, в которую Хасан изначально пытался попасть. Полагаю, на этом наши пути разойдутся, и, признаться, после стольких дней, проведённых вместе, мне немного грустно думать об этом. Я говорю «немного», потому что знаю: там начнётся жизнь, о которой я мечтала; там я сделаю первые шаги в новой профессии, открою дело, которое затем… будет расти и расширяться. Понемногу, день за днём. По крайней мере, я надеюсь на это.
В настоящий момент солнце садится за горизонт, и мы спускаемся с лошадей на поляне. Лёгкий ветерок играется с листьями многолетних дубов, полумесяцем склоняющихся над входом в пещеру. Создаётся впечатление надёжного убежища, особенно от дождя, на приближение которого намекает свинцовое небо. Хасан, похоже, только рад возможности спешиться и бежит к пещере, осматривая её сияющими глазами.
– А вдруг это логово какого-нибудь зверя? Медведя! Или единорога…
– Или какого-нибудь дурака вроде тебя, – откликается Артмаэль в своей обычной манере. – В этих краях не водятся медведи. А единороги и вовсе существуют только в твоей голове.
– Чтоб ты знал, единороги реальны, – обиженно отвечает Хасан, чьи надежды только что были жестоко разрушены.
– Ты видел хоть одного?
Хасан начинает бормотать и запинаться, как всегда, когда он нервничает:
– Нет, но они же подходят только к невинным девицам, это все знают.
– Что и требовалось доказать, – объявляет принц с насмешливой улыбкой. – Лично я в жизни не встречал никого более похожего на невинную девицу, чем ты.
