Текст книги "Мечты камня (ЛП)"
Автор книги: Селене Паскуаль
Соавторы: Ирия Паренте
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)
– Вы хотели увидеть… нас? Мы просто сопровождаем Хасана, который…
– Стой. Если они знают наши имена, то знают и зачем мы здесь.
– Арчибальд представил мне его, – отвечает магистр, присаживаясь на свободное место рядом с нами. – Милый мальчик… Но я здесь не для того, чтобы поговорить с ним.
Мы с Линн переглядываемся на секунду, прежде чем уставиться на женщину. Что ей может быть нужно от нас?
– Я занимаюсь… скажем так, гаданиями, чтобы вам было понятно, хотя для некромантов это неудачный термин, – начинает она. – Оно звучит так, словно… это лишь вопрос везения, тогда как на самом деле это наука.
Ну конечно. Разложить случайным образом карты на столе или увидеть что-то в тумане хрустального шара – это такие же научные методы, как поиски облаков в форме зайчиков.
– Гадания? – подыгрывает ей Линн. – Вы можете сказать, кто виноват в случившемся с Артмаэлем?
– Это сложное искусство, – отвечает она, сдвинув брови.
То есть она понятия не имеет, о чём говорит.
– Магистр Антея хочет сказать, – переводит Кларенс, – что нельзя выбирать, о чём расскажут звёзды.
– Магистр Антея хочет сказать, что она не знает.
– Но я знаю кое-что другое, – в её голосе появляется раздражение. – Я знаю, что ты встретил банши.
В жизни не слышал ни про каких «банши».
– Не понимаю, о чём…
– Предвестница смерти.
Линн напрягается и хватает меня за руку. Она побледнела. Я беру её за ладонь в попытке успокоить, хотя мне самому стало не по себе. Хорошо, что мы уже сидим.
Что это значит? Меня отравили, но я не мёртв. Или это значит, что худшее ещё впереди?
– Банши, – поясняет адепт, и я понимаю, почему он остался, хотя разговор его не касается, – это дух, который предупреждает о смерти кровного родственника. Обычно является в образе плакальщицы, кричащей от скорби.
Я застываю. Кричащей? Воспоминание о женщине под деревом всё ещё свежо в моей памяти: её облик, её плач и её крик. На мгновение я возвращаюсь в тот момент, вновь испытывая то отчаяние, вызванное болью в её голосе. Я напрягаюсь всем телом.
Это было предзнаменованием? Она сказала про «кровного родственника», но у меня не осталось никого, кроме отца и Жака.
Я втягиваю ртом воздух.
– Вы хотите сказать?..
Мне не хватает духу договорить, но магистр всё равно вздыхает.
– Дни короля Сильфоса сочтены.
Время останавливается. Все вокруг замолкают, затаив дыхание. И я тоже. Пламя свечей будто бы теряет силу, и комната погружается во тьму на мгновение. Кровь сходит с моего лица, и всё тепло покидает тело, оставляя один лишь холод.
Не может быть.
Это, наверное, какой-то дурацкий розыгрыш.
Даже ладонь Линн не приносит мне больше успокоения.
Мой отец не может умереть.
Мой папа прекрасно себя чувствует.
– Король… болеет?
– Этого я не знаю, Линн. Границы моего…
Она говорит что-то ещё, но я уже не слышу. Я уже не понимаю ничего из того, что они говорят. В их словах нет никакого смысла.
Папа жив.
Папа в порядке.
Он был в полном здравии, когда я уезжал. И остаётся до сих пор.
Может, если я повторю это себе несколько раз, то смогу вернуть себе контроль над ситуацией. Может, это какая-то ошибка. Герои иногда совершают ошибки. Магия – сложная вещь, никто её не понимает. Иногда даже они.
– Вы лжёте, – произношу дрожащим голосом. От злости? От страха? Я уже ни в чём не уверен. – Не знаю, что вы видели, но вы ошибаетесь: мой отец проживёт ещё много лет.
Мой отец – король, а короли не подчиняются тем же законам, что и другие смертные.
Несколько секунд никто ничего не говорит. Я не нахожу в себе сил посмотреть в лица окружающих, да и вряд ли смогу выдержать то, что они собираются мне сказать. Руки Линн ощущаются как-то иначе, чем обычно, когда она меня обнимает.
Я зажмуриваюсь.
– Это неправда… – бормочу ей на ухо, возможно, чтобы только она услышала. Чтобы только она знала, что на самом деле я верю в это. Чтобы только она услышала мольбу в моём голосе.
– Мне очень жаль, принц Артмаэль, – произносит магистр.
Я прижимаюсь к Линн. Мир, должно быть, сошёл с ума. Наверное, я всё ещё сплю. Яд ещё не вышел до конца, и у меня галлюцинации. Ночные кошмары. Я кладу голову на плечо Линн.
Точно. Надо придерживаться этой мысли.
– Но он ведь ещё не умер, верно? Мы ещё можем что-то сделать. Можем… как-то предотвратить это, – не уверен, к кому обращается Линн: к магистру или ко мне. – Что нам нужно сделать? Мы ведь можем его спасти. Будущее изменчиво… Наверняка, его можно поменять.
– А какой толк в предсказывании событий, которые могут измениться? – просто отвечает женщина. С жестокостью необдуманных слов. – Но кое в чём ты права. Да, это ещё не произошло, и я не могу сказать, когда это случится: время – крайне расплывчатый фактор. Возможно, пройдёт неделя или около того. Но точно не больше луны.
Так в этом сила волшебников? Не в магии и не в предсказании будущего. Не в разговорах с духами и не призыве Стихий. Я говорю об их власти над людьми. Они могут изменить нас. Могут управлять нами. Дать нам надежду или забрать её по одной лишь прихоти.
Поднимаю взгляд.
– Значит, возможно…
– Возможно, ты успеешь с ним попрощаться, да, – договаривает она, словно читает мои мысли.
Я ловлю взгляд Линн. Её глаза блестят; кажется, она вот-вот заплачет. Из-за моего отца? Из-за меня? Я хочу сказать ей, что ей не стоит плакать, но слова не выходят. Видимо, на этом всё. Мы зашли так далеко, но на этом наш путь заканчивается. Моё сердце сжимается. Я этого не хочу.
Но мой король умирает, а мне нужно многое ему сказать. Я должен попросить у него прощения за то, что сбежал. Я должен сказать ему, как сильно его люблю.
Должен попрощаться, потому что не сделал этого, покидая дворец.
Теперь я понимаю, насколько глупым и избалованным я был. Если бы я не ушёл… Если бы согласился с той ролью, которую он мне отвёл…
Тогда бы я не познакомился с Линн. И не узнал бы о себе то, о чём даже не подозревал раньше.
– Мы должны отправляться, – произносит Линн, глотая слёзы. – Немедленно. Ты должен увидеть своего отца. Мы должны успеть, по крайней мере, ради этого.
– Я должен успеть, – поправляю её, не раздумывая. – Я поеду один. И сейчас же.
– Я не отпущу тебя одного. Я поеду с тобой.
Набираю воздух в лёгкие. Обхватываю руками её лицо. Это, возможно, самое сложное решение в моей жизни. Самое грустное. Самое болезненное.
Самое правильное.
– Ты должна поехать с Хасаном в Диону. Ты не можешь… бросить его одного. Он потеряется или ещё что хожу. Я хотя бы могу себя защитить, да и в одиночку мне можно будет меньше останавливаться на передышки. Буду ехать так быстро, как только смогу.
– Нет! Это же твой отец! Я хочу быть рядом с тобой! Поддержать тебя! – её приводит в ужас сама мысль отпустить меня, но она должна будет смириться с этим. – Ты не можешь просить меня остаться здесь, Артмаэль, когда тебе больше всего нужна помощь. И тебя только что пытались убить? А если они попытаются снова? И у них получится?
Тогда останется только один наследник, и Жак, считай, победил. А если он как-то связан со смертью моего отца? Мы оба оказываемся на пороге смерти примерно в одно время – это слишком уж большое совпадение.
– Никто мне ничего не сделает, – говорю ей, понизив голос, и решаю не делиться своими подозрениями. Внимательно смотрю ей в глаза. – Я поклялся тебе, чтобы выживу, помнишь? Ты совсем не веришь моему слову? – обдумываю секунду и принимаю решение. – Мы поедем вместе до Сиенны, а там разделимся: вы отправитесь лечить Иви Дионскую, а я вернусь в Сильфос. Если захочешь прийти после того, как это закончится… то я буду ждать.
Я не шучу. Я буду ждать её столько, сколько потребуется.
– Но…
Я затыкаю её поцелуем. Мне не нужны слова. Я не могу выразить всё, что в этот самый момент происходит у меня в голове и в сердце, поэтому надеюсь, что этого окажется достаточно. Я прерываю поцелуй, но не отстраняюсь от её губ.
Они на вкус как преждевременное прощание.
– Обещаю не делать глупостей.
Она ничего не говорит. Дрожит всем телом и сжимает меня в объятьях. Понимает, что я прав: Хасан – ещё ребёнок, что бы он сам ни говорил, и ему нужно сопровождение. Путь до Дионы как никак полон опасностей. Как только они доставят зелье, она сможет приехать в Сильфос.
Закрываю глаза. На секунду я пытаюсь забыть о своём королевстве, отце и возможных покушениях на мою жизнь. Обо всех плохих новостях.
Это не так уж просто. Несмотря на то, что Линн крепко меня обнимает, я вскоре чувствую себя жутко уставшим.
Несмотря на то, что Линн крепко меня обнимает, я чувствую себя одиноким.
ЛИНН
Следующие несколько дней проходят как в тумане. Дорога, которая заняла у нас неделю, теперь была пройдена за четыре дня. Мы ехали быстрее, чем когда-либо, лишь изредка останавливаясь отдохнуть. Мы питались едой, которую нам дали в Башне – мы специально рассчитали её, чтобы хватило на весь путь и не пришлось заезжать на рынки, как бы мне ни хотелось выбрать товар и торговаться за него. Не говоря уже о ночёвках в постоялых дворах – нет, мы спим на открытом воздухе и просыпаемся ещё до рассвета, чтобы скорее продолжить путь.
Конечно, больше никаких историй. Легенда об Артмаэле затихает, чтобы никто не мог пойти по нашему следу.
Это последняя ночь перед расставанием, хотя в последние дни мы и так отдалились друг друга, несмотря на то, что едем рядом. Он больше не улыбается и думает только о дороге впереди. Я не спорю, невзирая на усталость и истощение. Хасану ещё хуже, потому что он ребёнок и не привык к такому темпу. Мальчик у меня на груди, пока мы ехали, но в то же время он чувствовал себя виноватым в том, что из-за него нам с Артмаэлем придётся разделиться. Я ему сказала, что ничего страшного, это всё равно рано или поздно случилось бы.
Мы понимали, чем это всё закончится.
Сидим мы сейчас у костра. Я отмечаю, что он выглядит бледнее, измождённее и грязнее, чем обычно. Он уже заснул, положив голову на моё плечо. Подбрасываю веток в огонь, чтобы не замёрзнуть, и ищу взглядом принца. Нахожу его прислонившимся к дереву неподалёку. Ищет ли он глазами Полярную звезду, прося её указать кратчайший путь домой? Не представляю, о чём он думает. Последние дни он ничего не говорил. Он погрузился в молчание, которое напрягает меня уже больше предстоящей разлуки, и я не знаю, как из этого выйти. Не знаю, как сказать ему, что всё будет хорошо, так, чтобы он в это поверил. Спасти его отца не в моей власти.
Если он не успеет вернуться вовремя, то никогда не простит себе, что вообще уехал.
Я поднимаюсь, осторожно опуская спящего Хасана на землю, и нерешительно подхожу к принцу. За эти несколько шагов, что нас разделяет, я прокручиваю в голове тысячи возможных вариантов начала разговора, которые позволили бы отвлечь его и вырвать из тяжёлых раздумий. Мне просто хочется, чтобы он поделился со мной своими тревогами. Разве он не видит, что делает с собой то же самое, что запретил делать мне? Прячется за своим молчанием, как за стеной. Я уже снесла свои стены. Теперь мне нужно, чтобы это сделал он.
Решив, что идеальных слов для достижения желаемого у меня нет, я не присаживаюсь рядом с ним, а беру его за руку и мягко тяну на себя. Отчасти ожидаю, что он откажется, но нет. Вздыхает, глядя на меня, а затем смотрит на Хасана, лежащего у костра. Мы оба знаем, что мальчика ничем не разбудить, поэтому Артмаэль позволяет мне увести себя вглубь чащи.
Мы идём в тишине. Наши пальцы переплетаются – сначала осторожно, а затем крепко, – пытаясь преодолеть бездну молчания и страхов, которые норовят нас разлучить, что страшнее любой физической дистанции.
Я останавливаюсь через несколько минут и разворачиваюсь к нему. Артмаэль смотрит на меня. Снова пытаюсь подобрать слова. Не получается. С комом в горле я кладу руки ему на грудь, подталкивая его к одному из стволов. Он не сопротивляется. Ловлю его взгляд. Не вижу в них привычного блеска. Беру его лицо в руки. Подаюсь ближе. Снова боюсь, что он откажет, но нет. Его рука нерешительно ложится мне на талию. Я воспринимаю это как разрешение поцеловать его и пользуюсь этим. Неуверенно прижимаюсь губами к его, нежно и ненавязчиво, давая ему возможность отстраниться при желании.
В последнее время мы почти этого не делали, если не считать кратких поцелуев перед сном, и не хочу, чтобы этот был таким же. Хочу, чтобы было как раньше, до всех этих дурных известий, и сообщаю ему это без слов, которые всё равно не могу подобрать, каждым движением. Я пытаюсь дать ему понять, что всё будет хорошо. Что мне очень жаль. Что я буду по нему скучать. Что мне хотелось бы быть с ним, когда он будет прощаться с отцом. Что скоро мы снова встретимся, потому что я приеду, даже если значит вернуться в Сильфос, несмотря на все мои страхи. Я не могу бросить его после такой потери. Не могу допустить, чтобы он остался без поддержки и опоры. Пускай даже ему удастся вернуть корону (если он доберётся до дворца целым и невредимым, если его отец ещё будет жив, если Жак не окажется, несмотря ни на что, более подходящим кандидатом), но холодный металл не сможет подарить ему утешающих объятий.
Он не отстраняется. Он едва ли отвечает на мои действия, но когда я прижимаюсь сильнее и целую горячее, его пальцы касаются мои бёдер. Наш поцелуй становится немного жёстче. Немного глубже. Мы вцепляемся в друг друга.
Ломаем дистанцию.
Я держусь за него. Он держится за меня.
Мы поддерживаем друг друга.
Я чувствую его отчаяние в нашем поцелуе. Его страх. Весь этот ужас, охвативший его. Он чувствует себя потерянным и пытается найтись в моих прикосновениях. Он не ожидал ничего подобного, когда покидал дворец. Даже не думал, что его отец может умереть. Не представлял, что встретит кого-то, кто будет значить для него не меньше, чем корона. Не знал, что может потерять сразу всё. Внезапно я понимаю это, целуя его со всей страстью, которая ему нужна в этот момент. Он потеряет всё. То, что знал раньше, и то, что знает сейчас. Своего отца и меня. Он останется один.
Но ведь это не так.
Я не хочу оставлять его.
Не хочу, чтобы он это испытывал.
Я отстраняюсь немного, тяжело дыша и глядя на него. Всматриваюсь в его глаза и вижу в них блеск. Он сдерживает слёзы, которые вводят меня в отчаяние. Почему всё должно быть именно так? Он не заслуживает этой боли.
Я обхватываю руками его лицо.
– Послушай меня, – мой шёпот едва ли громче нашего дыхания. Он не спорит, лишь сильнее обнимает меня за талию, прижимая к себе. Он готов услышать то, что я собираюсь сказать. – Всё будет в порядке. Твой отец будет… очень горд тобой, когда он тебя увидит, Артмаэль. Я горжусь тобой. Я верю в тебя.
Его челюсть напрягается. Слёзы грозят политься. Он пытается опустить глаза, но я не даю ему отвести взгляд от меня. Хочу, чтобы он видел в моих глазах, что я не лгу. Хочу видеть в его глазах всё, что творится у него на душе.
– А если он меня не увидит? Если… – он сам себя обрывает на полуслове, не в силах договорить. Его голос надламывается. Он не может говорить о смерти своего отца. – Что, если я не успею, Линн?
Тогда ему будет очень больно. Его будет терзать то, что он успел сказать. Ему просто хотелось, чтобы отец им гордился. Будет невыносимо вспоминать, что в их последнюю встречу они так глупо повздорили.
– Успеешь, – обещаю ему. Оставляю ещё один поцелуй на его губах. Он не даёт мне отстранится, словно так удобнее внимать моим словам. Я шепчу ему прямо в губы: – Я приеду из Дуана чуть позже… И скоро буду рядом с тобой. Ты не останешься один. – провожу большим пальцем по щеке. Он закрывает глаза, чтобы прочувствовать ласку… или чтобы сдержать слёзы. – Ты же это знаешь, правда? Я приеду посмотреть, как ты становишься лучшим королём в истории Сильфоса.
Хоть и после того, как я уеду. Когда ему станет лучше, наши пути окончательно разойдутся.
А пока мы продлим это ненадолго. Совсем ненадолго.
– Прямо сейчас я не чувствую себя королём, – признаёт он с печальной улыбкой, которая разбивает мне сердце. – Я просто напуганный ребёнок.
Он открывает глаза, чтобы посмотреть на меня. Я дрожу. Поначалу ничего не говорю, просто строю между нами мост из поцелуев, и мы снова сжимаем друг друга. Я целую его щёки, его веки, всё лицо. Он подавляет эмоции, и когда одна слезинка всё-таки соскальзывает с его ресниц, я ловлю её губами.
– Мы все иногда боимся, – шепчу ему я. Мне это знакомо лучше, чем кому-либо. – Встретить страх лицом к лицу и принять его – это значит быть смелым. А ты самый смелый человек, которого я когда-либо знала, Артмаэль из Сильфоса. И за это я люблю тебя…
Он смотрит на меня, ловит мой взгляд, зная, что я говорю искренне, что это не какая-то жалкая попытка утешения. И мне кажется, что он чувствует себя увереннее, потому что несмотря на грусть в глазах, его губы изгибаются в улыбке, по которой я так сильно скучала. Крошечной, слабой, едва заметной. Но всё же улыбке, и я не могу удержаться и не поцеловать её. Он бормочет мне в губы:
– Самый смелый человек, которого ты знаешь, это ты сама, Линн… Всегда, с самой первой нашей встречи… – ещё один поцелуй, более долгий. – И я тебя люблю… За это и за множество других вещей…
– Я напишу тебе из Дионы, – говорю ему, пока его губы касаются моей шеи, и закрываю глаза, наслаждаясь лаской. – Не отвечай, потому что когда письмо придёт, я уже буду в пути. Так ты будешь знать, что я еду к тебе. Что до нашей новой встречи осталось совсем немного.
Крепко обнимает меня.
– Обещаешь?
– Обещаю.
– Как думаешь, успеешь доехать раньше письма?
Улыбаюсь его нетерпению. Наши губы встречаются вновь, уже медленнее, снова узнавая друг друга вновь, не уставая открывать нечто новое снова и снова. Его руки скользят вниз по моей спине, а мои – по его груди.
– Вполне может быть, что я буду так спешить к тебе, что обгоню курьера.
– Обязательно отдыхай по пути, но на постоялых дворах… – целую его. Слегка прикусываю губу. Мы оба задерживаем дыхание. – Меняй лошадей по мере необходимости… Не заставляй меня переживать…
Мы улыбаемся во время следующего поцелуя. Он отталкивается от дерева, чтобы обнять меня сильнее. Я делаю вдох после очередного поцелуя.
– Очень логичные советы от того, кто пренебрегал всем этим последние четыре дня…
Как бы в наказание слегка кусаю его. Он не отстраняется ни на секунду, согревая меня своим теплом и сам согреваясь моим.
– А если я пообещаю, что тоже буду их придерживаться?
Я ему не верю, и судя по его взгляду, он это понимает. Мне удаётся снова вызвать у него улыбку.
– Хотя бы попробуй в это поверить: это то, что я обязан сказать благородный рыцарь, чтобы его дама не переживала за него. А потом она должна поклясться ему и пожелать хорошего пути…
Он снова возвращается к моим губам – возможно, чтобы я забыла о его маленьком вранье. Я отвечаю с не меньшим пылом, углубляя поцелуй, поглощённая движениями наших языков. Запускаю пальцы в его волосы, он скользит руками по моему телу.
У нас заканчивается воздух. Мы отстраняемся и переглядываемся. Как же нам этого не хватало.
Ещё один поцелуй. Шёпот во время коротких пауз.
– Мне нечего оставить тебе… Но ты можешь взять всё, что захочешь, этой ночью…
Это последняя ночь. Последние несколько часов, перед тем как нам придётся разделиться. Наша первая разлука. На этот раз, по крайней мере, временная. А когда мы попрощаемся навсегда, после того как всё закончится?..
Не хочу об этом думать. И он тоже. Он целует меня. Целует с большим пылом, с большей жаждой, большей потребностью. Я обнимаю его. Он приподнимает меня. Я чувствую спиной кору дерева, обхватываю бёдрами его талию. Мы целуемся, прощаясь, но в то же время обещая встретиться вновь. Скоро, очень скоро. Так мы не забудет запах друг друга за те дни, что проведём порознь. Как и в прошлый раз, мы теряемся друг в друге в надежде забыть про весь мир. Чтобы когда мы останемся одни, у нас оставались воспоминания об этой нежности, об этой страсти. Чтобы можно было бы представить, будто мы снова здесь, в этом лесу, исступлённо целуемся, желая слиться воедино.
Мы отдаём жизнь в этом сражении. Отдаём дыхание в попытке не терять друг от друга. Отдаёт сердце, как только начинаем скучать, даже оставаясь в объятьях друг друга.
Мы продолжаем целоваться, прижиматься и шептать…
– Я люблю тебя…
– Я тебя люблю…
– Я буду по тебе скучать…
– Я уже по тебе скучаю…
– Не делай глупостей…
– Возвращайся ко мне…
Первое прощание. Первая разлука.
Мы расстаёмся, чтобы встретиться вновь. Мы встречаемся, чтобы снова расстаться.
Его прикосновения всё ещё горят на моей коже, когда он уезжает.
АРТМАЭЛЬ
Я теряю счёт дням, ночам, деревням, которые проезжаю, перекрёсткам, трактирам, в которых меняю лошадей, и самим лошадям тоже.
Осталось ещё немного. Ещё немного часов скачки, не смыкая глаз. Давай, принц. Поднажми ещё немного.
По пути я теряю себя и нахожу только лишь отчаяние.
* * *
Я прибываю в Дуан, когда солнце ещё высоко, хотя уже запутался в днях с тех пор, как попрощался с Линн и Хасаном. сам город, стоит мне оказаться внутри его стен, теперь кажется таким же, как и все остальные. Чуть больше разве что. И дороги здесь чуть лучше. Чуть больше людей, из-за которых мне приходится сбавить скорость и терять драгоценное время.
Кажется, проходит целая вечность, между моментом, когда я въезжаю в городские ворота, и моментом, когда я добираюсь до дворца. Навстречу мне выходят дюжина слуг и солдат, у меня кружится голова от такого количества внимания после стольких дней в одиночестве. Позволяю забрать поводья лошади, а сам спрыгиваю. Приземление на ноги ударяет моим уставшим коленям, и на секунду я перестаю дышать. В то же время я осматриваюсь вокруг и пытаюсь вернуть равновесие. Кто-то протягивает мне руку помощи, но я отмахиваюсь, киваю благодарно и направляюсь к замку.
Я не знаю, как я ещё стою на ногах. Не знаю, что именно не позволяет мне сломаться и даёт силы идти дальше. Не знаю, решимость или надежда. Я не видел над замком чёрных флагов, а значит, король жив. Никто ничего не сказал мне во дворе и до сих пор, пока я иду, хотя и смотрят с удивлением, прежде чем неуверенно поклониться. Представляю, какой у меня сейчас видок. Знаю, что непохож на принца, который сбежал больше месяца назад.
Сердце колотится в груди, когда я останавливаюсь у двери в покои отца. И всё это время думаю: может, волшебница ошиблась?
– Пап?
Мой голос звучит хрипло, когда я, без стука, заглядываю в спальню.
Пустой желудок нервно скручивается.
Король лежит, откинувшись на подушки, посреди своей огромной кровати. В полуденном свете, проникающем в комнату сквозь окно, его лицо кажется белым. Он совершенно преобразился: слабый, измождённый, с тёмными кругами под глазами. Я говорю себе, что этого не может быть. Что я никогда не видел отца в таком ужасном состоянии, даже в худшие времена. Даже когда моя мать умерла. Даже когда он болел сам, но отказывался лежать в постели и продолжил заниматься своими делами, сказав целителям оставить его в покое.
А этот мужчина – не мой отец.
Но почему же тогда его лицо озаряется при виде меня? Почему в серых глазах мелькает узнавание? Почему он улыбается?
– Сынок…
От одного только он начинает задыхаться и кашлять, согнувшись пополам. Я пересекаю комнату, не отрывая глаз от пола. Не знаю. как смотреть ему в глаза. Не могу вообще смотреть на него. Мне хочется заткнуть уши.
Разве это лучше, чем позволить ему покинуть этот мир, не попрощавшись?
Вокруг его кровати какое-то оживление. Я замечаю Жака. Он поднимается и разворачивается ко мне. Рядом с ним красивая женщина – должно быть, его жена, – со светлыми локонами, ясными глазами и веснушками по всему лицу. Она склоняется над моим отцом, несмотря на огромный живот. Её беспокойство невозможно назвать поддельным, когда она подносит кубок к губам короля, который тот придерживает трясущимися руками.
Он умирает.
Он умирает, и я ничего не могу с этим сделать.
– Брат… Мы не ждали тебя.
Я не говорю ему, что он не смеет так меня называть, что он должен обращаться ко мне по титулу. Я бросаю на него взгляд, прищурившись. Мне хочется ненавидеть его, но на это нет сил. Это он приказал меня убить? А почему бы тогда ему не сделать этого и с королём?
Но глядя прямо в его серые глаза… я не могу назвать его убийцей.
– Отец, как ты себя чувствуешь? – я подхожу к кровати. Жак уступает мне своё место, и странное тревожное чувство, что я не знаю, как мне к нему относится, возрастает. – Что… с тобой случилось?
Это болезнь? Или просто старость? Но ему не так уж много лет. Есть другие короли, в других странах, которые намного старше и всё равно продолжают править.
– Артмаэль, я расскажу тебе всё, но нашему отцу нужен отдых.
Я снова поворачиваюсь к бастарду. Стряхиваю руку, которую он кладёт мне на плечо.
– Это из-за тебя?
– Что?
Его удивлённое выражение напоминает мне Хасана со всей его невинностью. Почему он не кажется мне таким плохим? Он пытался заполучить трон. Честно говоря, он уже в шаге от этого. Это потому что я видел вещи намного страшнее? Или просто я слишком устал, чтобы устраивать сцену?
Отец поднимает руку, требуя успокоиться, и я возвращаюсь на место. Я провожу руками по лицу и замечаю, что они все в земле. Одежда мятая и грязная. И лицо наверняка не лучше. От меня воняет потом. Я почти не спал все эти дни, вопреки своим обещаниям Линн. Последний раз я позволил себе закрыть глаза больше суток назад, когда подремал пару часов в трактире, пока мне подыскивали подходящую лошадь.
– Оставьте нас, пожалуйста, – приказывает он.
– Но, господин, вы нехорошо себя чувствуете…
У моей предполагаемой невестки голос как у птички. Такой же тонкий и хрупкий, как и вся она.
– Я заботился о сыне всю свою жизнь. Я уверен, что он сможет позаботиться обо мне те несколько минут, что мы побудем наедине, – он протягивает ей руку, и она с печальным смирением целует её. – Спасибо, Арельес, дорогая, за твою заботу. Но сейчас я хочу поговорить один на один со своим сыном.
Парочка слушается короля. Жак протягивает руку своей жене, которая встаёт, поглаживая свой внушительный живот. Не могу не проследить за ними взглядом до самой двери, хотя ни о чём конкретном в этот момент не думаю. Возможно, мне бы хотелось чего-то подобного, только с другой женщиной. Нормальный брак. Детей.
Они задерживаются на пороге, и она наклоняет свою светловолосую головку.
– Для меня большая честь познакомиться с вами, лорд Артмаэль. Несмотря на… столь тяжёлые обстоятельства. Сильфос будет праздновать ваше возвращение.
Я опускаю голову, хотя не могу сказать почему, но не могу оторвать взгляд от неё и её мужа, который не сводит с неё глаз. Я так же смотрю на Линн? С бесконечным обожанием…
Супружеская пара выходит из спальни и закрывает за собой дверь. Я сажусь ближе к отцу. Мой взгляд цепляет засохшая кровь на его ночной рубашке. И на простынях тоже. Глаза начинает щипать, когда отец протягивает мне руку. Сколько времени я провёл вдали от дома? Кажется, что дни пролетели незаметно, пока я путешествовал по свету, но время текло ещё быстрее за пределами моего маленького мирка. Только этим можно объяснить то, что этот измождённый человек – мой отец.
Это не должно было быть так. Всё не должно было закончиться вот так.
Делаю глубокий вдох и протягиваю ему ещё воды, поскольку его кубок уже пуст. Не знаю, что сказать или как себя вести, поэтому когда он возвращает мне кубок, я взбиваю ему подушки. Но после этого мне не остаётся ничего, кроме как вздыхать и ёрзать на месте.
– Прости. Я был идиотом.
Бридон де Сильфос прищуривает глаза, словно впервые меня видит. Улыбка возвращается на его лицо, и на мгновение он становится таким, каким я его помню, ни больше ни меньше.
– У тебя хорошо получается извиняться: я ожидал появления героя, – он кашляет, и я бросаюсь за кубком, но он качает головой. – А ты пришёл с таким видом, будто попал в переделку…
Я тоже улыбаюсь. Мой взгляд опускается на штаны, и я пытаюсь стереть пятно на колене. Не выходит, но я продолжаю тереть, пытаясь набраться сил для разговора. Мне не приходит на ум ни одной шутки, в отличие от него. У меня нет ни сил, ни настроения ни на что, кроме как упасть на колени и молиться, чтобы он поправлялся.
– Я проскакал верхом всю неделю, – сглатываю. – Или не неделю. Я немного потерял счёт времени… – наклоняю голову. – Хотел увидеть тебя. Мне сказали, что…
Замолкаю. В памяти всё ещё ярко звучал слова магистра, что королю остались считанные дни. Так и есть. Мне не нужно знать точно даты, чтобы понимать, что осталось немного.
Теперь, когда я знаю, какая боль утраты ждёт меня в ближайшее время, я в полной мере понимаю, что означал тот крик банши. Тот же душераздирающий вопль звучит внутри меня, угрожая разорвать на куски. Он такой же физически ощутимый, как был её плач.
– Что тебе сказали? Что я умираю? – я смотрю на него. Он совершенно спокоен, и я не могу им не восхититься. Вот кто по-настоящему смелый человек, а не я. Беру его за руку и сжимаю вместо ответа. Он пытается пожать в ответ, но ему не хватает сил. – Это правда. Я умираю, сынок. Но сейчас я могу уйти с миром. Я боялся умереть, так и не увидев тебя больше… и осознание этого было хуже, чем потерять жизнь, мальчик мой.
Стараюсь чаще моргать, чтобы не заплакать. Он ждал меня? Цеплялся за жизнь, лишь бы увидеть меня вновь? Хотя я ушёл, потому что у меня взыграла гордыня. Я сбежал, не попрощавшись, потому что мне в голову пришла самая тупая идея за всю мою жизнь. Я не хотел покориться его воле и решил следовать за мечтой, которая теперь мне кажется лишённой всякого смысла. Подношу свободную руку к лицу, потирая глаза. Я такой бесполезный. Слабый и тупой. Я просто капризный ребёнок. Есть люди, на чью долю выпали тяжёлые испытания, а я утопаю в жалости к себе, когда что-то идёт не так, как хочу.
Изо всех сил пытаюсь сдержать слёзы. Я не плакал, когда мантикора вонзила клыки в моё плечо и когда волшебник меня лечил. Не плакал, когда признался Линн в своей любви. Не плакал, когда меня отравили…
Вздыхаю и теряю нить собственных мыслей. Яд.
– Пап, несколько дней назад меня пытались… убить. Вскоре после того, как я отправил тебе письмо. Меня отравили, но волшебники из Идилла спасли мне жизнь. Возможно, этот сделал один и тот же человек. Возможно, кто-то хочет причинить нам вред…
Он сдвигает брови и щурит глаза.
– Сейчас ты уже хорошо себя чувствуешь? И о каком письме речь?
Он снова заходится приступом кашля; я подскакиваю, чтобы помочь ему. Слегка стучу ему по спине, когда он наклоняется вперёд. Подаю ему кубок. Часть воды проливается, когда он берётся дрожащими пальцами. Я заставляю его снова лечь на спину. Он тяжело дышит и выглядит растерянно, будто забыл, о чём мы только что говорили.
