Текст книги "Мечты камня (ЛП)"
Автор книги: Селене Паскуаль
Соавторы: Ирия Паренте
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)
Когда мне в лицо прилетает кулак, я просыпаюсь.
Распахиваю глаза. Это был просто сон. Очередной кошмар. Они снова вернулись.
Солнце слепит глаза. Из горла вырывается недовольный стон. Оно жжётся. Окидываю взглядом окружающее пространство. Большая комната. Большая кровать. Роскошная мебель, прямо как в Дионе, а то и круче. Рядом со мной сидит парень. У него серые глаза, как у Артмаэля. На лице написано беспокойство.
Облегчённо выдыхаю.
Где это я?
– Линн, верно?
Парень поджимает губы, когда я смотрю на него. Не знаю, кто это. Да и неважно. Где Артмаэль? Последние воспоминания перед обмороком вызывают головную боль. Его ударили кинжалом. Та девушка напала на него. Она хотела убить его.
Я резко поднимаюсь. Мир вокруг вращается. Падаю обратно на подушку.
– Осторожно! Говорил мне Артмаэль, что ты девушка безрассудная…
– Артмаэль… – шепчу я в ответ.
Не могу вновь поднять веки. Пока не чувствую прикосновения к руке. Напрягаюсь, распахиваю глаза и отдёргиваю руку, сжимаясь.
Парень, который на самом деле выглядит довольно безобидно, смотрит на меня округлившимися глазами.
– Прости, – шепчет он, сглатывая. – Я просто хотел помочь тебе подняться и… – замолкает и опускает голову. – С Артмаэлем всё хорошо. Жить будет, по крайней мере. Его исцелили, и сейчас он отдыхает, – он берёт какой-то стакан с пряно пахнущей жидкостью и протягивает мне, стараясь улыбаться. – И тебе тоже советую. Пей. Волшебники сказали, что тебе это поможет.
Не хочу ничего пить, несмотря на то, что пересохшее горло горит и требует живительного бальзама. Снова смотрю на парня. На этот раз вдумчиво. Цвет его глаз даёт мне подсказку.
– Ты… Жак?
Парень не отводит руку, хотя и теряется немного, осознав, что так и не представился.
– Точно, где же мои манеры… Ты, должно быть, не понимаешь, где находишься и что происходит, а я даже имени своего не назвал. Да, я Жак, единокровный брат Артмаэля. Он попросил меня, если с ним что-то случится, позаботиться о тебе.
Это вполне в духе Артмаэля, хотя я не заслуживаю такой заботы с его стороны. Снова пытаюсь подняться, на этот раз осторожнее, и внимательнее осмотреться вокруг. Отмечаю, что кто-то потрудился надеть на меня ночную рубашку, очень приятно ощущающуюся на теле. Также замечаю, что несмотря на оставшуюся боль, мои раны уже не так глубоки: на запястьях, например, остались лишь розоватые следы. Когда я осматриваю своё тело, мне кажется, что на нём осталось намного меньше отметин, чем было.
– А мы сейчас…
– В замке. Как только мы вас нашли, то поспешили привезти сюда.
Бросаю на него задумчивый взгляд. Не знаю, можно ли ему доверять.
– Та девушка… которая напала на Артмаэля, а затем на меня. Она твоя жена, верно?
Все его попытки быть милым и дружелюбным терпят крах. Любой намёк на улыбку пропадает, сменяясь мрачным выражением лица и горечью. Он даже не может посмотреть мне в глаза. Я замечаю, как он сжимает кулаки.
– Да, Арельес. Она… сидит взаперти в нашей… – кривится. – В наших покоях. Её охраняют. Тебе не о чем беспокоиться.
– Меня беспокоит не она… – я снова смотрю на стакан в его руках, а затем на лицо. – Разве не ты стоишь за всем этим?
Мои слова удивляют его. Его округлившиеся глаза говорят сами за себя. Этот парень и мухи не обидит – по крайней мере, сознательно.
– Нет! – он хмурится и опускает взгляд в пол. – Я ни о чём не подозревал, хотя это говорит о том, что я… полный придурок, – он проводит рукой по лицу и вздыхает. Опускает стакан на тумбочку, раскрашенную цветочными узорами, и встаёт. – Когда Артмаэль помчался… спасать тебя, я так понимаю, он сказал, что я должен отправиться за ним через два часа. Но… я не мог ждать. Не мог надеяться на удачу, – Жак хмурится ещё сильнее и поджимает губы. – Он король, даже если немного не в своём уме. Он нужен Сильфосу. И он мой брат, хотя мы знаем друг друга всего ничего. Поэтому я решил собрать отряд солдат и сразу же последовать за ним. Я даже не догадывался, что Арельес уже поехала за ним, потому что мне она сказала, что все эти новости о твоём похищении её ужасно напугали и что ей лучше пойти прилечь, – Жак криво улыбается, его слова полны горечи. – Когда… Когда мы были уже близко, я приказал солдатам ехать как можно тише. Мы намеревались застать врага врасплох. Но… в итоге мы сами были застигнуты врасплох. Начиная с того, что я не ожидал увидеть свою жену там… А стоило нам подойти ближе, как она на наших глазах напала на Артмаэля, – он стискивает зубы, едва ли не трясётся от гнева и разочарования. – И потом на тебя. Я уже подумал, что она тебя убьёт. Мы успели в последний момент…
Звучит искренне. Его боль кажется… настоящей. Если это правда, что собственная жена обманывала его всё это время… Но зачем ей это было? Какова была её цель? Чтобы её муж получил корону? Или даже… она сама? Насколько далеко она готова была зайти?
Поколебавшись немного, беру стакан и выпиваю залпом. Прохладная сладкая настойка приятно течёт по больному горлу. Я отбрасываю все покрывала под внимательным взглядом Жака. Осталось сделать только одно. Ни о чём другом я даже думать не могу.
– Артмаэль, – шепчу я, глядя на Жака. – Мне нужно его увидеть. Мне нужно лично убедиться, что с ним всё в порядке.
Парень немного сомневается, но в итоге решает, что не стоит мне отказывать в этом, и соглашается. Я осторожно вылезаю из кровати, чувствуя, как ноют все мышцы в теле от напряжения, но стараюсь не показывать ему, чего стоит мне каждое движение.
– Возможно, я… лезу не в своё дело, – тихо начинает он. Я смотрю на него непонимающе. Он подходит к двери из красного дерева с резными узорами. – Но… не думаю, что Артмаэль стал бы рисковать жизнью ради первой встречной. Мне кажется, что между вами нечто большее, верно?
Жар обжигает щёки. Но правда в том, что я не знаю. После всего случившегося я как-то не уверена, что будет с нашими отношениями.
– Да, ты переходишь черту.
Брат Артмаэля прочищает горло. Он открывает дверь и кивком предлагает мне зайти в соседнюю комнату.
– Прости. Я просто хотел понять, не ошибся ли, когда сказал отнести тебя в покои королевы. Только они находятся рядом с покоями короля.
Краснею ещё сильнее, но на этот раз решаю промолчать. Соседняя спальня оказывается даже больше той, в которой я очнулась, с массивной мебелью. Над огромной кроватью висит балдахин, расшитый золотой нитью. Комната освещена солнечным светом из окна, но я могу различить только силуэт среди множества одеял и подушек, тихий и неподвижный. Ничего не говоря Жаку, я медленно подхожу к кровати.
– Если тебе что-нибудь понадобится, Линн… Только дай знать. Мы к твоим услугам.
Дверь закрывается прежде, чем я успеваю придумать ответ.
Я стою на месте, не решаясь подойти ближе. Смотрю на свои руки. С них уже смыли всю кровь. Должно быть, меня всю искупали, пока я была без сознания. Но от этого я не чувствую себя чище или достойнее.
Снова оглядываюсь вокруг. Здесь всё такое огромное, что я чувствую себя маленькой и ничтожной. Совершенно незначительной.
«Мы к твоим услугам». Королевский двор к услугам проститутки? Звучит нелепо.
Опускаю голову. Сейчас не время об этом думать. Сейчас имеет значение только Артмаэль: что он жив, что он скоро откроет глаза. Этого достаточно. А потом… Не знаю, что будет со мной. С нами.
Я не хочу сделать ему больно.
Прохожу оставшиеся шаги до кровати и смотрю на его лицо. Он бледен, волосы липнут ко лбу. Выглядит слабым, но дышит глубоко, погружённый в сон – явно более приятный, чем реальность. Присаживаюсь рядом, стараясь не разбудить. На нём нет рубашки, и руки лежат поверх одеяла. Я смотрю на него. Смотрю, пока в памяти не отпечатывается каждая его чёрточка. Смотрю, пока не начинаю видеть его даже с закрытыми глазами.
Протягиваю пальцы. Я хочу приказать им не дрожать, ведь они хорошо его знают. Ведь они любят прикасаться к нему, как и вся я люблю его. Он не причинит мне боли.
Но они всё равно дрожат. Мной движет страх – перед ним или самой собой. Мне страшно сближаться с тем, кого люблю, потому что у меня вновь могут его отнять. Мне будет ещё больнее потерять его снова.
Но пока нам это не грозит. Кенан мёртв. Он больше не вернётся. Он был единственной моей связью с прошлым, и теперь его нет. Всё хорошо. Я смогу, я справлюсь. Я забуду всё это. Научусь заново. Я сумею. Я должна суметь.
Мягко касаюсь его ладони, почти невесомо.
Но я не могу не вспомнить другую руку. Ухмылку. Грубые прикосновения.
Зажмуриваюсь, как если бы тем самым можно было заблокировать неприятные воспоминания. Всё хорошо, Линн. Успокойся, Линн. Ты никогда не тянулась к этой руке, помнишь? Это не та рука. Ты касаешься пальцев Артмаэля, потому что хочешь этого, так? Это не то же самое. Забудь. Всё хорошо. Всё правильно.
Но сколько бы я ни пыталась убедить себя, мне тяжело дышать. Я заставляю себя не отдёргивать руку, гладить его кожу, вспоминая приятные ощущения. Он намного ласковее. У них нет ничего общего. Я пытаюсь вспомнить, какими были его прикосновения, но не получается, потому что сразу в памяти всплывают другие, далеко не такие приятные. Я пытаюсь вспомнить нежные движения его рук, но в то же время не могу не думать о тошнотворных прикосновениях.
Перед глазами всё плывёт, я стискиваю зубы. Пытаюсь сдержать слёзы, грозящие пролиться.
Я не смогу это сделать.
– Линн…
Вздрагиваю и поднимаю взгляд. Артмаэль открыл глаза и смотрит на меня. Я вижу на его лице боль. Сожаление. Все те эмоции, которые я не хотела в нём вызывать. Поджимаю губы. Он ничего не говорит, только прикрывает веки с отчаянием, исказившим его черты. Его ладонь слегка раскрывается, я переплетаю наши пальцы, но даже этого, кажется, недостаточно, чтобы пробить стену между нами.
– Прости… – произносит он. – Прости меня, Линн… Прости… Я не успел… не успел…
В его голосе надрыв. Его мучает совесть. Я не хотела, чтобы он винил себя. Я не желаю ему этой боли.
По моим щекам текут слёзы.
– Это не твоя вина. Ты не мог знать и не мог ничего с этим сделать. Пожалуйста, не говори так…
– Я должен был убить его, когда была такая возможность, а не запирать в темнице. Я должен был… но не сделал этого, Линн, – он снова открывает глаза. Его пальцы сжимают мои, я пытаюсь подавить нарастающие мучения в груди, когда он это делает. – Я велел арестовать его, думал, что этого будет достаточно, что так он никому не причинит вреда, а теперь… теперь ты… то, что он с тобой сделал…
Я не хочу, чтобы он говорил об этом или вообще вспоминал. Я бы предпочла, чтобы он никогда не видел меня в том состоянии. Ведь с ним я могла быть кем-то другим. И я хочу, чтобы вновь стало, как прежде. Хочу, чтобы он забыл, не меньше, чем хочу забыть сама.
Не такой должна была быть наша встреча.
Делаю глубокий вдох. Я должна сделать что-нибудь, чтобы стереть это выражение с его лица. Стереть его боль, потому что с моей ничего сделать нельзя.
– Я сама говорила тебе не убивать его, – напоминаю ему. Вздыхаю и стараюсь взять себя в руки, чтобы он видел меня спокойной и уверенной, чтобы не заметил, с каким трудом мне даётся каждое слово. – Всё хорошо. Ты не виноват. Ты ничего мне не должен. Всё не так страшно, – ложь. – Я скоро поправлюсь, – ложь. – И забуду всё это, как страшный сон. Всё уже позади. Дальше всё будет хорошо.
Ложь. Ложь. Ложь.
Взгляд Артмаэля – отдельный вид пытки.
– Скажи мне, что это ничего не меняет, Линн… Что мы будем вместе. Что ты не станешь закрываться в себе. Не станешь убегать от меня.
Стискиваю зубы. Хочу перестать плакать, улыбнуться ему и сказать, что, конечно же, всё будет как прежде. Как будто ничего не было и мы остались прежними.
Не уверена, так ли это на самом деле.
Зажмуриваюсь, сдерживая всхлип.
– Я не хочу обременять тебя, Артмаэль. Я этого не вынесу, понимаешь? Я уже говорила тебе, что не хочу жалости. Ни тогда, ни сейчас. И ты… не заслуживаешь всего этого. Не заслуживаешь девушку, которая дрожит от малейшего прикосновения или на которую больно смотреть… – я открываю глаза, чтобы взглянуть на него. Теперь он пытается взять себя в руки, чтобы я не видела его страданий, но он никогда не умел носить маску так хорошо, как я. – Потому что тебе тоже больно, правда? Я же вижу, Артмаэль…
Он разворачивает ладонь и касается моей руки. Меня трясёт от этого. Ему больно видеть мою реакцию. Стараюсь сдержаться, но не могу. И всё же продолжаю пытаться не вырываться, не сбегать, не прятаться, не замыкаться в себе.
Боль в груди сильнее всех прочих ран, что у меня были.
– Я смогу это выдержать, Линн. Смогу больше никогда не прикасаться к тебе, если так нужно. Никогда не обнимать, не целовать. Но я не могу потерять тебя. Только не так. Потому что есть огромная разница между отказом от физического контакта и… полным разрывом отношений. В своём письме ты писала, что веришь в наше будущее. И я тоже верю, поэтому… поэтому мне всё равно. Я люблю тебя. Ты не можешь этого изменить.
Я его не достойна. Я не заслуживаю стольких усилий, стольких страданий. Такого желания бороться. Я совершенно того не стою. А теперь, когда мне даже невинное прикосновение стало невыносимо… Ему будем плохо. Нам обоим будет плохо: ему, когда он будет видеть, как меня трясёт, и мне, когда я буду видеть его обиду и боль. Я не хочу этого. Я не смогу так жить.
– Я не хочу причинять тебе боль, Артмаэль, – объясняю ему, глядя на наши руки. Сжимаю его ладонь, несмотря на то, что мои пальцы деревенеют от этого. – Не хочу, чтобы ты видел одну только сломанную душу.
– Я вижу всю тебя, Линн. Ту девушку, которую хорошо знаю и люблю. Ты всё ещё такая, даже если тебе сейчас сложно в это поверить, – он крепко сжимает мою ладонь, и я напрягаюсь. Его пальцы тут же ослабляют хватку. – Линн… – он делает вдох. – Послушай, чтобы справиться со всем этим, мне нужно только одно: скажи, что ты меня любишь. Ты можешь причинить мне боль только одним способом: если скажешь, что нет, не любишь.
Я не могу это выдержать. Моя выдержка даёт трещину. Я начинаю рыдать, меня разрывает от злости, боли и грусти. Отнимаю у него руку, чтобы спрятать в ладонях лицо, чтобы он не видел. Ни страданий, ни болезненных воспоминаний, ничего. Чтобы не знал, что этими словами добил меня окончательно. Я просто хочу утонуть в собственных слезах, смыть с себя всю грязь и не чувствовать вездесущих прикосновений Кенана. Хочу обнять парня, который смотрит на меня, чувствуя сожаление и бессилие, и поцеловать его, заняться с ним любовью, как раньше, чтобы его ласки стёрли из памяти другое лицо… Но не могу. Просто не могу.
И больше всего меня пугает то, что я не знаю, смогу ли когда-нибудь вообще. Он говорит, что прежняя Линн никуда не делась, но что, если она никогда не проявит себя? Что, если она умерла навсегда?
Однако есть кое-что, что даже Кенан не смог у меня забрать. Он лишил меня гордости, чести, радости, личности.
Но он даже близко не смог подобраться к моим чувствам к Артмаэлю.
Всхлипывая, я смотрю на него. Как минимум, он имеет право знать, что хотя бы это не изменилось. Что я больше не боюсь любить, потому что даже если сейчас мне только больнее, зная, каково это любить его, было бы намного хуже никогда не испытать этих чувств.
– Я люблю тебя… Даже сейчас, Артмаэль… Даже если… никогда не стану прежней – той девушкой, которую ты полюбил, я всё равно… люблю тебя… Я очень сильно тебя люблю…
В его глазах тоже стоят слёзы.
– Я останусь рядом с тобой, – шепчет Артмаэль надломленным голосом. – Не знаю, будет ли этого достаточно. Выйдет ли из этого хоть что-то. Но… я хочу попытаться. А ты?
Несмотря ни на что, киваю, вытирая рукой лицо. Какая же я глупая. Как бы я хотела перестать плакать. Хотя бы это. Начать хотя бы с этого.
Я хочу поправиться. Хочу снова преодолеть своё прошлое. Хочу, чтобы он вновь научил меня верить.
Даже если сейчас мы мучаем друг друга, мне хочется верить, что порознь нам будет намного хуже.
– Можно… обнять тебя? – спрашиваю его. Он забывает, как дышать, а я съёживаюсь, пытаясь сдержаться и расплакаться вновь. – Ты и я… Но… только ты… не трогай меня, пожалуйста… Пока что. З-знаю, так нечестно, но… я… пока что…
– Я очень хочу, чтобы ты меня обняла, – перебивает он, снова пытаясь улыбнуться, и застывает на месте. – Я не буду двигаться, обещаю. Обними меня… Этого будет достаточно.
И хотя мои руки дрожат, а в голове мелькают тошнотворные воспоминания, я всё равно наклоняюсь к нему и осторожно приобнимаю.
Я потихоньку вспоминаю, какая у него горячая кожа. Уверенное сердцебиение. Приятные ощущения.
Мои слёзы капают ему на грудь, пока я пытаюсь вновь обрести себя.
АРТМАЭЛЬ
Первые два дня я позволяю окружающим заботиться обо мне. Передал Жаку часть своих обязанностей, разрешил принимать некоторые решения от моего имени. Согласился, чтобы Линн сидела у моей кровати и заботилась обо мне. И даже еду слуги приносят прямо в постель, отчего я чувствую себя совершенно бесполезным. Также я смирился с тем, что ко мне заходят волшебники, осматривают, ощупывают, дают свои странные зелья, которым я по-прежнему не очень доверяю. Они мне никогда не нравились и вряд ли когда-то понравятся, но должен признать, что, возможно, они не такие уж плохие. В конце концов, все раны затянулись, насколько это было возможно (но стоит сказать, что моя коллекция шрамов за последние два месяца пугающе расширилась, и не спасают даже шутки Линн про то, каким грозным я выгляжу теперь без рубашки), да и рука уже совсем не болит. Может быть, маги хорошо устроятся в городе, будут лечить больных и раненых своими зельями и заклинаниями, несмотря на то, что большинство населения ещё более скептически относится к существованию сверхъестественных сил, чем я.
Конечно, физически на поправку иду не только я. Почти все отметины на лице Линн исчезли магическим образом. Она умело укладывает короткие волосы и, поскольку пока мы не в дороге, соглашается носить платья, которые подыскал ей Жак. Она сразу предупредила его, что не будет носить ничего вычурного, ей больше по вкусы простые и удобные вещи. Светлые ткани оттеняют загорелую кожу и подчёркивают её тёмные глаза. Каждый раз, когда она приходит ко мне, я не могу ею налюбоваться и нарадоваться её присутствию.
Конечно, самые опасные раны, которые продолжают кровоточить и требуют намного больше времени для заживления, не видны глазу. Но тут волшебники бессильны. Иногда я сам сомневаюсь, что смогу помочь ей справиться с этим. Стараюсь вести себя как ни в чём не бывало, сохранять оптимизм, но иногда боль становится невыносимой. По ночам, пока мы лежим в моей большой кровати, я борюсь с искушением сломать барьер, разделяющий нас, и обнять её, но боюсь, что тем самым могу потерять её навсегда. Поэтому лежу неподвижно, смотрю в потолок, сжимаю руки в кулаки, размышляя, а делаю ли я всё, что в моих силах, а можно ли ещё как-нибудь ей помочь. Она больше не пытается обнять меня, и я уже почти забыл вкус её поцелуев. Но если такова цена за то, чтобы она была в порядке, то я готов её заплатить.
Потому что это единственное, чего я по-настоящему хочу.
На третий день, наконец, когда я уже не в силах выносить то, что со мной все нянчатся, как с младенцем, я всё-таки встаю с кровати сразу после завтрака. Бреюсь, умываюсь, одеваюсь и стараюсь вести себя как король, которым скоро стану. Кожу вокруг ран всё ещё покалывает от резких движений, но я чувствую себя намного лучше, когда вижу в зеркале не больного, измождённого человека, а готового заняться делами.
Я так и слишком долго это откладывал.
Арельес заперта в своей спальне с той самой ночи, когда напала на меня, и ей ещё предстоит ответить на наши вопросы. Жак сказал, что не горит желанием разговаривать с ней, но всё-таки идёт со мной и Линн (которая категорически отказалась оставаться в наших покоях, пока я общаюсь с сумасшедшей, пытавшейся меня убить), когда я направляюсь допросить её и вынести приговор. Я замечаю, с каким отчаянием он смотрит на меч на моём поясе, и рефлекторно кладу руку на рукоять.
Мне жаль Жака, потому что он готов был целовать землю, по которой ходила его обожаемая супруга, но мне больше ничего не остаётся. Он признался, что именно она настаивала на том, чтобы он заявил свои права престол, когда узнала, что её муж – внебрачный сын короля. Уверяла его, что нужно дать их будущему сыну то, что он заслуживает. Чтобы он получил блестящее образование и в будущем мог занять самый высокий пост, о котором только могут мечтать люди.
И Жак, конечно же, пошёл у неё на поводу.
Я не могу винить её в том, что она желала лучшего своим будущим детям. Понимаю, почему она могла считать, что её муж мог бы стать лучшим королём, чем я. Но это не оправдание её преступлениям: убийство моего отца, если она к этому причастна, сговор с Кенаном, несколько попыток покушений на мою жизнь.
И как бы ни было это тяжело для Жака, он должен понимать, что после получения короны он, вполне возможно, мог стать следующим.
И всё это… ради короны? Не думаю, что её заботит судьба Сильфоса так же, как меня. Скорее всего, её интересовали только деньги и власть. В конце концов, всё зло в мире сводится к этому: люди платят, убивают или манипулируют, чтобы получить власть над остальными, не понимая, что для счастья достаточно иметь власть над самим собой.
Ах, Артмаэль Философ. Как вам такое? Некоторым нравится размышлять о таких вещах…
Когда стражники у дверей, ведущих в покои Арельес, впускают нас внутрь, мы обнаруживаем, что она спокойно сидит за туалетным столиком. Она едва ли обращает на нас внимания, продолжая безмятежно расчёсывать свои золотые кудри. Это показное спокойствие выводит меня из себя. Кенан вёл себя так же. Это сбивает с толку. Лишает уверенности.
– Простите, что не встаю, ваше величество, но женщинам в положении нельзя перенапрягаться, – она откладывает расчёску и смотрит на меня в зеркале. А затем подпирает рукой подбородок, будто заскучав.
– Арельес… – Жак делает шаг к ней, не в силах сдержаться.
Дурак, нельзя устраивать сцену, как бы сильно тебе ни хотелось.
– Жак? – она разворачивается на табуретке, кладёт руку на живот, а взгляд становится таким, как у потерянного ребёнка. Горько вздыхает. Кого она пытается одурачить этим представлением? – Где ты был? Почему не заходил ко мне? Я же твоя жена, а ты два дня держал меня запертой в клетке, как дикое животное. Ты уже забыл, что я ношу твоего ребёнка?
Помнит, ещё как помнит. Он старался не поднимать эту тему, но его безумно волнует вопрос, что будет с ребёнком.
В глазах моего брата мольба, мне приходится отвести взгляд. С другой стороны от меня стоит Линн, обхватившая себя руками, и хмурится. Догадываюсь, о чём она думает: у неё всё на лице написано.
В итоге я снова перевожу взгляд на изменницу, которая сидит с таким видом, будто она здесь королева. Отец позволил ей поселиться здесь. Она делала вид, что заботится о нём, в то время как сама медленно его убивала. Теперь я уже не сомневаюсь в том, что это не было простым совпадением. Он стоял у неё на пути, и она избавилась от него.
На меня накатывает усталость. Хочу уже покончить со всем этим.
– Ты и Кенан… – начинаю я. – Почему вы объединились?
Она закатывает глаза и фыркает. Знакомый жест. Линн так делает, когда считает, что я веду себя глупо или что вокруг одни идиоты. В целом, во время нашего путешествия, она повторяла это от двух до четырёх раз в день.
– Кенан был марионеткой. Он бы всё равно долго не протянул, особенно из-за этой одержимости твоей шлюхой, – она кивает на Линн, и я прищуриваю глаза. – Не поймите меня неправильно: я не имею никакого отношения к тому, что он сделал. Пока он не зациклился на ней, он не казался мне таким уж плохим. Он организовал мне встречу с теми, кто хотел тебя убить, Артмаэль. У него всегда была… интересная точка зрения на чужие несчастья. Как известно, отчаявшийся человек за определённую плату способен на всё. Взамен Кенан просил немного: чтобы ему никто не мешал вести его не совсем законные дела и немного моего будущего политического влияния, – она облизывает губы. – Если бы не ты, корона уже была бы в хороших руках.
Она показывает нам свои ладони. Жак стискивает зубы.
– Как вы познакомились?
Важно ли это? Мне нет, но ему, видимо, да… Его жена заключила сделку с владельцем борделя.
Кладу руку ему на плечо. Возможно, ему не стоило приходить. Сможет ли он потерять её? Сможет ли смотреть, как она умирает, приговорённая его собственным братом?
Я открываю рот, чтобы попросить его уйти, но Арельес усмехается, и все слова застревают у меня в горле.
– Это всё, что ты хотел мне сказать? Я убила твоего отца, Жак, – признаётся без капли сожаления. – Я травила его прямо у тебя под носом, медленно, постепенно. «Ещё вина, милорд?» – дразнит она, повысив голос, и кокетливо хлопает ресницами. – «Вы так много работаете, ваше величество. Почему бы вам не сделать перерыв? Я принесу что-нибудь поесть».
– Да ты!..
– Он был такой же идиот, как и его сыновья. У вас есть возможность задать мне любые вопросы, но вместо этого вы устраиваете сцены ревности, – она ухмыляется, глядя на Жака. – Или, может, ты хотел спросить, спала ли я с ним? Думаешь, я настолько дёшево продаюсь?
Мой брат краснеет, и я сжимаю его плечо чуть сильнее: опасаюсь, что он может напасть на неё. Хотя сомневаюсь, что он в принципе способен обидеть кого-то, в то же время я ещё никогда не видел его таким униженным. Его жена не просто использовала его, но и злорадствует теперь.
Ещё и не останавливается:
– Ну, раз уж тебе так интересно, то раскрою секрет: именно Кенан научил меня всему, что я знаю. В своём борделе. Ещё когда я была совсем девочкой, – на этих словах Линн вскрикивает от потрясения, и Арельес переводит всё внимание на неё, хотя Линн не единственная поражена таким поворотом. Жак весь побелел, он будто на грани обморока. А я оцепенел, не зная, как реагировать. – Сколько тебе было, когда он нашёл тебя? Мне было тринадцать, когда он подобрал меня с улицы и привёл в свой бордель, чтобы я сдала одной из его дешёвых шлюх, хотя я там особо не задержалась: мне хватило двух лет, чтобы доказать Кенану, что способна на большее, чем просто удовлетворять его клиентов. Я всегда была хорошей актрисой, и не только когда нужно было сымитировать оргазм. Я могла показать интерес. Заботу. Обожание. Я научилась раскрывать чужие секреты, чтобы потом использовать их в своих интересах… Ах, мужчинами так легко манипулировать, когда есть компромат… Было не так уж сложно обвести вокруг пальца доверчивого старика, завсегдатая борделя, достаточно богатого, чтобы обеспечить красивую жизнь, и достаточно скромного, чтобы не привлекать внимания. Я добилась того, чтобы он женился на мне и тем самым вытащил из той дыры. Кенан уступил в обмен на деньги и девочек, что я ему присылала. Старик об этом, конечно же, не знал: он был счастлив, что рядом с ним красивая пятнадцатилетняя девочка, исполняющая все его желания. Он протянул дольше, чем я ожидала. Спустя четыре года мне пришлось поспособствовать его скорейшему уходу в мир иной.
Она смеётся. Смеётся без малейших угрызений совести над тем, как использовала бедолагу. Смеётся над моим братом, глядя на него с ухмылкой. Во мне поднимается отвращение. Как ей всё сходило с рук до этого дня? Как вообще можно верить в справедливость в мире, где такие люди счастливо живут?
– Дальше всё было просто: я начала целиться чуть выше. Сблизиться с подходящим мужчиной, давя на жалость к бедной юной вдове, которую выдали замуж за человека, годящегося ей в прадеды, и которая прожила с ним в четыре года, постепенно полюбив, и теперь скорбит, потеряв то немногое счастье, что у неё было… Жалость движет миром. Жалость порождает любовь. Не обольщайся, милая, – снова обращается она к Линн, горько усмехаясь. – Наш будущий король тоже хочет тебя лишь потому, что от этого он гордится собой. Ты его благое дело.
Линн бледнеет, и я хочу заверить её, что всё не так. Арельес ничего не знает о любви. Ничего не знает о жалости и сострадании. Женщина без сердца просто не способна на такие чувства. Она…
Стискиваю зубы и сжимаю кулаки. Я бы, может, и посочувствовал ей сначала, зная историю Линн, но не после того, как узнал правду. Не после того, как понял, какая она на самом деле. Миром движет сила воли. Он продолжает существовать день за днём, пока есть люди, которым хватает решимости верить, несмотря ни на что.
Но её мечты построены только на эгоизме и жадности.
– Разумеется, я даже представить не могла, что мой выбор окажется настолько удачным: я вышла замуж за внебрачного сыночка короля! Да какой дурак не воспользуется такой возможностью?
– Зачем? – выплёвываю я. – Зачем тебе корона? Ты хотела править?
– А что тебя так удивляет? То, что этого хотела услужливая жёнушка твоего младшего братца или что этого может хотеть женщина? – закатывает глаза. – Все вы такие. Думаете, что мы можем быть исключительно либо невинными девицами, либо матерями ваших детей, либо проститутками, – на секунду она мне кажется взбешённой. Однако уже в следующую она разворачивается к Линн и ухмыляется: – Но когда они видят, что мы не просто красивые тела, когда не знают, к какой категории нас отнести, то им становится не по себе, замечала? – она встаёт с удивительной лёгкостью для беременной женщины. – Мы с тобой не такие уж разные, как мне кажется. Наши взгляды на мир довольно схожи. Мы не из тех, кто смиряется с той ролью, что нам определили. Вот только я зашла намного дальше, чем ты. У меня… более грандиозные планы, – она переключает внимание на меня и окидывает взглядом сверху вниз. На её губах играет насмешливая улыбка. Я недостаточно хорош в её глазах? Я никогда не чувствовал себя на высоте, но сейчас особенно. Иначе бы я уже убил её и закончил бы этот бессмысленный разговор.
– Как долго ты это планировала?
Голос Линн звучит хрипло. Я разворачиваюсь к ней, но она не смотрит на меня, её взгляд устремлён на Арельес, спокойно пересекающей комнату, будто гуляет по саду, наслаждаясь солнечным днём.
– С тех пор, как узнала, что Жак – бастард Бридона. Мне ничего не стоило убедить его, что он должен заявить о своих правах на престол… Но король должен быть сильным. Должен иметь свои представления о том, как нужно править. Он должен быть готов к масштабным изменениям. А Жак… совсем не такой.
– Никто бы тебя не признал. Ты была никем, тебя никто не знал. Народ…
– Народ бы не стал возражать, – перебивает она меня, слегка повысив голос, чтобы я замолчал. – Проблемы могли возникнуть из-за знати, потому что большинство мужчин слишком горды, чтобы позволить женщине править им, но… Простому народу всё равно. Они всегда живут в страхе, – её ухмылка – это насмешка. Насмешка надо мной и над всем Сильфом. – За тобой тоже не особо хотели идти, пока ты не начал заниматься всей этой геройской чушью, но всё равно приняли бы в качестве короля. Знаешь почему? Потому что других вариантов не было. А я намеревалась стать этим вариантом, против которого никто бы не возразил: после смерти короля и двух его сыновей осталась бы только я, мать единственного законного наследника. Я бы правила королевством до тех пор, пока не повзрослеет сын, и за эти годы успела бы многое. Я стала бы уважаемой всеми. Брак или проституция перестали бы быть единственными вариантами для девушки. Разве ты сама не хотела бы жить в таком королевстве, Линн? Только представь, каким мог бы стать Сильфос с королевой у власти, которой не нужно отчитываться перед мужчинами…Никто бы никогда не узнал. В моей голове всё было очень просто.
