Текст книги "Мечты камня (ЛП)"
Автор книги: Селене Паскуаль
Соавторы: Ирия Паренте
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)
– Вы уже разобрались между собой или мне ещё подождать?
Мы с Артмаэлем моргаем растерянно, а затем прищуриваемся, заподозрив неладное…
– Хасан! – зову его с деланным спокойствием. – Ты же не специально продержал нас в этой ловушке дольше необходимого?.. Ты бы никогда так не поступил, правда, мой хороший?
– Так что, вы помирились?
Артмаэль рычит.
– Да, головастик, мы решили все наши проблемы. А вот что я ещё не решил, так это куда мне деть твою порванную мантию после встречи с моим мечом.
– Никаких угроз, или останетесь ночевать там!
– Я защекочу тебя до смерти, Хасан, если сейчас же не вытащишь нас отсюда, – предупреждаю его.
– Оно того стоит, – со смехом отвечает детский голос.
Нам падает конец верёвки, и мы с Артмаэлем одновременно тянемся к ней. Наши руки соприкасаются. Переглядываемся. И невольно улыбаемся друг другу.
Похоже, Хасан прав: оно того стоило.
АРТМАЭЛЬ
Чувствую себя кастрированным.
Ладно, не совсем так. В конце концов, физически всё на своих местах. Я проверил. Несколько раз. Но это не значит, что всё работает так, как должно.
И меня это беспокоит.
На помощь Хасану пришёл тот же охотник, что и поставил ловушку. Он непрестанно перед нами извинялся, и после того, как Линн высказала ему за это всё, что думает, в грубой форме, настоял, чтобы мы переночевали у него. Учитывая, что наша единственная альтернатива – сон под открытым небом и холодный ужин, мы с радостью согласились. К тому же нам бы не помешало смыть с себя всю грязь.
К моему особому удовольствию, у охотника оказалась дочь. Милая девушка, строившая мне глазки весь ужин, пришла ко мне, когда я уже собирался лечь спать в одной комнате с Хасаном, в красивой ночной рубашке и с накинутой на плечи шалью. Мальчик заснул, едва коснувшись головой подушки, а вот с меня махом слетела вся усталость при виде красавицы, так что я ускользнул вместе с ней.
Она, не колеблясь, отвела меня в свою комнату. Там, как только закрылась дверь, она прижалась ко мне всем телом и начала целовать со всем пылом. Подозреваю, что она уже давно не встречалась с другими мужчинами в их хижине в лесу, поэтому не стала ходить вокруг да около, а перешла сразу к делу. Никаких фальшивых ухаживаний и красивых слов. Она не ждала от меня обещаний вечной любви. И даже не просила заглядывать к ней время от времени. Я сам ничего не обещал. Только гладил её по спине, тогда как она обхватила мою шею своими тонкими руками. Не успел я очнуться, как её ноги уже оказались вокруг моих бёдер, а мои ладони – под её ночнушкой.
Обычно мне нравилось такое положение дел. Полная свобода, без необходимости нести красивую чушь, жар кожи и искреннее желание. Я радовался этой смелости, наслаждался поцелуями и тем, как прижимается ко мне красивое тело, желая большего… Но не в этот раз.
И когда она запустила руку в мои штаны, у меня по всему телу пробежался холодок… Я понял, что ничего не выйдет.
Я отстранился. Убрал её руку и извинился. Не думаю, что это сильно спасло ситуацию, но я просто вылетел из комнаты, оставив её раскрасневшейся и, вероятно, более возбуждённой, чем когда она бросилась мне на шею (рассчитывая – давайте будем честны – на нечто большее, чем пара поцелуев).
Наверняка она завтра утром плюнет в мой завтрак за эту выходку. И не удивлюсь, если в ближайшие дни у меня появится сыпь (одна из самых жутких вещей, что только может со мной случится, кстати) из-за её проклятий в мой адрес. И я не буду её винить.
В итоге весь остаток ночи я обзывал себя дураком, глядя в потолок, пока Хасан рядом тихонько посапывал во сне.
Почему?
Потому что я идиот.
Почему?
Потому что я полное посмешище: как принц и как мужчина. О, как же все обрадуются, когда я вернусь во дворец. Когда узнают, что я потерял всё, что имел. Артмаэль Импотент. Чудесно. Да, подданные теперь точно будут меня уважать.
Почему?
Потому что я думал о ней. О том, как мы были там в лесу, вдвоём, наедине, так близко. Поцелуи дочки охотника напомнили мне о том, как сильно я хотел в тот момент поцеловать Линн. О том, как близок я был к тому, чтобы проверить, откажет ли она мне на этот раз. Узнать, как далеко мы можем зайти.
Но нам помешали, и я почувствовал себя дураком. Когда наши руки соприкоснулись на верёвке, я налепил на лицо улыбку, но сердце заколотилось, а от кончиков пальцев по всему телу разлилось тепло.
Жар.
Желание.
Хотя я знал, что она оттолкнёт меня.
Знал, что именно она, из всех известных мне женщин, не переспит со мной даже за всё золото Маравильи.
Знал, что это положит конец всему, что сблизило нас за эти дни.
Я засыпал, надеясь, что на утро ничего не вспомню. Просто я был слишком уставшим и потому не мог отогнать от себя дурацкие мысли – так мне казалось. Но, когда я всё-таки просыпаюсь и вижу утренний свет, проникающий через окно, приходится признать, что избавиться от навязчивых желаний не так-то просто.
После завтрака, прошедшего в напряжении, мы отправляемся в путь. Охотник подсказывает нам дорогу и сообщает, что кратчайший путь лежит через большое болото недалеко от его дома. Он предупреждает, что это опасная тропа и что не всем удаётся перейти это болото, но мы только смеёмся в ответ. Мы-то уже хорошо знаем, что такое опасность. И потому уверены, что с нами ничего не произойдёт.
Хасан признаётся, что болота всегда пугали его, потому что в их мутной воде может скрываться всё что угодно. Линн, как всегда, успокаивает его, уверяя, что ничего страшного с нами не случится. Мы искренне так считаем большую часть утра, проходя по грязной тропе. Я закрываю нос и рот тканью плаща, чтобы не стошнило от вони. По правую руку растут блёклые тростники, по левую – унылые искривлённые деревья. Копыта издают неприятный чавкающий звук, пока мы едем через грязь. Лошади ведут себя нервно, и я их понимаю: в такую жару всё вызывает раздражение, особенно мошки, которых приходится постоянно отгонять. Но пока что самое страшное, что мы встретили на этом пути, – это болотная жаба. Туман, сгущающийся под копытами лошадей, поначалу не слишком нас беспокоит, но по мере того, как он становится выше и плотнее, мы начинаем подозревать, что это может стать проблемой.
Солнце уже должно быть где-то наверху в небе, когда мы решаем, что дальше так идти не можем. Возможно, мы уже ходим кругами, но нельзя сказать наверняка, потому что мы не видим ничего дальше своего носа. Лошадь Линн и Хасана я вижу как одну расплывчатую тень. Мы могли зайти в воду и даже не заметить этого. Поэтому я останавливаюсь, когда Линн это предлагает, и слезаю с коня. По крайней мере, пока я чувствую дорогу своими ботинками, у нас меньше шансов утонуть, хотя мне противно ступать по грязи и представлять, что вся местность кишит пиявками.
– Не нравится мне это место. И весь этот туман… – подаёт голос Хасан где-то справа от меня. Не могу не согласиться. – Он какой-то неестественный.
– На этот раз дорогу выбирала не я, так что ко мне никаких претензий, – говорит Линн.
Волшебник что-то ворчит себе под нос, и я уже собираюсь подразнить его в шутку, чтобы разрядить обстановку, как вдруг замечаю нечто странное.
Три огонька впереди.
Первым на ум приходит Мерлонский лес – как его блуждающие огни игрались с нами, оживляя наши худшие кошмары. Я останавливаюсь на месте и отказываюсь идти дальше. Но радуюсь, когда понимаю, что ошибся: размытые огоньки вскоре превращаются в фонари по мере приближения, и мы все облегчённо выдыхаем. Нам навстречу идут три пожилые женщины, одетые во всё чёрное, с масляными лампами в руках. Не сказать, что это приятная встреча, но, по крайней мере, они похожи на людей. Никаких львиных тел с жалами скорпионов из задницы. Я немного расслабляюсь.
– Кто вы? – спрашивает Линн. Я вижу только её силуэт рядом со мной.
Небольшая пауза, как будто женщины обдумывают ответ.
– Мы пришли, чтобы исполнить ваши желания…
Холодок проносится по позвоночнику, как паук, и по коже разбегаются мурашки. Ответ прозвучал шёпотом, но они втроём произнесли его одновременно, и это было довольно жутко. Мои желания? Ну, если только они не прячут под своими чёрными тряпками корону, то не знаю, как они собираются их исполнить.
Оборачиваюсь к своим спутникам, но туман стал таким густым, что стоит мне протянуть руку, и я уже не вижу собственных пальцев.
Что происходит?
– Линн? Хасан?
– Артмаэль.
Резко вдыхаю и смотрю перед собой – на лампу, которая меркнет на мгновение, прежде чем снова засиять с новой силой. На женщину, на которую совсем не действует туман. Я вижу каждую её чёрточку. Могу различить каждую деталь.
Вот только это не какая-то посторонняя женщина. Это Линн.
Линн, с такими же растрёпанными волосами, как и всегда. В гранатовом платье, хоть и не в том же самом, в каком была, когда мы познакомились. Этот простой образ только подчёркивает её красивые черты, её белую кожу. В одной руке она держит лампу, а в другой крутит золотую корону. Кажется, она собиралась протянуть её мне, но в последнюю секунду передумала и лёгким движением надевает на себя, немного криво. Она улыбается мне, почти насмешливо. Словно смеётся надо мной. Дразнит меня.
Когда она успела?..
Нет, это не настоящая Линн, Артмаэль. Это не может быть она. Это не она.
Я знаю это. Но на мгновение… мне хочется, чтобы это было правдой.
– Артмаэль, – снова зовёт она. Прямо как в тот раз, когда она впервые назвала меня по имени. И потом ещё раз. Сейчас она уже так не делает, но я не могу забыть тот вечер, когда она полупьяная рассказывала мне свои тайны.
– Что?.. – пытаюсь спросить я. И чувствую себя придурком. В итоге так и не договариваю. Вопрос повисает в воздухе вместе со всеми моими сомнениями.
Что бы это ни было, это всё не по-настоящему. Отступаю назад.
– Разве ты этого не хочешь? – в свою очередь спрашивает она. Поднимает взгляд вверх, словно хочет увидеть, как смотрится корона на её волосах. Никогда не видел ничего прекраснее. – Почему бы тебе не подойти и взять то, что принадлежит тебе?
И я знаю, что она имеет в виду не только корону. Она подманивает меня пальчиком. И внезапно шнуровка случайно распускается, а, может, и с самого начала не была завязана. Рукава спускаются до локтей, а вырез скользит вниз, обнажая часть груди.
Белой, как я и представлял, без единого изъяна.
– Это всё… сон?
Я хотел, чтобы это прозвучало утвердительно, но получился вопрос, будто я сомневаюсь. Потому что я и вправду не уверен. Это всё настолько… идеально. Тяжело сглатываю. Конечно, я бы хотел получить то, что принадлежит мне. И её саму тоже, хотя она на самом деле не моя. Но я знаю, что нельзя. Меня одолевают противоречивые чувства. Она знает, что я хочу её. Наверняка знает, потому что это очевидно.
Я весь как открытая книга.
– Твоя корона здесь, – продолжает заманивать она. – Почему бы тебе не забрать её у меня?
Она откидывает волосы назад, открывая тонкую шею, так и манящую поцеловать.
Нет. Это плохо, очень плохо.
Она не хочет меня.
Я повторяю себе это снова и снова… но получается неубедительно.
– Настоящая корона сейчас у моего отца, – произношу я, напоминая скорее себе, чем ей. – В Сильфосе.
Она улыбается вновь. Дразняще, игриво. Только мне одному. На мгновение я будто бы снова оказался на дне той ямы-ловушки. У меня опять учащается сердцебиение, хотя знает, что не должно. Разве не проще поддаться? Взять её за руку…
Но это же ложь? Для этого мне хватает своей собственной фантазии.
– Корона должна быть там, где принц.
Внутреннее чутьё предупреждает меня не принимать ничего из её рук.
Встряхиваю головой, и подозрения отпускают меня. Даже если это всего лишь сон, что с того? У меня тоже есть право на счастье, даже если для этого мне нужны всего лишь золотая безделушка на голове и желанная девушка в объятьях. Что в этом плохого? Никто не пострадает. Это же не как Мерлонский лес, где я размахивал мечом, рискуя кого-то убить.
Делаю шаг к ней. Улыбаюсь.
– И… ты мне её дашь?
Линн облизывает губы. Она сведёт меня с ума. Мне хочется, чтобы она так провела языком по моим губам. По всему моему телу. Хочу чувствовать её поцелуи, её желание, её страсть. Хочу, чтобы она впивалась ногтями в мою спину, выкрикивая моё имя. Хочу, чтобы укусила меня, разрушила.
Хочу её всю.
– Дам, если подойдёшь и возьмёшь её, – мурлычет она. У меня перехватывает дыхание. Она словно читает мои мысли. Словно знает обо мне всё. – Если подойдёшь и возьмёшь меня.
Нервно выдыхаю, подходя ближе. Достаточно протянуть руку, чтобы коснуться её.
– Я же вижу, как ты на меня смотришь, принц. Как ты желаешь меня, – запинаюсь, пытаясь что-то сказать, но она не даёт мне вставить слово. – Знаю, ты никогда в этом не признаешься, но это неважно. Ведь между нами нет никаких тайн, правда?
У меня учащается дыхание. Она стягивает рукава платья, и оно опускается до бёдер. На секунду она якобы смущённо прикрывается, но потом отводит руки, в одной из которых по-прежнему держит лампу, показывая всю себя. Она ждёт, что я к ней прикоснусь, что обхвачу ладонями её грудь. Интересно, какой будет её кожа наощупь. Каково это – провести пальцами по её животу вверх, к шее. Поцеловать эти белые плечи. Я помню то покалывание, что ощутил, когда наши руки случайно соприкоснулись… Что же будет, когда я её обниму? Мне хочется медленно снять с неё платье и полюбоваться обнажённой на свету.
Поднимаю руку. Бешеное сердцебиение не даёт мне ясно мыслить. Если в ней столько страсти в разговорах, то какая же она в постели? Она полностью отдаёт всю себя?
Останавливаюсь в сантиметре от её кожи.
Как она может предлагать всё это, когда её душа так изранена? Откуда ей знать об удовольствии, если никто для неё не старался? Сжимаю протянутую руку в кулак. Нет. Это не она. Она бы никогда не стала предлагать себя так. Она не стала бы… продавать себя. Она не хочет меня. Она хочет свободу. Ей причинили много боли, и она не ищет любви. Ей нужен не любовник, а кто-то, кто залечит её раны.
Не знаю, могу ли я.
Но я точно не смогу ей помочь, если она сама этого не захочет.
Поднимаю глаза к небу. Корона… Всё должно быть не так, верно? Её так просто не получить. Я не хочу, чтобы мне просто вручили её.
Корона – не какая-то там побрякушка. Я не могу просто протянуть руку и взять её.
Линн – не вещь. Я не могу просто протянуть руку и взять её.
И поэтому я не стану этого делать.
– Нет.
У меня на глазах существо растворяется: то ли из-за моего твёрдого отказа, то ли потому что я просыпаюсь. Туман рассеивается, и от кошмара не остаётся и следа. Он уходит быстрее, чем появился, оставляя меня в смятении и с пустотой в груди, будто я только что своим отказом лишил себя чего-то раз и навсегда.
Возможно, я только что потерял единственный шанс получить то, чего хочу больше всего.
Ослабевший, словно пробуждение ото сна отняло у меня все силы, я падаю на колени на грязную землю. Закрываю глаза и пытаюсь убедить себя, что когда их открою, всё будет хорошо.
Но это не так. Возвращение в суровую реальность всегда даётся нелегко.
Хасан стоит справа от меня, в нескольких шагах, бледный, но целый и невредимый.
Линн лежит между нами, растянувшись на земле.
Её глаза закрыты, а кожа такая бледная, что кажется фарфоровой. Она протягивает руку вверх, намереваясь взять что-то, что ей предлагают. Ладонь, сомкнувшаяся в воздухе, начинает чернеть, будто гниёт.
– Линн!
Я реагирую первым. Подползаю к ней из последних сил и притягиваю её к себе. Не знаю, безопасно ли прикасаться к ней, не передастся ли это мне.
Какая разница? Главное, чтобы она открыла глаза.
– Линн! – кричу снова, и сам не верю, откуда столько силы в моём голосе, столько отчаяния. – Линн, очнись!
Приподнимаю её. Кладу руку ей на щеку. Такая холодная… Ищу на шее пульс и нахожу: слабый, едва ощутимый. Чернота на руке достигает запястья, мягкая наощупь, но обжигающе холодная. Не будь это похоже на бред, я бы сказал, что оно движется. Растёт.
Я задерживаю дыхание. Что происходит?
– Это были гулы, – поясняет Хасан откуда-то издалека, я поднимаю на него взгляд. Он смотрит на меня пустыми глазами. Я задал вопрос вслух или он просто решил рассказать, что знает? – Это… злые духи: они заманивают сладкими обещаниями тех, кто заходит на их территорию, чтобы заставить случайных путников прикоснуться к себе и отравить…
Я снова перевожу взгляд на девушку, тихо лежащую у меня на руках. Каждый вдох даётся ей с трудом. Кажется, даже её сердце изо всех сил пытается биться, но слабеет. Неужели она не поняла, что это была ловушка? Почему?.. Или лучше спросить: ради чего?
– Её отравили? – пытаюсь справиться со своим дыханием. – И что теперь? Что с ней будет?
Волшебник медлит. Я поворачиваюсь к нему, но он просто смотрит на неё широко распахнутыми глазами.
Похоже, он не хочет говорить этого вслух. Словно ему не хватает духу произнести это вслух.
– Как только яд доберётся до сердца, она умрёт.
* * *
Мы быстро мчимся через болото. Решили, что оставлять Линн там нельзя, да и не могли рисковать, что злым духам, как бы они там ни назывались, покажется мало, и они вернутся за новыми жертвами. Мы бережно подняли Линн на мою лошадь, и теперь едем на максимальной скорости, какую только позволяет ландшафт. Я придерживаю Линн, опасаясь, что она может упасть, но это создаёт новую проблему: за считанные минуты я замерзаю так, что стучат зубы просто потому, что прижимаю её к себе.
Добраться до какой-нибудь деревушки нам не удалось, но мы заметили заброшенную хижину на краю трясины, где земля вновь становится сухой, а запаха застоявшейся воды почти не чувствуется. Стараюсь не думать о том, куда делись жильцы (возможно, с ними случилось то же, что и с Линн), но дом выглядит давно опустевшим и нельзя с уверенностью сказать, что с его бывшими обитателями случилось какое-то несчастье. Повсюду густой слой пыли. Когда я опускаю бессознательное тело на кровать, дерево скрепит под её весом. Содрогаюсь от мысли, что мебель уже давно прогнила или съедена насекомыми, но терплю. Снимаю плащ и накрываю девушку, хотя он грязный и вряд ли от него будет какой-то толк. Нахожу дрова, сложенные у стены, и пытаюсь разжечь огонь, чтобы мы могли согреться и высохнуть.
Когда я заканчиваю, за дело принимается Хасан: он говорит мне, что может приготовить зелье, которое должно ей помочь, а у меня нет сил, чтобы сомневаться в его навыках. Он открывает сумку Линн и раскладывает растения, которые она собирает во время каждого нашего привала. Выбирает несколько, критически осматривает и убирает обратно в сумку те, что ему не нужны.
Наконец, приняв решение, он встаёт. Мы как будто поменялись ролями: сегодня я растерянный ребёнок, не знающий, куда деть руки, в каком-то чужом для меня мире.
Я ничего не понимаю ни в зельях, ни в растениях. Умею только размахивать мечом, убивать чудовищ. Может, ещё приманивать удачу.
Чувствую себя бесполезным.
– У тебя есть всё, что нужно?
– Нет, но я пойду схожу за тем, чего не хватает. К счастью, это не такие уж редкие ингредиенты.
– Я пойду, – настаиваю, чтобы избавиться от неприятного чувства собственной беспомощности.
Но сразу же понимаю свою ошибку.
– А ты знаешь названия растений? Можешь отличить одно от другого? – я молчу, опустив голову, и Хасан вздыхает. – Останься с ней. Вскипяти воду, чтобы было готово к моему возвращению.
Говорю ему подождать немного и ищу у Линн кинжал, который она всегда носит при себе. Отдаю его Хасану.
– Возьми с собой хотя бы это.
Он выглядит удивлённым, словно не ожидал от меня такого беспокойства за него. Но, кивнув напоследок, Хасан сжимает кинжал и выходит из хижины.
Как только затихают его неуклюжие шаги, я нахожу котелок и наполняю его водой из наших седельных сумок. Пламя неплохо разгорается, но я на всяких случай подкидываю ещё дров. Высыхаю у очага и переодеваюсь, сбрасывая с себя грязные, липкие вещи. Но поскольку мне всё равно ещё холодно, я продолжаю сидеть у потрескивающего огня.
Изо всех сил гоню от себя неприятные мысли, но получается плохо. Не могу найти себе места: как только кожа немного начала согреваться, встаю и начинаю ходить по дому. Избегаю смотреть в сторону Линн, которая по-прежнему лежит неподвижно. И больше никогда не пошевелится, если только не сработает зелье, которое пообещал приготовить Хасан. Но оно должно сработать. И вообще, она не какая-то там слабая девица. С её-то упрямством, я уверен, она победит яд без всяких зелий, просто из нежелания сдаваться.
В итоге, по прошествии несколько минут, пока я не знаю, чем заняться, всё-таки решаюсь подойти к ней. Опускаюсь на колени у её кровати и смотрю на неё. Если бы не болезненная бледность, можно было бы подумать, что она просто спит. Осторожно протираю влажной тканью её лицо. Она не реагирует, и от этого мои внутренности сворачиваются в узел. Осматриваю её, мой взгляд задерживается на почерневшей руке. Аккуратно поднимаю рукав и с глубоким отвращением замечаю, как яд распространился до плеча. Медленно, но верно он движется к самому сердцу.
Это не может происходить на самом деле.
Зажмуриваюсь, но, открыв глаза вновь, я вижу её в том же самом состоянии, без каких-либо эмоций на лице. Колеблюсь, можно ли взять её за руку. Она без сознания, но обычно, когда кто-то сидит у постели больного, то он крепко сжимает ладонь и просит не сдаваться, бороться за жизнь. Но она же не умирает, правда? Я кладу руки на матрас. Мне проще притвориться, что она никогда бы не позволила мне прикоснуться к ней, даже в такой ситуации. Что она тут же вырвала бы руку, а то ещё и пощёчиной наградила бы.
Она ведь даже не знает, что ты здесь, Артмаэль. Можешь уйти, и она не заметит разницы.
Она не откроет глаза только потому, что я так хочу. В конце концов, я сам отказался от того, что мне предлагали: она, согласная на всё, с моей короной на голове. Что было бы, если бы я согласился? Вдруг духи не стали бы её трогать. Может, им хватило бы одного меня, и Линн с Хасаном смогли бы уйти живыми и невредимыми.
Самобичевание слабо помогает.
– Не умирай, – шепчу я.
Собственные слова пугают меня так, что не могу описать. Меня охватывает тревога, в итоге я всё-таки протягиваю руку и сжимаю её пальцы. Они ледяные, и мне страшно, что совсем скоро заледенеет её сердце.
– Это приказ принца.
Дурак. Ей никогда не нужно было твоё разрешение. Ей никогда не нужен был ты. Возможно, именно поэтому ты здесь. Поэтому она, а не какая-то другая… верно?
– Не умирай, тебе ведь столько всего ещё нужно сделать… Мы ведь ещё не добрались до Идилла. И не спасли сестру Хасана. Разве ты не хочешь познакомиться с женщиной-магистром? Ты ведь всегда говорила, что женщины тоже могут пробить себе дорогу в этом мужском мире. А она вон как высоко забралась… И я знаю, что ты хочешь творить великие дела. Я верю, что ты можешь. Если только захочешь, ты сможешь всё. Но для этого тебе нужно открыть глаза.
Ничего не происходит. Её дыхание по-прежнему слабое. Её грудь поднимается и опускается, стеснённая корсетом. Её пальцы всё такие же холодные и неподвижные.
Перед глазами всё плывёт. Моргаю.
– Ты… ты нужна мне, Линн.
Закрываю глаза.
Мне нужна твоя помощь, чтобы стать королём. Потому что ты знаешь больше, чем я. Потому что ты лучше ориентируешься. Потому что мне нравится твой смех. Потому что ты можешь рассмешить меня и всегда подбодришь, когда никому другому нет до меня дела. Потому что ты веришь в меня, а я верю в тебя.
Но я не говорю этого вслух.
Эти слова поглощены тишиной.
* * *
Воодушевлённый Хасан возвращается с белым колючим цветком, держа его так, будто это его величайший трофей. Не говоря ни слова и желая, чтобы время текло быстрее для меня и медленнее для Линн, я наблюдаю за его действиями. Сейчас он выглядит не таким глупым, как когда размахивает палочкой, а серьёзным и собранным, и даже немного более взрослым. Добавляет в котелок всякие травки и помешивает. Хотя мне это напоминает обычную готовку, возможно, это тоже своего рода магия. Он использует кинжал Линн, что разрезать и измельчать, иногда лезвием, иногда рукоятью.
Мне кажется, проходит несколько часов, как вдруг он объявляет о готовности.
Следуя его указаниям, приподнимаю Линн, и он заставляет её сделать несколько глотков, надавливая пальцами на её челюсть, а затем на горло.
– И что теперь?
– Теперь ждём.
Так и делаем. Поддерживаем огонь и по очереди выходим из душного дома на свежий воздух. Изучаем окрестности и находим воду, чтобы умыться. Что-то едим. Время от времени Хасан подходит к Линн и закатывает рукав. Когда он сообщает мне, что яд вроде бы проходит с её кожи, меня тянет улыбнуться от облегчения. Но я сдерживаюсь – не хочу радоваться преждевременно. Я видел, когда всё внезапно становилось плохо и в более благоприятных обстоятельствах.
Ждём.
Мальчика нет в комнате, когда она делает глубокий вдох. Отпускаю её потеплевшую руку, которую сжимал в своих ладонях. Никто не должен узнать об этом. Поднимаюсь, как раз когда она открывает глаза.
Спасена.
– Линн?
Вздрагиваю, хотя в хижине уже так жарко, что можно вспотеть, и наклоняюсь к ней. Её взгляд встречается с моим. Слегка улыбаюсь. В её глазах отражается узнавание.
– Принц.
Моё лицо краснеет, хотя не должно.
– Как ты себя чувствуешь?
– Очень уставшей… А что?
– Ты чуть было не умерла.
Задерживаю дыхание. Надо было хорошенько подумать, прежде чем вываливать правду вот так. Она выглядит растерянной, и я её понимаю. Слабость и растерянность – это нормально в её состоянии. Она поднимает руку к голове. У меня руки чешутся прикоснуться к ней, но я не позволяю себе лишнего.
– Умерла? – повторяет она, и у меня создаётся впечатление, что она ещё не до конца понимает значение этого слова. – Нет, я просто… – пауза. – Я просто была…
Замолкает, не сумев подобрать слова. Опускает взгляд. Уж не знаю, от смущения или просто от дезориентации после обморока. Может быть, от всего понемножку.
Сажусь рядом.
– Мы ехали на лошадях. Помнишь туман? Из него вышли женщины… Хасан сказал, что их называют «гулами»: они заманивают людей, обещая им исполнение сокровенных желаний. Если пойдёшь у них на поводу и прикоснёшься к ним… То будешь медленно умирать от яда. Ты… – колеблюсь. Если я не стану ничего говорить, это ведь всё равно ничего не изменит. А я бы предпочёл забыть это, как страшный сон. – Ты приняла то, что они предлагали, и едва не погибла.
– Хасан приготовил зелье, – продолжаю я, чтобы она не чувствовала себя обязанной что-то сказать. – Не забудь его поблагодарить.
Мы молчим несколько секунд. Хотя я пытаюсь делать вид, что не смотрю на неё, всё же не могу не следить краем глаза за каждым её движением. На её лице отражается ощущение потерянности. Ну, или мне так кажется.
В итоге я встаю.
– Отдыхай.
Она ложится. Укутывается в мой плащ, сворачиваясь клубочком. Её глаза смотрят прямо на меня, словно она хочет что-то сказать. Но момент проходит. Как будто все недосказанности между нами повисают тяжёлой тучей над нашими головами. Всё, что мы не сказали друг другу, и всё, что никогда не скажем. Это напрягает и в то же время почти освобождает.
Я подхожу к двери.
– Артмаэль? – оглядываюсь. – Спасибо.
И тут же отворачивается.
– Я рад, что ты в порядке.
Выхожу, не дожидаясь ответа.
ЛИНН
Начиная с той болезни, когда папа потратил все наши средства на лекарства, а затем заразился и погиб сам, я не раз оказывалась на волоске от смерти. Иногда от побоев, иногда от голода, иногда от чистого отчаяния. В самые суровые моменты жизни в борделе я подумывала о самоубийстве, хотя в итоге так и не смогла зарезать себя. Каждый раз, когда меня переполняло чувство безнадёжности и желание покончить со всем этим, перед глазами вставал образ отца с осуждающим взглядом. Ради этого он отдал все свои сбережения? Ради этого он умер, спасая меня?
Наверное, это то, что всегда заставляло меня двигаться дальше, даже когда иных причин жить я не видела. Возможно, это было единственное, что заставляло меня вставать по утрам, даже если судьба не сулила ничего хорошего.
Из всех случаев, когда я была на краю пропасти, в шаге от того, чтобы потерять всё, этот, пожалуй, оказался самым приятным.
Принять руку, предлагавшую исполнить все мои желания, не было больно. Мне действительно дали обещанное. У меня было всё. В один миг я стала известным торговцем, чьё дело процветало; у меня были деньги, всеобщее уважение, настоящая жизнь. Я путешествовала по миру, побывала в самых отдалённых его уголках. Мужчины восхищались моими успехами, а женщины брали пример и тоже достигали высот. Маравилья стала местом, где царит справедливость. И папа был рядом со мной, живой.
Какой же бред. Отец погиб много лет назад, а Маравилья осталась такой же, какой была всегда. И я по-прежнему нищая и никому не нужная…
Вот только я не хочу быть никем.
Я никогда не была пустым местом.
Возможно, поэтому я согласилась. Возможно, поэтому, когда мне пообещали всё, о чём я мечтала, я не раздумывала ни секунды. Они сказали, что больше никто не будет обращаться со мной как с вещью, что больше никто не будет воспринимать меня как игрушку для утех, что больше никто не будет смотреть на меня с презрением… Они сказали, что окружающие будут уважать меня. Что я буду гордиться собой. Что я буду творить великие дела, потому что это моё предназначение. Поэтому мой отец оказался жив – он единственный, кто верил в меня. Верил, что меня ждёт великое будущее.
Вот только это всё неправда.
Единственное, на что оказалась способна его дочь после его смерти, – это воровать и торговать своим телом. Если бы он вдруг оказался жив и узнал про всех тех мужчин, что бы он тогда сказал? Он бы пожалел, что спас меня.
Но у меня ведь не было другого выбора, правда? Не было.
«Ты была той, кем и должна быть. Только на это ты и годишься».
Зажмуриваюсь. Среди прочего гулы обещали, что я больше никогда не услышу этот голос, что воспоминание о Кенане останется чем-то далёким и смутным. И этот голос – на самом деле не Кенана, а моей собственной неуверенности в себе – исчезнет. Тот самый, что говорит мне: сколько ни старайся, ты ничего не добьёшься, ты бесполезна. И поэтому я протянула руку.
Страх сковывает мою грудь. Страх неудачи, на который я прежде пыталась не обращать внимания. Страх провалиться, как только останусь сама по себе. Если Артмаэль и Хасан следуют своей цели (один – получить корону, другой – спасти сестру), то я единственная из нас троих в случае чего буду блуждать во мраке, потерянная и забытая. У них есть семьи. У них есть дом, куда можно вернуться. А что есть у меня, кроме недостижимых мечтаний? Не считая этого желания быть хозяйкой свой жизни, независимой от других. Иметь цель, предназначение, быть полезной и нужной – это всё, чего я хочу. Суметь занять роль, в которой я буду счастлива. Чтобы иметь возможность гордиться собой.
