Текст книги "Сказки и предания алтайских тувинцев "

Автор книги: Сборник Сборник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 38 страниц)

5. Бёген Сагаан Тоолай

В давнее время.

Когда прославляли Чингис Хаана,

Когда возник весь мир,

Когда летал еще Хаан Гэрди,

Когда возникла земля,

тогда и случилось, говорят, что появился на свет рожденный быть мужем Бёген Сагаан Тоолай, так рассказывают.

С кудлатой головой,

С зубами, как гниды,

В коротком халате,

В стоптанных сапогах,

В меховой шубе,

Подпоясанной веревкой,

Наш храбрый мальчик

Бёген Сагаан Тоолай, дорогой.

Был тут как тут.

Только пронесся слух, что пришло время и родился дорогой наш храбрый мальчик, как на страну Бёген Сагаан Тоолая напал Хюрелдей Хаан. Как только до Хюрелдей Хаана дошла весть, что родился Бёген Сагаан Тоолай, он сказал:

– Захватим-ка его страну, пока он еще не стал мужчиной!

Собрал он десять тысяч своих воинов и обложил его. Собрал он шестьдесят тысяч своих воинов и окружил его. Они пришли, когда он лежал еще в люльке, – что же еще им оставалось делать! А оба его старших брата, несчастные, были как раз в это время на охоте. Как прослышали золовки, что идет на них за добычей Хюрелдей, завернули они Бёген Сагаан Тоолая в вату, чтобы не было на нем грязи, сунули ему вместо соски корень березы, чтобы не было на нем греха, а потом спрятали его в тополином дупле и ушли. Едва успели они это сделать, как явился Хюрелдей, захватил их и богатую добычу, не оставив ничего, ну, решительно ничего.

Забрал он всех буро-каурых лошадей, наполнявших ущелья,

Необъезженных каурых лошадей, наполнявших долины.

Им, бедным, обрезал хвосты он и гривы [46]

Сделал их своей добычей и ушел.

Вот как, рассказывают, дело было.

Эй-ей-ей-ей [47].

Уй-юй-юй-юй [48].

Когда пришел в себя Бёген Сагаан Тоолай,

Показалось ему, что после смерти он снова к жизни вернулся,

Что после долгого сна он очнулся.

Сказал он: боре– не было вокруг ни пылинки,

Сказал он: барс– ничего вокруг не было видно.

И вот лежал он нищий, совсем один. Потом сел, посмотрел туда-сюда и увидел круглый отпечаток стоявшей здесь прежде юрты, – казалось, огромнее юрты и быть не могло. Увидел он и следы, оставленные скотом, – никогда еще, казалось, многочисленнее стада и быть на свете не могло. Догадался он, что жеребцам-двух– леткам обстригли хвосты и гривы и увели их прямо на запад. Оглядел он хорошенько место, где стояла юрта, и заметил посредине четыре камня от очага – огромные, как четыре холма. «Для чего они тут?» – подумал он и отвалил один из камней. Взглянул и увидел под ним громадное огниво. Сдвинул он второй камень и нашел под ним моток веревки с плетеным серебряным концом длиною в три сажени. Он взял ее себе, а что было ему еще делать? Откатил он третий камень и нашел под ним серебряную палку длиною в шесть саженей. Что оставалось ему, как не колеблясь взять себе и ее. Сдвинул он наконец последний камень – под ним лежала его трубка с головкой из ивового дерева и его цветной синий табак. Что оставалось ему делать, как не колеблясь взять все это себе. Собрав свои вещи, он хорошенько огляделся, набил трубку с головкой из ивового дерева, закурил свой цветной синий табак, всадил в землю серебряную палку длиною в шесть саженей и снова уселся, оглядывая все вокруг. «Что же произошло?» – думал он, и, осмотрев все вокруг очень внимательно, он наконец понял:

«Вон оно что, враги разграбили мои владения и утащили добычу на запад!» Ведь он уже стал мужем, разум его созрел – как же ему было этого не понять? А если приглядеться хорошенько, было видно, что здесь жил народ, многочисленнее которого и быть не могло. Несчастный! Сидя здесь, он понял все,

– Вот безобразие! – воскликнул он. – Что же они, не знали, что ли, что я стану мужчиной? Я отомщу этой ненавистной стране и потребую свое добро обратно! Я обращу мою месть на эту проклятую страну!

Огляделся он вокруг и вдруг заметил, что на краю неба появилась серебряная подпорка.

«Что бы это значило?» – и, приглядевшись, понял, что это серебряная лестница, уходящая в небо. Взобрался он по ней и увидел золотую лестницу, уходящую в небо. «Что это со мной?»– подумал он, и, превратившись уже в мужа с созревшим разумом, понял он: «Мой народ стал добычей врагов, пришедших с запада, – это ясно. Но ведь известно, что мужчина может трижды испытать свои силы, – отправлюсь-ка я в путь!»

Бёген Сагаан Тоолай —

С кудлатой головой,

С зубами, как гниды,

В коротком халате,

В стоптанных сапогах.

Подпоясанный веревкой —

перекинул через плечо на спину свою серебряную палку длиною в шесть саженей, и, вглядевшись, вызнал он, что, обрезав жеребцам– двухлеткам хвосты и гривы, сложили из них враги на дороге оваа высотой с гору и двинулись дальше.

И сказал он:

– Ну не возмутительно ли это? Не потому ли они ограбили меня, что считали меня мертвым? Не потому ли они выразили свое презрение, что считали меня погибшим? Я это разузнаю!

Что ему еще оставалось делать, как не отправиться по их следу? Решил он это в своем сердце, хряснули его коренные зубы: таре, сошлись его брови: хюрс, и отправился он в погоню. В твердой почве утопали его ноги по щиколотку, в мягкой почве утопали они по колено. Так он шел, что казалось, будто годовой путь пре– вращаетя в путь месячный, казалось, будто месячный путь превращается в суточный путь, казалось, будто суточный путь превращается в путь однодневный, казалось, будто путь однодневный превращается в путь одного часа.

Эй, шел он, шел и наконец увидел – одними уголками глаз – крытую корой землянку. «Что за землянка?» – подумал он и, подойдя к ней, услыхал, как там разговаривали два человека:

– Не умер ли наш бедный младший брат Бёген Сагаан Тоолай в своей люльке? Не погиб ли он в своей колыбели? Пока мы сидим здесь оба, может быть, высохла уже грудь Бёген Сагаан Тоолая, может быть, кости его торчат из земли?

Заглянул он в землянку и увидел двух беседовавших друг с другом мужчин.

– Эй, что вы за люди? – спросил он их.

– Ах, Хюрелдей Хаан разграбил нашу страну. А мы отправились за ним. Семь лет мы безуспешно гнались за ним. А теперь вот сидим здесь в тоске, грязные и оборванные. Тут и умрем. Тогда только еще родился наш младший брат Бёген Сагаан Тоолай. Но он остался дома. Наверное, погиб и пропал. Нет у нас еды, чтобы идти дальше, и мы слишком устали, чтобы самим поохотиться. Потому и сидим здесь, готовясь к смерти, – таков был их ответ.

Услыхав это, Бёген Сагаан Тоолай спросил:

– А из какого вы хошуна? В каком вы жили хошуне?

– Да из какого же мы могли быть хошуна! Мы жили в хошуне «Четыре сумуна». Пришел хан Хюрелдей Мерген и поработил нас, как раз тогда, когда родился Бёген Сагаан Тоолай. Долго мы гнались за ним. А теперь вот сидим здесь, силы наши на исходе, а его мы так и не догнали!

О, как только Бёген Сагаан Тоолай услыхал это, скрипнули его коренные зубы: таре, сдвинулись его брови: хюрс, и опять сказал он:

– Вот безобразие! А вы что за люди?

– Мы – старшие братья героя по имени Бёген Сагаан Тоолай. Когда Хюрелдей угнал наш народ и наших родителей, мы бросились за ним вдогонку. А теперь сидим здесь, умирая с голода, а его так и не догнали!

Тут он вскочил, перекинул за спину свою украшенную серебром палку из сандалового дерева длиной в шесть саженей и сказал:

– Сидите здесь, я скоро вернусь!

Гнал он с горных вершин вниз, в степь, горных козлов и там убивал их, загонял он с равнин вверх на вершины гор горных козлов и убивал их, сложил из них целую гору и отдал ее своим братьям, сказав:

– Я – ваш Бёген Сагаан Тоолай! Я стал зрелым мужчиной. Моя рука достает до седельных ремешков [49], моя нога достает до стремени. Теперь-то я отомщу ненавистной мне стране! Уж утолю я там свою ненависть! А вы оставайтесь здесь до моего возвращения и ешьте понемногу, чтобы еды хватило вам надолго.

И еще настрелял он всевозможной дичи, сложил из нее высокий холм, отдал братьям и спросил их:

– В какую же мне сторону отправиться, братья?

– Ах, милый братец, – отвечали они, – откуда же нам знать, в какую тебе отправиться сторону? Идя по следу Хюрелдея, мы добрались сюда, но совсем сбились с пути!

– Вот беда, ну и глуп же я, что прошу у вас совета. Это мне следовало самому знать наперед!

И с этими словами он отправился на запад– могло ли быть иначе?

Рожденный мужем Бёген Сагаан Тоолай отправился на поиски своего врага, а было-то ему всего два-три года. Эй, шел он, шел, да и уперся в высокий завал деревьев, скатившихся с гор. «Как же мне пройти?» – подумал он. Где бы он ни искал, нигде не было прохода! Тут стал он своей серебряной палкой длиною в шесть саженей раскидывать в стороны деревья и проложил себе дорогу.

Но вскоре путь ему опять преградила высокая гора. «Как же мне взобраться на эту гору?» – подумал он. Хотел он взобраться на нее с помощью своей серебряной палки длиною в шесть саженей, но оказалось, что человеку вообще не под силу забраться на столь высокую гору. Тогда он стал своей серебряной палкой длиною в шесть саженей долбить в горе отверстие насквозь, проделал лаз и с трудом протиснулся сквозь него на другую сторону горы.

Но что это за огромное море? Там оказалось еще большое море! «Как же мне перебраться через него?» – подумал он. Но как ни велико море, люди же его переезжают! Схватился он обеими руками за свою серебряную палку длиною в шесть саженей и поплыл и таким образом перебрался. (Вот так и возник плот.)

Переплыл он это море и двинулся дальше,

Проходя годовой путь за месяц,

Проходя месячный путь за сутки,

Проходя суточный путь за полсуток.

И тут он увидел большую белую юрту-дворец, такую большую, что войлок ее крыши мог бы покрыть весь мир, а войлок ее стен мог бы покрыть всю землю. Он быстро вбежал в нее, оказалось, что это юрта Джее Мангная.

– Ого, Бёген Сагаан Тоолай, уж больно много ты о себе мнишь! Что ты тут шатаешься? Зря ты пришел, пошел прочь! – сказала жена Джее Мангная, стараясь вытолкнуть его – а что же ей было еще делать?

– Ах, беда какая! Пришел сирота в гости в вашу страну, а вы позволяете своим людям издеваться над ним! Вот уж безобразие!

Отвесил он женщине пощечину правой рукой и дал ей пощечину левой рукой, велел ей сесть, а сам занял почетное место в ее юрте. А потом сказал:

– Есть у тебя что-нибудь поесть, давай сюда!

Пока он сидел, она отрубила мясо от серого барана Борукчу, приготовила ему еду и наполнила пиалы. Да и что же ей было делать? Накормила она его, проводила к коню и отправила в путь.

– Куда ж мне теперь ехать? – спросил он.

– Поезжай на запад! – отвечала она. – Все равно тебе не проехать дальше страны Джее Мангная. Ох, как ты много о себе мнишь, сирота! Мы и не таких, как ты, видали!

Конечно, через полдня он, малый наш, добрался до страны Джее Мангная. Там стояла большая белая юрта. Войлок ее крыши мог бы покрыть весь мир, а войлок ее стен мог бы покрыть всю землю! Прислонил он к ней свою палку из сандалового дерева длиной в шесть саженей, но юрта от этого так накренилась, что он не мог бы в нее войти, даже если б и захотел.

– Да что же это за хан, если юрта у него что твой сарай – не может выдержать и одной палки!

Воткнул он свою палку на две сажени в землю и вошел в юрту.

И сказала ему жена Джее Мангная:

– Ой, беда, какое высокомерие! Зачем ты пришел, мой Бёген Сагаан Тоолай?

Он ответил:

– Эх, вот как ты говоришь с сиротой, пришедшим к вам в гости! Если ты уже приготовила что-нибудь поесть своему мужу, не дашь ли мне самого лучшего?

А она ему:

– О, как ты высоко летаешь! И не подумаю дать тебе самое лучшее из еды, приготовленной для моего мужа! Ступай-ка ты отсюда вон!

– Ой, – сказал он, – я человек, пришедший к вам в гости, и не мое ли право – отведать белого? [50]

– Эй-ей, подбери-ка свой зад да убирайся, ну и воображала же ты! – воскликнула женщина и ткнула его несколько раз кочергой и щипцами для очага.

– О, как это безобразно– прогонять гостя! Как это назвать: оскорблять меня, потерпевшего урон! – крикнул он и давай ее тузить. А что ему еще Оставалось?

– Ну и ловок ты, парень, – сказала она, приготовила еду без пара, разожгла огонь без дыма [51], положила в пиалы самое лучшее и подала ему.

Поев, он подошел к ней и спросил:

– Куда отправился Джее Мангнай?

– Он отправился охотиться на запад. Уж пора бы ему возвратиться.

– А каким путем он возвращается домой? – спросил Бёген Сагаан Тоолай.

И она ответила:

– Он идет по дороге, прорезанной в высокой, крутой горе, лежащей на запад отсюда.

Пошел Бёген Сагаан Тоолай к выходу из ложбины, подождал немного, и из нее появился старик со стоящей торчком черной бородой. Криво сидел он на своем рыжемордом четырехлетием коне Дёнен Галдыре, к седельным ремешкам была привязана его охотничья добыча. Бёген Сагаан Тоолай спокойно ждал на дороге. Даже не поздоровавшись с ним, Джее Мангнай заорал:

– Эй, что за нелепица! Послушай, ты испугаешь моего коня! Эй ты, чертов парень, бледный, как палка-кожемялка [52], отойди в сторону! Лошадь моя с норовом! – И с этими словами он хотел проехать мимо.

– Коли ты принял меня за мужчину, почему не дождался моего привета? Коли ты принял меня за ребенка, почему не поинтересовался моим именем и родителями? А еще насмехаешься – вот что плохо! – сказал Бёген Сагаан Тоолай, ударил его по голове серебряной палкой в шесть саженей и засунул его в тополиное дупло. Трижды потрепав Дёнен Галдыра по морде, он подтянул на нем седельные ремешки и отпустил его со словами: «Не растеряй свою поклажу! Довези ее до дома, старый одёр!»

А наш-то милый, чем больше он мерился с силами с Джее Мангнаем, тем больше в него вливалось сил, и наконец он победил его.

И отправился наш Бёген Сагаан Тоолай дальше на запад; когда ступал он по твердой почве, ноги его уходили в нее по щиколотку; когда ступал он по мягкой почве, ноги его уходили в нее по колено.

И так добрался он наконец до страны, где жил Хюрелдей Мерген. Стояла там белая юрта-дворец. Войлок ее крыши мог бы покрыть весь свет, войлок ее стен мог бы покрыть всю землю. Ни у кого на всем свете не было такой роскошной, словно дворец, юрты! А вокруг в несколько рядов стояли молодые сандаловые деревья. И рядами окружали ее старые сандаловые деревья и тополя. Раздвинул он молодые сандаловые деревья и прислонил свою палку к стене юрты, но та и не шелохнулась. «Вот прекрасная юрта!» – подумал он и положил свою сандаловую палку длиною в шесть саженей на крышу юрты, но она ничуть не прогнулась – так прочна была эта юрта!

– О, какая прекрасная, прочная юрта! – вскричал он, отогнул войлок двери, оперся о плечи героя, сидевшего у входа, наступил на голову героя, сидевшего посредине, и уселся на самом почетном месте, рядом с сидевшим там героем, скрестив под собой ноги, как положено.

Н-да, и сказала жена Хюрелдей Мергена:

– Что с тобой, ставший мужчиной? Бёген Сагаан Тоолай, да ты превратился в мужчину! Да ты молодец, милый мой!

– А куда же отправился наш друг, рожденный мужем? – спросил он, и она отвечала:

– Он отправился на охоту на запад.

– Когда же он вернется?

– Уж пора бы ему возвратиться. Сейчас он приедет, – ответила она. – Как пойдешь на запад, увидишь высокую, отвесную скалу. Вверху, на ее вершине, вырыта ложбина, да такая глубокая, что отсюда видны лишь головы всадников. Он приедет по этой дороге.

– Ах ты милая, а есть ли у тебя что поесть? – спросил он, и она ответила:

– Есть кое-что. Разве не сказано: «Настоящего мужчину нужно ценить»? Раз уж ты стал мужчиной – что же мне остается, как не угостить тебя? Настоящие мужчины, придите и дружески встретьте друг друга!

С этими словами налила она ему лучшее, что у нее было, из питья, наполнила пиалы лучшей едой, проявляя глубокое уважение, накормила Бёген Сагаан Тоолая и отпустила его.

И отправился Бёген Сагаан Тоолай спешно на запад, перекинув через плечо свою серебряную палку длиною в шесть саженей, – а что ему было еще делать? – уходя в твердую землю по щиколотку, а в мягкую – по колено.

– Гей, Хюрелдей Мерген, где ты, парень, разоривший мою землю, когда я был малым ребенком? Раз уж я не умер из-за тебя, хотел бы я встретиться с тобой в бою! – сказал он и двинулся в путь – а чего ему было еще делать?

Двинулся он в путь и увидел всадника на середине ложбины, вырубленной на вершине отвесной скалы. Стал он недвижно на его пути, уселся милый наш, опершись на свою серебряную палку длиною в шесть саженей. Поднялся тут сильный ветер. Прислушаешься раз – и кажется, что скачет он на расстоянии суток, прислушаешься другой раз – и кажется, что скачет он на расстоянии полусуток, – с таким шумом скакал он. Дыхание, вырывавшееся из его груди, становилось туманом, слюна, брызжущая из его рта, становилась градом – вот как он ехал. О, его дыхания не мог бы выдержать ни один человек!

И не похоже было, чтоб Бёген Сагаан Тоолай смог выдержать его. Он вогнал свою серебряную палку длиною в шесть саженей на три сажени в землю и стоял, крепко держась за нее, уйдя по щиколотку в твердую почву, – а что ему еще было делать? А храбрец с двенадцатью громами Алтая во рту все приближался. И оттого что он приближался, дыхание его чуть ли не валило с ног и отбрасывало в сторону Бёген Сагаан Тоолая, и устоял он лишь потому, что вбил глубоко в землю свою серебряную палку длиною в шесть саженей.

Эй, и вот тот разом выплыл из тумана. О ужас, лицо его, красное, как дерево мундузун, могло напугать и тысячу людей! А четыре его клыка отражали свет солнца и луны. Так и появился он, смельчак, державший во рту двенадцать лун, – могло ли быть иначе! И разве мог он не крикнуть, увидав Бёген Сагаан Тоолая, вцепившегося в свою палку, загнанную в землю на три сажени:

– Ну-ка прочь с моей дороги! Посторонись-ка, ты, слабак, бледный, как блеклая палка-кожемялка! Посторонись!

– Но я ведь мужчина – почему ж ты не берешь меня за плечи! Я ведь досточтимый человек – а ты не хватаешь меня за плечи? Что ты насмехаешься надо мной? Остановись, эй, ты! Ты еще со мной не поздоровался. Если уж тебя остановили, почему бы тебе не отнестись ко мне по-человечески? – сказал Бёген Сагаан Тоолай.

– Ой-ой, и на что только похожи твои стоптанные сапоги! На что похож твой короткий халат, лохматая голова, эти зубы, как гниды, эй ты, бездельник, подпоясанный веревкой, несчастный! Не тебе требовать, чтобы я с тобой здоровался! – ответил тот.

Когда Хюрелдей Мерген проезжал мимо него, Бёген Сагаан Тоолай сказал:

– Ну как, схватишь меня за плечи, как честный человек, или возьмешься за гибкий меч? Остановись же, Хюрелдей!

А тот сказал:

– Ну, коли так, ты, смотрю я, храбрец! Если хочешь биться со мной, давай спустимся в просторы мира, на гладь земли!

Что было делать нашим храбрецам? Они усмехнулись: хюрс– хюрс, засмеялись: тарс-тарс, сошли с коней и похлопали друг друга по плечам. Хюрелдей Мерген так привязал голову своего буланого четырехлетка поводьями к седлу, что он стоял твердо, как отвесная скала, он так связал ему ноги путами, что он стоял неподвижно, как глыба. Бёген Сагаан Тоолай, милый, вогнал свою палку длиною в шесть саженей на две сажени в землю и встал около нее.

– Эй, Бёген Сагаан Тоолай! Просто беда, до чего ты высокомерии! Ты что, приехал, чтобы сразиться со мной? =– спросил Хюрелдей Мерген.

– Как же мне с тобой не сражаться? Да, я приехал, чтобы драться с тобой! – отвечал Сагаан Тоолай.

И что же оставалось Хюрелдей Мергену, как не спросить:

– А чем же мы будем драться?

– Чем бы ни драться – мне все одно, – сказал Бёген Сагаан Тоолай.

Тогда Хюрелдей решил:

– Я буду драться плечами, данными мне отцом! – Как же могло быть иначе?

– Коли так, давай! – ответил Бёген Сагаан Тоолай, подвязал свои стоптанные сапоги, подпоясал свой короткий халат и начал свой танец орла [53]. Так как Хюрелдей Мерген родился первым, он вырвал гору, покрытую лесом, и ударил ею противника. Родившийся позже Бёген Сагаан Тоолай отломил кусок отвесной скалы и ударил ею. Оба храбреца бегали, перескакивая с одной горы на другую, и боролись. И когда, оба мужа сражались, гремела бронзовая скала: хюрс-харс, когда оба славных дрались, трещала высокая отвесная скала: тарс-тарс, так навсегда и осталось – иначе и быть не могло!

Что за силач был этот Хюрелдей Мерген! Он схватил Бёген Сагаан Тоолая и подкинул его к небу, но тот обернулся змеей, обвился вокруг него, а когда он захотел сбросить его в нижний мир, тот превратился в подпорку и лег поперек. А что касается силы, то похоже было, что Хюрелдея вообще не победить. Тут Хюрелдей Мерген крепко прижал Бёген Сагаан Тоолая к своей груди, широкой, как деревянный сундук абдыраа. Но когда он хотел опять свалить его, тот превратился в шест, и с ним ничего было не сделать. Ну как тут было не разогреться мышцам Хюрелдей Мергена!

Когда ж его мышцы разогрелись, они то тут, то там обжигали и опаляли тело Бёген Сагаан Тоолая, и у него уже не было сил победить Хюрелдей Мергена. И когда дело дошло до этого, вспомнил, конечно, Бёген Сагаан Тоолай, что у каждого человека есть свое Небо-Алтай.

– Наступило время, когда Хюрелдей Мерген умертвит своей силой меня, несчастного сироту, ставшего его добычей, – сказал он, оглянулся и восхвалил царство Алтая, взглянул вперед и восхвалил родную землю. Что еще ему оставалось?

И тут собрались черные облака Неба-Алтая – и не иначе как пошел снег с градом. Мышцы Хюрелдей Мергена, обжигавшие мышцы Бёген Сагаан Тоолая, конечно, охладились. И силы и мощь этого родившегося раньше борца уменьшились – могло ли быть иначе? Теперь разгорались мышцы рожденного позже Бёген Сагаан Тоолая – могло ли быть иначе? А милый наш, хоть и родился позже, схватил Хюрелдей Мергена за бедра. Но когда он бросил его вниз, тот повалился поперек, как палка, и все было напрасно. А когда он подбросил его кверху, тот превратился в змею и стал извиваться, и ничего нельзя было с ним сделать.

И когда так случилось, пошел сильный черный град, и боевая сила Хюрелдея уменьшилась – могло ли быть иначе? А мышцы Бёген Сагаан Тоолая разгорелась – эх-эх-эх! А когда дело пошло так, что было ему еще делать, как не свалить Хюрелдея, чтобы он превратился в красного человека нижнего мира? [54] Теперь он победил его и спросил:

– Эй, Хюрелдей Мерген, что мне теперь с тобой делать? Станем ли мы братьями и друзьями?

Когда Бёген Сагаан Тоолай сказал это, тот ответил:

– О горе! Будущим поколениям станут рассказывать историю о том, как я сдался мальчику-сироте Бёген Сагаан Тоолаю! Разве не родился я мужем? И в горе не стану я просить у тебя пощады. С тобой, Бёген Сагаан Тоолай, не стану я никогда брататься!

Выпил Бёген Сагаай Тоолай полную деревянную чашу крови из кончика сердца Хюрелдей Мергена, смолол его в каменной мельнице и засунул в яму глубиной в семь саженей. И ничего ему больше не оставалось, как уйти. Хюрелдея, рожденного мужем, Бёген Сагаан Тоолай покорил.

– О, у Бёген Сагаан Тоолая в стоптанных сапогах, коротком халате, с растрепанной головой я не стану просить пощады!

В ответ на это выпил Бёген Сагаан Тоолай всю кровь из кончика сердца Хюрелдей Мергена, уничтожил его, и вся земля и весь народ Хюрелдея стали его добычей. И ничего ему больше не оставалось, как вернуться домой.

Завладев народом Хюрелдей Мергена, он сказал:

– Где я провел длинную черту, там лежит ваш путь, а где я очертил кружок, сделайте привал на день!

Он поспешил в свою страну и по дороге посадил на коня обоих своих братьев. Приехав в свою землю, они снова сложили свой большой золотой оваа и пустили обильные воды целебного источника.

Чтобы определить место для юрты, они выстрелили вверх. Стрела Бёген Сагаан Тоолая покружилась и упала на правый край их стоянки. И точно там Бёген Сагаан Тоолай поставил свою юрту. Обоим его братьям выпал левый край, там они и соорудили свои юрты. Тут подошел и завоеванный им народ. Приведя в свою землю народы Хюрелдей Мергена, Джае Мангная и Джее Мангная, Бёген Сагаан Тоолай взял себе жену Хюрелдей Мергена и предался спокойной жизни. Его братья взяли жен Джае Мангная и Джее Мангная – как же было теперь трем братьям не зажить счастливо?

Ах, жил себе наш хороший так счастливо, да однажды пришли обе его золовки к своим мужьям:

– Этот Бёген Сагаан Тоолай берет большую долю скота! Лучших людей берет Бёген Сагаан Тоолай! Самое большое счастье достается на долю Бёген Сагаан Тоолая! А мы, бедные, не счастливы, что же это такое? Нельзя ли его сжить со света?

Посоветовавшись друг с другом, его золовки и решили:

– Можно ведь убить Бёген Сагаан Тоолая! Если мы положим конец счастью Бёген Сагаан Тоолая, то сами станем им наслаждаться!

Вот что, стало быть, постоянно злило золовок. Оба его старших брата, хороших, ушли по старой привычке на охоту, и они говорили это за их спинами. А когда оба брата, бедняги, вернулись с охоты, что еще оставалось делать их женам? Они наполнили пиалы и заговорили:

– Этот Бёген Сагаан Тоолай, он берет большую долю скота, ставит лучшую юрту, ест лучшие кушанья! Если он и дальше будет жить так, мы никогда не узнаем счастья. Сживем его со свету, и тогда будем пользоваться всем, – чего он нам не дает!

На эти слова золовок оба его брата отвечали:

– Нет, нам нельзя забывать наше прошлое и погубить нашего младшего, рожденного последним брата. Мы не можем сделать такое с нашим единственным младшим братом, благодаря ему мы нашли свое счастье.

Но золовки не отставали. В один прекрасный день они усадили обоих братьев, налили им арагы и вина, подали им по хадаку и пригнали из стада жеребцов-двухлеток с челками. И сказали:

– Ах, пока мы не убили этого Бёген Сагаан Тоолая, не будет нам счастья! Вот вам в подарок от нас хадак, вот наши жеребцы– двухлетки с челками на лбу. Пользуйтесь всем этим сколько захотите, а его, брата своего, убейте!

Сказали оба брата:

– Нет, вряд ли мы сможем! – На этом в первый раз и кончилось. Но они пришли и на следующий день, подарили хадаки с бурганом, пригнали своих серых коней, пришли к обоим братьям и стали их умолять, – иначе и быть не могло.

«О, до чего же глупые мы парни! Вчера они пришли и принесли хадаки, привели двух жеребцов-двухлеток с челкой на лбу. Сегодня это уже хадаки с бурганом и целый табун пригнанных серых коней. День ото дня все пуще!» – думали они. Но и в этот день братья не отважились и сказали:

– Эх, но мы ведь действительно не можем это сделать!

Возвратившись на третий день, золовки угостили обоих братьев, дали им по хадаку с бурганом, дали каждому по шубе, крытой шелком, пригнали целые стада скота и стали уговаривать:

– Если вы убьете Бёген Сагаан Тоолая сегодня ночью, видели, все эти вещи будут вашими. Пока жив Бёген Сагаан Тоолай, нам вообще не может быть счастья!

А так как подарков становилось с каждым днем все больше, братья дали провести себя и сказали:

– Ну ладно, так тому и быть! – Что им было еще делать! И они сказали:

– Мы не можем убить его. Разве мы сможем сделать это?

– Если вы согласитесь, мы и сами сделаем это, – сказали обе золовки братьям.

– Ну, если так, убивайте Бёген Сагаан Тоолая сами, на это уж мы согласны.

На четвертый день они разливали в юрте Бёген Сагаан Тоолая арагы и кумыс, празднично угощали Бёген Сагаан Тоолая и его супругу, подарили им своих иноходцев и шелковые одежды. Обе золовки притворялись и льстили: «Мой младший брат, моя золовушка!»

Устроили они пир, разливали арагы и вино, произносили застольные здравицы и льстивые речи. Так обманули они Бёген Сагаан Тоолая и опоили его.

Они подождали, пока оба, он и его жена, заснут. Тогда они украли его крепкий черный меч, закаленный кровью шестидесяти мужей, и привязали его поперек двери. Но они не унесли его серебряной палки длиною в шесть саженей – не смогли ее поднять. И сказали они братьям:

– Привяжите железный хёнек к хвосту строптивого необъезженного коня-двухлетка и гоните его с криком в загон. А мы будем кричать: «Ты мертвый иль живой? Разбой! Разбой!» После этого Бёген Сагаан Тоолай вскочит, это уж точно. А в тот момент, когда он выскочит, бедняга, разве не сделает свое дело крепкий черный меч, добрый, закаленный кровью шестидесяти мужей?

Так говорили обе золовки.

И когда он спал глубоким сном, его старшие братья привязали железный хёнек к хвосту строптивой необъезженной лошади и с криками ворвались в загон, перепугав весь скот. Обе его ничтожные золовки стояли уже наготове и закричали:

– Бёген Сагаан Тоолай, ты мертвый или живой? На нас напали, опять явился Хюрелдей Хаан, он грабит, выходи поскорей!

Бёген Сагаан Тоолай, спавший крепким сном, накинул шубу, подбитую мехом дикой лошади, ко, когда он выбегал, его крепкий черный меч, закаленный кровью шестидесяти мужей, отсек ему обе ноги по ягодицы, да так, что они отвалились. Было ясно, что оба его брата и золовки разграбили все вокруг. Пока он полз и скакал на руках, они все взяли и убежали.

Волочась грудью по земле, он пополз опять в свою юрту и схватил серебряную палку длиною в шесть саженей, так как увидал, что его не жеребившаяся три года белая кобылица, которую они захватили, как раз собирается убежать. Своей серебряной палкой длиною а шесть саженей он ударил по всем ее четырем ногам и удержал ее.

Оба его старших брата, алчущие захватить землю несчастного, коварно бросили его одного на покинутой кочевке, а сами снялись с места и откочевали. Ах, что же ему, неподвижному, было делать, как не остаться, страдая от боли, в своей стране. Как был, без ног, подтащил он все-таки белую кобылицу, не жеребившуюся три года. к подножию молодого сандалового дерева. Вернувшись к своей юрте, он увидел, что в очаге есть только одна искорка жару. Он взял эту искорку, разжег с помощью щепочек огонь, раздул его, зажарил кобылу, начиная от хвоста, чтобы как-то поддержать свою жизнь. А сам все думал: «Хоть я и лишался своих ног, но надо же как-то достать их!» Пополз на руках и принес обе свои ноги и положил их рядом с собой. А потом он лежал и кормился жареным мясом нежеребой кобылы. Как знать, сколько прошло дней и ночей. Он опять пришел в себя и увидел, что юркая желтая мышка гложет икру его отрезанной ноги.

«Хоть она и отрезана, но ведь это часть моего тела. Ну как не рассердиться на эту мышь!» – подумал он. Он кинул в мышку одной из лошадиных ног, и она упала с двумя оборванными лапами– иначе и быть не могло.

– Вот так-то! Иди по моим следам, следуй по моему пути! Раз ты грызла мое мясо, как же можно дать тебе спокойно жить, ах ты, несчастная мышь! – сказал он, усевшись у костра.

А в один прекрасный день появилась мышка, держа в пасти обе свои лапки. Приложив их к тому месту, откуда они были оторваны, она стала непрерывно глодать корень какой-то травы. Через три дня – смотри-ка! – обе лапки мыши были опять на месте.

«Оторванные лапки мыши приросли, оттого что она ела эту траву. Может быть, и мне удастся вылечиться таким образом?» – подумал он. Подполз он к корням, оставшимся от мышки, приложил к себе обе ноги и стал есть эти корни. И мясо его срослось, но кости никак не срастались.