Текст книги "Сказки и предания алтайских тувинцев "

Автор книги: Сборник Сборник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 38 страниц)

Еще со времен Джаагай Шапкана в состязаниях всегда становились победителями Четыре сумуна.

Когда праздник окончился, Сарыг Даа возвратился и сам устроил праздник, очень большой праздник. Четыре сумуна тувинцев и Двенадцать кереев казахов – все были приглашены на этот праздник. Князья со всех стран света все вместе дружно просили божественного Сарыг Даа, чтобы он показал своих сильных борцов. Вышел на борьбу борец Гонгуш, который при угоне лошадей всегда связывал макушки двух лиственниц. Тут князья закричали:

– Землю Сарыг Даа не победить!

Сам Сарыг Даа был первым среди князей. В его бровях были волосы тигра. Однажды все князья собрались в Чуулгуне. Пришел и Сарыг Даа со своими сорока мужами. Были поставлены две юрты. В одной расположился сам Сарыг Даа.

Сюда пришли другие князья, чтобы поздороваться с ним. Среди них был и князь Барыын бейса. Он часто слыхал от других, что Сарыг Даа по виду очень опасен, но отвечал:

– Да ну уж! Наверняка он человек, как и мы все!

Однако же теперь, когда тот вошел, он, дрожа, застыл у двери.

74. О добром герое Арвыйанге

Арвыйанг был из тех метких, что ловки настолько, чтобы не стрелять в землю, и из тех благородных, что не садятся на голую землю.

Когда Арвыйанг жил высоко в Небе-Алтае, он не давал никому угнетать себя и сам тоже никого не угнетал. Он делал все, что делали люди, стрелял в того, в кого стреляли люди, и был тем, кто научился всему, что умели люди. Вот каким счастливым сотворила его судьба!

Грудь человека, живущего добрыми мыслями на пользу золотого мира, народа и народной власти, открыта всяческим знаниям. Когда он спит, сон его чуток; когда он идет, ноги его легки; когда он едет, конь его быстр; когда он говорит, слова у него на языке; когда он борется, все его силы наготове. Так вот и протекает всегда жизнь хорошего человека.

Злые мысли делают голову окровавленной.

Добрые мысли делают губы жирными.

***

Во времена, когда образовались Четыре сумуна из Семи хошуунов наших тувинцев и возникла власть и религия, жил у реки Хомду человек по имени Арвыйанг. Арвыйанг был таким метким, что никогда не стрелял в землю, и был так благороден, что на голую землю никогда не садился.

А если спросят, как прознали про достоинства Арвыйанга, то вот как дело было.

Во времена божественного Сарыг Даа спустился он в полном снаряжении с той вон горы к храму Алдын Дзуунунг Оргээ, юрте– дворцу Золотого Будды, и, привязав своего коня, вошел в нее. Тут сказали:

– Что это за невежа? Не говоря ни слова, спустился к юрте– дворцу Золотого Будды и привязал своего коня!

И еще услыхал он: «Дать ему триста пятьдесят ударов!»

И чтобы вынести приговор, собрали всех подданных и велели привести его к правителям.

– Почему ты спустился со своим ружьем к юрте-дворцу Золотого Будды и привязал там своего коня? – спросили его, и он ответил:

– О да, я привязал его! Верно, что я прибыл сюда в полном одеянии. Я ведь мужчина! Верно, что я приехал на коне с оружием и остановился здесь. Ведь я мужчина! Ведь это мое черное ружье врезается мне в плечо! Ведь это моя шапка из меха тарбагана покрывает мою голову. Так как этот Золотой Будда – правящая власть, ему известно все, что происходит за многими горами. Бурган понимает все, что происходит за шестьюдесятью горами, и знает все, что происходит за шестьюдесятью морями. Раз в коричневом сердце моем несправедливость, я скажу все!

Все онемели.

– Речь Арвыйанга правдива. Ответ его правилен. Ведь говорится:

Спроси ответа у человека, которого собираются убить.

Осмотри зубы лошади, которую собираются продать.

Что бы от него осталось, если бы ему дали триста пятьдесят ударов? А Арвыйанг-то ведь – один из достойнейших людей, человек, знающий все девять мудростей. Ну если не все девять, то три– то из них мы увидим! – решили тут.

И когда он согласился: «Так тому и быть!»– ему сказали:

– Ты говорил: «Мое черное ружье врезается мне в плечо!»

И он решил: «Буду стрелять в цель!»

– Если я, выстрелив подряд три раза, попаду, зовите меня метким!

На расстоянии пятидесяти шагов насадили на пику серебряную монету. Он встал, широко расставив ноги, вложил одну пулю в ствол ружья, а две вложил в рот. Казалось, что раздался лишь один выстрел, но из ствола трижды шел дымок. Когда взяли и посмотрели серебряную монету, то увидели в ней три соединяющиеся цветком дырки.

– Ах ты, – закричали, – милостивый! Вот это был выстрел! А теперь пусть покажет свое умение плавать!

Привели его к берегу красных вод реки Хомду. Он быстро снял с себя сапоги и платье и бросил их на землю. Потом он поджег один запал пропитанного порохом трута, спрыгнул с берега и переплыл реку; доплыв до противоположного берега, он перевернулся на спину и, еще прежде чем догорел подожженный трут, приплыл обратно и вышел на берег.

– О, вот это настоящий мужчина! – закричали все, восхищаясь им.

А третьим было то, что ему велели прочитать наизусть текст «Бандзыракчы». Пригласили двух ученых лам, приготовили высокое сиденье из подушек и войлочных ковров и велели ему читать наизусть «Бандзыракчы». И он начал декламировать на следующий день в полдень с преимуществом во времени в три строфы. Оба ламы не смогли догнать его и отстали.

– О да, он человек прекрасных дарований! Разве не так? Ну и добрый же герой! – говорили вокруг, и ему пойали арагы в чаше из золота и серебра, забили скот для его ночного пира, на прощание подарили ему шелку на шубу и хадак и проводили его.

Когда он вернулся в свою юрту, один человек из монастыря Далай дербетов в Увсу пришел с приглашением прийти в их монастырь. Он пошел туда, два дня ему велели ждать и отдыхать. А на третий день пришел знаменитый Хамбы Лама и, обменявшись с ним приветствием, спросил:

– Что есть один?

Арвыйанг ответил:

– Если бы не было одного, откуда бы взялось число «тысяча»?

Тот спросил:

– Что есть два?

– То, что увидел двумя глазами, может ли человек потерять?

– Что есть три? – спросил Хамбы Лама.

– Лошадь, у которой связали три ноги, может ли она далеко уйти?

– Что есть четыре?

– О, четыре! Когда достигнешь четырех лет, почему бы не начать работать?

– Что есть пять?

– Как пройдет пять девяток, не замерзнет ли суп в тарелке?

– Что есть шесть?

– Если астролог не знает своих астрологических расчетов, к чему ему тогда носить это имя?

– Что есть семь?

– Когда Семь ханов достигнут зенита, почему не наступает тогда рассвет?

– Что есть восемь?

– О, если восемь вечеров подряд читать священные тексты, почему бы не разбогатеть от этого?

– Что есть девять?

– Почему человек, владеющий девятью премудростями, ложится спать на пустой желудок?

– Что есть десять?

– Почему заняты не все седельные ремешки [110], когда убит олень с разделенными на десять ветвей рогами?

И он засмеялся так громко, что разлетелись надвое рога пестрого козла, рога ста оленей и хвост темно-каурой лошади. Тут все закричали:

– Вот это действительно добрый герой удивительнейших способностей, добрый, добрый!

Арвыйанг, одетый в шелка, поскакал на своем иноходце и приехал, дважды переночевав в пути, к своей юрте.

Тут сказала его жена:

– Ты не остался здесь со своей семьей и оставил здесь одну меня, девушку из чужой страны. Я ухожу обратно! – И она собрала свои вещи. Арвыйанг взял шоор, подул в него и всей душой своей вопросил свою поседевшую мать Хомду и своего покрытого снегами великого Хан Гёгея о том, почему все так получилось.

Сколько дней играл он на шооре, не выпуская его из рук! Тут жена его сказала:

– Ой, не сохнут ли у тебя рот и горло?

И раз она спросила так, стали они опять разговаривать и болтать друг с другом, и она осталась у него.

Так добросердечие ведет к добру.

75. Поучение

Когда мужчины вместе едут верхом по стране, то, говорят, всегда там с ними Белый хозяин Земли.

Почему так говорят?

Когда кто-нибудь помянет добром наш золотой мир, нашего великого Гурмусту, всех наших людей, то, сколько бы ни промелькнуло перед ним и ни убежало бы от него всякой дичи, не останутся пустыми его седельные ремешки [111], исполнятся его желания. Когда молодой человек благочестиво разбрызгивает в жертву белое питье [112] и радуется, беседуя с другими, смеется и живет счастливо, давая простор всем своим силам, радуется вместе с ним и Алтай и исполнит желания этого человека. Не надо ссориться, не надо говорить плохо друг о друге. Когда едешь на лошади, нужно дать ей хорошенько отдохнуть. Когда находишься сам в пути, надо внимательно следить за собой. Когда на плече у тебя ружье, нужно обходиться с ним разумно, и тогда ты будешь тем, о ком говорят:

Справедливый ведет за собой справедливых.

Праведный ведет за собой праведных.

Кто, бывая в юрте, часто подолгу беседует со старыми людьми и прислушивается к взрослым, тому прибавится от них разума. Если из десяти услышанных истин он запомнит одну, то, прожив так тридцать дней, он запомнит тридцать истин. А за год это триста шестьдесят пять истин. У такого человека уже немалые знания. А никто еще не слыхал, чтобы человек, знающий девять премудростей, лег спать на голодный желудок.

Вот такие напутственные слова остались нам от нашего великого наставника по имени Арвыйанг.

76. О происхождении скороговорки

Есть скороговорка, которую нужно произносить, не переводя дыхания:

Билдим билдим бир шаварты,

шавартынынг джакша бёлюк,

бёлюктюнюнг оёленг агаш,

агаштымынг арван гузук,

гузуктунунг гурван хээр,

хээртининг гезер тайга,

тайгатынынг дарвыл овюс,

овюстюнюнг орге гарыш,

гарыштынынг джеди гулаш,

гулаштынынг гуу дёнг!

Давным-давно в районе Цэнгэла жил вор по имени Хар Битегеш. Си был мал ростом, очень мал ростом, и был он ловким вором. Когда хозяин скота избивал его палкой или дубинкой за то, что он угонял воровски скот и похищал коней, он во время избиения соскальзывал вниз по боку коня, так что удары приходились по луке седла, – вот какой это был хитрый человек!

Однажды, когда этот человек ехал на коне вверх по долине реки Бёхмёрён, он завернул в один аил, а там лежала бальная старуха.

– Ой, мы слышали, что вы человек с запада, из района божественного Сарыг Даа. Вот я так тяжко заболела. Вы, наверно, знаете какое-нибудь средство от болезни. Не поможете ли вы мне в моей беде? – так она сказала.

Тогда тот человек сказал эти стихи и удалился.

Когда он во время одной из своих воровских вылазок опять попал туда и вошел в ту же юрту, эта женщина сказала:

– О, благодаря твоему чтению стихов, которые были словно молитва, мне стало уже на следующий день лучше, и я выздоровела!

77. Балджын Хээр

У тебя кандык и саранка есть, мой Алтай,

У тебя юноши и девушки есть, мой Алтай,

У тебя иноходцы и скакуны есть, мой Алтай,

У тебя разумные и мудрые есть, мой Алтай!

Пусть шоора нежное звучание

Сократит твою долгую ночь!

Пусть игила грустный напев

Размягчит твои твердые кости!

Сиротой – без родителей – был он, Балгынак.

Бедняком – без скота – был он, Балгынак.

Но видя богатство богачей,

Он не исполнялся завистью.

А видя смелость богатырей,

Балгынак не чувствовал себя слабее.

Ведь с ним всегда была

Его единственная сестра Алдын Гээш.

Ведь под его седлом всегда был

Его единственный конь Балджын Хээр.

Алдын Гээш —

Она была первой из достохвальных девушек

Всех шести хошуунов,

Она была первой из цветущих девушек

Всех семи хошуунов.

Его Балджын Хээр —

Он был первым из пятнистых коней,

Наполнявших Алтай,

Первым он был из коней темногривых,

Наполнявших равнины.

И наконец сам он, Балгынак,—

Непревзойденной была ловкость десяти его пальцев.

Когда он стрелял – что это был за стрелок!

Когда он боролся – что это был за силач!

Прославленным сыном своего отца был он!

Не долго ему пришлось ждать суженой.

Однажды появилась невеста и сошла с коня.

И толпами собрался народ.

И все люди праздновали этот день.

Родившийся с умелыми руками Балгынак

На следующий же день взялся за оружие.

К пестрым вершинам своего Алтая

За добычей он поскакал.

Жена его послала свою золовку

Алдын Гээш За кандыком и саранкой.

Хозяин мрачных ущелий

Благородный великий Узээнек

Был тронут красотой нежной девушки,

Увццев ее, он смутился.

Не смог он удержаться

И спрятал ее суму с корешками.

Невестка, полная черных мыслей,

Жестоко избила бедную девушку

И прямо среди темнейшей из темных ночей

Выгнала бедную из юрты ее брата.

Алдын Гээш, удрученная и грустная,

Бесцельно бродила среди пестрых вершин,

Одолеваемая голодом и жаждой,

Пела она от всего сердца:

«Отдай же мне мою красивую красную суму!

Возьми за нее мое красивое девичье тело,

Узээнек, Узээнек!»

Скалы и камни запели, вторя ей.

Текучая вода журчала, вторя ей.

Молодые травы шелестели, вторя ей.

Сандал качался и гнулся, вторя ей.

«Отдай же мне мою красивую красную суму!

Возьми за нее мое красивое девичье тело,

Узээнек, Узээнек!»

«Возьми же свою красивую красную суму,

Отдай мне за нее твое красивое девичье тело,

Алдын Гээш, о Алдын Гээш!»

Рожденный мужем Балгынак

Приторочил столько диких овец и оленей Алтая

К седлу своего бесценного коня,

Что на пути домой его шатало.

А тем временем его жена, полная черных мыслей,

Послала его милую сестру на верную гибель.

Ее старший брат, Балгынак, стал несчастным,

Охваченный болью и тоской,

Стал он без меры пить арагы

И потерял свою добрую славу.

От верного коня остались лишь кожа да кости,

А сам он весь распух от арагы.

Эту черную воду – дьявольский напиток —

Он пил и пил, и ничего иного он не ел.

Но в один прекрасный день пришел он в себя,

Поднялся на свою высокую гору:

«Надо, наконец, подумать о пропитании

И настрелять себе дичи», – решил он.

Но и на расстояние, на которое мечут бабки,

Глаза его, увы, уже не хватало!

Силы на то, чтобы натянуть его мощный желтый лук,

У него, увы, уже не достало!

Не убил он даже и мыши,

Проездил он целый день напрасно!

От усталости он изнемог.

Рот и горло его пересохли,

Жажда стала невыносимой.

И он поскакал в поисках какого-нибудь аила.

Его благородный конь, его Балджын Хээр,

Напрягает все свои силы и летит вперед.

Он проносится мимо глубоких вод,

Он мчится над отвесными скалами,

Он вылетает из мрачных ущелий,

Он отскакивает от покрытых снегом ледников.

Священные небеса и чистые горные леса,

Пестрые снежные вершины

И полноводные целебные реки

Устрашает дикий крик человека,

Пристрастившегося к арагы.

«О, как горит кончик моего сердца и печень!

Вот-вот оборвется красная нить моей жизни [113]!

За арагывай, да за один только глоток

Отдал бы я своего Балджын Хээра!»

Стальная подкова Балджын Хээра

Коснулась берега озера Барга.

Изо всех юрт, стоявших там в ряд,

Направился он к ближайшей.

Балгынак, одержимый страстью,

Устремился в самую пасть погибели:

Услыхавший его крики человек

Поджидал его уже с нетерпением,

С дажыыром, полным арагы, в руках,

Заранее уже торжествуя.

Балгынак, совершенно раскисший,

Видит перед собой дажыыр,

Хватает его: «Вот что я хочу опрокинуть

В мою пересохшую грудь!»

Но тот вдруг дажыыр отвел

От губ его, дрожащих от нетерпения:

«Прежде чем выпьешь и смочишь губы,

Дай, Балгынак, сначала слово мужчины:

Будет ли моим твой Балджын Хээр,

Как только получишь дажыыр, полный арагы?»

«Он ведь не отец мне, этот Балджын Хээр,

Он ведь всего-навсего сын кобылы!

Так больше не мучь меня

И поскорее смочи мне рот и горло!»

Кто бы не захотел иметь Балджын Хээра,

Ведь равного ему во всей стране не было!

В одно мгновение вскочил чужак

На любимого коня Балгынака.

«Пока полный дажыыр опустеет,

Я уже обскачу вокруг озера Барга!»

И только когда издал чужак пронзительный крик,

Когда залился он дьявольским смехом,

Понял Балгынак, давший ему свое слово,

Что он наделал, несчастный!

Черная вода, этот чертов напиток,

Уже обожгла его губы.

Чужеземец, которому так посчастливилось,

Ускакал прочь, давя все на своем пути.

А Балгынак с головой одуревшей

Остался на месте, оскорбленный и униженный.

Того, что случилось,

Обратно уже не вернуть!

Крепко сжав зубы —

Пил он горькую воду – Балгынак,

Глотал, глотал, глотал ее.

Но еще не успев добраться до дна дажыыра,

Услыхал он ржание своего Балджын Хээра.

О, горе! Когда подбежал к нему Балгынак,

Услыхал он только насмешки чужеземца,

Схватил тот седло и узду

И швырнул ему навстречу!

Внутри у него все сжалось,

Все внутренности его горели огнем,

Рассудок его помутился,

Ноги и руки ослабли.

У своего благородного коня,

Оставшегося еще с отцовских времен,

У его золотого колена

Испросил он благословенья.

Из его хвоста – прекрасного, как ленты джалама,

Вытащил он волосок и спрятал его в своей шубе.

Испугали его ясные, как стекло, глаза коня,

Ужаснуло его великолепное, как дворец, тело коня,

С трудом оторвал он взгляд

Своих сверкающих пестрых глаз, проливая слезы.

И он пошел вдоль по берегу большого озера.

И никто его там не заметил.

С седлом и чепраком за плечами —

О, горе, так ушел несчастный, – горе!

Камышинки на озере Барга

Опустили головки, вздыхая:

С лицом, белее снега,

Со щеками, краснее крови,

Где она, твоя Алдын Гээш?—

Балгынак, Балгынак!

Со станом благороднее, чем стан оленя,

Со спиной длиннее горного хребта,

Где он, твой Балджын Хээр,—

Балгынак, Балгынак!

Один камышовый стебель

Сорвал он и сделал из него шоор.

Единственный волос, оставшийся ему от его коня,

Живешь ты на земле или нет,—

Балгынак, Балгынак!

Деревья и камни со всех восьми сторон

Пробудились и слушали его!

Текущие воды со всех девяти сторон

Остановились и слушали его.

Летящие птицы сложили свои крылья,

Глядели вниз и слушали его.

Скачущие звери преклоняли колени,

Туго натянул он и сделал себе игил —

Балгынак, Балгынак.

Пестрые глаза его были полны слез,

В груди его накопилась горечь.

Ты, освещавшая луну и солнце,

Алдын Гээш, Алдын Гээш!

Ты, объехавший озеро Барга,

Балджын Хээр, Балджын Хээр!

А ты, кому теперь все равно,—

Глядели вверх и слушали его.

Камыши на озере Барга

Склонили свои головки и слушали его.

Деревья и скалы, текущие воды,

Летящие птицы, скачущие звери,

Камыши на озере Барга,

Комары в степях Балхаша —

Плакали все вместе в один голос,

Рыдали все вместе, причитали в один голос.

Их слезы слились воедино,

И получился настоящий потоп.

А отвергнутого, одинокого Балгынака

Поглотило глубокое озеро.

С тех пор прошло уже много лет,

Распалась великая страна.

Пришлось богатому Алтаю

Отдать неверным озеро Барга-хёл.

А поступь Балджын Хээра,

И голос Алдын Гээш,

И жалобы Балгынака

Нам шоор да игил сохранили.

Приложения

Комментарий

1. Хвала Алтаю (Алдай мактаар)

Магнитофонная запись от Байынбурээда, пастуха кооператива «Алтайн оргил»; произведена 7 августа 1966 г. в центре сомона Цэнгэл.

Нем.: Taube, 1978, с. 10, № 1.

Настоящие сказители (тоолучу), типичным представителем которых был шестидесятилетний Байынбурээд (умер зимой 1967/68 г.), раньше начинали свое исполнение по большей части с такой «хвалы», которая называется «головой сказки» или «зачином сказки» (тоолдунг бажы), Такие тоолучу обычно исполняли более объемистые произведения и чаще всего сказки из категории богатырских; отсюда можно сделать вывод, что такая основательная «хвала» предваряла лишь длинные сказки. Байынбурээд начал этой «хвалой» исполнение одной из частей трилогии, которая содержит в том числе вариант № 11. Похожую «хвалу» мы слышали 6 августа 1967 г. в Онгаде от М. Хойтювека, который был ровно на 20 лет моложе Байынбурээда (ср. № 16), и 2 июля 1969 г. в Оруктуге – от пятидесятитрехлетнего Хара ьалдына игр. № 4).

2. Эргил-оол

Магнитофонная запись от М. Хойтювека; произведена 7 августа 1967 г. в Онгаде

Нем.: Heldensagen, с. 120–128.

TCV 39; ср. ВСС 401 В.

О сюжете и его распространении см. коммент. к № 3.

Фрагмент сказки типа «Эрген-оол» (№ 3), но без странствия Эрген-оола в царство мертвых. Сказитель хотел продолжить рассказ 8 августа, но был отозван к своему стаду верблюдов, и запись осталась незаконченной. М. Хойтювек отнес эту сказку к числу аайтбас тоол – «сказок, которые не следует рассказывать»: имелось в виду, что их не следует рассказывать часто, так как «нехорошо слушать о царстве мертвых и их страданиях и муках». Об аналогиях у алтайцев ср.: Backer, с. 57. Несмотря на то что в этой сказке нет героических подвигов, фрагмент имеет четкий характер богатырской сказки: в нем намечаются эпическое одиночество героя, его быстрый рост, характерный для богатыря, его истинно богатырские качества, открывшиеся уже в детстве. Оружие, в также снаряжение для себя и своего коня он обретает типичным для подобных героев способом, а именно от своего коня, который нарекает его и именем (связанный с этим обряд первой стрижки волос лошадь совершает, обкусав пушок на голове ребенка), без чего герой не может пуститься в путь. Мотивировкой того, что герой отправляется на подвиги, является типичное для такого рода сказок стремление разъяснить непонятное ему явление. Но еще до того он осознает свое одиночество: «Одна-единственная щепка еще не костер, один-единственный человек еще не аил», что дает основание причислить эту сказку к группе сказок о сватовстве – одной из двух важнейших групп богатырских сказок.

Интересно упоминание имени Гесера и связанное с ним указание на одноименный эпический цикл, распространенный в Центральной Азии (см.: Мифы народов мира. Т. 1, с. 297–298). Спасенный Эргил-оолом змей в черных пятнах представляется ему одним из девяти героев – дружинников Гесера Богды, а позже, когда они называют друг друга братьями, они испрашивают друг для друга силу и защиту, в том числе и «Гесера Когда на свои косы». Неоднократное упоминание Гесера (ср., например, № 70) в сказках и преданиях алтайских тувинцев говорит о том, что эпос о Гесере был им знаком, хотя мне никто и никогда не назвал «Гесера» как самостоятельный сюжет (даже при перечислении репертуара сказителей или в какой-либо другой связи). Подробнее о I'ecepe v тувинцев см.: куулар Д. Бытование «Гэсэра» в Туве. – Уч. зап. 1961, 9, с. 188–195; Brands H.-W. Bemerkungen zu einer luvanischcn Variante des Geser-Motivs. – ZAS, 1977, 11, c. 267–275. О Гесере вообще у тюркских народов см.: Неклюдов С. Ю. Тюркские сюжеты о Гесере и их отношение к монгольским версиям. – Documenta Barbarorum. Festschrift fur Walter Heissig zum 70. Geburtstag. Wiesbaden, 1984, c. 253–261.

Для исполнения Хойтювека типичны вводящие отрезки текста – ааалаяний или ааяаний, напоминающие айланайын одной киргизской шаманской песни (см. Предисловие). Е этой сказке имеется целый ряд параллелей с шаманистскими представлениями (подробнее см. в Предисловии; см. также: Taube. Relations). Особенно важна в этом отношении упомянутая выше сцена братания и призывания силы и защиты определенных божеств на головы, косы и темечки друг друга. Темя (родничок) – это то место, через которое в шамана проникает его дух-хранитель. В тувинских шаманских песнях, записанных нами в Цэнгэле, к духу-хранителю обращаются с соответствующей просьбой: «Спустись на мое темя!» Исторический интерес представляет собой и мотив братания, часто встречающийся в повествовательном фольклоре алтайских тувинцев (ср., например. № 7), а в монгольском героическом эпосе – только в эпосе Северо-Западной Монголии (за одним-единственным исключением все монгольские эпические сказания, содержащие тему побратимов, происходят из Северо Западной Монголии); он интересен с точки зрения истории объединения и слияния самых разных языковых и этнических групп (ср.: Heissig. Ethnische Gruppenbildung), которое, возможно, произошло в прошлом еще задолго до эпохи Монгольской империи.

3. Эрген-оол

Магнитофонная запись от Б. Семби; произведена 5 сентября 1966 г. в центре сомона Цэнгэл

Нем.: Taube, 1977, с. 128; Taube, 1978, с. 63, № 25.

Ср. АТ 465 + 329 + 302; АА 535; TTV 83, 86; TCV 39; ср. ВСС 401В*.

Распространение: tvb.: (1) Лузут хааннынг тайжизи (= № 26, к первой части);

(2) ТТ I, с. 15 (близкий вариант, рассказанный Ак Чолдурбеном, находится сегодня в Рукописном фонде ТНИИЯЛИ, русское название: «Шан-хан, имеющий сто восемь жен»); (3, 4) ТТ 12, с. 3 и 194; (5) ТТ VI, с. 189; (6) ТТ VII, с. 136; (7, 8) ТНС I, с. 61 и 68; (9) ТНС И. с. И; (10, И) ТНС 1971. с. 130 и 149; (12) Баскаков. Диалект черновых татар, с. 55; (13, 14) Потанин. Очерки, IV, с. 412, № 13 (урян– хайск.), с. 588, № 177 (сойотск.); (15) Яковлев, с. I; алт.: (16) Раддов. Образцы, 1, с. 8; (17) Алтайские сказки. Т. 2, с. 52; (18) Полнолуние, с. 94; (19) Потанин. Очерки, IV, с. 622, № 183 (карашор, абаканцы); уйг.: (20) Uig. VM, с. 96; монг.; (21, 22) МонгАУ, с. 7 и 130; (23, 24) ААЗЭ 1948, с. 47 и 134; (25) МонгААЗД, с. 149, № 32; (26) МонгС 1954, с. 66; (27) МонгС 1966, с. 161; (28) Рорре. Mongolische Volksdichtung, с. 255; (29) Ходза, с. 361; (30) Heissig. Mongolische VolksmSrchen, с. 34, № 7; (31) Санжеев, с. 58/83 (дархат); (32) Потанин. Очерки, IV, с. 519, № 154 (дархат); (33) Потанин. Окраина. И, с. 180, N9 20 (рассказан моиголом-ордосцем. Сказку Потанин называет китайской); калм.: (34) JUlg, Mongolische MSrchensammlung, с. 187; бурятск.: (35, 36) Баранникова, с. 43 и 152; тибетск.: (37) BrSuttgam, с. 99; (38) Scnuh, с. 37, № 59; бирманск.: (39) Esche, с. 120 (монг.).

Сказка состоит из двух частей.

1. Юноша спасает дочь или сына чудесного существа (чаще всего князя змей – властителя нижнего мира, мира водяного; иногда и Гурмусту/Курбусту Хаана – властителя верхнего, небесного мирт). Получает награду (чаще всего ящичек или собачку), благодаря которой он обретает красавицу-жену [вар. (32): чудесную силу; этот комплекс выступает как самостоятельная сказка в нашем № 15 и в TCV 39]. Ее видит хан (мотив сожженных перепелов, унесенного локона, улетевшего портрета) и оспаривает ее у героя (чудесные задачи или трижды повторяющееся прятание, всякий раз со счастливым исходом благодаря помощи женщины). Эта первая часть является, пожалуй, одним из наиболее излюбленных сказочных сюжетов во всей Центральной Азии. Часто она встречается в качестве самостоятельного сказочного сюжета (ср. АТ 465) в нескольких типичных сочетаниях, с определенными характерными зачинами: а) спасение змеи от огня или от другой змеи [так в нашей сказке, в вар. (19) и др.; ср. также № 27; б) спасение рыбы [№ 24, вар. (9, 6, 14) и др.]; в) похищение снятого платья [вар. (10, 30) и др.]; г) спасение хана волков от голодной смерти [вар. (13); Радлов. Образцы, I, № 1095].

2. Путешествие в нижний мир, в царство Эрлика (много соответствий с «Божественной комедией» Данте). Подобные «рассказы о посещении ада» известны у монголов, тибетцев и китайцев (ср.: Hoffmann, с. 32; Heissig. Hollenfahrtgeschichten; Са– зыкин). В различных вариантах герою после троекратного прятания предлагается еще одна чудесная задача: он должен добыть хану нечто [в некоторых монгольских вариантах это явно душа умершего, ср. вар. (25 и 27)], что можно достать только у родителей его жены, т. е. в ином мире. Опасности этого путешествия в иной мир отчетливо видны в варианте (25), где поначалу вопрос о том, возвратится герой или не возвратится, остается открытым. Создается впечатление, что этот мотив под влиянием монгольских и тибетских преданий расширился и превратился в «Рассказ о посещении ада».

В алтайском варианте «Боро Чуда» (Полнолуние, с. 8) первая часть нашей сказки сочетается с мотивами сказки «Анчы Кара» (ТНС III, с. 26: понимание и утрата языка животных). В сказке «Эрген-оол» отчетливо выступает идейный смысл мотивов красного или золотого ларца как награды за спасение ребенка властителя водяных духов, часто связанных с добыванием невесты. В большинстве случаев герой должен лишь чуть-чуть приоткрыть ларец и лечь спать, не заглянув в него, и, как правило, он следует этому указанию. И пока он спит, из ларца появляются юрта, скот и прекрасная девушка. (Ларец в данном мотиве играет ту же роль, что и в вариантах из китайской провинции Чжецзян из TCV 39, что и в сказках из Кореи). Эрген-оол же, напротив, не получает никаких инструкций относительно ларца. Он заглядывает в него и видит в нем женские атрибуты – ножницы и иглу, а также ушные метки пяти родов скота (pars pro toto) и очень разочарован. Ларец, обладающий высокой символической ценностью (см. Предисловие), является, очевидно, и залогом благосостояния семьи (об этом говорят ушные метки), и поэтому расстаются с ним только так, что один глаз смеется, а другой – плачет (подобная формула постоянно связана с этим мотивом). Параллель этому можно найти в более жизненном мотиве, когда герой возвращается домой с женой, завоеванной в состязаниях, а она заранее выпрашивает у своих родителей два каких-то предмета, например, в № 17 («Хан Тёгюсвек») – красную накидку отца и плетку матери с рукояткой из тамариска. И когда в тех же характерных условиях ей волей-неволей дают и то и другое, за ней отправляется весь народ и весь скот. И только после того как она махнёт рукой, часть их остается. В «Эрген-ооле» эта деталь мотива только намечена, причем представляется ослабленным магическое содержание: часть народа возвращается назад по слову женщины. В уйгурском варианте (20) первоначальное значение ларца представляется потерянным. Здесь в ларце лежит обручальное кольцо, которое могло бы быть вручено и без ларца, но впоследствии оно все-таки служит средством получить ханскую дочь, как в сказке № 20.

Мотив сожженных перепелов (или рыб) и магического изготовления из теста (с добавлением молока из груди прекрасной женщины) перепела, который может насытить многих людей, пользуется, кажется, большой любовью, и мы встречаем его и в другой связи (например: TTV, с. 3; Потанин. Очерки, IV, с. 416; Потанин. Окраина, U, с. 140; МонгААЗД, с. 186). Здесь этот мотив заменяет более часто встречающийся в этой связи мотив пряди волос, унесенной водой: благодаря ей хан и узнает о существовании прекрасной женщины.

Следующие за этим эпизодом попытки сладострастного хана провести с красавицей ночь она волшебством трижды сводит на нет, волшебством же она помогает своему мужу трижды победить хана в состязании на умение спрятаться. Таковы характерные для центральноазиатской сказки дополнения к сказочному типу АТ 465.

Потом героя посылают в нижний мир убить Эрлик Хаана. То, что он видит там, напоминает дантовские картины ада (убийство удушением и затыкание рта куском овечьего курдюка упоминает Г. Финдейзен в связи с убийством стариков в своей еще не опубликованной рукописи об Ак-Кёбеке, любезно предоставленной мне Г. Ф. Гейне из Билефельда).

В варианте «Тана-Херель» (2) исполнителя Тевек-Кежеге, в котором Шанг-Хаан посылает Тана Хереля в нижний мир, чтобы погубить его и таким образом завладеть его женой, предыстория иная: Тана-Херель должен был добыть Алдын-Дангыну, чтобы сто восемь жен Шанг-Хаана молились на нее и таким образом избавились бы от своей бездетности. С помощью двух помощников из верхнего мира Тана-Херель после ряда приключений выполняет эту задачу, посватавшись к Алдын-Дангыне. Сто женщин молятся на нее и рожают сто сыновей, восемь отказываются молиться на нее («она не лучше нас») и рожают восьмерых щенят.