Текст книги "Саша Черный. Собрание сочинений в 5 томах. Т.3"

Автор книги: Саша Черный

Соавторы: Анатолий Иванов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 41 страниц)

Очевидно, прославленная всеми советскими рупорами, пролетарская литература не так уж богата, чтобы отказываться от духовного наследия своих врагов… И не один сознательный комсомолец тайно вздохнет, знакомясь по книгам Куприна с благостным и привольным бытом прошлого.

Никакие нарочитые советские предисловия не помогут, как ни насилует, ни уродует изуверская доктрина быт и правду, – тяга к простой, уютной и теплой жизни – превыше всего…

За рубежом творчество Куприна так же полнозвучно и красочно, как и в былые годы.

Зоркая память его насыщена русским прошлым, и богатство это неиссякаемо: это тот духовный капитал, которого, увы, нет, – не по их вине, конечно, – даже у самых одаренных молодых.

С особым вниманием читаем мы новые главы из романа „Юнкера“, – словно противовес мирной эпохи, когда можно было позволить себе роскошь смелого осуждения темных сторон жизни („Поединок“), – в „Юнкерах“ каждая страница дышит любовью к безвозвратно ушедшему, овевает мягким лиризмом каждую бытовую деталь:

– „Что имеем не храним, потерявши плачем…“»

Дузе Э.(1858–1924) – итальянская актриса, завоевавшая мировую славу в конце XIX в. Гастролировала в России в 1891–1892 годах. «Псалмы» Давида– сборник иудейской религиозной лирики, которым открывается третья книга «Библии». Сложился он, по-видимому, в послевавилонскую эпоху (не ранее 6 в. до н. э.). Авторство приписывается иудейскому царю Давиду. Сам автор смутно помнит содержание своего первого очерка «О закулисной театральной жизни», который появился в печати 20 декабря 1889 года. – Сведения эти, действительно, не совсем точны. Первая публикация А. Куприна – рассказ «Первый дебют» – состоялось 3 декабря 1889 года в «Русском сатирическом листке». …автор через объявления в газетах разыскивает на чужбине тома своих сочинений. – Это не выдуманный факт: в эмигрантских газетах той поры мне попалось такое объявление: «Куплю тома I, X, XI соч. А. И. Куприна Моск. Книгоиздат. „Земля“» (довоен. вр.) адр. Куприну «Русская газета» (РГ. 1925. 1 января). …три этапа «Приневский край», «Общее дело» и «Русская газета». – Об этих органах белогвардейской и эмигрантской печати, в которых довелось самым активным образом сотрудничать А. И. Куприну, говорится в его статье «Три года», написанной к трехлетию выхода «Русской газеты»: «Я с удовольствием вспоминаю те возбужденные, беспокойные и, теперь издали, такие светлые и веселые дни, когда „Русская газета“ впервые начала выходить в свет еженедельным изданием. Однако тогда нелегко приходилось малой редакционной кучке. Сами фальцевали листы, сами заключали в бандероли, сами, от руки делали адреса и сами развозили по киоскам. Теперь это напомнило мне конец 19-го года, когда мы с генералом Красновым выпускали для фронта С<еверо>-За<падной> армии газету „Приневский край“, везя за собой гуттенбергов станок, с ручным колесом, из Гатчины в Ямбург, а оттуда в Нарву и Ревель… и начало 20-го года, когда „Новая русская жизнь“, выходившая в Гельсингфорсе, вся помещалась в двух чуланчиках: и наборная, и типография, и редакция… А потом в последние дни „Общего дела“… В нем до самого конца остались лишь настоящие журналисты. Бездарные словоблуды и полуграмотные ловкачи убежали, как крысы с корабля, при первых неблагоприятных признаках. Эти четыре года тем навсегда останутся милыми и дорогими для моей памяти, что основным их принципом была печатная борьба с большевизмом, борьба прямая и открытая, без заигрывания, уверток и задних лазеек на всякий грядущий случай. И тем привязала меня к себе „Русская газета“, что предоставила мне полную свободу высказывать мои мысли. Лично мне это удовольствие принесло мало пользы. Говоря о монархизме в разрезе идеологии, заступаясь за скорбные исторические тени, подвергаемые оклеветанию, я приобрел кличку монархиста, и уличные мальчишки уличного журнализма тыкали в меня на моем чистом пути пальцем и кричали: „Вот идет монархист, вот идет черносотенец, вот идет мракобес“. Да Бог с ними, впрочем» (Русское время. Париж. 1926. 13 июня).

«ОПЫТЫ» БРЮСОВА

РГ. 1925. 26 февраля. Поводом для написания данной статьи послужило, по-видимому, известие о смерти В. Я. Брюсова…парнасский сноб, так умело имитировавший поэта. – Многие современники Брюсова были поражены несовпадением его личности как человека и притязанием на роль вождя символизма, великого знатока и безупречного мастера поэзии. Недаром отзывы и суждения о нем зачастую жестоко-нелицеприятны. Одно из них принадлежит Л. Н. Андрееву: «Он очень талантлив там, где он аппарат для писания стихов, искусный механизм, который на ночь разбирают, кладут в керосин, а утром смазывают из масленки. Там же, где он должен быть человеком, он просто скотина» (Литературное наследство. Т. 72. М., 1965. С. 309). …тютчевская цензура. – В последние годы жизни Ф. И. Тютчев занимал пост председателя Комитета иностранной цензуры. Известно, что Брюсов, после вступления в партию большевиков, некоторое время тоже служил в цензурном ведомстве. Как пишет современник: «Брюсов очень стеснялся своего цензорства, дававшего ему кусок хлеба» (Осоргин М. А. Воспоминания. Повесть о сестре. Воронеж, 1992. С. 209). А. И. Куприн так сказал о восприятии «красной цензуры» в эмигрантских кругах: «Но внимательный здешний читатель, умеющий видеть самую жизнь за печатными строками, познает о подсоветском бытии с его скукой, глупостью и ужасом, с затаенной всеобщей ненавистью к скоморошному правительству гораздо больше, чем он мог бы почерпнуть из советских газет и осторожных сообщений приезжающих. Видите ли: русский одаренный писатель не может лгать. А если лжет под хлыстом, то у него выходит не мелодия, а ряд диссонансов, откровенно режущих уши. И на это уже жалуются красные цензоры, умеющие оттяпывать своими ножницами головы, но бессильные перед художественной мыслью». …стал из Павла Савлом. – Здесь иронически переиначено известное библейское выражение «превращение Савла в Павла». Иудей Савл, бывший ярым гонителем христиан, стал после чудесного видения свыше проповедником христианства – апостолом Павлом. Дмитрий Цензор – см. с. 412. Годин Я. В. (1877–1954) – посредственный, но активно печатавшийся в петербургской прессе стихотворец. Его имя, так же как имя Д. Цензора, стало олицетворением всепроникающей банальной посредственности. См., напр., эпиграмму А. И. Куприна:

 
Не тем я угнетен, что Пушкин благороден,
Что солнце яркое сменяют дождь и гром,
Но, собирательный, зачем же пишет Годин
О Божьих чудесах сосновым языком.
 

(Бич. 1916. № 6. С. 3.)

« Опыты по метрике и ритмике, по евфонии и созвучиям, по строфике и формам»(Стихи 1912–1918) – были изданы отдельной книгой в Москве в 1918 году. В. Ходасевич дал этому экспериментальному сборнику уничтожающую оценку: «По системе того же „исчерпывания возможностей“ написал он ужасную книгу: „Опыты – собрание бездушных образчиков всех метров и строф. Не замечая своей ритмической нищеты, он гордился внешним, метрическим богатством. Как он радовался, когда „открыл“, что в русской литературе нет стихотворения, написанного чистым пэоном первым! И как простодушно огорчился, когда я сказал, что у меня есть такое стихотворение и было напечатано, только не вошло в мои сборники“» (Ходасевич В. Ф. Колеблемый треножник. М., 1991. С. 286). Такого Брюсова <…> мы без сожаления и горечи можем отдать большевикам. – Метаморфоза, произошедшая с Брюсовым после революции, – вступление в партию большевиков, служба в советских организациях (Наркомпрос, Гукон) – многим казалась неожиданной и необъяснимой. «Часто сталкиваешься с обвинениями Брюсова в продаже пера советской власти, – писала М. Цветаева. – А я скажу, что из всех перешедших или перешедших-полу – Брюсов, может быть, единственный не предал и не продал. Место Брюсова – именно в СССР. А вспомнить <…> его утопию „Город будущего“. Его исконную арелигпозность, наконец. Служение Брюсова коммунистической идее не подневольное: полюбовное» (Цветаева М. И. Об искусстве. М., 1991. С. 152).

АРКАДИЙ АВЕРЧЕНКО

РГ. 1925. 18 марта. На скоропостижную смерть А. Т. Аверченко, скончавшегося в Пражской городской больнице 12 марта 1925 года, откликнулись почти все печатные органы зарубежной России. В Париже состоялся вечер памяти Аверченко, устроенный 24 марта 1925 г. литературно-артистическим кружком, в котором в числе других писателей и артистов принял участие Саша Черный. В эти дни им было написано стихотворение «Сатирикон», посвященное А. Аверченко, и две статьи, опубликованные в РГ и ИР. «Simplicissimus»– немецкий еженедельный иллюстрированный сатирический журнал (1896–1914. …никому неведомый харьковский провинциал. – Аверченко редактировал в 1916 году в Харькове сатирический журнал «Штык». Многие из тех, кто знал Аверченко, отмечали украинские истоки его юмора и характера: «в такую среду вдруг свалился, – откуда-то из харьковских бахчей, с какой-то станции Алмазной, из неторопливой, по-доброму хитрой и по-хитрому умной Хохляндии – какой-то молодой человек, с крепкими зубами, с голосом вкрадчивым и порой мягко (этот недостаток к нему „шел“) спотыкающимся» (Горный С. Аркадий Аверченко // Возрождение. Париж. 1926. 5 апреля). Гуревич И. Я.(1882 – после 1931) – писатель-сатирик, фельетонист. Ландау Г. А.(1883–1974) – писатель-юморист, в своих рассказах копировавший манеру Аверченко. …юмор Аверченко был несомненно оздоровляюще полезен. – Общественная роль «Сатирикона» и его редактора была осознана современниками много позднее. К примеру, вот что написал Евгений Хохлов в статье «„Сатирикон“ и сатириконцы»: «Думается, что основной причиной успеха „Сатирикона“ и самого Аверченко, помимо несомненной художественности, была именно эта тенденция шутки, простого и веселого подхода к разного рода „проклятым“ вопросам. После „лишних людей“ и „тоски безвременья“, после негодующей сатиры 1905-го года хохотун „Сатирикон“ сразу стал „душой общества“. Это не мешало, однако, ему быть передовым и делать большое культурное дело…» (Русские новости. Париж. 1950. 5 мая). …муйжелевскую мочалку, тянущуюся с января по декабрь. – Муйжель В. В. (1880–1924) – бытописатель народнического направления, писавший в основном о русской деревне. Наиболее крупное произведение Муйжеля – роман «Год» – печатался в журнале целый год.

ПАМЯТИ А. Т. АВЕРЧЕНКО

ИР. 1925. № 16. С. 8–9. Статья дополнена краткой информацией о последних днях Аверченко: «А. Т. Аверченко скончался от кровоизлияния в области живота, на почве атеросклероза. Заболев в конце 1924 года, А. Т. Аверченко уехал на курорт в Подебоды, под Прагой. За последнее время в состоянии его здоровья наступило улучшение. Неожиданное кровоизлияние вызвало роковой исход. Похороны состоялись в Праге 14 марта, в присутствии многочисленных друзей покойного и представителей русской и заграничной литературы и журналистики, пожелавших отдать покойному последний долг». …руководил расклейкой номеров. – Е. С. Хохлов, сотрудничавший некоторое время в «Сатириконе», так вспоминает об этой стороне редакционной жизни: «Самыми интересными днями в жизни „Сатирикона“ были „расклейки“. Это были своего рода редакционные совещания, на которых обычно присутствовали все сотрудники и на которых „расклеивали“ текущий номер и обсуждали будущий, выдумывали темы карикатур, подписи к ним, создавались отдельные остроты. Это были чрезвычайно веселые собрания. Аверченко был положительно неистощим. Спокойно, чуть заикаясь, с хитрецой улыбаясь своим единственным глазом (второй у него был поврежден осколком стекла и не видел), он выдумывал удивительные истории, бесконечно острил и вызывал вспышки оглушительного хохота у Радакова» (Русские новости. Париж. 1950. 5 мая). …ездил в Комитет по делам печати, выдирая из цепких лап цензуры застрявшие там злободневные карикатуры. – В воспоминаниях издателя «Сатирикона» М. Г. Корнфельда говорится, что «предварительной цензуре подлежали лишь рисунки, оттиски которых с приклеенными подписями препровождались в Цензурный комитет по четвергам <…> в отношении „Сатирикона“ положение цензора было не из легких: ему приходилось ориентироваться и судить в чуждой ему сфере – сфере смеха, где отношения вещей искажены и самые предметы принимают вдруг неожиданные и нереальные очертания» (Вопросы литературы. М., 1990. № 2. С. 273–274). …в Чернышевом переулке – в двух шагах от редакции. – В ту пору, когда редакция «Сатирикона» размещалась в доме № 80 на набережной Фонтанки, сотрудники журнала «столовались» в ближайшем ресторане при «Мариинской гостинице» в Чернышевом переулке. Один из участников подобных трапез – Евгений Венский воссоздал обстановку и атмосферу, в которой они проходили: «Сатирическая компания занимает сразу три-четыре столика и немедленно же начинается несмолкаемый „дебош“. Остроты, эпиграммы, каламбуры сыпятся, как из громадного мешка. Одно пустяшное замечание, движение рукой, поза – все дает тему для остроумия, – легкого, свободного, не натянутого» (Литературно-художественный сборник «Десятилетие ресторана „Вена“». 1913. С. 41). Князев В. В. (1887–1938) – поэт, один из наиболее активных авторов «Сатирикона». В нем, как ни в ком другом из его собратьев по журналу, была сильна социальная и обличительная закваска, полученная еще в годы первой русской революции. Считался знатоком простонародья, жизни городских низов, занимался собиранием частушек, пословиц и поговорок. После Октября 1917-го безоговорочно перешел на сторону советской власти, выступая в печати под псевдонимом «Красный звонарь». Отношения между редактором «Сатирикона» и Князевым были неровными. Последний даже разразился злой сатирой на Аверченко – «Аркадий Лейкин». Е. Зозуля в своих воспоминаниях рассказывает о сценах, которые учинял в редакции Князев: «Поразительно терпение и подлинное добродушие, с каким относился к нему Аверченко. Князев обзывал его в глаза буржуем, ругался, требовал денег. Как-то я зашел по делу к Аверченко и застал его в столовой несколько растерянным и смеющимся. Аверченко рассказал мне, что за несколько минут до моего прихода здесь был Князев и до того разошелся, что хотел разбить дорогую вазу, которая стояла на столе, наполненная фруктами. <…> Мне как-то при встрече – ни с того ни с сего, как говорится, „без здравствуйте“ – Князев сказал, что если он не буйствует и не подерется с кем-нибудь, то не может писать…» (РГАЛИ, ф. 216, on. 1, ед. хр. 141). …этот солидный, сдержанный человек – Аверченко? – В представлении любителей литературы сложился стереотип богемного писателя, острослова и весельчака, отличающегося экстравагантностью поведения и одежды. Потому, наверно, было так велико удивление тех, кому довелось узнать Аверченко не по книгам, а лично: «Это был высокий, здоровый, всегда прекрасно выбритый, элегантно одетый (именно в пиджачный костюм от лучшего портного) молодой человек в пенсне, по внешности напоминающий как раз того коммерсанта или старшего приказчика, к которым в литературных кругах почему-то принято относиться с ироническим пренебрежением. Внешности отчасти соответствовал и характер. Он был весел, остер и язвителен, но не желчен, любил хорошо пожить, поесть и выпить, но, вероятно, никто никогда не видел его в каком-нибудь „беспорядке“. Он был настоящей „богемой“ и долго жил в меблированной комнате и ужинал в ресторанах, и при этом вел чрезвычайно размеренную рабочую жизнь» (Хохлов Е. «Сатирикон» и сатириконцы // Русские новости. Париж. 1950. 5 мая) …судьба не улыбнулась на его последнюю шутку. – Незадолго до смерти Аверченко создал юмористический роман на автобиографической основе – «Шутка мецената» (Прага, 1925) о жизни сатириконского братства. Даже на пороге смерти Аверченко не перестал шутить. Один из его друзей вспоминает: «Мы приехали на вокзал и там простились. Смеясь, он, между прочим, сказал мне: „Лучший некролог о тебе напишу я. – И шутливо прибавил. – Вот увидишь“. – „Подожди меня хоронить, – ответил я, – мы еще увидимся“. Но увидеться было не суждено и некролог пришлось писать не ему обо мне, а мне о нем» (Пильский П. Затуманившийся мир. Рига, 1929.С. 138).

РУССКИЙ ПАЛИСАДНИК

ПН. 1926. 25 ноября. Кончина П. П. Потемкина (21 октября 1926 года) была следующей потерей, после Аверченко, в рядах былого сатириконского братства. Безвременная утрата (поэт умер на 41-м году жизни) обострялась ее полной неожиданностью. В начале 1926 года ничто, казалось, не предвещало горестной трагедии: в газетной хронике, посвященной встрече русского Нового года, сообщалось, «что на состоявшемся заседании комиссии по устройству новогоднего бала Комитета помощи писателям и ученым установлен окончательный порядок вечера. Тэффи, Саша Черный и П. Потемкин будут в стихах эпиграмм предсказывать судьбу…» (ПН. 1926. 8 января). А судьба была такова, что через год с небольшим – 24 февраля 1927 года – в Париже состоялся вечер, посвященный памяти П. П. Потемкина, в котором приняли участие Дон-Аминадо, Б. Зайцев, А. Куприн, М. Осоргин, Н. А. Тэффи, Саша Черный, А. Яблоновский… Потемкин был общим любимцем в литературной и театральной среде, и потому, наверно, очень многие откликнулись печатно на его кончину. Данная статья и стихотворение «Соловьиное сердце» – долг памяти Саши Черного о своем друге и собрате по перу. …возлюбивший пестрый театральный мирок <…> бесшабашных негров. – По-видимому, здесь подразумевается театральная миниатюра П. Потемкина «Блэк энд уайт», ставшая исключительным явлением в истории русского театра-кабаре. Эта «негритянская трагедия» была построена на имитации английской речи: звукоподражаниях и вошедших в обиход английских терминах. Пьеса имела ошеломляющий сценический успех, шла во множестве провинциальных и столичных театров миниатюр и кабаре. Однажды она была поставлена в «Бродячей собаке», причем роль негра сыграл сам Потемкин. Это дало повод О. Мандельштаму вспомнить о Потемкине как о человеке, «который даже трезвый и приличный походил на отмытого негра». «Дядюшка Яков»– стихотворение Н. А. Некрасова (1867). …о цикле изящных тонких театральных безделушек. – Обращение поэта к театральной миниатюре не было случайным эпизодом в его творчестве. По словам П. Пильского: «Потемкину театр был ближе и родственней, чем литература. <…> И именно этими тяготениями к чуть-чуть кокетливой изощренности тем и образов объясняется его влюбленность в театр, его близость к сценическому шаржу, к его артистической шалости, к духу театральных подвалов, миниатюрным сценам, их темам веселого лукавства и все той же простодушной иронии, вечной спутнице стихов и пьесок Потемкина. Он был тесно связан с „Кривым зеркалом“, „Домом интермедий“ и с „Бродячей собакой“, с этими театрами, где шутливость была украшена изяществом, смелость и простор замыслов не расставались с грацией, живая, не колкая карикатура была весела, веселость остроумна, остроумие легко, а легкость очаровательна» (Пильский П. Затуманившийся мир. Рига, 1929. С. 94). …антология чешских поэтов в его переводе. – Живя в Праге, Потемкин занимался переводами из чешской поэзии; некоторые из них были опубликованы в эмигрантских периодических изданиях, но отдельной книгой так и не вышли. Но основным, своеобразным трудом поэта <…> остается «Герань». – Название книги Потемкина, имевшее сначала оттенок некоего вызова, приобрело на чужбине грустновато-ностальгическую окрашенность, стала символом музы этого поэта. Недаром, как пишет один из его друзей, «на могилу его мы принесли розовую герань, которую он так любил и так проникновенно воспел, как бы в ответ на вызов, утверждая право на счастье, на подоконники, на герань за ситцевыми занавесками, на все то, что Бобрищев-Пушкин считал мещанским и обреченным, а поэты и Дон-Кихоты – обреченным, но человеческим» (Дон-Аминадо. С. 267).

А. КУПРИН. НОВЫЕ ПОВЕСТИ И РАССКАЗЫ

ИР. 1927. № 13. С. 19. Рецензируемая книга А. И. Куприна примечательна тем, что она была фактически первой из книг, изданных писателем на чужбине, куда он включил произведения, созданные уже в эмиграции (это обстоятельство подчеркнуто в названии книги). В годы лихолетья и первых лет изгнания основное место в творчестве писателя заняла публицистика. Сам Куприн, отвечая на анкету, так объяснил свой отход от художественной прозы: «Ушедшая жизнь, воспоминания – во всем этом можно найти много сюжетов, но ведь слишком свежо все, нет пока равновесия душевного, мясо свежее, – не заросло еще, – спокойствие нужно… Да и трудно работать; посудите сами: с 17-го года пишу какие-то политические статьи <…> и потерял из-за них беллетристический подход к теме… Словно перо навыворот, – не пишется» (Седых А. У А. И. Куприна // Звено. Париж. 1925.13 апреля).

ПУТЬ ПОЭТА

Вступительная статья к книге П. П. Потемкина «Избранные страницы» (Стихи). «Дон-Жуан – супруг смерти» (пьеса, написанная в соавторстве с С. Л. Поляковым). Париж, 1928. С. 5–9. В статье «Русский палисадник» – прощальном слове на смерть П. Потемкина, Саша Черный высказал пожелание: «выпустить на свет его избранные страницы». По всей видимости, его участие в посмертной книге Потемкина не ограничилось написанием вступительного слова, но могло включить и работу по составлению сборника. «Смешная любовь» – первая книга стихов Потемкина, по определению одного из современников, произвела «фурор». В. Брюсов писал, что он сразу сделался «маленьким мэтром», создателем своего стиля и чуть ли не своей школы; А. Блок назвал его «свободным трубадуром питерским». Отзвук шума, произведенного выходом этой книги, слышится в литературном фельетоне И. М. Василевского «Модные знаменитости»: «Кто такой Петр Потемкин? Не знаете ли кто такой Петр Потемкин? И в самом деле: как не знать Петра Потемкина! Сколько шума, звона, треска было вокруг этого имени одного из стана „свежепрославленных“, по прекрасному выражению Тана, поэтов» (Свободные мысли. 1908. 25 февраля). «Герань» – вторая книга стихов Потемкина, вышла в 1912 году в издательстве М. Г. Корнфельда. Обложка была одета в «мещанский» цветастый ситец, как бы сродни названию книги (герань являлась олицетворением мещанства). Рецензенты отмечали качественный скачок по сравнению с первой книгой: «Кажется, поэт наконец нашел себя. С изумительной легкостью и быстротой, но быстротой карандаша, а не фотографического аппарата, он рисует гротески нашего города, всегда удивляющие, всегда правдоподобные. Легкая меланхолическая усмешка, которая чувствуется в каждом стихотворении, только увеличивает их художественную ценность» (Гумилев Н. С. Письма о русской поэзии. М., 1990. С. 146). Потемкин был таким поэтом с головы до ног. – Многие из тех, кому довелось знать Потемкина, писали о «моцартианской» гармонии – соответствии его поэзии и его человеческой сущности. Вот как сказано об этом у П. Пильского: «Вообще эта черта – не-старательность, какая-то внешняя небрежность одаренного человека – в нем примечалась с первой же беседы, с самого первого наблюдения над тем, как он говорил, встречался с людьми, писал, шутил легко и метко. По его страницам везде скользят улыбки – беззлобные, чуть-чуть колющие, но всегда непринужденные, веселые даже в своей ядовитой наблюдательности, никогда не приправленные уксусом ненависти и отравами желчи» (Пильский П. Памяти поэта //Сегодня. Рига. 1928. 3 июня). …у каждого из нас был свой незабываемый переход оттуда. – В воспоминаниях П. Пильского («Затуманившийся мир». Рига, 1929) рассказывается о том, что из Советской России Потемкин бежал вместе с балетной труппой в Бессарабию в 1920 году. Живя в Кишиневе, он сотрудничал в русских газетах, принял участие в организации театра миниатюр. Но свое, единственное, надломилось и отошло. – Это впечатление душевного надлома, происшедшего на чужбине, отмечали в Потемкине те, кто видел его незадолго до смерти: «Без Петербурга и без того воздуха меланхолический беженец-парижанин играл в шахматы, писал стихи, пьесы, газетные статьи, но увядал неудержимо. Это особенно заметно на поминках „Бродячей собаки“, устроенных не так давно в Париже самим Потемкиным. Среди многих случайных гостей были на этом вечере петербургские завсегдатаи „Бродячей собаки“. <…> Но, кажется, грусть Потемкина на этом вечере была не элегической, а горькой, трагической. От былой его веселости не осталось и следа, он осунулся, вид имел усталый. За бедным „эмигрантским“ ужином Потемкин прочел длинный стихотворный экспромт, посвященный „Бродячей собаке“. Не зная лично автора „Герани“ и его прошлого, можно было не понять волнения, с каким он говорил о петербургском литературном кабачке» (Оцуп Н. П. П. Потемкин // Дни. Париж. 1928. № 1410). « Деревья чахлые заплеванных бульваров»– строка из стихотворения П. Потемкина «Парижские зеркала». «И место действия – Москва…»– цитата из стихотворного цикла Потемкина «Двое»: Поляков-Литовцев С. Л. (1875–1945) – журналист и писатель. Автор пьес «Огненное кольцо» и «Лабиринт», романа «Саббатай-Цеви». Эмигрировал в 1917 году, сотрудничал в эмигрантской периодике, редактировал воспоминания Ф. И. Шаляпина «Маска и душа».

РУССКИЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ НАРОДНЫЕ ПЕСНИ О ПЕТРЕ ВЕЛИКОМ

Русская земля. Альманах для юношества. Париж. 1928. Выход альманаха под редакцией А. М. Черного и В. В. Зеньковского приурочен к празднованию «Дня русской культуры», который отмечался нашими соотечественниками за рубежом в день рождения А. С. Пушкина. Годом ранее под редакцией Саши Черного вышел сборник для детей «Молодая Россия», имевший подзаголовок «Ко дню русской культуры». В него включена народная песня «Плач войска по императоре Петре I». Интерес поэта к устному народному творчеству и эпохе Петра I неслучаен (в 1925 году им написано стихотворение «Странный царь», а 25 апреля 1926 года он принял участие в вечере вместе с профессором В. П. Котеневым, прочитавшим фрагмент из своей книги о пребывании Петра Великого в Париже). Именно в отрыве от родины Саша Черный открыл для себя, а вслед за этим и для подрастающего поколения сокровищницы русского духа, бережно сохраненные в записях и изданиях устного народного творчества. Особое внимание поэта привлекли исторические песни и баллады – жанр, возникший на Руси еще в домонгольскую эпоху и просуществовавший до Отечественной войны 1812 года и Крымской кампании. В отличие от былин в исторических песнях и балладах действие обычно сведено к одному эпизоду, повествование, как правило, кратко, стремительно, сосредоточено на судьбе одного человека. Классический пример – написанная в лучших традициях народных песен М. Ю. Лермонтовым «Песнь о купце Калашникове». Сюжет исторических песен восходит обычно к реальному, пусть даже и не зафиксированному документами событию, факту народной жизни. Главные темы – борьба народа за волю и защита родной земли от вражеских нашествий. Одним из периодов расцвета исторического песнетворчества стала эпоха рубежа XVII–XVIII веков, когда Россия, по выражению Пушкина, «мужала с гением Петра». Пушкин понимал непреходящую ценность народных исторических песен (известны записи текстов, сделанных им самим). Данная статья Саши Черного предваряет публикацию следующих песен: «Рождение Петра», «Из песни „Полтавское дело“, „Беглый солдат“, „Петр Первый кончается“, „Плач войска“».

«ПАМЯТИ ТВОЕЙ»

ПН– 1930. 13 марта. Рецензия на книгу рассказов Георгия Пескова «Памяти твоей». Париж. Изд. «Современные записки», 1930. Песков Г. – псевдоним Елены Альбертовны Дейши (1885–1977). С писательницей, принявшей в литературе мужское имя, связан комический эпизод: однажды в Редакцию «Последних новостей» явился почтенного и сурового вида господин, отрекомендовавшийся мужем Георгия Пескова. Недоразумение выяснилось: «Георгий Песков был псевдонимом одной из многоуважаемых дам, обогащавших газету Длинными рассказами с продолжением в следующем номере» (Дон-Аминадо. С. 300). Из Советской России писательница эмигрировала в 1924 году. Не отсюда ли наше жадное внимание к Зощенко. – М. Зощенко был, пожалуй, самым популярным советским автором в русском зарубежье, его рассказы часто перепечатывались эмигрантской прессой. Именно в них читатели, оказавшиеся вдали от родины, находили ту жизненную правду, которую не способны были сообщить никакие публицистические материалы или хроникальные реляции. И потому общим мнением русских эмигрантов о Зощенко могут быть слова, сказанные Дон-Амина-ДО: «О чудотворном таланте его, который воистину, как нечаянная радость, осветил и озарил все, что творилось и копошилось в темном тридевятом царстве, тридесятом государстве, на улицах и в переулках, в домах и застенках, на всей этой загнанной в тупичок всероссийской жилплощади, о чудодейственном таланте его еще будут написаны книги и монографии <…> После Зощенки кто мог читать Демьяна Бедного, Ефима Зозулю и прочих казеннокоштных старателей и юмористов» (Дон-Аминадо. С. 281–282).

РУССКАЯ КНИЖНАЯ ПОЛКА.

Заря. Харбин. 1930. 8 июня.

«КРОКОДИЛ»

ПН. 1932. 17 марта. …в таких сдержанно-иронических тонах, в каких когда-то «Сатирикон» подавал Столыпина. – В карикатурной галерее «Сатирикона» П. А. Столыпин был фигурой нечастой. М. Г. Корнфельд вспоминает, что даже Цензурный комитет не всегда мог взять на себя решение, Когда речь шла о председателе совета министров: «Я помню (это случалось не раз), Когда на карикатуре фигурировал Столыпин и когда Бельгардт считал ее удачной, он обещал мне показать ее лично Столыпину и увозил ее с собой. На следующий День по телефону он давал мне свою „визу“» (Корнфельд М. Г. Воспоминания Ч Вопросы литературы. М., 1990. № 2. С. 273). …серия «Степок-растрепок» – выпуски книжек для детского чтения, постоянным персонажем которых был Степка-растрепка – озорник и неряха, постоянно попадающий в ужасные истории и несущий страшные наказания. Выходили они без указания автора и в большинстве своем характеризовались крайней неряшливостью стиха и примитивностью, даже дурашливостью сюжетов. Однако снискали исключительную популярность у детей (даже в аристократических семьях – см. воспоминания А. Бенуа, М. Добужинского, записные книжки А. Блока). Многие из них находили сходство Степки-растрепки с ярмарочным Петрушкой. Кантонист– в крепостной России солдатский сын, числящийся со дня рождения за военным ведомством и подготовляемый к военной службе в особой, низшей военной школе. Аль-Капоне– знаменитый американский гангстер, король чикагской мафии в 1920–1930 годы. Он не считал нужным скрываться от прессы, охотно позировал для фото и кино, любил афишировать свою благотворительную деятельность. В «Крокодиле» (№ 6 за 1932 год) помещена карикатура Ю. Ганфа под названием «Бандит среди бандитов», которой предпослан эпиграф-разъяснение: «Героем для буржуазной прессы Америки является главарь бандитской шайки Аль-Капоне, владеющий состоянием в 700 миллионов долларов. За 1931 год в газетах было помещено свыше 5000 фотографий Аль-Капоне».