Текст книги "Саша Черный. Собрание сочинений в 5 томах. Т.3"
Автор книги: Саша Черный
Соавторы: Анатолий Иванов
Жанры:
Классическая проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 41 страниц)
<1>
– Скажите, пожалуйста, почему этот тип именует себя профессором?
– Ну, знаете, у него все-таки есть некоторый научный стаж: до войны был вольнослушателем в Психоневрологическом институте, с полгода проболтался в Харьковском ветеринарном… Во время Керенского защищал в петроградском союзе повивальных бабок диссертацию на тему: «Авель как основоположник мелкобуржуазной идеологии»… А затем был министром народного просвещения не то у Махно, не то у атамана Маруси. Чем не стаж?
– Слов, милая, таких еще на свете нет, чтобы архив этот писать. Пусть пока заячьи министры пишут… А я уж на том свете, когда Господь призовет, писать засяду: лет тысячу писать-то надо…
* * *
– Бабушка, какой это ты пасьянс раскладываешь?
– «Наполеонову могилу», детка…
– Как тебе не надоест? Хочешь я тебе книжку дам…
– Какую такую книжку? Не люблю я этих нынешних…
– «Архив русской революции», бабушка. Вроде Майн Рида, только еще интереснее…
– Ну, голубчик… У меня архив этот весь в голове да в печенках сидит.
– Отчего ж ты не пишешь?
– Слов, милая, таких еще на свете нет, чтобы архив этот писать. Пусть пока заячьи министры пишут… А я уж на том свете, когда Господь призовет, писать засяду: лет тысячу писать-то надо…
* * *
– Скажите, кто это там у столика – баки расправляет?
– Маститый? Это X. Знаменитый общественный бездеятель.
– А чем он собственно занимается?
– Самоуважением. И до того остальных приучил, что так все, походя, его и уважают: двадцать четыре часа в сутки. Очень почтенная личность.
– Ну что вы. Какое же это занятие – самоуважение?
– Занятие неплохое. Другой и талантлив, и умен, и честен, да так ничего у него и не выходит. А этот с баками без всех этих качеств прекрасно обходится и с одним своим самоуважением такие дела разворачивает, что чертям тошно… Хотите представиться?
– Нет уж. Спасибо. В эмиграции уважение беречь нужно. Что ж я его зря под ноги индюкам разбрасывать буду?..
* * *
– Тридцать лет женаты и учить меня вздумал… Физиологию какую-то выдумал. Обед из трех блюд ему нужен… Подумаешь! Какая там еще у эмигрантов физиология?
– Да я ж, Даша, право голоса имею.
– Никакого. Женщина в эмиграции все! Кто визу добыл? – Я. Кто по-французски за тебя в участке объясняется? – Я. Кто комнату нашел? – Я. И квартиру найду! И совсем не твое дело… Лежи на сомье и кури свои мариланы… Всю душу прокоптил.
– Да я ж, Дашенька…
– Никакая я тебе не Дашенька. После пятидесяти лет главное не питание, а квар-ти-ра. Понял? Овсянку будешь есть целый год, а квартира будет!
– Да на наши средства?
– Ха! Средства. У тебя не спрошу. А ты слыхал, как черногорцы к себе Бонапарта не пустили? Велики ли у них средства были?..
* * *
– Я, батенька, не монархист и не республиканец и прейскурант этот давно псу под хвост бросил… Ежели правительство не зверюга и не хапуга, то мне плевать, что у него там на шапке написано – пусть господа историки разбирают, за то им и деньги платят. А насчет «временного правительства» отвечу вам, сударь мой, кратко: уж лучше двуглавый орел, чем безглавый осел… Тот хоть щипал да защищал. А этот сослепу бешеных собак веером обмахивал. Вот и домахался.
* * *
– Когда же вы в Швейцарию?
– Да все с этой окаянной визой путаюсь. Катаральное свидетельство от швейцарского врача представил, рекомендацию по политической благонадежности от предков Вильгельма Телля добыл, оспу привил, выпись из метрики моей послал, в санаторию за месяц вперед через банк внес… да вот, все толку не добьюсь.
– Чего же им надо?
– Залог, ироды, требуют. Если я там в санатории окочурюсь, так чтобы было на что венки купить и в цинковом ящике наложенным платежом обратно отправить. Гуманная нация, швейцарским бы сыром ей подавиться!
– Так как же вы все-таки полагаете: подлинное послание Зиновьева, или умные англичане сфабриковали его, чтобы верней Макдональда свалить?
– А не один ли черт? Если там в Москве красные олухи негодуют и отпираются, так какая же ихнему негодованию цена? К примеру, приведу вам из стародавней жизни такую быль. Закутит замоскворецкий купец, три месяца в злачном месте валандается, девок в шампанском купает, паркет икрой мажет, зеркала чем попало бьет. Очумеет до того, что его, словно куль, приятели без сознания чувств домой приволокут… А к вечеру приедет услужающий со счетом, тысячи на три наблудил, – что было, чего не было, разве все упомнишь? Купец для вида очки взденет, мутными глазами счет пробежит: все правильно – зеркала бил, паркет мазал, кофту на главной мадам разорвал. А почему сифон сельтерской приписан?! Когда же он сельтерскую пил?! Мошенники! Сию минуту двугривенный со счета скости! Упрется и шабаш. Так вот и Зиновьев этот самый со своим письмом. Будь он трижды проклят.
* * *
– Слыхали? Газета большевиков в Париже затевается.
– На каком языке?
– На совнархозном. Три трехэтажных слова обрежут, в два пальца свистнут – вот тебе и язык. Вверху «серп и голод» для украшения фасада.
– Кому же это здесь нужно?
– Кусиковым, должно быть. Не на заборе же писарские куплеты писать. В Париже это воспрещено… Да и для рабкоров вроде санатория будет: поврет с месяц, синяки подлечит, а на смену следующий. И безопасно, и назад с копейкой поедет.
– Сменобреховцы… Одно «Накануне» съели, слопают и второе, – разве им мужицких остатков жалко? Кто же у них в главредакторы намечается?
– Савинков, говорят, просился, да не пустили. Очень уж у него выражение лица стало меланхолическое за последнее время… «Возвратного» тифа боятся.
* * *
– С Новым годом!
– Это с каким же?
– Как с каким? С двадцать пятым…
– Так это по новому стилю старый год прошел, а теперь по старому новый наступает.
– Ну, знаете, при моих доходах я два раза не праздную. И вообще Новый год – рестораторский предрассудок. Выдумали, черти, чтоб тираж зубровки поднять.
– Как же так, без праздников? Мрачно уж очень…
– А вот когда я новое пальто куплю, тогда у меня и Новый год будет. Чему мне сегодня в старой драповой кацавейке радоваться? Летосчисление – вещь условная: вот я его от нового пальто и буду вести.
* * *
– Десять франков за детскую книжку?! Возмутительно.
– Позвольте, Анна Ивановна. Забудьте на мгновение, что я приказчик и что мы в книжной лавке. Скажите мне, как доброму знакомому: что стоят ваши чулки?
– Не понимаю. Сорок франков. Но почему вас это интересует?
– Как часто вы их покупаете?
– Не понимаю. Два раза в месяц. Но почему это вас интересует?
– Так. Два раза в месяц по сорок франков – это дешево. А раз в год для своего ребенка десять франков за книжку – это дорого? Очень хорошо…
– Не понимаю… Как можно сравнивать: шелковые чулки с детской книжкой?! И потом, позвольте вам заметить, я даже добрым знакомым вторгаться в свою частную жизнь не позволяю… Слышите? А вам – наказанье: теряете хорошую покупательницу… В прошлом году ничего не купила – и в этом не куплю!
* * *
– Этика… Важное кушанье ваша этика! Где вы проведете границу между коммерцией и спекуляцией? Ась? До какого процента – честно, а с какого – нечестно? Где начинается свинья и где кончается ангел? Человечество сейчас, милый мой, применительно к новой метафизике разделяется на две категории: одни спекулируют, а другие… им завидуют. Вас тошнит? Выпейте содовой воды…
* * *
– Вот все не верил, а теперь верю.
– Почему же?
– Есть у меня такой показательный микроб. Знакомый мой, буржуй трехобхватный, третий уже год в Берлине с большевиками все какие-то дела вертел. Клей они ему из костей расстрелянных продавали, черт их знает… Письма он ко мне все писал – под голое свинство идеологические подпорки подставлял. Я, мол, не понимаю, да я, мол, отстал: родину-де нельзя на произвол стихиям бросать… Мода у них такая гнусная пошла: гвоздь в Христа вобьет, а сам плачет да о пользе человечества кричит. И все, конечно, по новому правописанию. Старый человек, не привык, – и до того с разгону перестроился, что и мягкий знак упразднил.
А теперь, извольте: о красных делах – молчок, правописание старое, да так на ять нажал, что где и не надо ставит, – о Европе даже вспоминать стал: когда же она порядок наведет?.. Уж, верьте мне, примета старая: крысы с корабля бегут – ждать недолго.
– Куда уезжаете на лето, Анна Петровна?
– Никуда. Помилуйте, какой в пансионах отдых? Хозяйки – гадюки, стол – мерзость, жильцы – ломаются… Живешь, как под стеклянным колпаком… Сплетни, флирт, спирт, дорого, неуютно!.. Впрочем, что я вам расписываю. Вы ведь сами пансион терпеть не можете.
– Нет, почему же. Бывают образцовые пансионы, очень образцовые. С хорошим обществом, с интеллигентной хозяйкой, со столом исключительно на сливочном масле, с культурным флиртом, с бриджем… Как же можно так огулом критиковать?
– Да? Странно, как меняются взгляды. Где же вы такое чудо нашли?
– Я… не нашла. Я, видите ли, сама пансион открываю.
* * *
– Господи, сколько у вас пакетов!
– Чай!
– Да у вас тут кило пять… Куда вам столько?
– И еще столько закуплю! Что вы с луны свалились?! Ведь в Китае же революция…
* * *
– А ну-ка, Павел Иванович, угадайте, откуда это:
«Верно, что сыграв миллионы ролей, одна трудней другой, я уже стану близко в Кормилу Режиссуры, пока искушенный в мастерстве вселенской игры, не сопричащусь Режиссерской Власти, соединившись навеки ипостасью Театрарха в одно неразрывно достойное Целое…»
– Ну и загнул! Судя по языку, наш бывший штабной писарь, Иван Опопонаксов, писал.
– Почти угадали. Евреинов. Журнал «Театр». № 1.
– А вы уверены, что это не псевдоним нашего писаря?
* * *
– Ну, как ваш французский язык поживает?
– Ай, оставьте! Только что научился в Варшаве по-польски – переехал в Берлин. Заговорил по-немецки – черт понес в Милан. Почти изучил итальянский – попал в Париж… Прямо как футбольный мяч! Так я уже теперь сразу сел за португальский.
– Почему за португальский?
– Очень просто. Скоро придется переезжать в Голландию, так я на всякий случай решил изучить португальский.
* * *
– Ритм великое дело… Первое время тяжело, а потом пятка работает с точностью метронома… А главное – правильно чередовать глубокое вдыхание и выдыхание, – тогда скользишь по полу с легкостью конькобежца.
– Простите, профессор, разве вы поступили в балет? В вашем возрасте?!
– Какой балет! Полы натираю, батенька… Не знали? Пять франков – обыкновенный пол, десять – запущенный. Запишите на всякий случай мой адрес…
* * *
– Подумываю я, друг, эмигрантскую баню открыть. Книжноколониальные лавки, кабаре эти с бродячими собаками – пробовано, перепробовано. Месяц в барышах, а год в шишах. А баня дело новое, эмигрантскую душу зацепит. Тут тебе и квас, и газетка, и шашки… Граммофон пущу: «Из-за острова на стрежень…» На манер клуба. Почитал, поспорил, а потом пожалуйте на полок под веничек… Русское дело – валом все повалят!
– А банщиков где ж возьмете, Иван Спиридонович?
– Эко дело! Мало ли приватных доцентов по редакциям околачивается… Их и приспособим.
<1924–1925>
ОБЩЕСТВЕННОЕ МНЕНИЕ (САТИРА В ПРОЗЕ) *Профессор Иван Петрович Рябчинский из напитков употреблял только чай – и то слабый. Не по толстовству, не по принципиально-моральным мотивам, а просто так, по полному безразличию к крепким напиткам.
Скандалов не выносил ни левых, ни правых, и, если на каком-нибудь эмигрантском диспуте шалый оппонент начинал обкладывать предыдущего оратора сверхпарламентскими терминами, Иван Петрович, досадливо морщась, вставал и, конфузливо наступая на чужие мозоли, пробирался к двери.
К флирту был тоже безразличен: какой уж в беженской жизни флирт. И годы не те, и на такси свободных франков не было, а главное, характер у профессора был во всех смыслах безалкогольный. Жил кротко. Днем, поджав под стул ноги, работал в квартирном бюро, вечером одиноко гулял вдоль набережной Сены и для услаждения души все представлял себе, что это не Сена, а Нева…
* * *
Но однажды в столовке, доедая холодные макароны, Иван Петрович был неожиданно и горько потрясен. За соседним столиком незнакомые мужчина и дама говорили о нем, о Рябчинском.
Сначала дама:
– Вы говорите Рябчинский? Это, должно быть, тот, харьковский… Профессор? Алкоголик? Ну да, конечно, он. Жену продал в Константинополь, открыл там игорный притон, а потом, когда турки его выгнали, переехал в Берлин. Сошелся с племянницей. Скандалист отчаянный, его больше недели ни в одном пансионе не держат. Ни одной горничной прохода не дает. Напьется и в одной сорочке на балкон выходит… Мило?! А?.. Кончит тем, что его и из Берлина выкинут.
Потом мужчина:
– Гнус! И подумать только, что по таким вот субъектам иностранцы судят об эмиграции… А еще интеллигент! Профессор уголовного права… Хорош пример для подрастающего поколения!
* * *
Профессор явно ощутил на резиновой слизи макарон привкус хины. Он встал, посмотрел на багровое от вина, похожее на плевательницу лицо мужчины, назвавшего его «гнусом», на его даму – гусеницу с рыжим войлоком на голове, – подошел к их столику и хрипло спросил:
– Простите. Вы говорите о профессоре Рябчинском?
– Да. – И чета недоуменно переглянулась.
– О развратнике, алкоголике, продавшем жену в Константинополе, содержавшем там игорный притон и выходившем потом в одном белье в Берлине на балкон, о профессоре уголовного права Иване Петровиче Рябчинском?
– Да… – и мужчина и дама обрадовались. – Вы тоже его знаете? Садитесь, пожалуйста. Очень приятно!
– Благодарю вас, я постою. Так вот: насколько мне известно, профессор Рябчинский холост, вина не пьет, в Константинополе никогда не был, в Берлине тоже и живет безвыездно пятый год в Париже…
– Но позвольте-с… Вы введены в заблуждение! Может быть, он ваш друг, – очень жаль, что у вас такие друзья. Но все, что мы о нем говорили, основано на самых точных сведениях.
Дама взволнованно дернула рыжим войлоком и свысока посмотрела на Ивана Петровича.
– На самых точных сведениях, – солидно подтвердил ее спутник.
Бедный Иван Петрович смущенно попятился, машинально опустил было руку в боковой карман, хотел достать «карт-д’идантите», чтобы доказать, убедить, но вдруг раздумал и, брезгливо махнув рукой, быстро пошел к вешалке.
<1925>
ГОЛОВА БЛОНДИНКИ *(СЕНСАЦИОННО-ПСИХОЛОГИЧЕСКО-ФАНТАСТИЧЕСКИЙ РОМАН В 13 ГЛАВАХ С ПРОЛОГОМ, МОНОЛОГОМ И ЭПИЛОГОМ)
ОТ РЕДАКЦИИ
Во всех уважающих себя серьезных периодических изданиях в целях культурного развития читателей и повышения тиража печатаются сенсационные романы, как-то: «Тайна замка Брынзы», «В бледно-сиреневой вилле» и т. п.
Почему, спрашивается, не напечатать такого романа и «Бумерангу»? Нам удалось по сходной цене (за 100 голландских гульденов) приобрести авторское право на перевод романа знаменитого португальского архитектора Мигуэля фон Шпингалета под волнующим названием «Голова Блондинки». Слово принадлежит автору.
ГЛАВА I Пролог
Тишина звенела над парком… Место действия: изумрудные склоны Тюрингена, курорт Броттеродэ, пансион «Бездетная кукушка». Время: начало мая 1925 года, десять часов утра после утреннего кофе. Температура: 28 градусов по Цельсию.
ГЛАВА II Роковая находка
Маркиза Крамаренко, нервно кусая краску для губ, бросила долгий взгляд в зеркало над вешалкой и, как ураган, ворвалась на веранду.
– В беседке… на полу… валяется… голова!
Хозяйка растерялась:
– О, эта Фрида! Она, должно быть, мыла там телячью голову и по рассеянности свалила ее на пол.
– Да нет же! – маркиза капризно топнула ногой. – Голова женщины… блондинки…
Все ринулись к беседке.
ГЛАВА III Дело в верных руках
Через двадцать семь минут из Ливерпуля прилетел на гидроплане, вызванный по беспроволочному телефону, знаменитый сыщик Ремингтон.
Широкими несгибающимися шагами вошел в беседку и приказал:
– Попрошу всех выйти. Кроме вас, маркиза.
ГЛАВА IV Первый удар
Покрытая восковой бледностью голова неизвестной красавицы широко раскрытыми мертвыми глазами смотрела с пола на синеющее сквозь плющ беседки небо.
Ремингтон молниеносно нагнулся.
– Маркиза! Это ваша подвязка.
– Нет!..
– Не отпирайтесь.
– Как… вы… узнали?
– У вас на правой ноге повыше колена – круглое родимое пятно. Вы видите, оно запечатлелось на подвязке.
– Ах! – Молодое тело маркизы, как подкошенный барашек, осторожно опустилось без чувств на скамейку.
– Арестовать! – приказал сыщик. – Заприте ее пока в ванной комнате.
Местный полицейский инспектор с завистью приложил палец к козырьку.
ГЛАВА V Второй удар
Но кто соучастник? Ровный срез головы явно говорил о твердой и беспощадной мужской руке.
Сыщик пил в столовой кофе и нервно курил.
– Сколько вам лет? – внезапно спросил он у старшего племянника хозяйки.
– Семнадцать.
– Ага! Играете на тромбоне?
– Как… вы… узнали?
– Одутловатые губы и мозоль на языке. Арестовать! Полицейский инспектор с завистью приложил (см. выше).
ГЛАВА VI Положение осложняется
Полицейский агент почтительно доложил Ремингтону:
– Его Светлость, наследный принц Руригании желает вас видеть.
– Просите.
– Господин Ремингтон? – принц вынул из петлицы орден Подвязки и продел его в петлицу сыщика.
– Я ваш давний поклонник… Но, видите ли, королева, это, конечно, останется между нами, желала бы это дело замять…
Ремингтон встал и несгибающимися ногами вежливо указал принцу на дверь.
– Долг, Ваша Светлость, выше всего.
ГЛАВА VII Еще один
– Вы садовник? – спросил Ремингтон, нервно глотая виски.
– Как… вы… узнали?
– У вас в волосах гусеница. Под ногтем правого указательного пальца огородная земля… Вы побледнели?!
– Пощадите! Жена, семеро де…
– Арестовать!
Полицейский инспектор с завистью (см. выше).
ГЛАВА VIII Монолог
Ремингтон, как молодой лось, нервно шагал по дорожке.
«О! Они меня не проведут. Если надо, я арестую все Броттеродэ, но преступление выйдет наружу! У местного мясника на фартуке кровь… Это ему даром не пройдет. Но не надо подавать вида.
Пусть еще погуляет на свободе. И нож! Я сам вчера видел у него в лавке большой свежеотточенный нож… Мистер Ремингтон, ты на верном пути! Но королева Руритании? Тайна ее письма будет мною свято сохранена».
ГЛАВА IX Гунияди-Янос начинает действовать
Друг Ремингтона, венгерский магнат Гунияди-Янос, задумчиво посмотрел на знаменитого сыщика:
– Но почему на песке нет ни капли крови?
– Дождь. Песок разбух, а потом высох. Красные кровяные шарики ушли в землю, а белые видны только под микроскопом. Но микроскоп мой украден… Злодеи не дремлют! Ха-ха-ха! Сегодня вечером местный аптекарь пришлет мне свой микроскоп.
– Гений… – почтительно прошептал Гунияди.
ГЛАВА X «И ты, Брут!»
– Гунияди! Посмотрите мне прямо в глаза.
– Но почему, дорогой Ремингтон?
– Вы вчера… играли с хозяйкой пансиона в бридж!
– Как… вы… узнали?
– У вас на левой подошве ее шатеновый волос. Гунияди, как мне ни больно, но я принужден вас арестовать…
Полицейский инспектор (см. выше).
ГЛАВА XI Грозный меч сечет без промаха
Броттеродэ пустело. Половина жителей была арестована знаменитым сыщиком. Другая половина не выходила за ворота и мрачно дожидалась той же участи. Мужья по ночам обливались холодным потом и тревожно спрашивали жен:
– Ты не помнишь, в ночь убийства была луна?
– Почему ты об этом спрашиваешь, Ганс?!
– А может быть, я… лунатик и тоже причастен к роковому злодеянию?
Жены ломали руки.
Но вдруг………..
ГЛАВА XII Перст судьбы вмешивается в развязку
…Полицейский инспектор вызвал Ремингтона и доложил:
– Сэр! Местный парикмахер желает вас видеть.
– Позвать.
В дверях стоял бледный, как тубероза, парикмахер и мял в руках котелок:
– Простите. Честь дамы сковала мои уста… Но уж лучше я скажу, чем ей томиться под арестом в ванной. Маркиза назначила мне… свидание в беседке. Я возвращался из города с покупкой и не мог отклонить просьбы дамы. Мы немного выпили… рюмок по семи на брата, и… поцеловались. Алкоголь и страсть бросились мне в голову… и, уходя, я забыл свою покупку в беседке.
– Какую?!
– Видите ли, я давно хотел освежить свою витрину и купил… новую голову!.. – кротко объяснил парикмахер, опуская глаза.
– Проклятый!!.. Г-н инспектор, освободите сейчас же всех!..
Сыщик ринулся из беседки к своему гидроплану. Нервно застучал мотор.
ГЛАВА XIII Эпилог
Наследный принц Руритании лишил посрамленного Ремингтона звания кавалера ордена Подвязки.
Благодарная маркиза тотчас же вышла замуж за парикмахера и запретила ему заниматься своим вульгарным ремеслом.
Прошло три месяца. Жители Броттеродэ, проходя мимо пансиона, нередко любовались на головки двух белокурых близнецов, которыми добрая судьба благословила счастливую супружескую чету.
В парке звенела тишина…
(Продолжения не будет)
Перевел с португальского А. ЧЕРНЫЙ
