Текст книги "Снежный путь (СИ)"

Автор книги: Роман Ваалгин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 27 страниц)

– Боже мой! – Включился в разговор другой Старейшина. – Какая банальщина!! Ты позволил эмоциям завладеть своим разумом! И кем ты теперь стал? Во что ты превратился?!

– В человека, наверное. И я не собираюсь спорить со всеми вами. Где «Кокон»?

– Ты не пройдёшь к нему. – Ответили все Старейшины в один голос.

– Вряд ли ваши заклинания помогут вам. Где «Кокон»?

– Ты совсем глупый?

– Как скажете. – Охотник отошёл к дальней стене. – Убейте их. – Отдал он приказ имплантоидам, и без того уже готовым к мести.

Старейшины перестали существовать буквально в пару кратких мгновений. Охотник тут же вскинул руку с «Карой» и выстрелил ближайшему имплантоиду в голову. Её пробило насквозь. Другой успел дёрнуться в сторону, но спастись всё же не успел. Он ещё попытался выстрелить из излучателя, но и в его голове появилось крупное отверстие. Тело с грохотом упало на пол. И Охотник остался один, возвышаясь среди мёртвых тел неподвижным светлым изваянием, будто Азраил, спустившийся с небес за своей страшной данью. Сколько он так простоял – он не знал, но из состояния оцепенения его вывели настойчивые «крики» «СД».

СД: Слышь, братан, харе балдеть. Ещё месадж имеется. На этот раз, мамой клянусь, без соплей и нытья. Старый пердун так меня запрограммил, шо я только теперь и могу сказать. А осталось по котлам минут пять от силы, если не туфту блымалка вещает.

Чувак: Говори…

СД: Такое дело. Когда всё самое интересное закончится, а оно уже пять минут, как скончалось, у тебя будет ровно десять минут (то бишь уже пять осталось), шобы весь настропаленный старым хрычом боекомплект «Кары» расстрелять прямо в пол, а то – БАБАХ!!! – и всем кукан.

Чувак: Но откуда он мог знать, когда это случится?

СД: Вся эта фигь завязана на мой таймер. А сказать я не мог. Я же говорю – запрограммила меня паскуда старая.

Чувак: Ясно. Отдыхай.

СД: Понял, не дурак.

Охотник расстрелял, как и было велено, весь боекомплект в пол. Он прекрасно понимал Старика и был абсолютно с ним согласен. Люди и без посторонней помощи прекрасно справляются с выдумыванием всё более новых и всё более эффективных средств уничтожения себе подобных. Ни к чему им такие игрушки. А потом начал внимательно исследовать помещение в поисках прохода к «Кокону». Он оказался за дальней стеной, возле которой стояли раньше Старейшины и был замаскирован декоративными панелями. Охотник выдрал их и нашёл дверь. Которая, на этот раз, послушно открылась.

Он не помнил «Кокона», но сразу его узнал. И сразу понял, что нужно делать дальше. Подошёл к нейросканеру и стал снимать с себя «СД». Неожиданно из-за нейросканера выполз разбитый, но ещё умудряющийся передвигаться на гнутых катках (гусениц не было и следа) киборг. Охотник замер, но тут же увидел, что орудийная часть вырвана с мясом.

Облегчённо вздохнув, он даже немного развеселился и спросил у изувеченной железяки:

– Куда ползём так шустро?

– Куда-куда… – Проворчал коммуникатор киборга. – На войну с французами, это каждый дурак знает! Отсюда вывод: ты – исключительный дурак.

– С какими ещё французами? – Опешил Охотник от такой отповеди. Так опешил, что мир вокруг него тут же пошёл рябью, затрясся, разваливаясь на фрагменты, а затем и вовсе перестал существовать.

Глава 7. Приговор

Михаил стоял в знакомом конусе света, на знакомом световом пятне и затравленно озирался. И тут из темноты к нему в светлое пространство вышел Страж. Только теперь на нём не наблюдалось никаких устрашающих доспехов и прочей подростковой атрибутики. Одет он оказался на этот раз в светлые, свободные одежды.

– Ты и есть сам «Кокон», насколько я теперь понимаю? – Спросил его Михаил.

– Я бы сказал, определённая его часть. А визуальное выражение может быть и любым другим. Но я посчитал, достаточно хорошо тебя теперь зная, что ты скорее станешь говорить о серьёзных вещах с серьёзным мужчиной, чем с ребёнком, женщиной, стариком или какой-нибудь говорящей лошадью.

– Так всё это обман? Иллюзия? Весь этот постапокалиптический мир… вся эта боль, все эти смерти…

– Что плохого в том, что иллюзорны смерть и боль? Но я понимаю – куда ты сейчас поведёшь. Но, поверь, это было необходимо.

– Очередной грёбаный тест?

– Не всё так просто. Ты позволишь тебе кое-что показать? Так сказать предысторию вопроса?

– Покажи. – Убито согласился Михаил. И Страж показал.

Невообразимо далёкий мир у сверкающего смертоносными излучениями ядра галактики, существовавший в невообразимо далёкие времена. Невообразимо чуждый человеку, населённый невообразимо иными существами, не ведавшими в своём мире, который мог бы показаться человеку жестоким, горя и зла. Не только не причинявших никому боли, но и не понимавших самую концепцию насилия, отсутствовавшую не только в их словаре, но даже и в самих их душах.

Целая цивилизация, сумевшая быть идеальной в своём, идеальном, для них мире. Их жизненная философия базировалась на том, что нет изначально плохих существ или плохих вещей. Есть неудачные стечения обстоятельств. Которые они, в меру сил, и старались делать удачными, с лёгкостью отказываясь в себе от всего, что могло принести вред окружающим или их планете.

Они развились настолько в своём управляемом ими же мире, что могли бы взять себе всю Вселенную, но довольствовались только своей ухоженной планетой, не видя нужды в далёких и чужих звёздах. И как они искренне радовались, когда рядом с собой они обнаружили и другую жизнь, другую цивилизацию. Они пестовали её, лелеяли, помогали знанием и советом, научили тех, кого уже считали своими духовными детьми, путешествовать между звёздами. Только потому, что их «детям» так хотелось.

Но однажды «дети» пришли, чтобы «отблагодарить» своих родителей, которых в определённый момент посчитали слишком опасными для себя. И не происходило в истории мира трагедии страшней, чем трагедия этих существ, не имевших за ненадобностью даже самоназвания. «Дети» убивали их жестоко и беспощадно, а они и не думали сопротивляться. Они просто не понимали, что это действительно происходит. Они даже представить себе не могли – Как? Зачем? За что? Почему? И очень скоро их цивилизация почти перестала существовать.

Но случилась трагедия ещё страшней – уцелевшие единицы поняли. И Страх вошёл в их души. И всё, что с ним связано, включая порождаемое им унижение и порождаемую ими вместе ненависть, которую они и обратили на головы своих убийц. Несколько уцелевших существ не только уничтожили всю армию, как они теперь знали, противника, но и всю их цивилизацию, превратив родную планету вторгшихся в пустыню, где даже камней не осталось – только пыль и пепел.

А потом, в течении нескольких лет, они строили флотилию «Мессий», населяя их искусственными существами нескольких видов, призванными выполнять вполне определённые задачи. «Миссионеры» – просвещение и наставление, «Десантники» – локальные боевые действия, создание плацдарма для успешного функционирования «Миссионеров». «Просветители», «Корректировщики», «Наблюдатели»… Каждый имел своё предназначение. И, разумеется, «Накопители».

Задача «Накопителя», основываясь на предварительных данных, собранных радарами и сканерами «Мессии» – произвести более точную разведку и, найдя подходящее существо, вселиться в него, сжиться с ним, стать им. Таким образом достигалось полное понимание чужой жизни, её возможностей и потенциала. При этом сразу оценивалась и успешность «подселения». Чем разумней оказывался приоритетный вид, из которого «Накопитель» выбирал особь, тем быстрее он и особь сживались. Оценка производилась, таким образом, и по времени, затраченному на адаптацию в чужом организме.

Но «Накопитель» также делал избранную особь более агрессивной и практически неуправляемой в рамках морально-этических норм конкретного вида, если таковые вообще существовали. «Жертва» начинала действовать строго по своему усмотрению в любой ситуации. Подразумевалось, что в достаточно разумном мире, такую особь не убьют, а постараются повлиять на неё каким-либо другим, более терпимым и гуманным образом. И только в варварском мире такую особь постараются немедленно уничтожить.

Существа бывшего прекрасного мира не хотели повторения истории. Так отчаянно не хотели, что изо всех своих сил приближали день вылета флотилии «Мессий», которые должны были бы судить, а, если надо, то и уничтожать. По их замыслу, «Мессии» разошлись бы от центра галактики к её краю, просеивая через себя все миры, которые им встретятся на пути, а потом начали бы обратный путь. Достигнув же центра галактики, снова отправлялись бы к её краю. И так без конца.

Но их планам не суждено было сбыться. Из сверхдальнего разведывательного рейда вернулся крупный флот уничтоженного ими мира и, застав вместо своей планеты выжженную пустыню, с ходу устремился в бой, горя жаждой мщения. Такого поворота событий существа, мудрые, но не всезнающие, не ожидали.

Развернулось жесточайшее сражение. Не ради благ или выгод, а просто на уничтожение. В результате в бой бросили и «Мессий» – оставшихся существ оказалось слишком мало. Остался только один прототип корабля, с которого сняли и распределили по сражающимся кораблям весь экипаж, кроме одного «Накопителя», что и должен был следить за кораблём и системами.

Из грандиозного сражения не на жизнь, а на смерть вышли только два почти разбитых, но ещё функционирующих тяжёлых крейсера «детей». Они и столкнулись с последним «Мессией». В результате скоротечной схватки оба крейсера перестали существовать, а сам «Мессия» получил незначительные повреждения. Однако в результате одного такого повреждения случилось непредвиденное – замкнуло одну из схем, и его система перешла в автономный режим, а «Накопитель» оказался в законсервированном и подчинённом положении. И «свихнувшийся» «Мессия» – единственное, что уцелело от двух древнейших цивилизаций, отправился выполнять миссию, с предусмотренными для каждого встречаемого мира смертельными приговорами. Всего лишь по техническим причинам.

В его случае эти причины выражались в невозможности осуществлять мирное или ограниченное насильственное влияние. Только тотальное уничтожение. В точном соответствии заданной программе.

Изображение померкло, и перед Михаилом снова стоял Страж.

– Так эта штука во мне? – Глухо спросил Михаил.

– Да, в тебе. – Ответил Страж.

– Теперь ясно. Но неужели нельзя было сказать сразу?

– Нет. Я должен был понять, что это такое, как оно работает, с чем оно работает. Если бы знал ты, знал бы и Накопитель. И вся наша затея тогда не имела бы никакого смысла. Пару раз я хотел избавить тебя от… него и всего этого вообще, имитировав твою смерть. Первый раз – падение в ущелье, второй раз – битва в Горах. Но он не попался. Потом я хотел сделать так, чтобы смотреть твои сны не с тобой, а вместо тебя, но он тогда совсем отрезал тебя от них. В критических ситуациях Накопитель, правда, стал проявляться в твоей «реальности» (помнишь сны «наяву»), но отследить его и в таких ситуациях оказалось не так просто.

– Понятно. Но зачем, чёрт бы тебя побрал, столько деталей?

– Даже перед лицом гибели мира я остаюсь верен себе. – Страж улыбнулся. – Пока мы – я и команда тех, кого ты узнал, как Фантомов (на самом деле они – высококвалифицированные операторы, что называется «от природы») – отлавливали Накопителя и латали возникающие в нашей собственной обороне дырки, мы отработали ещё и несколько задумок. Например, проект «Salvation». Принят, но будет существенно дорабатываться. Проекты «Витязь» и «Периметр 2». Приняты. Проект «Солярная Стела». Принят. Проект «Имплантоид». Решили отказаться. Проект «Киборг». Принят. С учётом приоритета функциональности. Проект «Белый Воин». Принят. Разве мало?

– А к чему было Фантомам принимать разные знакомые мне облики? К чему было будоражить воспоминания чуть ли не из самого глубокого детства? К чему был весь этот идиотизм?

– Это не идиотизм, Михаил. У каждого человека есть воспоминания, которые он, возможно, и рад бы забыть, но не в силах. Мы, посчитав себя не вправе лишать тебя каких-либо воспоминаний в принципе, выбрали те, которые ты на самом деле хотел бы сохранить, но не так… Мы дали тебе возможность расстрелять эти воспоминания. – Страж снова улыбнулся. – Избавиться от того негатива, что с ними связан и оставить только сами воспоминания. Уже в совсем другом эмоциональном ключе.

– Спасибо за заботу. – Михаил бросил на Стража неприязненный взгляд. – А что ты там про дырки в обороне говорил?

– Да, вот дырки… Это, пожалуй, самое неприятное на настоящий момент. Дело в том, что нам всё-таки удалось выйти на «Мессию». И вот тут начались не просто проблемы, а основательные проблемы. Несмотря на схожесть наших алгоритмов, несмотря даже на то, что я, если упрощённо говорить, гораздо его умнее, я проигрываю, Михаил. Я исследовательский компьютер, а не боевой. А «Мессия» после сбоя только боевой. Его системы электронных защиты и нападения совершенны. Он побеждает. Так что не было обмана, когда мы встретились в «Замке», не лгал тебе и Роджер – я действительно поражён вирусом. И времени осталось совсем немного.

За конусом света, в темноте, возникло сотканное из света табло. 00:29:34… 00:29:33… 00:29:32…

– Это время до того, как «Мессия» окончательно сломает твою оборону?

– Да. – Ответил Страж. – При условии, что сила его натиска не изменится. Мне кажется, что не изменится – он и так на пределе, но всё возможно в этом мире. А когда он сломает мою оборону, он получит доступ ко всем ядерным запасам, управляемым электроникой.

– Апокалипсис… – Прошептал Михаил.

– Он самый. Только выживших не будет сразу. И меня не будет. «Мессия» знает о моём существовании и о моих возможностях, поэтому будет бить по Центру, пока не достигнет приемлемого для него результата. Как видишь, у нас не очень много времени на разговоры. Ты должен будешь…

– Постой…

– Что? – Страж постарался визуально передать удивление.

– Как смешно… – И Михаил действительно рассмеялся.

– Ты находишь ситуацию смешной?

– Да, нахожу. «Мессия» хочет огреть неандертальца его же дубиной. Разве не смешно? И при этом создаёт ситуацию, как в дешёвом боевичке для плебеев, зрелищ алкающих… Надо же, обратный отсчёт, нагнетание напряжения незатейливым, но эффективным приёмом…

– Послушай, Михаил, у нас нет на это времени…

– Это у тебя его нет. – Продолжал веселиться Михаил.

– То есть ты… – Изображение Стража стала почти прозрачным, конус света померк – почти все свободные ресурсы ушли на обработку неадекватной информации. – Не собираешься нам помогать?

– А чего ты ожидал, друг? Ты ведь изучил меня всего. Каждую клеточку моего тела, каждую мою мысль. Да и что мне за нужда?

– Но ты погибнешь тоже.

– И что с того? Я не считаю себя столь значимой величиной, чтобы делать для себя исключения. Ну, погибну я. Что дальше? Солнце станет проливать на Землю меньше света? Не думаю. Оно не станет проливать его меньше, сколько бы ни погибло – я один, или все вместе, чтоб не скучно было. Звёзды… останутся такими же далёкими и холодными. Да даже Луна и та будет по-прежнему смотреть на Землю своей смеющейся мордочкой, и неважно, какого цвета будет земля – цвета морей и лесов, или цвета пепла и снега. Наличие или отсутствие людей в этом мире ничего не меняет. А значит они в настоящий момент – величина если и не нулевая, то бесконечно малая. Я это признаю. Для меня это факт. Если кто не согласен – не мои проблемы.

– Но погибнет семь с половиной миллиардов человек! Ты это понимаешь?

– Прекрасно понимаю. Так что не гипнотизируй меня цифрами. И ещё я понимаю и то, что оптимальное количество населения для этой планеты – восемьсот миллионов. Может стоит дать старушке-Земле небольшой отдых и ещё один шанс? А? Как ты думаешь?

– В тебе говорит Накопитель.

– С чего ты взял?

– Мы пришли к таким же выводам про оптимальное количество населения. Но мы нигде их не публиковали. Обычный человек не мог знать такого, а вот Накопитель мог.

– И что за беда? Может я и использую кое-что из того, что он знает, раз мы теперь не разлей вода, но это не обязательно означает, что он думает за меня.

– Но погибнут и твои близкие.

– Да… жалко, пожалуй. Умрём, так это уж надолго. Соскучимся смертельно.

– Тебе это всё равно?

– Нет. И это единственное, на чём ты мог бы спекулировать. В других обстоятельствах. Я принимаю на себя эту ответственность. С горечью в душе и болью в сердце, но принимаю.

– Ради всего святого… Ты можешь объяснить своё решение?

– Технологии, Страж. Их уровень. Посмотри на историю непредвзято, включая новейшую. Люди мало чем отличаются от своего пещерного предка даже сейчас. Только дубины другие. Более смертоносные. А культура и духовность всегда плетутся в арьергарде и благополучно забываются, когда показывает своё сладкое личико выгода. А теперь мы создали тебя. Это рывок. Это скачок. И культура и духовность остались вообще где-то там, за горизонтом. Скоро ты дашь людям новые понятия о мире, новые представления о пространстве и времени. Как ты думаешь, к чему они их приспособят в первую очередь? И, вполне может статься, что используя полученные от тебя знания, люди устремятся в космос…

Памятью Накопителя я видел планеты, окружённые орбитальными орудийными башнями – чтобы никто не подошёл. Так вот, что касается людей, то здесь тоже нужны такие башни, только стволами на Землю. Чтобы не дай бог кто-нибудь с неё не взлетел. Выпустить людей таких, какие они сейчас, на настоящем уровне развития (я не про технологии, как ты понимаешь) в космос, где им наверняка встретятся другие существа, в том числе и разумные – это преступление. Чудовищное преступление.

А если эти существа вдруг окажутся более разумны? Человек всегда готов принять, что кто-то сильнее его, но стоит только ему заподозрить, что кто-то может быть более разумен, как начинается ксенофобия. К чему это приведёт? А что ждёт более слабые миры? Найдётся воз и маленькая тележка благородных обоснований, в которых без проблем убедят аморфное общественное мнение, на тему добычи полезных ископаемых в таких мирах, на организацию там вредных производств, на подавление там сопротивления, буде такое случится. Разве нет? Ты к другим выводам можешь прийти на основе того, что знаешь о людях?

Люди как вирус. Сравни сам. Сходства поражают. «Мессия» в такой ситуации – лекарство. Возможно, правда, не стану отрицать, что у людей есть шанс. Возможно потом, когда-нибудь… Но, во-первых, у нас нет времени, а во-вторых, я и в этом сомневаюсь.

– Но почему?

– Скажи, Страж, ты ведь знаком с проектом «Живая Планета»? К сожалению я не помню его точного и полного названия…

– Письма в 2257 год? Капсула с DVD?

– Вот-вот. Ты знаком с содержимым?

– Разумеется.

– И как тебе сочетание тухлой сентиментальности с потребительством?

– Я понимаю, куда ты клонишь. Но ведь во всех этих письмах отчётливо видна НАДЕЖДА…

– Ага. Что завтра прилетят свои парни в боевом вертолёте и покажут поганцам кино. А остальных закидают подарками и всё сделают правильно. Надежда на потом и на кого-то. Или на что-то. Хотя бы и на «лучшие времена». И ни одного письма, где бы говорилось: «Сегодня я помог маленькой девочке перейти дорогу, потом помог старушке донести сумки до дома, а соседу – прикрепить бампер к его машине. Я хочу, чтобы мир был лучше и добрее, поэтому делаю всё, что только могу, чтобы он день ото дня таким и становился. Надеюсь, что вы – возможно и мои потомки, – неустанно делаете то же самое…» Времена, знаешь ли, лучшими не становятся, если их таковыми не делать. А вот это людям как раз и несвойственно. Зачем я, если есть другие? Круги своя.

– Но ведь есть же и такие люди, о которых ты говоришь! Есть! Я точно знаю…

– И я знаю. И что с того? Семь с половиной миллиардов, ты сам сказал. А сколько таких, про которых мы говорим? Единицы. Оказывающих на мир такое же влияние, как один пук на запах атмосферы.

– Но ты приговариваешь и их тоже.

– Теоретически, они бы меня поняли. Если бы у них была возможность ознакомиться с ситуацией.

– А я думаю, что нет.

– Без разницы. У них нет такой возможности.

– Я тебя не понимаю больше.

– А чем, Страж, по-твоему отличается человек от животного, а?

– Думаю, много чем.

– А я думаю, что нет.

– Не говори загадками.

– Человек отличается от животного только одним – способностью жить и даже умереть не для себя, а для других, не только своих, что только понятно, но и совершенно посторонних ему людей. Всё. И я умираю за других. Но не людей.

– Ты ошибаешься.

– В чём же?

– «Мессия», которого мы возможно могли бы остановить, пойдёт дальше. Спроси у своих общих с Накопителем воспоминаний – был ли хоть один населённый мир, из встреченных ими, не уничтожен? Молчишь? Верно. И, чёрт тебя возьми, если бы я тебя не знал, я бы подумал, что ты ненавидишь людей. Почему ты обрекаешь их на гибель? Зачем? Сам говоришь, что наличие или отсутствие людей ничего не изменит в настоящий момент, так почему бы тебе, как человеку, не выбрать наличие? Что будет в будущем – ещё не определено, а ты уже казнишь их за то, чего возможно и не произойдёт никогда. Почему не дать людям шанс вырасти из своих драчливых пелёнок? Пусть маленький, но шанс?

– Ты прав, я не ненавижу людей. В общем. Я к ним равнодушен. В общем. Но назови мне хоть одну причину? Хоть одну причину, по которой мне стоило бы изменить своё решение? Может я чего-то не знаю. Серьёзно. Но в себе я такой причины не вижу. Что во мне? Обычный набор. Не так уж и много.

– А любовь и ненависть? А добро и зло?

– Добро и зло… Для тебя, родной, это всего лишь понятия. Определённая последовательность электрических сигналов в цепях и биохимических реакций в танке с биомассой. Не тебе меня учить. И нет ни добра, ни зла. Есть только мы и наши поступки. А любовь… Ажурное покрывало, стыдливо набрасываемое людьми на вполне животное влечение. Покрывало, которое не столько помогает, сколько мешает получать удовольствие. И вот, вместо того, чтобы наслаждаться друг другом, отдаваться друг другу целиком, люди из кожи вон лезут, чтобы натянуть на своего партнёра этот эмоциональный презерватив. Хотя вполне хватило бы искренней симпатии и простой человеческой привязанности… В конечном итоге, если ты видишь в половых отношениях только звериное действо, то никакая любовь-морковь не поможет. Только хуже будет. И вот чего ты мне девок одну за одной подсовывал, да? Привязывал. Старался пронять. Даже Настю ту… На какой панели вы её наняли? Сколько вы ей заплатили?

– Настя – не проститутка. И я возражал. Я предлагал нанять именно проститутку. Для неё это была бы обычная работа. У Насти же – тяжело больная мать. Неизлечимо. Только у нас её могут вылечить. Это и есть плата. Роджер и ближайшие его советники решили, что это будет более гуманно.

– А ты что по этому поводу думаешь?

– Я думаю, что это спекуляция на дочерней любви. Обоснованная, но нелицеприятная.

– «Когда в друзьях согласья нет…» И ваши же методы, друзья… И теперь я должен припасть каждому на шею и, захлёбываясь соплями, благодарить?

– Хорошо, что после Апокалипсиса никого не останется. – Неожиданно заявил Страж.

– Это почему ещё?

– Потому, что по нашему плану, тебе пришлось бы отправиться на «Мессию». Скорей всего, по завершении задания ты бы погиб. Сам теперь оцени – как смотрится твоё упорство с таких позиций.

– Почему я не удивляюсь? – Изогнул бровь Михаил. – Но ты сам сказал – никого не будет. Я тебя за язык не тянул.

– Но ты же спас Хаима и Сару?

– Забавно, правда? Чуть костьми не лёг, спасая искусственно созданные образы, а сейчас спокойно стою и смотрю, как нам всем остаются последние минуты…

На это Страж только покачал головой.

Михаил стоял на широкой дороге, заваленной искорёженными и обгоревшими автомобилями. Некоторые лежали на боку, некоторые вообще на крышах. Само полотно дороги было разбито, разорвано и краска, разделяющая полосы, полностью выгорела, оставив от себя только бледные тени. Вдали, в гари, дыме и копоти, в пляшущих языках пожарищ, угадывались разрушенные высотные дома, торчащие, как пеньки от сгнивших зубов.

А из звуков были только глухие удары по металлу. Михаил обернулся на эти звуки и увидел, что на одном из частично оплавленных автомобилей, с лопнувшими и сгоревшими колёсами, разбитыми стёклами и изувеченным корпусом, что лежал на боку, сидит человек и болтает ногами, пятками постукивая в днище, на котором обгорела даже грязь. После каждого удара с днища осыпалась копоть и падала вниз. На дороге уже образовалась небольшая её кучка. Михаил узнал человека и пошёл к нему.

– Привет, Руслан. – Сказал он, остановившись напротив человека, который сидел на машине и внимательно на него смотрел с момента его появления в этом месте. Где бы это место ни было.

– Привет, Миха. Как оно ничего?

– Вроде ничего. Но ты же вроде как умер?

– Разве? А с чего ты взял?

– Я видел, как тебя хоронили. Я провожал тебя в последний путь.

– Как трогательно. А с кем ты тогда сейчас разговариваешь?

– Со своим воображением получается.

– Вот те на те, хрен из-под кровати! – Руслан спрыгнул с машины и, подойдя к Михаилу, сильно ударил его под дых. Михаил сложился пополам, хватая ртом воздух. Руслан ухмыльнулся. – Какое, однако, у тебя жестокое воображение, правда?

– Больно, твою мать!

– Дык… так и планировалось как бы.

– Зачем? Боль я тоже могу представить.

– И правда что. – Руслан задумался. – Как бы тебе это подать…

– Что подать?

– Я не твоё воображение. Это факт. Но я и не жив. Тоже вроде как факт. Однако мы разговариваем. Вывод?

– Хочешь сказать, что я тоже умер?

– Догада! – Руслан расплылся в улыбке.

– Чушь!

– Отнюдь, друг мой. А это, понимаешь, – он обвёл рукой окружающее, – твой персональный ад. Практически точная копия того, что ты натворил. Только усовершенствованная. Этот город – бесконечен и впереди у тебя целая вечность, чтобы полностью насладиться своим достойным восхищения упорством.

– Я не верю в загробную жизнь.

– Как интересно. А ещё интересно, – Руслан с нечеловеческой силой толкнул автомобиль, на котором сидел, и тот с жутким скрежетом развернулся. Из дыры, где раньше было лобовое стекло, выпали два обугленных скелета – побольше и поменьше. – верили ли они? И смотри, какое чудо… Мамаша закрыла собой своего дитятю. Так и спеклись намертво. Глупая женщина, но как трогательно, не правда ли?

– Этого не существует. Я сплю, брежу, галлюцинирую.

– Давай, давай. Прячься. Только скажи мне, чем отличается вечная галлюцинация от вечной реальности? А хочешь, я покажу тебе, где твои родные? Некоторые выглядят очень живописно. Например, один твой брат в момент удара находился в глубоком подземном тире. Он сгорел не от светового излучения, а от радиации. Долго мучился, бедный, но помер таки. Хочешь на него глянуть? То ещё зрелище.

– Если это мой ад, то и твой тоже, раз ты здесь?

– Не угадал. Я здесь турист. Пришёл посмотреть на того, благодаря кому моё передэзэ оказалось таким пустячковым грехом, что меня сразу перевели из чистилища прямиком в райские кущи. И это ещё я первый узнал. Скоро сюда прямо паломничество начнётся. Все захотят посмотреть на своего убийцу, на убийцу своих детей, матерей, отцов, сестёр, братьев, друзей. Возможно, даже сказать тебе чего-нибудь эдакого, ободряющего. Чтоб не скучал. Скоро узнают, подожди.

– Не верю, чёрт бы тебя побрал.

– Не поберёт. Такими, как я, он брезгует. Не интересно ему. А вот такие, как ты – совсем другое дело.

– Не верит он. – Раздался ещё один голос. – Может ты и в бога не веруешь?

Михаил обернулся и увидел Серёгу. Тоже погибшего своего друга.

– И ты, Брут?

– Он ещё шутит, ты видал? – Обратился Серёга к Руслану. И тут же они все вместе переместились. И оказались возле рухнувшей бетонной плиты, из-под которой торчали только обгоревшие ноги по щиколотку, всё вокруг было забрызгано почерневшей кровью. – Помнишь мою младшую сестрёнку? Полюбуйся на неё ещё раз.

Михаил упал на четвереньки, его вырвало прямо на чьи-то ещё останки.

– Так что, всё ещё не веришь? – Спросил Серёга.

– Нет! Нет!! Нет!! Не верю!!!

– А зря. – Философски спокойно заметил Руслан. – Самое время поверить.

– Не вижу необходимости. – Зло ответил Михаил, вставая.

– Ого! – Серёга усмехнулся. – Гордыня, не иначе.

– Никакой гордыни. – Ответил Михаил. – Великодушно оставляю сказки слабым и убогим. А себе не вижу необходимости навешивать на глаза шоры, какой бы безобразной и убогой не была правда, что смотрит мне в глаза. В темноте, знаете ли, можно и ноги переломать.

– Слабым и убогим… – Руслан откровенно насмехался. – Каков карась, а? Правду ему подавай. Так вот она твоя правда. Ты сейчас попал прямо в неё. Ухлопался с разбегу и по самые помидоры. Чего нос воротишь?

– А сбежать-то и некуда. – Поддакнул Серёга. – Вот я и говорю, что самое время.

– Вот я и говорю, – передразнил Михаил, – что вся ваша вера – побег. Уход от действительности. Зачем делать мир справедливым и красивым, когда есть боженька, верно? Он рассудит. Наградит, кого надо, и кого надо накажет. И всё будет тип-топ. Справедливо. Да я смеюсь вам в лицо. И тебе – ха-ха, и тебе – ха-ха. Если бы люди поменьше уповали на божков – жили бы гораздо лучше. Знай они, что там, за чертой, нет никакой-такой справедливости, что всё в их руках… Вместо этого – «бог простит», «бог рассудит», «бог накажет». И тут тебе и алчность, и зависть, и похоть, и остальное по списку. Зачем с ними бороться, если на всё про всё есть бог, и он воздаст? Только тем, кто погряз, наплевать и на вашего бога и на тех, кто смиренно идёт к нему с его словом.

– Ну-ну. Но разговор не про то. – Сказал Руслан. – А сам ты… ты не боялся смерти? Окончательности? Того, что когда ты умрёшь – это всё? Совсем всё?

– Не боялся. Это знание неприятно, не спорю, но это не повод для того, чтобы взрослый серьёзный человек уверовал в то, что за несколько десятков лет рабской покорности, агрессивной фанатичности или созерцания своего пупка, он заслужит конкретный ништяк, протолкнув свою жалкую душонку в вечность. Это смешно…

– Жалкую душонку, говоришь? Каждый судит по себе, знаешь ли…

– Пусть первый, кто без греха, кинет в меня камень… – Язвительно произнёс Михаил.

– Он неисправим. – Сказал Серёга Руслану.

– Видимо так и есть. – Ответил тот.

Тут же они исчезли, но вместо них стали прибывать другие – незнакомые. Их становилось всё больше и больше, и скоро они окружили Михаила плотной молчаливой толпой, но всё продолжали прибывать. Они просто стояли и смотрели на него. Мужчины, женщины, старики, дети. Передние уступали место другим, те, посмотрев на него, следующим и так без конца. Но больше всего Михаила жалили даже не укоры в их глазах, а сострадательная жалость.