Текст книги "Снежный путь (СИ)"

Автор книги: Роман Ваалгин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)

Именно поэтому, когда мутанты начали выскакивать из-за ближайших каменных гребней и с воплями понеслись в атаку, он вздохнул даже где-то облегчённо. Ушло напряжение ожидания, ушла тревога. Осталась голая конкретика. Чистая моторика и мгновенная реакция.

Вполне профессионально (сам от себя такого не ожидал) положив стрелу на тетиву заранее приготовленного к бою лука, Охотник выстрелил. Стрела со свистом ушла по направлению атакующих и первый мутант упал и стал загребать когтями землю. Стрела торчала аккурат из глаза.

– Лихо. – Среагировал разом присмиревший Хаим, тоже послав стрелу из второго лука. Но силёнки у него были, к сожалению, далеко не те. Стрела попала в мутанта, пробила панцирь, но смертельного ранения не получилось. Мутант завизжал и ускорил ход. Упал он только после того, как Хаим всадил в него три стрелы. А потом Хаим, глянув краем глаза на Охотника, на несколько коротких, но непростительных мгновений, замер. Такого он не видел ещё никогда.

Охотник стоял, широко расставив ноги, и с каменным лицом посылал стрелу за стрелой. Когда первая выносила очередного противника, в воздухе оказывалось ещё две, а четвёртая как раз ложилась на тетиву. Учитывая небольшое в общем-то расстояние, это смотрелось просто как чудо. Охотник выхватывал стрелы из тула пачками по четыре – первая на тетиву, остальные между пальцами. Когда очередная стрела срывалась в свой смертоносный путь, он делал неуловимое движение кистью и на тетиве оказывалась следующая. Лёгкие паузы возникали только тогда, когда его рука молниеносным змеиным движением металась за очередной порцией стрел.

Ничего удивительного, что тул опустел буквально за несколько секунд, а вокруг лежала уже целая толпа мёртвых мутантов, с торчащими исключительно из глаз стрелами. Охотник, оправдывающий своё имя на все четыреста процентов, поведя плечом, сбросил пустой тул, а Сара тут же подала ему второй. Свист стрел возобновился с новой силой.

– Стреляй! Чего стоишь?! – Одёрнула Хаима Сара и он, сглотнув комок в горле, снова включился в бой.

А Охотник уже не существовал в этом слое реальности. Он стоял на древнем, но высоком кургане чужой земли и чужими руками, с чужой сноровкой посылал стрелу за стрелой в чужих врагов, что лезли на курган со всех сторон. Краем сознания он ещё понимал, что происходит что-то странное, но только краем. К этим невнятным ощущениям примешивались и размытые чужие воспоминания…

Его зовут Лакон. Он когда-то был одним из лучших наёмных воинов правителя здешних земель. Но угораздило его сойтись с красивой дочуркой владетеля. Когда же история с бесчестьем девушки, которую прочили в мужья соседнему властителю, выплыла наружу, Лакону ничего не оставалось, как вскочить в седло, прихватив с собой и свою любовь, и, проломившись через не очень-то сопротивляющуюся стражу из тех же наёмников, умчаться в степь. Погоня не заставила себя ждать.

Конь под ними пал, и теперь Лакон отстреливается от наседающих врагов, а его любимая подаёт ему колчаны. Хорошо ещё, что дурацкий кодекс чести местных воинов не позволяет им пользоваться оружием, убивающим на расстоянии. Но всё же… всё же врагов слишком много. И стрелы уже кончаются. Жаль, но жалящих подарков на всех не хватит. И скоро он убьёт сначала её, а потом сам бросится на врагов и дорого продаст свою жизнь. На том свете у него будет много рабов…

Второй тул упал на землю, и Сара подала Охотнику третий – последний. Им очень повезло, что Горы – это большей частью территория неразумных мутантов, которых более сообразительные сородичи отжали с менее пригодных мест проживания. Поэтому они и не стреляют в ответ, а пытаются задавить массой. Но их так много. И скоро у них получится.

У Охотника стрелы кончились тогда же, когда и у Хаима, расстрелявшего только один тул. Сара опустилась на землю и закрыла голову руками. О том, что сейчас будет, не хотелось и думать. И опустилась вовремя. Там, где только что она стояла, просвистело лезвие ножа, как раз там, где мгновение назад находилось её горло. Она вытаращила на Охотника глаза, но тот ничего не видел – развернулся и молча побежал на врагов. В последний момент она успела заметить блеснувшие в его глазах слёзы. Псы, до сей поры не мешавшие событиям развиваться, помчались вместе с ним. Хаим же, достав свои ножи, остался защищать Сару.

– Он… он… он хотел убить меня! – Сара никак не могла поверить в то, что только что чуть не произошло.

– Я думаю, он прав. – Глухо ответил Хаим.

– Что? – Глаза Сары стали ещё больше, и она с опаской покосилась на блестящее лезвие в руках Хаима.

– То. – Ровно ответил он. – Мужчин они просто убивают и съедают, но лучше тебе и не знать, что они делают с женщинами…

Сара замолчала на некоторое время, а потом решительно произнесла:

– Тогда убей сейчас!

– Я сделаю это. – Мёртвым голосом пообещал Хаим, глядя на неё, но пока ещё есть шанс…

Они отвернулись друг от друга и стали молча, с замирающими сердцами наблюдать за сражением, что уже вовсю кипело буквально в двадцати шагах от них. Мутанты, какими бы глупыми ни были именно эти, всё же смекнули, что если они свалят бойца и его Псов, то остальные двое никуда не денутся. И навалились на Охотника и его собак с утроенной яростью. В Охотнике же ярости не было. Он дрался молча и хладнокровно, как дерётся обречённый человек, одной ногой уже стоящий в могиле…

Теперь его зовут Цткцтхц. Он – насекомое из шестого Улья. Как и его товарищи – Хтццтхц и Хццтккт. И они не простые насекомые, а специально обученные. Обученные защищать Матку. И сегодня им представился шанс показать – на что они способны. В Улей пробрались боевые насекомые сразу из трёх дальних ульёв, не относящихся к их Сотам. Сражение завязалось на славу. Конечно, врагов столько, что они вряд ли выживут и матка погибнет, но это не главное. Главное для боевого насекомого – не увидеть, как погибает матка. Иначе, согласно правилам, придётся самому отгрызть себе лапы и умереть с голоду. Позорная смерть лентяя. Не то, что смерть в бою. Вот что главное.

Их всего трое, но он готов поклясться Сладкими Сотами, куда он попадёт после смерти, что так не сражался ещё никто! Эта битва войдёт в легенды! И её будут передавать из поколения в поколение певцы, потирая о тонко настроенные брюшки смычковыми лапами. Но что это? Кажется, его ранили. Да. Определенно. Что ж, исход был ясен с самого начала. Стоит ли расстраиваться? Он убил ранившего его, но место убитого заняли двое. Ещё одного он отправил в Кислые Соты, но другой успел дотянуться. Ещё одно ранение. Одним больше, одним меньше – уже не имеет значения. Бой продолжается.

Вплоть до того момента, когда сразу трое нападающих, тела двоих из которых он успел пронзить длиннейшими, специально выращенными когтями, не пробивают ему своими когтями шейное сочленение. Но ещё двоих успел. Он заслужил Сладкие Соты. И он отправляется туда. Прямо сейчас. Прежде, чем тьма окончательно опустилась на него, он успел прокусить голову последнему, убившему его. Бой закончен…

Мутанты, справившиеся с Охотником, радостно взвыли, но оставались ещё Псы, остервенело защищающие истекающее кровью тело. Именно Псы и не давали им пока возможности заняться Сарой и Хаимом. Но Хаим всё же подошёл вплотную к Саре, а она закрыла глаза и попросила: «Давай!» Он прислонил лезвие к её нежной и такой белой, вчера оттёртой снегом шее, из глаз Хаима брызнули слёзы, недостойные мужчины, но которых она уже не увидит, глубоко вздохнул и… вздрогнул, когда над полем боя оглушительно загрохотало. Хаим резко развернулся.

На ближайшем каменном гребне стоял закутанный в шкуры человек и с видимым усилием удерживал на весу изрыгающее огонь металлическое чудовище, от острых зубов которого не спасал никакой хитин. От мутантов только клочки разлетались. Некоторые твари пробовали кинуться на человека, но тот только слегка поводил стволом в их сторону и ярость стального зверя разрывала их пополам, и человек снова переключался на основную их массу.

Мало их ушло. Считанные единицы. Просто не успели. Последний из увернувшихся от неминуемой гибели мутантов с диким воем сорвался в пропасть и там и сгинул. И только тогда изрыгающее пламя прирученное чудовище замолкло, немного поворчав напоследок. А Хаим смотрел на человека во все глаза и затруднялся понять: кого ему следовало бы больше бояться – перебитых в несколько мгновений мутантов или того, кто их перебил?

С трудом совладав с собой, он прочистил горло и обратился к неизвестному:

– По здорову ли, добрый человек?

– Ага. – Ответил тот. – Здорово было.

Затем спрыгнул с гребня и первым делом кинулся к Охотнику. Странно, но Псы его пропустили. Наклонился над поверженным, бегло осмотрел и облегчённо выдохнул:

– Жив, курилка. Шрамов, правда, будет немеряно, но как-нибудь стерпится. Да и такое рыло ими не испортишь, только выразительней будет. А теперь, – человек повернулся в сторону Хаима и Сары и из-под откинутого капюшона на них глянуло лицо, покрытое частой сеточкой морщин, – быстро освободили сани и давайте их сюда. Дури в вашем друге много, но как бы она из него вся не вышла. А то ещё умным станет, так вообще хоть вешайся тогда.

Хаим и Сара не заставили себя долго упрашивать, просто перевернули сани, вытряхнув из них всё остававшееся содержимое, и подогнали их вплотную к распростёршемуся Охотнику. После чего замерли и вопросительно уставились на, как они уже поняли, Старика.

– Ну чё буркалы повыкатывали? Хрусталики заморозите. Я человек старый, немощный, ноги еле носят, радикулит крючит… А вы молодые и здоровые, так что давайте, грузите тело.

Они сорвались с места и попытались поднять Охотника.

– Только без пердежа давайте. – Прокомментировал Старик. – Просто закатите его в сани и всё – ему сейчас по золочёной арфе, как его грузить будут, он со святым Петром сейчас препирается.

Хаим и Сара с трудом перекатили Охотника в сани, при этом обильно перепачкавшись его кровью. Для Сары это оказалось слишком. Она потеряла сознание и упала прямо на неподвижного Охотника.

– Ну что за молодёжь пошла. – Укоризненно произнёс Старик. – Никакого стыда и совести. Нам только этого Траха Ярославны не хватало. Слышь, хлопец, – обратился он к Хаиму, – оклемай деваху-то. Мы их двоих не утянем, а вот вы с подружкой молодые – с ним одним как-нибудь справитесь.

Хаим наклонился, зачерпнул снега и стал растирать им Саре лицо. Постепенно оно порозовело, и она пришла в себя. Поднялась, смущённая, но взгляд на Старика бросила вызывающий. Тот улыбался во все уцелевшие зубы.

– Давайте, впрягайтесь, и потопали-ка до дому…

– А далеко до дому-то? – Спросил его Хаим.

– Метров стопятьдесят, если по прямой. – Ответил Старик, закидывая «Гром» на плечо.

– А если по дороге?

– Тогда раз в десять больше. Но если ты умеешь летать…

Хаим судорожно вздохнул.

Глава 2. Долгие вечера (день первый)

Потолок старательно окрашен в нежно-бежевый цвет… Но угадывалось, что краска положена прямо по скальной поверхности. Было тепло, а под толстым шерстяным одеялом даже жарковато. Полумрак пещеры освещался горевшим в вырубленном прямо в скале камине огнём.

Охотник приподнялся, пытаясь принять полусидячее положение. И обнаружил, что почти весь крепко стянут пахнущими мазями и притирками бинтами. Даже голова. Но боли не ощущалось. Единственное, что было неприятного, так это зуд под бинтами.

Он лежал на довольно широкой кровати, стоящей у одной из «стен» пещеры. Рядом с ним, прямо на полу, на шкурах, спали Хаим и Сара. Возле дальней стены свалены в кучу плиты и блоки белого цвета, которые он опознал, как «БВ». Рядом с этой кучей элементов грозного боевого костюма стоял пластиковый стол, на котором валялась «Кара», пара «Гром-С», какие-то ещё неизвестные устройства и невероятное количество разнородной электронной требухи.

Хозяин этих каменных «палат» – Старик – сидел возле самодельного камина в кресле-качалке, накинув на ноги клетчатый плед. Охотник подумал, что тот дремлет, но раздался шелест переворачиваемой страницы.

– Что, старый хрен, книжки читаем, пока я тут от ран кончаюсь? – Произнёс Охотник. Тихо, но у пещеры оказалась та ещё акустика.

Старик вздрогнул, а потом захлопнул книжку и развернулся вместе с креслом. Оглядел Охотника поверх очков, к которым был приделан маленький фонарик, предназначенный видимо именно для чтения, и ответил:

– Если бы не я, ты бы уже с чертями кулинарные опыты ставил. Да если бы не Псы, которые тебе из ран всякую гадость повылизывали. У этих мутантов, видишь ли, когти с железами. Нервно-паралитическая слизь, все дела. Но на тебя она чего-то не подействовала. Видимо по причине отсутствия мозгов. Однако заражение могло бы получиться запросто.

– А где они, кстати? – Спросил Охотник, не увидев своих мохнатых друзей.

– В нижних пещерах охотятся. Резвятся собачки, им полезно. Как хорошего скакуна нужно выезжать, так и им нужно время от времени давать возможность агрессию ихнюю выбросить.

– Понятно. И давно я… отдыхаю?

– Четыре дня как. Я, честно говоря, раньше второй недели и не ожидал твоей ерунды наслушаться. А гляди-ка – очухался.

– Ну, извини, старче. В следующий раз уж как-нибудь постараюсь.

– Ага. Только не надорвись. Кстати, двигаться тебе ещё вредно. А вставать вообще нельзя. Я употел весь, дырки твои штопая. Швы снимем всё равно не раньше, чем через неделю.

– Не сильно увлекался? – Изобразив беспокойство спросил Охотник.

– Задницу не зашил. – Ответил Старик. – А вот хлебало совсем уже собрался, но потом вспомнил, что тебя кормить надо будет. А клизмы у меня нет.

– И на том спасибо.

– И на этом пожалуйста.

– Что читаешь-то хоть?

Старик развернул книжку лицевой стороной обложки к себе и, будто первый раз видел, чуть ли не по слогам, прочитал: «Процесс», Кафка.

– И охота тебе этой нудятиной себе мозги канифолить?

– А это для кого как. – Ответил Старик. – Для кого нудятина, а для кого – так очень интересная книжка.

– Чего ж в ней интересного? Графомания сплошная…

– Ого. Я вижу, сынок, ты почти уже разблокировался. Видимо хорошо по башне настучали. А что касается графомании – не скажи. Просто у людей, знаешь ли, разное восприятие. Ты, вижу, читал, но вижу и то, что недопонял.

– Да всё я понял. Только нудятина это.

– Один человек может читать книгу, но считать её нудятиной только потому, что большая часть излагаемого там проходит мимо его сознания, не цепляя никаких… как бы это сказать… триггеров. А вот другого за уши не оттащишь. Потому, что образование и общий уровень подготовки позволяют. Разве не так? А вот ты… что же ты понял, если не секрет?

– Да всё. И про систему, и про то, что она раздавит любого, кем бы этот любой ни был. Даже просто так, а виновен ты или невиновен – её не волнует. Зарежет, как собаку и отходную не споёт. Вот только то же самое в моё время можно было прочитать в любой газетной статейке буквально в двух абзацах, а не травить себя архаичной литературой, которую если кто и любил, так это совковые интеллигенты. Именно по причине того, что там всё завуалировано, но о ТОМ. И они приобщали себя тем самым к протесту и получали сублимированное ощущение некой тайной борьбы. Пусть только воображаемой и пусть только духовной, но с ТЕМ. Да и… тексты Кафки воспринимаются вполне адекватно, если знать его биографию. Но, извини, когда я читаю книгу мне интересна именно книга, а не писатель. Мне совершенно по барабану, как его угнетал отец и почему в нормальном половом сношении он видел только грязное звериное соитие. Не вижу никакой радости в ознакомлении с авторскими задвигами только потому, что другие люди считают его побасёнки сильными. Тем более, если уж про то разговор пошёл, с таким автором. Вот радости – читать злобные притчи человека, похоронившего себя заживо.

– Прыткий какой. – Старик рассмеялся. Стелет, как любимой женщине. – Хорошо, похоже, мне придётся согласиться, что на вкус и цвет товарища нет. Я не буду тебе навязывать Кафку, а ты не будешь гадить на одну из моих любимых книжек. Идёт?

– Идёт.

– Но, в дополнение, ведь тот же Кафка писал…

– «…можно уважать крота и его особенности, но не надо делать из него своего святого…» – Перебил его Охотник. – Верно? А это: «Я обнаруживаю в себе только мелочность, нерешительность, зависть и ненависть к воюющим, которым я страстно желаю всех бед…» Каково? Учитывая тот факт, что тогда воевали все…

– Да чтоб тебя! – Ругнулся Старик. – Но… а тебя случайно не убедит то, что Кафку таки нужно воспринимать несколько иначе, чем других писателей. Всё же он из символистов…

– Не убедит.

– Почему же?

– Потому, что Льюис Кэрролл – тоже символист. Однако кроме подтекста, у него имеется ещё собственно и текст. Весьма приятный, весёлый местами и вполне удобоваримый. А у того же Кафки только подтекст и важен, а текста, как такового и нет – мутная бодяга. А зачем бы я давился пресной сдобой, когда могу съесть булочку с повидлом?

– Экий, однако. – Старик опять заржал. – А ты не в курсе случайно, что Льюиса Кэрролла подозревали в педофилии?

– А ты не в курсе случайно, – в тон ему ответил Охотник, – что Кафку тоже подозревали в различных извращениях? От инцеста до педерастии, учитывая его сложные отношения с женщинами и горячую дружбу с теми, кто… неважно…

Старик расплылся так, что Охотник испытал серьёзное опасение – не срастутся ли у того уши на затылке. А Старик не успокаивался:

– Странный оборот приняла наша литературная дискуссия. Теперь мы обсуждаем – кем быть лучше: педерастом или педофилом.

– Конечно педофилом. – Не раздумывая ответил Охотник. – Если только объект – девочка, а не мальчик.

– А не хрен ли редьки не слаще?

– Нет. Произведение, любое, каким бы красивым, осмысленным или высокохудожественным не было, мною лично не воспринимается совершенно, если оно написано для жопы.

– А произведения, написанные для… э-э-э… кхм…

– А произведения для «э-э-э кхм» воспринимаются. Хотя бы потому, что это самое «э-э-э кхм» дало нам всем жизнь. А что может дать жопа?

Старик заржал так, что зазвенели тарелки на посудной полке.

– Однако, в твоё время, если уж мы про него вспомнили, педерастия кажется считалась вполне нормальным явлением?

– А кем считалась? – Удивился Охотник. – Педерастами и считалась. В моём же лично представлении она всегда стояла на одной полке с той же педофилией, а также прочими филиями. Будь то зоо-, некро-, геронто– или ещё какая другая. Если так рассуждать, то чем те же некрофилы хуже? Они тоже по-другому не могут. Значит это естественно. А значит нормально. Короче, извращение – оно и есть извращение. А с претензий на «нормальность» я вообще смеялся. Ведь даже в медицине нашей существовало такое название этого заболевания, как «перверзивная психопатия». Психическое расстройство на основе генетического сбоя. Сдвиг по фазе с замыканием на жопу. Болезнь. Самая настоящая болезнь. И никакие там не недочёты воспитания – это смешно. У нормального мужика, как бы его не воспитывали, прилив сил произойдёт именно на обнаженное женское тело, но никак не на оттопыренный мужской зад.

– Так это по-твоему выходит, – хитро прищурился Старик, – что всех этих… извращенцев-то… нужно, как при Иосифе Сталине и при Гитлере… того…

– Я этого не говорил. Психи – они тоже разные бывают. Бывают тихие и спокойные, с которыми вполне можно жить рядом, общаться и даже иметь дела в определённой мере. А бывают буйные, которых просто ради элементарной безопасности окружающих и общественного спокойствия нужно запирать в комнате с мягкими обоями и замком снаружи. Если тот самый извращенец что-то там делает сам по себе, то мне без разницы – для чего он там свою задницу приспособил. Но если он всячески свою извращённость демонстрирует и заявляет, что это нормально – его нужно закрывать. Человек, который выпячивает своё уродство и надрывается, что так и должно быть, что это нормально – не просто псих, а псих чистейший. А за целенаправленную пропаганду – вообще нужно язык отрезать. И руки отрубать, чтоб не семафорил.

– Однако. – Старик покачал головой. – А ты слышал такое выражение, как «латентная педерастия»?

– Отчего-ж не слышать. Слышал. Только вот о любви к женщинам я говорю гораздо чаще, а гетеросексуальность моя – далеко не латентная. – Охотник ухмыльнулся. – Так что блажишь, старый. Эту претензию, как я понимаю, гомики же и придумали. Чтобы рта никто не открывал. Вкупе с таким термином, как «гомофобия». Фобия – это боязнь. А кто их боялся? Презирали бывало, особо-то выразительных… Эдаких манерно-жеманных, но что касается боязни…

– Выкрутился никак?

– А ты чего хотел?

– А про педофилов-то чего загнул?

– Но я же не сказал, что это нормально. Ты заставил меня из двух зол выбрать меньшее, я и выбрал на своё усмотрение. Чего тебе ещё надо?

– Чтобы ты заснул и набирался сил. А я бы ещё почитал. Но тебе ж скучно, тебе неймётся…

– Да ладно, посплю я ещё. Да и чего-то сам притомился. Забавный ты старикан, но утомительный.

– Вот и дрыхни.