Текст книги "Миры Роджера Желязны. Том 17"
Автор книги: Роджер Джозеф Желязны
Соавторы: Роберт Шекли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)
Публика вливалась в театр неспешным ручейком. Даром что театр вмещал не более трехсот зрителей, его осаждали тысячные толпы. Оказалось, часть желающих попасть на премьеру приехала не просто из пригородов, а из далеких провинций. Причем все в теплых плащах – к вечеру стало довольно прохладно.
Состав зрителей был весьма пестрый. В партере и ложах среди состоятельных дворян и видных вельмож мелькали лица сливок аристократии – тут были лорды Салсбери, Дункерк, Корнуэллис, Фавершэм. Одни пришли с женами, другие с содержанками, которые соперничали количеством бриллиантовых украшений с законными супругами. Были тут и малолетние отпрыски блистательных родов, пришедшие с родителями или наставниками, как восьмилетний лорд Довер, или, подобно болезненному семилетнему лорду Висконт-Делвиллю, в сопровождении бонн и лекарей.
Разумеется, помимо самой изысканной публики, разодетой в пух и прах, хватало в театре людей незнатных, занимавших задние ряды: дородные торговцы сукном с Мичинг-роу, долговязые владельцы аптек из окрестностей рынка Чипсайд и улицы Пэл-Мэл, где их заведения соседствовали с множеством аристократических клубов, а также костлявые торговцы съестными припасами с Пикадилли.
Наконец, на галерке шумела уж совсем простая публика – вплоть до солдат из направляемого на войну в Нидерланды войска, щеголявших шапками с диковинными перьями, и прощелыг с физиономиями прожженных бродяг, которые свои билеты, надо думать, купили на деньги, отнятые у кого-нибудь в темном переулке. Среди публики было немало людей духовного звания, пришедших не только из любви к искусству, но и с целью не пропустить пьесу, по слухам, в высшей степени богохульного содержания, – чтобы осудить ее в ближайшей воскресной проповеди, посвященной сокрушительной критике кощунственного содержания «Трагической истории доктора Фауста».
Весь этот разнообразный народ или чинно рассаживался, или задиристо толкался в проходах, гудел, плевал на пол, покупал у разносчиков апельсины, вареные яйца и пакетики со сладостями, таращился по сторонам и задерживался взглядом на ложах. Театральное здание имело овальную форму, а от сцены шел помост, выдвинутый далеко вперед почти до последних рядов. Все были предельно оживлены, радостно приветствовали знакомых, перекликались и пересмеивались.
– Гляди-ка, и Гарри тут!
– Здоров, Шаффрон!
– Ба, не иначе как Мелизанда и Каддлз! И все в таком же роде.
Простому народу приходилось платить за вход три пенса и полпенни – труппа графа Ноттингемского играла небесплатно. Но платили безропотно, с легкой душой – как-никак праздник, гулять так гулять! Тем более когда еще придется отвести душу? Если, как предрекали пессимисты, Великая Армада пристанет к берегам Альбиона и высадит многочисленный десант, а тот разгромит английскую армию, то с пенсами и шиллингами будет покончено, счет пойдет в реалах. Не лучше ли просадить денежки заранее, не дожидаясь катастрофы?
Итак, в зале, залитом светом бесчисленных свечей, собрался цвет лондонской аристократии и купечества, а также разношерстная публика низкого происхождения – людей повидать, себя показать, посудачить, поострить над неудачами актеров, а может, и пролить слезу над судьбой героев пьесы.
Под мелодичные рулады труб Эдвард Аллейн вышел на сцену.
Молодой, но уже лысеющий Уил Шекспир отметил про себя упоительность мгновения перед началом спектакля, когда разнузданно шумевший зал на минуту благоговейно притих – приумолкли даже юные фаты и их смешливые соседки.
В оловянных чанах, установленных на треногах по периметру сцены, зажгли смесь магнезии и лигроина, что было новшеством в освещении сцены – прежде, на заре английского театрального искусства, в медных горшках жгли тростник. Огни, зажженные на сцене, были последним сигналом к началу спектакля. Публика напряженно сосредоточилась, и в тишине раздались начальные звуки короткой увертюры, исполняемой небольшим оркестром. Первыми вступили гобои.
Декорации на сцене изображали город Виттенберг, каким он выглядел лет сто назад. Причем город был воссоздан более или менее реалистично, если не считать того, что дозорная башня, где Фауст должен был встретить духа Земли, зловеще накренилась влево. Что и говорить, искусство оформления сцены находилось тогда на весьма низкой ступени и прочные, добротные декорации стали строить лишь через полтораста лет.
Покуда занавес поднимался, публика усиленно откашливалась – было самое время первых осенних простуд – и пришаркивала ногами (к слову сказать, обувь большинства присутствующих, отчаянно заляпанная грязью, представляла весьма неприглядное зрелище – в тогдашнем Лондоне, где было так мало мостовых, осенняя слякоть становилась сущим кошмаром для тех, кто не располагал каретой). Теперь грязь с сапог и башмаков ссыпалась на пол, усеянный яичной скорлупой, апельсиновой кожурой и ореховой скорлупой – но это все пустяки, главное, народ пришел развлечься от души в этот мрачный год чумы и беды.
Мак появился в зале с опозданием, извиняясь направо и налево, пробрался к свободному креслу и рухнул в него – слегка запыхавшись, бережно прижимая к себе замшевый сверток с волшебным зеркалом.
Маргарита села рядом с приятным девичьим смешком. Она предвкушала занятное зрелище.
– Я первый раз в театре! – шепнула она Маку и закраснелась. – Будут рассказы рассказывать – как наши парни рассказывают на завалинке?
– Что-то вроде того, – ответил Мак. – Только тут рассказы не рассказывают, а разыгрывают – актеры показывают действие.
– Случается, актеры и рассказывают, долго и нудно, – вмешался в разговор их сосед.
Мак повернулся в его сторону и обмер. Рядом с ним сидел мужчина средних лет, крепкого сложения, румяный, его темные глаза смотрели проницательно, и в умном лице было что-то ястребиное.
– Фауст! – тихо выдохнул Мак.
– Он самый! – сказал его сосед. – А ты гнусный самозванец!
– Тихо там! – прикрикнул кто-то в переднем ряду. – Не видите, спектакль уже начался!
На сцене Эдвард Аллейн вышел на край помоста, широким жестом снял шляпу и принял картинную позу, готовый к первому монологу.
– Обсудим дела позже, – сказал Мак.
– Тсс! – зашипел все тот же человек спереди. Тем временем на сцене хор завершил вступление и удалился, а Эдвард Аллейн, в дорогом малиновом стихаре и с позолоченным крестом на шее, произносил:
Теперь, когда унылый взгляд Земли
В тоске по влажным взорам Ориона…
– Обсуждать нам нечего! – сказал Фауст. – Просто с настоящего момента я занимаю свое место, а вы проваливайте на все четыре стороны.
– Черта с два! – отрезал Мак.
Тут публика усиленно зацыкала и завозмущалась – кому интересно слушать перепалку между парой наглецов!
– Заткнитесь!
– Заглохните!
– Чтоб у вас языки поотсыхали!
Раздались и другие любезности в том же духе.
Фауст и Мак вынуждены были замолчать – оба боялись, как бы правда не вышла наружу, если их потащат вон из зала. Поэтому они только искоса с ненавистью поглядывали друг на друга, а их спутницы, Маргарита и Елена Прекрасная, похлопывали своих кавалеров по руке и шепотом призывали остыть.
А на сцене уже завершился диалог Фауста с семью Смертными Грехами. Актеры, играющие их, остались на помосте, в пестрых костюмах, с размалеванными лицами, и ученый доктор беседовал с чередой бесов.
Мак ничего перед собой не видел. Его ум работал с невероятной быстротой, продумывая обстоятельства Турнира и плачевную ситуацию, в которую он попал. Что же делать? Мак уже осознал всю серьезность аферы, в которую ввязался. Поначалу, когда он вломился в жилище Фауста в Кракове и с ходу дал согласие на предложение Мефистофеля, до него как-то не доходило, сколь велики ставки, а теперь вдруг стало ясно, что, вылетев из игры, он на самом деле очень и очень много потеряет. Итак, явился настоящий Фауст и заявляет о своих правах. Но Мак чихал на его права! Своя рубашка ближе к телу, и свой интерес Маку был важнее интересов Фауста, а Маков интерес был один – статьФаустом. Он уже прочно в роли Фауста, и теперь самозванец – этот Второй, который уже утратил право соваться со своими правами.
Для себя Мак все уже решил, но оставался вопрос, как избавиться от этого незваного Фауста, чтобы тот не путался под ногами и не мешал завершить начатое. Если он позволит Фаусту выпихнуть себя из Турнира, он просто перестанет себя уважать!
Чем, чем можно прищучить этого типа, наступающего ему на пятки? В чем он сильнее настоящего Фауста? Как настоящий стратег, Мак мучительно искал слабину в обороне противника и думал, когда и чем его сразить.
И тут он вспомнил о замшевом свертке, который он по-прежнему прижимал к своему боку. Волшебное зеркало доктора Ди!
Стоит ему взглянуть в него, и он узнает все-все про будущее и как ему с честью выйти из этого противостояния с Фаустом.
Мак поспешно вынул зеркальце и только хотел взглянуть в него, как на сцене раздался громкий хлопок взрыва, над ней взмыло облако дыма и полыхнула дьявольская молния. Мак застыл с открытым ртом – знакомая сценка, так появляется Мефистофель!
И действительно из клубов дыма выступил высокий бес, поправляя фрачную пару, прошел на середине сцены и зашарил глазами по залу. Найдя Мака среди зрителей, он рявкнул:
– Зеркало!!!
– Не беспокойтесь, оно у меня, тут! – прокричал в ответ Мак.
– Немедленно разбейте его! – приказал Мефистофель.
– Что вы говорите? – ошарашенно переспросил Мак.
– Я говорю, уничтожьте его сей же миг! Тут у нас приняли постановление: если вы поглядите в это зеркало, весь Турнир пойдет насмарку, потому что его участники не имеют права знать грядущие события! Вас дисквалифицируют! Результат признают недействительным!
Тут публика, слушавшая их диалог затаив дыхание, стала приходить в себя, задвигалась, зашумела – как зверь, который чует неладное, но не понимает, откуда грозит опасность. Под ногами потрескивала скорлупа; в ропоте, пробегавшем по залу, Мак инстинктивно почувствовал то зловещее напряжение и оторопь, которые предшествуют вспышке слепой всесокрушающей ярости госпожи Толпы.
Самое время уносить ноги! Мак вскочил и, наступая кому-то на башмаки, заторопился к проходу между рядами. Лучше убраться из этого места, пока не случилось что-нибудь по-настоящему страшное!
Видно, ощущение, что театр – место заколдованное, где можно в любой момент ждать самых странных и самых необычных событий, – это ощущение родилось едва ли не с первыми театральными постановками, а на премьере «Трагической истории доктора Фауста» произошло такое, что лишь подтвердило легенду о том, что в театральном зале случаются престранные и даже жутковатые события.
Маргарита семенила за Маком, вцепившись в рукав его костюма и боясь потерять своего спутника в толпе – многие зрители уже вскочили и побежали к проходам.
А причина для паники была.
Один из зрителей – на вид простак, а на деле приметливый малый! – на весь зал заявил, что на сцене предполагалось наличие семи бесов, но он пересчитал чертей и: «Сами видите, господа, их там восемь! Откуда восьмой-то взялся? В программке их семеро!»
Это вызвало еще больший переполох. Кто плохо видел, тут же водрузил очки в деревянной оправе на нос.
Ежели актеров, играющих бесов, семь, а на сцене бесов восемь штук – это что же? Выходит, один – настоящий?
Не нужно быть ученым философом, каким-нибудь Фомой Аквинским, дабы понять жуть происходящего. Любой здравомыслящий человек мигом смекнет, что вот этот высокий худой мужчина с рожками и в необычной парадной одежде куда более похож на дьявола из ночных кошмаров, чем другие бесы – там сразу видно, что это актеры с разрисованными лицами, в неуклюжих огненно-красных одеяниях, больше похожих на мешки и в рваных башмаках.
Когда реальность восьмого беса дошла до большинства зрителей, чувство «а не пора ли убраться отсюда подобру-поздорову?» стало всеобщим, и бегство из зала стало повальным.
И в бушующей и орущей толпе, одержимой желанием вырваться из театра-западни, в этой озверевшей толпе уже мало кто заметил, что на сцене появился девятыйбес. Этот новенький физиономией смахивал на лису, а одет был в безупречный светлый смокинг и также светлые мягкие кожаные туфли. На его шею был наброшен пестрый шарф с тибетскими магическими знаками.
Кое-кто в толпе, спасающейся бегством, все же заметил появление новой фантастической фигуры, и это усилило панику до пределов сумасшествия.
– Не потеряй зеркало! – орал Аззи вдогонку Маку. – Никогда не знаешь, какая вещь со временем пригодится! А зеркало вам непременно понадобится в продолжении Турнира!
– Не цепляйтесь за зеркало! – в свою очередь вопил Мефистофель. – Это лишь один из вариантов вашего Поступка!
– Если это один из вариантов, – норовил перекрыть его голос Аззи, – то какое вы имеете право влиять на выбор?!
– Я не влияю! – огрызался Мефистофель. – Я просто советую не глядеть в зеркало самому, иначе это сведет на нет результаты Турнира: и силы Тьмы и силы Света будут в равной степени поставлены в дурацкое положение!
Публика неистово рвалась к выходу: солидные дамы пускали в ход ногти, щипались и толкались, джентльмены отпихивали дам, ругались как извозчики и затевали драки. Оркестр заиграл старинный танец, чтобы успокоить страсти. Куда там, уже ничто не могло остановить ошалевшую толпу. Все спешили вон в ритме еще не изобретенного вальса.
Пока в театре творилось все это безобразие, гном Рогнир сидел в подземной комнате отдыха в клубе своего клана и, так сказать, выращивал в уме свинью, которую собирался подложить бесу по имени Аззи.
Рогниру страстно хотелось родить план поковарнее и устроить самую пакостную пакость треклятому бесу. Не только потому, что он терпеть не мог этого хвата с лисьей мордой. Нет, Рогнир получал утонченное интеллектуальное удовольствие от сознания, что может сбить хоть немного спеси с самовлюбленного черта. Что и говорить, чертей Рогнир недолюбливал, особенно чертей с лисьими рылами, а уж одного – с лисьей физиономией и с лисьими повадками – и вовсе на дух не выносил.
Поставить демона на место – о, ни один уважающий себя гном, в жилах которого течет ихор, а не водица, не упустит такой возможности! Вот и Рогнир спал и видел, как бы подложить свинью какому-нибудь бесу. Просто так, из спортивного интереса. Если гному от этого была выгода – что ж, тем лучше!
Беда заключалась в том, что он толком не понимал, как использовать ненароком подслушанное. Ясно одно: Аззи плетет интриги за спиной своего коллеги Мефистофеля. Но в чем заключаются эти интриги? Чем он занят? Правильнее сказать, чем заняты оба эти беса? Кстати, что это за Великий Тысячелетний Турнир? (Как вы видите, гномов редко информируют даже о крупнейших мировых событиях.)
Рогнир уже настучал обо всем Мефистофелю и теперь вынашивал новую идею. Он сидел на поганке – большущей оранжевой поганке с ярко-желтыми пятнами, ядовитой-преядовитой – только гномы могут есть их и не помирать в корчах. В другое время Рогнир мог бы взять и съесть этот предмет мебели, но сейчас он думал не о еде, хотя и жамкал губами. Однако это бессознательное пожевывание обозначало, что у него приступ вдохновения.
– То, что я доложил и Фаусту и Мефистофелю о происках, творимых за их спинами, – это коварный поступок, – приговаривал Рогнир. – Но теперь я должен поступить архиковарно. А для этого я сейчас перенесусь в те области неподалеку от эмпиреев, где, по всеобщей молве, обитают духи Света…
Не успел гном закончить свою речь, как гномино колдовское могущество уже подхватило его и понесло в нужном направлении – в области поблизости от эмпиреев.
Париж– А теперь мы где? – осведомился Мак.
– Это трактир в Латинском квартале Парижа, – сказал Мефистофель. – Люблю грешным делом студентов. Это племя всегда без особого осуждения смотрит на дьявола. Да и Париж, само собой разумеется, город, где дьявол чувствует себя воистину как дома. Вот почему я выбрал Париж для последнего этапа нашего Турнира.
Мак огляделся вокруг. Они с Мефистофелем сидели за длинным столом из грубо отесанных досок бок о бок с группой молодых людей, по виду студентов.
Молодежь была целиком погружена в свои беседы. Говорили они громко, обильно жестикулируя и передергивая плечами. Трактир был плохо освещен, донельзя тесен, с низким потолком. Слуги, в не очень опрятных одеждах снующие по залу, разносили на подносах кружки с вином, краюхи хлеба и тарелки с мидиями под красным соусом. Шум стоял невообразимый: взрывы хохота, улюлюканье, тут и там горланили песни. Словом, в атмосфере чувствовались молодость, удаль, у этих парней вся жизнь была впереди, и они жаждали покорить весь мир, благо им посчастливилось учиться в Париже, который уже тогда считался самым замечательным городом в Европе, а стало быть, и во всем мире.
– В гущу каких событий мы попали на этот раз? – спросил Мак.
– На дворе 1791 год, – сказал Мефистофель. – Ясное дело, Париж и вся Франция бурлят. Вдохновленный недавней американской революцией, простой люд готов бунтовать, покончить с одряхлевшей монархией, которая, по его мнению, плохо заботится о нуждах страны, а также прогнать продажных вельмож. Для народных масс занимается заря новой эры, а для привилегированной элиты солнце удачи заходит. В королевском дворце Тюильри Людовик Шестнадцатый и его жена Мария Антуанетта пребывают в отчаянии, смертельно напуганные угрозами и оскорблениями со стороны теперь неуправляемой черни, и готовятся сегодняшней ночью бежать в карете в Бельгию. Там их ждут верные королю войска, которые горят желанием ринуться в бой и отомстить обидчикам монаршей семьи.
– Похоже, события весьма увлекательные, – сказал Мак. – Удастся ли королевской чете сбежать?
– Увы, попытка закончится неудачей. История доказала многочисленными примерами, что в решающие моменты все идет наперекосяк. Словом, дело кончится тем, что короля и его семью схватят и отконвоируют обратно в Париж солдаты республиканской гвардии. А несколько позже им всем отрубят головы с помощью гильотины – будет изобретен такой особый аппарат для поточной рубки голов.
– А что, король с королевой и в самом деле сущие исчадья ада? – спросил Мак.
Мефистофель горько усмехнулся:
– Люди как люди, не порочнее многих. Просто представители нравов своей страны в определенную эпоху. На самом деле от их смерти никому легче не станет, зато их казнь, возмутив весь цивилизованный мир, восстановит его против Франции, армиям которой придется противостоять войскам всей Европы.
– Сдается мне, вы хотите, чтобы я спас короля и королеву.
– Вы вольны делать все, что вам заблагорассудится, – сказал Мефистофель. – Просто я указываю вам на то, что могло быбыть сочтено полезным Поступком.
– Что мне следует предпринять?
– Побег запланирован на нынешнюю ночь. Члены королевской семьи один за другим выйдут из дворца и сядут в кареты, приготовленные заранее их сторонниками-роялистами. Но в самом начале операции произойдет роковой сбой. Мария Антуанетта проканителится со сбором вещей так долго, что побег будет отложен на несколько часов. Из-за этого промедления герцог Шуазель, поджидающий короля в деревне Пон-де-Соммевиль под Парижем с отрядом верных монарху гусар, решит, что побег вообще отложен, и покинет место условленной встречи. Это один из решающих моментов в этой истории.
– Есть и другие?
– Да, – признал Мефистофель. – Когда король бежит из дворца, при проезде через городишко Сен-Менеульд некий почтмейстер по имени Жан Батист Друэ ненароком увидит его в карете и узнает. Этот Друэ поднимет тревогу, и в итоге его королевское величество будет схвачен. То, что почтмейстер углядел короля в глубине кареты, – глупейшая случайность. Если бы Друэ вышел на улицу хотя бы пятью минутами позже…
– Улавливаю вашу мысль, – сказал Мак.
– Даже роковое узнавание не стало бы роковым, будь мост в Варенне исправен. Перекрытый мост помешает королевскому экипажу своевременно пересечь границу с Бельгией – тогда король стал бы недосягаем для преследователей. Итак, произошли три случайности: промедлили из-за Марии Антуанетты, не вовремя подвернулся глазастый почтмейстер и, наконец, мост оказался непроезжим. Сумейте устранить хотя бы одну из этих нелепых случайностей – и войдете в историю! Вы готовы действовать, доктор Фауст?
– Думаю, готов, – сказал Мак. – Готов более чем когда бы то ни было!
– Отлично. И вот что, Иоганн, вы уж на этот раз постарайтесь как следует. Ведь это как-никак последнееиспытание. Я время от времени буду проверять, как у вас идут дела. А может, при необходимости и помогу чем-нибудь. – Мефистофель подмигнул Маку и со словами «до скорого!» мигом исчез.
От проходившей мимо уличной торговки рыбой Мак узнал, что Мария Антуанетта находится в Версале, в нескольких лигах от Парижа. На площади Сен-Мишель Мак нашел дилижанс и заплатил за место в нем один сантим. Большая карета, запряженная четверкой лошадей, пересекала весь город, собирая пассажиров, затем двигалась через зеленые пригороды в сторону Версаля.
Сойдя у ворот, ведущих в парк Версальского дворца, Мак решительно направился к главному входу. Вооруженные стражи, одетые в малиново-белую форму – цвета королевы, пиками преградили ему дорогу.
– Эй, вы! Чего надо? – грубо спросил один из них. – Я желал бы быть принятым королевой, – сказал Мак.
– Нынче ее величество не принимает. – Знаю. Однако же дело не терпит отлагательства. – Я вам сказал, она не велела пускать! – Доложите, что пришел доктор Фауст, – надменно произнес Мак. – Она вас хорошо наградит за такую новость. А вот награда от меня лично. – Мак протянул стражнику золотую монету.
– Спасибо, гражданин, – сказал стражник, опуская монету в карман. – А теперь проваливайте отсюда, покуда я вас не арестовал за попытку подкупа.
