Текст книги "Загадка белого «Мерседеса» [Сборник]"

Автор книги: Роберт Уэйд

Соавторы: Эльсе Фишер,Николас Фрелинг,Росс Барнаби
сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 34 страниц)

Она осторожно повернулась, освободив сведенное судорогой бедро, протянула руки и обняла его, молча прося защиты. Он держал ее, успокаивая. Надоедливый папоротник больше не щекотал ее лицо, стало вдруг тепло и спокойно. Он нежно поцеловал ее в волосы.

– Чудесно. Но ты в самом деле знаешь, где найти мопед? Куда теперь? Домой, пожалуйста.

Ниже по дороге – они ехали тихо, почти бесшумно – стоял «Джип». Луч фонаря скользнул по ним и тотчас снова ушел. Небрежно махнула чья-то рука. Он продолжал медленно ехать пока они не свернули на большую дорогу. Там он нажал на акселератор и с гулом понесся по автостраде. «Мисс Клавель мчится все быстрей, навстречу гибели своей…»– сказала про себя Люсьена, несясь со скоростью сто шестьдесят километров в час.

– Я одеревенела, бог мой, я совсем одеревенела. Это от мопеда?

– Возможно. Я тебя разотру. И ты снова станешь гибкой. Но сначала поесть. Голодна?

– Как волк.

– Прекрасно. Коньяк с лимоном, сахаром и горячей водой?

– Да, да. Здесь тепло, чудесно.

– Я пойду, нарежу хлеба.

Когда он вернулся, она была закутана в его старый халат из верблюжьей шерсти. Она съела три больших куска хлеба.

– Тебе нравится, что я надушилась?

– В такие моменты очень.

– Я никогда не употребляла духи, но теперь буду. Какие мне купить?

– Предоставь это мне. Я хочу доставить себе удовольствие покупать тебе вещи. Вот твой коньяк.

«Но теперь, – подумал он, – я должен что-то предпринять с Соланж».

Тайные, со всяким предосторожностями, встречи любовников становятся скучными, но вначале – это захватывающая, пленительная игра. Стам и Люсьена из-за «осторожности»– вели себя именно так. Она никогда не виделась с ним в Брюсселе, его редкие записки доставлялись ей на квартиру. В Голландии они встречались все время в разных местах, не показываясь открыто. Даже в коттедже они принимали меры предосторожности. Выходили ночью, на мопеде отправлялись в уединенные места, в глухие часы, когда никого не могли бы встретить, кроме контрабандистов, влюбленных и поэтов. Из-за преимуществ, которые дают для анонимности большие города, они облюбовали Амстердам и проводили там много времени.

– В этом городе я родился, – сказал он внезапно. – Никогда не жил здесь, но хотел бы. Это единственный город в Голландии, где есть и аристократия и низы. В других городах только буржуа.

– Я жила здесь.

– А снова хотела бы?

– С тобой, да.

– Ты знаешь, что я хочу на тебе жениться? Что я хочу стать респектабельным?

– Мне и сейчас достаточно респектабельности.

Он больше не поднимал этот вопрос, но мысленно возвращался к нему. Все новые смутные идеи возникали у него. Купить дом в Амстердаме. Избавиться от Соланж. Жерар де Винтер должен испариться.

Он отправился на неделю на юг, чтобы все спокойно обдумать и решить.

Явный признак, что не все ладно, ибо дела не следует оставлять. Он всегда следил за каждым шагом, как дирижер за оркестром, чутким ухом прислушиваясь к малейшему диссонансу, отставанию гармонии, нарушению темпа. Это пристальное внимание обеспечило ему успех и богатство. Сейчас, впервые, он стал склонен к небрежности, – этого не следовало делать. Он должен быть очень осторожным, больше, чем когда либо.

Тем не менее, он поехал на юг. И бесцельно скитался от Тулона до Сан-Ремо, на побережье, которое он любил. Скучная там была публика – совсем не романтичная. «Легенда о романтичности этого побережья – нелепый миф, – думал он. – Следовало бы отправиться за романтикой на север, у нас подходящий климат для нее».

«У Жерара де Винтера, – решил он, – нет больше никаких оснований для существования. Родился в Амстердаме, отец бельгиец, мать голландка. Жил с матерью до четырех лет, пока отец не предложил воспитывать его открыто, как своего сына. Мать согласилась… Неизвестно почему, да и какая разница, почему? Никогда больше не видел ее. Не по злой воле – она, может быть, действовала искренне, из лучших побуждений. И к отцу он не относился плохо. Отец мог бы никогда не сделать этого, если бы его жена была жива, или если бы он имел законных детей. Не следует, однако, быть неблагодарным. Воспитали, отдали в лучшую школу Брюсселя, получил отель и все прочее после смерти отца. Зачем спрашивать, почему он сделал это – он это сделал. Должен испытывать к нему уважение и благодарность.

Однако обязан ли я все еще чем-нибудь Жерару де Винтеру? Я покорно исполнял его роль много лет. Я сделал все, что мог, для него, с ним. Если бы не война, я без сомнения оставался бы известной и уважаемой личностью в окрестностях Остенде. Я сделал все, что мог. А когда я женился на Соланж, то думал, что поступаю правильно, что отец меня бы одобрил. Местная девушка, хорошенькая, ловкая, неглупая, она будет отрадой жизни. И я был прав – она действительно отрада жизни. Я не намерен думать о своей жизни с Соланж. Но я больше ничем не обязан Жерару де Винтеру. Я всегда чувствовал себя больше амстердамцем, чем брюссельцем. Я даже не знаю названия улицы, где жил ребенком, однако я всегда любил этот город – какое-то чувство родного. К Брюсселю или Остенде – ничего подобного.

Что касается Стама, то я очень ему обязан. Больше, чем можно сказать словами. Он, возможно, был не особенно привлекательной личностью, но я чувствую свое родство с ним. Он тоже был бродягой – без семьи, без корней, пытался заполнить жизнь армией. Интересно, есть ли еще кто-нибудь, кто лично знал Стама? Быть может, в Маастрихте или поблизости. Там даже могут быть люди, которые знают, что я – не Стам. Он погиб смертью храбрых и в одиночестве. О его смерти никогда не было официально известно, свидетели похоронены в одной с ним могиле. Все, кроме одного – того солдата со швабским акцентом. Быть может, на каком-нибудь картофельном поле между Штутгартом и Пфорцхаймом есть еще человек, который знает, что Стам мертв. Я бы хотел поставить этому парню выпивку и рассказать ему, что много лет назад он меня расстрелял.

Бытие Стамом – пробное, временное, при крайней необходимости, затем все чаще и чаще и, наконец, постоянное, – изменило ли оно меня? Превратило ли оно меня в другого человека? Да, ибо теперь, если я исполняю роль, то это – роль Жерара де Винтера, владельца отеля. Не будь я Стамом, разве я стал бы деревенским жителем, любителем природы? Это – подлинное во мне. Это Стам впервые подсказал мне присмотреться к деревьям и цветам, но все равно, это у меня в крови. Интересно, кто были мои предки? Отец матери был, по-видимому, амстердамской портовой крысой. Я не помню, чтобы отец что-нибудь рассказывал о деде, но скорей всего он любил охоту и цветы. В конце концов, может быть, карьерой я обязан своей бельгийской, де-винтеровской крови? Это было бы забавно.

Где тот отель, в котором живет сейчас барон? Где-то поблизости? He-то в Ментоне, не то в одной из этих гигантских мрачных вилл на мысе Сен Мартен. Пойдем проведаем старика. Теперь он, должно быть, рамоли, но он ценная личность. Был начальником Стама, но даже в лучшие времена ни секунды меня не подозревал. Благодаря ему я смог осуществить это дело, подкрепить его всякими бумагами, чтоб все было официально, чтоб никогда не испытывать трудностей при получении водительских прав или паспорта. На мелких чиновников баронский титул все еще производит впечатление, слава богу. Это, если хотите, случайное стечение обстоятельств, что барон был рад найти арендатора для дома, надежного симпатичного арендатора. Его старый знакомый капитан Стам – порядочный парень, как раз подходящий для того, чтобы присматривать за вещами. Повезло, что именно сейчас он подыскал себе небольшой домик в Амстердаме; повезло, что он упомянул об этом. Что ж, барон напишет милое рекомендательное письмо этому идиоту нотариусу. Джентльменское соглашение. Нет надобности делать его слишком определенным».

В душе барон, конечно, сознавал, что больше никогда он не сменит благоухающий лимоном воздух Ментоны на холодную сырость Голландии, тем не менее делал вид, что когда-нибудь вернется. Нет, нет, обычная ежегодная аренда. Стам был этим вполне доволен.

Если б он мог уничтожить де Винтера, никогда больше и речи бы не было о том, чтоб играть Стама. Он бы навсегда стал Стамом. Он был уверен, что Соланж одобрит это, ведь тогда она станет полной и бесспорной владелицей отеля, сможет поступать, как ей угодно. Она и теперь так живет, но кто его знает, быть может, она снова хотела бы выйти замуж. Это было б только справедливо – ведь и для нее замужество не было такой уж удачей.

Да, необходимо выработать какой-то план. Неожиданная, вызывающая сожаление смерть Жерара де Винтера, может быть, за границей. Дорожная катастрофа? Трудно. Соланж могла бы приехать и опознать. Трудно, но все-таки возможно, с такими связями, как у него. Тем временем, он сообразит, что нужно сделать, чтобы дом был приятным, уютным, жилым. Еще некоторое время ничего не говорить Люсьене. Все должно быть неуязвимо. Как только де Винтер умрет, он сможет жениться на Люсьене. Он и теперь мог жениться, как Стам, Но на это он как-то не решался. Уж слишком похоже на обман. Теперь он не мог больше выносить никакого обмана.

Люсьена тоже думала о замужестве. Она не очень верила в него. Все, что она знала о браке, отбивало охоту к нему. Достаточно посмотреть на отца и тех его ужасных надушенных прихлебательниц. Она не знала никого, кому брак принес бы удачу. И сама идея противоречила бы заботливо взлелеянным принципам, от которых она не совсем еще отказалась в свои двадцать два года. Слишком часто браки оказывались подделкой. Лицемерие, сентиментальный самообман. Ни к чему хорошему это не приводит и только калечит человека. Как может человек достойно прожить в таком состоянии? Замужество слишком часто оказывалось ничем иным, как узаконенной проституцией. Она знала все ходячие выражения.

Почему ее возлюбленный, ее капитан, желал поклоняться условностям? Контрабандисту женитьба не принесет добра, это даже опасно. Стихотворение – так называемое – откуда-то, она учила его в школе: «Лилейные руки вцепились в повод, шпоры снимают с пяты сапога». От такого языка покраснеешь, но ведь это верно. Все это слабость.

Она была счастлива. Счастлива разумом и уверена, что наконец нашла человека, столь же непреклонного в чести и верности, как она сама. Его слово, данное ей, было так же непреложно, как и ее. Неподкупная искренность. Рассвет и шампанское. Он никогда не женился, так как никогда не встречал себе пары. Теперь она намеревалась вознаградить его за ожидание.

Люсьена лежала на длинной деревянной скамье, затылок на подушке, сигарета во рту, и читала «Избавление». Стам неподвижно стоял у окна – одна рука в кармане, другая держала сигару. Он неторопливо курил ее и между затяжками пристально рассматривал, как будто это помогало ему думать. Был тихий облачный вечер, ни теплый, ни холодный – какой-то неопределенный – очень голландский. Он смотрел в окно, но время от времени поворачивался, чтобы бросить на нее внимательный взгляд. Люсьена лежала гибко и уютно, одним коленом поддерживала книгу, волосы почти у самого рта, сильные и тяжелые линии подбородка и губ. Она мельком взглянула на него, с какой-то влюбленной тревожностью, как бы удостоверяясь, что он еще здесь. Поймав на себе его взгляд, она улыбнулась и опустила книгу.

– По-моему, Лингард был ужасным дураком.

– Он не был слишком утонченной натурой.

– Как можно быть таким глупым! Ты, конечно, тоже идеалист, но не такой несуразный. Ты совсем не похож на него.

«Не похож? – подумал он. – Хотел бы я знать…» Вслух он сказал:

– Ты ошибаешься, когда подходишь к нему с сегодняшней меркой. Дитя викторианской эпохи. И англичанин. Англичане не похожи на нас. У них иное понимание романтики. Но мир изменился, даже англичане уже не бывают такими. Если вообще они были такими когда-нибудь, – добавил он в раздумье.

– Ты меня действительно любишь? Я нравлюсь тебе, доставляю тебе радость, но любишь ли ты меня?

– Да. Я не люблю говорить об этом. Когда говоришь, кажется, что лишаешь это силы. Но я все равно скажу.

– Что – это? Ведь во мне должно быть что-то, по-твоему, достойное любви.

Он посмотрел на сигару, как будто она могла подсказать ответ.

– Ты человек действия, создана для действия. Большинство женщин сидят, прядя паутину интриг, углубленные в самосозерцание, полные скрытности. Они никогда ничего не делают, только ждут, что мужья все сделают за них. На тебя это не похоже. Одно это уже достаточно редко. Ты не будешь сидеть за конторским столом, раздавая улыбки и листочки бумаги мужчинам, похожим на слизняков. Такие женщины, как ты, склонны к фанатизму.

– О, да, очень.

– Как этот, как его там зовут?.. Норвежец из книги, который взрывает корабль. Я могу представить тебя на его месте. На такое способны только северяне. Лично у меня не хватило бы пороху.

– Ты совершенно прав. Я одобряю Йоргенсона. Я бы тоже взорвала корабль. Но такие женщины не очень интересны или приятны.

– Нет, это интересные женщины. Но они должны быть очень осторожны, чтобы не стать очень несчастными. Я не допущу, чтобы ты была несчастной. Я все время думаю, как сделать тебя счастливой. И укротить опасные свойства твоего нрава. Я хочу на тебе жениться. Я знаю твои возражения, но, понимаешь, ты представляешь меня большим романтиком, чем я есть, – сказал он, усмехнувшись. – Правда, я весьма трезвый и добропорядочный человек. Иначе мои дела не шли бы так гладко. Мне хотелось бы прекратить эти постоянные разъезды, не бывать больше в Бельгии, спокойно и тихо жить в Амстердаме, где никто никогда даже не заподозрит, что я контрабандист. Я хочу вложить капитал в какие-нибудь надежные акции – заставлю свое пиратство послужить на выгоду другому. Все компании – пираты, знаешь. Единственное их достоинство – да и то только в их собственных глазах – то, что они почти наполовину законны. Тебе бы они показались чудищами лицемерия. Мы будем приезжать сюда ни уик-энды, купим яхту, может быть.

Она улыбнулась ему.

– Уж не собираешься ли ты стать одним из этих хитрых ублюдков, всегда готовых соблазнять меня на что угодно?

– Возможно.

– Ты так богат. Не то чтобы меня это сколько-нибудь интересовало…

– Много лет я получал весьма большие доходы и никогда ничего не тратил.

– Чудесно. Что ж, может быть, я выйду за тебя замуж. Не думаю, что мне захочется работать в гараже до седых волос. И я обещала тебе всю себя. Если это означает женитьбу, я согласна. Но я настаиваю на яхте.

– Тебе бы не хотелось, чтобы я начал эту великую компанию подкупа с нового автомобиля для тебя? Какой-нибудь свирепый автомобиль… Тебе очень пойдет.

– Автомобиль? Для меня? Совсем не нужно. Ты сошел с ума.

– Почему? Я так или иначе думаю обменять свой «Мерседес» – он уже становится совсем дедушкой. Но уж если мы тебя подкупаем, я должен открыть тебе секрет, У меня уже довольно давно есть дом в Амстердаме. Его нужно еще привести в порядок для тебя. Я там только иногда останавливался. Мы будем там жить. Возле дома ты сможешь оставлять автомобиль. Дерзко. Предоставь это мне. Мы позаботимся, чтобы у тебя была хорошая женственная машина. Не слишком маленькая, надежная и быстрая и, как ты, красивая. Я позабочусь об этом.

– Какой же ты мошенник, что не говорил мне об ЭТОМ.

– Ты хочешь, чтобы у меня совсем не было секретов? Чтоб я выкладывал тебе все немедленно? Спрашивал у тебя разрешения, прежде чем сделать малейший шаг?

– Помилуй бог, нет. Это было бы похоже на витрину магазина, и очень скучно. Но теперь я вижу, что ты не похож на Лингарда.

– Но я действительно не Лингард. Ты должна избавиться от иллюзий на мой счет.

– Позволь мне избавляться от них постепенно. Однако я с удовольствием посмотрю дом.

– Знаешь, чего я хочу? Дом, который напоминает о тебе. Я хочу жить там, где одежда, кровать хранят формы твоего тела, бокалы, которые тебя отражают…

Придя в следующий раз, она радостно вручила ему пакет.

– Я кое-что купила тебе. Ничего значительного. Однако, надеюсь, это доставит тебе удовольствие.

– Но что это может быть? Похоже на картину. Это картина.

– И я даже думаю, что хорошая. Дома меня приучили к живописи, да и с тех пор я кое-чему научилась. Я купила ее дешево – по-моему я устроила тебе выгодное капиталовложение.

– Просто дух захватывает, – сказал он, ошеломленный небольшим зимним пейзажем Брейтнера. – Я совершенно очарован.

– Я хотела подарить ее тебе для твоего дома. Тебе ведь хотелось что-нибудь, что я бы сама выбрала. Я счастлива, что она тебе нравится.

– Нравится? Но это волшебно! После нее то, что я тебе купил, к сожалению, не кажется таким блестящим.

– Что это?

– Сюрприз, цена которого теперь упала. Взгляни, вон там, у сарая…

Люсьене этот сюрприз совсем не показался обесцененным: она увидела белый двухместный «Мерседес», опробовала его управление, почувствовала под ногами педали, вдыхала запах мягкой белой кожи, с профессиональным восторгом механика пожирала глазами мотор.

– Я думаю, на автостраде он дает сто восемьдесят, – радостно заявила она. – Милый, я всегда думала, что достаточно лишь получить большую взятку, чтобы покориться, как овечка. Я выйду за тебя замуж.

– Приятно вас видеть, – мирно сказала Соланж. – Вот уж поистине самое время уделить нам немножко своего общества. Но долго радоваться этому я не намерена, мне крайне необходим отпуск. Вы сможете устроить так, чтобы остаться на две недели?

– Думаю, смогу. Погода, кажется, установилась, месяц в светлой четверти. В ближайшие пару недель вряд ли будут перевозки, устройте себе отпуск. Я позабочусь, чтоб все было в порядке.

– Этого нового официанта, итальянца, не мешало бы малость приструнить. Он попытается воспользоваться моим отсутствием.

– Хорошо. Но мне хотелось бы поговорить кое о чем серьезно, прежде, чем вы уедете.

– Хм, я предчувствовала нечто подобное.

– Ну и что же?

– Лучшего времени не выберешь.

– Хорошо. Имею честь сообщить вам, мадам де Винтер, что скоро вы станете вдовой.

Соланж запрокинула голову и засмеялась. Смех не красил ее, но ему он был приятен.

– Я предполагала, что в конце концов вы придете к чему-либо подобному. Вы оригинал, Жерар. Я всегда это высоко ценила. Как, однако, это отразится на делах, на ваш взгляд?

– Вы будете иметь удовольствие унаследовать все это имущество. Оно нуждается в присмотре. Я еще не решил окончательно, как лучше это сделать. Необходим вполне респектабельный свидетель моей печальной кончины. Вы тоже, само собой разумеется, но вы заинтересованное лицо. Нужен еще другой, а то кто-нибудь решит, что вы меня прикончили, – сказал он, усмехаясь. – Возможно, в один прекрасный день, очень скоро вы увидите на пороге полисмена, исполненного сочувствия и замешательства. Произойдет несчастный случай, будьте очень осторожны, следите за каждым словом и не опознавайте меня, пока не будете совершенно уверены. Пожалуй, лучше уверять их, что это не может быть правдой. Должно быть, кто-нибудь другой. А это будет означать, что вы становитесь единственной владелицей отеля, который благодаря вам достигнет значительной ценности. Кроме того, вы свободны будете избавиться от него по своему усмотрению, В этом есть и личное преимущество – приятнее и удобнее быть вдовой, чем иметь постылого мужа. Я по-прежнему, конечно, буду заботиться о том, чтобы у Жильбера было столько масла, сколько ему нужно. А если вы встретите меня на улице, скажем, в Гамбурге, – он улыбнулся, – то сделайте вид, что меня не узнаете, м-м? Устраивает вас этот план?

– Пожалуй, да. Я знаю вас достаточно хорошо и знаю, что вы, может быть, единственный человек, на чье слово я могу положиться. Так что я не буду просить вас изложить все это письменно.

Теперь наступила его очередь смеяться.

– Да, это, пожалуй, было бы не очень осмотрительно. Хорошенькую жизнь мы бы себе устроили – каждый боялся бы шантажа другого. В этом деликатном деле мы должны быть соучастниками.

– Услыхав о вашей смерти, я буду само горе, однако, не стану скрывать, что мы жили врозь. Но мы всегда ладили – нет ничего лучше правды.

– Пожалуй, такой тон будет самым подходящим. Что ж, дорогая, желаю приятного отдыха. Жаль, что не можем провести мои последние дни вместе.

– Не слишком ли это скоропалительное решение?

– Дела, дорогая. Голландцы, кажется, становятся слишком любопытными – я собираюсь уйти поглубже на задний план. Но ты ведь ценишь, что я человек слова, а я ценю то, что ты никогда не задаешь вопросов. Наш брак оказался неудачным, зато мы были хорошими партнерами.

– Можете на меня положиться, – сказала Соланж, улыбаясь. – Дорогой Жерар, вы самый деликатный муж.

– Взаимная выгода, моя дорогая. Мы оба всегда стремились извлечь какую-нибудь пользу из этого.

– Какая отвратительная сцена, – думал он, прихлебывая суп, заботливо поданный официантом-итальянцем. Люсьена была бы так возмущена этим лицемерным представлением, что могла бы убить меня. А, ладно, последний раз.

Никогда не следует говорить такие вещи, не обдумав, к чему это может привести.

– Бен, можно пройти в контору? И я хотела бы выпить чего-нибудь.

– И то, и другое, конечно. Что ты хочешь? У меня есть хорошее виски, от тех англичан.

– Да, виски. Сегодня у меня торжественный день.

– Я этого ожидал. Последние недели ты выглядишь такой счастливой.

– Я собираюсь выйти замуж.

– Что ж, за твое здоровье. Полагаю, я мог бы об этом догадаться. Не скрою, я этого боялся. Ты ведь знаешь, как я к тебе отношусь.

– Ты на меня не сердишься?

– Сержусь? Никогда. Я зол, как черт, но не на тебя. Счастливый прохвост. Покажи мне его – я его сокрушу.

Она засмеялась.

– Бен, не злобствуй, пожалуйста.

– Старый или молодой?

– Скорее старый – в два раза старше меня.

Он сокрушенно покачал головой над бокалом.

– Люсьена… а ведь ты могла бы иметь любого.

– Благодарю. Я вполне довольна тем, что добыла.

– Значит, теперь ты уйдешь?

– Я сама жалею об этом больше, чем могла бы подумать.

– Не столько жалеешь, как я. Здесь много таких, чей уход доставил бы мне больше удовольствия. Когда?

– Сама точно не знаю. Через месяц, наверное.

– Что ж, сезон закончился, в ближайшие дни мы все устроим себе свободный день. Как в прошлом году, помнишь? Мы неплохо провели время. Пусть они хоть раз покупают бензин где-нибудь в другом месте. Пикник в рабочее время.

– Конечно, я поеду. Купим выпивки на каждого, что еще надо.

– Скажи, Люси…

– Да?

– Если что-нибудь случится… Я имею в виду, никогда ведь не знаешь… Здесь для тебя всегда есть место, ты понимаешь… И, конечно, работа, когда бы ты ни захотела… И если понадобится что-нибудь с машиной, тебе достаточно только сказать.

– Спасибо, Бен. Я не забуду этого. Слушай, я тебе сказала, что получила машину? Нечто вроде предварительного свадебного подарка.

– Машину? Какую? Почему этот ублюдок не купил ее у меня?

– «Мерседес». Белый.

– Уф. Пожалуй, мне лучше взять некоторые свои слова назад. Он лучше, чем я думал.

– Ты думал, я согласилась бы на что-нибудь другое?

– Чем он занимается?

– Извини. Об этом я не могу говорить.

– Должно быть, на черном рынке, – весело сказал Бернар. – Дарит такие автомобили…

Спустя день она покупала сигареты в Брукере. Пока она ждала, от прилавка отошел высокий мужчина с сигарой во рту. Он остановился у газового рожка прикурить, и их взгляды встретились. Лицо показалось ей знакомым. Ему, по-видимому, тоже, так как он слегка улыбнулся и приподнял шляпу.

– Доброе утро, мадмуазель.

– Доброе утро, – гадая, кто бы это, черт побери, мог быть.

– В последнее время вас что-то не видно. И месье де Винтера тоже. Он нам очень нужен.

– Месье де Винтер? Это еще кто? Какое-то случайное совпадение.

Он понял, что допустил ошибку. Его лицо сразу же приняло выражение вежливой пустоты.

– Извините, мадмуазель. Я принял вас за кого-то другого.

Он торопливо вышел, готовый побить себя за глупость.

Через несколько часов она вспомнила, кто это был; она его видела только в вечернем костюме. Совершенно точно, метрдотель того ресторана, где она часто ела. Там, где она впервые встретила Стама и где после этого они были пару раз. Гордится своей зрительной памятью, явно. Что он сказал? Де Винтер? Очень распространенное имя. Должно быть, одно из вымышленных имен Стама; она усмехнулась.

Раз, когда она искала какой-то номер в телефонной книге, она заглянула на «В» из любопытства. Только в шутку. Не так уж обычно, в конце концов… Де ля Бар, де ля Бос, де ля Ботт… Множество Винтеров. Де Винтер… только два де Винтера. Один – гинеколог в Лейкене, другой – лесопромышленник в Изеле. Она немного разыграет его. Или, может, ей лучше попридержать язычок? Он не любит разговоров о своих делах. И он вполне прав, чем меньше она знала об этом, тем лучше. Да она и не хотела ничего знать.

В гараже было много разговоров о пикнике. Идея всех радовала. Не ради самой поездки – все они имели машины и в любое время сами могли отправиться к морю. Но на этот раз они поедут в рабочий день, что само по себе приятно. К тому же, без жен и детей, а это уже двойное удовольствие – все вместе они поедут в автобусе; будет весело, и это отменный предлог для хорошей выпивки. Все знали, что за Люсьеной ухаживать бесполезно, даже если б она и не собиралась выходить замуж недели через две или три. Зато насчет добродетели новой телефонистки – недурная пышечка – были самые разные проекты.

Было решено ехать в Остенде и там останавливаться в любом месте, которое понравится, чтоб выпить. Ну, а если погода будет не особенно подходящей для того, чтобы гордо прогуливаться по берегу моря, мы всегда можем переехать границу – в Булонь или еще куда-нибудь. Поедем в Туке, черт возьми, если захотим. Игра – это вещь. Если будет плохая погода, рванем в казино, ребята, будь оно проклято.

Люсьене было забавно смотреть на них. Физиономии ребят, хорошо знакомых ей в спецодежде, сейчас были основательно вычищены, все в нарядных костюмах. Роберт, в гангстерской шляпе, казалось, способен соблазнить любую женщину, какая только ни повстречается. Автобус мерно гудел по автостраде.

– Здесь. Я знаю это место, тут хорошее кафе. Здесь… Водите-ель! Стой!

Все кучей высыпали для первой – самой приятной – выпивки в Эрнегеме. Люсьена с Робертом и еще двумя сели за столик у оконной ниши. Было очень рано, и все они вели себя спокойно – еще не разошлись. Ни громких разговоров, ни общего оживления. Довольная, она с любопытством оглядывалась по сторонам.

Слева от нее, немного позади, сидели трое юнцов – играли в карты, попивая пиво. Модные свитеры, тщательно завязанные галстуки, но у всех троих какие-то неряшливые вечерние брюки. Помощники официанта, свободные после завтрака – эту породу она знала. В скольких только отелях она побывала с отцом во время его турне? А потом, сколько раз она сидела в разных кафе, на разных террасах с итальянскими парнями? Эти трое напомнили ей юность, она вспомнила веселые дни в Амстердаме, Франко и Дарио. И маленького Нино, угодившего в тюрьму за то, что пырнул кого-то ножом на Лейдсеплейн. С чувством легкой ностальгии прислушивалась она к звучным итальянским голосам. Они такие же. Так же пускают пыль в глаза, так же употребляют непристойные словечки, думая, что никто их не понимает. Та же беспечная живость, которая доставляла ей больше удовольствия, чем чопорность голландских парней.

– …Три раза посылала меня обратно за маслом, чертовка, из-за несчастного волоса в тарелке. Хотел бы я окатить ее кофе.

– Чудо-ребенок требовала английской овсянки. Овсянки, дерьмо!

Она усмехнулась: ничто не меняется. Но последующие слова заставили ее вслушаться с напряженным вниманием.

– Вы видели нового любовника мамаши де Винтер?

– Этого старикана? Я их обслуживал. Она заставила меня поменять два блюдца, корова.

– Оставьте ее, – услышала она Роберта. – Она далеко отсюда, еще не проснулась. Э, Люси.

– Заткнись, – сказала она. – Меня тут кое-что интересует.

– …и я бы так делал, кабы муж все время бывал в разъездах. Это так удобно.

– Старая шлюха, весь последний месяц, пока ее не было, было тихо. Старик не заставлял меня все время менять блюдца.

– Эй, Люси, проснись!

– Нет, вы ступайте. Мне надо кое-что сделать. Только что вспомнила. Я вас легко догоню. Увидимся в казино.

Она залпом допила и, поколебавшись секунду, обернулась к столику, где сидели итальянцы. Те покраснели и подпрыгнули со своих мест. Они были ее возраста, но она чувствовала себя на столетие старше.

– Простите, что прерываю вас.

– Нет, нет, мадам, к вашим услугам.

Она чуть не рассмеялась. Уж эти ребята. Они смотрели на нее с восхищением, любезно и дерзко.

– Отель, где вы работаете, далеко отсюда?

– Совсем нет, мадам, совсем рядом, дальше по дороге. Можем мы поднести багаж мадам?

– У меня нет багажа, Я остановилась здесь лишь выпить кофе. Случайно я услыхала, что вы говорили о мадам де Винтер.

На этот раз она не могла не улыбнуться, так виновато они выглядели.

– Мадам понимает по-итальянски?

– Немного.

– Тысяча извинений, мадам, – с подчеркнутой учтивостью, – за плохие слова.

– А эта мадам де Винтер – я ее не знаю, но слышала о ней – она хозяйка этого отеля?

– Хозяйка, да, но владелец – месье. Правда, он постоянно отсутствует, мы нечасто его видим.

– За исключением последнего месяца, – вставил другой. – Ее не было, и за отелем присматривал месье.

– Интересно, тот ли это самый, которого я встречала. Средних лет, с каштановыми волосами, примерно вашего сложения?

– Да, да.

– И голубые глаза. Очень спокойный, серьезное выражение лица?

– Я вижу, мадам его знает.

– Да. Должно быть, это он.

– Мадам позволит предложить ей что-нибудь выпить?

– Нет. Благодарю вас, но я должна идти.

– Только крохотный стаканчик мартини, чтобы выразить мадам наши извинения?

Смешно, до чего же этот парень похож на Дарио. Он, явно, главарь, остальные – приспешники.

– А мадам? Она красива, как вы находите, хотя и не симпатична?

Парень лукаво ухмыльнулся.

– Не симпатичная. Конечно, недурна собой, но характер… – Он неопределенно помахал пальцами вверх-вниз – классический жест, выражающий неодобрение. – Месье тоже не находит ее симпатичной, – дерзко добавил он.

– Нет? – безразличным тоном, как она надеялась.

– О, нет, мадам. И это хорошо известно. Он развлекается где-нибудь в другом месте. Он все время в отъезде, и никто не знает, где. Может, в Германии. Он приезжает раз в три недели примерно, на один день – наверное, только узнать, что она не сбежала со всеми его денежками.

– A-а, – без интереса. – Кажется, я встречала его в Брюсселе. Я и понятия не имела, что он живет где-то здесь. Он ездит в черном «Пежо»? – небрежно.

– Совершенно верно, мадам.

– Ну, очень вам благодарна. Мои друзья ушли без меня. Вы не знаете, где бы я могла найти такси?