Текст книги "Загадка белого «Мерседеса» [Сборник]"

Автор книги: Роберт Уэйд

Соавторы: Эльсе Фишер,Николас Фрелинг,Росс Барнаби
сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 34 страниц)

Он торжественно вытер стакан чистой салфеткой, отмахнувшись от какого-то назойливого официанта.

– Это действительно очень хорошее вино, и поэтому мне очень приятно предложить его вам: скажите, как оно вам нравится.

– Оно прекрасно; но я, боюсь, не знаток.

– Тогда вы можете испытать удовольствие познания. Почему бы и нет, в конце концов, ведь это важно – узнавать о вещах, доставляющих удовольствие. Хотя бы для того, чтобы научиться получать его больше.

– Да. Мне нравится еда и нравится пить. И мне хотелось бы научиться; я только начинаю выяснять, что есть хорошего в ресторанах.

Он улыбнулся ее словам.

– И почему в ресторанах – тоже важно. Боюсь, хорошего немного, как правило; в этом деле я кое-что знаю. Но этот – один из лучших в Брюсселе.

– Мой отец был настоящим экспертом по части вин. Но я была маленькой и глупой, когда он мне рассказывал об этом, как и о других вещах. Я не обращала внимания, полагая, что это неважно. С массой вещей так было; теперь я сожалею.

– Вы говорите так, будто он больше не продолжает своих уроков.

– Он не может; он умер. – Слово «умер» прозвучало тяжело и глухо.

– Несчастье. Оно лишило его, в частности, удовольствия обучать вас.

Люсьена нашла это замечание очень тактичным. Никаких глупых соболезнований. Она сожалела, что упомянула об отце не дольше того мгновения, которое потребовалось ему, чтобы откликнуться на ее внезапную откровенность.

– Вино мне очень нравится.

– Да, выпейте еще. Оксер прекрасен, там делают очень хорошее вино. Не так-то легко его достать; это одно из немногих мест в Бельгии, где его можно найти.

«Очень педантично, – подумал он. – Я должен научиться быть менее натянутым в обществе этой девушки».

– Не думаю, чтобы я когда-нибудь была в Оксере.

– Это личное замечание, и непростительное, но говорить по-французски вы научились не в Брюсселе.

– Нет. Вы совершенно правы. Я воспитывалась в Париже; позже мы переехали в Голландию. На самом деле я голландка.

«Не следовало сразу же выбалтывать все это», – сказала она себе.

– Я тоже голландец. – Ее сожаление пропало, как и его, хотя он и упрекал себя; самую малость. – Приятное совпадение?

– Да, действительно.

Он отодвинул тарелку и снова наполнил бокалы. Оксер-ское ли вино то было? Или Люсьена? Что толкнуло его в тот момент к новой, обдуманной намеренной опрометчивости? Или ему в конец надоела постоянная осторожность?

– Вы не сочтете за дерзость, если я попрошу вас быть изредка моей гостьей? Я часто бываю в Брюсселе, но друзей здесь у меня нет.

– Я думаю, это было бы очень приятно, – сказала Люсьена.

Если он и боролся с желанием узнать ее, если колебался перед устранением препятствий, если сомневался временами, не слишком ли глупо отказываться от тщательно воздвигнутых и замаскированных оборонительных сооружений – она об этом не знала, она никогда ничего не замечала. Она слишком была занята укрощением своего « я». И слишком счастлива иметь друга. А они становились друзьями. Ее жизнь приняла иное измерение.

Трижды, каждый раз примерно через месяц, он приглашал ее обедать в Брюссель. Они пили тавельское вино из окрестностей Авиньона, желтоватое крепкое Жюра, а в последний раз – дорогое тонкое Кло де Тар. Они выпили три бутылки; оба были немного пьяны и говорили обо всем, что только приходило в голову. Он не разделял ее склонности к театру и кино, но картины и музыку любил. Он был очарован, когда узнал, кем был ее отец.

– Но я ужасный невежда. Я ничего не знаю о музыке, да и музыку только по пластинкам.

В конце концов он долго молчал, пристально глядя в свой бокал. Это бургундское, только оно могло растопить самый прочный из его барьеров. Может быть, это было такое чувство общности, симпатии? Начало любви? Он любил других женщин; возможно, он успел забыть свой опыт. Всегда ли человека толкает к неосторожности? Какое это имело значение?

– Люсьена, я был бы рад, если б вы приехали ко мне в гости и остались на уик-энд. Но я живу один. Вас это не смущает?

– Нет, я сама живу одна.

– И вас не смущает, что это необычный дом? Коттедж, очень уединенный; даже электричества нет.

Ее ничто не смущало.

– А как же вы включаете граммофон?

Он был рад, что только это ее беспокоит.

– О, я очень изобретателен. Я приспособился к автомобильному аккумулятору.

– Договорились.

Конечно, вы можете быть свободны воскресенье и понедельник, – сказал Бернар.

Она не рассчитывала, что это обойдется без хлопот; даже не знала, почему; и с удовольствием ожидала черный «Пежо». Во вторник, как обычно.

– У меня свободен уик-энд.

– Хорошо, – только и сказал он.

Это несколько удручило ее – она не знала, что он не раз пожалел о своем порыве, возникшем под влиянием вина. Он приехал с намерением отделаться от нее. Когда же он увидел ее лицо, у него не было ни желания, ни мужества сделать это.

– Я заеду за вами на станцию Венло, только оденьтесь для загорода.

Она была счастлива, уже пересекая границу у Роозенда-ля. Больше года она не была в Голландии: даже пограничная железнодорожная станция казалась милой и симпатичной. Было облачно, но тепло и тихо; голландский июнь. В Венло она едва его узнала – она никогда не видела его иначе, как в рабочем костюме. В веселом настроении она вышла с ним к автомобилю.

– Вы купили новую машину?

– Нет, – засмеялся он, – у меня две. «Пежо» я оставил в Германии, чтобы отремонтировать. Я много езжу и полагаться на машину… Проще, в конце концов, иметь две.

Заднее сиденье было завалено свертками.

– Любите ребрышки?

– Обожаю.

– Отлично. А потом красное вино и капуста. Но вы еще не знаете, что я способный повар. Это будет приятно.

В тот момент ей все казалось приятным. Увидав охотничий домик, она радостно воскликнула:

– Вы действительно здесь живете? Но это замечательно!

Ему нравился ее энтузиазм – он действительно приложил усилия, чтобы дом выглядел уютным и чистым, чтобы она не заподозрила, что простыни на кровати постелены именно для нее.

– Но это ваша спальня, а где же вы будете спать?

– На диване, я часто сплю там. – Ему нравилась ее непосредственность. – Вы не должны беспокоиться, что к вам могут войти; я повесил замок на эту дверь.

Довольная и радостная, она ответила ему улыбкой. Все ей нравилось; вода из колодца привела ее в восторг.

– Я никогда сама этого не делала, теперь – в первый раз. Какой чудесный вкус после ужасной брюссельской воды!

– Но не пейте ее слишком много; у меня полный погреб вина, и мы должны немного выпить.

– Как приятно среди деревьев. Не очень похоже на Голландию – мы даже можем гулять по траве.

– Я понимаю, что вы имеете в виду; но, как вы думаете, зачем бы я выбрал это место?

– Какая прелестная медная ваза!

– Чистить, однако, ее хлопотно.

– Я почищу. А ваши книги – замечательно! И Конрад, изумительно!

– Да, здесь я много читаю. Здесь я не думаю о делах, а только наслаждаюсь жизнью,

Все это производило на Люсьену глубокое впечатление. Человек, который зарабатывает, очевидно, массу денег – « Пежо» и «Мерседес», в конце концов… который предпочитает воду из собственного колодца и читает Конрада при едете керосиновой лампы, окруженный буковым лесом. Она понимала его; она почувствовала неожиданно сильную радость от того, что приехала сюда и намеревалась получше узнать этого человека.

– Вы король всего этого.

– Не совсем. Эго никому не удается, знаете ли. Но может быть – капитан, порле бога.

– Как Конрадовский капитан Лингард.

– Да, бриг «Флэш». Я попытался сделать нечто похожее.

Он приготовил над печкой антрекоты на рашпере. Запах дыма и копченого мяса приятно смешивался с эстрагоном и острым беарнским уксусом. Хлеб, кресс-салат и крупные местные помидоры – бугристые, с прожилками – все было вкусно. Посуды немного; она вымыла ее, пока он зажигал лампу и выгонял шумных майских жуков. Спускались сумерки.

– В лесу нельзя свободно гулять вечером, а то мы могли бы выйти.

– Здесь мне необыкновенно хорошо. Мы не могли бы немного послушать музыку? – Она рассматривала его пластинки. – «Фигаро» и Клайбер – замечательно.

– Я принесу еще выпить.

– Зачем вам мопед? – восхищаясь бутылками в сарае. – У вас много средств передвижения.

– Да, мне нравится иметь много средств передвижения. Мопедом я пользуюсь для дальних прогулок; и для работы это часто бывает удобно. Мы обязательно покатаемся на нем; это веселее, чем в машине.

Что они делали весь уик-энд? То же, что и ручей.

Люсьена никогда не забывала запахов: дымящихся дров и коптящей лампы; травы и мха, покрытых росой; чистый свежий воздух букового леса и старый, смешанный запах дома – густой, застоявшийся залах земли, дерева, камня, такой приветливый.

Она не забыла и его тактичности. Утром и вечером было прохладно – июнь, не июнь – и она медленно вылезла из постели в воскресное утро. Ее собственная лояльность не позволила ей запереть дверь. В уже натопленной столовой она обнаружила ведро горячей воды и записку: «Пошел гулять до восьми пятнадцати. Если хотите, примите ванну». Когда он вернулся, она приготовила кофе. Они макали бутерброды в чашки, меж тем как она поставила пластинку со скрипичным концертом Моцарта.

– Епископ зальцбургский слушал их за обедом. Почему мы не можем послушать во время завтрака?

Потом они пошли гулять далеко в лес. Она промочила ноги до колен и получила свой первый урок по естественной истории. Она была такой горожанкой, что слушала все с открытым ртом. Почему полевые грибы не растут под деревьями, а поганки растут; почему ветки рябины – надежная защита против ведьм; почему тимьян хорошо от простуды, а шалфей – для кровообращения; и как зимой вальдшнеп неожиданно, с шумом взлетает из-под сухих листьев, до смерти пугая оторопевшего путника.

Когда они вернулись, солнце стояло уже высоко в небе; и хотя днем стало снова облачно, они вытащили кресла на воздух и уселись, утопая в блаженстве, за бутылкой белого вина.

– Если завтра будет хорошая погода, – лениво, – мы сможем поехать купаться. Возьмем машину и отправимся за границу; во Францию, если захотим, вверх по Маасу. Здесь в низовьях вода нечистая. Мез лучше.

– А куда течет Мез? – сонно.

– Льеж, Намюр; за ними он становится очень хорош. Ниже, в Арденнах – Седан, Верден, очень исторические места.

– Это мне нравится; я люблю историю.

– Да; история настолько интересней, чем наша жизнь.

Она приоткрыла один глаз и изучала его. Странно, как он изменился, как совершенно был не похож на официального, осторожного человека из Брюсселя. Всегда ли мужчины имеют другой вид дома? Маска снята и брошена на неровную траву поляны. «Это обычно, – подумала она. – Всю неделю они должны быть важными и энергичными деловыми людьми; должны же они иногда выглядеть уязвимыми». Выглядел ли ее отец таким? Да, полагала она; даже в вечернем костюме, его «рабочей одежде». Но тогда она была ребенком и не обращала на это внимания. А какой другой опыт был у нее в отношении мужчин? Она не могла брать в расчет мальчишек, которых знала в Голландии, – они были еще слишком детьми. Скажем, Франко – самый приятный из всех, но безнадежно наивный. Будучи ребенком, она ценила эти откровенность, живость и веселый вид; но зрелые мужчины – это непроницаемая, загадочная глубина, сама тайна, заколдованный колодец. Два года назад это вызвало бы у нее страх и отвращение, теперь это начинало ее восхищать.

Стам, с глазами, закрытыми против солнца, пробивающегося сквозь листву, без сожаления размышлял об опасности влюбиться в эту девочку. Беспокоило его лишь то, что чувство угрожало его образу жизни. Ему было все равно – ее приезд сюда делал его таким счастливым, что он сам удивлялся. Но его бельгийская личность была скомпрометирована – ему не следовало больше появлять-ся в этом гараже. Нельзя допустить, чтобы она узнала о Жераре де Винтере или о Соланж, – теперь это мучило его; он должен серьезно обдумать, как быть с Соланж. Здесь это не имело значения. Вельдвахтер, лесные сторожа – хотя лучше, если бы они его не видели.

Он поступил неосторожно, но теперь это его не интересовало. Эта девочка соответствовала тому образу женщины, который он носил в душе. Его частная жизнь здесь в течение многих лет давала ему удовлетворение, в ней он находил убежище от этого гнусного отеля, от этой ужасной женщины, которые отравляли ему жизнь. Его романтическая натура имела достаточный выход своим стремлениям во время войны, но с тех пор… Его страсть быть свободным привела его к этой жизни, тайной, которую он искусно, шаг за шагом воздвиг. Но не было ли это лишь временным болеутоляющим средством, пока он не встретил эту девочку? Прав ли он был, что рисковал всем этим ради нее?

Едва ли она этого заслуживала. Давным-давно он благоразумно решил, что женщины, которая бы этого заслуживала, не существует. Не обманывал ли он теперь сам себя? Не должен ли быть результат этого самообмана роковым для его предприятия, которое он так старательно организовал, основываясь на опыте военного времени? Бизнес был серьезный. Это сделало его богатым. Теперь он мог навсегда отделаться от отеля, окончательно освободиться от Соланж. Но он не мог пренебрегать делом, не мог даже на время оставить его. Он стал в той же степени пленником контрабанды, как был до этого пленником отеля.

В самом деле – как нетрудно это было. К тому же было вполне почтенно – надувать должностные власти, научившись предосторожностям, чтоб не попасться. Ему было все равно, какие это власти – немецкие, голландские или бельгийские. Переправлять через границу масло гораздо легче, чем многое другое. «В конце концов есть что-то очень трезвею и буржуазное у меня в крови, – думал он. – Будь она проклята, эта женщина, вызывающая рискованные желания. Я должен устоять перед искушением».

Увы, благими намерениями… В это мгновение Люсьена сказала:

– Что больше всего нравится мне в вашем доме, так это его независимость.

– Поэтому я и выбрал его. Никто обычно не хочет иметь дом в лесу. Люди не хотят независимости – особенно, когда приходится обходиться без того, за что платят налоги – почта, дороги, уличное освещение, канализация, газ, вода.

– И всякие социальные потрясения – едва ли они коснутся вас; предместья в этом отношении выигрывают. Ни торговцев, ни соседей, – вы не можете себе представить, как я вам завидую.

– Дорогая моя, торговля, деньги, бизнес есть всегда. Вдумайтесь в слово «бизнес». Для меня это означает хлопоты. Чем бы ни заниматься, всегда найдется кто-то, кто попытается организовать это и заработать на этом деньги, – это крайне неприятно. Тем не менее, я свободен, как капитан Лингард. Но это потребовало много лет, много полных опасности и риска лет.

– Но зато вы – капитан «Флэша». – Ей понравилось это сравнение.

– Да. Всегда на виду у голландских канонерок.

Она засмеялась. Ему ничего не стоило обратить это в шутку, – к счастью, она не хочет понимать, что это правда. Канонерки… и тайные конкуренты в торговле, которые крадутся и шпионят за ним. Как «Флэш», он мог оставить их за кормой.

– Похожая идея была у моего отца. Жена его была ужасна; все политические выверты он ненавидел. Он хотел купить судно и поплыть вокруг земли.

– Почему он этого не сделал?

– Не хватило духа. Он ничего не знал о мореплавании; не мог отличить мачту от вязальной спицы. Корабль должен был быть достаточно мал, чтобы мы вдвоем могли с ним управиться, и достаточно велик, чтобы выдержать фортепьяно. Вы понимаете, романтическая идея, совершенно нелепая. Но эта мечта навсегда осталась у меня в сердце; и я завидую капитану Лингарду.

– В конце концов он попал в страшный переплет.

– Он крайне глупо вел себя с очень надоедливой женщиной.

– Да. Она не особенно правдоподобна, как и все женщины у Конрада.

– Мне все они кажутся глупыми. Я действительно никогда их не понимаю.

Вы получили удовольствие? – спросил он в понедельник вечером.

– Больше чем когда-либо, насколько могу помнить.

Это решило его судьбу. Он не знал, радоваться ему или огорчаться. Кости, во всяком случае, были брошены.

– Вам не было скучно? – спросила она.

Это вызвало улыбку.

– Вы, если можно так выразиться, неспособны мне наскучить.

«Она еще очень наивна, – думал он, – совсем ребенок. Слишком чувствительна и полна детских фантазий. Хочет бороться с целым миром, никогда не обманывая. Я могу рассказать ей кое-что об этом. Без обмана – невозможно. Можно, я полагаю, отказаться от этого мира, отвернуться от него, не обращать внимания, но бороться… Все эти честность и мужество… Она больно ушибется, если ей не повезет».

Целый месяц он сохранял твердость; не видел ее, пытаясь заставить себя преодолеть чувство. Выбросить ее из головы, заниматься делами. Нечего лететь, как мотылек на огонь. Быть бдительным. Заострить ум. Он никогда бы не смог сохранить остроту ума все эти годы, если бы не коттедж, где можно забыть напряжение, волнение, страх.

Работа на границе его не обременяла, она доставляла удовольствие. Вот то, что за ней следовало, он терпеть не мог: отвратительные торговые переговоры в Бельгии на следующей неделе, подделка документов, ощущение в руке грязных бумажных денег, подозрительные и алчные глаза. Если б только он мог от этого избавиться. Временами он думал, не привлечь ли к этому Соланж – восхитительное занятие для такой женщины, как она, – и она была бы довольна. Но это лишь дальше связывало бы его с ней и на самом деле не принесло бы освобождения. Как противна была ему Бельгия. Он хотел бы иметь возможность убить Жерара де Винтера.

Он должен был принять тщательные меры предосторожности, чтобы Люсьена ничего не узнала об этом джентльмене, которого он так стыдился. Какой бес толкнул его пригласить ее обедать в Брюссель, где каждый метрдотель прекрасно знал его имя, и многие знали, – чем он занимается? К счастью, они были осторожны. Но в коттедж он мог ее приглашать; не было причин, почему бы Мейнард Стам, отставной офицер, спортсмен и любитель природы, не мог заинтересоваться молодой женщиной. А если так, не было и причин, почему он не мог на ней жениться.

Для Люсьены приятные воспоминания оживляли повседневность. Она не боролась с ними, сохраняя их на вечер, как сокровище. На работе она была так занята, что для мечтаний не оставалось ни времени, ни желания. Но когда она готовила или ела, штопала свитер или натирала пол, просыпалась или засыпала, она восстанавливала в памяти запах, вкус; тепло солнечного света на деревянном столе; приятный холодок белого вина, вынутого из колодца; жемчужные росы на высоких стеблях травы; узор старого персидского ковра на каменных плитах.

Когда прошло две недели, а она так и не увидела черного «Пежо», мужество покинуло ее; она потеряла надежду, что когда-нибудь повторится этот уик-энд, и больше не рассчитывала на приглашение в Венло. Она не леди; она служащая гаража, и черт с ними всеми. Слишком груба и глупа для такого мужчины. И лучше ей забыть эти претенциозные шутки, как например, еду в ресторанах – нелепо дорого, во всяком случае, когда обед обходится в дневной заработок.

И все-таки, это было занятно; она кое-чему научилась. Есть же, в конце концов, люди, которые думают так же, как она; она не одна в мире. Она только не знает, как заставить мужчину почувствовать себя с ней свободно: она, очевидно, слишком неуклюжа. И слишком груба; возможно, плохо держится за столом. Или употребляет слишком много жаргонных словечек; с ребятами в гараже просто забываешь, как правильно говорить по-французски. Когда однажды после обеда ее позвали к телефону, она была изумлена и счастлива.

– Это вы… Я думала, я вас совсем разочаровала… На этой неделе? Не вешайте трубку, я спрошу хозяина… Бернар, я могу быть свободна в субботу и воскресенье? Благодарю, вы очень милы. Не понедельник, а суббота, хорошо?

Голос Стама очень тихий и сдержанный, сказал мягко:

– Значит, в пятницу вечером. Но меня могут задержать дела. Вы не рассердитесь, если вам придется немного подождать на станции? Но я постараюсь, чтобы вам не пришлось ждать долго.

– Ничего страшного, я посижу в буфете. – Она выбежала, сияющая.

– У вас завелся возлюбленный, Люси? – ухмыляясь, спросил Бернар.

– Возможно, – ухмыляясь в ответ.

– Вы с ним спите?

– Мысленно. Что за вопрос, конечно, нет, но разве вас это касается?

– Нет.

– Вот и хорошо, держите свое любопытство дома.

– Черт, – сказал Бернар, – я просто счастлив видеть вас счастливой.

Она действительно была чрезвычайно счастлива. Как хорошо, что он все-таки не вычеркнул ее из памяти. Это обескураживало ее весь последний месяц. Как ни старалась она этого не допускать, но она была страшно разочарована, а разочарование, прочла она где-то, – горе молодости.

В Венло ее никто не ждал, но ведь она была предупреждена. Она прошла в буфет, заказала чашку кофе и, счастливая, зажгла сигарету. На улице шел дождь, но ей было все равно. Когда Стам остановился снаружи у окна узнать, здесь ли она, он задержался, чтобы посмотреть на нее и убедиться, что не ошибся в своей оценке. Если он сделал роковую ошибку, еще было время передумать и исчезнуть. Никто не мог бы поступить благоразумней.

Она сидела, облокотившись на стол, пристально глядя в стену и никого не замечая. Легкая улыбка на лице, как будто она про себя радовалась хорошей шутке, которую одна знала. Он постоял еще секунду, собираясь с духом, приготовился, как фехтовальщик перед началом новой схватки. И намеренно предался мысли, что любит ее. Безвозвратно, как «предается пучине наш усопший брат»: салют. Это было опасное решение, но ведь после того, как он это опасное решение принял, прошло некоторое время. Он распахнул дверь.

Она обернулась и безучастно посмотрела, не узнавая его. Он улыбнулся – его маскировка имела успех, так основательно он ее никогда не проверял. Когда он улыбнулся, она узнала его и с удивлением подняла брови. На нем были непромокаемые брюки, кожаная куртка и высокий шлем автогонщика с защитными очками. Рот и подбородок закрыты шелковым шарфом, как у мотоциклистов, которые не любят экран против ветра, но хотят защититься от пыли и насекомых.

Она порывисто вскочила, сделав официанту знак рукой – деньги на столике.

– Вы на мопеде?

– Да, дела. Я должен попросить извинения за это, как и за то, что вам пришлось ждать; но я только что закончил. Пятница у меня деловой день. Но теперь забудем обо всем; завтра я свободен, вы – тоже; и в воскресенье – это великолепно. Будем веселиться как следует.

– Мы едем в коттедж?

– Конечно, куда же еще?

– Не знаю; я только надеялась, что туда.

– Боюсь, там свинарник; однако, ваша комната чиста и убрана. Нам бы следовало кое-что купить, но это легче сделать завтра. Вот мопед; надеюсь, вы не замерзнете на ветру в этой юбке и легком плаще. Но я не поеду быстро, а вы сможете укрыться у меня за спиной, вам не будет так холодно.

Она села боком на заднее сиденье, осторожно подобрав ноги, и крепко обхватила его за пояс. Большой БМВ забулькал, запульсировал, как закипающий чайник. Руками она почувствовала мускулы на его спине, когда он тронул мопед и проплыл вокруг первого угла, без усилия набрав скорость. Приятно, гораздо приятней, чем автомобиль.

Когда они остановились в лесу, лицо ее было обветрено и слегка пощипывало, в ушах звенело, а из-под шарфа торчали мокрые волосы. Ее удовольствие был острым, как крыло чайки. Ехать на мопеде, держась за любимого мужчину, – что может быть лучше для девушки? Раньше у нее не возникало мысли об этом, но теперь она поняла, что любит; его спина сказала об этом ее рукам. Она отряхивалась, счастливая; на коленях, там, где плащ не закрывал юбку, остался влажный треугольник. Запах мокрой земли и леса опьянял; она вдыхала его с наслаждением, острым до боли, заставившей содрогнуться. Со Стама капала вода.

– Нидерландский июль, – сказал он, открывая дверь. – Вы продрогли, дитя мое. Перемените быстро юбку, и мы выпьем немного бургундского.

– Нет, мне не холодно и я не промокла. Я только счастлива.

– У вашего счастья очаровательное лицо.

– Чудесное вино.

– Был очень хороший год.

– Какие удивительные названия – Романе, Вужо, Монраше…

– Существует легенда; вполне возможно, что это и неправда; когда войска Наполеона были на пути в Испанию, полки салютовали, проходя мимо виноградников Вужо.

– Восхитительно; надеюсь, что это правда. Но скажите, почему вы должны гонять на мопеде по пятницам?.. Простите, я не имею права спрашивать.

Он выпил задумчиво.

– Это моя вина. Я не имею права возбуждать ваше любопытство. Мне не следовало этого делать, но я не мог устоять перед удовольствием вас видеть.

– Это такое удовольствие? Для меня – да, но для вас?

– Совершенно порабощающее удовольствие. Чтобы ответить на ваш вопрос…. Вы, наверное, одобрите мою работу. Я контрабандист.

– Но это замечательно.

– Отнюдь нет. Это очень прозаично и совсем не замечательно. Сам я этим даже не занимаюсь; я плачу другим, они делают это за меня. Здесь даже нет ничего интересного. Масло в Бельгию; официальная цена там вдвое выше, чем здесь. Это не только нелегально; это корыстно, цинично и крайне прискорбно. Однако все это и есть вообще жизнь. Я бы лично предпочел алмазы, но к несчастью у меня нет деловых связей в этой области.

– Так вот почему вы в друзьях с метрдотелями! – осенило Люсьену.

– Да, как и с массой других личностей, на которых мне совершенно плевать.

Она разразилась смехом.

– Но, по-моему, это великолепно! И вот почему у вас мопед – пересекать границу. И по пятницам вы делаете свои распоряжения.

– Именно, – согласился он серьезно.

– Пожалуйста, – со страстным желанием, – пожалуйста, нельзя ли мне как-нибудь поехать с вами?!

– Я же вам сказал, я ничего не делаю сам; я только посредник. Я не делаю ничего увлекательного.

– Но посмотреть.

Он подумал.

– Посмотреть… это было б не слишком трудно; это можно устроить. Это означает – некоторое время лежать очень тихо и не кашлять.

– А сегодня ночью будут что-нибудь перевозить?

– Конечно, Ночь подходящая. Облака и дождь помогают. Иначе лучше ждать наступления новолуния. К счастью, в Голландии облаков хватает, как и дождя.

– Капитан Лингард, вы – человек неисчерпаемых возможностей,

– Как и любой другой, – он пожал плечами, – если вы дадите себе труд узнать его получше.

– Это очень важный секрет, а вы мне его доверили.

– Если вы его выдадите, дорогая Люсьена, я потеряю все, что имею.

– Я вас не выдам. Думаю, вы знаете это, иначе вы бы мне не рассказали. Но вы ведь могли не связываться со мной, могли пригласить меня на завтра. Почему вы рассказали мне секрет?

Он встал, чтобы взять спички; тщательно разжигал сигару, поворачивал ее, чтобы ровно горела. Задув спичку и выпустив тонкую струйку дыма, он уставился на сигару, как будто она могла открыть важный секрет, и наконец зажал ее зубами, внезапно решившись:

– Потому что я люблю вас, – сказал он, уходя с пустой бутылкой. – Мужчины всегда так поступают, когда любят женщин: они доверяют им свои тайны.

Когда он вернулся, она сидела, уставившись в пространство: пепел на сигарете был таким длинным, что упал, когда она подняла голову. Вид ее был мучительно тревожен.

– Я так счастлива; я люблю вас. Но мне стыдно самой себя, я такая корова.

– Я люблю вас именно такой, какая вы есть. А теперь мы пойдем спать, завтра мы должны встать пораньше и обдумать, как лучше провести день.

Утром снова шел дождь, стуча по крыше слабо, но без перерыва. Люсьена, в брюках и свитере, затопила печь и поставила воду для кофе. Он лежал и с удовольствием наблюдал за ней; она состроила гримасу по адресу погоды,

– Да, жаль. Я надеялся, будет хороший день.

– Какая разница. Мне приятно быть здесь, и приятно быть с тобой. И мне не нужны никакое другое место и никакие другие люди.

– Будем заниматься домашними делами. Я съезжу в Венло за покупками.

– А я буду хозяйничать.

Днем, как это часто случается в Голландии, дождь перестал, выглянуло деловитое солнце и принялось вытирать воду с лугов, как порядочная голландская домохозяйка.

– Тебе не хочется выйти? На мопеде, может, или в машине?

– На мопеде, пожалуйста; если это не слишком рискованно.

Нет. На человека на мопеде никто не смотрит; и никто не догадывается, какой он – старый ли, толстый, если он в такой одежде. Нужно найти тебе что-нибудь одеть. К счастью, ты почти такая же высокая, как я. У меня есть куртка, которая подойдет.

Люсьена никогда не ездила с такой скоростью на мопеде, никогда не ела устриц в Толене, никогда не была на крайней западной точке морского побережья, откуда можно рассматривать в бинокль корабли, направляющиеся в Ньив Ватервег и Роттердам, в Антверпен и Гамбург, Сура-баю и Сан-Франциско. Она никогда не видела огромных дамб, защищающих Зеландию с моря.

– Я – девушка из Пирея, – она жадно глядела на море.

– Да, но мир очень мал. Все под одной крышей, как говорят в этих дурацких магазинах самообслуживания. Тем легче для капитана Лингарда.

– А что еще можно сделать?

Последний вечерний свет серебрил гладкую летнюю поверхность воды, маслянистую, серо-стальную, как спины тунцов. Было очень тихо. Впереди раскинулось бесконечно Северное море. Начали мигать маяки, им в ответ замигали бакены, отмечающие фарватер в Антверпен и Ватервег. Позади них, как море, протянулись польдеры. Ветер трепал их волосы – на Вальхерне всегда ветер. Справа от них крошечные и незначительные на вид дельтапланы бросали вызов морю от лица Голландии.

– Поедем к границе. Пока мы доберемся, уже стемнеет.

– Это не опасно? Нас не могут увидеть?

Он улыбнулся – ей хотелось, чтоб было опасно.

– Нет, ты же понимаешь, когда пограничники видят мужчину и женщину на мопеде, прогуливающихся летней ночью 1ю полям, им не приходит в голову мысль о контра-банде^ У нас самая лучшая маскировка.

Он остановился на пустынной дороге и спрятал мопед в кустах.

– Как последний из могикан.

– А если мы его не найдем?

– Найдем. Я не в первый раз играю здесь в индейцев.

Он взял ее за руку и углубился в поля. Было почти темно, низкие ветки ударяли их по лицу, колючки цеплялись за брюки. Они спотыкались, земля неровная, не очень-то погуляешь. Он сильно сжал ей запястье. Они пригнулись к земле, стали на колени, легли плашмя во влажный папоротник, с которого вода стекала им за воротники. Внезапно послышались тяжелые шаги на песчаной тропе метрах в двадцати. Они притаились.

– Пограничники, – сказал ей на ухо кузнечик, – не двигайтесь, даже если щекотно. – Она не шелохнулась. Он чувствовал, как она медленно дышит через рот. Сапоги скрипели, удаляясь. – Один из друзей бродит, вероятно, поблизости. Он, конечно, видел и часового, и нас, но мы-то его не увидим, – сказал кузнечик.

Сердце Люсьены страшно колотилось, до боли в гортани, от которой перехватило дыхание. Она лежала, уткнувшись лицом в папоротник, глядя в небо, прислушиваясь к звукам ночи. Шелестящее, клокочущее мурлыканье растений, беспокойное движение мелких тварей. В нескольких метрах прошумела сова, послышались какие-то странные зловещие шаги в папоротнике. Она испугалась. Повсюду вокруг нее кто-то таинственно подкрадывался и осторожно быстро удирал. Все вокруг было свирепым. Хищные, рыщущие в поисках добычи звери: кошки, горностаи, лисицы. Летучая мышь стегнула крыльями прямо над ней, словно ведьма или привидение в тусклой тьме. Она вздрогнула и уткнулась в куртку, ему на грудь.