355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Роберт Уэйд » Загадка белого «Мерседеса» [Сборник] » Текст книги (страница 27)
Загадка белого «Мерседеса» [Сборник]
  • Текст добавлен: 17 сентября 2016, 20:03

Текст книги "Загадка белого «Мерседеса» [Сборник]"


Автор книги: Роберт Уэйд


Соавторы: Эльсе Фишер,Николас Фрелинг,Росс Барнаби
сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 34 страниц)

Очаровательно просто – когда знаешь как.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

«Все было необычным в этом году, – думал ван дер Валк. – И погода – не в последнюю очередь».

Осень в этом году держалась сухая и теплая почти до декабря. Иногда яростный ветер стряхивал сухие листья в волнующиеся воды каналов, где они плавали, угрюмые и покаянные. В другое время было так тихо, что отражения высоких домов неподвижно стояли в воде, как рисовал их Брейтнер. Иногда бывали недолгие, но сильные заморозки. А иногда светило солнце, теплое и утешающее, так что ван дер Валк в рубашке, без пиджака, лежал на подоконнике, покуривая и размышляя. И дождя не было.

В Испании и Италии был дождь. Только и слышно было о всяких ужасах – о грозах с одиннадцатью сантиметрами осадков в полтора часа, страшные потоки которых неслись с возвышенностей, растирая в порошок деревни, как намокшие бисквиты, игриво расшвыривая по полям деревья и машины. Газеты были полны забавных снимков, на которых полицейские доблестно пробиваясь вперед в намокших сапогах, перекинув через плечо толстых, довольно непристойных женщин, словно выпачкавшихся кур.

Но в северной Европе – ив Голландии, стране дождя, – дождя не было. Можно было рассчитывать, что люди хоть раз в жизни будут благодарны. Вместо этого, как обычно, раздавались громкие жалобы. Фермеры ворчали, рейнские шкиперы ругались. Уровень воды в Рейне был самым низким за десять лет и движение полностью остановилось.

Все эти странности мертвого сезона не волновали ван дер Валка. Ему казалось резонным, что погода может быть странной. Жизнь была странной. Он ни черта не мог понять. Ему казалось, что он понял Стама, понять де Винтера он не мог. Рейнские шкиперы ждали «пришествия» дождя, чтобы он поднял и раздул их возлюбленную реку. Он ждал дождя озарения.

Некоторое время все казалось простым. Был ли он слишком самоуверенным после своего дешевого успеха в Дюссельдорфе? Чересчур самонадеянным, быть может? Наказан ли он теперь, потому что был хвастлив и считал себя умником? Теперь он сидел в полной темноте и всем было наплевать. Главный комиссар был удовлетворен, как был удовлетворен и старый Самсон, когда, пожав плечами, списал убийство на Аполлолаан. Какая разница, как умер преступник? Ему самому тоже следовало на этом успокоиться. Но он не мог; это его терзало.

Сначала были сплошные поздравления. Он раскрыл тайну. Больше никаких беспокойств, никакой политики. Госбезопасность может идти спать, – они были счастливы, как он подозревал; им тоже не удалось узнать о Стаме ничего больше того, что знал он. Теперь он может начать, – сказал минхер Самсон, – заниматься своим собственным делом. Кто был человек с фальшивыми документами, застреленный при попытке к бегству амстердамским агентом, который поймал его на месте преступления во время взлома пакгауза на Рейннер Винкельскаде? Ван дер Валку было на это наплевать, сердце его было в Бельгии. Но никто в высших сферах теперь этим не интересовался. Этот человек был мошенником, и умер он смертью мошенника, зарезанный, без сомнения, за надувательство каким-нибудь другим плутом. Чего же еще беспокоиться?

Это не объясняло ван дер Валку, почему белый «Мерседес»-купе был так беззаботно оставлен на улице.

На обратном пути из Дюссельдорфа он заехал в Фаль-кенсваард. Было только семь часов вечера, и крюк предстоял небольшой. У него было теперь некоторое представление о том, что он там услышит. Название Фалькенсва-ард, по-существу, должно было подсказать ему это раньше. Но тогда голова его была полна Германией; он предпочел игнорировать этот намек. Но теперь, когда он знал, что Жерар де Винтер – бельгиец, его очень заинтересовал Фалькенсваард. Это – тихий, крошечный городок на бельгийской границе, на самом юге Голландии, в Брабанте. Там идет война, но никто в целом мире не интересуется этой войной и не имеет о ней никакого представления, хотя временами кое-какие сплетни и проникают в голландские газеты. Для людей же, которые живут вдоль этой раскинувшейся границы, от Мааса у Рэрмонда до моря у Бергена, война является очень важной частью их существования.

Начальник таможенной станции был высоким, худым мужчиной и выглядел представительно в своей хорошо сидящей форме. У него были мягкие, медлительные движения и мягкий, медлительный голос.

– Так вы – инспектор ван дер Валк. Меня зовут Ройя-ард; очень рад с вами познакомиться. Садитесь. Хотите кофе?

– Благодарю. Я был в Мофланде, – больше в меня уже не влезет.

– У них кофе лучше нашего, во всяком случае. Пива? Бельгийского пива? – он подмигнул. Ван дер Валк никогда не встречал раньше человека, который бы действительно подмигивал.

– Грандиозно. – Это было пиво марки «Стелла Артуа»; превосходное.

Уютная, теплая комната. На длинной стене висела огромная карта границы и глубинных районов со множеством отметок, сделанных маленькими флажками. В этих флажках было что-то забавное, ван дер Валк встал, чтобы посмотреть, и ухмыльнулся. Каждый маленький флажок оказался купоном Нидерландской Государственной Молочной промышленности – королевский герб, голубой с серебром, который штампуют на каждом пакете с маслом в Голландии. Начальник таможни улыбнулся.

– Основной наш капитал. Все знаете об этом?

– Ничего, кроме того, что читал в газетах.

– Газеты, – с презрением; ван дер Валк почувствовал к нему симпатию. – Ничего они не стоят.

– Тогда я ничего не знаю, но мне интересно.

– Я могу рассказать вам, – сказал Ройяард, набивая длинную прямую трубку. – Я-то знаю гораздо больше, чем мне бы хотелось. Но пока я не хочу отнимать у вас время зря. Я рад вас видеть; в своей депеше я не дал никаких подробностей, потому, честно говоря, что не знал, что давать. Фактов у меня нет, одни подозрения и предположения; вам они ни к чему, – резко потушив движением руки спичку, – Но теперь, когда вы приехали повидать меня, может, я и смогу быть вам немного полезен; и, может быть, вы сможете мне помочь. Этот человек, который умер, чью смерть вы расследуете, – мы его знаем. Не очень хорошо. Не так хорошо, как нам хотелось бы.

– Контрабанда маслом?

– Контрабанда маслом. – Он зажал в кулаке черенок трубки; дым выходил косой тонкой струйкой из угла его длинных выбритых губ. Он выдвинул ящик и вынул из него коробку с карточками; порывшись в них, протянул одну ван дер Валку.

– Посмотрим-ка, согласитесь ли вы со мной. Как вам кажется, это ваш человек?

На карточке было напечатано: «Рыболов – имя неизвестно… Предположительно организатор бродяг. Никаких подробностей не имеется, но его видели во всех пограничных районах, беседующим с известными контрабандистами. Ездит на мопеде БМВ, номер 83–32 LX-67. Требуется информация об этом человеке. Прилагаемый снимок сделан в августе у кафе Марктзихт в Фалькенсваарде». Моментальный снимок был сделан на улице, пока мужчина глядел в сторону; профиль был немного сокращен. На нем была кожаная куртка. Ван дер Валк вспомнил, что в свое время держал ее в руках. Шелковый шарф закрывал большую часть челюсти. Но угол лба, выступ носа, посадка уха – нет, этот малый Ройяард был неглуп. Он кивнул.

– Кто такие «бродяги»?

Таможенник курил и думал.

– Пожалуй, я лучше попытаюсь вам вкратце объяснить. Вы знаете, что гигантское количество масла контрабандой провозится из Голландии в Бельгию, благодаря большой разнице в установленной розничной цене. Это одна из тех сложных аномалий, которая еще не уничтожена Европейским рынком и причиняет и бельгийцам, и нам много хлопот. Большинство этих поездок традиционно совершаются или совершались контрабандистами-водите-лями. Они достают старые большие американские автомобили, форсируют двигатель, укрепляют крылья и нагружают их маслом, до тысячи фунтов. И тогда на полной скорости пересекают границу. Если им повстречается шлагбаум, они рассчитывают его сбить. Если же их преследуют, то они выбрасывают вот это.

Это – он бросил на стол – были зловредные маленькие проволочные ежи; небольшие стальные шарики, снабженные четырьмя острыми шипами. Как такой шарик не положишь, шипы всегда смотрят вверх.

– Ездят они проселочными дорогами на бешеной скорости; случается, что, когда полицейский сигнализирует им, чтобы они остановились, они наезжают на него и оставляют лежать. – Голос его стал резким. – Мы потеряли нескольких хороших парней, получивших тяжелые повреждения. Теперь мы стали упорнее. Мы устраиваем облавы на деревни, иногда нам удается захватить их раньше, чем они отправляются в путь. У нас есть свои быстроходные машины и система патрулей, но и этого было недостаточно. Теперь нам разрешили, наконец, носить оружие. Месяцами я должен был об этом умолять, но, наконец, мы его получили. Теперь у нас есть дымовые гранаты, слезоточивый газ и карабины.

Он улыбнулся несколько кисло.

– Знаете ли вы, что я проходил курсы в Отделе подавления уличных беспорядков парижской полиции? Там я научился вещам, которым таможенных чиновников не обучают. Теперь у нас есть мобильные бригады, и мы устраиваем неприятности этим бронированным ребятам. Нескольких мы отправили в госпиталь, гораздо большее количество в тюрьму‘и кучу старых «Плимутов» послали торговцу металлоломом. – Он жестко улыбнулся тонким изгибом твердого рта. – Пока мы еще не совсем вывели их из строя, о, нет, но мы так сбили их доходы, что теперь это уже перестало быть легкой наживой. Слишком много было потеряно масла, слишком много потеряно машин. Начинает не хватать шоферов, которые знают объездные пути и готовы встретиться с нами. В этом отношении пока что все хорошо. Но это совершенно не подействовало на другой сектор их торговли. Скорее, это даже подстрекнуло его. Раньше, просто расхаживая по тропинкам, мы лучше могли его контролировать, чем сейчас. На «бродяг» карабины не производят впечатления. Мы можем теперь ответить на силу силой, но у нас нет способов бороться с хитростью. «Бродяги» переправляют теперь больше масла, чем когда бы то ни было.

Они проще и опытнее. В большинстве своем – это пожилые люди. Работники на фермах, браконьеры, все они живут на границе законно. Есть тут кабаки, где половина бара находится в Бельгии, а дверь – в Голландии. Там, где граница – настоящая граница, у моря, на Маасе, там нет проблем. Но здесь, – это же смехотворно. Политики могут проводить черту, но границы не существует. Канава, живая изгородь, кроличья тропка. Фермер может начать пахать свое поле в Бельгии, а развернет трактор в Голландии. Что мы можем поделать? Устроить минные поля, поставить колючую проволоку, насыпать позади нее песок и подравнивать граблями каждую ночь? Мы ставим поперек дороги хлипкие деревянные загородки, красные с белым. Нет никаких шансов на успех, когда имеешь дело с людьми, которые могут спокойно ходить в темноте, не шарахаются от кустика ежевики, не боятся промочить ноги. Невозможно предвидеть, что эти старики сделают. За ними куда труднее следить, чем за этими бронированными парнями, которые в большинстве своем – просто неотесанные дурни. Переправлять масло за границу – для тех – самая веселая шутка из всех, какие им доводилось слышать. Они рады небольшим деньгам; получи они больше, им будет просто невдомек, куда их потратить.

Старому Бенни, он живет почти рядом со мной, как раз стукнуло семьдесят. Он может проделывать на велосипеде по двадцать километров туда и обратно, да еще и перетащить на спине сто фунтов масла. Они сбрасывают масло в канаву, а потом подбирают его на трактор, перетаскивающий брюкву, или на хлебный фургон, или на грузовик с молоком. А если я его поймаю на рассвете, то в одном кармане у него окажется заяц, в другом – его пес, а вид у него будет – воды не замути. Десяток таких старых мошенников может за неделю переправить тысячу килограммов масла. Если идет дождь, вы и не заметите, пока не споткнетесь о них. Ни шума, ни стука, никаких расходов, – фантастический доход.

Я волосы на себе рвал, гадая, кто мог тайно руководить этим. Кто договаривался, чтобы масло оставляли в определенных местах и чтобы его забирали оттуда. Я заподозрил нашего приятеля-рыболова, и похоже, что я был прав. Сделать ему я ничего не мог. Что можно иметь против человека, который отправляется удить рыбу, – даже если он ее никогда и не удит? Не мог же я помешать ему заглянуть туда, чтобы узнать дорогу, или сюда, чтобы спросить, который час, или зайти в какой-нибудь сельский кабачок, чтобы спокойно выпить пива? Иными словами, я не мог помешать ему получать чистый доход в добрых три тысячи монет в неделю. Все свои догадки я с таким же успехом мог запихнуть в трубку и выкурить ее. Он знал границу так же хорошо, как местные. Не знаю почему, но я об этом очень много думал. Все, до чего я додумался, это то, что он знал эту местность с войны. Может, движение сопротивления. Ну, если его прикончили на прошлой неделе в Амстердаме, то мне его не жаль, не постыжусь вам признаться. Это избавит меня от массы проклятых забот.

Ван дер Валк выпил последнюю каплю пива и вульгарно вытер рот тыльной стороной ладони.

– Вы очень здорово сложили мою головоломку, мистер Ройяард, и я рад, что это принесло вам какую-то пользу. Без сомнения, это – ваш человек, я могу его опознать с уверенностью, и мопед тоже. Он жил в Лимбурге и часто катался в Германию. Контрабанда мне приходила в голову, но я был на немецкой границе, и таможенники там совершенно не заинтересовались им. Беспокоила меня и рыбная ловля и мопед. Но Маас длинный, он мог отправиться удить рыбу в Люксембург, если бы захотел. Немножко я его распутал, но вы поставили все на свои места.

Глаза за трубкой сощурились.

– Рад был оказать вам маленькую услугу, инспектор, преследуя свои собственные интересы. Он умер и больше меня не потревожит.

Ван дер Валк вернулся домой около десяти часов и получил от Арлетты суп и салат. Она терла морковь, пока он медленно расшнуровывал ботинки, погрузившись в ее «Экспресс». Он дошел уже до рецензий на книги, когда она внесла суп.

Он никогда не обсуждал с женой полицейские дела, но сейчас, сумев так точно понять дюссельдорфский трюк, он был немного горд собой и хихикнул, набив рот морковью. Вполне возможно, что она скажет что-нибудь, проливающее свет.

– Эй!

– Да? – протяжно, рот ее был набит хлебом и маслом.

– Как ты считаешь, какой мотив постоянно повторяется, ну, скажем, как навязчивая идея, у Сименона?

– Я бы сказала, – рассудительным голосом, – что самая частая навязчивая идея – это хорошенькая служаночка в сельской гостинице. – Ван дер Валк казался озадаченным. – У нее короткое черное платьице, и оно ее облегает, потому что под ним ничего не надето. Повторяется чуть ли не в каждой его проклятой книжке. С этим связана какая-то история.

Он не мог не рассмеяться; это было чистой правдой.

– Нет, серьезно. Не сказала бы ты, что это – человек, который сбегает, меняет свою личность, находит другой мир, в котором живет? Новое имя, новая жизнь. Подумай о месье Монд или месье Буве…

– Или Гарри Браун, – согласилась Арлетта, отрываясь от «Экспресс». – Да, ты прав. А что, ты нашел кого-нибудь вроде этого?

– Да, но он жил в двух личностях одновременно. Менял их посреди недели на Центральном вокзале в Дюссельдорфе. Довольно странно.

– Интересно. Это кто-нибудь, о ком стоит послушать?

– Его убили.

– Тогда нет, никаких ужасов, пожалуйста.

– У тебя еще есть суп?

– Сейчас дам… От нее пахнет постелью, – без всякой связи с предыдущим.

– От мадам «Экспресс»?

– Нет, нет, от девушки-служанки. Очень противно. А от меня пахнет постелью?

– Иногда, – с ухмылкой.

– Какая гадость!

Он не мог удержаться от смеха.

Это заставило его прекратить разговор о том, что его сейчас занимало. Да и вообще, она всегда отказывалась слушать о чем-нибудь, связанном с убийствами. Ван дер Валка же занимал вопрос о том, становится ли человек контрабандистом в результате того, что он изменил свою личность?

Или же само изменение его личности – это часть его контрабандистской техники? Или же эти две идеи совсем не зависят одна от другой, – возможно, и даже похоже на это.

На следующее утро, на службе, стол минхера Самсона был полон цветочными каталогами. Ван дер Валк подозревал, что у старика где-то спрятан календарь, в котором он вычеркивает уходящие дни, пока не настанет великий день.

– Я узнал насчет минхера Стама.

– Правда? Умница. Ни черта я не могу понять, все на проклятой латыни.

– Позвоните в бюро на улице Линнея. – Ван дер Валк почувствовал, что может позволить себе шутку.

– А? Ну, так он не шпион?

– Нет. Он занимался маслом на бельгийской границе. Ездил удить рыбу и никогда не пользовался удочкой, – помните, это нас удивило.

– Меня не удивило, – возмущенно. – Только я думал, он был занят где-нибудь фотографиями. Снимал новые секретные образцы общественных уборных или что-нибудь в этом роде. Но на это у нас есть чертовы парни из госбезопасности с их конфетными носиками.

– Он появлялся там и собирал местных браконьеров. Они шли по полям в темные ночи, неся на спинах масло. Оказывается, эти бронированные автомобили, о которых мы читали, устарели. Таможенники моторизованы и гоняются за ними с дымовыми гранатами и слезоточивым газом. У них даже есть карабины.

– В очаровательной стране мы живем, – погруженный в яркую картинку невероятной глицинии. – Не могу понять, почему бельгийцы не делают собственного масла дешевле. Карабины, вот еще! Артист Том Микс вступает в таможенную охрану… Вы можете все это доказать?

– Да. У ребят в Фалькенсваарде есть снимок, который все увязывает.

– Ну ладно, тогда все просто; не так ли? Какой-нибудь парень прикончил его, чтоб получить долю в доходах, или кто-то отнял у того долю, или… Какого черта? Какая разница? Его Высочество будет доволен. Черный рынок: незаконная спекуляция; уклонение от акциза; нарушена половина уголовного кодекса. Они конфискуют все его деньги, и им будет плевать, кто его убил.

Ван дер Валк осторожно выложил свой козырь.

– Не хотите ли вы послушать, что я делал в Дюссель-дорфе?

– Не очень. Мне нужен рапорт и отчет по расходам. Ну, а что вы там делали?

– Стам – не обязательно Стам, он даже не голландец. В Дюссельдорфе он держал комплект запасной одежды, документов и всего прочего. Документы говорят, что он бельгиец и жил в Эрнегейме: это деревня где-то за Остенде. – Это заставило, наконец, старика положить свою глицинию на стол.

– А какой из них настоящий?

– Я хочу поехать в Бельгию и узнать.

– Вы хотите поехать в Бельгию, чтобы узнать, – медленно. – Бельгийцы могут проверить его личность.

– Они не скажут нам, однако, почему его убили. Если мы узнаем «почему», мне кажется мы узнаем и «кто».

– Я совсем не убежден, что теперь это так уж важно.

– Я хотел бы довести дело до конца. Я вовсе не уверен, что оно связано с контрабандой. Никто из контрабандистов не оставил бы так на улице эту машину.

– Слушайте, мой мальчик. Я понимаю, что вы хотите довести дело до конца; не оставлять после себя неряшливой работы. Но я предвижу бесконечное шатание по Бельгии, и в конце концов, затратив уйму времени и усилий, вы обнаружите то, что мы уже знаем. Я упомяну об этом в разговоре с Главным комиссаром, и если он сочтет необходимым продолжать расследование, хорошо, поезжайте в Бельгию. Я думаю, что скорее всего он будет согласен со мной – если кто-то и должен заниматься этим, так таможенники могут разобраться, а бельгийцы пусть ломают себе голову, если им это заблагорассудится. Они могут получить наше досье. Все это одна морока, и я хочу развязаться с этим.

Однако Его Высочество разрушил все эти планы, согласившись – по несколько иным причинам – с ван дер Валком.

«Настырный зануда», – подумал минхер Самсон с тайной злобой, которая не отразилась на его лице исполнительного служаки.

– Нет, нет, нет, Самсон, мы не можем успокоиться на этом, как бы нам этого ни хотелось. Мы должны быть уверены в том, что этот человек не был замешан еще в чем-нибудь. И у него могли быть здесь сообщники, – что он делал в Амстердаме, хм? Пил шампанское, хм? Кроме того, эта история с маслом, как мне довелось узнать, – учтите комиссар, это только между нами, – весьма тревожит наше правительство. Если мы видим возможность прояснить это дело, мы не должны отдавать его бельгийцам, хм. Будет к нашей чести укреплять добрые отношения с нашими соседями – разумная политика, Самсон, хм. Да, да, я знаю, вы скажете, что это не имеет к нам отношения. Однако вы можете считать это моим решением. Хм?

– Конечно, комиссар. – Капитану разрешается думать, что адмирал – осел, но он с ним не спорит. – Как вам угодно, сэр. Я пошлю ван дер Валка в Брюссель.

– Он хорошо проявил себя в Дюссельдорфе, хм. Вот это меня устраивает, Самсон; никакой потери времени, никаких колебаний или расходов. Осторожный – не рассказал немцам. Как ему пришла в голову эта мысль о двойной личности?

– Не очень отчетливо представляю себе, сэр. – Без всякого смущения, – Но он хороший парень. Смышленый.

– Хорошо, хорошо, превосходно. Рад, что моя уверенность в нем подтвердилась таким образом.

Его Высочество не признавал благодарностей в приказе – если похвалы дешевы, то это только располагает служащих к лени – однако маленькое доказательство хорошего настроения – «это ведь недорого стоит, хм?»

Минхер Самсон побрел назад и проинструктировал ван дер Валка поощрительным голосом. «Как выдохшаяся содовая вода, которая стояла и скапливала пыль», – подумал ван дер Валк.

На следующий день он был в Брюсселе.

Этот приятный город являл свой обычный вид, – энергичной коммерции, весьма заметной вульгарности, прикрытой паутиной средневекового буржуазного великолепия. «Иногда утомительно, – подумал он, – быть в городе, который так бесстыдно заявляет: Разве мы богаты? Вы и понятия не имеете о том, как это приятно». Обычные афиши французских гангстерских фильмов. Пожилой классический актер, покрытый слоем кровопролитной свирепости и жесткой щетины, окруженный пистолетами-пулеметами, свирепо глядел на девку в разорванной блузке, находившуюся на ступеньку или две ниже его на очень грязной лестнице. Прелестно!

Ван дер Балк любил Брюссель в малых дозах. Он остановился выпить процеженного кофе на Адольф Макс, прежде чем двинуться назад под туманным зимним солнцем к своей машине. Лениво, не торопясь, он приближался к Остенде. В Эрнегейме он съел ленч в заведении «Моя хибарка» и выпил их симпатичного имбирного пива. Месье де Винтер, как он узнал, почти не бывал дома.

– О, он заглядывает примерно раз в две недели, но всем ведает мадам. Ей пальца в рот не клади.

Отель стоял на главной дороге от Остенде на Брюгге и Гент; средних размеров, весьма дорогой, процветающий; доходное дело. Тип отеля, который так часто встречается, – старое здание оставлецо как фасад, потому что оно «привлекательно», а к нему кое-как прилеплены современные пристройки. Привлекательной частью служил величественный, но уродливый массив семидесятых годов XIX века – скверное время для архитектуры. Тяжеловесный, но продуваемый сквозняками. Новая часть, откровенно кошмарная, была сооружена іїосле войны и еще достроена в последние год-два; новый бетон выглядел чище, чем старый. Ни разу не было сделано какой-нибудь попытки добиться архитектурных достоинств, благородства или единообразия.

Как у многих отелей этого типа, сейчас нельзя уже было отличить переднюю его часть от задней. Большая стоянка автомобилей; угол огибала длинная терраса с кустиками в каменных урнах, толстая тяжелая балюстрада и кресла из плетеного красного пластика. Он попробовал первую дверь и увидел темную, отделанную плюшем столовую, украшенную колоссальными каучуконосами. Затем – комната отдыха с канделябрами, зеркалом и сиденьями на двоих, веретенообразные круглые кофейные столики, кресла со львами и обивкой из зеленоватой парчи; величие Второй Империи. Все было позолочено; зеркало принадлежало Нана.

Он прошел в новую часть и обнаружил бар, а за ним новый вход в отель с омерзительной пластикатовой конторкой портье и неоновой лампой над ней. Лампа лила противный свет на сотни фотографий туристов, два алых телефона и портье. Он был в форме, тоже восходящей к временам Наполеона Третьего – что-то вроде сюртука с бранденбурами, как у темного биржевого маклера. «Один из клиентов Нана», – решил ван дер Валк. У него был бычий западно-фламандский вид, что несколько подрывало первое впечатление, как о человеке, который все делает споро. Ван дер Валк оскалил зубы, однако на эту очаровательную улыбку портье ответил деревенской подозрительностью.

– Пожалуйста, месье де Винтера.

– Зачем? Вы коммивояжер?

– Нет. Не имел представления, что вас это касается.

– Ну, это – моя обязанность.

– Вряд ли вы обязаны быть грубым с посетителями. У меня личное дело.

– Я только имел в виду, что вы, должно быть, не слишком хорошо с ним знакомы, иначе вы бы знали, что он бывает здесь только в начале недели, по понедельникам или вторникам. И то не всегда.

Ему, видимо, казалось, что этим он что-то доказал.

Ван дер Валк подумал, не заехать ли портье в ухо, но решил воздержаться. Ему был понятен склад ума портье в пригородных отелях, и он прикрыл кошмарный рисунок колокольни десятифранковой ассигнацией. Портье дружески улыбнулся.

– Почти три недели мы его не видели, сэр. – Раздумье. – Самому показалось странным, что мы не видели его на этой неделе. – Снова раздумье. – Что, я полагаю, будет, наверное, лучше всего, да, если у вас личное дело, правильно будет вызвать мадам. Она наверху, в своей квартире, но я мог бы позвонить ей.

Ван дер Валк направился в бар, где обнаружил сонного официанта. Там было английское пиво, тонизирующий напиток «Геро», довольно сомнительное шотландское виски, экспортный джин и странный коньяк в бутылке с этикеткой, которой искусственно был придан вид старой с помощью несуществующего герба; все это по ценам, которые ван дер Валк счел отвратительными. Он заказал белое вино и черносмородиновую наливку, уселся в дальний угол и решил не зажигать сигары. По его предположению, мадам не заставит себя долго ждать. Знает ли она, что случилось с Жераром де Винтером? Догадывается ли она? Все ли еще недоумевает? Или ей вообще все равно?

Не очень-то просто поймать работника отеля сразу после полудня, так как у него это единственное свободное время дня. Начинают они рано утром и становятся все более занятыми вплоть до конца подачи ленча. И только тогда воцаряется восхитительная тишина. Управляющий отелем поднимается с постели к восьми часам. Он закончит завтрак и, может быть, просмотрит газету к девяти тридцати. Перерыв и дневная еда будут у него только около двух. Вполне резонно, что он предпочитает тогда исчезнуть до семи часов вечера, поскольку будет снова занят почти до двенадцати ночи. Горе тому, кто потревожит его во время этого дневного отдыха. Мадам Соланж де Винтер, управляющая и содиректор отеля «Универсаль», не была исключением из этого правила.

Ван дер Валк не знал, или, вернее, не подумал об этом, иначе он бы понял. Он привык к людям, которые работают и которых можно застать на месте днем. Ему никогда не приходило в голову, что в отелях привыкли к испанской сиесте. Он решил, что мадам, наверное, считает простыни или что-нибудь такое; он и представления не имел о том, что она в постели.

Она была застигнута врасплох; большая порция джина и довольно спокойный день; конец ноября – не очень оживленное время. Как обычно, в два тридцать она разделась и легла в постель, и теперь почти заснула. Ее занимала одна проблема, но она лениво посасывала ее, как мятное драже, засунутое за зуб мудрости. Она не совсем представляла себе, что происходит с Жераром, и это ее беспокоило. Ее спальня была очень удобной; хорошо натопленная, перегруженная мебелью, роскошная напоказ, наполненная всем, что она только могла придумать, чтобы себя потешить. Утонув в шелковой постели, восхитительном ее коконе, она лежала и мысленно заменяла Жерара непристойными фантазиями. Телефонный звонок ее разозлил.

– Кто это?.. Что?.. Спрашивает месье?.. А как он выглядит?.. Мм… Хорошо, я спущусь.

Этот Бернар – осел, настоящий болван. Но все-таки, это может быть какое-нибудь официальное лицо; может быть, это посещение, которого она ожидает; которого, как ей сказали, надо ждать. Пора взять себя в руки, голова должна быть ясной. Это всегда ей легко удавалось; она была весьма деловой женщиной. Она добилась успеха, ибо хорошо знала, как дисциплинировать себя, так же хорошо, как умела давать себе волю.

Она поднялась с постели, раздраженная, но твердая в своем решении. Она никогда не потворствовала своему плохому настроению. Как бы ни были глупы служащие, бранить их нельзя. Они брали расчет, и не только было трудно достать новых, не только приходилось обучать их, но отелю не приносило пользы то, что клиенты постоянно видели все новые лица. Она умела чувствовать целесообразность; иногда она прибегала к запугиваниям, но только тех жалких старых кляч, которые были неспособны уйти, которым некуда было уйти. Вроде бедной старой мадмуазель Брантом, экономки, или этой старой развалины Лео-ни, которая по четырнадцать часов в день работала в кладовой, или старого Билли в подвале.

У нее было предчувствие, крошечный зародыш сомнения и страха; она ходила по комнате и курила. Затем решительно заставила себя успокоиться, погляделась в зеркало и любовно помассировала тело. Оно ее не подведет. Гиги, китайский мопс, который заворчал на телефон, посмотрел на нее шаровидными внимательными глазами. Шарлеман, овчарка, скучая положила голову ей на колени. «Я хорошо сохраняюсь, – подумала она, – как хорошее вино с крепкой пробкой».

Она надела рабочий костюм; узкое черное платье, довольно светлые чулки, – чтобы подчеркнуть красивые ноги. Открытые лакированные туфли на высоких каблуках; никаких драгоценностей, кроме кольца с алмазом. Волосы у нее были пышны, молоды. Спускаясь по лестнице, она выглядела, как всегда, спокойной, изящной, деловитой и очаровательной.

Ван дер Валк следил, как она изящно подплывала к нему; он мог полюбоваться ее фигурой, когда она остановилась, чтобы сказать что-то портье. Она наклонилась, чтобы взять пару телеграфных бланков; и у него было время понаблюдать за ней через сводчатый проход. Ее голос, когда она появилась, был низким и мягким, но он легко мог представить себе, как в подходящем случае он станет резким. Она показалась ему довольно удачным образцом бельгийской торговки; даже если она станет толстой, как цистерна с бензином, ее рот не изменится. «Примерно такой же нежный и мягкий, как правый бутс футболиста», – подумал он. Глаза у нее были светлые, приятного аквамаринового цвета. Она была бы красива, если бы не ее нос – он был курносым, как у собаки.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю