Текст книги "Зеркало Медузы"

Автор книги: Роберт Маселло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 30 страниц)

Глава 22

– Неужели это было так трудно? – ворчал Эшер, пока они шли по луврскому двору. – Ты же доктор! Вас учили таким вещам. А ты не смог усыпить их, как надо!

Юлиус поморщился, словно съел что-то кислое.

– Я сделал все правильно, – ответил он, отчаянно пытаясь оправдаться. – Если бы я увеличил дозу, они вырубились бы еще в вагоне ресторане.

Эшера тошнило от таких объяснений. Он не привык работать с дилетантами.

– Может, ты объяснишь мне, в чем дело? – продолжил Янтцен. – Если бы я знал конкретную цель, то мог бы оказать тебе реальную помощь. А так ты просто закрыл мне путь во Флоренцию. Если я вернусь туда, турки посадят меня на ножи. И теперь я в Париже… гоняюсь за какой-то идиотской парочкой. Тут вообще каким-нибудь наваром пахнет?

– Чем меньше тебе будет известно о нашей работе, тем спокойнее ты проживешь остаток жизни.

Эшер по опыту знал, как раздражали людей такие ответы.

– Ну, раз ты даже намекнуть не можешь, то не обвиняй меня потом, когда что-то пойдет не так.

– Стой здесь и жди, – велел ему Эшер. – Не суйся куда попало, пока я не позову тебя.

Эрнст поправил тирольскую шапку с пучком барсучьей щетины, нацепил на нос очки и вытащил из кармана новенький путеводитель. Теперь он выглядел, как типичный немецкий турист, только что приехавший в музей на переполненном автобусе. Оставив Янтцена во внешнем дворе у стеклянной пирамиды, он быстро смешался с толпой.

Дэвид Франко и его подруга Оливия Леви только что прошли через двери главного входа. Эшер, мило улыбаясь охранникам и другим туристам, миновал пост службы безопасности и заплатил за билет. Он старательно держался на значительном расстоянии от своих подопечных. Дэвид имел при себе чертову сумку, и Эшер ожидал, что охранники заставят сдать ее в камеру хранения. Но между ними и Франко завязалась беседа, в которую часто вступала и милашка Оливия. К ним подозвали дежурного смены. Тот заглянул в сумку Дэвида и затараторил что-то по рации. Затем дежурный кивнул охранникам, и парни дважды обмотали сумку бумажной лентой, поставив на нее несколько красных печатей. Их старший посмотрел на часы, указал на главную лестницу и махнул влево, показывая направление. Дэвид и Оливия признательно кивнули, поблагодарили охранников и направились к проходу, который, как позже узнал Эшер, назывался галереей Аполлона. Чтобы понять происходящее, он начал быстро листать путеводитель.

* * *

Прошло уже несколько лет с тех пор, как Дэвид посещал Лувр. Но он не забыл, каким тот был огромным. В студенческую пору, путешествуя по программе фонда Фулбрайта, он целые дни проводил в его галереях и выставочных залах. Тут можно было блуждать месяцами и каждый раз находить что-то новое.

Но сегодня его ожидало другое времяпрепровождение. У Дэвида была назначена двадцатиминутная встреча с руководительницей отдела прикладного искусства – с известным искусствоведом, которая, хвала небесам, являлась близкой подругой доктора Армбрастер. Накануне вечером он позвонил в «Ньюберри» (по чикагскому времени как раз был день), и доктор Армбрастер заверила его, что она подготовит благоприятную почву. «Если кто и знает, где может находиться ваш медальон, то это именно она. Женевьева Соланж! Повидайтесь с ней. Желаю вам удачи!» До назначенной встречи у них оставалось время, и они решили осмотреть экспозицию.

Музей, как обычно, был заполнен людьми. Дэвид с Оливией рассекали толпу, как пара барракуд в плотной стае мелких рыбешек. Поднявшись по широкой центральной лестнице, они направились в одно из самых популярных мест Лувра – пышно украшенную галерею Аполлона, где были выставлены королевские драгоценности. Точнее, то, что от них сохранилось.

Эту некогда величественную коллекцию веками расхищали воры и недобросовестные политики. Ее губили экстренные национальные распродажи, демонтажи экспозиций, различные перестройки и плохая организация учета. Фактически ее судьба отражала бурную историю страны. Начиная с Французской революции 1789 года сокровища королевской казны стали яблоком раздора для роялистов и бунтарей, аристократов и коммунаров, претендентов на трон, конспираторов и последующих королей. Даже королевская корона, которая использовалась при коронации в Реймсском соборе, где церемония проводилась традиционно с конца тринадцатого века, осталась без драгоценных камней. Камни попросту изъяли, заменив их цветными стекляшками. Казалось, нация опасалась, что королевские драгоценности обладали мистической силой, способной вернуть монархию, безжалостно уничтоженную на эшафотах гильотин. Возможно, французы действительно боялись, что если эти украшения уцелеют, их короли восстанут из праха и вновь провозгласят свою власть. Но если «Медуза» все еще и существовала, она могла быть в Лувре – в галерее Аполлона.

Разделившись у входа, Дэвид и Оливия направились в разные стороны. Им нужно было осмотреть уцелевшие предметы, собранные в зале. Несмотря на сократившийся объем украшений, коллекция по-прежнему поражала воображение. Здесь находился золотой венок, присвоенный Наполеоном Бонапартом, и блестящая тиара императрицы Евгении времен Второй империи. В экспозиции были представлены алмазные и сапфировые наборы украшений, которые носила Мария Амалия, жена Луи-Филиппа – последнего короля Франции. Под толстым стеклом на витрине лежала инкрустированная изумрудами тиара, принадлежавшая герцогине д’Ангулем – единственному ребенку Людовика XVI и Марии Антуанетты, уцелевшему после кровавых бань революции. (Их первенец, маленький Луи-Шарль, умер в десятилетнем возрасте под гнетом «ласковой» опеки Национального собрания.) Здесь же демонстрировалось несколько самых известных в мире бриллиантов: персиковая «Гортензия», вырезанный в форме щита «Санси» и многоцветный «Регент». Последний камень годами украшал плюмажи париков Марии Антуанетты, а затем рукоятку коронационной сабли Наполеона.

К сожалению, они не нашли ни одного предмета с мотивами шлема великого Зевса. И тут не выставлялись такие скромные украшения, как небольшие зеркала и серебряные медальоны. Встретившись в дальнем конце галереи, Дэвид и Оливия торопливо направились к крылу Ришелье, где располагался отдел прикладного искусства. Они прошли через служебные двери и будто перепрыгнули из одного века в другой – из позолоченных залов дворца, которым прежде являлся Лувр, в аккуратный офисный комплекс двадцать первого века с остекленными кабинками и мерцавшими компьютерными экранами. Кабинет руководителя с видом на внутренний двор располагался в конце крыла. Мадам Соланж оказала им теплый прием.

– Мы с Патрисией вместе учились в Кембридже, – сказала она. – Я была так рада снова пообщаться с ней.

Дэвид не сразу понял, что речь шла о докторе Армбрастер. Когда они с Оливией сели в кресла у аккуратного рабочего стола, мадам Соланж продолжила:

– Она сообщила, что вы ищите какой-то уникальный предмет. И что у вас имеются интересные документы, которые вы можете продемонстрировать мне.

Она протянула руку к его опечатанной сумке.

– Да, конечно, – ответил он, передавая сумку через стол.

У мадам Соланж имелся опыт в таких делах. Используя нож «Эксакто», она быстро удалила бумажную ленту, а затем придвинула сумку Дэвиду. Он бережно вытащил копию наброска и разложил ее перед француженкой.

– Этот предмет называется «Медуза».

Судя по ее изумленному вздоху, она была впечатлена наброском. Мадам Соланж протерла очки, склонилась над рисунком и наконец сказала:

– Красивая вещь. Но я не вижу подписи. Вы знаете, кто художник?

– Бенвенуто Челлини, – ответил Дэвид.

– Челлини? – недоверчиво переспросила она. – Откуда вам это известно?

– Поначалу мы пользовались информацией бывшего владельца наброска. Однако когда оригинал был подарен «Ньюберри», мы провели тщательную проверку с экспертизой почерка, бумаги и чернил. Все результаты подтвердили авторство Челлини и подлинность этого документа.

Он сунул руку в сумку, что предъявить лабораторные отчеты, но мадам Соланж отмахнулась от них.

– Я верю вам на слово. Не будем зря тратить время.

Она отодвинула отчеты в сторону и задумчиво потеребила в руках кончики шелкового шарфа, повязанного вокруг ее шеи. Естественно, от Эрме. В Париже, как заметил Дэвид, даже сотрудники музея обожали шик.

– Неужели это ранний набросок горгоны для флорентийского «Персея»? – озвучила она свои размышления.

– Нет, – ответил Дэвид, переворачивая набросок и указывая на аннотацию. – Это медальон с небольшим зеркалом на задней стороне. Он был изготовлен из серебра и выполнен в технике черни.

Мадам Соланж нахмурилась.

– Я не знала, что Челлини и его ученики создавали медальоны с зеркалами.

– Для нас это тоже стало сюрпризом, – вмешалась Оливия. – Вот почему мы обратились к вам за помощью.

– В архивах Медичи мы нашли документы, указывающие, что в середине пятнадцатого века данная вещь была подарена королеве Франции, – пояснил Дэвид. – Нам хотелось бы узнать, не стала ли она частью луврской коллекции.

Мадам Соланж скептически поморщилась, но повернулась к экрану компьютера.

– Наша коллекция так велика, что мы выставляем в залах только ее малую толику. Давайте проверим реестр.

Ее тонкие пальцы быстро застучали по клавишам, вводя служебный логин и пароль. Музейная база данных называлась системой «Атлас».

– Если у нас имеется нечто схожее с вашим описанием, «Атлас» тут же найдет эту вещь.

Дэвид встал за спиной мадам Соланж и нетерпеливо склонился вперед. Оливия бесцеремонно присела на подлокотник ее кресла. Француженка вывела на экран строку поиска и написала имя Челлини. Система выдала лишь ссылки на его знаменитую статую и солонку короля Франциска. Мадам Соланж ввела слово «Медуза», и на экране появились ссылки на несколько сотен объектов, начиная от урн и кончая монетами и кувшинами. Ни один из предметов не был зеркалом или драгоценным украшением. Переключившись на другую базу данных, с неожиданным названием «Лорис-Дорис», француженка вновь ввела ключевые слова в различных конфигурациях. Но программа не нашла ни одного совпадения.

Мадам Соланж печально улыбнулась. Откинувшись на спинку кресла, она взглянула на Дэвида.

– Наверное, я не первая говорю вам это, но медальон мог затеряться в веках. Даже если он попал в казну монархов, его могли украсть в 1792 году, когда мятежники разграбили королевскую сокровищницу.

– Но воры были пойманы, – возразила Оливия. – Разве не так?

– Да, их поймали, и, прежде чем обезглавили, один из воров по имени Депейрон под пытками признался, что некоторое количество золота и драгоценных камней спрятано на чердаке старого дома в районе Ле Аль. Однако такой медальон не мог представлять для воров особой ценности.

Мадам Соланж задумчиво провела пальцами по краю наброска.

– Вы сказали, что он сделан из серебра в технике черни? Нет, они не стали бы брать его.

– Даже если бы у горгоны были рубины в глазах? – спросил Дэвид.

– На этом рисунке рубины не указаны.

– Я знаю, – согласился Дэвид. – Но в записях, которые я нашел в Академической библиотеке во Флоренции, они упоминались.

– Тогда есть шанс, что медальон находится в парижском Музее естественной истории. У них там прекрасная коллекция минералов.

– Медальон в коллекции минералов?

– В 1887 году, когда правительство с опаской ожидало мятежа бонапартистов, министру финансов поручили провести аудит уцелевших королевских сокровищ. Если украшения имели драгоценные камни, их передавали Музею естественной истории. В результате этого коллекция минералов обогатилась сотнями разных вещей, начиная от гипнотических кристаллов Калиостро и кончая булавками с жемчугом и бриллиантами, некогда принадлежавшими Марии Антуанетте. Рубины в глазах горгоны могли спасти ваш медальон. Шанс небольшой, но он достаточно реальный. Кто знает? Возможно, вам повезет.

Дэвид посмотрел на Оливию, и та пожала плечами, возможно, им стоило проверить эту версию.

– Давайте посмотрим на их архивные записи, – предложила мадам Соланж.

Ее пальцы вновь замелькали над клавиатурой. Через минуту она разочарованно вздохнула, и Дэвид, взглянув на экран компьютера, прочитал черную надпись: «В настоящее время доступ невозможен».

– Они вечно переживают… Как вы в Штатах это называете?

– Технические трудности?

– Да, именно так. Их архивные записи сейчас недоступны. Я полагаю, завтра вы можете съездить туда и расспросить директора музея. Его зовут профессор Верне.

– А если мы поговорим с ним сегодня? – спросил Дэвид, укладывая набросок Челлини обратно в сумку.

– Сегодня музей закрыт.

– Вы не могли бы позвонить ему? – взмолился Дэвид. – Мы очень ограничены во времени.

– Это будет не совсем прилично.

Мадам Соланж выглядела несколько растерянной.

– Я понимаю. Но ваш звонок помог бы нам. Уверен, что доктор Армбрастер оценит вашу помощь. Как и мы.

Он испугался, что обидел ее. Однако после некоторой паузы француженка достала из кармана мобильный телефон.

– Хорошо. И когда вы встретитесь с ним, передайте ему, что им давно пора разобраться в своих файлах и навести порядок в записях!

Глава 23

– Пожалуйста, передайте мадам Соланж, что мы скоро все исправим, – сказал профессор Верне, включая свет в галерее минералогии и геологии. – Мне и самому неловко за наш архивный сайт.

Широкий коридор с высоким потолком нуждался в хорошей уборке. Одну стену холла украшала длинная доска почета, на которой позолоченными буквами были перечислены фамилии членов музейного совета попечителей.

– Фактически я займусь нашими записями сразу же, как только Лувр поделится с нами правительственными фондами. А пока нам перепадают лишь крохи с их стола, как бедным родственникам.

Дэвид понял, что здесь велась нешуточная межведомственная борьба. Поэтому он промолчал, не желая обижать старика неловким ответом. Примечательно, что и Оливия каким-то чудом пришла к такому же выводу. Профессор, носивший белый халат поверх мятого костюма, выглядел так, будто его отвлекли от дробления каменных плит. Из его кармана торчала рукоятка молотка. Халат был испачкан серой пылью. Когда Дэвид показал ему набросок Челлини и объяснил, что именно они ищут, старик на всякий случай убрал грязные руки за спину.

– Впечатляющий рисунок, – подытожил он. – Но я могу заверить вас, что в нашей коллекции нет ничего подобного. С рубинами или без них.

– Ваша компьютерная база данных сейчас не работает. Как вы можете знать наверняка? Если хотите, мы с Оливией поможем вам проверить учетные книги.

Дэвид знал, что снова наступает профессору на больную мозоль, но у него не было другого выбора.

– Я уже все проверил, – ответил Верне.

Дэвид почувствовал раздражение. Они не отходили от профессора с тех пор, как пришли в музей. И старый маразматик увидел набросок Челлини только сейчас.

– Весь наш архив находится здесь, – сказал профессор, похлопав ладонью по своему парику сомнительного медного цвета. – И я утверждаю, что этой вещи у нас нет.

Он поманил их в тускло освещенную галерею, закрытую сегодня для публики.

– Все, что наш музей получил из королевской сокровищницы, выставлено в этом зале, – сказал он, указав на длинное просторное помещение, которое выглядело не столь пышно, как галереи Лувра, но тем не менее впечатляюще.

Верне кивнул одинокому охраннику, и тот включил верхний свет. Стеклянные витрины будто бы ожили и заискрились разноцветными бликами. В центре зала под софитами располагалась витрина с несравненным сапфиром «Русполи», купленным Людовиком XV – камень кубической формы размером с перепелиное яйцо и весом в 135 карат. Он имел особый темно-синий цвет, который Дэвид прежде никогда не видел. Заметив восхищенные взгляды гостей, профессор удовлетворенно хмыкнул.

– В смутные времена такие камни разрезали на части, чтобы их не распознали при продаже. Но, как видите, этот малыш уцелел.

Позволив им полюбоваться красотой сапфира, профессор перешел к большой витрине, где хранилась коллекция заколок, колец и браслетов, украшенных драгоценными камнями.

– Некоторые из них принадлежали Марии Антуанетте, а другие – сестре Людовика XVI.

Рассматривая изысканные блестящие и полированные украшения, лежавшие на бархатных подушечках, Дэвид вдруг ощутил разочарование. Предмет их поисков не соответствовал такому окружению. Разве мог серебряный и тусклый медальон с головой ужасной Медузы соседствовать с гламурным шиком этих вещей? Мария Антуанетта, скорее, воспользовалась бы деревянной зубочисткой, чем прикоснулась к простому амулету с зеркальцем. Он начал думать, что зашел в тупик или, по крайне мере, двинулся в неправильном направлении.

В это время Оливия, которая уже дошла до середины зала, внезапно прокричала:

– Идите сюда!

Профессор взглянул на нее и с усмешкой сказал:

– A-а! Ей понравились кристаллы. Они, конечно, не такие ценные, но все-таки очень красивые. У нас чудесные экспонаты.

Дэвид направился к Оливии и увидел витрину, напоминавшую экспозицию геологического музея в каком-нибудь городе юго-западных штатов Америки. Внимание его спутницы привлекли два острых, угловатых кварцевых кристалла с бледно-лиловым оттенком. Они поблескивали в свете лампы, как половинки мускусной дыни. Сначала Дэвид не понял, почему Оливия заинтересовалась ими, но она указала ему на табличку, закрепленную на раме витрины: «Из личного имущества графа Калиостро (Джузеппе Бальзамо); ок. 1786 г.»

– Вы слышали о графе Калиостро? – спросил профессор Верне.

– Да, слышали, – ответил Дэвид.

Ему вспомнилась рукопись графа о египетском масонстве – та книга, которую Оливия заказала в библиотеке «Лоренциана». Насколько забавны такие совпадения, подумал он. Идешь и дважды наступаешь в одну и ту же яму.

– Интересно, как они оказались у вас? – спросила Оливия.

– Граф использовал их в своих демонстрациях гипноза и магии, – ответил профессор. – Но когда ему пришлось бежать из Парижа, многие из его вещей остались здесь.

– И что явилось причиной поспешного отъезда? – поинтересовался Дэвид.

– Наверное, это как-то было связано с ожерельем королевы, – предположила Оливия.

Профессор важно кивнул головой. Дэвид имел лишь отрывочные сведения об этом эпизоде. В ответ на его вежливую просьбу Верне с энтузиазмом изложил суть дела. У Дэвида сложилось впечатление, что директор музея сначала рассердился на непрошеных гостей, нарушивших его рабочий распорядок, но затем хорошенькая Оливия смягчила стариковское сердце. Теперь он с явным удовольствием потчевал ее своими историями.

– Все началось с того, что ювелиры королевского двора, партнеры Бомер и Бассанж, изготовили безумно дорогое ожерелье в надежде, что его приобретет мадам Дюбарри, а позже Мария Антуанетта. Но ни та ни другая не купила это украшение. И тогда одна молодая и привлекательная женщина по имени Жанна де Ламотт Валуа, авантюристка до мозга костей, совершила невероятное мошенничество.

– Самое крупное в те дни, – добавила Оливия.

– Она уговорила беспринципного кардинала купить ожерелье. Он думал, что приобретает его для королевы, которая позже тайно вернет ему потраченные деньги. Однако Мария Антуанетта ничего не знала о сделке. И она не получила это украшение. Его украла Жанна де Ламотт. Она и ее сообщники разобрали ожерелье на части и продали бриллианты почти за бесценок. Вину за эту авантюру взвалили на Марию Антуанетту, хотя она была тут ни при чем и отрицала причастность к покупке ожерелья. Народ Франции не поверил королеве. Позже революционный трибунал объявил этот случай ярким примером ее расточительности.

– Какую же роль играл в этой истории граф Калиостро? – спросил Дэвид, чувствуя себя, словно студент, пропустивший несколько лекций.

– Мадам Валуа намеренно впутала графа в свой план, поскольку он был фаворитом двора. Королеве нравилась его компания, и она щедро выказывала ему знаки своего расположения. Графа осудили, поместили в Бастилию, но после девяти месяцев выпустили на свободу. Будучи умным человеком, он понял, что злоупотребил гостеприимством французов, и на следующий день покинул Париж.

Оливия всплеснула руками и указала Дэвиду на амулеты, вырезанные в форме скарабеев и странных неземных созданий.

– Какая прелесть!

Ей особенно понравился янтарь с изображением злобно усмехавшейся гаргульи.

– Это был подарок королевы, – объяснил Верне. – Она знала, что граф собирал экзотичные и оккультные предметы. Позже он упоминал, что дух одной из таких вещей изгнал его из Франции.

– А что, если Мария Антуанетта подарила ему и медальон с Медузой? – сказала Оливия. – И он принял подарок как знак ее внимания?

Дэвид подумал, что зеркало действительно больше подходило вкусу графа, чем королевы Франции.

– Здесь на витринах все его вещи? – спросил он у профессора.

– Все, кроме некоторых документов, – пожав плечами, ответил Верне. – Они хранятся в архиве. Там, за той дверью.

– Мы можем посмотреть на них? – нетерпеливо спросила Оливия.

Профессор, который уже не мог отказать ей ни в чем, смахнул пыль с халата и жеманно произнес:

– Такой красивой и юной посетительнице я готов показать что угодно.

Дэвид почувствовал себя лишним, но это его не опечалило. Профессор повел их в другой конец галереи, где длинный коридор соединялся с флигелем.

– Бежав из Парижа, Калиостро направился в Рим, – продолжил свой рассказ Верне. – Как выяснилось позже, это было не очень мудрое решение. К тому времени папа римский обвинил графа в богохульстве, велел сжечь все его книги и заточить преступника в замок Сант-Анджело.

– В тюрьму, где некогда сидел Челлини, – заметил Дэвид.

– Оттуда графа перевели в отдаленную крепостную тюрьму Сан-Лео. Он прожил там четыре года, прежде чем его задушил один из тюремщиков.

Они прошли мимо нескольких охранников. Профессор открыл обитую стальными пластинами дверь и начал спускаться по спиральной металлической лестнице. На третьем подземном этаже он щелкнул выключателем, и люминесцентные лампы осветили большое помещение. Бесконечные ряды полок, заваленных ящиками, тянулись, насколько мог видеть глаз. К счастью, Верне неплохо ориентировался в музейном архиве. Он подвел их к какому-то ряду, порылся среди пыльных папок, затем повернулся к другому стеллажу и указал на большую коричневую коробку, стоявшую на верхней полке.

– Вы не могли бы снять ее оттуда? – попросил старик.

Дэвид с радостью выполнил его просьбу, подняв густое облако пыли.

– Несите ее сюда, – сказал профессор, направляясь к запыленному столу, окруженному несколькими старыми деревянными стульями.

Когда Дэвид поставил коробку на стол, Верне продолжил рассказ о судьбе осужденного графа.

– Каждый день своего заточения Калиостро царапал на стене какие-нибудь откровения. Вместо мела он использовал заостренные камни. Позже Наполеон Бонапарт, большой поклонник оккультизма, послал своих помощников в камеру, где скончался граф. Он велел им скопировать все слова и уцелевшие образы.

Похлопав по коробке, профессор добавил:

– Боюсь, что здесь вы не найдете медальонов. Но, возможно, эта информация поможет вам в дальнейших поисках.

Дэвид в этом весьма сомневался, однако из-за отсутствия других вариантов он решил осмотреть предложенные документы. Тем более что Оливия выглядела совершенно окрыленной.

– Вы должны понять, что обычно мы не позволяем посетителям работать здесь без присмотра, – сказал Верне, взглянув на старые настенные часы, которые громко отсчитывали минуты. – Но мне нужно закончить кое-какую работу, а архив сегодня закрыт по техническим причинам.

– Мы будем очень аккуратны, – заверила его Оливия. – И перед уходом вернем коробку на прежнее место.

Верне все еще колебался.

– Если мадемуазель будет так добра и на обратном пути зайдет в мой кабинет, я с удовольствием выслушаю, удалось ли вам что-то найти.

– Восхитительно, – с обворожительной улыбкой сказала Оливия.

– Я тоже приду, – добавил Дэвид.

Профессор сделал вид, что не расслышал его слов. Как только он скрылся за одним из стеллажей, Дэвид поднял крышку коробки. Внутри находилось несколько пластиковых папок, снабженных архивными бирками. Некоторые из них пожелтели от времени. Выбрав самую толстую папку, Оливия бухнулась на стул по другую сторону стола. Дэвид принялся осматривать дневники, озаглавленные как «Documents originaux, С. San Leo, 1804». Это были полевые записи, сделанные посланником Наполеона. Он осторожно вытащил их из папки и разложил на столе.

Желтые и сморщенные листы напоминали папирус. Чернила выцвели и стали серыми, а написанные ими слова едва различимыми. Судя по всему, эти дневники прошли через многие руки. Часть рисунков представляла собой традиционные масонские символы: молоты и деревянные колотушки, кирпичи и мастерки. Другие являлись неумелыми воспроизведениями египетских иероглифов. Дэвид узнал Анубиса – бога подземного мира, которого всегда изображали с головой шакала. Тут же была и Исида, богиня природы и магии, коронованная изогнутыми рогами быка. Посланник Наполеона дотошно скопировал их с тюремной стены, как и фразы на итальянском языке.

«Глаз пирамиды видит все вещи», – гласило первое откровение графа.

«Мастер Потерянного замка обладает секретом секретов», – сообщала следующая запись.

Эти фразы казались Дэвиду бредом обезумевшего человека, погребенного в подземной тюрьме. Но внезапно одна из строк заставила его вздрогнуть.

«Бессмертная горгона досталась Сант-Анджело».

Горгона? Неужели ссылка на магическое зеркало? Но почему тут говорилось о связи «Медузы» с римской тюрьмой? Может быть, Калиостро получил медальон в подарок, а затем покинул Францию и умчался в Рим, где папа римский лишил его зеркала вместе с другими богохульными вещами? Или перед отправкой в Сан-Лео ему удалось спрятать амулет где-то в тюремной камере? Дэвид внимательно осматривал другие наброски и записи, скопированные посланником Наполеона, но, сколько бы он ни листал страницы вперед и назад, ничто не объясняло загадочную надпись о горгоне.

Тем не менее начало было положено. Решив рассказать Оливии о своей находке, он вдруг понял, что с тех пор, как они открыли коробку с документами, его спутница вела себя непривычно тихо. Он с удивлением взглянул на нее и увидел на столе перед ней конверт со старыми черно-белыми фотографиями – каждая примерно восемь на десять сантиметров. Оливия медленно и методично рассматривала каждую из них и затем перекладывала в другую пачку.

– Мне кажется, я нашел кое-что.

Он рассказал ей о строке с упоминанием горгоны.

– Похоже, Калиостро считал это важным, раз оставил на стене такую запись.

Оливия рассеянно кивнула. Она по-прежнему была поглощена осмотром фотографий.

– Я тоже отыскала что-то интересное.

Дэвид взял один из снимков и развернул его на сто восемьдесят градусов. На фотографии с надписью «Сан-Лео» были изображены руины крепости, стоявшей на вершине отвесного утеса. Именно там Калиостро провел в заточении последние годы. Взглянув на другой снимок, Дэвид увидел низкую дверь с железной решеткой. На третьей фотографии была тюремная камера. Часть каменной стены разрушилась. В большой дыре виднелись сгнившие опоры и груда щебеня, осыпавшегося в следующую камеру.

– Насколько мне помнится, – сказал Дэвид, – у посланников Наполеона не было с собой фотоаппаратов. Кто делал снимки?

– Переверни любой из них, – ответила Оливия.

Дэвид последовал ее совету. На обратной стороне фотографии стоял поблекший черный штамп: две зубчатые молнии, а под ними слова – «Das Schwarze Korps», в переводе с немецкого «Черный корпус». Он недоуменно пожал плечами.

– «Дас шварце корпс», – пояснила Оливия. – Так называлась газета СС. Личный рупор Генриха Гиммлера. Именно там много писали о расовых теориях и оккультных основах нацистского режима. Если верить сопроводительному письму, 15 июня 1940 года правительство Виши предоставило нацистам доступ к документам этого архива. Через день после того, как армия вермахта захватила Париж. В одном им не откажешь – они действовали быстро и решительно.

– Я все равно не понимаю. Если эти фотографии были сделаны нацистами в Италии, как они оказались во французском архиве?

– Вероятно, немецкий исследователь собрал здесь полное досье. А почему бы и нет? Апологеты рейха ожидали, что их власть будет длиться не меньше тысячи лет.

– О каком исследователе ты говоришь? О Гиммлере?

– Нет, Гиммлер тогда был слишком занят. Однако он послал сюда доверенного человека.

Она показала ему распоряжение какого-то французского бюрократа. Приказ предписывал незамедлительно уволить мсье Мориса Вайнберга – администратора музейного архива. Ниже, почерком самого рейхсфюрера, рекомендовалось назначить на его место Дитера Майнца – заслуженного профессора Гейдельбергского университета.

Дитер Майнц, знаток оккультизма и теологии, чья подпись стояла на многих книжных карточках библиотеки «Лоренциана». Оливия выглядела так, как будто она только что нашла кусок золота.

– Я знала это, – сказала она. – Они собирали информацию о Калиостро.

Неужели нацисты интересовались им в надежде выяснить судьбу «Медузы», с ужасом подумал Дэвид. И что, если они нашли магическое зеркало? Стало ли оно еще одним предметом, похищенным ими при грабеже Европы? Сколько сокровищ было уничтожено войной! А сколько их по-прежнему лежало в банковских хранилищах различных городов, от Брюсселя до Буэнос-Айреса. В ячейках с забытыми кодами, записанных на людей с неприметными фамилиями.

– Хочешь узнать хорошие новости? – спросила Оливия.

– Какие?

Хорошие новости ему не помешали бы. Она указала на пыль, покрывавшую бумаги и коробку.

– Никто не рассматривал эти документы долгое время.

Довольно верное замечание, и оно действительно порадовало его. Никто не искал здесь «Медузу» несколько десятков лет. Хотя было не ясно, куда могла привести такая информация.

Они осмотрели содержимое остальных папок. В них хранилось несколько заметок, напечатанных во Франции – в основном, воспевавших силу магии, которую Калиостро познал в древнем Египте. Закрыв картонную коробку, Дэвид поместил ее на полку. Затем они вернулись в кабинет директора. Вполне возможно, что в прошлом здесь располагался небольшой концертный зал. Но теперь посередине стояли стол и длинный верстак, заваленный камнями, долотами и прочими инструментами. Профессор Верне закреплял в тисках какой-то образец.

– Спасибо за помощь, – сказала Оливия.

Старик оглянулся, еще раз повернул рукоятку тисков и галантно ответил:

– Всегда рад служить вам, мадемуазель.

Дэвид заметил, что он не сводил глаз с Оливии. Смахнув пыль и сняв халат, Верне предложил проводить ее до дверей музея. Дэвид снова будто выпал из игры. По пути профессор расспрашивал Оливию о ее работе; об университете, где она училась; о том, как ей понравился Париж. Дэвид уныло плелся за ними. В портике холла старик взял Оливию под локоток и вновь заверил ее, что он доступен для общения в любое время. «Я не говорил вам, что живу неподалеку?» Дэвид со вздохом перевел взгляд на именную доску совета попечителей, где значилось несколько дюжин фамилий в произвольном порядке. Многие из них ничего говорили ему. Другие были известны по новостям из мира политики и финансов. Но одно, написанное позолоченными буквами внизу последнего столбца, заставило Дэвида всмотреться пристальнее.