Текст книги "Зеркало Медузы"
Автор книги: Роберт Маселло
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц)
– Нет, это было зеркало, он назвал его «Медуза», – ответил Дэвид. – И я уверен, что Челлини сделал его.
Поразмыслив над его словами, Оливия задумчиво сказала:
– Я знаю о Бенвенуто очень много. Возможно, больше, чем кто-либо в Италии…
Дэвид чуть не рассмеялся. Одно было верно: своим самомнением она могла затмить даже самого мастера.
– Но я никогда не слышала об этой вещи. О зеркале под названием «Медуза».
– Никто не слышал, – ответил Дэвид. – Но мне поручили отыскать его.
Оливия села в кресло и опустила руки в шутливом жесте изумления.
– И как вы собираетесь искать эту вещь? Она была утрачена пятьсот лет назад!
– Честно говоря, не знаю, – признался Дэвид. – Но в библиотеке «Лоренциана» собраны многие документы Челлини. Их тут больше, чем в любом другом месте на земле. Поэтому я решил начать поиски отсюда.
Она неуверенно склонила голову набок. Он взял карандаш из серебряного стаканчика.
– У вас есть идея получше?
Оливия взглянула на него и, склонившись вперед, спросила:
– Вы что, хотите предложить мне работу?
– А вы сейчас свободны? – с улыбкой ответил Дэвид.
– Я не уверена. Знаете, все эти туры отнимают много времени. И потом мое собственное исследование…
– Хорошо, – сказал Дэвид, начиная заполнять бланк заказа и тем самым прерывая ее блеф. – Приятно было пообщаться с вами.
Ладонь Оливии легла на его руку.
– Я уже чувствую, как трудно мне будет работать с вами, – сказала она.
С ее губ сорвался звонкий смех, и Дэвид тоже засмеялся.
– Я потребую хорошую оплату.
Из читального зала послышалось шиканье. Оливия схватила бланк и прочитала сделанный Дэвидом заказ.
– Сборник рукописей Медичи-Палатино? – с удивлением спросила она.
– Да, – ответил он, надеясь на ее одобрение.
– Неплохо для начала, – кивнув, сказала она.
Подняв руку, чтобы подозвать дежурного библиотекаря, Оливия тихо добавила:
– Возможно, вы не так и безнадежны, как мне сначала показалось.
Глава 15
У стен собора завывал холодный ветер с озера Мичиган. Он задирал полиэтиленовую пленку, закрывавшую часть разобранного потолка, и направлял сквозняк в боковую часовню, где проходила церемония прощания. На подставке у гроба размещался увеличенный снимок Рэндольфа Ван Оуэна, стоявшего за штурвалом своей яхты. Ниже находилась табличка с датами его рождения и смерти.
Несмотря на известную фамилию и долгую историю Ван Оуэнов в округе Чикаго, Кэтрин пригласила на церемонию лишь нескольких человек – сестер Рэндольфа, их детей и немногочисленных друзей из яхт-клуба. Молодой священник, отец Фланаган, старался, как мог, но слишком робел и волновался, а потому не мог степенно, скорбно и искренне говорить о смерти незнакомого ему человека. Ван Оуэны не ходили в церковь, и речь священника о достоинствах умершего опиралась на сведения, почерпнутые из быстрого поиска в «Гугле».
Кэтрин хотела, чтобы церемония закончилась быстрее. Она с трудом переступила порог кафедрального собора и, взглянув на кабинки с красными занавесями, испытала вполне понятные угрызения совести. Ей пришлось пройти мимо того самого места, где несколькими ночами ранее старый священник, отец Ди Дженнаро, выронил из руки мобильный телефон и замертво рухнул на пол. Теперь ничто не говорило о происшедшем и не указывало прихожанам на гибель пожилого падре. Ей почему-то подумалось, что такие места на земле походили на темные пятна. Для обычных людей они были незаметными, но она натыкалась на них где угодно. После такой долгой жизни весь мир казался ей одним большим кладбищем.
Урна из оникса с прахом Рэндольфа покоилась на мраморном постаменте. Время от времени священник смотрел на нее с показным уважением, словно она хранила некое присутствие, сущность… или что-то иное, а не прах и золу. Кэтрин не питала иллюзий. Любой, кто оказался бы на ее месте, уже не мог бы видеть мир по-другому.
Священник произнес нараспев последнюю молитву, и обряд закончился. Кэтрин, поправив черную вуаль, попрощалась с другими участниками церемонии. Сестры Рэндольфа, с которыми она никогда не поддерживала отношения, потянулись к выходу, таща за собой избалованное потомство. «Морские волки» пожали ей руку и без сомнения направились в яхт-клуб, чтобы выпить за погибшего товарища.
Отец Фланаган подошел к ней и, выслушав ее благодарные слова, произнес:
– Нет, это я должен сказать вам спасибо.
– За что?
Указав рукой вверх, где к стропилам крепились шапки предыдущих кардиналов и шуршала полиэтиленовая пленка, он смиренно ответил:
– Вы сделали очень щедрое пожертвование церкви. Теперь мы сможем покрыть затраты на ремонт нашей крыши.
Она действительно пожертвовала круглую сумму. Из-за чувства вины перед старым священником. Если бы она не напугала его своим признанием, он умер бы однажды с миром в теплой постели, а не на холодных камнях. На следующий день после его смерти она подписала чек. Подписывать чеки легко.
– Вас проводить? – спросил отец Фланаган.
Она ответила, что это необязательно. Сирил, надев на руки белые перчатки, поднял урну с прахом покойного. Они прошли по проходу к большим двойным дверям с узорами Древа Жизни. Когда створки открылись, в лицо Кэтрин ударил порыв леденящего ветра. Она осторожно спустилась по ступеням.
В салоне лимузина было тепло и уютно. Устроившись на заднем сиденье, она прислушалась к шелесту мокрого снега, хлеставшего по окнам. В такую погоду поездка на кладбище Кэлвари могла занять полчаса. Это было самое старое католическое кладбище в епархии. Оно располагалось на Клэрк-стрит, и именно там более века назад Ван Оуэны возвели семейный мавзолей. Кэтрин провела всю дорогу в молчании, которое нарушалось лишь шуршанием шин, плеском дорожной слякоти и скрипом дворников на ветровом стекле. Сирил знал, что она хотела побыть наедине со своими мыслями.
А эти мысли вновь побежали в том направлении, которое уже стало привычным для нее в последнее время. Она думала о Дэвиде Франко, о его возможном успехе в поисках «Медузы». Он находился в Италии всего лишь несколько дней. Однако смерть Рэндольфа – последняя в череде многих других – усилила ее стремление найти магическое зеркало. С его помощью Кэтрин надеялась разрешить наконец давно мучившую ее проблему. Но почему она так верила в Дэвида? Ее другие посланники тоже уезжали в Европу и либо возвращались с пустыми руками, либо, как в случае покойного Паллисера, их тела вытаскивали баграми из Луары. Она понимала, что должна была предупреждать своих новых агентов. Но кто тогда согласился бы взять на себя такую опасную миссию?
Вдоль берега озера громоздились огромные кучи снега и льда, похожие на груды строительных блоков. Озеро казалось серой равниной, по которой ветер гонял стада белых барашков. Холодный тусклый свет вечернего солнца едва пробивался сквозь тучи. Нет, она не будет скучать по этому стылому месту. После смерти Рэндольфа она потеряла последнюю причину, по которой оставалась здесь. Миссис Ван Оуэн решила перебраться в теплый климат… и обзавестись новой ролью в этой жизни, как она уже делала бесчисленное множество раз. Она никогда не задерживалась долго в какой-либо стране, боясь вызвать ненужные подозрения. И ее время в Чикаго подошло к концу.
Когда они подъехали к кладбищу, Сирил замедлил скорость и свернул под готический свод, украшенный греческими буквами – альфой и омегой. Кэтрин вспомнила, что это были христианские символы Бога, означавшие начало и конец существования. Проезжая под ними, она почувствовала себя отвратительной грешницей. Лимузин пересек открытую площадку и медленно покатил по широкой аллее мимо каменных склепов и мрачных монументов под голыми ветвями деревьев, высохшими и потерявшими кору от старости.
– Следующий поворот налево, – проинструктировала она водителя.
Мавзолей Ван Оуэнов был, пожалуй, самым помпезным на всем кладбище. Построенная в виде греческого храма из того же белого известняка, который лежал на волнорезах, защищавших Шеридан-роуд от вечно неспокойного озера, усыпальница располагалась на небольшом холме, откуда открывался хороший обзор на окрестности. Лучшие места всегда достаются не тем, кто делает что-то хорошее, подумала Кэтрин. Из-за суровых зим среднего запада мавзолей давно утратил свой прежний глянец. На его крыше образовалась трещина, в которую пробрались какие-то вьющиеся растения. Когда персонал кладбища предложил Рэндольфу удалить эту лозу, разрушавшую крышу, ее супруг сказал: «Оставьте растения в покое. Они единственные живые существа на целую квадратную милю». Сейчас Кэтрин понимала, о чем он говорил.
Так как обочины с двух сторон оказались заваленными снегом, Сирил остановился посреди аллеи. В зоне видимости была еще одна машина, но она, выпуская из выхлопной трубы белый шлейф пара, направлялась к дальнему концу кладбища.
Кэтрин закуталась в шубу. Как только ее помощник открыл дверь, она осторожно вышла на обледеневшую аллею. Сирил, держа в одной руке урну, подхватил ее под локоть. Она оперлась на его руку, и они вместе перебрались через снежный сугроб, образовавшийся на обочине. Пригибаясь под порывами ветра, Кэтрин поднялась на холм. Высокая дверь мавзолея представляла собой каркас из железа, черным кружевом обрамлявший толстое непрозрачное стекло. Кэтрин покопалась в плисовом кармане шубы и достала железное кольцо со старинным ключом. Наверное, такими ключами открывали камеры Бедлама. Она передала кольцо Сирилу, но замерзшая скважина не позволила вставить ключ в непокорный замок.
Однако ее помощник неплохо подготовился. Сирил очистил скважину концом отвертки и впрыснул в отверстие немного универсальной смазки. Через несколько мгновений он повернул ключ в замке, и тяжелая дверь, достойная подвалов солидного банка, открылась с басовитым скрипом.
– Может быть, мне пойти с вами?
– Нет, – прижав урну к груди, ответила Кэтрин. – Лучше разверни машину, чтобы мы сразу поехали в город, когда я выйду оттуда. Мне понадобится десять-пятнадцать минут.
Кэтрин вошла в мавзолей, и Сирил закрыл за ней дверь. Пара створных окон, с такими же затемненными стеклами, как на двери, пропускали достаточно света, чтобы не включать люминесцентные лампы – здесь было гораздо светлее, чем она ожидала. На мраморных плитах стен виднелись надписи с цитатами из Библии. В углу у арки со ступенями располагался бюст Арчибальда Ван Оуэна – бородатого «барона железных дорог», который в конце девятнадцатого века обеспечил своим потомкам счастливую и богатую жизнь. Теперь он сердито смотрел на каждого входящего в его посмертную обитель.
Спустившись по ступеням, Кэтрин оказалась в склепе. С каждой стороны на гранитных плитах находилось несколько гробов. Их латунные ручки потускнели от возраста, а некогда блестевшее от лака дерево теперь потемнело и покрылось слоем пыли. На двух полках, тянувшихся вдоль стен, стояло множество урн из порфира и фарфора. В них хранились кремированные останки почивших Ван Оуэнов. Воздух внутри был холодным, но не застоявшимся. Щель в потолке, которую проделала лоза, создавала естественную вентиляцию. В верхнем углу рядом с ней подрагивала паутина шириной не меньше ярда. Просочившаяся влага от дождей и таявшего снега образовала на мраморных плитах большое желто-зеленое пятно.
По спине Кэтрин побежали мурашки – не от холода, гробов и урн, а от вида паука, появившегося на тонких нитях паутины. Уловив необычные воздушные потоки в помещении, насекомое, вероятно, решило, что в его западню угодила какая-то жертва. В поисках долгожданной добычи паук сначала пробежал в одну сторону, затем в другую. И Кэтрин, пойманная в паутину времени, вдруг почувствовала необъяснимый страх.
Она торопливо подошла к стене, протерла перчаткой небольшой участок на полке и поместила туда урну с останками Рэндольфа. Несколько секунд она поглаживала ее рукой, будто бы благословляя прах покойного супруга. Но на самом деле Кэтрин просто ожидала каких-то эмоций, какого-то чувства завершения или, возможно, печали. А в ее душе царила пустота. Она слишком часто разыгрывала эту сцену, и та уже утратила новизну. Ее сердце было таким же мертвым, как обитатели склепа.
Вместо скорби о Рэндольфе Кэтрин, сама того не замечая, унеслась в своих мыслях в давно минувшие времена, когда действительно была живой и чуткой, когда она открыто и страстно принимала все, что предлагал ей окружающий мир. В ту пору художники умоляли ее стать их натурщицей и музой, а аристократы дарили ей подарки в надежде, что она ответит им любовью. Но, честно говоря, в те дни был лишь один мужчина, затронувший – нет, взявший в плен – ее сердце. Только один смог проникнуть в ее душу. Даже теперь она могла представить его грубые руки на своих бедрах и груди. Он поворачивал ее и так и эдак, придумывая позы для новых статуй и фигур. Разве могла она забыть, как густая борода Челлини царапала ее лицо и шею? А его вызывающий смех и дерзкую улыбку, когда он рассказывал о своих шутках и проказах над лордами и придворными дамами? Ей вспоминались ночи, которые они проводили на твердом матраце в его студии. Ей вспоминались дни, когда она ела из серебряной посуды богатых заказчиков и прогуливалась под руку с ним по Понте Веккьо.
Как часто она вспоминала ту судьбоносную ночь, когда из любопытства открыла железную шкатулку и навсегда изменила свою судьбу. Теперь ей оставалось надеяться только на это проклятое зеркало: на то, что, разбив его, она сможет развеять магические чары и освободиться от их пут. Если верить «Ключу», другого выхода из железной клетки бессмертия не было. Но пока все сказанное в рукописи о магической силе «Медузы» оказалось верным. Так стоило ли сомневаться в остальном? Когда зеркало будет разбито, ее жизнь возобновится вновь. Оттаяв от мороза вечности, она начнет двигаться дальше во времени – день за днем, как любая смертная женщина. И ее конец, в обусловленный срок, тоже будет естественным. Говоря словами великого Шекспира, это станет благоговейно желаемым завершением ее долгой истории. Словами великого Шекспира… Когда она знала его, все относились к нему с плохо скрытым презрением, как к неуемному писаке.
Почувствовав вкус соли на губах, Кэтрин вдруг заметила, что по ее щекам текут горячие слезы.
Она бежала из Флоренции, но, так как люди Кастро неотступно преследовали ее, ей пришлось покинуть европейский континент. Английский фрегат пустил их корабль ко дну, и тот затонул в двухстах милях от Шербурга. Три дня Катарина цеплялась за обломок бревна. Затем другое судно подобрало ее, и вскоре она, сменив фамилию, нашла кров среди эмигрантов из Англии. Еще через несколько лет до нее дошли вести о смерти Бенвенуто. Его похоронили в базилике делла Сантиссима Аннунциата. Она тогда гадала, как ему удалось избежать проклятия бессмертия и выпросить у бога прощение. Хотя она могла быть единственной жертвой той магии. Но неужели Челлини сделал волшебное зеркало и не опробовал его на себе? Это казалось непохожим на него. С другой стороны, ей следовало учесть упрямую натуру мастера. После тех новостей она впала в депрессию, чувствуя себя безвозвратно потерянной и одинокой. Но она привыкла к этому с годами. Она стала одинокой странницей, и холодный бесконечный поток времени уносил ее все дальше.
Паутина снова завибрировала. Она увидела, как черный паук опять заметался по нитям. Хриплые рыдания рвались из ее горла, и ей пришлось присесть на каменную скамью, установленную рядом с гробами. Она вытащила из кармана надушенный платок и вытерла им слезы. Когда Сирил открыл дверь, в лицо Кэтрин пахнуло сквозняком.
– Вы в порядке? – спросил водитель.
Она молча кивнула головой. Наверное, ее помощник подумал, что она выпускала наружу эмоции, скопившиеся после смерти супруга. Ну, что же? Пусть так и думает.
– Машина у ограды, – добавил Сирил.
На этот раз она ответила:
– Я выйду через минуту.
Дверь снова заскрипела. Немного успокоившись, Кэтрин случайно взглянула на паука, ожидавшего своего часа в углу паутины. Одного его вида было достаточно, чтобы вновь заставить ее почувствовать холодный озноб. Она вскочила на ноги и, закрывая за собой массивную дверь, поклялась, что никогда больше не вернется в этот мрачный склеп.
Глава 16
Лавка мясника – вот на что, по мнению Эшера, походила сейчас лаборатория. Интересно, хватит ли у Шиллингера денег, чтобы оплатить такую работу?
Янтцен в хирургической повязке и в заляпанном кровью переднике только что бросил в кислотную ванну последнюю отрезанную ногу. Полное уничтожение трех трупов – начиная от волос на голове и кончая ногтями на ногах – было нелегким делом, и они потратили на это почти два дня. Поначалу Юлиус хотел утопить тела в Арно или спрятать их где-нибудь в сельской местности. Но Эшер по опыту знал, что трупы имели обыкновение обнаруживаться. Реки углубляли драгами, поля вспахивали плугами, и даже асфальтированные парковки иногда раскапывали для новых строительных объектов. Поэтому, пока они смывали кровь в коридоре, Эрнст терпеливо объяснил Янтцену, что им нужно избавиться от улик, не выходя из дома. Здесь и сейчас! И разве можно было найти для этого лучшее место, чем секретная лаборатория Юлиуса?
Эшер прошелся по магазинам и купил топор, пилу, стальной молоток, галлонные канистры с химическими реактивами и все, что требовалось для расчленения, разложения и ликвидации человеческих останков. На обратном пути он запасся несколькими банками «Левенбрау» – хорошим немецким пивом. Ему уже надоело пить итальянские помои. А он не сомневался, что предстоящая работа вызовет у него большую жажду.
Хотя Янтцен был доктором, Эшер вскоре обнаружил, что его напарник имел слабый желудок для подобных грязных дел. Эрнсту пришлось самому поднимать трех турок на лабораторный стол и попеременно орудовать то пилой, то топором. Каждое тело аккуратно делилось на шесть частей: руки, ноги, голова и торс. Далее шла тонкая работа. Например, при дроблении челюстей приходилось выдергивать каждый зуб и подвергать его размельчению. Пока Эшер работал над разделкой трупов, Янтцен занимался кислотным растворением, кремацией и смывом останков. Иногда он прерывал свои действия и стремительно бежал к хирургической раковине.
– Милостивый боже! – возмутился Эшер. – Как же ты получил медицинский диплом?
– Я не расчленял трупы!
– Почему ты так нервничаешь? Их убил не ты, а я. Неужели тебе хотелось, чтобы они прикончили нас?
– Ахмет не стал бы убивать ни меня, ни тебя. Он просто был под кайфом и искал себе дозу.
– Ах, вот как ты теперь заговорил!
– Ну, а что, по-твоему, еще могло случиться?
– Я думаю, он пришел сюда разобраться со мной, – ответил Эшер, разбивая молотком лежавший на столе череп. – Но потом паренек решил немного развлечься.
Смягченный кислотой череп разлетелся на куски, как тыква.
– Я всегда говорил: не посылайте наркомана выполнять серьезную работу!
Пару раз в сутки Эшер выходил перекусить. Юлиус оказался прав: испанский ресторан на соседнем углу оказался действительно хорошим. Янтцен боялся выходить из дома. Эрнст приносил ему еду. Он не планировал ночевать в этой убогой и грязной квартире, но работы было так много, что мысль об отеле отпала сама собой. Он просто занял единственную постель, и Юлиусу пришлось уступить.
За Дэвида Франко можно было не беспокоиться. Эрнст знал, что парень будет безвылазно торчать в библиотеке «Лоренциана». Когда он в первый раз пришел туда, Эшер звякнул Шиллингеру – его босс имел связи по всей Европе. Через несколько минут ему перезвонил директор библиотеки. Он представился как доктор Валетта и обещал держать его в курсе всех действий Дэвида Франко. Пока, насколько мог судить Эшер, никто не пронюхал об их инциденте с турками. И он не имел желания рассказывать об этом кому бы то ни было. Вот если бы и Янтцен умел держать свой рот на замке…
Его мобильный телефон, лежавший в нагрудном кармане, сыграл рингтон, и ему пришлось стянуть с рук целлофановые перчатки. Звонил Валетта. Мужик держал свое слово.
– Он ушел, а женщина осталась в зале, – прошептал итальянец, как будто боялся, что его подслушают.
– Куда он ушел?
– Откуда мне знать? Но Оливия Леви работает в читальном зале. Прямо сейчас. Вы ведь хотели знать, когда и чем она будет заниматься.
– Все верно. Вы отлично справляетесь. Спасибо за информацию.
Бросив взгляд через плечо, он увидел, что Янтцен смывал шлангом золу и пыль от костей. Каждые несколько часов, ради собственной безопасности, он выливал в раковину бутыль с очищающей жидкостью.
– Ты уже заканчиваешь? – спросил он.
Янтцен повернулся, но на его лице застыло бездумное выражение напуганного идиота. Плечи уныло обвисли, ввалившиеся глаза молили о пощаде. Униженное и побежденное существо. А ведь он мог бы прописать себе пилюли от страха и диареи, подумал Эшер.
– Давай-давай, пошли, – сказал он, бросив перчатки на залитый кровью стол. – Если будешь хорошим мальчиком, я куплю тебе мороженое.
Когда Юлиус закрывал дверь квартиры, во дворе появился безумного вида молодой человек. Заломив руки в жесте отчаянной просьбы, он начал скулить:
– Доктор Янтцен? Доктор Янтцен? Мне нужно поговорить с вами, синьор.
Еще один тип из клиентуры доктора.
– Не сейчас, Джованни, – ответил Юлиус.
– Мне нужно обсудить с вами одно дело.
Похоже, парень находился под действием какого-то наркотика. Он бросил умоляющий взгляд на Янтцена и дернул его за рукав.
– Тебе сказали: «не сейчас»! – рявкнул Эшер, и молодой человек, посмотрев в его безжалостные синие глаза, попятился назад, едва не плюхнувшись в вонючий фонтан.
Машина Юлиуса («вольво», как мог бы догадаться Эрнст) была припаркована около табачной лавки. Пока Эшер ждал, когда Янтцен откроет двери, он заметил нескольких мужчин, возбужденно болтавших внутри лавки. Рядом с ними стояла смуглая женщина с густыми бровями, цветастым шарфом, повязанным на голове, пара детишек цеплялась за ее плащ. Опять эти турки! Когда он швырнул сумку на переднее сиденье и забрался в салон, смуглая женщина метнулась к витрине и, взглянув на него, побежала к двери. Колокольчик на выходе разразился громким звоном.
– Езжай, – велел Эшер.
Юлиус послушно завел мотор. Женщина приблизилась к машине, крича на плохом итальянском, что ее муж не вернулся домой и что она знает, кто в этом виноват. Эшер поднял стекло, а когда она застучала по окну костяшками пальцев, он одарил ее презрительным взглядом. Дети выбежали на дорогу, как будто хотели помешать их бегству.
– Дави этих щенят, – крикнул Эрнст.
– Ради бога, Эшер…
Эрнст склонился к рулю и нажал на гудок. Дети испуганно отпрыгнули от машины. Женщина плюнула в окно, и всю остальную часть поездки (возможно, десять минут, которые они провели в плотном потоке транспорта) ее слюна медленно стекала вниз по стеклу. Эшер назвал Юлиусу адрес. Когда они добрались до пьяццы делла Република и нашли свободное парковочное место, он поднял сумку с пола и вышел из машины.
Позднее утро радовало ярким солнцем. Пока Юлиус плелся позади, Эшер резво взбежал по ступеням старого здания и нажал на кнопку звонка, желая убедиться, что в квартире Оливии никого не было. Сама хозяйка находилась в библиотеке, но это еще не означало, что она не имела сожителей. Ответа не последовало. Он начал обзванивать все другие квартиры, пока один из жильцов не открыл дверь в коридоре.
– Доставка товаров для синьорины Леви! – крикнул Эшер.
Проникнув в здание, они поднялись на третий этаж. Юлиус едва не наступал ему на пятки. Дверь Оливии, украшенная открыткой с какой-то древней статуей, не вызвала никаких затруднений. Эрнст умел вскрывать любые замки, а этот был дешевой рухлядью. Раздвинув занавес, он осмотрел жилище, напоминавшее пещеру. Святой Иисус, подумал он. Неужели никто из флорентийцев не живет в чистоте и порядке? Эшер нашел выключатель, включил свет и вздрогнул, увидев пару больших глаз, смотревших на него. На расшатанной этажерке сидела сова с искалеченным крылом. Она не могла летать, поэтому просто сердито угукала на незваных гостей.
– Этот город… pazzo, – сказал Эшер. – выживший из ума, как мой дед.
Остальная часть квартиры выглядела такой же странной. На диване и столе, на креслах и полках громоздились залежи книг, документов и папок. Деревянная этажерка едва не рассыпалась под тяжестью энциклопедий с потрескавшимися корешками. Спальная комната казалась лишь дополнением к библиотечному хаосу, устроенному в гостиной. Эшер с трудом разглядел тут постель.
Впрочем, все это соответствовало характеристике, которую доктор Валетта дал Оливии Леви. Итальянец предупредил, что, несмотря на ее миловидную внешность, она не была пустоголовой дурой. Девчонка имела мозги! Причем очень ясные. Она с отличием окончила Болонский университет – самое престижное учебное заведение Италии. Затем Оливия поехала в Штаты, где в Нью-Йорке защитила докторскую степень. Она писала какие-то провокационные статьи и публиковала их в академических журналах, которые почти никто не читал. И еще она работала над каким-то тайным опусом, зарабатывая на существование туристическими турами по городу. Судя по виду квартиры, эти туры не приносили ей большого дохода.
– Итак, что мы здесь делаем? – спросил Юлиус.
– Ты стой у окна и наблюдай за каждым человеком, подходящим к двери.
– Понятно, – ответил Янтцен, покорно занимая позицию, из которой он мог осматривать улицу сквозь щель между задернутыми шторами. – А ты что будешь делать?
– Начну искать библиотечные карточки, – смущенно ответил Эшер.
Он почувствовал стыд, будто признался в какой-то непристойности.
– Карточки?
– Да, карточки! Бланки заказов или их копии из библиотеки «Лоренциана».
Эшер и сам не понимал, почему они могли иметь такую ценность для его полоумного босса.
Он получил и другие распоряжения. Среди прочего ему следовало искать документы и рисунки с чем-то похожим на зеркало или горгону. Кроме того, Шиллингер интересовался книгами Оливии – особенно о Бенвенуто Челлини, черной магии или стрегерии, сицилийской форме колдовства. Короче, книгами обо всем оккультном и необъяснимом. Забавно, что в список поиска входили материалы о высшем командовании нацистов во время Второй мировой войны. Эшер должен был фотографировать такие книги или записывать их названия. Любые редкие или уникальные материалы полагалось изъять, то есть попросту похитить. Эрнст давно уже сомневался в адекватности босса. Он решил, что, в крайнем случае, свяжется с доктором Валеттой и выяснит реальную ценность тех или иных изданий. Как любой солдат, сидевший в траншее на линии фронта, он не доверял мудрости генералов.
Оказалось, что квартира Оливии угрожала завалить его работой. Беглый осмотр ее полок подтверждал наличие дюжин книг на все указанные темы. Взгляд Эрнста скользил по французским, немецким, английским и итальянским названиям. Он не считал себя интеллектуалом, хотя закончил технический колледж Лозанны и получил хорошее образование по компьютерным наукам (для зачисления в швейцарскую гвардию от претендентов требовалась степень бакалавра). Тем не менее он заметил, что Оливия обладала экстраординарно широким и эксцентричным диапазоном интересов. Над ее столом висела вставленная в рамку фотография Муссолини, повешенного за ноги в 1945 году. Рядом располагалась карта потерянного континента Атлантиды, а чуть ниже – портрет мадам Блаватской, основательницы теософии. Эшер даже не знал, откуда начинать.
Сова заухала и вытянула в сторону искалеченное крыло. Бросив на нее неодобрительный взгляд, Эрнст принялся копаться в ящиках стола. Он надеялся найти библиотечные бланки запросов. Впрочем, если они были так важны для Шиллингера, Оливия тоже могла понимать их ценность. И вряд ли она оставила бы их на виду.
Пока Янтцен вел наблюдение за улицей, Эшер вытащил из кармана ветровки небольшую видеокамеру и посвятил целый час усердным съемкам книжных полок. Эрнст старался не менять расположения томов (хотя при таком беспорядке хозяйка все равно бы ничего не заметила). Иногда ему приходилось увеличивать названия на корешках, чтобы они стали более разборчивыми. Затем он провел съемку стола, переместив несколько книг и страниц для лучшей видимости.
Один из документов был посвящен французским коллаборационистам режима Виши. Боже, подумал Эшер. Кто еще помнит о них? Почему она забивала свою милую головку такой чепухой? Эта симпатичная бабенка могла бы найти себе богатого мужа и наслаждаться сладкой жизнью – la dolce vita, как говорили местные жители. Чем старше становился Эрнст (в день полета во Флоренцию ему исполнилось тридцать пять лет), тем меньше он понимал других людей. Жизнь представляла собой клоаку, и, насколько он знал, смысл существования заключался в умении получать максимальную выгоду при минимальной боли – даже если это означало нанесение ущерба тем людям, которые встречались ему по пути. О своей судьбе нужно заботиться самому.
– Что-то случилось? – спросил он у Янтцена, вставляя в видеокамеру еще одну флеш-карту.
– Подъехал молодой парень. Он сейчас вешает замок на колесо и раму велосипеда.
– Высокий? В очках? С каштановыми волосами?
– Нет, у этого типа черные волосы. Он без очков и похож на итальянца.
Значит, не Дэвид Франко. Велосипедист мог направляться в любую из квартир в этом доме. Эшер затаил дыхание, ожидая услышать звонок. Но его не было. Заметив ящик с книгами, стоявший под столом, он решил заняться осмотром, но Янтцен встревоженно прошептал:
– Кто-то подходит к двери.
Эрнст тоже услышал звук приближавшихся шагов. Юлиус юркнул за штору, а Эшер быстро выключил свет, открыл шкаф и, сдвинув одежду в сторону, присел внутри на корточки. Шкаф ломился от вещей. Дверца не закрывалась полностью, предоставляя для обзора широкую щель. Он сначала услышал бренчание ключей, а затем увидел парня в джинсах и лыжной куртке.
Молодой человек заглянул в гостиную и прокричал:
– Оливия? Ты дома?
Включив свет, он вошел в комнату. С его плеча свисали два пустых рюкзака.
– Только не сходи с ума. Это я, Джорджо! Тут кто-нибудь есть?
Сова угукнула и захлопала крыльями.
– Привет, Глаук. Я скучал по тебе. Ты еще не забыл меня?
Парень опустил рюкзаки на пол, затем снял плащ и кинул его на кушетку. Он по-хозяйски прошел в кухню и наполнил электрический чайник водой. Этот тип имел ключи, подумал Эшер. Но его не ждали. Оливия не приглашала Джорджо, поэтому он и не звонил по домофону.
Кроме того, парень выбрал для визита странное время. Похоже, итальянец был бывшим сожителем Оливии. И действительно, когда молодой человек вернулся в гостиную, он перебрал кучу дисков, лежавшую на музыкальном центре, и бросил несколько CD в рюкзак. У Эшера больше не оставалось сомнений. Бывший любовник вернулся тайком, чтобы забрать свои вещи. Эрнст и сам попадал в такие ситуации. Но он всегда оставлял подарки прежним пассиям, чтобы они помнили о его последнем визите. Однажды Эшер сунул в микроволновку дохлую крысу. Вот, наверное, было веселье! Он бы многое отдал, чтобы посмотреть на реакцию той горластой подруги!