Текст книги "Смерть - штука тонкая. Афера Хавьера. Экстренный выпуск"

Автор книги: Роберт Ллойд Фиш

Соавторы: Уильям Макгиверн,Эдгар Бокс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 33 страниц)

Глава третья

1

Во втором часу ночи я спустился по лестнице, миновал опустевшую кухню и вышел черным ходом. Полицейский, охранявший дом, растянулся в плетеном кресле с другой стороны. Я шагал через дюны, проклиная ясную ночь и луну, светившую как прожектор, отбрасывавшую длинные темные тени на дюнах и серебрившую море.

Однако я выбрался на дорогу, оставшись незамеченным. Нам было предложено оставаться в доме вплоть до дальнейших распоряжений и я, извинившись, как можно раньше отправился наверх, якобы в постель, моля Бога, чтобы танцы не кончились.

Так и оказалось.

Истхемптон был очень приятным местечком с целым рядом увеселительных заведений, причем каждое кичилось своей исключительностью. Центром летней жизни городка была группа старожилов яхт-клуба «Леди-рок», представлявшего собой довольно бесформенное здание с длинным пирсом примерно в миле к северу от дома миссис Виринг.

Члены клуба относились к зажиточным (но не богатым), принятым в обществе (но не знаменитым) представителям среднего класса Америки, составляющего ее основную опору. Они гордились своими старинными корнями, восходившими обычно к какому-то фермеру восемнадцатого века. Их имена не были известны широкой публике, однако Америку они считали пирамидой, на вершине которой видели самих себя. Эта иллюзия поддерживалась тем фактом, что их не принимали люди богатые и известные, а они сами отказывались общаться с людьми беднее себя. Их самым любимым словом и самой высокой оценкой было «славный». В их компании можно было слышать это словно каждую минуту. Вот этот и это очень славно, а вот то – совсем нет. Они делили весь мир на славную и «неславную» половину и были совершенно счастливы, когда оказывались на нужной стороне этой границы.

Необходимым признаком принадлежности к славной половине человеческого рода было членство в клубе и осуждение таких «неславных» элементов как евреи, артисты, гомосексуалисты и знаменитости. Представители этих четырех групп, дай им хоть малейшую возможность, кончат тем, что сметут всю славную часть общества в море. К счастью, те об этом даже не подозревали, иначе в поселке могли возникнуть серьезные неприятности.

Так уж сложилось, что художники и им подобные занимались своими делами в южной части городка, тогда как их славные соседи жили в непосредственной близости друг от друга в больших домах и маленьких коттеджах вблизи яхт-клуба; они посещали местный театр Джона Дрю, устраивали друг для друга приемы, на которых по крайней мере половина гостей напивалась, а другая грешила; они обменивались мужьями и женами, а их дети на огромной скорости носились в новых автомобилях от Хемптона до Хемптона, периодически врезаясь в телефонные столбы. Это было типичное дачное общество, и достаточно славное.

Здание клуба освещалось японскими фонариками. Играл хороший оркестр. Парни и девушки гроздьями висели на неосвещенном пирсе, уходившем далеко в море. После небольшой путаницы с двумя карточками мне было позволено присоединиться к славным людям, которые составляли достаточно симпатичную компанию из двух примерно равных частей, одну из которых составляли ухоженные и откормленные люди среднего возраста, а ко второй относилась местная золотая молодежь.

Среднее поколение – вроде меня – напряженно трудилось, добывая достаточно денег, чтобы провести здесь свой летний отпуск и примерно к сорока годам вступить в яхт-клуб.

Лиз нашла меня в баре, где я заказал коктейль манхеттен в надежде, что она найдет меня как раз вовремя, чтобы подписать чек. В белом с черным она была неотразима, что-то блестело у нее в волосах, глаза сверкали, и вообще она была в отличном настроении.

– Как здорово, что тебе удалось вырваться! Я так боялась, что ты не сможешь! – Как хорошая девочка, она подписала мой чек. – Пойдем, потанцуем.

– Нет, пока я не допью эту штуку.

– Ну ладно, тогда пойдем на пирс. Я хочу с тобой поговорить.

Мы зашагали через танцевальную площадку. И молодые мужчины, и типы постарше пялили глаза на Лиз, которая была бесспорной царицей бала. Несколько старых школьных друзей, лысых и толстых (гости вроде меня, отнюдь не члены) меня приветствовали, и я раскланялся по меньшей мере с дюжиной девиц, что явно не понравилось Лиз.

– Да ты большой ходок, – заметила она, когда мы вышли на пирс. Над нашими головами висела белая луна. Юные влюбленные расселись в отдалении. Несколько пьяниц, покачиваясь, брели вдоль забора, отделявшего пирс от самого клуба.

– Я провел здесь немало времени.

Но ее интересовало только убийство. И она твердо знала, что произошло убийство.

– Об этом говорят по всему городу! – воскликнула она. – Все твердят, что Брекстон утопил ее.

– Интересно, с чего начались эти слухи? – попытался я увильнуть от ответа.

– О, ты все знаешь и не хочешь мне сказать! – возмутилась она. – Обещаю, я никому ни слова.

– Даешь честное слово?

– Питер, ну расскажи! Ведь ты был там. Ты видел, как все случилось, верно?

– Действительно, я видел, как все произошло. – Я поставил пустой бокал на ограждение пирса и обнял ее за талию, но она тут же стряхнула мою руку.

– Рассказывай!

– Я тебя не привлекаю?

– Тебе бы следовало знать, что мужчины нас, женщин, совсем не привлекают, – высокомерно бросила она. – Нас интересует только домашнее хозяйство, да еще к тому же наши сексуальные инстинкты полностью развиваются только к концу третьего десятка. Так что я слишком молода, чтобы реагировать на такие вещи.

– Зато я уже слишком стар. Мужчина, как общеизвестно, достигает пика сексуальности в шестнадцать лет, потом с возрастом этот пик неуклонно снижается. Так что я давно уже миновал максимум… скажем так, своих эротических возможностей, когда мне достаточно было малейшего…

– О, Питер, расскажи мне или я закричу!

Ее любопытство положило конец нашему диалогу в духе Кинси. Последнее время в наших кругах стало модно вести себя в строгом соответствии с открытиями этого ученого, и мы действовали и чувствовали примерно так же, как большинство других. Я был практически готов перейти к действиям, описанным в главе, посвященной предварительным ласкам, приводящим к оргазму без обладания; но, к сожалению, моя партнерша, как все здоровые девушки, слишком увлеченная убийством, и в самом деле принялась кричать.

– Ради Бога, замолчи! – нервно бросил я.

К счастью, на террасе оставались только вконец набравшиеся гости. Трио младших клерков из захудалых банков с восторгом аплодировало ее первому крику; парочки на пирсе были настолько заняты своими делами, что якобы ее не слышали.

– Так ты расскажешь мне? – спросила она, набрав воздуха, чтобы закричать погромче.

– Да нечего рассказывать. Миссис Брекстон выпила четыре таблетки снотворного, пошла купаться и утонула раньше, чем мы сумели до нее добраться.

– А зачем она приняла четыре таблетки снотворного?

– Этот вопрос повис над головами, как Фемистоклов меч.

– Дамоклов, – поправила она, продемонстрировав достоинства классического образования. – И кто ей дал таблетки?

– Неизвестно.

– Или она сама их выпила?

– Я тоже так думаю, но полиция считает иначе.

– Они думают, что ей их тайно дал Поль Брекстон?

– Или кто-нибудь еще… хотя почему именно четыре таблетки? Это же не смертельная доза. Если с ней действительно хотели разделаться, для надежности понадобилась бы дюжина.

– Это очень хитро задумано, Питер, и дураку ясно. Она собиралась купаться: что могло быть умнее, чем дать ей снотворное, чтобы затуманить ее сознание? И в результате она попала в это ужасное течение!

– Я мог бы придумать куда умнее. Между прочим… – я опять положил ей руку на талию, но она совершенно не отреагировала.

– С другой стороны, не думаю, что можно было знать наверняка, пойдет ли она купаться. Ужасно интересно, верно? И случилось не с кем-нибудь, а с Брекстонами.

– Пойдут неприятные разговоры, – сказал я, привлекая ее еще ближе к себе и чувствуя ее свежий теплый запах, отдававший лилиями.

– Что тебе взбрело в голову, Питер?

– Да не в голову…

– Все мужчины одинаковы – грязные грубые животные.

– Ты бы предпочла меня встретить шестнадцатилетним мальчиком?

– И что бы я стала с ним делать?

– Скромно побудила бы меня накинуть вуаль на…

– Это будет во всех газетах, верно?

– Что? Про шестнадцатилетнего…

– Нет, ты просто идиот. Про смерть миссис Брекстон.

– Ну конечно…

– Для тебя ведь это просто замечательно! Это же твоя работа, верно?

– Меня нанимали не для того, чтобы заниматься смертью миссис Брекстон.

Едва я это сказал, как сам поразился скрытому смыслу этих слов. Дикость, конечно… но, тем не менее, могла миссис Виринг предчувствовать какие-то неприятности и пригласить меня заранее, на всякий случай? Она была из тех людей, которые могут заглядывать вперед: своеобразная комбинация Хетти Грин и пьяницы.

Тут мне пришло в голову, что именно она может оказаться тем человеком, который помог ее племяннице перейти в лучший мир. Правда, мотив был неясен, но тогда я не знал мотивов и других… Все эти люди были для меня чужими. А на такой поступок миссис Виринг была вполне способна – в ней сочетались безумие и методичность, очень странная комбинация.

Мысль казалась вполне здравой.

Лиз заметила мою неожиданную задумчивость.

– О чем ты думаешь? Обдумываешь способы меня соблазнить?

Я фыркнул.

– Что может быть на свете более неблагородного, чем женщина? У тебя нет ни малейшего чувственного интереса к представителям мужского пола, даже к такому прекрасному экземпляру, как я, и в то же время ты днем и ночью думаешь, когда же тебя соблазнят…

– И о ведении домашнего хозяйства. Маленькая двухкомнатная квартирка в поселке Питера Купера. Холодильник, набитый продуктами… Детское питание от фирмы «Клапп» и симпатичный толстенький малыш, периодически писающий в специальной детской кроватке «Беби-лерой» за четырнадцать долларов девяносто пять центов от фирмы «Мейки».

– Боже мой, ты совершенно созрела для замужества!

Лиз загадочно улыбнулась.

– Мы все созрели. Дело в том, что я веду колонку для молодых супружеских пар в одном из журналов Нью-Йорка, конечно, не в «Харпере Базар». Нечто для более среднего класса. Они хотят, чтобы я описывала блаженство за тридцать пять долларов в неделю. Просто не представляешь, какой я буду хорошей женой!

– Для замужества нужно нечто большее.

– Чем тридцать пять долларов? Да, тут я с тобой согласна. Полагаю, мне понравится кто-то очень богатый. Но серьезно, Питер, ты же не веришь, что Брекстон убил свою жену, не правда ли? Я хочу сказать, что это просто ни на что не похоже..

– Я не знаю, что думать.

На тот момент это была, пожалуй, моя самая ясная и самая точная фраза. Потом я потребовал, чтобы она поклялась держать все в тайне, и мы вернулись обратно.

Там уже дым шел коромыслом. Самые славные люди разошлись по домам. Один джентльмен свалился с ног в туалете (припоминаете – историю с покойным Хью Лонгом в мужском туалете Лонг-Айленда несколько лет назад?), муж и жена обнимались в темном углу (правда, это был муж другой женщины и жена другого мужчины). Компания студентов, симпатичная шайка загорелых бездельников, распевала во все горло, чувствуя себя до предела счастливыми, и строила планы дальнейших действий, которые сводились к широкомасштабной атаке на Саутхемптон. Я уже слышал скрип тормозов, скрежет металла машин и звон разбиваемых стекол… Что делать, молодость!

И молодость в весьма подходящей форме Лиз Бессемер принадлежала в эту ночь мне. Ее дядюшка с тетушкой отправились домой. Парни, пытавшиеся бороться со мной за ее расположение, либо исчезли с оказавшимися под рукой более доступными девицами, либо уныло бродили среди припаркованных автомобилей.

– Давай прогуляемся в Монтаук!

Эта блестящая идея пришла в голову Лиз в тот момент, когда мы медленно двигались по танцплощадке, вальсируя под фокстрот. У меня не было никакого чувства ритма, и кроме того, я умел танцевать только вальс, что и делал под любую музыку.

– Пешком?

– Я поведу машину, у меня тут машина… По крайней мере я надеюсь. Тетушка наверняка отправилась домой с нашими гостями…

Тетушка действительно отправилась домой на машине гостей, оставив в наше распоряжение прекрасный «бьюик» с откидным верхом.

Лиз скользнула на место водителя, я расслабился рядом с нею, и мы стремительно помчались по центру длинного шоссе, идущего параллельно дюнам на протяжении всей дороги до Монтаука, конечной железнодорожной станции Лонг-Айленда.

Луна нас буквально слепила, светила нам прямо в глаза. Остановились мы задолго до Монтаука. По моим указаниям мы свернули с дороги и прочертили длинный след по песку, оканчивавшийся в Атлантическом океане. Между двумя дюнами, в миле от ближайшего погруженного в темноту дома, мы предались радостям любви.

Мне никогда не приходилось видеть подобной ночи. Небо заполнили все звезды, какие только можно видеть в наших благословенных широтах, и повсюду, по всему небу дождем сыпались метеориты.

Когда все было кончено, мы продолжали лежать рядом на песке, еще хранившем тепло солнца, и смотреть на звезды, метеориты и луну. Соленый ветерок с моря овевал наши обнаженные тела. Лиз вздрогнула, я ее обнял и прижал к себе… Она в моих объятиях казалась удивительно легка…

– Мне нужно домой, – сказала она, и голос ее был тих и больше меня не дразнил. – Скоро утро.

Мы оба некоторое время подумали над этим. Она приподнялась на локте и с любопытством посмотрела на меня при свете луны.

– О чем ты думаешь?

– Ни о чем.

– Расскажи.

– Ни о чем… Если не считать того, как прекрасно с тобой на таком берегу и как противно снова одеваться и идти в тот дом.

Она вздохнула и потянулась.

– Славно получилось, верно?

Вместо ответа я притянул ее к себе на грудь и начал целовать. Ее маленькие груди щекотали мне кожу. Я снова был готов, хотя официально возрастной пик уже прошел, она это почувствовала и вместо ласк вскочила на ноги, бросилась к воде и нырнула.

Вспомнив то, что случилось меньше суток назад, я испугался до смерти и бросился следом в холодную черную воду. К счастью, она отлично плавала и мы благополучно миновали линию прибоя. Было так странно плыть в черном океане под черным небом… Луна и пляж белели, а гребни волн фосфоресцировали.

Потом, дрожа и хохоча, мы побежали к машине и вытерли друг друга полой тетушкиного пледа.

Мы оба согласились, что выглядим вполне прилично без одежды, причем Лиз стыдливо заметила, что она испытывает некоторое возбуждение, разглядывая мужское тело в его естественном состоянии, особенно в том случае, если ей нравится обладатель этого тела. Я же сказал, что это противоестественно и может кончиться подробным примечанием.

В прекрасном настроении мы двинулись на юг, и она высадила меня в нескольких метрах от «Северных Дюн». Сероватый рассвет занимался на востоке.

– До завтра?

Лиз кивнула.

– Если я смогу. Еще не знаю, как все сложится.

– Я тоже не знаю, но надеюсь, что смогу улизнуть.

– Я тоже смогу. Когда узнаю, позвоню.

Мы крепко с наслаждением поцеловались, потом она, скрипнув резиной, умчалась. Она была, пожалуй, одним из худших водителей, которые встречались мне в жизни, но в тоже время – восхитительной девушкой. Я испытывал чувства несколько большие, чем обычно в подобных обстоятельствах; но потом поспешил выбросить все романтические бредни из головы. Она была чудесной девушкой; ночь выдалась великолепной; луна светила ярко; то, что должно было случиться, случилось, вот и все. Не стоит слишком серьезно относиться к таким приключениям, – строго сказал я себе, осторожно открывая дверь черного хода и заходя в кухню.

2

Очнулся я в постели.

Голова раскалывалась, словно по ней ударили топором, и в первый момент в глазах все двоилось, все было как в тумане. Потом после некоторого усилия я сумел сфокусировать взгляд на миссис Виринг.

Она с обеспокоенным видом застыла надо мной.

– Который час? – спросил я.

– Десять часов. Вы напугали нас до смерти. Что, черт возьми, с вами случилось?

Я положил руку на голову и обнаружил там огромную шишку. Кожа не была повреждена, повязки не было, только мучительная головная боль.

– Ни малейшего понятия. Я вернулся домой на рассвете и…

В дверях появился Гривс.

– Миссис Виринг, давно он пришел в себя?

– Буквально только что. Если вы…

– Не могли бы вы оставить нас наедине? Мне хотелось бы задать мистеру Сердженту несколько вопросов.

– Конечно.

Ободряюще похлопав меня по руке, миссис Виринг вышла, закрыв за собою дверь.

– Ну? – полицейский смотрел на меня, слегка улыбаясь.

– Что ну?

Я чувствовал себя отвратительно. Тут я обнаружил, что на мне лишь рубашка и шорты, и мне неожиданно стало под одеялом очень жарко. Я сел, испытывая легкое головокружение, и спустил ноги с кровати.

– Пытаетесь делать за нас нашу работу, мистер Серджент?

– Убирайтесь!

– Боюсь, вам придется ответить на мои вопросы. Вас здорово огрели, но благодаря доктору все обошлось без последствий и, если захотите, можете вставать.

– Не оказали бы вы мне любезность и не убрались бы отсюда? Дождитесь, когда я буду чувствовать себя получше. – Голова загудела от боли, когда я резко повернулся, направляясь в ванную. – Я собираюсь выполнить свои естественные функции.

– Я могу подождать.

Я что-то прорычал и удалился в ванную, где подставил голову под струю холодной воды, а потом проглотил две таблетки аспирина, соображая, стал бы я заниматься всем этим, если бы знал заранее, что получится. Со мною обошлись чертовски плохо.

Когда я вернулся, Гривс сидел в кресле возле моей постели, делая заметки в маленькой записной книжке.

– Вы все еще здесь?

– Так что же случилось? – Он выжидающе посмотрел на меня.

– Когда я вошел, через кухню шла женщина в черном, неся в руках что-то похожее на букет белых лилий. Когда я спросил, не могу ли я чем-то помочь, она швырнула лилии мне в голову с криком:

– Так будет со всеми членами клана Мактэвиша!

Гривс выглядел немного встревоженным, словно прикидывал, насколько серьезным оказался удар.

– Белые лилии? – переспросил он.

– Или что-то в этом роде. – Я снял одежду, надеясь, что это поможет от него избавиться, но он продолжал разглядывать меня все с тем же встревоженным видом, и я надел купальный халат.

– Вы не видели ее лица?

– Я пошутил, – сказал я, чувствуя странную легкость в голове, словно выпил слишком много и слишком быстро. От слабости пришлось присесть на край кровати.

– Я никого не видел. Только шагнул к кухонной двери и – бац! На этом все кончилось, пока я только что не открыл глаза.

– Вас ударили справа металлическим предметом, который держал человек вашего роста или немного выше вас…

– Или он стоял на стуле…

– Да, или он стоял на чем-то. Вас обнаружила в семь тридцать кухарка, которая кричала пять минут не переставая. Один из моих людей перенес вас сюда и вызвал доктора.

– И никаких зацепок?

– Мы называем их уликами, мистер Серджент. В полицейском управлении не…

– Ладно, тогда есть какие-то улики? Типа пряди белокурых волос в крови или перхоти пожилого убийцы, которой было посыпано мое неподвижное тело?

– Ничего такого не было, только ваше неподвижное тело. – Он помолчал, всем видом показывая, что этого ему недостаточно.

– Ну, больше я ничего не могу сказать.

– Вы ушли. Вы покинули дом после того, как я настойчиво просил всех оставаться здесь. Вы надели…

– Смокинг с жилетом. И отправился в яхт-клуб «Леди-рок»…

– После того вы с мисс Лиз Бессемер отправились на север к Амаганзету.

Это меня ошеломило.

– И что же случилось потом, в Амаганзете?

– Не знаю, и это мне не интересно. Мисс Бессемер высадила вас здесь в пять двадцать или около того.

– Полагаю, ваш человек все это видел? Тот, который делал вид, что спит, когда я вернулся.

– Он действительно спал и будет заменен. – Гривс был холоден и непреклонен. – Серджент, что вы знаете?

Последнюю фразу он швырнул мне в лицо, как струю холодной воды. Потом наклонился вперед, напряженный и серьезный.

– О чем? – аспирин еще не начал действовать, и голова у меня отчаянно болела.

– Вы что-то знаете, о чем не рассказали нам, что-то важное… Знаете достаточно, чтобы убийца решил вас устранить.

То же самое пришло мне в голову несколько минут назад, когда я понял, что меня огрели дубинкой. Хотя я по-прежнему блуждал в потемках. Я был совершенно уверен, что ни Брекстон, ни Клейпул не знали о том, что я подслушал их беседу. Хотя это была наиболее вероятная пара.

Однако Гривс сменил тактику. Я достаточно скоро понял его замысел.

– Что вы видели в море, когда тонула миссис Брекстон? Что именно делал в тот момент Брекстон? Что делал Клейпул? А женщина, она что-нибудь говорила? Звала на помощь?

– Вы думаете, я видел что-то такое, что для убийцы было крайне нежелательно?

– Вот именно.

Я покачал головой, которая постепенно начала проясняться.

– После того, как это произошло, я десятки раз прокручивал все в памяти, но не смог обнаружить ничего необычного… Ничего такого, чего бы вы уже не знали.

– Насколько близко был Брекстон к жене, когда вы подплыли к нему?

– Примерно в пяти метрах… не очень близко. Он задыхался, лицо у него посинело. Я схватил его, пока…

– Пока Клейпул вытаскивал миссис Брекстон?

– Да. А потом мы выбрались на берег.

– При этом Брекстон жены не касался, верно?

Я покачал головой.

– Не думаю. У меня были залиты пеной глаза, я все время боролся с прибоем. И когда я добрался туда, она уже тонула, погружаясь раз за разом под воду, и у нее уже не оставалось сил бороться. При этом она не издавала ни звука.

– А Клейпул?

– Он все это время был позади меня, но когда мы до них добрались, он резко прибавил ходу, вырвался вперед и схватил миссис Брекстон. Я же был полностью занят ее мужем.

– И каким образом Клейпул вытаскивал ее на берег?

– Я не смотрел. Таким же, наверное, как и я – Брекстона… Стандартным способом спасения утопающих, которому учат в школе.

Гривс задумчиво пыхал трубкой.

– Он попытается еще раз.

– Кто попытается и что?

– Убийца еще раз попытается вас убрать.

Я рассмеялся, хотя мне было совсем не весело.

– Не думаю, что из-за этого мне так досталось по голове. В конце концов, если кто-то собирался меня убить, ому не следовало полагаться на один удар. И откуда он мог знать, что я буду пробираться через кухню в пять утра? И что он сам там делал?

– Во всех этих вопросах нам предстоит разобраться, – сказал Гривс с медленной тяжеловесностью государственного служащего, находящегося при исполнении обязанностей.

– Ну ладно, пока вы разбираетесь, я хотел бы что-нибудь съесть и немного погреться на солнышке. В конце концов, я же больной.

– На вашем месте я был бы очень осторожен, мистер Серджент.

– Я постараюсь сделать все, что в моих силах. Вы также можете держать своих парней наготове.

– Так я и сделаю, мистер Серджент. В доме скрывается убийца, и я убежден, что он будет за вами охотиться.

– Вы заставляете меня почувствовать себя мишенью.

– Я думаю, больше подошло бы слово «приманка», не так ли?