355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Роберт Гринвуд » Мистер Бантинг в дни мира и в дни войны » Текст книги (страница 7)
Мистер Бантинг в дни мира и в дни войны
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 04:16

Текст книги "Мистер Бантинг в дни мира и в дни войны"


Автор книги: Роберт Гринвуд



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 33 страниц)

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Несколько часов спустя мистер Бантинг устало взбирался по склону Кэмберлендского холма; он вернулся в коттедж «Золотой дождь» позже обычного. На буфете лежала книга в желтой суперобложке: «Основы счетоводства». Заметив ее, мистер Бантинг что-то проворчал себе под нос. Да, обитателям коттеджа «Золотой дождь» скоро на практике придется познакомиться с кое-какими основами счетоводства. Впрочем, это его не взволновало. У него уже больше не было сил волноваться.

– Что случилось, папочка?

– Устал, детка. Тяжелый был день.

– У тебя и правда усталый вид, – озабоченно проговорила миссис Бантинг, разливая чай; это было сказано таким тоном, словно она столкнулась с совершенно необъяснимым явлением. – Это, наверное, от погоды. – Мистер Бантинг возмутился. Ей кажется странным, им всем кажется странным, даже просто невероятным, что кто-нибудь, работая у Брокли, может чувствовать себя усталым.

– Чей это тут учебник по счетоводству? Твой, Эрнест?

– Мой, папа.

– Купил?

– Да.

За столом воцарилось настороженное молчание; все ждали, что он станет углублять эту тему. Но он сунул в рот ломтик поджаренного хлеба и предпочел углубиться в свои мысли. Семейство поняло, что на него опять «что-то нашло», и миссис Бантинг, явно стараясь его умилостивить, встала из-за стола и протянула ему тарелку с его любимыми ватрушками. Такие бестактные попытки задобрить его всегда раздражали мистера Бантинга. Что он – избалованный ребенок, что ли, которому приходится потакать? Он деловой человек, по уши заваленный работой, на нем лежит ответственность, о которой они даже понятия не имеют. И он устал, устал, и голова у него болит. Убежать бы куда-нибудь от этой болтовни о теннисе и кино, посидеть совсем одному и отдохнуть. Он угрюмо оттолкнул тарелку с ватрушками, наспех проглотил вторую чашку чая и, выйдя в гостиную, закурил трубку.

– Джордж! – раздался кроткий голос жены.

Он стремительно обернулся, и в голове у него пронеслось: господи, когда же его оставят в покое!

– Джордж, – повторила миссис Бантинг, понизив голос до таинственного шопота, к которому супруги обычно прибегают при обсуждении семейных дел. Она осторожно прикрыла дверь, что еще больше усилило таинственность момента, и подошла к нему поближе.

– Ну, в чем дело?

– Письмо. Нет, не из Линпорта. Мне не хотелось беспокоить тебя до чая. Это местное письмо, и на конверте надпись: «Лично».

Тон, каким она говорила, встревожил мистера Бантинга. Предчувствие беды усилилось. Он взял письмо – толстый белый конверт из превосходной бумаги, адресованный «эсквайру» Бантингу, и притом, как сказала его жена, «лично». Для мистера Бантинга было не совсем обычным делом получать корреспонденцию, столь явно не предназначавшуюся для посторонних глаз.

Он вскрыл конверт и увидел штамп банка Барклэй.

«Сэр,

Я огорчен необходимостью писать Вам о Вашем сыне Кристофере. К несчастью, обстоятельства вынуждают меня к этому. Как Вам известно, он позорно провалился (уже в третий раз) на предварительных испытаниях по банковскому делу. Я ничего дурного не могу сказать о поведении Вашего сына, но мне кажется, что он совершенно не подходит для занятий банковским делом. Ваш сын не проявляет никакого интереса к работе и ни малейшего желания совершенствоваться в своей специальности, хотя, вполне возможно, что в какой-либо другой области он мог бы оказать большие успехи. Мне кажется, что в интересах Вашего сына Вам следовало бы подыскать ему другое место. Я надеюсь, Вы поймете необходимость сделать из этого письма соответствующие выводы.

Уважающий вас Освальд Лик (управляющий)».

Мистер Бантинг прочел письмо до конца, затем медленно перечитал его снова. Он сам был удивлен тем, как спокойно он к нему отнесся. Письмо не пробудило в нем гнева – для этого он слишком устал, – он только смутно почувствовал, что злая судьба нарочито избрала его мишенью для своих ударов. Он вспомнил красное, смущенное лицо Криса за столом и что Крис тотчас же после обеда убежал из дому. Он протянул письмо жене.

– Ты знала, что Крис в третий раз провалился на экзамене?

– Да, Джордж, я знала, что он провалился.

– Да, но в третий раз! Провалился позо... смотри, что тут написано – окончательно провалился. После всего, что мы сделали, чтобы поставить его на ноги. Знаешь, старуха, это не пустяки.

– Я ужасно огорчена, Джордж, голубчик.

Он встал со стула и зашагал по комнате; потом остановился и посмотрел на нее с обидой и упреком. – Мэри, зачем ты все от меня скрываешь? Зачем?

– Джордж, дорогой... – Она нервно сжимала пальцы. – Я так надеялась, я даже молилась, чтобы он выдержал на этот раз, и тогда тебя не пришлось бы даже тревожить. Потому я и не сказала тебе.

– Ладно, – сказал он ворчливо. – Не расстраивайся. Принеси мне пальто и шляпу.

– Что ты хочешь делать? – Хочу повидать этого Лика. Ты видишь, что он пишет: «Сделать соответствующие выводы». Ты понимаешь, что это значит? Это значит, что Криса выгонят. Нечего сказать, хорошая рекомендация для другого банка.

– Ты пойдешь к нему домой – на Бленхейм Кресчент? – с благоговейным трепетом спросила она.

– Бленхейм Кресчентом меня не запугаешь, – ответил он, суетливо собираясь в дорогу и снова становясь самим собой. – Скорее чистый воротничок и мои воскресные башмаки. Это дело нельзя откладывать.

Итак, мистер Бантинг, усталый и подавленный, но в своем новом пальто и котелке, не без волнения позвонил у двери дома мистера Лика и был допущен в гостиную этого джентльмена. Это была большая, просторная, приветливая комната, и вид ее сейчас же заставил мистера Бантинга оценить богатые возможности банковской карьеры. На всем лежал отпечаток утонченной роскоши, все говорило о высоком жизненном уровне, несравненно более высоком, чем уровень жизни в Кэмберлендском поселке. Все это восхищало мистера Бантинга, но вместе с тем и слегка его подавляло. Почему эта комната произвела на него такое впечатление, он и сам не мог понять. Даже ковры не просто устилали пол, а, казалось, были разбросаны как попало, даже диваны не были чинно расставлены вдоль стен, а стояли как-то наискось. Как ни странно, но это ему почему-то понравилось. На стенах – хотя и не в таких хороших рамках, как у него дома, – висели не литографии, а настоящие картины. Как специалист он сразу оценил каминные щипцы. Медь, добротный материал, настоящее старое английское изделие, стоит по меньшей мере...

– А, мистер Бантинг!

– Мистер Лик, высокий, тощий, в светлокоричневой домашней куртке, скользнул в комнату, распространяя вокруг себя легкий аромат турецкого табака, и быстро с головы до ног окинул взглядом своего посетителя, словно колонку цифр, быть может, не совсем правильно подсчитанных. С этим человеком, должно быть, нелегко работать, подумал мистер Бантинг. У него было даже какое-то отдаленное сходство с Вентнором, и это помогло мистеру Бантингу особенно горячо выступить на защиту Криса.

– Конечно, – уронил мистер Лик, пока мистер Бантинг распространялся по поводу простительного, по его мнению, легкомыслия молодости. – Да, конечно, конечно, – повторил он, время от времени с удивительной точностью стряхивая пепел папиросы в самый центр фарфоровой пепельницы. – Разумеется!

Когда мистер Бантинг начал уже безнадежно повторяться, мистер Лик вынул из внутреннего кармана куртки черный сафьяновый бумажник, достал оттуда листочек бумаги, холеным указательным пальцем разгладил на нем все складки и протянул его мистеру Бантингу для ознакомления.

– Вот на что ваш сын тратит служебное время и – я позволю себе добавить – служебную бумагу, мистер Бантинг. Это отнюдь не первый образчик, обнаруженный мною. Можете вы тут хоть что-нибудь понять, найти какой-то смысл, какую-то целесообразность?

Мистер Бантинг внимательно и досконально обследовал предъявленный ему документ. Это был чертеж, технический чертеж, очень аккуратно исполненный, точно рассчитанный и снабженный цифровыми выкладками. Но он ровным счетом ничего не говорил уму мистера Бантинга. (На самом деле это был чертеж последней модели автоматического автомобильного тормоза системы Ролло-Бантинг.)

– Абракадабра, не так ли?

Мистер Бантинг сам не знал, следует ли ему принять или отвергнуть это определение, но постарался удержать его в памяти, с тем чтобы справиться на этот счет в толковом словаре.

– Пожалуй, в какой-то мере... – отважился он, наконец.

– Видите ли, – пояснил мистер Лик, чувствуя необходимость начать с азов и изложить основы своей жизненной философии, – мы хотим, чтобы молодые люди, служащие в нашем банке, изучали банковское дело. Не химию, не агротехнику, не учение Афанасия Александрийского. Просто банковское дело, мистер Бантинг. Это наша специальность. И тут есть над чем потрудиться молодому человеку, даже если он не будет отвлекаться посторонними предметами. А моя обязанность как управляющего следить за тем, чтобы они действительно его изучали.

– Конечно, конечно, – с готовностью согласился мистер Бантинг. – Вполне вас понимаю. Я сам заведую отделом. Да, да, в магазине Брокли, в Сити. Разумеется, вы должны поддерживать дисциплину. Это ваша прямая обязанность. Но все же в таком случае, как с моим сыном, отцовское слово, во-время сказанное отцовское слово... – его просительный взгляд был устремлен на лицо мистера Лика.

И было что-то в тревожной пытливости этого взгляда, что заставило мистера Лика невольно отвести глаза в сторону.

– Конечно, я вполне согласен с вами относительно этого, сэр, – и мистер Бантинг постучал по чертежу своими короткими толстыми пальцами. – Разумеется, это абаркадабра. Не может быть никакого сомнения. Я сам теперь это вижу. И кроме того, он не должен был заниматься этим на службе. Но все же, с другой стороны... – Мистер Бантинг судорожно проглотил слюну. Видите ли, сэр, он меня очень беспокоит. Я ничего не жалел для моих мальчиков, и если вы уволите его... – в взгляд мистера Бантинга был прикован к лицу управляющего. – Разрешите, я поговорю с ним, сэр. Я чувствую, я уверен, что когда поговорю с ним, когда я скажу ему... – Он запнулся, запутавшись в бессмысленном повторении одних и тех же слов; он невольно наклонился вперед, он смотрел на мистера Лика глазами бессловесного животного, в голосе его звучала мольба, с каждой минутой он становился все более и более жалким и беспомощно наивным.

Внезапно мистер Лик чувствуя себя не в силах противиться этим мольбам, встал и положил руку на плечо мистера Бантинга.

– Я вижу, для вас это очень серьезный вопрос. Вы, кажется, очень расстроены.

«Ужасно!» – чуть не сорвалось с губ мистера Бантинга, но он сдержался и только кивнул в ответ.

– У меня и без того немало забот, сэр.

– Да, – произнес мистер Лик глубокомысленно, – у каждого из нас есть свои заботы. Я уж совсем было решил уволить вашего сына, а теперь... – он устремил на мистера Бантинга задумчивый взгляд.

– Дайте еще ему попробовать, сэр.

Лик глубоко вздохнул. – Хорошо, мистер Бантинг, пусть будет по-вашему. Правда, это против моих принципов, но я согласен еще раз дать вашему сыну возможность исправиться. Но это в последний раз, имейте в виду. Мистер Бантинг почувствовал, что холодная и костлявая, рука, которую он схватил, ответила ему крепким, дружелюбным рукопожатием.

«Неплохой человек, честное слово, – подумал он, закрывая за собой калитку. – Нужно только уметь подойти к нему».

Усталый, но торжествующий, взобрался он, уже во второй раз за этот вечер, вверх по холму и вышел на Кэмберленд-авеню. Устроители Кэмберлендского поселка всегда подчеркивали преимущества жизни на холме, но мистер Бантинг с каждым днем все меньше и меньше склонен был с ними соглашаться. Вид запущенного, неподстриженного газона в саду заставил мистера Бантинга почувствовать, как бесконечно он устал. Он всегда любил подстригать свой газон, любил позвякивание косилки и запах свежего сена, всегда связанные с этим занятием. Но только не сегодня, нет. Пусть его газон – позорище для Кэмберленд-авеню, но он не в состоянии приняться сейчас за работу. Почему это никому из мальчиков никогда даже в голову не приходит подстричь газон, подумал он; и затем с возрастающим возмущением: почему им вообще никогда не приходит в голову поработать немножко в саду? Дела там сколько угодно, а они пальцем не шевельнут. Ему уже начала надоедать эта вечная возня с садом, но придется заняться им. Ему, а не сыновьям! О, нет! Они для этого слишком важные. Они будут прогуливаться по саду, когда он приведет его в порядок, покуривать папироски и ронять покровительственным тоном: «А ты тут немало потрудился, папочка».

Он устало опустился на самодельную скамью и по какой-то ассоциации вспомнил о налоге. Слава богу, он уплатил его наконец, – девять фунтов десять шиллингов! – а через два месяца снова придет повестка. Ему вдруг бросилось в глаза, что дом следовало бы покрасить. Окинув его критическим оком, он увидел, что краска совсем облупилась. Удивительное дело, живешь и не замечаешь, что делается вокруг тебя, а потом в один прекрасный день оглянешься, – и все вдруг так и полезет тебе в глаза.

Миссис Бантинг увидела его в окно и поманила к себе. Она гладила белье, и он с досадой подумал: вечно-то она за работой. Он никогда не видел, чтобы Джули что-нибудь гладила, если не считать каких-то прозрачных тряпок, которые она загораживала от него с недавно появившимся у нее таким идиотски стыдливым видом, словно ни один мужчина на свете никогда не видал дамских панталон.

– Ну как, говорил ты с ним, Джордж? Все сошло благополучно? – Можно было подумать, что он только что побывал на приеме в Букингемском дворце.

– Конечно, все в порядке. Знаешь, Мэри, банковская служба – очень неплохое дело. Ты бы видела, какая у этого Лика гостиная. Он прекрасно живет. Вот по этой дорожке Крису и надо идти – выдержать испытания и получить должность управляющего. Я хочу с ним поговорить. Дома он?

– Нет, милый. Один Эрнест дома.

– Это-то я слышу, – едко заметил мистер Бантинг. Медленные, торжественные звуки рояля, извлекаемые чьими-то проникновенными пальцами, плыли по комнатам; меланхолические аккорды следовали один за другим, сливаясь в погребальную мелодию, от которой мистера Бантинга мороз подирал по коже.

– Опять он играет эту гадость! – Господи, Джордж, да ведь это «Лунная соната».

– А мне все равно, что это такое. Мне она до смерти надоела. Не может он сыграть что-нибудь повеселее?

– Господи, Джордж, – взмолилась миссис Бантинг, – ведь это Бетховен!

– Ну и пусть! Все равно дрянь. Почему бы ему не сыграть «Лилию лагуны»? Я купил рояль не для того, чтобы меня каждый вечер выживали сонатами из дому.

– Он только что сел за рояль милый. Он так много занимается.

– Чем это он занимается? Бухгалтерией, надо полагать. – Он придал этому слову чрезвычайно ядовитый оттенок. – Бухгалтерия! Далась ему эта бухгалтерия. Я ведь сказал, что это не для него.

– Знаешь, Джордж милый, я все время думаю об этом. Что если мне продать мои табачные акции?

– Что? – мистер Бантинг, усевшийся было на стул, так и подскочил.

– Они поднялись почти вдвое с тех пор, как я их купила, так что я могу внести за Эрнеста залог, и у меня еще останется... Да нет, Джордж, ты выслушай.

Надо признаться, она его просто поразила. Она уже все обдумала: без каких новых покупок она может обойтись, какие старые вещи можно подштопать. Казалось, она совершенно не замечала, что ее одежда и так уж вся в штопках, не замечала, что ее ботинки прохудились, кофточка износилась, что руки у нее опухли от стирки, которой она занималась сама, чтобы сэкономить на прачке. В первый раз за все эти месяцы мистер Бантинг с любопытством взглянул на свою жену. Пожилая, увядшая женщина, близоруко прищурившись, пытливо, даже тревожно всматривалась в него сквозь сгущавшийся сумрак. На мгновение перед ним возник образ живого, веселого создания с пунцовыми губами, в украшенной цветами шляпке – образ, навеки утраченный, от которого сохранился лишь мягкий, кроткий голос, уверявший его, что какие бы жертвы ни пришлось им принести, ничто не нарушит его личного комфорта.

«Зачем она так говорит?» – думал он. Ее слова резали его, как ножом.

– Послушай, старушка. Я не меньше твоего хочу добра Эрнесту. Но мы не можем... – Он хотел сказать: «позволить себе», но что-то удержало его; быть может, он почувствовал, что эти слова слишком легко слетают у него с языка.

Получив обещание, что она ничего не предпримет, не посоветовавшись с ним, мистер Бантинг вышел в сад и, вдыхая аромат сирени, облокотился о садовую изгородь. Этот сладкий, нежный запах почему-то бередил ему душу. Он чувствовал себя бесконечно одиноким. Из окна доносились звуки «Лунной сонаты», – бурные и стремительные пассажи второй части. Обогнув дом, мистер Бантинг прошел до, конца газона и остановился там в сгущавшихся сумерках.

Тяжелые капли росы лежали на траве, густой запах левкоев плыл в теплом вечернем воздухе. Мистер Бантинг глубоко вздохнул. Он чувствовал красоту ночи, но не мог наслаждаться ею; она наполняла его невыносимой тоской, она издевалась над ним, шепча: «0тдохни, отдохни...» Но отдыха не было.

Мысли теснились у него в голове – клубок мучительных воспоминаний и еще более мучительных предчувствий.

Крис! Сколько денег потратил он на Криса! Дал ему хорошее образование, подыскал приличную службу и никогда не спрашивал с него ни одного пенса за содержание. А Крису на это наплевать, он ничего не ценит, даже работать как следует не хочет! Чертит на службе какие-то идиотские чертежи, да еще ухитрился попасть с ними на глаза старому Лику. Надо поговорить с Крисом. Мистер Бантинг вздохнул и глубоко задумался. Пожалуй, если воззвать к его чувству, обратиться к нему как к товарищу, как мужчина к мужчине... Мысли беспорядочно проносились у него в голове. Через минуту он уже думал о том, что бесполезно взывать к Крису, бесполезно взывать к кому-либо из них.

И вдруг он отчетливо понял, что, как бы он ни боролся, его дело у Брокли безнадежно проиграно, Вентнор все равно его выживет. Скоро, очень скоро, быть может, не пройдет и недели, и он услышит слова, которые положат конец его трудовой жизни. Ибо ему стукнуло шестьдесят лет, и он всю жизнь прослужил в одной фирме, ни для какой другой работы он не годится. Вентнор может, так сказать, вычеркнуть его из книги жизни. И это несчастье заслоняло все остальное. Грудь мистера Бантинга вздымалась от распиравших его чувств. Если он потеряет работу, что тогда с ними будет? Что будет?

А жена хочет продать свои табачные акции и вышвырнуть эти деньги на прихоти Эрнеста.

Так стоял он в своем саду, залитом светом поднимавшейся луны, – маленький толстый человечек, сбитый с толку, встревоженный и невыразимо несчастный, беспомощное человеческое существо, изливавшее свою душевную муку в нечленораздельных восклицаниях и бессвязной брани.

Острый, как, игла, луч света пробегал по газону соседнего сада; Оски с электрическим фонариком охотился за улитками. Мистер Бантинг слышал, как он раздвигает капустные листья и хрипло ругается, расправляясь с улитками. Чуть слышное «чорт бы побрал этого Бантинга, – не сад, а мусорная яма!» донеслось до его слуха. Стоит взглянуть за ограду и задать какой-нибудь вопрос, и выслушаешь целую лекцию об образе жизни и привычках улиток. Но мистер Бантинг чувствовал, что он даже и это не в состоянии сделать, не в состоянии даже немного подразнить Оски.

Словно измерив до дна всю глубину своих несчастий, мистер, Бантинг медленно повернулся, побрел по газону и скрылся в доме.

Миссис Бантинг спускала на окнах шторы.

– Дети ушли?

– Ушли, дружок.

Он чувствовал на себе ее взгляд. Наступило долгое, тягостное молчание. Затем она спросила, и ее вопрос прозвучал так, словно она давно его обдумывала:

– Джордж, что с тобой творится последнее время? Уж не болен ли ты?

– Да нет.

Она подошла к нему ближе; голос ее звучал нежно:

– Джордж, что с тобой? Ты что-то скрываешь. Ты ничего не ешь, не спишь по ночам. Что случилось? Скажи мне, голубчик.

Значит, она все-таки заметила. От близости другой человеческой души лед в его собственной душе растаял; лицо его судорожно сморщилось, рука неуклюже полезла в карман за платком, и слеза, скатившись по небритой щеке, повисла на кончике усов и упала.

– Я расстроен, Мэри. Давно уже расстроен. На работе у меня неладно.

– Расскажи мне, голубчик. Расскажи все.

Они уселись рядышком на старом диване, не зажигая света; она просунула свою руку под его большую ладонь, и ее пальцы все крепче и крепче сжимали его руку, по мере того как он выкладывал ей все: про Вентнора, про Слингера – все. И эту ночь мистер Бантинг спал спокойно.

Разговор Криса с отцом имел одно очень важное последствие: объяснилось таинственное исчезновение чертежа автомобильного тормоза системы Ролло-Бантинг. Эта пропажа вызвала в свое время немало мучительных догадок. Чертеж могли похитить с целью продать его лорду Неффилду (предположение Ролло) или случайно передать вместе с другими бумагами директору банка, чего втайне опасался Крис. Теперь все тревоги рассеялись, и истина раскрылась. Лик отдал чертеж мистеру Бантингу, и мистер Бантинг торжественно его уничтожил. Это, конечно, было досадно, особенно если принять во внимание, что на чертеже был увековечен тормоз новой конструкции, а Крис не мог теперь вспомнить некоторые существенные детали. Как заявил Ролло-младший, их изобретение было настоящим золотым дном, и употребить подобную драгоценность на раскуривание трубки было во достаточной мере несообразно.

Однако даже сам Ролло-младший забросил теперь тормоз. Модель ржавела среди других недоношенных созданий молодого техника под его верстаком. Это была, как он говорил, «одна из тех идей, которые так, между прочим, приходят в голову». Сейчас он был занят производством усовершенствованного стеклоочистителя, а Крис изучал банковское дело.

Каждый вечер, усевшись у себя в комнате за старый скрипучий стол, Крис с великой неохотой погружался в «Практическое руководство по банковскому делу в Англии» сочинения Теофилуса Уокера, на редкость тупого человека. Уокер, повидимому, написал свое руководство с единственной целью сделать его как можно менее удобопонятным. Он явно принадлежал именно к этой категории составителей учебников. Его объяснения были то невразумительно лаконичны, то невразумительно пространны: он заполняя целые страницы непонятными ссылками, забираясь все выше и выше по иерархической лестнице банковских авторитетов, отчего в конце концов пропадало всякое желание следовать за ним, голова начинала кружиться и ум заходил за разум. И все это было невыразимо скучно, от начала до конца проникнуто нарочитой, педантичной, усыпляющей скукой.

И все же ради отца Крис готов был сразиться даже с Теофилусом Уокером. Старик упрашивал его с таким волнением, что это просто невозможно было выдержать. Он просил и просил, а Крис стоял, переминаясь с ноги на ногу, чувствуя, как ладони у него становятся влажными. Этот разговор все же повлиял на него, и с того времени он взялся за Теофилуса Уокера. Но когда под окном появлялся Ролло-младший на своем форде, и начинал давать гудки, они действовали на Криса, как призывные звуки рога, доносившиеся из волшебной страны.

Ролло садился на кровать и смотрел на своего друга задумчивым соболезнующим взглядом человека, пришедшего навестить узника в одиночной камере. Иногда он сам на минуту заглядывал в Уокера; при этом его брови сдвигались все больше и больше, затем он переворачивал книгу, рассматривал корешок со таким видом, точно хотел убедиться в том, что это действительно книга, предназначенная для чтения, и бормотал: – Кому нужна эта чепуха? – Ему просто не верилось, что можно печатать подобный вздор.

– Крис, отец позволил мне взять старое шасси, чтобы собрать гоночную машину.

– Не может быть!

– Я тебе говорю.

Крис с такой завистью посмотрел на Ролло, что тому стало жаль друга, и, ласково потрепав его по плечу, он сказал:

– Ну, уж ладно! Я не буду начинать сборку, пока ты не разделаешься с этой белибердой. А как насчет перерыва?

– Не могу. Надо нажимать.

– Ладно, приятель! – Ролло-младший удалился. Крис некоторое время прислушивался к фырканию мотора на Кэмберленд-авеню, потом, вздохнув, опять взялся за гранитного мистера Уокера.

Эрнест тоже трудился: он сидел в гостиной и изучал бухгалтерию. На столе перед ним была разложена внушительная коллекция книг и тетрадей. Его склоненная над книгами голова, которую мистер Бантинг заметил через окно, казалось, говорила: «Смотри, как упорно иду я к намеченной цели». На что мистер Бантинг отвечал sotto voce, по очень решительно: «Валяйте, валяйте, молодой человек, но платить двести фунтов залога я не намерен».

Бухгалтерия увлекла Эрнеста. Эта наука оказалась гораздо обширней, чем он думал раньше, но его открытие не только не испугало, а скорее даже обрадовало его. При мысли о том, что всякому заурядному человеку этот предмет показался бы скучным и трудным, в нем крепла уверенность, что сам он человек далеко не заурядный. Он чувствовал, что сам он в какой-то мере исключение, и строил самые честолюбивые планы, как и полагалось исключительному человеку. Сначала он овладеет основами бухгалтерской науки, а затем, забрасывая свою сеть все дальше и дальше, захватит все смежные вспомогательные предметы. Он накупит еще много книг. И будет работать. Как он будет работать!

Мысли, подобные этим, нередко заставляли его погружаться в мечты над раскрытой книгой, и тогда он подолгу сидел, строя планы из рисуя узоры на промокательной бумаге. Он называл это «накапливанием вдохновения». Этот метод рекомендовался учебником психологии.

Если бы только он мог подписать контракт с одной из вестэндских фирм и засесть за подготовку к экзаменам? Людей, овладевших первой ступенью сложной бухгалтерской науки, вероятно, ждут отличные должности, замечательные должности: вы сидите в роскошной, похожей на дворец, частной конторе и принимаете «ответственные решения». Так, по крайней мере, изображалась профессия бухгалтера в проспектах Старейшей Школы.

Он мечтательно поднял глаза, и тут звук косилки привлек его внимание. Рисовавшаяся его взору картина сердечных рукопожатий, которыми он обменивался с директорами фирмы, выражая им благодарность за щедрую прибавку жалованья, бесследно исчезла. Из роскошных палат, созданных его воображением, он низринулся в унылую гостиную коттеджа «Золотой дождь». Косилка, казалось, настойчиво требовала, чтобы к ней прислушивались. Она, жужжа, проползла по узкой полоске дерна, остановилась, крякнула и, жужжа, поползла обратно. Во время каждой паузы мистер Бантинг, задыхаясь, издавал: «Уф!» и затем, подвигаясь вперед, пыхтя и надувая потные щеки, проходил мимо окна, повидимому, увлеченный своей косилкой, как ребенок заводным паровозом. Только и знает, что свой газон подстригать! – подумал Эрнест. – Неужто он не может хоть на минуту оставить его в покое? Или он думает, что человек может заниматься изучением столь трудного предмета, как бухгалтерское дело, когда под окном поднимают такую возню? Впрочем, его отец вовсе не заинтересован в том, чтобы он занимался. Он хочет, чтобы Эрнест ползал по цветочной клумбе, выпалывая крестовник, или укатывал катком дорожки, словом, чтобы он делал «что-нибудь полезное». Не дальше чем вчера он буквально так и выразился. Уже по этому можно судить, как ограничен, как безнадежно узок его кругозор.

Эрнест раздраженно оттолкнул от себя книги. Где уж тут сосредоточиться! Есть ли в Англии хоть один одушевленный столь же благородным честолюбием юноша, которому приходилось бы преодолевать такие дурацкие препятствия? Просить о чем-нибудь мать теперь тоже совершенно бесполезно. За последнее время с ней произошла какая-то необъяснимая перемена. Эрнест склонялся к мысли (так же как Крис и Джули), что миссис Бантинг заразилась от своего мужа горячкой бережливости и притом в исключительно тяжелой форме. Что же касается уплаты за него залога...

В последние дни стало ясно, что она не собирается это делать. Стоило Эрнесту упомянуть о табачных акциях, и она смущалась, краснела, всячески уклонялась от ответа. А ведь это была ее мысль – продать акции. Сначала она покупала ему учебники и письменные принадлежности, а теперь и знать больше ничего не хочет. Это возмутительно, это просто нечестно, думал Эрнест, поманить человека, заставить его зубрить так, как это делает Эрнест, а затем бросить его на произвол судьбы.

Гнетущее чувство, что его обошли, предали и обрекли на неудачу, охватило Эрнеста. Ему никогда не удастся пробить себе дорогу, никогда, нечего и стараться. Он может лезть из кожи, убивать на зубрежку все свое свободное время, а в результате ни на шаг не сдвинется с места, – как стучал до сих пор на пишущей машинке в Килвортском городском управлении, так и будет стучать до конца жизни. Если бы он был такой, как все, то уж куда ни шло, он бы тогда и относился ко всему иначе. Но если ты от природы честолюбив, неглуп, и наделен незаурядными способностями...

Жужжание косилки, наконец, прекратилось: Эрнест мог теперь возобновить свои занятия. Но он этого не сделал. Он так глубоко погрузился в уныние, что сидел, барабаня пальцами по столу, бесцельно перелистывая страницы учебника и думал о том, что сегодня нет уж никакого смысла продолжать работу. Если занимаешься чем-нибудь, требующим напряженного внимания, и тебя прерывают, чрезвычайно трудно снова войти в колею. Конечно, отец и понятия об этом не имеет: ему ведь никогда не приходится так напрягать внимание.

Почти все вечера оканчивались у Эрнеста подобным угасанием пыла. Скоро он все это бросит. Он всеми силами этому противился, но знал, что так будет. Периоды напряженной работы чередовались у него с состоянием, когда он, по выражению мистера Бантинга, «слонялся по дому, как лунатик». Как ни сильно претили мистеру Бантингу занятия Эрнеста бухгалтерией, еще сильней, повидимому, претило ему это лунатическое состояние. Сам он в молодости никогда не слонялся без дела. Всегда находил он, к чему приложить руки, и весь отдавался работе... И вот в результате... Слушая его, Эрнест изо всех сил стискивал зубы.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю