355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Роберт Гринвуд » Мистер Бантинг в дни мира и в дни войны » Текст книги (страница 12)
Мистер Бантинг в дни мира и в дни войны
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 04:16

Текст книги "Мистер Бантинг в дни мира и в дни войны"


Автор книги: Роберт Гринвуд



сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 33 страниц)

Эви Стэг! Вот она сидит справа, в каких-нибудь пятнадцати шагах и, чуть наморщив лоб, внимательно смотрит на него. Неудивительно! Разве можно сразу поверить, что пианист в джаз-банде Рыжика Уилсона не кто иной, как Эрнест Бантинг. Она сама играет – поклонница Дебюсси. Они познакомились на балу в городском управлении и весь вечер проговорили о современных композиторах. Эви Стэг пришла на бал со своей подругой, знакомой одного клерка из городского управления, и, когда Эрнеста подвели к ней, она сидела одна, без партнера. Это было несколько месяцев назад, а в те времена он любил блеснуть остроумием насчет джаз-оркестров и «Генри Холла, заполнившего собой все радиопрограммы». Музыкальное месиво, вот как это называется. Да, он помнил свои слова. Меткое определение, почерпнутое им из одной статьи. Эви, наверное, подумала, что оно принадлежит ему. А теперь он как ни в чем не бывало сидит на ярком свету и преподносит публике это самое месиво. И даже с некоторым азартом. Вот почему Эви Стэг морщит лоб и с недоумением поглядывает на него.

Эрнест улыбнулся. И она сейчас же ответила ему дружеской улыбкой. Он помнил, какие у нее глаза, – лучистые, зеленовато-карие. На такие глаза невольно обратишь внимание. Сегодня на Эви было яркое платье в мелких цветочках – она была такая маленькая, аккуратненькая, веселая. Ему вдруг пришло в голову, что Эви Стэг одна из тех девушек, красоту которых тем лучше оцениваешь, чем чаще их видишь.

Теперь она уже знает, что это он, а не его двойник. Смешно ей... или противно? Вероятно, ни то и ни другое. Игра в джаз-банде ему самому уже не казалась таким позором, как раньше. Он уже не боялся, что это притупит его восприимчивость к хорошей музыке. Все дело в том, чтобы избежать одной роковой ошибки: нельзя считать искусством то, что к искусству не имеет ни малейшего отношения. Получив какую-нибудь новинку, «Гармоническая пятерка» сплошь и рядом приходила от нее в восторг и принимала на веру все, что о ней говорили ее восприемники, утверждавшие, что этот сногсшибательный шедевр не имеет себе равных. Эрнест не восторгался вместе с ними; он просто признавал, что такие вещи бывают одни хуже, другие лучше, но все они, вместе взятые, дешевка – вулвортовский бриллиант. Да и трудно было вдаваться в рассуждения о музыкальной этике после того, как ты четыре часа подряд дубасил по роялю. Сил хватало только на то, чтобы добраться до дому по темным безлюдным улицам и сразу завалиться в постель. Он закрывал глаза и тут же просыпался от трескотни будильника.

Городское управление, репетиции, дансинги и постель. Такова была орбита, в которой вращался Эрнест, и в течение нескольких недель, он не находил в себе достаточно энергии, чтобы выйти за ее пределы. Он так уставал, что ему было не до развлечений, не до книг, не до раздумий о будущем. Он брел глубоким туннелем, почти не надеясь выбраться когда-нибудь на поверхность. Жизнь можно было бы устроить гораздо лучше; ведь его таланты зарыты в землю и покрываются плесенью. Но он уже не видел в этом ничего трагического.

Больше всего Эрнеста мучило чувство невыразимого одиночества. Он перестал встречаться с прежними друзьями и даже не занимался спортом в свободные дни. За последние недели ему буквально не с кем было поговорить. А тут вдруг судьба послала ему Эви Стэг, девушку, насколько он помнил, самую обыкновенную, по славную и простую, не какую-нибудь фокстротную куколку.

Когда танцы кончились, Эрнест подождал ее у выхода, и она вскоре появилась в светлорыжем пальто и шляпе. Несколько месяцев назад у него нехватило бы смелости даже на такой скромный поступок. Страдая болезненным самолюбием, Эрнест был твердо убежден, что все проявляют самый горячий интерес к каждому его шагу, каждому движению. Раньше ему потребовалось бы несколько дней, чтобы набраться мужества и предложить девушке свое общество. А теперь он легко решился на это, и все вышло просто и естественно.

– Позвать такси?

– Нет, не надо. Я с удовольствием прогуляюсь.

Они спустились по ярко освещенной лестнице и вышли на темную дорогу. Первые минуты оба молчали. Потом она сказала:

– По-моему, джазовая музыка не совсем ваш стиль. А вам она правится?

– Не слишком.

– Тогда почему?..

– Мой отец остался без работы. Приходится помогать.

– Понимаю, – тихо сказала она.

Он был рад, что так откровенно сказал ей все. Она снова подняла на него глаза, заблестевшие при свете уличного фонаря.

– Вы, наверное, ужасно устаете, а это нехорошо.

– Нет, ничего, пока что держусь.

Они снова замолчали. – Как это грустно, – вдруг сказала она.

Его растрогали не самые слова, а то, как они были сказаны. Он взял ее за руку. Какая она маленькая! А рука нежная, тонкая, точно птичья лапка. Он взглянул на ее лицо: правильный точеный носик, округлый подбородок, энергичная, но мягкая линия рта. На такую девушку можно положиться.

– Расскажите мне о себе, – попросил он. – Что вы делаете? Я часто об этом думал.

– Я работаю фармацевтом у доктора Эрла. Кроме того, веду у него запись больных и секретарствую.

Он сам не знал, почему его удивил такой ответ. Ему никогда не приходило в голову, что у этой девушки есть определенная специальность. Фармацевт. Ведь это – химия, наука очень сложная. Да, у нее хорошая работа, гораздо лучше, чем у него.

– Вам, наверное, пришлось сдавать экзамен на фармацевта?

– Да, экзамен обязателен.

Он заинтересовался еще больше: – А ваши родители не здесь?

Нет, они живут в Линкольншире, и, как он понял из ее слов, в самом глухом его уголке. Надо доехать да Линкольна, пересесть на местный поезд, который идет в Бартон-Ферри, потом автобусом до Солтмарша, а оттуда еще пешком. Ему представилась деревушка, затерянная среди болот и окаймленная со всех сторон мокрыми полями, над которыми гуляет ветер. Ни библиотеки, ни лекций, ни концертов – никаких развлечений. Казалось бы, между этим мирком и кабинетом доктора Эрла в Килворте лежит непроходимая пропасть. И там, на уединенной ферме, она жила с отцом и с братьями – количество их ему так и не удалось выяснить – и вела все хозяйство. Ходила за курами, возилась в молочной, продавала масло и не переставала мечтать о том, как, бы вырваться из мертвящей скуки тамошних болот. Эта жизнь была так непохожа на все то, что знал Эрнест, так противоречила его представлению об Эви Стэг, что ему казалось, будто она рассказывает о какой-то другой планете. Но она действительно жила там, действительно делала все это и в конце концов добилась свободы. Она работала и в Ирландии и в Уэльсе и даже успела побывать на Цейлоне, когда служила на океанском пароходе. Все это казалось Эрнесту каким-то чудом. Его пальцы сильнее сжали ее тонкую кисть. Такая хрупкая, а сколько в ней упорства, в этой девушке! Он восхищался ею.

– Как же вы всего этого достигли? – Эрнест словно спрашивал: «В чем секрет успеха?» – поверив вдруг, что таким секретом можно поделиться.

Она засмеялась: – Да так, решилась, начала копить деньги, не побоялась рискнуть. Дома все были против.

– Нет, вы молодец, честное слово, молодец! – сказал он и потом надолго замолчал. Значит, надо просто решаться и действовать. Никаких мечтаний и упражнений в прикладной психологии, никаких вывертов и тонкостей. Это только я один такой, думал Эрнест. Взять хотя бы товарищей по школе, Криса, вот эту девушку... Совсем другие люди.

Она остановилась у большого, огороженного изгородью, дома. Эрнест поднял голову, разглядывая темный фасад. – Вот вы где живете? Кажется, хороший дом.

– Он разбит на отдельные квартиры. У меня комната и кухня. Спасибо, что проводили. – Она протянула руку. Ее живые темные глаза смотрели ему прямо в лицо. – Вам нужно подлечиться.

– Я прекрасно себя чувствую. Это в вас профессионал заговорил.

Они рассмеялись. Ему не хотелось отпускать ее. Он припомнил вечер в городском управлении – как он держался по отношению к ней? Должно быть, покровительственно. Эдаким заносчивым молодым джентльменом. Не дай бог, она приняла все это за чистую монету. Какой он был осел тогда, какой невероятный осел!

– Послушайте, – отважился Эрнест, – давайте как-нибудь встретимся. Пойдем в театр или в кино.

– Если вы хотите.

– Я очень хочу. Можно позвонить вам? Ведь я наперед никогда не знаю, когда у меня будет свободный вечер.

– Хорошо, звоните. Спокойной ночи.

Он дождался, когда темный дом поглотил ее, увидел, как в первом этаже вспыхнул свет и в ярко-желтом квадрате промелькнула светлорыжая шляпа, потом окно задернулось шторой. Он повернулся и пошел домой. Он посвистывал на ходу, шагая широко и свободно. Чувство одиночества исчезло, и на сердце у него, впервые за много месяцев, было легко.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Мистер Бантинг не совсем одобрял Эрнеста за то, что он подвизается в качестве пианиста в джаз-банде, но лучше уж пропадать из дому по вечерам, чем киснуть в гостиной или играть какие-то этюды и сонаты вместо настоящей «залихватской» музыки. Да, пусть играет в джаз-банде, лишь бы не прикрывался именем отца, выдавая себя за бухгалтера. Все эти объявления в газете привели только к тому, что мистер Бантинг здорово опростоволосился в разговоре с соседом мистером Оски. Оски вдруг возымел желание узнать, какая сумма налога причитается с его сестры, имевшей капиталовложения в Канаде. До сих пор мистер Бантинг думал, что такое лихоимство, как взимание подоходного налога, практикуется только на Британских островах. Он очень удивился, узнав, что канадцы тоже платят подоходный налог, а выказывать свое удивление не следовало, ибо Оски нашел бы это несколько странным для консультанта по таким вопросам. Когда объявление исчезло со страниц газеты, мистер Бантинг облегченно вздохнул.

Но игра в джаз-банде, даже по пятнадцати шиллингов за вечер, занятие мало солидное; карьеры на этом себе не сделаешь. Кроме того, такое времяпрепровождение ассоциировалось у мистера Бантинга с тем, что ему приходилось слышать о «ночной жизни».

– Как бы это не повредило твоему продвижению по службе, – заметил он однажды. – Ведь в конце концов у тебя есть перспективы выдвинуться.

– Уж и «перспективы», нечего сказать, – презрительно фыркнул Эрнест.

Мистер Бантинг обиженно покосился на сына. Он не любил, когда на его слова фыркали, не любил, когда молодые люди пренебрежительно отзывались о своей работе. И то и другое стало уж слишком частым явлением. Всему виной дух времени; на терпеливый, упорный труд молодежь смотрит как на что-то отжившее, не современное. Давать им советы бесполезно; они сами все знают и поступают по-своему. Откуда у них столько самоуверенности? Крис каждое утро отправляется на работу в своем комбинезоне с таким важным видом, словно Ролло без него пропадет. Эрнест приходит с танцулек в три часа ночи во фраке и весь следующий день демонстративно зевает, чтобы и другие не забывали, как он трудится. И оба вполне удовлетворены такой убогой работой. Чем удовлетворены – тем, что зашли в тупик? Они ничего не видят дальше своего носа. Баловаться с автомобилями и проводить ночи в веселых дансингах, конечно, проще, чем упорно трудиться на службе в серьезном, солидном учреждении, но ведь такая чепуха ничего не даст в будущем. Об этом он готов твердить ежечасно. Им надо держаться за настоящую работу – «держаться крючьями стальными», как сказано у поэта, и тогда все было бы хорошо.

Но Крис и Эрнест придерживались на этот счет другого мнения и полагали, что их дела идут неплохо. Впервые в жизни они чувствовали себя независимыми в материальном отношении. Больше того, им удавалось даже вносить свою лепту в семейную казну. Таким образом тяжкое бремя облегчилось на две соломинки и не переломило верблюду спину. Мистер Бантинг уже не был похож на собаку, снискивающую пропитание только в собственном хвосте. Бюджет удалось сбалансировать. Временно – он старательно подчеркивал это слово – семья Бантингов держалась на поверхности. Ему оставалось только указывать на свою непричастность к легкомысленному поступку сыновей, одним махом похеривших такие надежные карьеры.

Мало-помалу он становился на позицию полнейшего фатализма: сыновья могут делать все что угодно – это его не касается. Они знают точку зрения отца, им советовали, как сделать лучше, их корили, предостерегали, увещевали – и все это они пропускали мимо ушей, словно он говорит для собственного удовольствия. – Ну, конечно, где уж мне! Разве я что-нибудь понимаю! – такими словами обычно заканчивал мистер Бантинг, полагая, что всякому понятна заключенная в них ирония. Но Крис и Эрнест, повидимому, принимали это как чистосердечное признание отца в своей несостоятельности. Ну, что же, пусть; это его мало трогало; он был человеком материально независимым, он пребывал, так сказать, на покое и посвящал свободное время изучению журнала «Садовод-любитель», рассчитывая когда-нибудь ошеломить Оски своими знаниями, почерпнутыми из отдела «Ответы на вопросы читателей».

Если не считать того, что авторитет его был несколько поколеблен, жизнь складывалась довольно приятно. Дешевенький будильник уже не поднимал его своим безжалостным звоном. Он слышал, как Крис уходит из дому в половине восьмого, и поворачивался на другой бок, наслаждаясь возможностью поспать часок-другой. Джули подавала ему в кровать чашку чая. Он спускался вниз как раз к тому времени, когда Эрнест уходил в городское управление. Потом не спеша завтракал, приткнув к чайнику «Сирену». «Сирена» прочитывалась от доски до доски, включая и финансовый отдел, в котором его интересовали сведения о ценных бумагах. Чтение этой страницы было вполне подходящим занятием для оставившего службу бизнесмена, а посему мистер Бантинг культивировал в себе эту привычку и читал финансовый отдел, может быть, не очень в нем разбираясь, но зато с большим интересом и вниманием. Он подумывал, не продать ли консоли и не купить ли акции Объединенного треста.

– Прежде чем решать, посоветуйся с Эрнестом, – твердым голосом сказала ему миссис Бантинг.

– Посоветуйся с Эрнестом! – фыркнул он. Этого еще недоставало. Чего от него хотят – чтобы он бегал с каждым вопросом к детям?

– Гм! – хмыкнул он, глядя поверх газеты и уже слегка ощетинившись. – Ты думаешь, я сам ничего не понимаю?

К сожалению, похоже было на то, что именно так думает и жена, и Эрнест, и все остальные.

– Посоветуйся с Эрнестом! – пробормотал он несколько раз подряд весьма насмешливым тоном, с загадочной усмешкой на устах. Эта усмешка должна была показать миссис Бантинг, что у него имеются свои собственные соображения на сей счет – сокровенные, глубокие и ей недоступные.

Однажды вечером Крис опять прикатил на машине. Мистер Бантинг, сажавший, стоя на коленях, тюльпановые луковицы, узнал об этом по оглушительному грохоту и треску, которые угрожающим crescendo надвигались на него с тыла. Он с испугом поднял голову и увидел капот сильно подержанной машины, осторожно пролезавшей в раскрытые настежь ворота. Там она остановилась, словно напуганная его свирепым взглядом, и судорожно зафыркала, выпуская сзади клубы дыма. Потом – мистер Бантинг не поверил своим глазам при виде такого святотатства – двинулась вперед. Одно ее колесо шло по асфальтовой дорожке, другое приминало только что подстриженный и укатанный газон. Перед мысленным взором оцепеневшего мистера Бантинга пронеслись видения поверженных наземь шпалер, изувеченных кустов и бордюров. Он побагровел от ярости, но не двинулся с места. Машина остановилась в трех футах от недавно посаженного «золотого дождя» (мистер Бантинг уже считал его погибшим), и из нее вышел Крис.

Мистер Бантинг вонзил совок в клумбу, решительным движением надвинул на лоб свою садовую панаму и шагнул к сыну, уверенный, что тот убоится его грозного взгляда. Но Крис весело встретил отца! Он был доволен тем, что так ловко провел машину.

– Скажи, пожалуйста, Крис, что это такое?

– Восьмисильный «конвэй», – сказал Крис, истолковывая отцовскую горячность как проявление вполне естественной любознательности. – Всего пять лет на ходу и в полном порядке, – он любовно погладил капот, словно породистого коня.

Мистер Бантинг смерил машину презрительным взглядом. Следов разрушения позади нее не было заметно, колеса на целый ярд не доходили до его обожаемых тюльпанов. Секунду он подыскивал, что бы такое сказать, чтобы поразить Криса на месте. Правда, машина уже в саду. Теперь поздно говорить, что он этого не допустит. Она уже здесь. Как жаль, что он был далеко от ворот, когда она въезжала!

– Разве можно въезжать сюда на машине, Крис! – все-таки сказал он. – Такая неосторожность безнаказанно не проходит.

– Ничего, здесь места хватит. Это только так кажется, что машина не пройдет, а потом отлично проходит. Ну-с, как она вам нравится?

Мистеру Бантингу она явно не нравилась. Он осмотрел ее сзади и спереди, выискивая, к чему бы придраться. Даже марки не видно. Его всегда удивляю, как это некоторые ухитряются с такой легкостью отличать одну марку от другой.

– Какая это машина, как ты сказал?

– Восьмисильный «конвэй». Одна из самых популярных моделей легковой машины. Расход горючего – галлон на сорок миль. Налог – шесть фунтов. Теперь попрошу вас сесть за руль.

– Это еще зачем?

– Чтобы оценить прекрасную видимость дороги. Сиденья, как сами можете убедиться, выдвижные. – Он показал это. – Сидишь, как в кресле.

– Нечего мне туда залезать, я и так все вижу.

– Механизм управления «конвэя», – продолжал Крис, и мистер Бантинг, уловил в его голове какую-то подозрительную четкость: Крис сыпал словами, точно лектор, – механизм управления – сама простота. Вследствие этого править им гораздо легче, чем какой-либо другой машиной. Благодаря синхронизированному сцеплению второй и третьей скоростей переключение происходит бесшумно. Вот стартер. Прошу нажать эту кнопку.

В ответ на это предложение мистер Бантинг, совершенно сбитый с толку, нагнулся и нажал кнопку. – Эй, эй, она поехала! – крикнул он, отскакивая назад. – Крис, останови ее. Еще испортим!

– Ничего, ничего, она не на скорости. «Конвэй» славится тем, что легко берет с места, – продолжал Крис, выключая зажигание. (Он обращался с машиной с исключительным мастерством). – Обивка ставится синяя или серая, в зависимости от окраски кузова. Теперь будьте любезны сесть.

– Да слушай...

– Ну, папа, что тебе стоит?

– Ладно, ладно, уж если тебе так хочется, – сказал мистер Бантинг и забрался в машину. Он чувствовал, что ведет себя неподобающим образом, но ему никогда в жизни не приходилось сидеть на шоферском месте. Циферблаты и всякие другие приборы на переднем щитке заинтриговали его. Сидя за рулем, он чувствовал себя необычайно солидным и важным.

– А где гудок? – спросил он, тщетно отыскивая глазами рожок с резиновой грушей.

– Вот, пожалуйста. Электрический.

Мистер Бантинг нажал кнопку. – Хорошо гудит. Это сразу услышишь. Гм, электрический! – Эго произвело па него сильное впечатление.

– Гидравлические тормоза. Все модели снабжены световыми сигналами. Прошу обратить внимание на прекрасные часы с светящимся циферблатом.

– Не вижу. Где они, Крис?

– Часов нет. Я их снял и продал за пять шиллингов. Синхронизированного сцепления на этой модели тоже нет.

Отец уставился на Криса и долго не сводил с него глаз.

– Какой же смысл говорить «посмотрите на часы», когда никаких часов нет? Что это, милые шуточки?

– Я практикуюсь. Это работа с покупателем. Ну как, получается?

– Практикуешься на мне? – Мистер Бантинг усмотрел в этом явное неуважение к отцу.

– Постой, папа. Скажи мне теперь, что ты чувствовал – заинтересовал я тебя, пробудил в тебе желание приобрести машину? Ведь в этом все дело.

– Я не глухой, слышал, что ты говорил.

– Нет, папа, неужели ты не понимаешь, как для меня важно продать несколько машин? Тогда можно будет просить комиссионные. Ролло нужен новый торговый агент. Теперешний – тряпка, никуда не годится. Он старик – ему уже за пятьдесят перевалило.

Мистер Бантинг поморщился.

– С другой стороны, – продолжал Крис, стараясь быть беспристрастным, – меня могут счесть молокососом. Я и на самом деле выгляжу мальчишкой. В том-то все и горе. Может быть, усы отпустить?

Немало мужества требовалось, чтобы выговорить это, по Крис остался доволен собой – все получилось очень естественно. Выращивание усов задача нелегкая, и ему хотелось прощупать мнение людей посторонних. Хуже всего тот переходный период, когда вместо усов ни то ни се, и ты становишься предметом всеобщего и неотвязного внимания и должен всякому разъяснять свои намерения. Тем не менее каждый обладатель усов как-то преодолевает эти трудности и мало-помалу приучает окружающих к своей изменившейся наружности. Мистер Бантинг сам носил усы, и в данном случае Крис обращался к нему за моральной поддержкой.

– Я думаю, что усы мне помогут. Вид будет посолиднее.

– Экономия времени – не надо бриться по утрам. В этом все наше преимущество. А постареть ты еще успеешь. И знаешь что, отведи-ка ты эту машину в гараж Ролло, пока не испортил.

– А я ее купил.

Мистер Бантинг остановился, как вкопанный. Громоподобный звук, вырвавшийся из его уст, должен был означать, вопрос.

– Я купил ее, – повторил Крис. И, точно этого было недостаточно, добавил: – Она теперь наша.

– Ты что же... на самом деле купил? – Это не укладывалось у него в голове.

– Да. Я теперь работаю сверхурочно, буду постепенно выплачивать.

Мистер Бантинг растерянно смотрел на сына. Непостижимое существо! Их разделяли необъятные шири пространства и времени.

– Ну что ты тут поделаешь! – воскликнул он. – Я бьюсь, как рыба об лед, чтобы семья не погибла, а он не дал нам еще концы с концами свести и – смотрите, пожалуйста – пошел и купил машину в кредит. Мы не лорды и не миллионеры, Крис. Мы обыкновенные люди.

– Да я расплачусь за нее, а весной продам и наживу на этом. Кроме того я хочу, чтобы ты научился править.

– Я – править? – У мистера Бантинга была привычка машинально повторять чужие слова, и сейчас он делал то же самое со все возрастающим нетерпением в голосе. То, что сказал Крис, не сразу дошло до его сознания, а когда, наконец, дошло, в глубине его существа зародилось не лишенное приятности волнение, которое пришлось немедленно подавить.

– Садись, я тебя поучу.

Мистер Бантинг замотал головой, борясь с искушением. – Я не одобряю этой покупки. Ты даже денег не заплатил, а что если поломаешь? Необдуманный поступок, Кристофер.

Тем не менее он смотрел на машину уже по-новому. Он обошел ее, стараясь ничем не выдать своего интереса, и убедился при ближайшем рассмотрении, что машина совсем приличная. И верх у нее настоящий, не какой-нибудь там брезентовый. Это ему очень понравилось – так гораздо шикарнее. Эмаль во многих местах облупилась, но это дело поправимое. Надо попросить Кордера, чтобы прислал от Брокли баночку «Пингто». Вот шоферское место и разные приборы на переднем щитке. Сидишь там, как машинист, берешься то за одни рычаг, то за другой и мчишься вперед. А сколько раз бывало так, что мистер Бантинг плелся по пыльной дороге, с завистью поглядывая на состоятельных людей, которые обгоняли его на собственных машинах.

– А трудно выучиться?

– Проще простого. Сейчас я тебе вое объясню.

– Да я собственно не собираюсь учиться, – сказал мистер Бантинг. – Но если уж тебе так хочется, то покажи в общих чертах.

А вечером он сидел в своем кресле в гостиной и с задумчивым видом осторожно постукивал по ковру сначала левой ногой, потом правой. Левой – газ, правой – тормоз. Кнопка гудка на руле. Мысленно он проехал от «Золотого дождя» по Кэмберленд-авеню (раскланявшись с ошеломленным Оски) и под сдержанный басок гудка свернул на Килворт-роуд. Если впереди на дороге что-нибудь покажется, – правой ногой на тормоз. Нет ничего проще.

– Я, кажется, понял, Крис, – сказал он. – А сколько сейчас плохих шоферов! Сами не знают, что делают.

Машину осматривали все члены семьи: Джули – с восторгом, миссис Бантинг – недоверчиво поджав губы, а Эрнест, остановившийся при виде ее в воротах, – с чувством, похожим на зависть к младшему брату, который так явно опережал его во всем.

– Крис, ты меня научишь править? – ворковала Джули.

– Сначала папу.

Мистер Бантинг бросил исподтишка взгляд на жену. – Вряд ли папа захочет учиться управлять машиной, – спокойно и твердо сказала она.

– Ну, мама!

– Пусть этим занимаются те, кто помоложе. Но им тоже не следует забывать об осторожности, – добавила она, и мистер Бантинг сразу помрачнел.

– А ты подумай, как ему будет удобно ездить самому в Линпорт за арендной платой.

– Эта, пожалуй, верно, – сказал мистер Бантинг, уступая такому неотразимому аргументу.

– Он и тебя будет катать, мама.

– Чтобы отец катал меня? Нет, покорно благодарю! – Но восьмицилиндровый «конвэй»... – не отступал

Крис.

– Вряд ли папа захочет возиться с машиной. Не такие его годы. Это слишком опасно.

Мистер Бантинг вскипел: «Неужели она думает, что у меня нехватит мозгов управлять машиной?» – и решил отстоять свои права. Так началось его обучение.

Ее звали Моника. Когда мистер Ролло обращался к ней своим звучным голосом, придававшим мелодичность каждому произнесенному им слову, Крис всякий раз настораживался и в конце сделал это открытие. Моника! Ему доставляло удовольствие повторять ее имя вслух и чувствовать его сладость на языке. Как-то раз, в минуту задумчивости, часто нападавшей на него за последнее время, Крис начертал это имя грязным пальцем на капоте машины, которую ему поручили вычистить, – начертал исключительно для того, чтобы полюбоваться его красотой. Он тут же опомнился и поспешно стер написанное, похолодев от ужаса при мысли, что кто-нибудь из служащих гаража мог оказаться невольным свидетелем его временного умопомешательства. Но нет, все механики были заняты своими делами. Крис облегченно вздохнул. Однако, вернувшись к своей работе, он вдруг обнаружил, что слово все еще видно. Там, где лакировка отсвечивала в лучах солнца, на виду у всех красовались маслянистые буквы: «МОНИКА». Перепуганный Крис схватил смоченную в керосине тряпку, сильными размашистыми движениями руки стер написанное и заново начистил капот. Но до самого конца работы он то и дело осматривал нос машины под разными углами. И все равно у него не было уверенности, что дождь не обнаружит «Монику» и что в один прекрасный день его безумный поступок не станет предметом насмешек для всего мира. Этот случай подействовал на Криса отрезвляюще; он понял, что любовь вещь опасная.

Хотя с ним она держалась крайне заносчиво и высокомерно, то дразня его, то обдавая таким холодом, что он робел и терялся в ее присутствии, тем не менее он заметил, что при появлении отца все эти замашки исчезали бесследно, уступая место почтительности и беспрекословному повиновению. Эти быстрые переходы от высокомерия к скромности многое ему открыли. И насколько легче ему стало переносить ее тон презрительного превосходства с тех пор, как он понял, что это всего лишь защитная окраска. Его уже не пугали ни горделивые взгляды, ни взмахи ресниц – манера, перенятая (как уверял Ролло-младший) у Марлен Дитрих. Ах, если б только Моника знала! Ведь она куда красивее самой Марлен. Уж брови-то во всяком случае лучше. И Ролло-младший и сам Крис были согласны в том, что Марлен Дитрих – ломака, но что касается Моники, то она была ломакой только в глазах своего брата.

Когда она появилась однажды в мастерской и потребовала немедленно дать ей расписание дежурств, Берт Ролло сказал:

– Слыхал, Крис? «Немедленно»! Вот нахальство!

– Ей, наверно, нужно выписывать ведомость на жалованье, – ответил Крис, якобы не столько в ее защиту, сколько в интересах истины.

– Подумаешь, какая деловая особа. Сама только романы читает. У нее в конторе всегда припрятана какая-нибудь книжонка под подушкой на стуле. Зазналась, больше ничего. – И Берт начал приводить другие примеры ее зазнайства, с которым ему приходилось сталкиваться и дома, приоткрывая перед Крисом пленительную картину домашнего быта семейства Ролло. Ни одному биографу не удавалось так увлекать читателей рассказами о поступках великих мира сего, как увлекал Криса Берт Ролло болтовней о многообразных проступках своей сестры. Какой он счастливый, этот Берт! Живет в одном доме с богиней, сидит с ней за одним столом, поднимается по одной лестнице, когда они вечером расходятся по спальням. И хоть бы он понимал свое счастье. Так нет же, ссорится с ней, только и всего! У этого человека нет ни капли здравого смысла, он грубиян, и к тому же слеп на оба глаза. Ему, например, ничего не стоит произвести налет на ее комнату, попользоваться там всякими сокровищами и отправиться на свидание с другими девушками. Как-то раз он явился в мастерскую с флаконом духов и порекомендовал их Крису как великолепную замену бриллиантина.

– Это я у нашей девчонки спер, – сказал он. – Попробуй, намажь волосы.

Крис с таким благоговением взял у него флакон, словно это была священная реликвия. Флакон с ее туалетного столика! На этикетке было написано: «Роса Аравии». Не забыть бы это название, пока они не познакомятся поближе. Он капнул на ладонь и, проведя ею по волосам, выпустил на свободу волны того самого аромата, который задевал струны его сердца, когда она проходила мимо.

– Погоди, – спохватился Крис, – это мы зря, а вдруг она рассердится?

– Ты только бутылку не запачкай, тогда она не догадается. Думаешь, это покупные? Как бы не так! Наверное, образчик.

Крис собрал расписания дежурств и понес их в контору. На взгляд Берта, Ролло Крис слишком охотно соглашался быть на побегушках и не понимал, что стоит только человеку ступить на этот путь, и ему уж и минуты свободной не оставят. Памятуя о собственном опыте, Берт давно от чистого сердца предостерегал его, и все возрастающее количество поручений, которыми Моника заваливала Криса, только подтверждало его пророчества. Но, насколько он мог видеть, все эти предостережения не приносили ни малейшей пользы. Однако Берт видел не так уж много и даже в этом немногом не отдавал себе ясного отчета. Визиты Криса в контору приурочивались к тому времени, когда мистера Ролло там не было; предлоги для таких визитов отличались крайним разнообразием и делали честь его изобретательности. Но цель их была одна: уговорить Монику пойти с ним в кино. Он добивался своего с железной настойчивостью и, улыбаясь, смотрел на недоуменно поднятые брови, выслушивал ледяные ответы, гневные ответы, мирился и с отсутствием всяких ответов, ибо Крис не имел понятия о том, что такое комплекс неполноценности. Она отклоняла его приглашения с одинаковой твердостью – сначала просто так, без всяких оснований, потом стала говорить, что ей не хочется, потом, что она уже приглашена в другое место, а теперь мотивировала свой отказ тел, что у Криса есть другая девушка. Она сама видела, как он с ней разговаривал, на ней была красная шляпа. Моника проявляла большой интерес к этой обладательнице красной шляпы. И Крис мало-помалу приходил к убеждению, что дело подвигается.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю