355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Роберт Гринвуд » Мистер Бантинг в дни мира и в дни войны » Текст книги (страница 2)
Мистер Бантинг в дни мира и в дни войны
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 04:16

Текст книги "Мистер Бантинг в дни мира и в дни войны"


Автор книги: Роберт Гринвуд



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 33 страниц)

ГЛАВА ВТОРАЯ

– Ну, Крис, – сказал мистер Бантинг, поставив чашку на стол и шумно вздохнув, —пойдем прогуляемся?

Крис уже успел переодеться и, стоя перед зеркалом в серых фланелевых брюках и спортивной куртке, смахивал щеткой воображаемые пылинки с плеч.

– Самый подходящий денек для загородной прогулки. Вспомним какой-нибудь из наших старых маршрутов. Посидим в лесу... А, Крис?

Крис ответил не сразу: – Ты меня извини, папа, но я уже сговорился с Бертом Ролло.

Мистер Бантинг заранее опасался, что его приглашение будет отвергнуто. А ведь не так давно он был героем в глазах Криса и авторитетом по всевозможным вопросам. Каждую субботу они гуляли за городом и беседовали по душам. Сплошь и рядом мистер Бантинг отправлялся на такие прогулки исключительно ради сына, не успев как следует отдохнуть и придти в себя после работы. И ведь прошло пе так уж много времени с тех пор, как они прекратились. Но Крис уже давно перестал ходить в ученическом кепи и коротких синих штанишках до колен. Он быстро вытянулся. Теперь Крис – щеголеватый банковский служащий, носит широкополую фетровую шляпу, складка на брюках у него тщательно отутюжена, и всякий раз, как отец почувствует потребность в его обществе, выясняется, что он уже условился встретиться с неотразимым Бертом Ролло.

– Что-то перестали мы с тобой ходить на прогулки! – Мистер Бантинг оповестил об этом, словно о каком-то совершенно поразительном факте.

– Что ж, папа, если тебе хочется погулять со мной, давай соберемся как-нибудь в субботу.

В предложении Криса была такая готовность принести свои развлечения в жертву сыновнему долгу (готовность сама по себе весьма похвальная), что мистера Бантинга покоробило. Может быть, Крис считает теперь прогулки с отцом слишком ребяческим времяпрепровождением? Мистер Бантинг вспомнил себя в его возрасте. Но чувство разочарования не покинуло его. Ему не хотелось оставаться одному, ему нужно было чем-нибудь отвлечься от мыслей о Вентноре. Если он не думает о Вентноре сейчас, так только потому, что сознательно гонит от себя эти мысли. А остаться наедине с самим собой – значит опять Вентнор, опять всякие страхи.

– Ведь не могу же я надуть Берта Ролло!

– Конечно, нет, – согласился мистер Бантинг, недрогнувшей рукой поднося спичку к трубке.

Он вздохнул и направился в гостиную. Он чувствовал себя одиноким, таким одиноким! Тревожные мысли уже подбирались к нему, точно волки к костру, разложенному в поле.

Эрнест переодевался у себя в комнате. Его этюды все еще стояли на пюпитре. «Непопятная вещь – музыка», – подумал мистер Бантинг, перелистывая ноты. Его удивляло, что кому-то она доступна. Этюды, наверное, нелегкие. Оп судил об этом по количеству черных нот; такие черные страницы очень трудно играть. А Эрнест шпарит их с легкостью, будто читает газету. Но Эрнест – способный юноша. Нет такой премудрости, которую он не смог бы одолеть при желании.

В школе ему все давалось легко – и латынь, и французский язык, и всякие иксы-игреки, которые казались его отцу совершенно непостижимыми. Похвальных грамот за эти науки у него накопилась уйма. А как он готовился к аттестату зрелости! Сколько раз мистер Бантинг, услышав среди ночи скрип стула, поднимался с кровати, сходил вниз и, застав Эрнеста за книгами насильно прогонял его спать. Да, в то время Эрнест не останавливался ни перед чем.

Но теперь он представлял собой загадку, и это раздражало отца. Весь пыл его как рукой сняло. Эрнест ходил ко всему безучастный, хмурый и даже перестал интересоваться своей работой. Казалось бы, мало ли чему можно научиться, служа клерком в городском управлении. Так нет же! Более дельного занятия, тем бренчать на рояле, Эрнест не смог найти. В занятиях музыкой ничего плохого нет – до известных пределов, конечно, – но что это даст в будущем? Бесцельная трата времени – только и всего. Эрнесту следовало бы изучать парламентские акты и... ну, всякие другие вещи, с которыми приходится сталкиваться клеркам в городском управлении, а не какие-то там этюды, фуги и сонаты.

Мистера Бантинга подчас сердило даже выражение его лица. Он видел в нем, как в зеркале, отвращение к возне с протоколами, отвращение к выстукиванию их на пишущей машинке – женская работа! Эрнесту никакими силами нельзя было внушить, что начинать приходится всегда с самой нижней ступеньки лестницы.

– Вот возьми хотя бы меня, – не раз говорил ему мистер Бантинг. – Я поступил к Брокли на пять шиллингов в неделю. – Правда, он упорно пробивал себе дорогу, а главное, интересоваться своей работой. Но Эрнест не желал равняться по отцу. Он не проявлял ни малейшего интереса к тому, что делалось у них в городском управлении. Положение по службе у него хорошее, прочное, часы работы удобные, когда-нибудь дослужится и до пенсии. И тем не менее другого такого привередливого юноши не найдешь во всем Килворте.

– Ну что с тобой? -с раздражением спросил однажды Эрнеста мистер Бантинг. – Тебе не нравится эта работа?

И вместо того, чтобы ответить в обычном для него колюче-насмешливом тоне, Эрнест вяло сказал:

– Да нет, пока ничего. Но ведь это не профессия. Я, конечно, знаю, папа, что тебе не по средствам дать мне настоящую специальность.

– По-моему, я и так уже много для тебя сделал, Эрнест.

–Ты сделал все, что мог, папа, для всех нас. – Он помолчал, потом снова заговорил, густо покраснев: – Может быть, с моей стороны глупо так рассуждать, но я встречаюсь по службе с клерками-практикантами и с начинающими адвокатами. Никаких особых хитростей в этой работе нет, я бы моментально все это постиг. А мне приходится выполнять их поручения, величать их «сэр» только потому, что их отцы дали им возможность выйти в люди. Кроме того, они не отличаются чрезмерной тактичностью.

– Ага! – сказал мистер Бантинг, вспомнив Вентнора и ощутив в сыне товарища по несчастью. – Передразнивают? А тебе это не по нутру?

– Да нет, не в этом дело. Просто мне тоже хотелось бы иметь возможность выйти в люди, по-настоящему выйти в люди.

Сочувствие сыну смягчило недовольство мистера Бантинга.

– Но у тебя есть такая возможность, – запротестовал он. – Ты человек молодой, способный. Вот доживешь до моих лет, тогда и прощайся со всеми надеждами, а сейчас еще рано.

Но, насколько отец мог судить, такие разговоры не производили на Эрнеста должного впечатления.

Сейчас Эрнест спускался по лестнице, одетый в светло-синий двубортный костюм, качеством куда лучше отцовского. Он подошел к шкафчику в холле и достал оттуда свою серую фетровую шляпу, лежавшую в бумажном пакете.

– Ты куда, Эрнест?

– На состязание по крикету. Ведь скоро конец сезона.

– Я хотел немного прогуляться. – В этих словах слышалось робкое приглашение. – Сегодня за городом, наверное, очень хорошо.

– Да, на-верное. Ну, до свиданья, папа.

Эрнесту, должно быть, и в голову не пришло, что отцу не хочется идти одному. Мистер Бантинг проводил его глазами до калитки, выкрашенной зеленой и белой краской, и дальше по Кэмберленд-авеню. Высокий, стройный, действительно незаурядный юноша. Какая жалость, что у него не лежит душа к работе! С болью в сердце мистер Бантинг увидел, как Эрнест повернул за угол.

В коттедже «Золотой дождь» воцарилась тишина, на душе у мистера Бантинга – одиночество. Почему он не сказал Крису начистоту: слушай, сынок, у меня столько всяких забот и волнений. Я не могу торчать здесь один. Будь другом, оставь своего Ролло и пойдем со мной погулять. Если бы ты знал, как это подбодрит меня!

Хоть и нелегко такое вымолвить, а все-таки следовало бы. Неужели бы Крис не откликнулся? А вот Эрнесту ничего подобного не скажешь.

Мистер Бантинг подошел к камину и остановился, вслушиваясь в тишину дома. Ни единого звука, кроме тиканья идеально выверенных часов. Шагнув в сторону, мистер Бантинг задел ногой кочергу; она упала с таким грохотом, что он вздрогнул. Сердце испуганно забилось. Теперь все действует ему на нервы. Чувство одиночества угнетало его, хотя прежде он тысячу раз оставался един в гостиной. И без всяких на то оснований мистер Бантинг дотронулся большим пальцем до запястья и почувствовал биение пульса – как будто не своего, а чужого. Он сосредоточенно посмотрел на себя в зеркало над камином. Он разглядывал свое лицо, словно это было лицо какого-то незнакомца, сидевшего напротив него в автобусе. Как странно! За последнее время столько было всяких ужасов и волнений, и хоть бы они как-нибудь оказались на нем! И он подумал: «Вот каким меня видит Вентнор. Вот он, Бантинг, из отдела скабяных товаров, шестидесяти двух лет отроду: таков я на взгляд Вентнора». Вентнор! Ведь он дал себе слово не думать о Вентноре. Но стоило только остаться наедине с самим собой, и Вентнор выскочил, точно из засады, и шагнул вперед, поглядывая на него своим высокомерным взглядом. Мистер Бантинг услышал этот до противного жеманный голос: – Э-э... Бантинг!

– Провались ты к чорту! – пробормотал он. Что с ним такое делается? Неужели он не может совпадать со своими мыслями? Одиночество – вот в чем вся штука; не с кем поговорить, нечем заняться. Он вспомнил о жене. По субботам миссис Бантинг обычно ложилась после обеда, а он садился у нее в ногах и мирно разговаривал с женой, пока она отдыхала. Мистер Бантинг поднялся на цыпочках по лестнице и тихонько вошел в спальню. Жена лежала на кровати одетая и спала. Ее жидкие волосы чуть растрепались; черты лица, смягчившиеся во сне, выдавали ее возраст, чего никогда не бывало в часы бодрствования. Мистер Бантинг с нежностью смотрел на нее. Он не огорчался тем, что это лицо, много лет назад пленившее его своей миловидностью, стало теперь совсем другим. Они были вместе уже сорок лет. Мистер Бантинг женился, имея сотню фунтов на текущем счету и жалованье тридцать два шиллинга и шесть пенсов в неделю. Какие далекие времена, если оглянуться на них отсюда, из относительного комфорта «Золотого дождя»! Когда мистер Бантинг вспоминал свою холостяцкую жизнь, ему приходилось возвращаться вспять к отдаленным годам, которые были лишены для него плоти и крови. Он словно прожил с женой всю свою жизнь. А сейчас она спит. Придется обойтись без того успокоения, которое дает ему ее голос. И спит крепко! Он прислушался к ее ровному дыханию. Потом осторожно поднял край пухового одеяла, укутал ее ноги в домашних туфлях, бесшумно опустил шторы и так же на цыпочках спустился вниз.

Не оставалось ничего другого, как пойти в сад. В саду всегда найдется какое-нибудь занятие. Мистер Бантинг сходил за своей садовой шляпой, ибо, по его твердому убеждению, самой необходимой принадлежностью для работы в саду являлась потерявшая всякий вид шляпа. У него имелся такой головной убор, а именно истасканная, отслужившая свой срок, пожелтевшая от солнца панама, которая становилась ему тем дороже, чем сильнее возмущалась ею жена. Он даже проткнул в тулье две дырки на предмет вентиляции, а также для придания панаме романтического вида. Украсив макушку этим сногсшибательным головным убором, мистер Бантинг вышел на солнышко и с удовольствием остановил свой взор на соседе, мистере Оски, копавшемся рядом у себя в саду.

Оски принадлежал к той категории садоводов, которые каждый уик-энд сломя голову несутся домой, наскоро перехватывают что-нибудь вместо обеда и, вооружившись полным набором инструментов, приступают к тому, что является, по их мнению, основной задачей дня.

Никто еще не видел, чтобы Оски получал какую-нибудь радость от своего сада. Он никогда не сидел там, никогда не покуривал в раздумье трубочку среди роз, как это делал мистер Бантинг. Он трудился и только. Его постоянно можно было видеть в саду и большей частью согнувшимся в три погибели; надо сказать, что копался он в земле с чисто тевтонским упорством. Бантинги чаще всего имели удовольствие созерцать его седалище.

Так и сейчас, увидев среди грядок капусты зад Оски, мистер Бантинг обрадовался. Наконец-то есть с кем поговорить! До тех пор пока разговор велся на садоводческие темы, сосед не считал перерывы в своей работе потерей драгоценного времени. – Нам всем следует учиться, – многозначительно говорил Оски, ибо он был твердо убежден, что мистер Бантинг ничего не смыслит в садоводстве, по крайней мере в той его разновидности, которую с таким успехом применял на практике сам Оски, – а именно в садоводстве научном.

Часто, сажая цветы на бордюрах, мистер Бантинг чувствовал на себе пристальный взгляд соседа, и вслед за тем до него доносились слова: – Что это у вас, – львиный зев? Ну, так вы его слишком густо садите. Так нельзя, – и вежливость требовала, чтобы мистер Бантинг поднялся с колен и, обозрев идеально рассаженный, великолепно принявшийся львиный зев Оски, выслушал лекцию о выращивании этой культуры.

– На то, что пишут в справочниках, не обращайте внимания. Все они врут. Надо изучать самую почву.

Всеведение Оски сперва вызывало зависть мистера Бантинга, но потом он открыл, что тот может с равной уверенностью разглагольствовать решительно обо всем, стоит только навести его на нужную тему. Оски давал пространные объяснения по любому вопросу, даже самому пустяковому. Однажды мистер Бантинг попросил его показать, как надо действовать мотыгой, и Оски продемонстрировал применение этого инструмента на сорняках мистера Бантинга, с важностью показывая свою «хватку», словно на уроке игры в гольф. – Ничего, как будто поняли, – сказал он, подойдя дня через два к изгороди. Повидимому, Оски считал мистера Бантинга человеком не слишком сообразительным.

– Посмотрите, какие у меня помидоры. Видали что-нибудь подобное? – такими словами он приветствовал мистера Бантинга в тот день. – Нет, вы только полюбуйтесь!

До сих пор мистер Бантинг всеми силами старался игнорировать помидоры Оски и теперь с большой неохотой обратил глаза в ту сторону. Его собственные тщедушные, бесплодные ростки, казалось, захирели еще больше под взглядом эксперта.

– Там же нет солнца. Вам бы следовало посадить их на северной стороне.

– Они и так сидят дальше к северу, чем ваши.

– Дело не в том, дальше или ближе, – сказал Оски, чувствуя необходимость дальнейших разъяснений. – При посадке помидоров нужно руководствоваться стрелками компаса.

– Премного благодарен. Уж как-нибудь обойдусь без компаса.

– Да разве они у вас так созреют? Вот, допустим, – продолжал Оски, – допустим, что мы стоим здесь, значит, экватор будет в той стороне... Следовательно, сажать помидоры надо вон там.

– Экватор в той стороне? – удивленно воскликнул мистер Бантинг.

– Ну конечно.

– Я сажаю помидоры, при чем же тут экватор?

– Как при чем? Мы ведь в северном полушарии. А вы их посадили будто не в Англии живете, а в Австралии.

– Послушайте! – сказал мистер Бантинг, подходя ближе к изгороди и начиная горячиться. – Что вы тут мелете?

– Экватор, старина, экватор. – И вдруг его взяло сомнение. – Ведь вы же знаете, что такое экватор? Воображаемая линия. Неужели вас в школе этому не учили?

– Об экваторе я знаю не меньше вашего, а вот чтобы мне говорили, где он находится, да еще показывали: «вон, мол, там», – это я в первый раз слышу.

Где же он, по-вашему, на северном полюсе, что ли?

– А мне все равно, где он. Ну его к чорту! Подавитесь вы своим экватором.

Оски с удивлением воззрился на него.

– Чего вы так разволновались? Я вам говорю, что помидоры у вас посажены не там, где надо. Да вы сами посмотрите. Даже завязи нет.

– Да что я, не могу купить помидоров, что ли?

– Купить? Э-эх! – воскликнул Оски и, бормоча что-то себе под нос, вернулся к своей капусте. Он был возмущен.

Но у мистера Бантинга немного отлегло от сердца после этой перепалки. Она освежила его. Ухмыляясь, он закурил трубку, отошел от искусственной каменной горки к цветочным бордюрам и осмотрел свои многолетники – те, которые уцелели. Он, совсем не стремился непременно выискивать себе какую-нибудь работу, он попросту наслаждался своим садам. Что касается садоводства, так тут мистер Бантинг был фаталистом. Он не считал нужным волноваться из-за филоаксеры или засухи. Он сажал цветы и овощи с должным тщанием, а остальное предоставлял природе. Погода есть погода – для одного растения хороша, для другого нет; он принимал неудачи спокойно, полный той мудрости, которая превыше всякой техники. В прежние годы мистер Бантинг возился со своими посадками – опрыскивал их профилактическими химикалиями, подкармливал патентованным удобрением. Часто бывало так, что те растения, которые он больше всего охаживал, увядали и гибли, а предоставленные самим себе разрастались, как крапива. Неизвестно, какие заключения делал из этого факта Оски; мистер же Бантинг видел в нем подтверждение своей жизненной философии: когда с растениями слишком няньчатся, им это не идет впрок, так же как и людям.

Они должны сами пустить корни поглубже в землю и поднять листья повыше к солнцу. За жизнь надо бороться. То же самое делал и он, и это не повредило ему. Вот дожил до шестидесяти двух лет, обзавелся хорошим коттеджем, хорошим садом, и на счету в банке кое-что отложено.

«Ничего, живем помаленьку», – размышлял мистер Бантинг, с гордостью глядя на «Золотой дождь». Через два года страховые взносы будут погашены полностью, закладная выкуплена, и «Золотой дождь» перейдет в его безраздельную собственность. Прочный, основательно построенный домик. За него всегда дадут восемьсот пятьдесят фунтов, если надумаешь продавать. Конечно, продавать «Золотой дождь» он не собирается, но все-таки – восемьсот пятьдесят фунтов. На это можно прожить несколько лет, перетерпеть черные дни.

Он отмахнулся от этих неприятных мыслей. Не может же человек, который начал рассыльным и дослужился до заведующего отделом (думал он), потерпеть крах. Образования ему нехватает, это верно, но не будь у него способностей, он не достиг бы своего теперешнего положения при таком скромном начале. Дом, в котором он провел юность, был совсем непохож на «Золотой дождь». Кирпичная клетушка в Кэмдентауне, вечные клубы пара от соседской стирки, жидкие тюлевые занавесочки, коврики, сшитые из старых лоскутов. Его мать всегда ходила какая-то растерянная, словно недоумевая, что ей делать с таким количеством детей; отец – кэбмен по профессии – пополнял скудные заработки продажей дров.

В этом доме мистеру Бантингу (часто с помощью ремня) прививали викторианские добродетели – бережливость и упорство. Он вспоминал об этом без недоброго чувства. Память родителей была для него священна. Но такие, как Вентнор, не склонны восхищаться человеком потому, что он справился с житейскими трудностями; они презирают тех, кому эти трудности выпадают на долю. Для Вентнора такой человек – существо низшей породы, которое можно поминутно одергивать и ставить на место. Вот чему их учат в привилегированных учебных заведениях.

Этот высокомерно-жеманный голос, эта манера притворяться, будто он не понимает, что вы говорите, – стоит вам только неправильно произнести какое-нибудь слово, а потом вдруг догадывается... осенило! Эти неожиданные переходы от снисходительной улыбочки к повелительному тону – все это снова нахлынуло на мистера Бантинга, когда он стоял среди розовых кустов.

– Если б не дети, я бы ни дня там не остался. Ни единого дня. Взял бы расчет. А ему такого бы наговорил! – бормотал мистер Бантинг. Но приходится думать о детях, о карьере сыновей, о закладной на «Золотой дождь», о страховке. Приходится думать обо всем том, что он любит и чем гордится, – о том, что сейчас держится исключительно милостью Вентнора. И если в одно прекрасное утро Вентнор вручит ему жалованье вперед за месяц и предупредит об увольнении...

– Ну к чему я об этом думаю! – беспомощно воскликнул мистер Бантинг и зашагал к дому.

Жена уже сошла вниз и собиралась мыть посуду на кухне. Увидев его, она улыбнулась, повернула к нему лицо, и они поцеловались. Когда детей поблизости не было, мистер и миссис Бантинг позволяли себе большую интимность отношений.

– Как я сладко вздремнула! Уж очень спать захотелось, даже посуду не убрала.

Он взял полотенце и стал вытирать тарелки. – Разве Джули не может этим заняться? Да и у Криса с Эрнестом тоже руки не отвалятся.

– Я не хочу их утруждать, милый.

– Ничего кроме пользы от этого не будет, – горячо возразил мистер Бантинг. Давно зародившаяся мысль всплыла на поверхность и вылилась в такие слова:

– Право, мы с ними уж слишком няньчимся.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Бланк подоходного налога пришел с шестичасовой почтой. Все члены семьи видели это; каждый приготовился выслушать взволнованную и сбивчивую проповедь мистера Бантинга, в которой он будет изобличать расточительство домашних и излагать собственные свои «соображения по поводу подоходного налога». Он считал, что вся система налоговых сборов построена, повидимому, по принципу выжимания соков, главным образом, из плательщиков, сходных по своему положению с мистером Бантингом. Вскрывая эти конверты, он всякий раз свирепо бормотал какие-то проклятия.

Мистер Бантинг сел к столу и начал заполнять бланк, смутно надеясь, что результаты подсчета будут более или менее в его пользу. Но он сразу же сделал одно крайне неприятное открытие: льготу на Джули требовать уже нельзя, так как ей теперь больше шестнадцати лет. Он сердито заерзал на стуле.

– Опять ты волнуешься из-за этих налогов, – сказала миссис Бантинг, не отрываясь от штопанья белья. Она спровадила детей в гостиную, откуда теперь доносились экспериментальные пассажи Эрнеста, пробующего свои силы на этюдах.

– Неужто он ни на минуту не может прекратить это бренчанье? – разразился мистер Бантинг, устремив яростный взгляд на перегородку. Он трижды подсчитывал цифровой столбик, и неожиданная шопеновская трель трижды сбивала его со счета.

Если Джули действительно больше шестнадцати лет, то сумма обложения сразу же подскочит на пятьдесят фунтов. Запрошенная по этому поводу миссис Бантинг подтвердила возраст Джули (мистер Бантинг прекрасно знал его и сам, но ему хотелось, чтобы другие тоже осознали, с какими трудностями приходится сталкиваться при заполнении бланка подоходного налога). Миссис Бантинг с предельной точностью установила дату, указала час и даже минуты рождения Джули и на некоторое время увела мужа в прошлое к воспоминаниям об этом тревожном дне. Но самый факт был установлен твердо: Джули исполнилось семнадцать лет, и она уже не могла служить козырем в руках мистера Бантинга при его сношениях с министром Финансов Великобритании. Надо заметить, что с той же почтой – эта несправедливость больно кольнула мистера Бантинга – пришло и очередное письмо мисс Морган-Делл, написанное на элегантной шероховатой бумаге с неровным обрезом. Вверху страницы стояли слова: «Плата за семестр», а в постскриптуме перечислялись дополнительные детали школьной формы и другие вещи, которыми мисс Бантинг должна обзавестись к предстоящему учебному году.

– Меня возмущает не плата, – не вполне правдиво заявил мистер Бантинг, – а все эти ленточки на панамы, спортивные кофточки и хоккейные клюшки. Какое это имеет отношение к урокам?

– Ну как же, милый. В хороших школах все одеваются одинаково.

– А по-моему, это выкачиванье из нас денег, и больше ничего. – Он посмотрел на заполненный бланк. Раздражение сделало свое дело – некоторые цифры были написаны неразборчиво и с излишним нажимом пера. Ничего, разберутся, им за это деньги платят.

– Как я в этом году внесу подоходный налог – просто не знаю! – сказал мистер Бантинг. – Расходы по дому колоссальные. Мотовство, нежелание экономить – этим они все страдают. Он открыл папку со счетами и, бросив взгляд на ее содержимое, воскликнул таким испуганным голосом, словно наткнулся на спящую кобру: – Господи боже! И это только за последний квартал?

Миссис Бантинг спокойно подтвердила его догадку.

– Ну, знаете! – сказал он и с растерянным видом воззрился на кипу счетов; он словно оцепенел от ужаса.

Все счета мистер Бантинг сам, собственноручно, складывал в папку, и все же, извлекая их оттуда, он каждый раз изумлялся их количеству. У него, вероятно, возникало подозрение, что счета каким-то путем размножаются в папке. На некоторые он взирал удивленными и полными недоумения глазами. – Виски? Разве я покушал бутылку виски? – и после долгих размышлений смутно припоминал, что такой факт действительно имел место. Но все же некоторая доля сомнения в нем оставалась. – Не знаю, может быть! – восклицал он.

Мистер Бантинг рассматривал счет за электрическое освещение, и чело его все больше омрачалось. Согласно новому тарифу эта статья расхода должна была бы уменьшиться. А получилось наоборот: счет значительно возрос.

– Три фунта десять шиллингов за электричество! Каким же это образом? Да когда Эрнест готовился к экзаменам, и то было меньше!

– Право, не знаю, милый.

– Это кто-нибудь из детей. Да, и я догадываюсь кто, – конечно, Джули!

Взволнованный, он встал из-за стола, вспомнив, как однажды вечером, «когда он курил на лужайке перед домом последнюю трубку на ночь, в спальне Джули вспыхнул подозрительно яркий свет. Он хотел тут же расследовать это дело, но Джули уже раздевалась. Мистер Бантинг редко бывал у нее в спальне. К мальчикам он заходил когда угодно, предварительно постучавшись. Но Джули взрослела и становилась, что называется, девицей с претензиями. За последнее время ему не раз случалось наблюдать, что как только на лестнице раздавались чьи-нибудь шаги, дверь в комнату Джули, – даже если бывала приоткрыта всего на какой-нибудь дюйм, – захлопывалась с демонстративным стуком, властно утверждавшим святость женского уединения. Это бессмысленное хлопанье дверью возбуждало гнев в мистере Бантинге. Скромность – вещь хорошая, он сам стоит за скромность, но срываться с места и хлопать дверью только потому, что отец поднимается по лестнице, – в этом было что-то оскорбительное. Он все собирался напомнить Джули, что не так давно отец каждую пятницу собственноручно купал ее по вечерам в цинковой ванночке.

Мистер Бантинг быстро поднялся по лестнице, распахнул дверь в комнату Джули и сразу окунулся в атмосферу, насыщенную сильным запахом косметики. Он нащупал выключатель и зажег свет.

Комнату залило мягким голубоватым сиянием.

– Ах ты!.. Лампочка дневного света! Вот дрянь девчонка! Ввернула такую штуку и хоть бы слово кому сказала! – Мистер Бантинг вывинтил лампочку и обследовал ее в желтоватом свете на площадке лестницы. Восемьдесят ватт! Кровь бросилась ему в голову. Он чуть было не швырнул лампочку об пол, но во-время одумался. Такая штучка стоит по меньшей мере три шиллинга шесть пенсов.

– Вот, полюбуйся! – сказал он, входя со своей добычей к миссис Бантинг. – Восемьдесят ватт! Мы с тобой ложимся спать при сорокаваттной, почему же она этого не может?

– Ей хотелось такую лампочку, которая дает натуральный свет. Это у них теперь модно.

– Натуральный свет! – сухо сказал мистер Бантинг. – Судя по тому, как там разит пудрой и помадой, он ей меньше всего нужен. Господи боже, это еще что?

Он взял в руки следующий счет и строго воззрился на него.

– Свитер и фланелевые брюки – два фунта пять шиллингов. Тоже наша покупка?

– Это Эрнесту, – пояснила миссис Бантинг, ничуть не смущаясь недоумевающим тоном мужа. – Когда он вступил в члены клуба, ему пришлось купить себе такие же костюмы, как и у других молодых людей.

– Пришлось! – с раздражением повторил мистер Бантинг. – Пришлось! Слишком уж часто у нас в семье слышно: «Пришлось купить это, пришлось купить то». Значит, так модные брюки ему, а счет мне? Наш Эрнест, – продолжал мистер Бантинг, – живет так, будто у него сотни три в год дохода, а сам получает... сколько он получает, Мэри?

– Он дает мне двадцать пять шиллингов в неделю.

– Так ты не знаешь, сколько он получает?

Миссис Бантинг с невозмутимым видом перекусила нитку. – Точно не знаю, милый.

– Ну, тогда я сам постараюсь узнать. Я поговорю с Эрнестом, – и мистер Бантинг решительно отложил счет в сторону. – Не вижу я, чтобы мы с тобой богатели, старушка, – задумчиво проговорил он. – Да и вряд ли это когда будет. Бьемся, как рыба об лед.

– Такова жизнь, Джордж.

– Да... если обзаведешься семьей. А я, – он вздохнул, – я вот уже пятнадцатый год говорю, что тебе надо купить меховое манто.

– Мне это как-то не подходит, Джордж.

– Хорошо, что ты так думаешь.

Его взор снова упал на лампочку дневного света. После стольких трудов ему не хотелось двигаться, но нужно было принять какие-то меры; этого требовал отцовский долг. Он попробовал разжечь в себе угасшее негодование. Лампочка в восемьдесят ватт горит уже которую неделю: можно биться об заклад, что по небрежности ее оставляют невыключенной на целые часы, когда Джули уходит в кино. У них у всех такая манера – оставлять свет. Сколько раз ему приходилось отрываться от вечерней газеты, идти в холл или на лестницу, выключать ненужное освещение и спрашивать, как они, собственно, думают: это «Золотой дождь» или площадь Пикадилли?

– Слушайте, – начал он, входя в гостиную, – кто из вас так роскошествует с электричеством?

Во взглядах, которыми его встретили, читалась весьма слабо завуалированная насмешка. Проповедь о мотовстве являлась неизбежным следствием единоборства мистера Бантинга со счетами, и за последние полчаса в гостиной с минуты на минуту ожидали его появления. Но какой текст положит он в основу своей проповеди, этого никто не мог предвидеть заранее. На сей раз, очевидно, будет об электричестве. Ну что ж, пожалуйста. Все трое уселись поудобнее и приготовились выслушать гневную речь. Эрнест повернулся на табурете лицом к отцу, сложил руки на груди и опустил глаза долгу. Крис поднял голову от книги и ждал, держа палец на том месте, где его прервали. Но Джули вдруг ни с того, ни с сего закашлялась и была вынуждена прибегнуть к помощи носового платка. – Подавилась конфетой, – пояснила она захихикав.

– С каким электричеством? – ангельски невинным голосом спросил Крис, а у Джули затряслись плечи от смеха.

Ах, так! Значит, они принимают все за шутку? – Кто ввернул эту лампочку в комнате Джули?

– Крис, – не задумываясь, с чисто женским коварством предала Джули брата. – С той малюсенькой, которая у меня была раньше, я ничего не видела.

– Двадцать пять ватт, – подтвердил Крис.

– А вы знаете, что по сравнению с прошлым кварталом счет подскочил на одиннадцать фунтов восемь пенсов?

Молчание. Таких ужасных последствий, повидимому, никто из них не предвидел. – Так вот, да будет вам известно, – сказал мистер Бантинг. – Одиннадцать фунтов восемь пенсов, – и помахал счетом.

– Слушай, папа, – рассудительно начал Эрнест, – если мы будем платить не по счетчику, а с точки...

– Мы будем платить только по счетчику, – перебил его мистер Бантинг. – Надо немного сократиться. Нам всем. Приучайтесь гасить за собой свет. Кажется, это не труднее, чем зажигать.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю