355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Роберт Гринвуд » Мистер Бантинг в дни мира и в дни войны » Текст книги (страница 32)
Мистер Бантинг в дни мира и в дни войны
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 04:16

Текст книги "Мистер Бантинг в дни мира и в дни войны"


Автор книги: Роберт Гринвуд



сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 33 страниц)

Но страна уже прибавила шагу; так сказал Уинстон, каждое слово которого он взвешивал и обдумывал. Скоро мы сразимся с гуннами, вооруженные не хуже их; мистер Бантинг знал, что вся армия только этого и ждет.

Будь то Крис, который трезво смотрел на вещи, и, зная, чем он рискует, пошел один против восьми «Мессершмиттов», или Эрнест, которой преувеличивал опасность, но не бежал от нее и не терял присутствия духа, или хотя бы Ролло, у которого нехватало ума, чтобы распознать опасность, даже когда она была перед глазами, – все молодцы, немцам до них далеко. И таких, как они, – тысячи, десятки тысяч, и здесь и во всей империи, за морями.

Он набил до отказа свою обкуренную трубку и только тогда заметил, что к забору подходит Оски. Стоило мистеру Бантингу погрузиться в размышления, и наверняка можно было рассчитывать, что перед ним появится Оски.

– Вот вам немножко семян, Бантинг. «Эйлса Крэг». – Он передал конверт, надписанный карандашом.

– Как следует удобрите землю костяной мукой и сажайте пореже. Смотрите, чтоб мошка не поела.

– Спасибо, Оски. Кажется, этих у меня нет. В самом деле, неужели нам и цветов не сажать из-за этого Гитлера?

– Цветов! Какие же это цветы? Это лук.

– Лук? Ах, да, да, конечно. – Мистеру Бантингу послышалась в голосе Оски знакомая насмешливая нотка. – Это будет очень кстати. Так вы говорите костяной мукой?

Он записал на конверте про костяную муку и двинулся дальше, чтобы избежать разговора об обязанностях садовода во время войны. Оски в этом вопросе придерживался самых строгих правил. На тех, которые не сеют и не жнут в интересах общественного питания, Оски смотрел косо. Даже сеять зеленый горошек, и то, по его мнению, было не патриотично. Он твердил одно: надо сеять корнеплоды к зиме; ему было известно во всех подробностях, как их следует хранить. Мистер Бантинг подошел к фасаду коттеджа и нагнулся над клумбами, осматривая те места, где в свое время должны были расцвести крокусы и рододендроны. Он взглянул на «золотой дождь», который он забыл подстричь, и подошел к миндальному дереву у калитки. Из всех вестников весны мистера Бантинга больше всего радовало миндальное дерево в цвету. На нем уже появились бутоны, и в них, потихоньку набираясь сил, таилась та нежная прелесть бело-розовых цветов, которую мистер Бантинг не мог видеть без волнения. И теперь при одной мысли о них в нем с небывалой силой воскресли надежда и вера во все то, чего человек не может ни подавить, ни задержать, ни ускорить. Оно растет и зреет, повинуясь извечному закону, так же как стремление к свободе растет даже под гнетом. Но образ цветущего дерева в воспоминании казался очень смутным, а в действительности его цветения еще долго ждать, – событие грядущих дней. Оно явится, когда услышит заветное слово, сказанное только ему одному.

Он вошел в дом, достал с кухонной полки ящик с семенами и положил туда «Эйлса Крэг». Ему не часто разрешалось занимать полки в кухне для своих личных надобностей, но это место на полке мистер Бантинг отвоевал для ящика с семенами. Там имелось все что угодно, особенно много было пакетиков с семенами овощей, и, перебирая их, мистер Бантинг с удовлетворением думал о том, сколько денег он сэкономит таким путем. Но он особенно оживлялся, доходя до пестрых пакетиков с летниками: резедой, шпорником, душистым горошком и настоящими старомодными настурциями, изображенными на пакете в самых ярких красках. Как там Гитлер ни свирепствуй, а бордюры в саду у мистера Бантинга будут летом весело пестреть цветами. Он убрал ящик на полку. Он знал, что этот ящик нарушает весь порядок на кухне, и все-таки настойчиво требовал, чтобы он оставался на полке. Время от времени он доставал его, и, сидя у камина в февральский вечер, читал и перечитывал инструкции на пакетах и никому другому не позволял даже дотрагиваться до этого ящика.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Когда обязанности мистера Бантинга позволяли ему отрываться от дежурства у телефона в штабе Гражданской обороны, он проводил часок – другой в задней комнате вместе с мистером Ролло, упражняясь в метании дротика. Их организация, заявлял мистер Ролло, должна культивировать общественный и особенно спортивный уклон, и чем больше он думает, тем больше убеждается, что этим делом должен заняться именно он, мистер Ролло, так как за это время, с начала войны, он обнаружил в себе незаурядные организаторские способности. Непосредственной его задачей было организовать спортивную команду при штабе, и когда она как следует натренируется, устроить состязание и выиграть кубок.

– После войны это будет очень приятным воспоминанием.

– Мысль хорошая, – согласился мистер Бантинг, которому теперь стало ясно, что кубок будет стоять на камине в собственном кабинете мистера Ролло.

Как инструктор мистер Ролло проявлял величайшее терпение. Даже когда мистер Бантинг совсем не попадал в доску, он только вдумчиво исправлял его позиции и советовал «целиться поаккуратнее».

– А, чорт! Никогда я не попаду.

– Попадете, – возражал мистер Ролло спокойно и уверенно и в виде поощрения вручал мистеру Бантингу одну из своих черных сигар. – Давайте-ка подкрепимся.

И с видом жреца, посвящающего новичка в таинство, он снял с полки две карточки, за которыми обнаружилась небольшая батарея пивных бутылок. – Когда захотите что-нибудь спрятать, ставьте сюда. Только никому не говорите – это против правил. Разумеется, это только для избранных.

– Разумеется! – подтвердил мистер Бантинг, очень довольный, как всегда, когда ему случалось выкурить хорошую сигару. Что он попал в число избранных, казалось и справедливым и в высшей степени приятным.

Метание дротиков в штабе повело к метанию дротиков на дому. Возвращаясь домой в темноте, мистер Бантинг по дороге практиковался в движениях кисти, а после чая вытаскивал на свет самодельную доску и приглашал Джули поупражняться с ним за компанию. Его очень привлекала общественная сторона работы в штабе: сплетни, приятельские отношения, привилегии для избранных – все это напоминало ему холостую свободу былых дней и вызывало желание воспользоваться ею как можно полнее. Так что, вопреки протестам миссис Бантинг, доску по вечерам оставляли за кухонной дверью. Днем миссис Бантинг прятала ее в чулан, говоря, что подобные развлечения напоминают ей трактир. Ей никогда не приходилось бывать в трактирах, но она знала, что там собирается самая подозрительная компания.

Кроме того, она обращала внимание мужа на царапины и рубцы на самой двери, которая была «вконец испорчена» из-за того, что он целился как попало. Но мистер Бантинг, до сих пор очень осторожный и даже щепетильный по отношению к своей собственности, считал, что это пустяки – стоит только после войны сравнять замазкой и закрасить, и дверь опять будет, как новая, если, конечно, до тех пор самый дом не разбомбят вдребезги. Каждый промах сопровождался глухим стуком, после чего отец с дочерью молча обменивались взглядами, а в гостиной вздыхала миссис Бантинг не столько о кухонной двери, сколько о муже, который раньше все вечера проводил, бывало, за серьезным чтением, а теперь бросается палками, как мальчишка.

Однажды вечером он прищурил глаз, сосредоточившись мыслями на единственном приеме, который мог спасти его от промаха, как вдруг Джули сказала: – Послушай! Летит самолет. Я пойду выгляну.

– Это зачем?

– Да я ведь в пожарной охране. Туши свет, папочка.

Мистер Бантинг повернул выключатель и, держа на нем палец, подождал, пока она выйдет.

Джули взволнованно закричала: – Папочка, иди сюда! Я вижу зажигалки.

– Но ведь тревогу не объявляли?

– Все равно, немцы летают. Смотри!

Выглянув за дверь, он увидел, что вся линия горизонта пламенеет неестественным светом. Крыши, коньки и шпили кровель чернели на ослепительно белом фоне. Они походили на геометрические фигуры, резко очерченные и очень маленькие; небо над ними светлело, как над плавильной печью.

Шаркая туфлями, в кухню вошла миссис Бантинг.

– О, какие ужасные люди! – простонала она.

Мистер Бантинг взял ее за руку и прислушался, в нерешимости глядя на небо, так как после зажигательных всегда бросали фугасные.

– Опять летит! – крикнула Джули.

Вторая пачка зажигательных бомб со свистом прорезала воздух. Окружающая тьма мгновенно ожила, словно в нее с размаху бросили сотни пылающих факелов. Они разгорались все ярче и сильней, зарево все белело и ширилось, озаряя печные трубы и деревья каким-то странным, воровским светом. Сверху едва доносился гул бомбардировщика, медленно описывавшего круг. За ним скользили, скрещивались и переплетались лучи прожекторов, теряясь в облаках. Нетрудно было представить себе экипаж, молодых людей в меховых костюмах, прячущихся на высоте, во мраке, и с этой безопасной позиции разглядывающих город внизу, который теперь в их руках и где они могут калечить, убивать, ослеплять людей, не зная даже, кто их жертвы или какое драгоценное достояние человечества они уничтожают.

Мистер и миссис Бантинг отступили за порог кухни, не отрывая взгляда от кольца огней. Дальше к западу один из таких огней стал тускло-красным. К небу полетели искры.

– О боже мой! – вздрогнула миссис Бантинг. – Так и от Килворта ничего не останется!

– Останется! – сказал мистер Бантинг. – Сейчас мы их ликвидируем. Идем, Джули!

Они побежали по дорожке, оставив миссис Бантинг и Эви сидеть под лестницей. Мистер Бантинг чувствовал особый подъем, но ему было известно, что этот подъем больше чем наполовину состоит из страха: глубоко укоренившейся, первобытной боязни перед огнем-разрушителем, от которой у него сохли губы и учащалось дыхание. С бьющимся сердцем и открытым ртом он, пыхтя, бежал за дочерью, стараясь не отставать.

Вдруг она остановилась. – Папочка, а ты захватил совок для бомб?

– Конечно, захватил! – обиженно ответил мистер Бантинг. Какой же был бы толк бегать по улицам без совка? Вопрос Джули дал ему почувствовать, что хоть он, по крайней мере, не потерял головы.

– Вот одна, – сказал он, остановившись над какой-то шипящей штукой, похожей не столько на бомбу, сколько на мокрую, гаснущую головешку.

– Это никудышная, – заметила Джули.

– Все-таки лучше засыпать ее песком.

Он разыскал мешок с песком около фонарного столба и швырнул его на бомбу, а в голове у него промелькнула смутная догадка: не саботаж ли это? Может быть, какой-нибудь поляк или чех насыпал в бомбу цемента вместо взрывчатых веществ. Эта мысль сообщила ему приятное чувство товарищества, словно бомба была посланием от безыменного гражданина порабощенной Европы, который полагался на мистера Бантинга. Шипение в канаве прекратилось, бомба, должно быть, погасла. Он отступил немного и минуту следил за ней, чтобы увериться в этом окончательно; потом ему пришло в голову, что бомба может взорваться. Эти гунны уж так устроены, что им только одного надо – убивать да калечить, вот они и стали делать такие зажигалки, которые взрываются, – об этом недавно говорили по радио.

– Идем, – сказал он и, подобрав совок, заторопился дальше.

Обогнув угол, они наткнулись на «настоящую», как выражалась Джули. Бомба лежала на мостовой, выбрасывая языки пламени и яростно шипя. Мистер Бантинг посмотрел по сторонам, нет ли мешков с песком, но ничего не увидел – вспышка ослепила его. Оставалось только набрать в совок земли у кого-нибудь в палисаднике. Он отворил калитку.

– Вот мешок с песком, – сказала Джули, взваливая мешок на плечо.

– Дай мне...

– Смотри, папа! Бантинги, вперед! – крикнула она и, подбежав к бомбе, аккуратно сбросила на нее мешок и отскочила назад, отряхивая руки и тяжело дыша. – Теперь засыпь ее с боков, папа.

– А ты бы поосторожнее, – посоветовал он, когда бомба погасла и непроглядная тьма сразу обволокла их со всех сторон. – Подожжешь платье.

– Но, папочка, какая же осторожность на войне?

Они пошли дальше. Вспышки уже не освещали всего неба: раньше казалось, что полыхает весь город, а теперь светилось только несколько огненных точек. Они дошли до угла и остановились, поглядывая по сторонам. Красные огни меркли один за другим – должно быть, много бомб было уже потушено, а другие выгорели сами собой – и мрак начинал опять окутывать улицы.

– Пожалуй, можно и домой, – сказал мистер Бантинг, подумав, что теперь, должно быть, десятки людей вышли тушить бомбы.

Джули взяла его под руку. – Где-нибудь наверно, еще есть. Вперед, друзья ковбои!

Мистер Бантинг неохотно поплелся за дочерью. Он не сочувствовал ее увлечению зажигательными бомбами, а словечки, заимствованные у Ролло-младшего, всегда раздражали его. Они прошли до конца одну мирно спящую улицу, где не было ни света, ни звука, ни движения, и только что свернули на следующую, как мистер Бантинг остановился, вглядываясь в одно место, не в состоянии решить, что он видит – пожар или зажигательную бомбу, и где это – далеко или близко.

Джули унеслась вперед, и ее возбужденный, девически звонкий голос долетел до него из темноты:

– Вон она, на крыше! Полыхает во-всю.

Мистер Бантинг выругался шопотом. Бомба в саду или на улице – это пустяки, а вот на крыше... – Да какого же чорта они не объявляют тревогу и не созывают людей? Везде распущенность и беспорядок. Ни души, кроме него и Джули, а та радуется неведомо чему, как будто это не бомба, а клевер о четырех листиках. Он побежал вперед, крепче ухватив совок, соображая, как бы позвать на помощь. Теперь он ясно видел бомбу на крыше, застрявшую между двумя разбитыми черепицами и догоравшую на этой безлюдной улице незримо ни для кого, кроме старушки, которая высунулась из калитки и пояснила проходившему мимо мистеру Бантингу, что бомба – «вон там!»

Она точно возложила на него всю ответственность за эту бомбу и сейчас же ушла в дом.

Только подойдя вплотную и увидев солнечные часы на лужайке и виргинский плющ на коньке кровли, он узнал дом полковника Сандерса. Мистер Бантинг заволновался, заколотил в дверь, крича в щелку почтового ящика: – Скорее! Зажигалки! Скорее!

– Простите, – сказала Джули, когда дверь открылась, – у вас крыша горит.

Полковник, чьи седые волосы еще сильнее отливали серебром в лунном свете, вышел на лужайку и поднял голову.

– Лестница есть? – спросил мистер Бантинг, не зная еще, кто по ней полезет.

– Нет, придется с чердака.

Он вошел в дом и полез на чердак, отец и дочь без всякой церемонии лезли за ним. Хотя, чувствуя опасность, полковник двигался гораздо быстрее и энергичнее, чем обычно, но в том, как он поднимался по лестнице, было что-то странное, чего мистер Бантинг не замечал за ним на ровном месте. Ему вспомнились сплетни, ходившие по городу в то время, когда Сандерса назначали командиром роты Гражданской обороны. Говорили не только, что он слишком стар, по что он еще и хромой, а Оски прямо утверждал, что у него одна нога искусственная. Мистер Бантинг никогда не верил, но теперь сам увидел, как полковник ставит на ступеньку сначала одну ногу, а потом с большим усилием подтягивает к ней другую.

Вдруг полковник остановился, опираясь на перила; из темноты появилась его жена, удивленно глядя на Джули и мистера Бантинга. Она приставила ладонь к уху, и полковник громко сказал ей:

– На крыше у нас бомба, дорогая моя!

– Не послать ли за Уильямом?

– Боюсь, что времени нехватит. Сделаем сами, что можем, – и при свете его фонарика они полезли выше, пока не очутились под люком, ведущим на чердак. Мистер Бантинг нажал на люк ручкой совка, и до них донеслось шипение и запах дыма.

Появилась миссис Сандерс с высоким стулом в руках. Возникла небольшая заминка, всего на несколько секунд, но все же достаточно долгая, чтобы мистер Бантинг успел почувствовать стыд за то, что человеку старше его самого приходится обнаруживать перед ним свои немощи.

– Полезу я, – сказал он, становясь на стул.

Подталкиваемый снизу, он пролез в люк и стал коленями на балку. Кто-то подал ему ручной совок.

– Воду можно брать из ванной, – сказал полковник, которому тоже помогли взобраться вслед за мистером Бантингом.

– Не стоит. На крыше есть бак.

Встретив непонимающий взгляд полковника, мистер Бантинг, сказал сердито, как будто говорил со стариком Тернером: – Бак! Вот он, прямо перед вами.

– Ах, да, да, верно.

Откашливаясь и отплевываясь, мистер Бантинг пополз к пылающей бомбе в углу чердака и попытался подсунуть под нее совок. Удалось ему это или нет, он не мог сказать – дым ослепил его и заставил отступить. Занялись балки, и бомба провалилась вниз, на перекрытие. Только не мешкать, иначе прогорит и оно и возникнут новые очаги пожара. И мистер Бантинг оставил балки в покое – суть не в них, а в бомбе, – и, сердито поглядев на нее, он повел наступление. Ловко брошенная пожарная кишка легла ему па плечо, а еще через секунду полилась вода.

– Вот это дело! Качайте во-всю!

Обернувшись, он увидел, что полковник добрался до бака. Он обвязал лицо мокрым платком; глаза смотрели из-за платка тревожно и решительно, как перед боем. Позади него просунулась в люк Джули с красными от дыма глазами, но очень оживленная и довольная.

Лежа на животе и задыхаясь от дыма, мистер Бантинг направил струю на огонь. Бомбу он, наконец, потушил и теперь принялся за балки. Они страшно трещали в огне, крутом сыпались искры. А он все поливал да поливал с методичностью подлинно практического и трезвого человека, который не позволит никаким зрительным впечатлениям отвлечь его от сути. По лбу струился пот, заливая глаза. Утирая его пальцами, он измазал все лицо. На что стал похож его костюм, он не отважился и думать. Но он был бодр, настроен по-боевому. Наконец-то и он участвует в войне!

Вдруг пронзительно завыла сирена. Джули обернулась, иронически адресуясь к ней:

– Да не может быть? Что вы говорите?

Мистер Бантинг в ярости накинулся на нее; у него и так полны руки дела, а тут еще эти глупые замечания!

– Ступай, спрячься, глупая! Тут тебе делать нечего.

– Ну, как у вас? – спросил полковник.

– Затихает. Но лучше залить как следует. А то как бы не раздуло ветром.

Некоторое время ничего не было слышно, кроме скрипа насоса и тяжелого дыхания полковника. Он качал все медленнее и медленнее; наконец перестал совсем.

– Больше не могу, Бантинг. Неужели еще не погасло? – задыхаясь, пролепетал он. Уже несколько минут он не видел пламени и качал только потому, что мистер Бантинг, как видно, человек основательный и если уж берется тушить пожар, так делает это по всем правилам.

Даже и теперь он ответил не сразу, а сначала потыкал совком в мокрую насквозь золу.

– Да, погасло, – ответил он наконец, как будто только теперь мог это гарантировать.

– Ну, слава богу! – воскликнул полковник, отвязывая платок и утираясь им.

Лежавший на животе мистер Бантинг встал. Стоять во весь рост было невозможно, и, перепробовав всяческие позы, мистер Бантинг присел на корточки, прислонившись к балке и потирая колени. Так они сидели молча, все потные, в дымном столбе света, падавшего из люка на чердак. Довольно неподходящее положение для двух стариков, подумал мистер Бантинг. Однако приходилось либо примириться с такими положениями, либо отдать все, что имеешь, покориться и жить под началом кучки хвастливых немцев. Вот уж не думал он, что доживет до такой нелепой альтернативы. Полковник выглядел неважно, даже и для семидесяти с лишком лет: все морщины выступили резче на бледном от усталости лице. Он вытер лоб медленным, усталым движением.

Тут только они заметили, что в доме стало совсем тихо.

– Должно быть, все укрылись в убежище.

Мистер Бантинг не ответил: у него слишком пересохло во рту. И двигаться ему не хотелось. Ему хотелось только пить – «глоток свежительный старинного напитка», как сказал бы Кордер, – пива, что ли. Хотелось выпить теперь, пока он еще не умылся, не переоделся, не сошел вниз.

Над домом пролетел самолет; он узнал прерывистое гудение немецкого бомбардировщика и вспомнил, что была объявлена воздушная тревога. Заговорили зенитки, сотрясая чердак.

– Теперь пойдут фугасные, – заметил полковник.

Ни один из них не двинулся. Мистеру Бантингу его тесный и темный угол под крышей казался надежнее всякого убежища. Он уже привык к этим колебаниям между жизнью и смертью, привык с благодарностью оглядываться назад, на все, чем он успел насладиться в жизни, понимая, что вряд ли ему будет отпущено еще много таких наслаждений. Страх охватывал только в тот момент, когда ударяла воздушная волна и оглушительно рвалась бомба, и невольно приходила мысль: что-то делается там, где она упала?

Бомбы падали с визгом, и весь дом содрогался с таким звоном, какой бывает, когда бьется посуда. Где-то поблизости раздался самый сильный взрыв, какой ему пришлось пережить; балка, к которой он прислонился, толкнула его в спину, бак с водой загудел, как колокол, и он ясно услышал грохот рухнувшего здания. Он посмотрел на полковника, но у того был такой вид, словно он вообще не замечает происшедшего. Подобный стоицизм был выше сил мистера Бантинга; теперь он думал о жене, которая сидит вместе с Эви и ребенком под лестницей. В нем нарастали ненависть и злоба против всего немецкого, по силе превосходившая все когда-либо испытанные им чувства. В прошлую войну он никогда не чувствовал такой глубокой и ожесточенной ненависти к врагу. Мистер Бантинг вообще не склонен был ненавидеть, но в эту минуту он страстно желал, чтобы война не кончалась до тех пор, пока немцы у себя на родине не испытают все то, чему они с такой жестокостью подвергают других.

Внизу хлопнула дверь, кто-то, спотыкаясь, быстро поднимался по лестнице. Мистер Бантинг услышал, как лезут на стул, и в следующее мгновение в люке появилась Джули.

– Опять зажигалки... Целыми пачками.

Он испуганно посмотрел на нее. – Боже мой! А ты разгуливаешь по улицам!

– Не говори глупостей, папочка. Я ведь в пожарной охране.

Он беспомощно махнул рукой и взглянул на полковника, точно спрашивая, есть ли у него дочери. Но полковник старался разобрать, что говорила ему Джули. Оба делали какие-то пояснительные жесты.

– Кажется, есть одна на плоской крыше.

Сначала мистер Бантинг не желал этому верить. Его охватило раздражение, как при мелких домашних неурядицах. В Килворте тысячи крыш, с какой стати именно на крышу полковника должна второй раз упасть бомба? Все обидное и несправедливое являлось ему сначала под личиной неправдоподобия.

– Да они бросают их сотнями, – настаивала Джули. – Тысячами!

– Надо бы посмотреть, – сказал полковник и начал дергать раму слухового окна. Открыть его он не сумел, и мистер Бантинг, пробравшись по балкам, поднял щеколду.

– Простите, Бантинг, вы уже столько сделали...

– Ничего. Как же мы влезем?

Полковник согнул колено и указал на него. – Становитесь, ничего ему не сделается.

Никогда в жизни мистер Бантинг не воображал, что ему придется делать такую нелепость. Но другого выхода не было. Он стал на колено полковника, протиснул голову и плечи в окно и оказался над черепицами. Свежий ночной ветер пахнул ему в лицо, никогда еще, кажется, он не дышал таким чистым, прохладным воздухом. Он вдохнул его полной грудью и сразу почувствовал прилив сил, но одновременно в нем пробудилось сознание опасности. Как раз под ним черепичный скат переходил в небольшой участок плоской крыши, и там горела бомба.

– Дайте совок, – сказал он и, взяв совок, нагнулся. Потом высунулся еще дальше и опять нагнулся.

– Нет, не выходит! – сказал он и присел, услышав визг зенитных осколков, пролетавших мимо под довольно опасным углом, как ему показалось.

Он осторожно выглянул опять. – Удержите вы меня, если я высунусь еще дальше? – спросил он и почувствовал, что полковник крепче ухватил его за лодыжки.

Он нагнулся над черепицами. Если бы полковник выпустил его, он соскользнул бы на плоскую кровлю, где был парапет, который не дал бы ему упасть. Поза была не столько героическая, сколько неудобная и нелепая. Он вытянул руку, поддел бомбу совком и уронил ее.

– Чорт! – выругался он и подумал, нельзя ли нагнуться еще ниже, потом решил, что не стоит. До чего глупо – человек его возраста, и вдруг висит вниз головой, высунувшись из слухового окна. Все вообще бред и чепуха. Он отогнал эту мысль и заставил себя успокоиться. Опять подцепив бомбу, он покатил ее к парапету. Она опять сорвалась, и секунду-другую он молча смотрел на нее, не понимая, в чем дело, потом осмотрел совок со всех сторон.

«Ну, постой же!» – подумал он и очень медленно и осторожно, весь обратившись во внимание, подцепил бомбу сбоку и столкнул ее в сад.

Внизу, с обычным после отбоя чувством невыразимого облегчения, мистер Бантинг выпил стакан пива. Он умылся, но миссис Сандерс все еще чистила его щеткой, пока он пил пиво. Полковник откупорил одну бутылку, потом другую, рассеянно и ненавязчиво, но очень радушно опережая желания гостя. Его жена все огорчалась, что у мистера Бантинга намокли отвороты брюк, и всячески выражала свою благодарность. Оба супруга были старые люди, по меньшей мере, лет на десять старше мистера Бантинга. Убранство гостиной было у них чинное и старомодное, и манеры подстать, и церемонная их любезность стесняла мистера Бантинга.

С Джули полковник, был особенно галантен.

– Ваша дочь пьет херес, мистер Бантинг?

– Ну, еще бы! – вмешалась Джули. – Вот спасибо! – Этот сорт вина был неизвестен в коттедже «Золотой дождь».

Он наполнил ее стакан. – Я всегда буду вспоминать о вас, дорогая моя, – сказал он торжественно, – как о девушке, которая была в пожарной охране и не ушла с поста, хотя кругом сыпались бомбы.

– А мне это нравится.

– Вот как! – улыбнулся он. – Мы все-таки растим неплохую молодежь. А, мистер Бантинг?

Не вполне понимая, что именно хотел сказать полковник, мистер Бантинг все же согласился с ним. Он сказал также, что пиво прекрасное, но поспешил отказаться от третьего стакана, опасаясь, что его похвалу поймут превратно. Он всегда боялся «злоупотреблять чужой любезностью», по его выражению. Уходя домой, он оглядел свой костюм в высоком зеркале Сандерсов, запахивая пиджак и выгибая шею, чтобы разглядеть брюки сзади.

– Как, по-твоему, мама заметит что-нибудь?

Джули неожиданно фыркнула, поставила рюмку на стол и неудержимо раскашлялась. Потом посмотрела па него насмешливо и ласково.

– Нет, папочка, – сказала она, делая серьезные глаза. – Где же ей заметить.

– Напрасно ты пила это вино, оно для тебя слишком крепко, – сказал он, когда они вышли, и подставил ей руку. Она с нежностью прижалась к нему.

– Лучше не говорить дома, что мы лазили по крышам. Твоя мать из-за всего волнуется.

После ужина он довольно долго чертил огрызком карандаша в блокноте. Иногда выходил в кухню и своей стальной линейкой измерял разные части совка для бомб. Борта, по его мнению, были неправильной формы, а посредине нужно было бы сделать углубление. Закончив чертеж, он проставил размеры и с гордостью полюбовался на него.

Потом написал поперек листа: «Чертеж для мистера Бикертона», – не потому, что боялся забыть, а из любви к записям. Аккуратно сложив листок, он запер его в чемоданчик, который брал с собой в город.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю