355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Роберт Гринвуд » Мистер Бантинг в дни мира и в дни войны » Текст книги (страница 28)
Мистер Бантинг в дни мира и в дни войны
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 04:16

Текст книги "Мистер Бантинг в дни мира и в дни войны"


Автор книги: Роберт Гринвуд



сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 33 страниц)

«Ну, ладно, нечего дуться», – подумал он. Не у него уже пропал вкус ко всему. Оставалось только одно – делать вид, что ничего не случилось. Он побрел обратно в столовую, где его появление осталось столь же незамеченным, как и его уход, и тотчас был встречен просьбой стать к сторонке, ибо Джули вносила поднос. Стол сегодня был раздвинут во всю длину и покрыт туго накрахмаленной парадной скатертью. Собрались все, нехватало только Эрнеста, дежурившего на санитарном пункте. В военное время трудно собрать всю семью: всегда кто-нибудь дежурит и не может притти. Все хором высказали сочувствие Эрнесту, который страдает на пункте, вместо того чтобы пить с ними чай. Мистер Бантинг, поевши, немного повеселел, хотя ему все же казалось, что за столом слишком шумно, до того шумно, что у него разболелась голова. И это был именно шум, отнюдь не разговор: вопросы, восклицания, смех без причины и без всякого удержу, форменный базар, с его точки зрения.

– Ну вот, раз мы все в сборе, – сказал он, словно призывая собрание к порядку, – я думаю, что мы должны приветствовать Криса и Берта, возвратившихся к нам после боевых схваток с врагом.

– Прекрасно сказано, папочка.

Мистер Бантинг и сам находил, что сказано неплохо. Экспромтом. Он заметно повеселел; жаль, что ему не пришло в голову припасти бутылочку портвейна. Он уже собирался подкрепить свой небольшой ораторский успех кое-какими заимствованиями из речей мистера Черчилля, по тут миссис Бантинг, не догадываясь, что он только сделал многозначительную паузу, предложила ему разрезать пирог.

Эти слова привлекли его внимание к столу и к пирогу – от Бленкинсона, он готов был поклясться, заметив превосходно пропеченную румяную корочку.

– Кусочек пирога, Берт. Пирог с начинкой из дохлой свиньи.

– Джордж!

– Ну да, а разве не так? Спроси Джули.

Джули метнула на него убийственный взгляд, затем, решив изобразить оскорбленную невинность, холодно и высокомерно подняла брови. Робкие потуги мистера Бантинга на остроумие частенько сводились к тому, что он повторял те шутки, которые запрещал говорить другим.

– Ну, как дела на войне, Крис?

О войне Крис мог сказать очень мало. Если ему задавали вопрос, он отвечал кратко и односложно. Да, он летает на «Спитфайре»; да, восемь пулеметов. Он видел немецкие самолеты. Их «Мессершмитты» очень приличные машины; да, чем выше поднимаешься, тем становится холодней. Он отвечал на эти вопросы, точно выполнял служебную обязанность: лично его гораздо больше интересовало, какие фильмы идут сейчас в килвортских кино.

Потерпев неудачу с Крисом, мистер Бантинг повернулся к Берту, положил ему на тарелку еще кусок пирога рядом с остатками первой гигантской порции и спросил, как назвал он свой новый танк.

– Надеюсь, ты не забыл дать ему какое-нибудь ядовитое название? – спросила Джули. – «Оса», например. Я бы его назвала... да, как же его назвать? – И она прижала пальчик ко лбу. Не достигнув никаких результатов, кроме очаровательной гримасы недоумений, она вышла из положения, заявив: – Впрочем, ты, я думаю, уже назвал его.

Смущенный вид Берта говорил, что он не забыл еще, какой критике он подвергся, когда окрестил свой первый танк «Нарциссом». Все семейство Бантингов горело желанием узнать, как же назван новый танк, повидимому, считая, что Берт должен дать ему такое имя, которое вполне удовлетворило бы их. Миссис Бантинг пришла ему на помощь.

– Не говори им, Берт! Опять поднимут спор.

– Правильно, – согласился мистер Бантинг. – Что имя... как сказал поэт. – Он хотел припомнить, что сказал поэт дальше, но не смог и снова занялся едой.

– Приятно, что все мы опять вместе. И ты, Эви, с нами. – Он посмотрел в ее зеленовато-карие глаза, темные и блестящие, всегда словно манившие заглянуть в них поглубже. – Жаль, что Эрнеста нет. Не придется послушать музыку.

– Мы с Моникой думали пойти сегодня в «Одеон»,– слишком торопливо вставил Крис.

У мистера Бантинга сдавило горло, «из чистейшего эгоизма», – сказал он себе поспешно. Но ему так хотелось хоть пять минут побыть с Крисом. Он мечтал об этом со страстным нетерпением, что было неразумно, ребячливо, даже просто глупо, – он сам это понимал. У него было какое-то странное чувство, что он еще не повидался с Крисом, не ощутил его присутствия по-настоящему. А между тем, что могло быть естественней желания Криса провести вечер с Моникой? Она, а не родители, была для него сейчас на первом плане. Крису, конечно, и в голову не приходило, что его отца обуревают такие глупые чувства.

– Ну, конечно, ступайте развлекайтесь, – сказал он и подумал о Берте. Крис и Моника будут далеко не в восторге, если Берт увяжется за ними; но Берт был лишен такта. Это было его самой ярко выраженной чертой характера, если не считать совершенно чудовищного аппетита. За столом мистер Бантинг, откровенно говоря, все время наблюдал за Бертом – не из-за недостатка гостеприимства, а просто из любопытства, которое естественно возникает у человека при виде всякого из ряда вон выходящего явления.

Он закурил трубку, обычно следовавшую за каждым принятием пищи, и, стоя на коврике перед камином рядом с Бертом, занимавшим около трех четвертей пространства, принялся обдумывать способ, как бы избавить от него Криса и Монику. Необходим стратегический прием; нужно задержать его здесь, пока Крис и Моника не уйдут. Можно, например, поводить его по саду, так сказать, поводить за нос.

– Я, пожалуй, пойду поговорю с мисс Бантинг.

Мистер Бантинг посмотрел на него в полной растерянности; затем лицо его прояснилось. – То есть с Джули? Она в саду. Скажи ей, чтоб она показала тебе огород. – Он предупредительно распахнул перед ним дверь и легонько подтолкнул его к выходу.

Джули в саду срезала розы, являя собой весьма живописное зрелище. Она всецело была поглощена этим занятием. Она тщательно составляла букет, с большим вкусом подбирая цветы и не гнушаясь иной раз перегнуться через забор и позаимствовать недостающий для полного эффекта цветок с кустов мистера Оски. Берт уже давно определил, что она – художественная натура, и при этом новом доказательстве его охватили робость и боязнь помешать занятию, в котором он чувствовал себя профаном. Поэтому он был приятно удивлен, когда, не поднимая головы, она встретила его вопросом.

– Берт, как же ты назвал свой новый танк?

До чего женщины любопытны! Как часто приходилось ему с этим сталкиваться – словно булавку воткнут в тебя в ту минуту, когда ты подходишь к ним с самыми дружескими чувствами.

– Может быть, ты назвал его «Мститель»? Или каким-нибудь хищным зверем или птицей, «Коршун», например, или «Филин»?

– Ну, брось это.

Она взглянула на него, прижав букет к, груди, – очаровательная поза. – Ну, Берт, скажи мне.

– Видишь ли, вот это как вышло, – начал он, заранее приготовляясь к защите. Однако, обнаружив, что это довольно сложное дело, он махнул рукой и в порыве безрассудной откровенности выпалил: – Я назвал его «Джули».

Она выпрямилась. – Вот как! Даже не «Чудовище», а просто «Джули»?

– Послушай! Ты меня не поняла.

– У тебя много знакомых девушек по имени Джули?

Берт почувствовал, что краснеет, но все же кое-как выдавил из себя: – Только ты одна.

– Хм! – произнесла она, положила на ладонь рядышком две розы и с той неожиданной сменой настроения, которая всегда ставила его в тупик, добавила: – Это очень мило с твоей стороны, Берт. Я польщена. Я удивлена, конечно, но все же я польщена.

– Значит, все в порядке, – сказал он великодушно и, почувствовав под ногами твердую почву, принял более непринужденную позу. Он вытащил трубку, совсем новую, еще пахнущую деревом больше, чем табаком, и раскурил ее. Но вспомнив, что курение всегда вызывало в нем желание плеваться, сунул ее обратно в карман. Надо бы завести себе такую, как у Криса, с патентованным фильтром в чубуке.

– Может, прокатить тебя в «кортон-дэвиде»?

– С удовольствием. Только не сейчас.

– А когда?

Она пожала плечами. – Как-нибудь в другой раз.

Они пошли по газону, направляясь к воротам. Ему показалось, что его выпроваживают вон. Не очень-то гостеприимно, принимая во внимание то, что он ей сказал, подумал он, если, конечно, она не обиделась. Крис и Моника уже ушли, так что оставаться, в сущности, было незачем. Конечно, можно пойти к Молли Филлин, она «обожала», когда ее катали в «кортон-дэвиде». Она обожала сотни всяких вещей, которые Берт находил довольно разорительными; по правде говоря, он уже давно открыл, что она настоящая маленькая вертлявая пиявка.

Джули подошла к изгороди и облокотилась о нее, устремив взгляд на дорогу. Момент был самый подходящий для интимной беседы. Берт тоже облокотился об изгородь: что-то похожее на близость возникало между ними. Вдруг она оживилась.

– Посмотри, Берт, твой приятель собачник.

Конечно, это был он, в кепке и обмотках, – никаких сомнений. Подмышкой он держал черного, как уголь, щенка; голова у щенка моталась из стороны в сторону, как у фарфорового китайского мандарина, нос с фырканьем обнюхивал прижимавший его локоть, а короткие передние лапы беспомощно болтались в воздухе. Необыкновенно живое, милое создание, с первого взгляда внушающее к себе любовь.

Приятное предчувствие охватило Джули. Она приподнялась на цыпочки и следила, как человек с щенком внимательно изучает дощечки на всех воротах, решив, повидимому, во что бы то ни стало доставить щенка по назначению.

– Я, пожалуй, пойду, – сказал Берт, отодвигая свои сапоги на несколько дюймов в сторону.

– Нет, не уходи. Это шотландский террьер. Я уверена, что это для меня. Видишь, он идет сюда.

Берт, как видно, тоже был уверен в этом; его смущение выдавало его. В эту минуту она подумала: какой он все-таки милый, такой большой, нескладный, косноязычный. И то, что он хотел убежать от ее благодарности, делало его еще более милым, – она еле удержалась, чтобы не сказать ему об этом.

Человек со щенком увидел Джули и снял кепку, доказав таким образом, что ему известны элементарные правила вежливости.

– А, вот и вы, мисс! Держите его, держите крепче. Он верткий, как угорь.

– О Берт! Это же прелесть что такое! – воскрикнула она, с трудом удерживая в руках черный вертлявый клубочек. – Да постой ты, шалун! Дай-ка я посмотрю, что у тебя тут написано.

«Для. Джули». Только и всего, без излишней чувствительности. Все еще не теряя надежды, она перевернула ярлычок и на обратной стороне прочла: «На память от Криса». На минуту ее восторг угас, сменившись безмолвным, но неприкрытым удивлением. – От Криса, – повторила она и мужественным усилием заставила себя снова оживиться.

– Подумай, как это мило с его стороны! Я только один раз упомянула о собаке, и первое, что он сделал, приехав в отпуск, раздобыл мне то, о чем я так мечтала. Как это похоже на него, правда, Берт? Я должна показать щенка папе!

Помахав ему на прощание рукой, она оставила его одного; забыла даже условиться о прогулке в «кортон-дэвиде». Она была страшно увлечена этим щенком, что-то уж слишком увлечена им, подумал Берт. Он считал, что она больше напускает на себя. Ему не раз случалось оставаться с носом, но впервые в жизни это произошло из-за щенка.

Да откуда же, чорт возьми, мог он знать, что ей так хочется иметь щенка?

Он начал припоминать первое впечатление, которое она произвела на него; ведь первые впечатления потом каким-то образом превращаются в сплошной самообман, в результате которого вы перестаете видеть девушку такой, какая она есть, а, как, дурак, внушаете себе, что она что-то совсем иное. А каково было его первое впечатление от Джули Бантинг? Просто девчонка, не сносила даже еще школьной куртки – копается в ней в саду. Сосунок, а воображает, что кроме нее нет девушек на свете.

К тому же, что касается шика... Мысль о шике, естественно, вызвала в его памяти Молли Филлин. Каковы бы ни были ее недостатки, но у Молли был шик, так что ребята всегда спрашивали, где, чорт возьми, он ее подцепил. И она умеет ценить человека, который участвовал в боях и получил две нашивки и орден.

Он достал трубку, но в ту минуту, когда он поднес к ней зажженную спичку, какие-то слова всплыли в его памяти. «Хищный зверь или птица, «Коршун» или «Филин»?» Вот оно что! Понятно.

Он стоял неподвижно, забыв о догоравшей у него в пальцах спичке, и внезапно уронил ее, послав ей вдогонку довольно крепкое словцо.

– Все острит! Видно совсем меня за дурака считает, – пробормотал он и мрачно зашагал по дороге, посасывая обожженный палец.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

В отпуску Крис больше носил штатское, и это огорчало Джули, зато очень нравилось мистеру Бантингу. Летная форма каждый раз напоминала ему, что сын находится в распоряжении военных властей. А у них свои соображения, в которых жизнь Криса далеко не главное. Быть может, ценой его жизни придется заплатить за победу. Но все это забывалось, когда Крис надевал свитер и фланелевые брюки. Хотя он всего только на прошлой неделе гонял немцев по всему небу, на этой неделе он очень охотно вызвался сажать капустную рассаду. Ни один нацистский летчик-детоубийца не снизошел бы во время отпуска до такой работы, думал мистер Бантинг; тот и вообще не стал бы ничего делать, а щеголял бы в мундире и разыгрывал героя. У немцев все мундир да мундир – они просто жить без него не могут. Ни у одного из их правителей даже штатского костюма нет, если судить по фотографиям.

Волнение, пережитое им, и огорчение из-за нечуткости Криса скоро рассеялись и теперь казались ему даже глупыми; впрочем, не совсем. Мистер Бантинг не хотел верить, чтобы искреннее чувство, идущее из глубины души, могло быть глупым. Но все же между ним и Крисом установились прежние отношения, и Крис даже искал отцовского общества, когда не мог видеться с Моникой. Ничего особенного они не говорили, но оба оставались довольны беседой. Чувство радостного ожидания, с каким мистер Бантинг устремлялся домой после работы, омрачалось лишь мыслью, что семь дней не будут длиться вечно и что Крису очень скоро предстоит вернуться к своему страшному делу воздушного стрелка.

В последний вечер, после того как миссис Бантинг и Джули попрощалась с ними на ночь, отец с сыном долго сидели вместе.

– Мы недолго, мама, – сказал Крис; но как только дверь за нею закрылась, он вскочил, вытащил из-за радиоприемника бутылку портера и штопор и с видом завзятого заговорщика попросил отца достать стаканы.

– Когда-то я еще попаду домой. Посидим, потолкуем.

– Портер, а? – сказал мистер Бантинг. Он редко пил портер. Как-то не приходило в голову попросить, чтобы купили, а кроме того, портер гораздо дороже пива.

– Хорошая штука, Крис. Укрепляет организм.

– Помогает уснуть после встряски.

Это было первое упоминание Криса о встрясках, но распространяться на эту тему он не стал. Вместо этого он положил ноги на стул, уселся поудобнее и улыбнулся отцу.

– Я чудесно провел отпуск.

– Правда, Крис? – отозвался мистер Бантинг. Всю эту неделю его тревожила боязнь, как бы Крис не соскучился дома.

– Да, повеселился наславу.

– Вот будет радость, когда ты совсем вернешься домой, Крис. Все теперь как-то научились больше ценить друг друга.

– Сначала надо побить немцев.

– Да, Кристофер, непременно надо.

Мистер Бантинг задумчиво курил. Ему невольно пришло в голову, что Крис очень похож на него самого и что с годами это сходство еще усилится. Он продолжит род Бантингов, честных, обыкновенных людей, которые так нужны на свете. Но, разумеется, прежде всего надо побить Гитлера.

– Нелегкое будет дело, – раздумывал он вслух. В последнее время у него бывали минуты, когда он чувствовал, что дальше не в силах терпеть. Разрушение и гибель – вот что ему приходилось ежедневно видеть в Лондоне; в поездах и автобусах он переживал страшные минуты, и работать приходилось в постоянном напряжении, прислушиваясь к гулу моторов над головой. Кроме того, он не высыпался. Побить немцев будет гораздо труднее, чем прошлый раз, всем еще много придется пережить. Но об этих мыслях он никому не говорил. Да и думал он так не всегда, а только когда очень уставал. Летчики – жизнерадостный народ, а у мистера Бантинга было правило: никому не портить настроения.

– Летит какой-то, – сказал Крис, прислушиваясь к гулу мотора. – Будем надеяться, что плакса Минни не завоет, а то как бы мама не сошла вниз.

Ему как будто хотелось, чтобы это совместное курение и выпивка были чем-то вроде секрета между ним и отцом.

Гул затих. Они налили по второму стакану и, откинувшись на спинки стульев, посмотрели друг на друга.

– Я недавно подбил «Дорнье». Он вынырнул из облака и прямо мне на прицел. Я и дал по нему очередь.

– Сбил?

– Они выбросились на парашютах. Я потом видел пилота. У него гараж вроде нашего, где-то на Рейне. Звал в гости после войны.

Мистер Бантинг задумался. – Что ж, это может быть интересно. Поедешь?

– Еще чего! Не такой уж я охотник до немцев.

– Да, конечно. Какая все-таки наглость – звать тебя в гости. Самое лучшее – не иметь с ними никакого дела. А что он за человек, Крис?

– Да как, будто ничего. Сто лет не брит, весь зарос щетиной. А вот в стрижке не нуждается.

– Голова, как биллиардный шар, да? Я вот все думаю, Крис, как это будет, когда ты вернешься домой после войны. Отложил для тебя немного денег. Не бог знает сколько, а так, кое-что, сколько мог. Я думаю, нельзя ли получше оборудовать гараж, помочь тебе немножко. Чтобы у тебя, когда вернешься, было свое солидное дело. А не эти полеты, вот что.

– Спасибо, отец, только я не хочу брать у тебя.

Мистер Бантинг взволнованно подался к нему. – Почему же, Крис? Мне хочется помочь тебе. Ведь война когда-нибудь кончится.

– Да. Опять будет «послевоенное время», верно?

– Конечно, будет, Крис, – сказал мистер Бантинг ободряющим тоном. – А войну надо пережить, только и всего.

Крис улыбнулся ему задумчивой, даже грустной улыбкой. Слова мистера Бантинга повисли между ними в воздухе, точно напечатанные. Крис снял ноги со стула и вскочил.

– Твоя правда, отец. А теперь пойдем-ка спать.

По совершенно возмутительному недосмотру со стороны начальства, как считал мистер Бантинг, – потому что это испортило ему уик-энд, – Крис должен был вернуться в свою часть в субботу утром. Воскресный день мистер Бантинг заполнил разными пустяковыми делами, но все время думал о сыне. Он перебирал в уме все сказанное и сделанное Крисом, повторял про себя его слова, как повторяют любимую песню, и все казалось ему одинаково важным и значительным. Каждый окурок в пепельнице будил воспоминание о каком-нибудь невзначай сказанном слове. И когда, после долгих розысков, мистер Бантинг нашел свою лопату на грядке только что высаженной капустной рассады, он очистил с нее ржавчину, думая: «Как это похоже на Криса», точно привычка забывать повсюду вещи была очень привлекательной чертой характера.

Прощались наспех, кое-как – Крис еще не кончил завтракать, мистер Бантинг и Джули торопились на поезд. Моника должна была отвезти его в машине на станцию Карберри и там пробыть с ним до поезда, чтобы отдалить минуту расставания. Жизнь в коттедже «Золотой дождь» опять вошла в свою колею.

В воскресенье утром, стоя посреди гаража, мистер Бантинг задумался о том, почему он не перевел машину на имя Криса. Крис даже спрашивал об этом. А прежде мистеру Бантингу это не приходило в голову – как-то не догадывался. Надо непременно сделать это до следующего приезда Криса.

Оттого, должно быть, что «конвэй» был уж очень старый и потрепанный, мистер Бантинг подумал, глядя на него: «Хорошая была машина, сослужила службу». Он включил зажигание и нажал стартер. Но ничего за этим не последовало, кроме едва слышного шума под капотом; мистер Бантинг приподнял его и заглянул внутрь. Затем он прочистил карбюратор, покрутил ручку; сначала терпеливо, потом со злостью, ибо операция с карбюратором была пределом технических познаний мистера Бантинга. И все же «конвэй» не сдвинулся с места, что было уже совсем непонятно. Мистер Бантинг всегда хвастал тем, как легко его машина берет с места, и нередко наблюдая, как другие в поте лица стараются пустить в ход машину более дорогой марки, думал про себя, что как-никак иметь «конвэй» большое преимущество.

Он остановился и присел отдохнуть, мужественно борясь с искушением бросить машину и уйти. Он ведь собирался заняться совсем другим делом и, собственно говоря, в гараж пришел за удобрением. Но бросать что бы то ни было на полдороге было не в характере мистера Бантинга: всякие затруднения он принимал как вызов и боролся с ними. Кроме того, инстинкт подсказывал ему, что тут все дело в карбюраторе, а разобрать карбюратор «конвэя» – детская игра, нет ничего проще. Так, по крайней мере, говорилось в инструкции.

И потому, вооружившись инструкцией и набором отверток, мистер Бантинг принялся за карбюратор. В гараже стало тихо. Так тихо, что вскоре туда заглянула миссис Бантинг и спросила, здоров ли он. В ответ ее довольно невежливо попросили уйти. Окончательно запутавшись и теряя доверие к инструкции, мистер Бантинг все-таки выполнял все указания, хотя в тоне автора он все яснее улавливал намеки на то, что книжку эту он написал, собственно говоря, так, на всякий случай, ибо с «конвэем» до такой крайности дело дойти не может. Автор объяснял, как разобрать карбюратор, но о том, что делать дальше умалчивал. Повидимому, снова собрать и поставить на место. Мистер Бантинг знал, что такие, как будто бы бесцельные, операции иногда неизвестно почему помогали исправить повреждение. Но он рассердился на автора и, оставив в покое карбюратор, принялся с пристальным вниманием изучать последующие страницы.

Однако, дойдя до самого существенного, то есть до сборки карбюратора, автор руководства досадливо от нее отмахивался: было просто сказано, что вышеописанный процесс повторяется в обратном порядке. Говорилось также, что не специалисту лучше не трогать карбюратор, а поручить это дело агенту фирмы Конвэй.

Тут мистер Бантинг обозвал автора нехорошим словом; его возмущало такое легкомыслие и такой нескрываемо высокомерный тон. Какой-нибудь директорский сынок из Итона, решил про себя мистер Бантинг, выкормыш привилегированной школы, по всему видно.

Тем не менее он опять опустился на колени, упрямо выпятил нижнюю губу и с решимостью подавленного гнева принялся собирать карбюратор. Все это грязное и кропотливое дело было им затеяно из самых лучших побуждений, и он, вполне естественно, ожидал, что оно принесет ему радость и ясность духа, а не доведет до потери равновесия и ругани, граничащей с богохульством.

«Конвэй» и теперь не двигался с места, и мистер Бантинг обиженно покосился на него. А «конвэй», казалось, принял то упрямое выражение, которое свойственно неодушевленным предметам и может довести человека до полного бешенства, а отвечать на это решительно нечем. Мистер Бантинг проклинал его яростным шопотом.

И тут он увидел Монику. Она входила в зеленую с белым калитку, грустная, задумчивая; завидев мистера Бантинга, она просияла и остановилась; потом свернула от дому к гаражу. Мистер Бантинг знал, что она не сделала бы этого, если бы не была удручена мыслями о Крисе.

Вера мистера Бантинга в утешительное действие житейских мелочей была непоколебима, и он приветствовал Монику сообщением, что у него «маленькое затруднение» с машиной. Он назвал это «маленьким затруднением», так как верил в «конвэй» и в то, что больших затруднений с ним быть не может, особенно для члена семьи Ролло.

– Должно быть, Крис снял ротор, – и, быстро стянув перчатки, Моника заглянула внутрь мотора. В эту минуту она была похожа на миссис Бантинг, исследующую швейную машинку, только Моника руководилась меньше женским чутьем и больше техническими познаниями. – Без ротора машина не пойдет, – улыбнулась она.

– Ну, конечно! – согласился мистер Бантинг, чувствуя себя довольно глупо, так как он понятия не имел, что такое ротор. Он знал, что это нужно вынуть из машины, чтобы ею не воспользовались парашютисты, но сам он намеревался в случае десанта немцев принять иные, более энергичные, меры.

– Крис положил его в коробку из-под табаку, – сказала Моника, оглядываясь по сторонам. – Вот он, а вставляют его вот так.

Показав на мгновение полоску розового шелка над круглым коленом, она уселась на место водителя. «Конвэй» довольно замурлыкал, точно котенок, которому дали молока. Оказывается, мистер Бантинг не окончательно погубил карбюратор – и то уже облегчение.

Почему-то всегда выходило так, что Моника видела его с самой невыгодной стороны; наверно, она считает его скучным, тупоголовым, отжившим.

Она повернулась к нему, блистая всей прелестью своей улыбки.

– В машинах я ни черта не смыслю, – сознался мистер Бантинг.

– Ну, что вы! – воскликнула Моника, словно поняв, что ее улыбка неверно истолкована; и они довольно долго беседовали о машинах; у обоих было чувство, что разговор вот-вот коснется Криса. Внезапно перейдя на конфиденциальный тон, мистер Бантинг спросил:

– Провожали его вчера вечером?

– Я доехала с ним до Сэррея.

– Вот, как!

– Да.

Последовала пауза, которую мистер Бантинг машинально заполнил подсчетом расстояния от Килворта до Сэррея. У него мелькнуло смутное подозрение.

– О! – сказал он, не зная, что и думать.

– Мы расстались только сегодня утром. Его сразу же назначили в патруль... – Подавленное рыдание оборвало ее речь.

Сердце мистера Бантинга больно сжалось, недвусмысленный вопрос стоял в его широко раскрытых серых глазах. Ему ответили твердым взглядом: не бесстыдным, но и не стыдящимся.

– Бедная моя девочка, – пробормотал он хрипло и обнял ее за плечи. Он не знал, что сказать, но мужественно откашлялся. – В жизни всякое бывает. Вам с Крисом придется потерпеть.

Он запнулся, и все слова, которые он хотел бы ей сказать, развеялись, как дым. Моника посмотрела на него из-за платочка, которым вытирала посветлевшие глаза. Потом вдруг протянула руки и крепко обняла мистера Бантинга. Он услышал ее топот: – Вы такой хороший, мистер Бантинг. Вас нельзя не любить. – На мгновение она прильнула теплыми губами к его щеке, потом убежала.

Мистер Бантинг стоял посреди гаража, слегка касаясь пальцами горевшей щеки. Ох, уж эти влюбленные! Трудно им приходится в военное время, жизнь к ним сурова; а он не будет суров с ними. И все же он был расстроен, испуган, потрясен свыше меры.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю