Текст книги "Мистер Бантинг в дни мира и в дни войны"

Автор книги: Роберт Гринвуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 33 страниц)

Никто не стал оспаривать эту истину. В гостиной воцарилось тягостное молчание – очевидно, знак согласия.

– И вот еще что: тут у меня есть счет за твои костюмы, Эрнест. Два фунта пять шиллингов. Для чего такая трата? Только для того, чтобы играть в какую-то игру. Если уж ты решил франтить, тогда проси прибавки к своей стипендии.

– Стипендии, папа, – осторожно поправил его Крис. – Да это, кстати, совсем и не сти...

– Хорошо, – к своему жалованью. Сколько ты получаешь? Эрнест вспыхнул. – Я даю маме все, что могу. Мне платят сто фунтов и будут прибавлять до двухсот – по десять фунтов ежегодно. К тому времени мне исполнится двадцать девять лет. – Он говорил с горечью.

– Я только хотел узнать, – примирительным: тоном сказал мистер Бантинг. – Нам надо как-то сократить расходы. Счета приходят огромные, просто огромные. Придется малость урезать себя. Втянуть рожки, как сказано у поэта. Понятно? – Он вовсе не собирался закончить на такой жалостной ноте. Он хотел говорить строго, властно, но, сам того не замечая, сбавил тон и под конец решил, что так, по-дружески, будет лучше.

Эрнест и Крис кивнули головой в знак согласия. Они-то поняли его. Но Джули, считавшая разговоры о деньгах признаком дурного тона, была занята складыванием разрезной картинки.

– Сколько ты заплатила за эту штуку? – спросил ее мистер Бантинг, постаравшись вложить в свой вопрос всю иронию, на которую он только был способен.

– Один шиллинг шесть пенсов, – нежным голоском ответила Джули, не прерывая своего занятия.

– Выброшенные деньги. На мой взгляд, совершенно бессмысленная игра! – И с сокрушительным сарказмом: – Разве только для малышей годится.

– Куда же мне сунуть этот красный кусочек? – размышляла Джули вслух. – Ты что, папа, говоришь?

– Ничего! – рявкнул мистер Бантинг на прощанье.

– Ну, все им сказал, – доложил он, вернувшись к жене. – Хотя вряд ли это на них подействует. Джули, так та прямо просится, чтобы ее отшлепали. Неужели она не может помочь тебе с починкой? Чем она занята? Складывает какие-то картиночки?

– Свои вещи она теперь сама чинит, Джордж.

– И вообще, почему дети так мало помогают по дому? Впрочем, что удивительного? Ждут, когда за них все будет сделано. Мы бились, мы берегли каждый пенни, чтобы дать им образование, устроить их на работу, воспитать как следует, А теперь, когда просишь их сократить расходы, они поворачиваются к тебе спиной и над тобой же смеются.

– Ну, что ты, милый! Они никогда этого не делают. Но разве молодежь понимает, каких денег стоит содержать целый дом?

Мистер Бантинг в раздумье набивал трубку. Пожалуй, она права; во всяком случае от нынешнего поколения этого ждать нечего. Его детство прошло совсем по-другому. Ему-то было хорошо известно, каких трудов стоило родителям не допускать судебного пристава в кирпичную клетушку в Кэмдентауне. Он не помнил такого времени, даже в самом раннем детстве, когда не требовалось бы его участия в этой борьбе. Каких только он дел не переделывал в вечерние часы после школы! То рассыльным, то газетчиком, то подручным на дровяном складе. Бывала и черная работа, о которую Крис и Эрнест и руки бы марать не захотели. Да, в те дни он не упускал ни одного случая заработать лишний пенни. И что получилось в результате? Получился человек закаленный, независимый, сумевший преуспеть в жизни.

Но теперь все стало совсем по-другому. Отсутствие инициативы у молодежи подчас повергало в уныние даже «Сирену». Взять хотя бы его собственных детей: они воспитывались в искусственно благополучной атмосфере. Точно тепличные растения. Им не надо было прилагать какие-то особенные усилия, чтобы поглубже пустить корни в землю и повыше поднять листья к солнцу. Ветер нужды никогда не веял им в лицо. А предположим – и призрак Вентнора снова омрачил думы мистера Бантинга – предположим, что наступит такое время, когда им придется самим постоять за себя. Мистер Бантинг не мог даже вообразить, чтобы Крис и Эрнест пробивали себе дорогу в жизни, как это делал он. Что касается выносливости, то молодому поколению далеко до стариков. У них опустятся руки, они растеряются. Что тогда с ними будет?

Мистер Бантинг рисовал себе самые мрачные перспективы и затруднялся ответить на этот вопрос.

– Как мы будем жить, если со мной что-нибудь случится на работе, просто не знаю, – сказал он вслух.

– А что может случиться, Джордж?

Он решился кое на что намекнуть ей: – Ну, например, если меня уволят.

– Да, будет тебе, – невозмутимым тоном ответила миссис Багнтинг.

– Нет, Мэри, я говорю совершенно серьезно. Ведь тогда наше положение несколько изменится, верно?

– Ну, еще бы. – Она вдруг отвлеклась от своего шитья и посмотрела на мужа.

– Джордж, почему ты вдруг заговорил об этом? Ведь у Брокли все по прежнему, да?

– Да.

– Тогда откуда у тебя такие мысли? – Да просто настроение такое, хочется поразмыслить. Знаешь – старею. Шестьдесят два года.

На несколько минут в комнате воцарилась тишина. Он чувствовал на себе испытующий взгляд жены. А потом у нее вырвалось только одно слово: – Джордж!

Он поднял голову, и сердце у него дрогнуло. – Мэри, успокойся, да что с тобой?

– Джордж, скажи мне – ты болен?

– Да нет, конечно!

– Но что случилось?

– Ничего. Просто я задумался.

– Если б ты заболел, ты не стал бы скрывать это от меня?

– Конечно, нет. – Пришлось успокоительно похлопать ее по плечу. – Ничего, ничего, не расстраивайся.

– Как ты меня напугал!

– Я совершенно здоров, – решительно заявил мистер Бантинг. – Мне просто захотелось обдумать все как следует – тут и счета, и закладная, и то, что сыновья ничего не зарабатывают. Ведь все это лежит на мне. Как на том великане, который держал на своих плечах весь мир. Помнишь? Атлас, на обложке учебника. Так что, если со мной сейчас что-нибудь приключится, это будет очень некстати.

– Пока ты с нами, – весьма практически заметила миссис Бантинг, – мы как-нибудь выкрутимся. Всегда ведь выкручивались.

Стоя у камина, веселый огонек которого приятно пригревал ему ноги, мистер Бантинг, исполненный супружеской нежности, расчувствовался и решил заменить свои пессимистические взгляды на будущее более оптимистическими. В самом деле, счета не такие уж страшные, за предыдущие кварталы набиралось не меньше. Небольшая головомойка – вещь вполне законная, когда хочешь внушить детям необходимость жить более экономно. Он только этого и требует – разумной экономии. Не мелочности и не скряжничества, как им кажется, а разумного расходования средств до тех пор, пока обстоятельства не изменятся к лучшему. Правда, у Брокли дела его идут не совсем ладно. Надо объясниться с Вентнором. А если с Вентнором все уладится, тогда можно жить спокойно и ждать, когда сыновья начнут зарабатывать побольше и станут на ноги. Сейчас вся беда в том, что он расклеился. Нервы. Истрепанные нервы; в «Домашнем лекаре» они так и нарисованы – болтаются лохмотьями. Сейчас хорошо бы пропустить стаканчик. Отчасти это, конечно, роскошь – двенадцать шиллингов шесть пенсов бутылка, но лучшего подкрепительного не сыщешь. Сотрудник «Сирены» по медицинским вопросам утверждал, что стаканчик виски не может повредить человеку, которому уже перешло за сорок, и мистер Бантинг с особенным вниманием отнесся к этим его словам. Выпив виски, он всякий раз говорил миссис Бантинг, что чувствует себя значительно лучше. Оно «подбадривает» его и, повидимому, служит хорошим средством против разжижения желудочного сока.

– В кино? – спросил мистер Бантинг Криса и Эрнеста, которые появились в пальто и шляпах. Элегантные молодые люди, заботятся о своей внешности.

– Но забудьте потушить свет в гостиной.

– Там Джули, папа.

Тихо напевая что-то; он вошел в гостиную. Джули уже бросила складывать картинку и, сидя с ногами на кушетке, читала журнал в яркой глянцовитой обложке – один из тех, к которым мистер Бантинг относился неодобрительно, так как они посвящали свои страницы частной жизни кинозвезд.

– Хэлло, папочка, – улыбнулась ему Джули. – Не смешай мою картинку. Я уже сколько времени над ней бьюсь. Ужасно трудная.

Попыхивая трубкой, мистер Бантинг бросил небрежный взгляд на не сложенную до конца картинку. На ней изображалась процессия лорд-мэра – не современная процессия, которую он считал убожеством, а живописное полнокровное зрелище времен его безрадостного детства. Солдаты в довоенных красных мундирах, выложенные перламутром портшезы, щеголи во фраках и торжественный краснолицый лорд-мэр, подобающей ему важности и тучности.

И вдруг мистер Бантинг рассмеялся: – Ну-ка, Джули, поди сюда на минутку. Красный кусочек – это нос лорд-мэра. – Он приладил его на соответствующее место.

– Ой, папа, какой ты молодец!

– Теперь нужно бакенбарды, белые бакенбарды. Сейчас найдем. Давай переложим на стол.

– Хочешь, я включу камин?

– Нет, милочка, в столовой уже горит. Два камина сразу не стоит. Не забывай про счета.

– Правильно, – послушно сказала Джули, поднесла ему спичку – и заставила его несколько раз пыхнуть трубкой. В ней словно всплыла прежняя ребяческая нежность к отцу.

– Папочка, – сказала вдруг Джули, – можно мне поехать в субботу на экскурсию со школой?

– Экскурсию? – повторил он. В сердце его закралось подозрение, что все эти нежности Джули объясняются меркантильными соображениями, но он отогнал от себя такую черную мысль.

– Да, в Виндзор. Мэвис тоже собирается. Почти все едут. Мисс Морган-Делл достала разрешение, и мы буден осматривать всякую всячину. Ужасно интересно. И всего семь шиллингов шесть пенсов.

Мистер Бантинг выпятил губы.

– Ну, там будут еще кое-какие расходы, например, чай. Ах, палочка! – и ее мягкие руки нежно обвились вокруг шеи мистера Бантинга. – Как мне хочется поехать!

– Там видно будет.

– Но в понедельник надо уже внести мисс Морган-Делл все деньги. Папочка, ну позволь!

Рука мистера Бантинга как-то сама собой полезла в карман и начала исследовать его содержимое. В кармане были обнаружены несколько шиллингов, полкроны (или это пенни?) и мелочь, которую, честно говоря, следовало бы вернуть миссис Бантинг. Эти небольшие личные сбережения откладывались им для себя и были предназначены на покупку бутылки «Принца Чарли».

Однако, подчиняясь той власти, которую женщины имеют над мужчинами еще с тех давних пор, когда денежными знаками служили морские раковины, мистер Бантинг неохотно вытащил руку из кармана и пересчитал монеты.

– Девять шиллингов и четыре пенса. Все, что у меня есть.

Оба они помолчали несколько минут.

– На, дочка, возьми, – со вздохом сказал он. – Когда же и веселиться, как не в твои годы.

– Папочка, ты ангел! – вскрикнула Джули и расцеловала его с совершенно необычной горячностью. А потом вдруг вырвалась из отцовских объятий... Секунда – и ее шаги донеслись уже с лестницы. Мистер Бантинг услышал какую-то возню наверху. Джули носилась по своей спальне, открывала и закрывала ящики, потом что-то стукнуло, наверное, сбросила туфли с ног.

«Что она такое придумала?» – недоумевал мистер Бантинг. Он встал и пошел ей навстречу, когда она уже сбегала вниз по лестнице. Может быть, купила ему какой-нибудь маленький подарочек, как это бывало раньше?

– Побегу сказать Мэвис! – крикнула Джули, на секунду высунув из-за двери свое горящее оживлением личико. – До свидания, пана!

Он слышал, как она сбежала на дорожку, стукнула калиткой... Исчезла! Ему понадобилось несколько минут, чтобы осознать этот факт. Сцапала деньги, и след ее простыл! А теперь мчится по улице, а об отце и думать забыла.

Во второй раз за этот день мистер Бантинг стоял в гостиной, подавленный чувством одиночества. Он все еще ощущал теплое, мягкое личико Джули у своей щеки и ее руки, нежно обвившиеся вокруг шеи.

Все его покинули, бросили. Детям он совсем не нужен. Они видят в нем добытчика, и только. Как человек он для них не существует. Но все же это его дети, и стоит им только поманить отца лаской, и он уже растаял, а потом будет терзаться, понимая, что любит их больше, чем они его. «Неужели все дети такие?» – думал мистер Бантинг. Неужели всем отцам приходится испытывать то же самое? Как бы ты ни старался для своих детей, все равно – лучшее, что есть у них в жизни, проходит где-то в стороне от тебя.

Стоя перед камином и покачиваясь с носка на каблук, мистер Бантинг замечал, как его размышления приобретают все большую и большую глубину. Такое настроение он приписывал исключительно нервам. Он попробовал отогнать от себя эти мысли. Откуда в нем такая подозрительность? Но факт оставался фактом: Джули, что называется, выудила у него девять шиллингов четыре пенса, так как она прекрасно знает, что он всегда готов ее побаловать, и пользуется этим. Таких особ еще называют интересантками. А теперь она, наверное, идет и не нарадуется своей удаче.

У мистера Бантинга бывали минуты, когда он считал себя слишком уж податливым человеком.

– А, да что там! – сказал он, отгоняя прочь это мало приятное предположение И вознаграждая себя мыслями о собственной щедрости. – Пускай ее! Когда же и веселиться, как не в ее годы.

– Ты один, Джордж? – окликнула его миссис Бантинг из другой комнаты. – Иди сюда, подержи мне шерсть.

– Иду, – сказал он, но задержался у буфета, чтобы захватить с собой бутылку «Принца Чарли». Бутылка была почти пустая. Тем не менее, мистер Бантинг, все еще не теряя надежды, поднял ее и поглядел на свет.

– Все?

– Все, – мрачно ответил мистер Бантинг. Он знал это и раньше, не глядя, но все же тешил себя надеждой, что ошибался. Он поставил пустую бутылку на стол, чувствуя, что эта пустота символическая. Это напомнило ему одно стихотворение, которое любил цитировать Кордер: что-то насчет пустого стакана. А у него не только стакан пуст, а и бутылка тоже пуста – это похуже,чем у Омара Хайяма. Тем более, что надежды на следующую совершенно неожиданно отдалились на весьма неопределенное время.

– Купи себе другую, Джордж.

– Да нет, неважно, – сказал мистер Бантинг. Ведь обходился же он раньше без виски. Пожалуй, теперь опять придется кое в чем себе отказывать. Им всем придется во многом себе отказывать, если со службой дело обернется плохо. И на мгновение перед ним снова вырос Вентнор.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Даже в году от рождества Христова тысяча девятьсот тридцать шестом торговая фирма Брокли попрежнему оставалась солидной старомодной фирмой; все дело велось в духе ее основателя, Джона Брокли. Старик Джон был теперь на небесах, но в кабинете директора висел его портрет – старик с викторианскими бачками сурово глядел на посетителей из-под нависших лохматых бровей. Всего полгода назад под этим портретом сидел сам старик Джон, хотя ему было уже около восьмидесяти лет. Это был настоящий англичанин старого закала, тори по убеждениям, взыскательный, уважаемый всеми и презиравший всякие новшества. Он ни за что на свете не стал бы устраивать распродажу остатков или рекламировать дешевые товары. Рекламу он вообще не одобрял и ее распространение верным признаком того, что коммерция утрачивает свое былое достоинство. Он терпеть не мог социалистов, безалкогольные напитки и товары массового производства.

Если вы покупали у Брокли хотя бы такой пустяк, как медный винтик, то это был очень прочный винтик, со стандартной нарезкой, рассчитанной на долгую службу. Сегодня вы его ввинчивали на место, а через двадцать лет могли вывинтить и опять пустить в дело. Если вы покупали у них садовую косилку, то это была добротная косилка на шарикоподшипниках, которую вам продавали с ручательством, что она не сломается и не износится вовеки веков. Линолеум от Брокли был настоящий линолеум, как следует быть, проштампованный насквозь, с клеймом, с гарантией – вечная вещь. Нигде нельзя было найти таких чемоданов, как у Брокли, кожаных чемоданов сверхъестественной прочности, изготовленных по специальному заказу; чемоданы других фирм не в состоянии были конкурировать с ними на дальних расстояниях; чемоданы Брокли упорно сопротивлялись солнцу, морозу, морской воде и варварскому обращению носильщиков. Правда, эти чемоданы были очень дороги. С дивана, купленного у Брокли, можно было содрать всю обивку, но и ободранный он мог, не стыдясь, выставлять напоказ прочную основу из добротного, выдержанного дерева. Что бы вы ни спросили у Брокли, вам всегда показывали только самое лучшее. Продавец обращал ваше внимание на штамп: «По заказу фирмы Брокли», стоявший на каждой вещи. Он даже заходил настолько далеко, что рекомендовал вам купить эту вещь. А впрочем, как хотите, – наше дело обеспечить качество.

Если же вы искали какую-нибудь мелочь вроде шестипенсовой лопатки для перекапывания земли в цветочных горшках и ящиках на подоконнике и спрашивали что-нибудь подешевле, не первого сорта, фирма Брокли, к сожалению, ничего не могла вам предложить. Вы чувствовали, что эти слова – «не первого сорта» – шокировали и заставляли настороженно притихнуть все здание.

«Вы ошибаетесь, сэр, – казалось, говорил вам продавец. – Это фирма Брокли. Не Билсон, и не Стилсон, и не какой-нибудь шестипенсовый базар. Мы не сомневаемся, что эти учреждения тоже полезны в своем роде. Возможно, что в другом магазине вы найдете какое-нибудь подобие лопатки, изготовленное не из шлифованной стали, а неизвестно из чего, если уж вам пришла охота покупать такую дрянь. Но мы такими вещами не торгуем и никогда не торговали»

После смерти старика Джона молодой Брокли – ему было за сорок, но его так называли в отличие от отца – принял бразды правления или, скорее, ему волей-неволей пришлось взять их в руки. В изнеженные, белые руки, умело и любовно наклеивавшие редкие марки в альбомы, но не привыкшие к обращению с более грубым товаром. Молодой Брокли всю жизнь страдал оттого, что отец у него был человек кромвелевской складки. Никому из служащих и в голову не приходило советоваться о чем бы то ни было с молодым Брокли: ни один коммивояжер не считал нужным обращаться к нему со своими предложениями. Если кто-нибудь случайно заходил к молодому Брокли, он поспешно направлял посетителя к старику Джону и скрывался к себе в кабинет. Там, в комнате, убранной с чисто женским вкусом, он делает записи в конторских книгах своим тонким, как паутина, почерком, отлично зная, что отец презирает его и смотрит на него как на пустое место.

Старик Джон умер скоропостижно. Смерть настигла его за письменным столом. Первым обнаружил это молодой Брокли и был так потрясен, что ему понадобилось на целый месяц уехать за границу для укрепления расшатанных нервов. Странствуя по Европе, осматривая дворцы и собирая марки, – он специально заезжал в Румынию за марками нового выпуска, – он вяло раздумывал о том, что делается в фирме без него, и о том, что ожидает ее в будущем. По вечерам, сидя за бутылкой вина, он размышлял с тоскливым выражением в мягких карих глазах. «Пожалуй, надо будет пригласить директора, – решил он, наконец. – Да, конечно, директора».

А может быть, эту мысль подсказала ему жена. Как бы там ни было, после многих бессонных ночей, проведенных в отелях разных стран Европы, он вернулся в Англию и там на выставке в Институте рекламы повстречался с Вентнором.

Вентнор сразу произвел на него сильное впечатление. Вот человек неисчерпаемой энергии и непоколебимой самоуверенности, человек с передовыми взглядами и даже с дипломом, удостоверявшим его глубокие познания по части рекламы и коммерции. Молодому Брокли его лицо показалось спасительным маяком. Бросив в огонь уже приготовленное для отсылки в газету и весьма обдуманно составленное объявление – как его пугала одна мысль о разговорах с кандидатами! – он пригласил на вакантное место Вентнора и сразу почувствовал, что его нервы успокаиваются.

И вот Вентнор сидит в кресле старика Джона, и старик Джон взирает на него с портрета сверху вниз. Когда кого-нибудь из служащих фирмы критиковали за нерасторопность, Джон отвечал обычно: – Не беда, что он нерасторопен. Зато это честный человек. Нам чересчур бойких не требуется! – А Вентнор ценил бойкость превыше всего. Он и сам был из бойких. В нем была именно та новизна, в которой нуждалась фирма, и теперь он намеревался повести дело по новому курсу. Какая может быть прибыль от товаров, которым нет износа?

А новый курс требовал новых людей. Продавцы! Во всей фирме не было ни одного настоящего продавца. Были только люди, которые снимали товар с полок и подавали его покупателю через прилавок, а то и выпускали этого самого покупателя из магазина с пустыми руками. Если товар высокого качества залеживался на полках, они не делали никаких усилий, чтобы «воздействовать на потребителя», и даже не имели понятия о том, что такой метод воздействия существует. С этими людьми нечего было и думать о том, чтобы увеличить оборот капитала. А Вентнор горячо желал увеличить оборот. По этому пункту он заключил очень выгодное соглашение с молодым Брокли, который смыслил в делах очень мало, меньше даже, чем предполагал Вентнор.

В понедельник утром мистер Бантинг направлялся к магазину Брокли с чувством боксера, которому предстоит выдержать еще один трудный раунд. Тем не менее, уже один вид универсального магазина Брокли, этого прочного, солидного и столь знакомого здания, несколько подбодрил его. У него была эта способность – вдруг успокаиваться и крепнуть духом. Отвечая мимоходом на сыпавшиеся со всех сторон приветствия, он напомнил себе, что занимает в этом маленьком мире постоянное, ответственное и весьма почетное место.

Он проследовал в свои собственные владения, где его встретили знакомые запахи смазочного масла и черного лака. За исключением большой вывески «Отдел розничной продажи», по мнению мистера Бантинга, совершенно зря повешенной Вентнором, здесь все оставалось по прежнему. В огромной номенклатуре товаров не было ни одного, который он не мог бы сразу отыскать. Он мог сказать вам, где этот товар выделывается, во что обходится фабриканту и по какой цене продается, оптом и в розницу. Во всем, что касалось металлоизделий, инструментов и переносных печей, его невозможно было провести. Он знал, каков должен быть стандарт этих изделий и в чем возможно надувательство. Там, где дело касалось мастерства, у него был на редкость зоркий глаз.

– Пошлите за Бантингом, – говаривал – старик Джон, когда возникали сомнения, – Бантинг знает в этом толк.

Отдел скобяных изделий помещался на первом этаже, в одной половине просторного зала; другая половина была отведена под ковры и линолеум. Этим отделом заведывал Кордер, большой приятель мистера Бантинга. В огромном окне, выходившем на улицу, был выставлен ассортимент самых разнородных инструментов и скобяных товаров.

Эта «выставка», если употребить выражение, которое на языке Вентнора имело особый смысл, не вполне ясный мистеру Бантингу, выполняла только одну функцию, притом самую элементарную. В окне были разложены скобяные изделия; это значило, что здесь находится отдел скобяных изделий – и только. Мистер Бантинг редко обращал внимание на эту витрину. Много лет подряд товар в ней располагался по следующему принципу: печи – на заднем плане, кухонная посуда – на переднем, садовые инструменты – по углам, а остальное – в промежутках. Как только мистер Бантинг замечал крохотный клочок свободного места, куда можно было пристроить хотя бы щипчики, он давал ученику щипчики, и тот лез с ними в витрину.

Теперь витрина стала самым уязвимым местом мистера Бантинга. В первый же раз, как только Вентнор увидел эту витрину, он позвал мистера Бантинга на улицу. – Милый мой, посмотрите, что это такое? – Мистер Бантинг смотрел как нельзя внимательнее, но не видел ничего особенного, кроме слегка запотевшего стекла.

– Витрина, Бантинг, – наставительно произнес Вентнор, – это ваша визитная карточка, которую вы предъявляете публике.

«Да он прямо рехнулся, – подумал мистер Бантинг. – Кому же не известно, что в холодную погоду стекла потеют? От сгущения водяных паров. Неужели он даже про водяные пары ничего не слыхивал?»

В одном углу отдела скобяных изделий был отгорожен маленький пыльный чуланчик, который мистер Бантинг называл своим кабинетом. Выдвинув чуть-чуть нижний ящик стола и встав на него, он мог окинуть взглядом все отделение. Малейшая суета или подозрительная тишина – и голова мистера Бантинга словно на пружине поднималась над перегородкой, а затем и сам он бурей вылетал из кабинета. За последние годы мистер Бантинг все чаще искал убежища в своем кабинете. Там можно было отдохнуть, когда болели ноги или начинались спазмы в желудке, те самые спазмы, которые заставили его купить «Домашнего лекаря». Здесь же он почитывал «Сирену», но слух у него был тонкий, и подчиненные никогда не заставали его иначе, как углубленным в товарные книги, что было занятием вполне законным. Приходилось окликать его дважды – настолько он бывал поглощен этим делом.

Надев рабочий пиджак из альпага, мистер Бантинг стал на ящик и, приподнявшись над перегородкой, окинул взором своих подчиненных. Да, все на местах и все в порядке. Старший помощник Слингер почтительно приветствовал его: – С добрым утром, сэр, – и начал подгонять остальных. – Крыса этакая, – пробормотал мистер Бантинг, опускаясь до нормального уровня. Что-то в этом прилизанном Слингере и его прилизанных манерах глубоко возмущало мистера Бантинга. Уж слишком усердно кланяется и лебезит, слишком старателен, а вместе с тем в его бесцветных глазах все время усмешечка и тайное неодобрение. Впрочем, чего другого можно ждать от человека, получившего воспитание в такой сомнительной фирме, как Билсон?

Над перегородкой показалась пара глаз, очень живых и темных, и с ироническим выражением воззрилась дна мистера Бантинга. Приятного тембра бас приветствовал его:

– День добрый, мой Георг. Скажи мне, почему лицо твое так бледно? И почему так быстро увяли розы на щеках твоих?

Не дожидаясь ответа на это замечательное обращение (которое было принято мистером Бантингом за поэтическую цитату), Джо Кордер зашел за перегородку, уселся на высокий отполированный долговременным употреблением табурет и начал болтать ногами. У него было насмешливое выражение глаз, а лицо то собиралось в складки, когда он искал меткого слова, то снова распускалось, точно резиновое. Природа, говаривал он, предназначала ему быть оксфордским профессором, а судьба заставила, продавать ковры.

Мистер Бантинг преклонялся перед Кордером, человеком гибкого ума, неизменно находчивым, неизменно веселым, никогда не терявшим присутствия духа. Немножко сумасброд, быть может, зато верный друг в беде. Он помог мистеру Бантингу набраться мужества для предстоящей встречи с Вентнором, который самому Джо Кордеру, повидимому, не внушал никакого страха. Удивительное дело, как Кордер умел отвечать Вентнору, – очень вежливо, слегка язвительно, и при этом так, что Вентнору было решительно нечем крыть.

– Иными словами, – перефразировал Кордер, – что омрачило твое чело?

– Получил сегодня утром новую роспись обложения.

– Господи! Стоит ли беспокоиться из-за налогов? Это ведь неизбежно.

– Как же не беспокоиться? Ведь платить-то надо? Хорошо провел воскресенье, Джо?

Тут его ухо уловило звук приближающихся шагов и резкий голос.

– Выметайся, Джо, – прошептал он, – Вентнор идет!

Вентнор застал мистера Бантинга за подведением итогов в товарной книге и с минуту молча наблюдал за ним.

– Что здесь понадобилось Кордеру? Нечего сказать, хороший пример вы подаете служащим. Занимаетесь болтовней в служебное время.

– Он приходил по делу...

– Впрочем, это неважно. Опять у вас товар не выставлен как следует. Это не витрина, а чорт знает что. Неужели нельзя подобрать что-нибудь к текущему сезону?

– Какие же могут быть сезоны для скобяных товаров, сэр?

– Что вы меня спрашиваете? Вы заведуете отделом, а не я. Если вам ничего не приходит в голову, пускай Слингер попробует что-нибудь придумать, Он, кажется, не лишен сообразительности.

«Вот как, не лишен?» – подумал мистер Бантинг.

– А теперь пройдемся по отделу, – и Вентнор пошел вперед, размахивая какими-то бумагами.

– Наши товары слишком дороги, – заявил он, переходя от прилавка, к прилавку и что-то отмечая у себя в книжке.

– Что вы, сэр!

– Да, слишком дороги.

Он нагнулся над выстроенными в ряд весами, показав мистеру Бантингу обтянутое элегантными брюками седалище, и мистера Бантинга вдруг охватило непреодолимое желание пнуть его ногой в зад.

– Вот хоть это: весы «Эксцельсиор». У Кромптона они стоят вдвое дешевле.

– Простите, сэр, не такие весы. У нас весы на агатовых подшипниках, с медными чашами, на бронзовом цоколе, – перечислил он технические детали. Это вечная вещь.

– Кому это нужно, чтобы они были вечные? Другие могут продавать дешевые весы, а почему мы не можем?

– Хороших дешевых весов вообще не существует, – возразил мистер Бантинг. – Весы должны быть надежные. Слингер, делая вид, что вытирает пыль, подобрался к ним поближе и кашлянул, чтобы показать, что он тут и тоже хочет принять участие в разговоре.

– Если позволите сказать, сэр, у Билсона мы продавали очень хорошие дешевые кухонные весы немецкого производства.

– Не хуже этих? – Ничуть не хуже, сэр. – Перехватив грозный взгляд мистера Бантинга, он добавил: – То есть по виду, сэр.

– Раскупались хорошо?

– Да, сэр.

– Я полагаю, у вас часто спрашивают дешевые весы, Слингер?

– Очень часто, сэр. Не правда ли, мистер Бантинг?

Мистер Бантинг окинул его яростным взглядом. Кивком головы он указал Слингеру на прилавок ножового отделения. – Покупатель! – сказал он. Слингер поколебался секунду-другую и отступил.

– Нам следует использовать опыт Слингера, – заключил Вентнор беседу. – Мы ставим себе слишком узкие рамки. Сейчас огромный опрос на дешевые товары.

– Как всегда, лаконически ответил мистер Бантинг.

«Опыт Слингера! Боже ты мой!» – подумал он. Возвращаясь к теме весов, он пустился в самое подробное техническое описание. Пружинные весы, весы с чашками, потеря упругости, прочность пружины, прочность подшипников, влияние пыли на дешевые сорта весов, но Вентнор углубился в бумагу, делая вид, что не слышит.

– Хорошо, хорошо, – прервал он Бантинга, – Мы здесь не на лекции, – и отошел к другому прилавку. Садовые инструменты. Он оглядел ассортимент, вздохнул, но промолчал. Его влекла к себе кухонная посуда. Он безнадежным взглядом уставился на вавилонскую башню кастрюль и горшков.

– Неужели нельзя придать всему этому более привлекательный вид?

– Более привлекательный вид? – Мистер Бантинг застыл на месте от изумления. Что он думает – тут цветочная выставка, что ли?

Вентнор ждал ответа, но с таким видом, как будто он опустил монету в автомат и теперь убедился, что автомат безнадежно испорчен.