Текст книги "Восставшая Луна"

Автор книги: Роберт Энсон Хайнлайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 33 страниц)

Один тип именно так и сделал – и с его скафандром произошла авария. Его имущество было возвращено в Луна-Сити; показания счётчика маршрута были именно такими, какими им следовало быть, то есть такими, какие были нужны нам. Ради такого дела мне пришлось поспешно совершить поездку, прихватив с собой свою руку номер три. В атмосфере, состоящей из азота, вы можете распаять, а затем снова запаять подобный приборчик таким образом, что никто не сможет заметить ни малейшего следа. И никаких проблем.

Нас посетили важные персоны с Земли – кое-кто из них занимал высокие посты в Администрации. Они добрались до места более лёгким подземным маршрутом: полагаю, что их предупредил Надсмотрщик. Но даже на этом маршруте был участок длиной в тридцать километров, который приходилось преодолевать на вездеходе. Один из визитёров с Земли выглядел так, что мы сразу поняли, что он способен доставить нам неприятности. Это был некий доктор Дориан – физик и инженер. Грузовик, на котором он ехал, перевернулся – а всё из-за глупости водителя, который хотел срезать угол и выбрал более опасную трассу. К тому же в момент, когда произошла авария, они находились в месте, расположенном вне поля зрения других людей, а радиомаяк в машине оказался разбитым вдребезги. Бедному доктору Дориану пришлось провести семьдесят два часа в негерметизированной пещере из пемзы, а затем он был вынужден вернуться домой совершенно больной из-за гипоксии и высокой дозы радиоактивного облучения, несмотря на усилия двух вёзших его водителей – членов Партии, которые приложили все старания, чтобы он не пострадал.

Возможно, было бы безопаснее пустить его на стройку: он, по всей вероятности, и не заметил бы того, что её фактические координаты не соответствуют заявленным, и не сумел бы определить её истинного расположения. Очень немногие люди смотрят на звёзды, когда они втиснуты в скафандр, даже когда солнечный свет вообще позволяет разглядеть их. Ещё меньше умеют ориентироваться по звёздам, и уж совсем никто не может определить своё местоположение на поверхности планеты, не имея инструментов или не зная, как ими пользоваться. Кроме того, необходимы таблицы и что-нибудь, с помощью чего можно засечь время.

То есть по самым грубым прикидкам, как минимум, нужны октант, таблицы и хорошие часы. Мы даже приглашали наших визитёров выйти на поверхность, но если у кого-нибудь из них был при себе октант или его современный эквивалент, то с такими людьми мог произойти несчастный случай.

Для шпиков мы несчастных случаев не устраивали. Мы позволяли им продолжать делать своё дело, загружали их самой тяжёлой работой, а Майк читал их рапорты. Один их них писал в своём докладе, что он уверен – мы отыскали урановую руду, которой к тому времени на Луне ещё не было обнаружено. Проект «Центробур» начали осуществлять на несколько лет позже. Ещё один шпик вышел наружу со счётчиками радиации. Мы всеми средствами постарались облегчить ему задачу дотащить их до места через все шахты.

К марту 2076 года катапульта была уже почти готова; отсутствовали только некоторые сегменты статора, которые ещё только предстояло установить. Электростанция уже работала, и под поверхностью Луны уже были протянуты кабели и проложена линия визуальной связи, тянувшаяся на тридцать километров.

Лишних людей со стройки убрали, среди тех, кто остался, большинство были членами Партии. Но одного шпика мы всё-таки оставили, иначе Альварес не смог бы получать регулярные рапорты, – мы не хотели, чтобы он забеспокоился и стал излишне подозрительным. Но зато наша деятельность в поселениях доставляла ему массу поводов для беспокойства.

10

За следующие одиннадцать месяцев многое успело перемениться. Вайо приняла крещение в церкви у Грега. Здоровье профа ухудшилось столь значительно, что ему пришлось оставить преподавательскую деятельность. Майк принялся сочинять стихи. «Янки» к концу сезона оказались чуть ли не в самом хвосте турнирной таблицы. Я бы не стал возражать против того, чтобы расплатиться с профом, если бы их соперники выиграли у них с небольшим преимуществом, но скатиться с первых строчек до самого низа таблицы всего лишь за один сезон! Я теперь решительно отказываюсь смотреть их игру даже по видео.

Болезнь профа была не более чем уловкой. Для своего возраста он был в отличной форме, по три часа в день занимался физическими упражнениями в номере гостиницы и спал в пижаме, к которой было пришито триста килограммов свинцовых грузил. Так же поступали я и Вайо, хотя она это дело ненавидела.

Я не думаю, что она жульничала и проводила ночи с комфортом, хотя наверняка ничего сказать не могу – я с ней не спал.

Она стала неотъемлемой частью семьи Девис. Всего лишь один день ушёл у неё на то, чтобы начать обращаться к Маме не «госпожа Девис», а «госпожа Ма», а по прошествии ещё одного дня она начала обнимать её за талию и называть просто «Ма» или «Мими». Когда благодаря доступу к файлу «Зебра» выяснилось, что ей нельзя возвращаться в Гонконг, Сидрис взяла Вайо с собой, в свой салон красоты. Её кожа по-прежнему оставалась тёмной, но после того, как Сидрис над ней часок потрудилась, краску уже нельзя было смыть. Она поработала и с её волосами. Они тоже остались чёрными, но начали выглядеть так, будто их безуспешно пытались распрямить.

Плюс ещё кое-какие мелкие штрихи – тёмный лак для ногтей, пластиковые вкладки для щёк и ноздрей и, конечно, тёмные контактные линзы. Когда Сидрис завершила работу. Вайо могла бы отправиться в постель с мужчиной нисколько не опасаясь за свою маскировку. Из неё вышла великолепная цветная, и происхождение мы ей состряпали соответствующее – теперь она была тамилкой с примесью ангольской и германской крови. Я теперь чаще называл её не Вайо, а Вайма.

Выглядела она очень эффектно. Когда она, покачивая бёдрами, прогуливалась по коридорам, за ней следовал целый рой парней.

Она начала было под руководством Грега изучать сельское хозяйство, но Мама положила этому конец. Хотя она была сильной и толковой и работала весьма охотно, но сельским хозяйством в нашей семье занимаются в основном мужчины – а Грег и Ганс были не единственными представителями мужской половины нашего семейства, чьё внимание полностью отвлекалось от работы в её присутствии. Поэтому, несмотря на всё усердие Вайо, её работа не могла восполнить то время, которое отнимало её обучение. Поэтому Вайо сперва вернулась обратно к работе по дому, а затем Сидрис взяла её в салон красоты в качестве помощницы.

Проф играл на скачках, ведя учёт своим выигрышным и проигрышным ставкам, которые он делал по двум системам. Согласно одной из них он, как и подсказал ему Майк, делал ставки на учеников ведущих жокеев, а другая была «научной системой» его собственного изобретения. К июлю 2075 года он наконец признал, что ни чёрта не смыслит в лошадях, и перешёл исключительно на систему Майка, увеличивая ставки и распределяя их среди множества букмекеров. Его выигрыши шли на покрытие партийных расходов, в то время как деньги, которые Майк добывал в процессе своих махинаций, шли на строительство катапульты. Но поскольку выигрыш был теперь делом верным, проф утратил интерес к скачкам и просто размещал ставки так, как указывал ему Майк.

У Людмилы родилась девочка. Говорят, очень хорошо, когда первый ребёнок – девочка, а меня это событие привело просто в восторг – каждой семье необходимо иметь дочурку. Вайо удивила наших женщин тем, что оказалась настоящим экспертом в области акушерства, а затем удивила их ещё раз, когда оказалось, что она ничего не смыслит в уходе за младенцами. Два наших старших сына наконец-то женились, а на Тедди, которому было тринадцать, остановила свой выбор другая семья. Грег нанял двух парней с ферм, расположенных по соседству с нашей, и после того как они в течение шести месяцев работали и ели вместе с нами, они оба были приняты к нам в семью – в таком деле скоропалительных решений принимать не стоит; и их самих и их семьи мы знали в течение многих лет. Это восстановило баланс, нарушившийся после того, как в семью приняли Людмилу, и положило конец ехидным замечаниям матерей холостяков, которым никак не удавалось жениться, – Мама давала от ворот поворот всякому, кто, как ей казалось, не соответствовал высоким стандартам семьи Девис.

Вайо завербовала Сидрис. Сидрис в свою очередь принялась создавать собственную ячейку, и начала она с того, что завербовала свою вторую помощницу. Таким образом, салон красоты превратился в рассадник крамолы. Мы начали привлекать к своей деятельности малышню; они бегали по нашим поручениям и выполняли кое-какие другие задания.

Вскоре у Сидрис под рукой оказалось столько детишек, что мы смогли осуществлять постоянный надзор за всеми шпиками Альвареса. Поскольку Майк был в состоянии прослушать любой телефон, а дети оказывались тут как тут, как только шпик выходил из дому или с работы, мы могли держать шпиков под пристальным наблюдением, не давая им увидеть то, что им видеть не полагалось. Вскоре мы стали получать рапорты, которые шпики передавали по телефону, не дожидаясь того момента, когда они появятся в файле «Зебра». Если шпик звонил не из дому, а, к примеру, из телефона в пивнушке, это не приносило ему никакой пользы; деятельность «нерегулярных частей с Бейкер-стрит» позволяла Майку начать прослушивание линии раньше, чем шпик успевал набрать номер.

Именно дети вышли на заместителя Альвареса, работавшего со шпиками Луна-Сити. Мы знали, что такой человек существует, поскольку эти шпики не связывались по телефону с Альваресом, чтобы напрямую передать ему свои рапорты. К тому же казалось маловероятным, что они были завербованы им самим; никто из них не работал в Комплексе, а сам Альварес выходил в Луна-Сити, только когда с Земной стороны прибывала персона настолько важная, что ему приходилось лично заниматься её охраной.

На деле его заместитель оказался сразу двумя людьми. Это были бывший заключённый, державший лавочку в Старом Куполе, в которой он торговал газетами и сластями, а также принимал ставки, и его сын, который состоял на гражданской службе в Комплексе. Сын сам приносил отчёты в Комплекс, поэтому Майк был не в состоянии прослушать их.

Мы не стали их трогать. Но с того времени мы получали отчёты шпиков на полдня раньше Альвареса. Это преимущество, которое мы получили благодаря детям в возрасте пяти – семи лет, спасло жизни семерых товарищей. Да здравствуют «иррегулярные части с Бейкер-стрит»!

Не помню, кто именно их так назвал, но думаю, что это был Майк, – он всерьёз полагал, что является братом Шерлока Холмса… И я не смог бы поклясться, что в действительности это было не так; действительность – понятие расплывчатое. Сами дети себя так не называли; у них были свои собственные шайки со своими собственными названиями. Никто не делился с ними секретами, которые могли бы вовлечь их во что-нибудь по-настоящему опасное. Сидрис предоставляла их матерям самим объяснять им, почему их просят сделать то или это, настаивая, чтобы им ни в коем случае не раскрывали подлинных причин. Дети с удовольствием занимались этой таинственной и занятной деятельностью. Припомните сами, сколько детских игр основано на том, чтобы перехитрить кого-нибудь.

Салон красоты Сидрис представлял собой неиссякаемый источник сплетен – женщины узнают новости быстрее, чем «Ежедневный Лунатик». Я настаивал на том, чтобы Вайо каждую ночь пересказывала Майку все эти сплетни, не пытаясь отсеять то, что на её взгляд было несущественным. Никто не мог предугадать, что именно окажется важным, когда Майк сопоставит полученную информацию с миллионом других фактов.

Кроме того, салон красоты стал тем местом, в котором занимались распространением новых слухов. Вначале наша Партия росла медленно, а затем, по мере того как начал сказываться эффект утроения, начался стремительный рост, которому способствовало и то, что новые стражи порядка значительно превосходили в злобности старых охранников. Когда число членов Партии увеличилось, мы переключили внимание с дальнейшего увеличения наших рядов на агитационно-пропагандистскую работу: распространение зловещих пропагандистских слухов, открытые призывы к свержению существующего порядка, провокации и саботаж. Агитпропом, пока это дело было довольно простым, у нас занимался Фин Нильсен. Для прикрытия своей деятельности он продолжал работать со старым, битком набитым шпиками, подпольем. Но затем большая часть агитпропа и всего с ним связанного была возложена на Сидрис.

Эта работа заключалась в основном в распространении листовок. Ни в самом салоне, ни у себя дома, ни в номере гостиницы мы не держали никакой подпольной литературы. Её распространение было поручено детям, которые были слишком малы, чтобы уметь читать.

Кроме того, Сидрис целый день работала над причёсками. Со временем оказалось, что на неё навалено слишком много дел. Однажды вечером я взял её прогуляться вдоль Казвея. Мы шли, я держал её под руку, и вдруг мне на глаза попались знакомое лицо и фигура – тощая маленькая девочка, состоящая, казалось, из одних углов, с морковно-рыжими волосами. Вероятно, ей было около двенадцати лет – возраст, когда девочки стремительно тянутся вверх перед тем, как расцвести и приобрести мягкие округлые формы. Я уже где-то её видел, но никак не мог вспомнить, где, когда и при каких обстоятельствах.

– Ну-ка, куколка, – сказал я, – взгляни вон на ту юную особу впереди нас. Ту, с оранжевыми волосами и похожую на палку.

Сидрис оглядела её с ног до головы.

– Дорогой, – сказала она. – Я знаю, что у тебя несколько эксцентрический вкус. Но она сейчас в таком возрасте, что больше смахивает на мальчишку.

– Да перестань ты. Кто она?

– Понятия не имею. Хочешь, я поговорю с ней?

Вдруг я вспомнил, словно у меня в голове прокрутили видеозапись. И пожалел, что со мной не было Вайо, но мы с Вайо никогда не появлялись на людях вместе. Эта костлявая рыжая девчонка была на том митинге, где убили Коротышку. Она сидела на полу, около самой сцены, прислонившись к стене, слушая с широко раскрытыми серьёзными глазами, и яростно аплодировала. Затем я увидел её в тот момент, когда она, находясь в самом конце траектории своего свободного полёта, точно мячик врезалась в колени охранника в жёлтом мундире, того самого, которому в следующий миг я сломал челюсть.

Вайо и я были живы и свободны только потому, что в критической ситуации этот ребёнок действовал быстро.

– Нет, не заговаривай с ней, – сказал я Сидрис. – Но мне бы не хотелось упускать её из виду. Чёрт возьми, как жаль, что у нас под рукой нет ни одного из твоих нерегулярников.

– Ну так отойди в сторонку и позвони Вайо. Через пять минут кто-нибудь из них появится здесь, – сказала моя жена.

Так я и поступил. Затем мы с Сидрис неспешно двинулись дальше, кидая взгляды на витрины магазинов, поскольку объект нашей слежки занимался именно разглядыванием витрин.

Через семь или восемь минут к нам подошёл маленький мальчик, остановился и сказал:

– Здравствуйте, тётушка Мейбл! Привет, дядя Джо.

– Привет, Тони. – Сидрис взяла его за руку. – Как твоя мама, дорогой?

– Замечательно. – И добавил шёпотом: – Меня зовут Джок.

– Извини, – сказала Сидрис, а затем, тихонько велев мне: – Проследи за ней, – увела Джока в кондитерскую.

Спустя какое-то время она вышла оттуда и присоединилась ко мне. Джок следовал за ней, облизывая леденец.

– До свидания, тётя Мейбл! Спасибо.

Он вприпрыжку помчался к рыжеволосой и, приблизившись, остановился и тоже принялся глазеть на дисплей, сосредоточенно посасывая свою конфету. Мы с Сидрис направились домой, где нас уже ждало сообщение: «Она зашла в ясли „Качающаяся Колыбель“ и больше оттуда не выходила. Нам продолжать наблюдение?»

– Пусть подождут там ещё немного, – велел я Вайо и спросил её, помнит ли она девочку.

Вайо помнила, но не имела ни малейшего представления о том, кто она такая.

– Можно спросить у Фина Нильсена.

– Можно поступить проще, – сказал я и позвонил Майку, чтобы он поставил телефон на прослушку.

Ему потребовалось целых двадцать минут, чтобы набрать необходимое для анализа количество информации, – слишком много там было детских голосов, а в таком возрасте трудно определить пол по голосу. Спустя какое-то время он докладывал мне:

– Ман, я слышу три голоса, которые могут соответствовать тому возрасту и физическому типу, которые ты описал. Два из них, однако, откликаются на имена, которые, как я полагаю, являются мужскими. Третий голос отвечает, когда произносится имя «Хейзел» – это имя часто произносит голос пожилой женщины. Она, кажется, ожидает от Хейзел повиновения.

– Майк, поищи это имя в списках членов старой организации.

– Там значится четыре Хейзел, – ответил он почти сразу же. – А вот и та, которая нас интересует, Хейзел Мид, Вспомогательная группа Юных Товарищей. Адрес: ясли «Качающаяся Колыбель», родилась 25 декабря 2063 года, масса тридцать девять килограммов, рост…

– Вот и наш маленький реактивный снаряд. Вайо, отзови ребят, которые торчат около яслей. Они проделали хорошую работу. Майк, сделай милость, позвони Донне и передай ей всё это.

Я предоставил девушкам заниматься вербовкой Хейзел Мид и не видел её до тех пор, пока двумя неделями позже Сидрис не привела её к нам домой. Но ещё до того Вайо известила меня – сложилась ситуация, затрагивающая наши установки. Проблема состояла в том, что к этому времени Сидрис уже полностью укомплектовала свою ячейку, но она хотела включить в неё и Хейзел Мид. Не говоря о том, что это было против правил, у Сидрис возникали сомнения ещё и по поводу того, стоит ли вербовать ребёнка. Согласно нашим установкам, вербовать можно было только взрослых людей от шестнадцати лет.

Я предоставил это дело на рассмотрение Адама Селена и исполнительной ячейки.

– Как мне представляется, – сказал я, – система ячеек-троек призвана служить нам, а не связывать по рукам и ногам. Я не вижу ничего дурного в том, что в ячейке у товарища Вилии будет ещё один человек. Это не нанесёт никакого реального ущерба безопасности.

– Согласен, – сказал проф, – но я предлагаю не включать этого лишнего товарища в состав ячейки Вилии. Ей не стоит знать остальных членов этой ячейки. Я вообще не считаю, что её следует вербовать. Вопрос состоит именно в возрасте.

– Согласна, – сказала Вайо, – мне тоже хотелось бы поговорить о возрасте этого ребёнка.

– Друзья мои, – сказал Майк застенчиво. Застенчивость в его голосе прозвучала в первый раз за много недель, теперь он в гораздо большей степени был уверенным в себе руководителем, Адамом Селеном, чем машиной, страдающей от одиночества. – Возможно, мне следовало бы сказать вам об этом раньше, но я уже дал добро на несколько подобных отклонений от правил. Мне казалось, что этот вопрос не заслуживает обсуждения.

– Конечно нет, – подбодрил его проф. – Председатель может действовать в соответствии со своими собственными суждениями. Сколько у нас человек в самой большой ячейке?

– Пятеро. Это двойная ячейка, трое и двое.

– Это не причинило никакого вреда. Дорогая Вайо, разве Сидрис намерена сделать эту девочку нашим полноправным товарищем? Намерена сообщить ей, что мы собираемся устроить Революцию… за которой всегда следуют кровопролитие и беспорядки и которая, возможно, обернётся бедой?

– Она настаивает именно на этом.

– Но, дорогая леди, мы достаточно взрослые люди, чтобы, ставя на карту свои собственные жизни, понимать, чем рискуем. Необходимо, чтобы на эмоциональном уровне имелось осознание того, что такое смерть. Дети редко бывают в состоянии осознать, что они тоже смертны. Можно даже определить зрелость как возраст, когда человек усваивает мысль о том, что он тоже умрёт, и может, не впадая в отчаяние, принять этот приговор.

– Проф, – сказал я, – я знаю достаточно людей, которые, достигнув солидного биологического возраста, так и остались детьми. Ставлю семь против двух, что в нашей партии отыщется несколько таких экземпляров.

– Это бесспорно, мой друг. Я скорее готов поспорить, что незрелыми личностями является половина членов нашей Партии, и, когда наступит развязка, я думаю, нам придётся убедиться в этом.

– Проф, – продолжала настаивать Вайо, – Майк, Мани. Сидрис уверена, что эту девочку уже можно считать взрослым человеком. Я сама тоже так считаю.

– Ман? – сказал Майк.

– Давайте изыщем возможность познакомить её с профом, и пусть он вынесет вердикт. Меня она просто подкупила тем, как безоглядно ввязалась в драку. Если бы не это, я бы не стал поднимать эту тему.

Мы отложили принятие решения и больше не заговаривали на эту тему. Вскоре Хейзел появилась у нас в доме. Она была приглашена к обеду как гостья Сидрис. Хейзел сделала вид, что не узнала меня, я тоже старался не показать, что я её уже видел. Впоследствии я выяснил, что она узнала меня не только по моей правой руке, но и потому, что на том митинге мне на голову водрузила кепку блондинка из Гонконга. Более того, маскировка Вайо не ввела Хейзел в заблуждение: она сумела узнать её по голосу.

Но Хейзел держала язык за зубами. Если она и догадалась, что мы занимаемся конспиративной деятельностью, то не показала виду.

Стальной характер этого ребёнка объяснялся обстоятельствами её жизни. Её, как и Вайо, выслали на Луну вместе с родителями ещё в младенческом возрасте. Её отец погиб в несчастном случае. Её мать винила в этом Администрацию, которая проявляла полное безразличие в вопросе о безопасности условий труда для колонистов-каторжан. Она умерла, когда девочке было пять лет; теперь Хейзел жила и работала в яслях, где мы и отыскали её. В наследство от матери она получила лютую ненависть к Надсмотрщику и Администрации.

Семья, на попечении которой находилась «Качающаяся Колыбель», позволила ей остаться. Хейзел меняла пелёнки и мыла посуду с тех пор, как себя помнила. Она сама научилась читать и могла изобразить печатные буквы. Её познания в математике ограничивались умением считать деньги, которые дети умудряются добывать всеми правдами и неправдами.

По поводу её ухода из яслей поднялся шум: владелица и её мужья заявляли, что Хейзел должна отработать у них ещё несколько лет. Хейзел решила эту проблему, оставив там всю свою одежду и немногие принадлежавшие ей вещи. Мама была рассержена настолько, что была готова втянуть всю семью в громкий скандал. Но я с глазу на глаз сказал ей, что, будучи лидером её партийной ячейки, не хочу, чтобы наша семья лишний раз привлекала к себе внимание, и что Партия заплатит за одежду для Хейзел. Мама отказалась принять деньги, отменила семейное собрание, взяла Хейзел с собой в город и проявила – по Маминым стандартам – экстравагантность в выборе новой одежды для неё.

Так мы и удочерили Хейзел. Я понимаю, что в наши дни для усыновления ребёнка необходимо выправить целую груду официальных бумаг, но в то время это было не сложнее, чем завести котёнка.

Ещё больше шума поднялось, когда Мама решила определить Хейзел в школу. Это не соответствовало ни планам Сидрис, ни тому, чего ожидала сама Хейзел. Мне снова пришлось взять на себя роль буфера, и Мама пошла на некоторые уступки. Хейзел отдали в школу, расположенную рядом с салоном Сидрис. По утрам Хейзел училась, а днём помогала в салоне: закалывала салфетки, подавала полотенца, промывала волосы клиентов – изучала ремесло и выполняла для Сидрис ещё кое-какую работу.

«Кое-какая работа» означала, что Хейзел была командиром «иррегулярных частей с Бейкер-стрит».

Хейзел возилась с детьми на протяжении всей своей короткой жизни. Они её любили, и она могла убедить их сделать всё, что угодно. Она понимала их даже тогда, когда любому взрослому человеку их речь могла показаться просто тарабарщиной, и служила идеальным связующим звеном между Партией и её юными помощниками. Она умудрялась превращать поручения, которые мы давали детям, в игру и умела заставить их играть в неё по установленным ею правилам.

Предположим, карапуза, слишком юного для того, чтобы уметь читать, ловят с целой стопкой подрывной литературы – а такое случалось не единожды.

Взрослый. Детка, где ты это взял?

Иррегулярный с Бейкер-стрит(в соответствии с инструкциями Хейзел). Я не детка, я большой мальчик.

Взрослый. Хорошо, большой мальчик, где ты это взял?

ИБС. У Джеки.

Взрослый. А кто это – Джеки?

ИБС. Джеки – это Джеки.

Взрослый. А как фамилия этого Джеки?

ИБС. Чья?

Взрослый. Джеки.

ИБС(презрительно). Джеки – это девочка.

Взрослый. Хорошо. А где она живёт?

ИБС. Кто?

И так далее, по кругу. Ответы на все вопросы сводились к одной ключевой фразе: «Я взял это у Джеки». Поскольку в реальности Джеки не существовало, то у неё (или у него) не было ни фамилии, ни домашнего адреса, ни даже постоянного пола. Как только дети поняли, насколько легко делать из взрослых полных дураков, они начали заниматься этим с огромным удовольствием.

В худшем случае литературу конфисковывали. Даже целый взвод стражей порядка подумал бы дважды, прежде чем арестовать маленького ребёнка. Да, теперь по улицам Луна-Сити ходили взводы полицейских: в меньшем количестве они никогда не показывались – кое-кому из них это уже стоило жизни.

Когда Майк начал писать стихи, я не знал, смеяться мне или плакать. Ему хотелось опубликовать их! Его желание увидеть своё имя напечатанным может служить примером того, до какой степени проснувшаяся человеческая натура испортила эту невинную машину.

– Майк, – сказал я, – бога ради. У тебя что, короткое замыкание во всех цепях? Или ты решил всех нас выдать?

Прежде чем он начал дуться на меня, проф сказал:

– Не горячись, Мануэль. Я, кажется, вижу выход. Майк, как насчёт того, чтобы взять псевдоним? Тебя устроит?

Вот так Саймон Шутник и появился на свет. Возможно, Майк выбрал это имя наугад – оперируя случайными числами. Но серьёзные стихи он подписывал другим именем – своей партийной кличкой Адам Селен.

Стишки Саймона были довольно скверными – непристойные и подрывные по содержанию, которое варьировалось от колючих выпадов в адрес важных шишек до беспощадных нападок на Надсмотрщика, полицейских, шпиков и всю систему в целом. Эти стихи можно было увидеть на стенах общественных туалетов или на обрывках бумаги, оставленных в капсуле подземки. И везде, где бы они ни появлялись, под ними стояла подпись «Саймон Шутник», сопровождавшаяся рисунком рогатого чёртика с веером зубов и раздвоенным хвостом. Иногда в руках у него были вилы, на которые он накалывал толстяка. Иногда изображалась только рожица – весёлый оскал и рога, а спустя какое-то время одного этого оскала и рогов стало вполне достаточно, чтобы ясно обозначить: «Здесь был Саймон».

Саймон возник в один и тот же день сразу по всей Луне и, раз возникнув, уже больше не исчезал. Вскоре у него сыскались добровольные помощники; его стихи и сопровождающие их картинки, столь простые, что их мог нарисовать кто угодно, начали появляться в большем количестве мест, чем мы планировали изначально.

Стишки и карикатуры начали появляться даже внутри самого Комплекса, что никоим образом не могло быть делом наших рук; мы никогда не занимались вербовкой гражданских служащих Администрации. Но тем не менее не успело пройти и трёх дней с момента первого появления грубого стишка-лимерика, намекавшего на то, что причиной ожирения Надсмотрщика являются некоторые весьма непривлекательные привычки, как этот лимерик появился на наклейке вместе с карикатурой, подправленной таким образом, что у толстой жертвы, удирающей от вил чёртика, появились вполне узнаваемые черты Морта Бородавки.

Мы этих наклеек не заказывали и не печатали. Но они появились и в Луна-Сити, и в Новолене, и в Гонконге. Наклеены они были повсюду: в телефонах-автоматах, на столбах коридоров, в воздушных шлюзах, на перилах пандусов и ещё в сотне мест. Я сделал выборочный подсчёт и скормил Майку полученные данные. Он подсчитал, что в одном только Луна-Сити было расклеено свыше семидесяти тысяч подобных картинок.

Я не имел представления о том, что в Луна-Сити существует типография, готовая взяться за такую рискованную работу и располагающая необходимым для этого оборудованием. Я начал задумываться: а не существует ли ещё одна подпольная организация революционеров?

Стишки Саймона имели такой успех, что ни Надсмотрщик, ни шеф Охранки уже не могли позволить себе игнорировать его творческую деятельность, достигшую масштабов разбушевавшегося полтергейста.

«Дорогой Морт Бородавка, – гласило одно из посланий. – Пожалуйста, соблюдай осторожность от полуночи до четырёх часов завтрашнего дня. Люблю и целую. Саймон». И рисунок: рога и ухмылка. С той же самой почтой пришло ещё одно письмо – Альваресу: «Дорогой Прыщ, если Надсмотрщик завтра утром сломает ногу, вина будет твоя. Искренне твой, Саймон». И опять рога и ухмылка.

На самом деле мы не планировали ничего предпринимать. Мы всего лишь хотели, чтобы Морт и Альварес потеряли покой, – что они и сделали, а вместе с ними и их охранники. От полуночи до четырёх часов Майк с равными интервалами названивал по личному номеру охранника. Этот номер не был нигде зарегистрирован, и предполагалось, что он известен только людям из личного окружения Надсмотрщика. Майк звонил одновременно по номеру Надсмотрщика и одного из его людей, а затем соединял эти линии. Таким образом, ему не только удалось вызвать переполох, но и обрушить раздражение Надсмотрщика на головы его подчинённых – он просто-напросто отказался поверить в то, что они здесь ни при чём.

А затем нам крупно повезло – задёрганный до предела Надсмотрщик свалился с пандуса. Даже с новичками такое происходит не больше одного раза. В результате он получил растяжение – а это можно считать достаточно близким к тому, чтобы сломать ногу. Когда это случилось, Альварес находился неподалёку от него.

Мы постарались, чтобы Надсмотрщик и его присные надолго утратили сон и покой. Возможностей было достаточно. К примеру, распускался слух о том, что катапульта Администрации заминирована. Девяносто человек не в состоянии за считанные часы обыскать пространство, которое занимает катапульта протяжённостью в сотню километров; особенно если эти девяносто – полицейские, которые не привыкли к скафандрам и к тому же люто их ненавидят. Полночь в этот раз пришлась на новоземье – время, когда Солнце стоит высоко в небе. Миротворцы находились на поверхности гораздо дольше, чем позволяют санитарные нормы, и впервые за всю историю полка солдаты оказались на грани открытого бунта. Пока они заживо варились в своих скафандрах, им хватило времени на то, чтобы самим организовать целый ряд несчастных случаев. Один из этих несчастных случаев был со смертельным исходом. Интересно, упал тот сержант сам или его подтолкнули?