Текст книги "Одного поля ягоды (ЛП)"

Автор книги: Рита Браун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

– Кертис вполне хорош для меня, он вполне хорош для любой женщины, но он – это не ты.

– Ты его любишь?

– Да. И тебя тоже.

Селеста обняла ее.

– Я очень люблю тебя, Рамелль, правда люблю. Я знаю, что веду себя отстраненно – и часто слишком отстраненно. Слишком многое я проживаю внутри себя, в одиночку. Если хочешь, ступай к нему. Тебе будет легче жить – в некотором смысле.

– Ох, Селеста, я не хочу легкой жизни. Я хочу тебя. Мы прожили вместе четырнадцать лет. Мне был двадцать один, когда я переехала к тебе. Наши жизни переплелись, как нити. Если я уйду, то разрушу все, что мне дорого, в том числе и себя.

– Я мало чего стою без тебя.

– Дорогая, без меня ты все равно останешься Селестой Чальфонте. Ты словно изначальный элемент, ты несокрушима и полноценна сама по себе, и это одна из причин, по которым я так сильно тебя люблю.

Селеста поцеловала ее.

– Я знала о тебе и Кертисе. Рамелль, ты так красива и так мила, что я удивляюсь, как это он не пристрелил меня, чтобы заполучить тебя.

– Ты знала?

– Конечно. Любящий человек всегда знает о таком.

– Почему ты ничего не сказала?

– Не стала лезть не в свое дело. Ты вольна поступать как хочешь, – она посмотрела в ее великолепные глаза. – Я надеюсь, ты не причинишь ему боли. Он мой брат, и я его люблю, – ее глаза наполнились слезами.

– Что такое, солнышко?

Селеста уткнулась ей в плечо и разрыдалась.

– Я так ни разу и не сказала Споттсу, что люблю его.

Рамелль стала укачивать ее и прошептала:

– Милая, он знал.

– Я так хотела бы ему это сказать. Господи, как мучительно думать о таких вещах, когда уже слишком поздно.

– Для Кертиса не поздно.

Селеста подняла голову.

– Да, не поздно. Не поздно. Но ты думаешь, это так просто – сказать брату, что я люблю его? Я и тебе-то с трудом в этом признаюсь.

– Я знаю. Но ты ему все равно скажи, Селеста. Любовь приумножается.

Селеста погасила свет и перекатилась так, что оказалась на Рамелль сверху. Она целовала ее, обнимала, а потом прижалась к ней сзади, чтобы обнимать и во сне.

– Рамелль?..

– Мм?

– Я не ревную. В каком-то смысле это очень правильно, что ты любишь моего брата. Любовь действительно приумножается. Я рада, что ты мне рассказала.

– Я тоже.

– И вообще, преимущество правды в том, что тебе не нужно помнить, что и кому ты говорила.

– Ах, ты! – Рамелль извернулась и куснула ее за шею.

Они рассмеялись и уснули.

20 октября 1919 года

Луиза и Орри завалили кухонный стол Коры средствами для наведения красоты. Пудры и присыпки, щипчики для завивки, модные журналы с советами по улучшению внешности, тонкие полоски трикотажной ткани, чтобы подвязывать волосы – стол, казалось, прогнулся под горами барахла.

– Луиза, ты сама по себе красивая, – вот и все, что могла сказать Кора при виде этой вакханалии.

– Ха, да она такая же классная, как мешок какашек, – любезно заметила Джатс.

– Вот задиристые петушки! – Кора покачала головой и пошла в сад.

– Заткнись, Джулия! Ты слишком недалекая, чтобы понять суть процесса, – фыркнула Луиза.

– Недалекая! У меня хватит мозгов на то, чтоб понять, что ты вечером сбежишь обжиматься с Перли Трамбуллом!

– Я с ним не обжимаюсь, как ты вульгарно изволила выразиться!

– Джулия, ты не в состоянии оценить слишком утонченную натуру своей сестры, – взметнулись огненно-рыжие волосы Орри.

– К твоему сведению, сестричка, Перли пригласил меня в ресторан Хотцаппеля и заказал двухквартовую бутылку шампанского, заранее, а то вдруг не хватит![39]39
  2 кварты = 2, 25 л


[Закрыть]

– Хватит вам и кварты, – влезла Орри.

– Что ты имеешь в виду – вдруг не хватит? – спросила Ив Мост.

Луиза как раз водила пальцем по статье о новых прическах и даже не повернула голову в ее сторону.

– Правительство с января запрещает продажу выпивки.

– Фанни Джамп Крейгтон удар хватит, – фыркнула Джатс.

Луиза легонько улыбнулась шутке своей сестры.

Лилиан Рассел, древняя кошка, почесалась в углу. Луиза, желая хорошо выглядеть в глазах Орри, произнесла: "У этой кошки блохи!" таким тоном, будто была крайне потрясена происходящим.

– Пари держу, это она их от тебя подцепила! – влезла Джатс.

– И что бы вам вместе с Ив не пойти на улицу и не помочь маме? Вы обе слишком юны, чтобы находиться здесь с Орри и со мной.

– Да, и такие недалекие, – добавила Орри.

– Никуда я не пойду, и Ив тоже! Это мой дом!

Луиза повернулась к ним спиной.

– Тогда сделайте что-нибудь полезное и пойдите накачайте воды, чтобы я могла помыть голову.

– Сама иди качай воду, жирная задница!

– Как это по-мещански! – высказалась Луиза.

– Это еще как? – Ив нужно было снизить градус оскорбления.

– Дешево, и так вульгаарно, – "вульгарно" Лисси произнесла с паршивым прононсом.

– Ладно, принесу я тебе воды, если ты заткнешься. Пошли, Ив. Давай намылим принцессе голову.

Двое младших девчонок бахнули дверью, Луиза закатила глаза, а Орри подбоченилась.

Луиза считала себя особенно взрослой с тех пор, как устроилась работать в шляпный отдел универмага "Бон Тон" на площади. Орри трудилась там же, но в отделе тканей.

Торговля дамскими шляпками была весьма почтенным занятием, так что Луиза была довольна собой.

– И как это ты уступила мисс принцессе? – Ив стукнула Джатс по плечу.

– Задницу ей надо надрать, давно нарывается, – Джулия начала качать воду. Ив придерживала ведро – не то, чтобы его нужно было держать, но так она чувствовала себя полезной.

– Так чего ты ей воду таскаешь?

– Я не такая простая. Смотри! – Джулия выудила из кармана фартука маленький пакетик синьки.

Рука Ив взметнулась к лицу.

– Где ты это взяла?

– Должна была занести к Селесте по дороге в киношку.

– Джулия Эллен...

– Трусливая крыса!

– Нууу...

– Тебе ничего делать не придется. Я сама засуну ее в воду. Вода все равно вроде как голубая.

– Ладно...

Джулия наполнила ведро и размешала содержимое пакетика в воде. По лицу ее блуждала нехорошая улыбка. Когда качество смеси стало подходящим, она внесла ведро в дом. Ив держалась позади, на порядочном расстоянии. Она уже видела раньше схватки между сестрами и не желала угодить в самую середину.

– На! – Джулия бухнула ведро на стол, чтобы сестра не заподозрила ее в излишней покладистости.

Орри распустила Луизе волосы.

– Спасибо, Джатс.

Луиза склонилась над тазиком, а Орри смочила ее волосы водой, потом нанесла на них шампунь и стала массировать кожу головы. Поначалу она ничего не заметила. Джулия потихоньку попятилась к двери. Орри глянула на свои руки – на свои насыщенно-синего цвета руки.

– Фу! – она поднесла ладони к свету.

Согнутая вдвое Луиза ничего не видела.

– Орри, что случилось?

– Они синие... у меня синие руки!

– Дай полотенце! Нет, погоди, сначала смой эту дрянь с моей головы!

Орри с размаху плеснула воду на голову Луизы. Теперь не только ее волосы приобрели загадочный оттенок, но и все места, куда попала синька, стали довольно симпатично отдавать синевой. Она выглядела как индеец, переборщивший с боевой раскраской.

– Луиза! – ахнула Орри.

Луиза побежала к зеркалу, а Джулия с Ив тем временем выскочили за дверь.

– Я синяя! Эта сучка меня покрасила! Как я теперь покажусь на глаза Перли?! Что мне делать?

Орри, прирожденная утешительница, похлопала ее по спине.

– Ну ладно, ладно, Луиза, сядь и успокойся. Я притащу еще воды и может у нас получится все это смыть.

Через час кожа ее головы горела, на лице оставались едва заметные голубые разводы, но худшее было позади.

– Ну вот так-то лучше. Если в ресторане будет темно, может, он и не заметит.

– Мужчины такие глупые в этом смысле, Лисси. Не переживай. Он будет считать тебя красивой, даже если ты напялишь на себя мешок.

– Спасибо, Орри. И даже если на это уйдет вся моя жизнь без остатка, я посчитаюсь с этой стервой! – она ухватила завивочные щипцы и направилась к плите.

Вернувшаяся Кора пристроила последний кабачок на стул, поскольку стол был захвачен Луизой.

– Твоя сестра вылетела отсюда, как на пожар.

– Она насыпала синьки в воду, которой я мыла голову!

Кора запрокинула голову и расхохоталась.

– Не думаю, что это смешно, мама. Как бы тебе понравилось, если б твои волосы стали синими?

– Лучше уж быть синей, чем лысой, – Кора не могла отказать себе в удовольствии насладиться выходкой Джулии. На эту девчонку нельзя было долго сердиться, что бы она ни учудила.

Зловещий огонек зажегся в глазах Луизы. Орри, заметив внезапную перемену настроения, выдохнула:

– Нет!

– Дааа, – ответила Луиза.

Кора, не ведая о чудовищном плане, который только что обрел существование, сказала:

– Ну ладно, Луиза, прости и забудь. В конце концов она младше тебя и еще не перебесилась.

– Я уже забыла.

21 октября 1919 года

– Дорогая, я беременна, – уверенно сообщила Рамелль за послеобеденной чашкой чая.

Селеста и глазом не моргнула.

– Я еще слишком молода, чтобы стать отцом.

– Ты невозможна! И прекрасна.

– Я счастлива, если счастлива ты. Ты хочешь этого ребенка?

– Да, хочу. Старею, наверное.

– Тридцать пять – это рановато для старческого слабоумия. Ты у врача была?

– Да. Я подозревала и раньше, но сегодня мои подозрения подтвердились.

– Если родится мальчик, мы дадим ему имя Споттисвуд, а если девочка, то наречем ее… Споттисвуд.

– Селеста, раз уж мне придется вынашивать и рожать, значит, имя ребенку буду выбирать я.

– Ты что это такое говоришь? Это же мне придется терпеть приступы утренней тошноты и разбираться в тонкостях твоей анатомии, значит, у меня есть право выбрать по крайней мере, второе имя!

– Может быть.

– А если ты успешно воспроизведешь саму себя, как ты собираешься назвать ребенка?

– Споттисвуд, – улыбнулась Рамелль.

– Обожаю тебя!

– Я еще не написала Кертису, но обязательно напишу. Боюсь, это разожжет его мечту жениться на мне.

– А что ты теперь думаешь – может, вам все-таки стоит пожениться?

– Нет.

– Я хочу, чтоб ты знала, Рамелль Боумен, что я не потерплю в этом доме ни позора, ни скандала, ни мужиков!

– Ты что, вправду хочешь, чтобы я вышла замуж? – недоверчиво спросила Рамелль.

– Нет, мы просто скажем всем, что на востоке восходит звезда.

Кора молча вошла, чтобы убрать со стола. У кухарки был выходной, так что она сегодня работала за двоих.

– Кора, чудесные новости! У Рамелль будет ребенок! – с сияющим лицом сообщила Селеста.

Кора поцеловала будущую мать в щеку и прижала ее голову к своей пышной груди.

– Я так рада, милая. Рядом с детьми чувствуешь себя молодой.

Зардевшаяся, но вредная Селеста выпалила:

– Не думала, что я на такое способна, да?

– Селеста, милочка, уж без тебя тут точно не обошлось.

– Если ты припишешь эту заслугу себе, я назову ребенка Алоизиусом! А если родится девочка, нареку ее Карлоттой, – встряла Рамелль.

В притворном ужасе Селеста глянула на Кору.

– Нет, ни за что на свете! – и покаянным тоном добавила: – Повезло же Кертису!

Разливая чай, Кора кивнула.

– Угу.

– Ненавижу тебя! Ненавижу! – из задней части дома донесся вопль.

Дверь распахнулась и плачущая, наполовину остриженная Джулия Эллен влетела в комнату. На заднем плане промелькнули Луиза и Орри.

– Мама, она обрезала мне волосы!

– Джулия, ты выглядишь весьма кошмарно, – вырвалось у Селесты.

– Луиза Хансмайер, подойди сюда! – в голосе Коры зазвенел металл.

Луиза просочилась в комнату и при этом совсем не выглядела виноватой.

– Она сама напросилась, мама!

– Господи, от вас двоих нет мне ни минуты покоя!

– Рядом с детьми чувствуешь себя молодой, Кора, – Селеста пыталась не расхохотаться при виде горестного лица Джулии.

– Беру свои слова назад. Погляди только, сколько они мне добавили седых волос.

– Она мне вчера волосы покрасила в синий! Теперь мы квиты!

– Это ты так решила? Ну погоди у меня! – погрозила Джулия. – Это еще не все! Видели бы вы Ив Мост! Все ее кучеряшки валяются по городской площади!

– Она твоя соучастница в преступлении! – Луиза с видом победительницы скрестила руки на груди.

– Орри Тадья, это ты там за ледником ошиваешься? – вопросила Кора.

– Да, миссис Хансмайер.

– Ты в этом участвовала?

– Да, мэм.

– Какая же ты после этого христианка? – обвинила Луизу Кора. – Мало того, что ты чуть не обрила собственную сестру, так еще и Орри в это втянула.

– Я извиняться не стану, мама. Она это заслужила.

– Ну тогда просто берите и убирайтесь отсюда, пока я вас не прибила!

Луиза с Орри поспешили к задней двери. Рамелль сжалилась над Джулией.

– Дайвай-ка посмотрим, смогу ли я поправить эту беду. Короткие стрижки как раз входят в моду.

– Отличная идея! – Селеста поспешила за модными журналами.

Все трое возились с Джулией, пока не привели ее в порядок. В итоге она стала обладательницей короткого каре, которое ей очень шло. Селеста подарила ей шляпку-клош[40]40
  “Клош” – дамская шляпка в форме колокольчика, которая была в моде в 1920-х годах. Название произошло от французского слова cloche – колокольчик.


[Закрыть], и Джатс надолго сделалась законодательницей мод. Она оказалась первой молодой женщиной в Раннимиде, которая настолько коротко подстриглась. Так, благодаря мстительности своей сестры, Джулия обрела репутацию женщины, которая чуть опережает само время, и репутация эта сохранилась до самой ее старости.

2 февраля 1920 года

Пока Рамелль увеличивалась в размерах, Селеста все больше размышляла о том, что ей тоже придется быть матерью – ну, или матерью номер два. Она беспокоилась о том, сможет ли вести себя ответственно и опасалась, что окажется паршивым родителем. Грейс Петтибон прислала ей пару книжек этого знаменитого венского доктора; и его мрачные теории о детской сексуальности никак не добавляли Селесте оптимизма. Тогда Кора наставила ее на путь истинный словами "Делай, что можешь, а остальное оставь на волю Господа". Селеста не была уверена, что хочет оставить все на волю Господа, но одержимость идеей создать идеальное окружение для новорожденного потихоньку сошла на нет. Она смирилась с тем, что будет совершать ошибки, как и любой человек.

Карлотта, пронюхав, что Рамелль в положении, активизировала свои усилия по спасению душ, в особенности души еще не родившегося ребенка. Когда Селеста была больше не в состоянии выслушивать ее по телефону, та перешла на письменные послания, явно вообразив себя святым Павлом в женском обличье, причем таким же непримиримым. Несмотря на все усилия Проповедницы замолвить словечко за Брутуса, ни Селеста, ни Кертис не согласились с тем, чтобы военный монумент был посвящен Споттисвуду. Райф с Карлоттой удовлетворились тем, что водрузили статую бронзового солдата, похожего на Споттисвуда, хоть и не подписанную его именем.

Это оказалось той самой соломинкой, что сломала спину верблюду. Селеста больше не верила, что в мире существует справедливость, но всерьез задумалась о том, где проходит граница между обществом и совестью отельного индивида. Брутус Райф убил одного человека, заплатил за убийство еще нескольких, втихую снабжал деньгами Ку-Клукс-Клан и держал добрую половину населения Раннимида в кулаке. И никто до сих пор ничего не сделал. Селеста задавалась вопросом – а почему она сама ничего не сделала? Этот человек был воплощенным злом. Может быть, общество и в состоянии снисходительно относиться к злу, если то достаточно богато и скрывается под маской добропорядочности, но может ли так поступать она?

Задняя дверь распахнулась и закрылась, на кухонный стол шлепнулись книжки. Оживленный разговор донесся до уединившейся в библиотеке Селесты. Она встала из своего кресла с высокими подлокотниками и пошла на шум.

– Я больше не буду учить эту тупую латынь! Какая мне разница, что Цезарь пришел, увидел и победил? Все равно его потом зарезали! – надулась Джулия.

– Будешь учить все, чему тебя учат! – ответила ей Кора.

– Да ты сама даже во второй класс не ходила, так что...

– Вот поэтому я и говорю, что школу ты должна закончить. Потому что я знаю, как важно уметь читать и писать.

– Латынь – это не чтение и не письмо. Это скукотища!

В комнату вошла Селеста.

– Латынь может казаться неважной сейчас, но когда ты станешь старше, ты поймешь ее ценность.

– Так все говорят, причем обо всем! Мне надоело штаны просиживать! Я хочу заняться делом, хочу зарабатывать деньги, и латынь мне в этом никак не поможет!

– Джулия, тебе стукнет пятнадцать в следующем марте. Давай тогда об этом и поговорим, – Кора выглянула в окно кухни. Там вихрями кружился снег на фоне необычно желтого неба. – Интересно... – протянула она.

– Да, выглядит, почти как гроза, – согласилась Селеста.

Вспышка молнии и последовавший за ней раскат грома подтвердили их прогноз.

– Гроза! – Джулия подбежала к окну.

– Кора, ты такое когда-нибудь видела?

– Один раз. Много лет назад.

– Рамелль наверху? – спросила Селеста.

– Она прилегла отдохнуть, но этот гром ее точно разбудит.

– Я выйду ненадолго. Если она и правда проснется, скажи ей, что к ужину я вернусь.

– Не надо тебе выходить в такую непогоду.

– Это такое редкое событие, что я не хочу его пропустить.

– Мисс Чальфонте, а можно мне с вами?

– Нет, Джатс. Я хочу заполучить все молнии себе. – Селеста поспешила в переднюю, надела тяжелое пальто, сапоги, вернулась в кабинет, сунула что-то в карман и выскочила в дверь прежде, чем Кора или Джатс смогли выдумать причину, по которой ей стоило остаться дома.

Селеста едва могла собственную руку различить, хоть и заслоняла ею лицо. Снег заметал ее следы, а гром творил зловещие заклинания над некогда знакомым городом. Она пошла кружным путем и направилась к ряду офисных зданий в квартале от северной стороны площади. Стихия замедлила ее продвижение. Полчаса ушло на то, чтобы пройти путь, который в обычное время занимал десять минут. На улицах не было ни души, а если кто-то и был, то снег скрывал их из вида. Селеста нырнула в здание. В холле сиял свет. Обливаясь потом под тяжелым пальто, она толкнула дверь офиса. Полукруглая надпись "Райф и сыновья" украшала стеклянную часть двери. В офисе никого не было. Ей подумалось – может, все ушли пораньше, опасаясь попасть в метель? С чувством странного разочарования она замерла в фойе. Шум из-за двери отдельного кабинета привлек ее внимание. Она подошла поближе и постучала.

– Кто там?

Это был Брутус.

– Селеста Чальфонте.

Раздался шум шагов, дверь отворилась, и Селесту встретил весьма удивленный Брутус.

– Мисс Чальфонте, что вы здесь делаете?

– Меня застигла метель. Я вошла в переднюю дверь и заметила, что вы в своем кабинете. Простите, что побеспокоила вас.

– Входите, пожалуйста. Не хотите ли снять пальто?

– Нет, благодарю вас. Сниму его чуть позже, я все еще никак не согреюсь.

Его глаза заблестели. Брутус подвинул тяжелое кресло, чтобы она могла сесть и переставил деревянный офисный стул поближе, чтобы дышать с ней одним воздухом. Ее красота не давала ему покоя вот уже двадцать лет.

– Раз уж я здесь, то хочу вас кое о чем спросить, – пристально посмотрела на него Селеста.

– О чем?

– Брутус, ты осознаешь, что то, как ты поступаешь – неправильно?

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, Селеста.

– Тогда позволь мне озвучить несколько вещей, о которых я знаю. А чего не знаю я, то ведает Бог.

Брутус заерзал на месте. Честность слабо привлекала его. Так какое дело было до этого Селесте?

– Скорее всего, это ты убил Ханса Зеппа много лет назад. Именно ты приказал убрать Эймса Рэнкина. Ты покупаешь конгрессменов, словно сигары. В твоих руках собрано бог знает сколько повторных закладных и решений о взыскании имущества за просроченный платеж. Ты покупаешь все, что можешь и всех, кого можешь. А те кто сопротивляется, оказываются в могиле.

– И ты ожидаешь, что я буду сидеть здесь и все это выслушивать? – он двинулся, чтобы подняться.

– Я хочу, чтобы ты осознал, как низко ты пал.

– Селеста Чальфонте, ты живешь в ином мире, в мире благородства, изысканности и романтики. Ты не понимаешь, как все на самом деле устроено, да и не хочешь понимать. Ты слишком хороша для нас, простых смертных.

– Да, я и вправду живу в другом мире, но ты в любом мире будешь считаться христопродавцем.

– Христопродавцем? А как ты думаешь, резину производят потому, что людям нравятся джунгли? Ты думаешь, сталь выплавляют потому, что людям нравится жара? Людей надо заставлять работать силой! Люди невежественны, глупы и ленивы. Сильный человек должен загонять слабого, иначе не видать нам ни прогресса, ни роста.

– Ах, да, промышленный кровопийца-прогресс... – Селеста была холодна, словно метель снаружи.

– Ты предпочла бы неясную буколическую иллюзию? Селеста, ты и тебе подобные – вымирающая порода. Америку построили такие, как я. Ваше время вышло в Геттисберге, а теперь – моя очередь. То, что ты называешь коррупцией, это цена, которую мы платим за прогресс. Римляне тоже думали, что Цезарь был коррупционером, но он превратил республику в империю. Америка становится империей!

– Alea jacta est.

– Да, жребий брошен. Возврата нет. Почему бы тебе не наслаждаться своим богатством и своей женщиной, – на этом месте его голос зазвенел, – и не оставить бизнес мужчинам? Тебе все равно его не постичь.

– Ты, может быть, и прав, Брутус, но что я все же понимаю – так это обычную мораль и обычную ответственность. Возможно, это все тот же старый спор между Антигоной и Креоном[41]41
  Антигомна – героиня древнегреческой мифологии, старшая дочь фиванского царя Эдипа. Её братья Этеокл и Полиник соперничали между собой за власть в Фивах. Полиник выступил против брата, оба они погибли в сражении. Этеокл, как защитник Фив, удостоился подобающих похорон, тело Полиника, как изменника родины, осталось не погребённым по запрету нового властителя Фив царя Креона. Антигона тайно предала земле тело брата, и за нарушение закона Креон осудил Антигону на погребение заживо, она повесилась. Приговор этот привёл в отчаяние её жениха, сына Креона, и он умертвил себя; его мать, жена Креона, покончила с собой. В общем, все умерли)
  Для современников Софокла в противостоянии Креона и Антигоны выразилась борьба двух парадигм общественного бытия. Старой – родовой, управляемой неписанными, но непреложными правилами Традиции, и новой – государственной, подчиненной Закону. Софокл был на стороне Антигоны. В его трагедии любовь к родному человеку выше соображений политики.


[Закрыть]. Возможно, и нет ничего нового под солнцем.

Раскат грома снаружи заставил Брутуса вздрогнуть. А когда он повернул голову от окна, Селеста уже направила на него свой красивый немецкий пистолет.

Наполовину изумленный, наполовину напуганный, он попытался бахвалиться.

– Ты что это такое затеяла? Убери эту штуку!

– Это дело чести. Я не думаю, что ты в состоянии это понять.

– Ты с ума сошла! – теперь он по-настоящему забеспокоился.

– Вот именно.

Вспышка изломанной молнии озарила комнату мертвенным желто-голубым светом. Прокатился оглушающий раскат грома, а когда он затих, Брутус обмяк на своем стуле, и между глаз у него красовалась аккуратная дыра от пули. Если не смотреть на его затылок, то он напоминал индийского брамина.

Селеста сунула пистолет во внутренний карман, подошла к окну, натянула перчатки и попыталась открыть фрамугу, выходившую на аллею. Окно было закрыто намертво. Ни минуты не колеблясь, она кулаком разбила стекло и ногой вышибла раму наружу. В пролом ворвался снег, на полу сразу намело небольшой сугроб. Селеста протиснулась в окно, спрыгнула на землю и побежала к площади. Вспышки белизны окутывали ее, пока она пробиралась домой. Она не испытывала ни страха, ни сожаления. То, что она совершила, ощущалось как гордость, запятнанная отвращением. Отвращением к человеческой расе, сумевшей породить таких монстров, как Брутус, и отвращением ко всем нам, позволяющим им безнаказанно процветать.

– Это ты, Селеста? – позвала Кора сверху.

– Да. Там буря!

Рамелль вышла из комнаты и выглянула из-за лестничных перил.

– Дорогая, ты просто лунатик – гулять в такую погоду!

– Я знаю, – она подняла голову и посмотрела на округлившуюся Рамелль. – Ярость шторма выгнала меня наружу.

На следующий день Раннимид криком кричал от новостей. Никто не скорбил о смерти Брутуса, в том числе и его жена, Фелиция. Что шериф Северного Раннимида, что шериф Южного не стали проводить особенно тщательное расследование.

Юлий Цезарь Райф, которому недавно исполнилось двадцать и который уже проявлял крутой норов своего отца, должен был принять бразды правления семейным бизнесом. Убийство отца стало для Юлия назиданием: давить можно только до определенного предела.

В дом Селесты новость принесла Фанни Джамп Крейгтон, влетевшая в парадную дверь. У Рамелль возникло нехорошее чувство, что это Селестиных рук дело, но она оставила свои мысли при себе. Кора, услыхав шум, неторопливо пришла в гостиную, где Фанни пересказывала свою историю.

– Они предполагают, что это совершил здоровый мужчина, потому что когда он убегал, то вырвал раму из окна, – соловьем разливалась Фанни. Она, как и все, ненавидела Брутуса.

– Это точно установленный факт? – Селеста выгнула бровь.

– Никаких улик? – спросила Рамелль.

– В таком буране? Кроме того, только уважение к Фелиции удерживает весь город от того, чтобы устроить праздник.

– Ну, нас-то никто не видит, так что, возможно, нам стоит пропустить стаканчик, – Селеста пошла к своим запасам.

– Селеста, милочка, а что ты будешь делать, когда у тебя спиртное закончится? – Фанни больше беспокоилась о сухом законе, чем об убийстве Брутуса Райфа.

– Буду покупать его нелегально, конечно же.

– Ты ведь не пьешь. Не особо пьешь. Если мои запасы выйдут раньше твоих, ты поделишься со мной выпивкой?

– Фанни Джамп, да неужели я оставлю тебя в беде? – Селеста подняла бокал для тоста. – Цивилизация означает, что мы научились оскорблять людей вместо того, чтобы убивать.

– Не поняла, – не дожидаясь ответа, Фанни проглотила содержимое своего бокала.

– Это означает, что нам еще расти и расти, – рассмеялась Селеста.

Кора всегда обладала развитым шестым чувством, и чувство это подсказывало ей, что именно Селеста отправила Брутуса к праотцам.

Рамелль внимательно посмотрела на молчаливую Кору.

– О чем ты задумалась?

– Я? О, я припомнила стишок, который когда-то любила повторять моя мама: "Добро от зла порой не отличить, поэтому не поспешай судить".

6 марта 1920 года

– Джулия Эллен, разводи огонь, – Кора возилась с масляной лампой.

Снаружи валил мокрый снег и ветер колотился в окна. Кора и Джатс ушли от Селесты пораньше, чтобы отпраздновать пятнадцатилетие Джулии. Луиза обещала вернуться домой сразу после работы, вместо того, чтобы шляться без дела и страдать по Перли Трамбуллу.

– Тебе понравился подарок Селесты и Рамелль?

– Еще бы! Они выписали этот свитер из самого Нью-Йорка! Лисси себе цистит заработает от зависти! – даже подумать о завидующей Луизе было приятно. – Мама?

– Что? Дай-ка мне плоскую лопатку, хочу фитилек подправить... Спасибо.

– Сегодня у меня день рождения, и я хочу бросить школу.

– Что?

– Ты говорила, что на мой день рождения мы сможем поговорить про то, чтоб я ушла из школы.

– Ничего подобного я не говорила!

– Говорила, мама. Ты забыла.

– Ну вот, так лучше. В кухне должно быть светло. Так что за шум насчет "бросить школу"?

– Я не такая, как Луиза. У меня нет особого таланта. Так зачем даром время терять?

– Конечно у тебя есть талант.

– Какой? – Джатс надеялась, что ее убедят в наличии скрытых талантов.

– Ты сам ад перевернешь вверх дном со своими способностями, – глаза Коры засияли.

Джулия улыбнулась. Она знала, что в ней черти водятся.

– Ох, мам, я не думаю, что мне за это будут деньги платить.

– Не зарекайся раньше времени. Вчера я слыхала, как Селеста говорит, что подумывает выдавать тебе карманные деньги, чтоб ты немного угомонилась.

– Она узнала про сигареты, да?

– Какие сигареты?

Джатс поняла, что проболталась, и замялась.

– Ее сигареты... Я потратила деньги на мороженое с орешками, вместо того, чтобы купить ей сигареты.

– Не рассказывай мне сказки, Джулия!

– Я стащила несколько сигарет, и мы выкурили их вместе с Ив.

– Несколько затяжек, и ты уже познала жизнь, и готова бросить старший класс!

– Да я ничему новому не учусь! Загляни в мой учебник истории – ты в своей жизни еще что-то такое же нудное видела?

Кора раскрыла учебник на том месте, где лежала закладка с сегодняшним домашним заданием.

– Это смахивает на какое-то свидетельство.

– Это Билль о правах, – насупилась Джулия.[42]42
  Билль о правах – общее название первых десяти поправок к Конституции, которые гарантируют отдельные личные права граждан и соответственно ограничивают полномочия государственных органов. Поправки были предложены Джеймсом Мэдисоном на первом конгрессе США в 1789 году, в том же году одобрены конгрессом и ратифицированы штатами до конца 1791 года.


[Закрыть]

– И с чем это едят?

– С тем, что мне на завтра надо это все запомнить, а мне пофиг что этот билль, что сама конституция. Это все просто набор слов. Единственные бумаги, с которыми все считаются – это деньги, хоть бумажные, хоть нет.

Кора напряглась, пытаясь разобрать хоть пару слов, и ткнула в Первую поправку.

– Что это за большое слово, вот это первое?

Джулия презрительно глянула на страницу.

– "Конгресс".

– Прочитай мне эти правила.

– Мама!

– Я хочу их услыхать. Я с одного раза все намертво запомню, – Кора постучала себя пальцем по голове.

Раздосадованная Джулия повернула книжку к себе и нараспев начала: "Конгресс не должен издавать ни одного закона, относящегося к установлению религии либо запрещающего свободное ее исповедание, либо ограничивающего свободу слова или печати, или право народа мирно собираться и обращаться к правительству с петициями об удовлетворении жалоб"...

– Разве это не замечательно? – развела руки в стороны Кора.

– Чего тут такого замечательного?

– Я могу говорить, что захочу, верить во что захочу, разговаривать с кем мне угодно, и никто не имеет права мне это запретить.

– Ты и так это делаешь.

– Да, но может это потому, что я выросла в такой стране, где люди говорят то, во что они верят?

– Мне все равно этот бред в голову не лезет.

– Прочти мне остальное, Джулия.

– Да, мэм, – Джатс покорилась судьбе. – А можно я их сокращу и расскажу тебе, что они значат, вместо того, чтобы читать эти старомодные фразы?

– Давай.

– Во Второй поправке говорится, что у нас есть право иметь и носить оружие.

– Ага, – Кора поднялась и подбросила дров в печку, а потом поставила на нее чайник.

– В третьей говорится, что мы не обязаны пускать солдат на постой в свой дом, в четвертой – что никто не может ворваться сюда и обыскать дом или забрать из него вещи.

– Воры и грабители?

– Нет, я думаю, они имели в виду представителей власти.

– Иногда это одно и то же. Продолжай, я слушаю.

– В пятой сказано, что если нас судят, то должны судить по закону и не могут судить дважды за одно и то же преступление. А в конце сказано, что если у нас заберут нашу землю для общественного пользования, то должны нам за это прилично заплатить.

– Они что, могут отобрать нашу землю без нашего согласия? – Кора уперла руки в бока, готовая сражаться, если власти штата вдруг войдут в ее дверь.

– Я не знаю, – пожала плечами Джулия.

– Никто у меня мою землю не заберет! Земля – это все, что у нас есть. На тротуаре кукурузу не вырастишь.

– Но они должны будут отдать тебе деньги.

– Не хочу я ихних денег. Эту землю я знаю. Я знаю, когда взойдут мои вьюнки, и чую, как по стволам яблонь поднимается сок. Да что говорить, земля – это твое, это как будто родная душа. За деньги такое не купишь, – Кора тяжело дышала, фартук ее колыхался.

– Мам, я думаю, ты можешь об этом не переживать. Кому сдался Бамблби Хилл?

– Может, оно и так, но я пристрелю первого, кто протянет к нему лапы, и да поможет мне бог! Давай, читай мне остальное!

– В следующей говорится, что мы имеем право на суд присяжных, и суд должен быть скорым и справедливым.

– Это которая поправка была?

– Шестая. Седьмая – это про то, что если цена иска больше двадцати долларов, то тебя будут судить присяжные.

– Ты это сама понимаешь?

– Нет, но двадцать долларов – это куча денег. Может, присяжные нужны, потому что судьям верить нельзя?

– Вот это да, это может быть. Что там следующая?

– В девятой сказано, что нельзя назначать необычные наказания или слишком большой залог, если ты угодил в каталажку.

– Необычные наказания... людей казнят за убийство... – Кора обхватила рукой лоб и задумалась.